Димка, прекрасно знавший и Ярослава, и своего шального брата, никак не ожидал, что они так быстро поладят. Юрий был весьма привередлив, и сразу предупредил Димку, что никогда не свяжется с Ярославом, если тот будет похож на тех разбалованных боярских сынков, с которыми он привык иметь дело.

Гордый Ярослав, в свою очередь, несмотря на свое весьма и весьма шаткое положение, плюнув на все, мог, не принимая ничьей помощи, отправиться пешком, стоило Юрию обмолвиться парой неосторожных слов.

Однако, желая помочь другу, Димка даже рискнул поспорить с Юрием, что Фатееву не придется разочароваться в Ярыше. Хорошо зная своего брата, Ефимов был уверен: если только Ярослав придется по душе Юрию, Фатеев не станет лгать, желая выиграть спор. Но Дмитрий знал и другое: понравиться Юрию мог далеко не каждый.

Теперь, же, когда знакомство состоялось, Димка облегченно вздохнул. Юрка, конечно, поначалу всласть поиздевается над Ярославом, зато Евсееву можно больше не переживать. Ярослав не только спасется от преследований Салтыкова, но за всю его дальнейшую судьбу можно теперь быть спокойным.

Поскольку Юрий собирался погостить у брата всего два дня, то Ярославу спешно пришлось собираться в дорогу. Коня, из-за которого болела голова и у Ярыша, и у Димки, без труда достал Юрий, с остальным помог сам Димка, и на следующий день, задолго до рассвета, решено было отправляться в путь.

Ярослав в ночь перед отъездом долго не мог уснуть, все ворочался и, забывшись всего на два-три часа, пробудился, когда июньское небо только-только начинало сереть. В столь ранний час спали даже собаки, потому Евсеев, никого и ничего не опасаясь, наверное, в первый или во второй раз за последние дни вышел на улицу.

Полной грудью вдыхая по-утреннему свежий воздух, Ярослав вглядывался в далекое небо, словно спрашивая, что же на этот раз уготовила ему судьба, не жаловавшая его в последнее время. Не то чтобы он опасался новых бед — ничего, кроме жизни, остаться без которой Ярослав боялся меньше всего, у него не осталось.

На этот раз его беспокоило другое: предстоит ли когда-нибудь вернуться в родные места, или уже никогда не суждено ему услышать колокольный звон, взглянуть на ослепительные золотые купола славившегося своими церквями Углича.

Привыкнув просыпаться рано, Евсеев каждое утро встречал вместе с перезвоном множества колоколов и колокольчиков, на разный лад оповещавших о наступлении утра. Из казавшегося многим угличанам единого звука Ярослав безошибочно мог выделить голос любого из них, сказать, в какой церкви зазевался сегодня звонарь, а где проявил излишнее тщание.

Пробудившись в этот день гораздо раньше обычного, Евсеев чувствовал себя как-то неуютно, и, когда наконец послышались первые звуки никогда не надоедавшей мелодии, Ярослав понял, чего же ему так не хватало.

В последний раз в лучах восходящего солнца слушая перезвон сотен колоколов, Ярослав, плача, прощался с ними, словно со старыми друзьями. Когда же, завершая утренний перезвон, зазвучал последний колокол, Ярослав, утирая слезы, сам себе дал зарок:

«Я вернусь, — думал он, — я обязательно вернусь, и отомщу всем тем, кто лишил меня даже этой маленькой радости».

Размышления Ярослава прервал взявшийся, словно из ниоткуда, Димка:

— Ярыш, ну где ты пропадаешь? Я чуть было Ульяну не прибил, а ты тут прогуливаешься?

— За что ты ее чуть не прибил? — поинтересовался Ярослав.

— За что, за что… Пропал неизвестно куда, так грешным делом бог знает что подумаешь…

— Ладно, не бурчи, — тайком утирая не успевшие высохнуть слезы, сказал Ярослав, — иду.

Димка, в глубине души не желавший расставаться с товарищем, словно побитый пес, засеменил назад, и за ним с таким же тяжелым сердцем поплелся Ярослав. Сборы были недолгими, и уже через каких-то десять-пятнадцать минут Юрий и Ярослав стояли у запряженных лошадей.

Прощание было коротким: не желая выдавать Евсеева, Юрий настоял на том, чтобы его никто не провожал, кроме Димки. Фатеев, несмотря на раннюю побудку, выглядел свежим, и, казалось, отправлялся не в дальний путь, а на пирушку к соседу, Ярослав казался то ли безразличным, то ли так хорошо себя держал в руках, и только один Димка заметно нервничал.

Юрий, не желая, чтобы между друзьями повисло тягостное молчание, поговорил еще немного с Дмитрием, а затем были сказаны обычные в таких случаях напутствия. Когда же запас пожеланий иссяк, Ярослав, до сих пор молчавший, крепко обнимая на прощание друга, наконец сказал:

— Я вернусь, Дмитрий, я обязательно вернусь, попомни мое слово.

— Дай Бог, Ярыш, — дрогнувшим голосом ответил Димка.

Ярослав, покидая единственного дорогого человека, едва сдерживал слезы, оттого так поспешно сел на коня и вместе с Юрием пустил его галопом, желая, чтобы ветер побыстрее скрыл следы его слабости.

Димка долго глядел вслед брату и другу, и пока оседало поднятое ими облако пыли, все размышлял о том, сведет ли их судьба еще когда-нибудь или нет. И хотя Ефимов был знаком с Ярославом от силы год, да и виделись они не так уж часто, за это время они успели так крепко сдружиться, что теперь Димке было искренне жаль, что они столь быстро расстались.

«А ведь Ярыш упрямый, — посетила вдруг Дмитрия неожиданная мысль, — если уж он что обещал, то обязательно выполнит. Значит, непременно свидимся, если только Ярослав башки своей не потеряет».

Тем временем, пока Дмитрий оставался наедине со своими сожалениями, за спинами Ярослава и Юрия уже давно скрылись из вида стены Углича, и вскоре они пустили коней шагом.

Еще некоторое время Юрий и Ярослав ехали молча, а потом, когда июньское солнце растопило утреннюю прохладу, между попутчиками тоже установились теплые отношения.

Юрий, хотя и знал о Евсееве многое от Дмитрия, невзначай поинтересовался его прошлым. Нельзя сказать, что с великой охотой, очень кратко, многого не договаривая, Ярослав рассказал Фатееву о своей судьбе. Однако Юрий, прекрасно понимая состояние Евсеева, умело повел беседу, и не желавший откровенничать Ярыш все-таки разговорился.

— Скажи, Ярослав, а ты на самом деле хотел бы вернуться в Углич? — спросил Фатеев у своего попутчика.

— Хотел бы, — ответил Ярослав.

— А если не удастся?

— Рано или поздно все равно удастся, — уверенно сказал Ярыш.

— Неужто у тебя здесь еще кто-то остался?

— Не кто-то, — усмехнулся Ярослав, — а что-то, — и, глядя на удивленное лицо Фатеева, добавил: — Должок у меня здесь есть, и я не могу оставить его неоплаченным.

— Давай оплатим его сейчас, — прикинулся непонимающим Юрий, — ведь нам с тобой еще не один день вместе хлеб да соль делить, зачем же ты будешь в такую даль возвращаться?

— Не денежный это долг, да и не позволю я, чтобы мои долги кто-то другой оплачивал, — холодно ответил Евсеев.

— Так почему ты медлишь? — поддел Ярослава Юрий. — Еще не поздно вернуться, сполна воздать обидчику по заслугам.

Ярослав покраснел. На самом деле, а почему бы и нет? Однако над желанием отомстить все-таки одержал верх здравый смысл.

— Неужто ты один с половиной города тягаться можешь? — пытаясь противостоять напору Юрия, спросил Ярыш.

— Конечно, если только подумать вначале хорошенько. Знаешь, что я тебе скажу: я ведь, когда тебя в услужение взял, в слуге-то и не нуждался вовсе.

Ярослав от удивления даже остановил коня.

— Я человек вольный, — словно не замечая, продолжал Фатеев, — и не в моих правилах принуждать людей. Всегда я мыслил широко и поступал согласно своим мыслям, и тебе советую делать так же. А коли не по зубам тебе бороться чуть ли не со всем светом, думающим не так, значит, не будет у нас с тобой ни дружбы, ни службы.

Юрий верно рассчитал: Ярослава задели за живое слова Фатеева. Вспыхнув, он довольно резко ответил:

— По-твоему выходит, что надо рубить головы всем, кто с тобой не согласен?

— По-моему, — передразнивая Ярослава, заметил Юрий, — нужно всегда делать то, что считаешь нужным, и если кто-то будет этому препятствовать, отстаивать, неважно, словом или делом, подкупом или мечом, твое право поступать так, как тебе хочется.

Ярослав не привык к таким речам, но после пережитого такой взгляд на мир казался ему довольно заманчивым. Задумавшись, Евсеев вдруг очень ясно представил, какова будет его жизнь, если ему никогда больше не придется поступать, оглядываясь на кого-то, скрывать свои думы, все время чего-то опасаясь, и от этих мыслей Ярославу стало легко-легко, словно у него с плеч сняли целый пуд.

Пока Евсеев обдумывал сказанное попутчиком, Фатеев с улыбкой наблюдал за его меняющимся лицом. И хотя Ярослав так ничего и не ответил Юрию, Фатеев догадался, что его слова упали на благодатную почву, и пусть не сейчас, но очень скоро Ярослав согласится с ним.

Пока продолжался путь, беседы Юрия и Ярослава почти не прекращались, и действительно, постепенно, день за днем, яд Фатеевых речей проникал Ярославу в самую душу. Чем дольше слушал Ярослав Юрия, тем больше ему казалось, что он прав, прав во всем — от начала до конца, и вскоре уже открыто поддерживал Фатеева.

Евсеева, ставшего понимать этого странного человека, больше не настораживал пронзительный взгляд его стальных глаз, и странное чувство, сродни тому, которое испытываешь вблизи связанного, но от того не утерявшего своей свирепости хищника, которое поначалу возникало у Ярослава, наконец пропало.