У Марины не ладится в семье: муж пьёт, сын — бьёт, хоть на улицу беги. А менять жизнь на пятом десятке уже поздно. Остаётся поплакаться подруге, перехватив денег до зарплаты.

Был летний воскресный вечер, подруга возвращалась с дачи, и Марина измеряла шагами вокзальный перрон.

— Тёть, а тёть, дай денежку!

Под ногами крутился грязный оборвыш. Марина выгребла из кармана мелочь.

— На, Гаврош.

В глазах у беспризорного промелькнуло недоумение.

— Он про Гавроша не знает, другое поколение, — замаячил за его спиной долговязый бомж. — Говорю, как школьный учитель.

Марина инстинктивно прижала рваную сумочку, потом вспомнила, что в ней одни неоплаченные счета. Бомж был её моложе, напоминая мужа, когда тот ещё не пил, а мальчишка был вылитый сын в детстве.

— Что же он у тебя такой чумазый?

— А какая разница? — пожал плечами долговязый. — В городе человек себя не видит.

Электричка опаздывала, и Марина была рада неожиданному собеседнику.

— А почему сейчас не учишь?

Бомж почесал затылок:

— Как учить тому, во что сам не веришь?

В прошлом Марина детский врач, но, воспитав сына, потеряла квалификацию и подрабатывала где придётся — в няньках, уборщицах.

— Но как же все? Трудятся ведь.

Бомж ухмыльнулся:

— И я вкалывал, пока не понял, что у нас любой труд — сизифов. Водки?

Он протянул бутылку. Марина вспомнила домашние сцены, растущие долги и, поморщившись, выпила.

— А некоторые — как сыр в масле. И за что? Из грязи — в князи. — долговязый оскалился: — Полагаю, мы уже в Царстве Небесном: первые стали последними, а последние — первыми. Ещё?

Угол вокзальной площади облюбовали бродяги — сидели на корточках, лежали на голой земле. Никто не шелохнулся, когда долговязый, вынимая из штанин бутылку, подвёл Марину. Она взглянула так, будто впервые видела бомжей, и ей вдруг показалось, что все вокруг и она сама давно умерли, а вместо людей живут двойники. И ей захотелось отскоблить от масок человеческие лица, вернув людям их настоящую жизнь.

Марина захмелела.

— Эй, ты, с солдатской наколкой, — обратилась она к худому, жилистому парню, — ты же воевал, как же можешь так жить?

— И что? — откликнулся его сосед с одутловатым лицом.

— А то, что надо стучаться во все двери!

— У нас все двери чугунные.

— Я врач, напишем в Красный крест, в Гаагский трибунал.

Парень покрутил у виска.

— Вот такие и проспали Россию, небось, в Чечне тоже дрейфил?

Солдат сжал кулаки:

— Чечню не трожь, у меня два ранения.

— А генералы паркетные на твоей крови дачи выстроили!

Бомжи окружили Марину.

— А вы что терпите? Над вами издеваются, а сами жиреют!

Раскрасневшись, она всё больше воодушевлялась.

— Выпей, Орлеанская дева, — протянул стакан долговязый.

Но Марину уже несло.

— Надо только собраться, вместе мы сила, помните, что нет страшнее русского бунта!

Бомжи согласно кивали, маленький попрошайка замер с открытым ртом.

— У меня ствол припрятан, — неожиданно сказал «чеченец».

Марина испугалась.

«Правильно говоришь, док!» — доносилось со всех сторон.

— Вот я потомственный хлебороб, — тряс почерневшими горстями спившийся детина, — я бы и сейчас в деревне, да житья нет.

Табор загудел.

— Ох, дождутся они, ох, дождутся! — грозил кулаком сморщенный сизый пропойца. — И, покрывая голоса, хрипло пробасил: — Положи нас под капельницу, док, а потом веди на Кремль!

Началось брожение, некоторые смущённо отходили. От испуга Марина говорила всё быстрее, отчаянно жестикулируя, произносила слова, которых сама не понимала.

С визгом затормозил милицейский «уазик», тщедушный корявый сержант взял под козырёк.

— Ваши документы.

— Без документов хопа — в отделение! — пролаял другой, мордатый.

Марина закусила губы.

— Ну, чё, болтушка, язык-то проглотила?

— Паспорт у меня дома, можете проверить.

— Тогда шмыг в отделение!

— Гражданин начальник, — забубнили бомжи, — не забирай доктора!

— Та-ак, пасти позатыкали, гав-гав отставить!

— Но с какой стати? — начал было долговязый.

И тут же согнулся, как колодезный «журавль», — мордатый ударил его в живот.

Марина моментально отрезвела.

— Назвалась Груней — полезай в кузов! — подтолкнул к машине корявый.

За решёткой на заднем сиденье ютились проститутки с осоловевшими глазами.

— Прячь ценности, — по-свойски тронула за плечо одна.

— И бесплатно не давай, — подмигнула другая.

Марину затрясло. Она судорожно стащила с покрасневшего пальца обручальное кольцо, затолкала в носок. Подумав секунду, сунула туда же «проездной» и долговые квитанции.

— В этом отделении людьми торгуют, — прикрыв рот ладонью, зашептала проститутка. — Так что, подруга, не выделывайся.

В отделении было душно, хлопали двери.

— Оформляй, — кивнул дежурному корявый, — без документов, с бомжами. Призывала к свержению строя.

Дежурный раскрыл журнал.

— Деньги? Ценности?

Марина покачала головой.

— Что же вы, гражданка, прилично одеты, а с бомжами? Да ещё по такой статье.

— Я, я не хотела, — заикалась она. — У меня семейные обстоятельства, из дома выгнали.

У Марины заплетался язык.

— Муж, что ли? — хохотнул в дверях корявый.

— Ты баба — во! — поднял большой палец мордатый. — Пусти под бочок, мы его, раз-раз, приструним!

Марина почувствовала, как в уголках рта повисает кривая улыбка. За плечами выросла женщина.

— Пройдите на обыск, — карандашом указал на неё дежурный.

В соседней комнате было накурено, в пепельнице чадили окурки.

— Раздевайся, — равнодушно приказала женщина.

— Как? Совсем?

— Трусы можешь оставить.

Казённый, бесчувственный голос, проворные, шарящие пальцы. Марине сделалось дурно, она уже не понимала, что происходит. На столе появилось кольцо, «проездной».

— Отпустите меня.

Марина была готова расплакаться.

— Это как начальство решит.

Опять повели в дежурку.

— Личность твою установили, — встал со стула дежурный. — А вот что, гражданка, со статьёй делать будем?

Марина зарыдала:

— Меня дома сын ждёт…

— А ты нас не жалоби, преступление-то налицо!

— Ну, пожалуйста!

Дежурный опять сел, стал задумчиво грызть карандаш.

— Тебе, между прочим, до пяти лет грозит. Сейчас в «обезьянник», а завтра дело заведём.

Стало слышно, как в умывальнике капает вода.

— Есть, конечно, вариант, — задумчиво продолжил дежурный. — Машины мыть умеешь?

Марина быстро кивнула.

— Ну, тогда искупай вину перед Родиной!

Опять появилась женщина. Принесла два ведра, грязную полинявшую тряпку. Во дворе Марину подвели к тому самому «уазику», на котором привезли.

— Начни со стёкол, — холодно бросила женщина.

А вскоре высыпало всё отделение.

— И бампер драй, вжик-вжик! — весело крикнул мордатый.

— И колёса, — подхватил дежурный.

Собираясь в лужи, стекала пена, летели брызги.

— От забора — и до обеда! — ржали вокруг. — Это тебе не марафет наводить!

Но развлечение быстро надоело, и все разошлись. Через полчаса Марина вспотела. А ещё через час робко постучалась в отделение.

«Всё?» — поднял глаза дежурный. Марина громыхнула пустыми вёдрами. «Молодец, рву протоколы». Скомканные листы полетели в мусор. «И распишись за вещи, — он ткнул в бумагу. — А за квартиру, между прочим, платить надо». У Марины задрожали губы. «Свободна», — вывела её за ворота женщина в штатском.

Ночь была безлунная, по пустынным, холодным улицам мчались автомобили. Марина шла под жёлтыми, двоившими тень фонарями и думала о предстоящем дома скандале.

«А, чёрт с ним, — вдруг отмахнулась она, — могли ведь и наркотики подбросить…»