Бьянка собрала посуду со стола, собственная откровенность в разговоре с сыном разворошила память. Феликс. Крепкий черноволосый хирург по имени Феликс стал частью ее жизни, ее историей и довольно продолжительной. Она испытывала к нему странные чувства, в первую очередь – благодарность за смелость и решимость лечить Тома. Бьянка, не задумываясь, набирала его номер посреди ночи, и он вскакивал, говорил, утешал, рылся в медицинских справочниках и интернете, звонил своим коллегам в другие города, если не знал ответа сам, приезжал по первой просьбе. Почему же она не пустила его в свою жизнь? Губы вздрогнули, поминая обжигающие поцелуи той пьяной ночи, когда Томаш «упал» с лестницы. А ведь ей понравилось, черт возьми! Это был великолепный, стремительный и безумный секс. Она ничего подобного даже в молодости не испытывала!

– Спасибо, Феликс, ты настоящий друг, – Бьянка свалилась на диванчик. – Есть что-нибудь выпить?

– Ты не за рулем?

– Ну ты и зануда.

– Я думал, что хороший друг.

– Хороший друг и жуткий зануда, – руки до сих пор дрожали, и ей хотелось разбавить надоевший озноб спиртным. – Немного вина, ничего сверхъестественного!

– Я не пью вино, ты же знаешь.

– Думала, прячешь немного, на случай, если одинокая симпатичная девушка заглянет на огонек к доктору, страдающему бессонницей.

– Девушки здесь не появляются, ты – внезапное исключение из правил.

– Побойся бога, Феликс, какая же я девушка?

Он взял плащ и отнес в прихожую. Через несколько минут вернулся с большой бутылкой «Хеннесси» и двумя бокалами. Бьянка скривилась. Он поставил коньяк и бокалы на столик.

– Принесу фрукты, может, еще что-нибудь хочешь?

Она махнула рукой.

– Тогда шоколад, горький, если не ошибаюсь?

– Феликс, Феликс, – протянула Бьянка, – ты никогда не ошибаешься, поэтому я тебя и выбрала.

– Без сомнения.

Когда вторая бутылка закончилась, Бьянка с трудом управляла телом и мыслями.

– Ты такой хороший. Доктор, – она положила голову ему на колени. – Зачем ты меня напоил?

– Как-то само собой получилось. А зачем ты вернулась? Сказала бы спасибо по телефону, – он гладил ее волосы, густые и гладкие, словно сотканные из шелковых нитей.

– Я оставила сумку, болван. Она не пролезет в телефонный кабель.

– Тогда зачем ты оставила сумку?

Рука Феликса скользнула по застежке на блузке. Пуговицы оказались чересчур податливыми.

Будильник прозвенел в шесть.

– Ты, чертов ублюдок! Как ты мог? – Бьянка со всей силы швырнула подушкой в спящего Феликса.

Он подскочил, оглядываясь по сторонам, протирая глаза и соображая, за что, собственно говоря, он получил с утра такую оплеуху. Бьянка уже натягивала джинсы.

– Да что с тобой? – он встал, завернувшись в пододеяльник.

– Мне нужен друг! Мне не нужен любовник, мать твою! И где моя сумка?

– Я тебе друг.

– Ты воспользовался тем, что я напилась и расползлась на твоем идиотском диване!

– На вешалке в прихожей.

– Что?

– Твоя сумка на вешалке в прихожей, катись отсюда!

Бьянка собирала по комнате разбросанные вещи, по пути открыла окно, ветер ворвался в комнату, вытесняя спертый воздух, прошитый коньяком и дьявольским сексом.

– А знаешь, сколько лет у меня не было мужчины?

– Мне плевать.

– Конечно.

Она вынырнула из спальни. Феликс поплелся за ней.

– Так сколько?

На пороге Бьянка задержалась, но не обернулась, только прошептала:

– Двадцать.

– Замок открывается в обратную сторону.

– Двадцать лет у меня никого не было.

Она обернулась и сползла вниз, села прямо на пол и закрыла лицо руками. Феликс сел рядом.

– Плачешь?

– У меня не осталось слез. Похоже, со временем я превратилась в робота. У меня никогда ничего не болит, я почти не сплю и не ем, я ничего не чувствую. Ничего, никого, кроме сына.

– Ты не робот, ты – больная! Тебе лечиться нужно!

Бьянка склонила голову ему на плечо.

– У тебя кофе есть? Только не растворимый.

– Вчера подарили, кажется, швейцарский.

– А сливки? Ну или молоко?

– Если не прокисло. Только сама вари, я с плитой в сложных отношениях.

– Хорошо, коньяк варить не пришлось.

– А действительно!

Они засмеялись. Феликс поднялся, протянул руку, другой поддерживал пододеяльник, но Бьянка и не подумала воспользоваться.

Кофе оказался не очень – ни запаха, ни вкуса и приторно горький. Впрочем, то, что нужно с утра, если ты предполагал очутиться совсем не в том месте, где ты есть.

– Как тебе удалось затащить меня в постель?

– Я не напрягался, ты сама зарулила в спальню. Остальное – условный рефлекс.

– Очень смешно.

– Да я и сам плохо помню, – Феликс посмотрел на две пустых бутылки из-под коньяка.

– Ты мне нужен как воздух. Я не могу с тобой спать, понимаешь? Мне нужен просто близкий человек!

– Тебе нужен врач!

– Ты ничего про это не знаешь.

– Бьянка, я знаю тебя двадцать лет, с того момента, как ты поняла, что твой сын – не совсем обычный ребенок, все эти двадцать лет, когда у тебя не было мужиков, не было своей собственной жизни! Я до сих пор поражаюсь, как ты смогла тащить весь груз на себе? – он схватился обеими руками за голову. – Кстати, про двадцать лет не врешь?

Бьянка покачала головой и усмехнулась.

– Как это возможно? Где же пресловутая женская сущность? Физиология? Гормоны, в конце концов?

– До тридцати двух лет в моей жизни было столько физиологии и гормонов, Феликс! Похоже, я накачала ими свой организм впрок. На много, много лет!

– Это преступление против самой себя! Это неправильно! Даже ради сына!

– Я это уже слышала, давно. Одна женщина мне говорила нечто подобное, но со временем я решила, что обхитрила всех: болезнь Тома, врачей и прорицателей, природу, Всевышнего и даже себя. Я радовалась, что мне удалось выходить, сберечь его, и надеялась, что он будет жить так, как я его научила. А теперь появилась девушка, они еле знакомы, и, возможно, их отношения недолго продлятся, – Бьянка уставилась на белую глянцевую поверхность обеденного стола, в глазах стало пощипывать, – но он становится другим. Другим, понимаешь? Как будто дотянулся до запретного лакомства, лизнул и больше уже ничего не хочет слышать об обычной пище, которой довольствовался всю свою жизнь. Я теряю его, я каждую минуту ощущаю, что теряю его!

– Мальчик вырос. Что ты от него хочешь? Чтобы он до конца дней спал у тебя на руках? Бьянка, ты ненормальная! Ты должна радоваться, что твой сын счастлив, что живет полноценной жизнью, несмотря на прогнозы. У него появилась девушка? Это круто! Оставь, наконец, его в покое! Займись чем-нибудь, устрой шопинг, начни рисовать – я помню, как ты с ребенком мастерила стенгазеты для школы, у тебя здорово получалось! Честно. Или ты надеешься, что Том протянет свой век без любви, без человеческих отношений, без других людей, закрывшись в своем коконе, как… – Феликс запнулся, с шумом вздохнул и уставился на Бьянку.

Она оторвала взгляд от стола, в котором почти пропилила глазами дырку.

– Как я, да? Ты это имел в виду? Ты, наверно, считаешь меня убогой дурой? По-твоему, я все делала неправильно? Если бы ты знал меня раньше.

– Я достаточно тебя знаю, я восхищаюсь тобой! За всю жизнь я не видел столько силы, мужества и самопожертвования в одном человеке! Но вопрос в том, а нужно ли ему все это? Нужна ли Томашу уставшая, несчастливая мать, которая лишила себя жизни еще задолго до собственной смерти?

– Тебе-то какое дело? – измученная вопросами и противоречиями внутри себя, Бьянка встала и отвернулась к окну.

– Неужели ты даже не догадывалась? – Феликс тоже встал. Он подошел и остановился у нее за спиной.

– Не смей, – она тяжело вдыхала и выдыхала воздух, словно он был вязкой слизью, которую приходилось с усилием выталкивать.

– Бьянка, я больше не могу молчать.

Она повернулась к нему лицом. Надо же, он хорош собой, даже слишком! Это немалое достоинство для мужика – наутро после прорвы алкоголя оставаться красавчиком, особенно если уже слегка за полтинник! Мужественное, невозмутимое лицо, темные волосы – ни намека на седину или лысину (тоже огромный плюс!), крепкий, лишенный жира торс. Так можно далеко зайти! Бьянка решила вырубить похоть на корню:

– Заткнись, Феликс, однажды ты уже пытался приставать ко мне, Тому тогда было лет семь или восемь.

– Десять, он учился во втором классе, ему установили аппарат Илизарова.

– Точно! Да ты помнишь еще лучше, чем я.

– Помню каждую нашу встречу, начиная с самой первой, когда долго и нудно рассказывал тебе о несовершенном остеогенезе. С тех самых пор все, что происходило с тобой, стало частью и моей жизни.

– Нет, ты и правда чертов ублюдок! Ты был женат!

– Жена от меня ушла, прихватив с собой все самое ценное, в том числе и детей. А потом я узнал, что оба ребенка не мои, я просто не могу иметь детей, а она умчалась прямиком в объятия к их настоящему отцу. Еще через несколько лет они пропали. В Австралии катались на яхте в шторм. Никого не нашли, даже обломков. А я до этого со злости порвал и сжег все фотографии.

– Я ничего не знала! Ты не говорил…

– А ты хотела знать? Ты даже не пыталась услышать. Что, кроме Томаша, тебя интересует в жизни? Ты смотришь новости? Кто у нас президент? Сколько молодых парней, таких же, как твой сын, гибнет в горячих точках? Сколько маленьких детей умирает от рака? Ты представляешь, как одинокие пенсионеры влачат свое жалкое существование на пять тысяч рублей пенсии?

– Какого лешего ты меня отчитываешь?

– Ты знаешь, что я люблю тебя много лет? Так много, что уже и не помню, когда впервые осознал.

– Феликс, остановись! – Бьянка только сейчас почувствовала, что он больно сжимал ее плечи. – Какое у тебя дурацкое имя! Тебе кто-нибудь говорил? Твои родители, наверно, извращенцы!

Она вырвалась и пошла к выходу.

– Я вырос в детдоме. Меня назвали в честь Дзержинского, и в детстве я очень этим гордился.

Бьянка замерла, но лишь на мгновение. Рывком открыла дверь и побежала по ступенькам.

– И я люблю тебя, – последнее, что она услышала. Надо было смотаться чуть раньше!!!