Венгерские ученые нашли очень удачное определение краткому периоду венгерской истории, когда венгры, уйдя под ударами печенегов в Паннонию, заняли приду-найские земли, потеснив, а частично и включив в свои объединения живших там славян, волохов и, вероятно, авар. Вот это-то беспокойное время и называется в венгерской историографии «периодом завоевания» или «периодом обретения родины».

Следует сказать, что у венгров, захвативших территорию земледельческого государства (Великой Моравии), этот период прошел очень быстро. В других странах становление, а вернее, стабилизация кочевнической экономяки и общественных отношений проходила много медленнее (иногда до столетия). Однако если внимательно вглядеться в историю того или иного кочевнического этноса, то окажется, что через период «обретения родины» проходил каждый из них. Начинался он вторжением на чужую территорию и насильственным отторжением на постоянное владение пастбищных угодий у бывшего там населения.

Огромный кочевой массив кипчакских орд в первое десятилетие XI в. поднялся с насиженных мест в длительный и тотальный поход — нашествие. Целью его было отнюдь не мирное переселение (отселение) части кипчакского населения на новые земли — целью был захват новых пастбищ где-то в далеких западных областях.

Как уже говорилось выше, это явление характеризуется экономически круглогодичным (так называемым таборным) кочеванием, а в общественных отношениях — военной демократией. Возглавляют нашествие несколько наиболее упорных и талантливых военачальников. Казалось бы странным, что входившие в феодальное государство «желтые кипчаки», возглавляемые там маликом (ханом) , вновь перешли на более низкую стадию экономического и социального развития. Тем не менее подобный переход также характерен для кочевников, попадавших в аналогичные ситуации, т. е. поставленных перед необходимостью нашествия.

Захват южнорусских степей начался с самого плодородного, самого богатого пастбищами, необходимыми для выпаса коней и крупного рогатого скота, района — с донецких, нижнедонских и приазовских степей. Эти же земли освоили в начале своего движения печенеги, их же в VIII в. в первую очередь заняли кочевые орды болгар, вытесненные из Восточного Приазовья хазарами. К XI в. какие-то остатки древнеболгарского полуоседлого населения, несмотря па тяжело пережитое им печенежское нашествие, оставались па берегах рек донского бассейна и Приазовья. Кроме того, в верховьях Северского Донца, в глухих, малодоступных для кочевой конницы местах обитали еще прежние хозяева лесостепной окраины Хазарского каганата — аланы. Правда, археологические исследования поселений, принадлежавших аланам и болгарам, дают нам неопровержимые доказательства гибели этих поселений не позже начала X в., т. е. под ударами печенежских полчищ. Однако история не знает примеров тотального уничтожения населения в периоды даже самых жестоких войн и самых страшных нашествий. Значительное количество людей, преимущественно женщин, детей, а также мастеров и мастериц, берется в рабство, причем нередко их оставляют на старых пепелищах и они постепенно, хотя и не полностью восстанавливают разрушенные поселки. Характерно, что антропологическое обследование кочевнических черепов X—XIII вв. показывает, что население того времени внешне почти не отличалось от жителей степей VIII — начала X в. Весьма существенно также, что в южнорусских степях, особенно часто в бассейне Северского Донца, попадаются погребения XII—XIII вв., сохраняющие в погребальном обряде черты, позволяющие их связывать с прежними насельниками степей — подданными Хазарского каганата. Это, во-первых, не типичная ни для печенегов, ни для половцев меридиональная ориентировка покойников (головами на север или юг), нередкая у древних болгар и алан; во-вторых, наличие в могилах подсыпки из мела или угольков и некоторые другие признаки. Например, именно здесь, на берегах Донца и нижнего Дона, кочевники в половецкое время особенно широко пользовались вещами, изготовленными и распространенными в предыдущую хазарскую эпоху: зеркалами, копоушками, глиняной посудой и т. п.

Таким образом, первым компонентом, безусловно влившимся в половецкую этническую общность и в какой-то степени повлиявшим на изменение физического облика кипчаков, было незначительное численно, но устойчивое культурно население, входившее ранее в Хазарский каганат.

Много большую роль в сложении половецкой общности сыграли остатки печенежских и гузских орд. Об этом свидетельствует прежде всего необычайное разнообразие погребальных обычаев. В целом обряд у всех этих этносов, как уже говорилось, был единым: основной задачей, стоявшей перед родственниками, было обеспечение умершего на том свете всем необходимым (в первую очередь конем и оружием). Отличия заключались в деталях обряда: ориентировке умершего головой на запад или восток, погребении с ним полной туши копя или его чучела (головы, отчлененных по первый, второй или третий сустав ног, набитой сухой травой шкуры с хвостом), погребении одного чучела без покойника, размещении коня относительно умершего. Некоторые различия наблюдаются и в форме могильной ямы и, наконец, насыпи кургана. В настоящее время мы, как мне представляется, можем уверенно говорить, что печенеги хоронили под небольшими земляными насыпями или сооружали «впускные» могилы в насыпи предыдущих эпох, обычно только мужчин, головами на запад, вытянуто на спине. Слева от покойника укладывали чучело коня с отчлененными по первый или второй сустав ногами. Вероятно, они же захоранивали в древние насыпи и чучела коней (без человека), создавая таким образом поминальные кенотафы. Гузы в отличие от печенегов устраивали перекрытие над могилой для помещения на него чучела коня или же укладывали чучело на приступке слева от покойника.

Кипчакский обряд первоначально, видимо, сильно отличался от двух предыдущих. Курганы у них насыпались из камня или обкладывались им, умершие укладывались головами на восток, рядом с ними (чаще слева) также головами на восток помещали целые туши коня или же чучела, но с ногами, отчлененными но колена. Следует особо отметить, что кипчаки хоронили с почестями как мужчин, так и женщин и тем, и другим ставили затем поминальные храмы со статуями.

Этот характерный кипчакский обряд начал растворяться в море чуждых обычаев еще в приаральских и заволжских степях: каменные насыпи стали заменяться простыми земляными (иногда с включением в них нескольких камней), вместо целого коня все чаще и чаще захоранивали его чучело, причем иногда и на приступках, как гузы; менялась и ориентировка — сначала коней — головами на запад, затем и самих покойников. В целом погребальный ритуал свидетельствует, как и антропологические данные, о постоянном смешении самых различных этносов и племен. Процесс этот особенно усилился, естественно, после прихода уже сильно перемешанных с другими племенами кипчакских орд в южнорусские степи. Только один этнографический признак оставался неизменным, а именно возведение святилищ, посвященных культу мужских и женских предков. Принесенный из глубин Кимакского каганата, этот обычай получил дальнейшее развитие и буквально расцвел в южнорусских степях.

Что же касается археологических и антропологических данных, то они позволяют уже сейчас говорить о том, что пришедшие в днепро-донские степи кипчакские и ки-макские орды очень быстро, буквально через одно, от силы два поколения, стали иным народом с измененным физическим и отчасти культурным обликом. Они как бы снивелировались со всеми остальными обитавшими до них в степях этническими группировками.

Так появился в южнорусских степях новый этнический, вначале весьма рыхлый массив. Он формировался по тем же законам, как и все остальные кочевые этносы и народы древности и средневековья, как несколько столетий назад формировались здесь же в восточноевропейских просторах древние болгары, хазары, венгры. Одной из существенных закономерностей этого процесса является то, что этнос, давший имя новому этническому образованию, вовсе не обязательно бывает в нем самым многочисленным: он просто благодаря удачно сложившейся исторической обстановке и энергичному военачальнику выдвигался на ведущее место в формирующемся объединении. В данном конкретном случае в начале XI в. это место заняли шары — «желтые» кипчаки. Они стали тем мощным ядром, вокруг которого объединились все разрозненные и разбросанные по степи орды печенегов, гу-зов, а частично и остатки болгарского и аланского населения.

Новое этническое объединение, складывавшееся в степях, получило в Европе новое имя: половцы. Так назвали их русские, «калькировав» самоназвание новых орд. Вслед за русскими стали называть их некоторые европейские народы: поляки, чехи, немцы («плавцы», «фла-вен»), венгры («палоч»). Впрочем, последние именовали их также кунами-куманами, так же как делали это часто сталкивавшиеся с ними византийцы и болгары. Чем можно объяснить разные наименования одного этнического формирования? Не лишена вероятности гипотеза ряда исследователей, которые полагают, что в южнорусских степях XI—XII вв. протекало сложение не одного, а двух близкородственных этносов: кунов-куманов, возглавлявшихся одной или несколькими кипчакскими ордами, и половцев, объединявшихся вокруг орд шары-кипчаков. Куманы занимали земли западнее Днепра, они значительно чаще, чем половцы, сталкивались с Византией и другими западными государствами, и потому в хрониках этих последних фигурировали обычно куманы (вполне возможно, даже и в тех случаях, когда на самом деле они встречались с половцами).

Половецкие кочевья располагались восточнее кумайских. Их территория очень четко определяется благодаря распространению каменных изваяний, характерных, очевидно, только для шары-кипчаков (половцев). Самые ранние статуи половцев, имеющие аналогии со статуями кипчаков Х—Х1 вв., локализуются в бассейне среднего и нижнего течения Северского Донца и в Северном Приазовье. Это стеловидные плоские изваяния с лицами и некоторыми деталями фигур (грудью, руками, сосудом в руках и пр.), прочерченными по плоской поверхности или сделанными низким рельефом. Статуи, как и в восточных кипчакских ордах, ставили в равной степени мужские и женские. Сооружение святилищ предков уже является свидетельством перехода кочевников от стадии нашествия ко второй стадии кочевания, для которой, как известно, характерны прежде всего некоторая стабилизация и упорядочение кочевания по/ определенным маршрутам с постоянными местами зимовищ и летовок. В свою очередь, стабилизация означает конец сложного и беспокойного периода «обретения родины».

Нам неизвестны конкретные факты из жизни донецко-приазовских шары-кипчаков в первые десятилетия их пребывания на новых кочевьях, которые они заняли, видимо, в 20-х годах XI в. Как правило, об этом темном периоде становления и формирования кочевого общества письменные источники сопредельных стран не говорят ничего: современников не волновали события, происходившие внутри степных формирований. Первые упоминания появляются, естественно, тогда, когда сложившееся объединение начинает искать выхода накопленной энергии. Обычно этот выход заключается в нападении на ближайшего соседа. Для половцев таким соседом стала Русь.

В 1060 г. половцы сделали первую попытку пограбить богатые русские земли. Святослав Ярославич Черниговский с дружиной смог разбить вчетверо большее войско половцев. Множество половецких воинов было убито и потоплено в реке Сиови, их предводители были взяты в плен, видимо, почти без сопротивления. «...Князи их руками яша»,—писал летописец (ПСРЛ, II, с. 161). Разгром был полный.

Однако уже в конце января — начале февраля 1061 г. «придоша половци первое на Руськую землю воевати... Се бысть первое зло на Руськую землю от поганых безбожных враг; бысть же князь их Сокал...» (ПСРЛ, II, с. 152).

То обстоятельство, что воевали с половцами в те годы черниговский и переяславский князья Святослав и Всеволод, говорит, видимо, о нападении половцев, граничивших с Русью на юго-востоке, т. е. кочевавших где-то в донецких степях.

Следующий набег с той же юго-восточной стороны отмечен в летописи под 1068 г. На этот раз на речке Льте (в Переяславском княжестве) с половцами встретились соединенные силы «триумвирата» — полки Изяслава, Святослава и Всеволода Ярославичей. Однако и они были разбиты половцами. После этого события стало ясно, что новая страшная опасность нависла над Русской землей.

Синхронно с половецкой общностью развивалась и западная ветвь кипчакского завоевания: куманская. Там протекали те же процессы, что и у половцев. Возможно, что они были более, чем у половцев, осложнены большим числом кочующих по степному Днепро-Днестровскому междуречью печенегов и гузов, постепенно вливавшихся в формировавшееся там новое объединение. Отсутствие каменных изваяний не позволяет нам археологически зафиксировать факт стабилизации — перехода кочевников ко второй стадии кочевнической экономики. О его завершении, мы можем судить только но сообщению русской летописи о набеге половцев на русское правобережье Днепра. Это случилось в 1071 г.: «...воеваша половци у Ростовца и у Иеятина» (ПСРЛ, II, с. 164). Оба городка располагались в западной части Поросья — области на левом берегу Роси — правого притока Днепра. Напомним, что по правому берегу Роси находился громадный лесной массив, делающий реку почти по всему ее течению недоступной со стороны степи. Попасть к реке можно было только по дороге, идущей вдоль Днепра к устью Роси, или же огибая лес с запада — почти у Буга. Видимо, набег 1071 г. был совершен какой-то куманской ордой, захватившей земли в Побужье — там, где ранее кочевала печенежская орда Иавдиертим. Следующий набег, вероятно, той же орды относится уже к концу XI в.: в 1092 г. в тяжкое для Руси засушливое лето «рать велика бя-ше от половец отовсюду», и конкретно указывается, что взяты были поросские западные городки — Прилук и Посечен. Кроме того, в тот же год эти половцы (куманы?), заключив военный союз или нанявшись, участвовали в походе князя Василька Ростиславича «на ляхи».

Василько Ростиславич был не первым из русских князей, кто начал в своих целях использовать военный потенциал степняков, всегда готовых к бою и грабежу. Первым это сделал Олег Святославич в 1078 г., бежавший от Всеволода Ярославича в Тмутаракань и затем «приведе...

поганые на Рускую землю» (ПСРЛ, II, с. 191). Полки Всеволода были разбиты, и «мнози убьени быша ту». В дальнейшем этот авантюрный князь, образно названный в «Слове о полку Игореве» Олегом Гориславичем, неоднократно наводил половцев на Русь. Характерно, что на протяжении всего XII в. его потомки особенно охотно роднились с половцами и, имея среди них многочисленную родню, постоянно призывали их к участию в междоусобицах.

Нам в сообщении о событиях 1078 г. интересно то, что в них несомненно участвовали половцы, кочевавшие на берегах Донца или в Приазовье, т. е. шары-кипчаки, поскольку именно через их кочевья проезжал Олег в Тмутаракань и обратно.

По записям о первых столкновениях с половцами мы видим, что пришедших в начале XI в. новых кочевников русские именовали половцами независимо от того, где располагались их орды — на Буге или на Донце. Много позднее, уже в XII в., летописцы даже специально, как уже говорилось в начале данной книги, писали, что половцев называли еще и команами, но при этом не указывали, каких — западных, восточных или всех — именовали они этим двойным именем. В общем из летописи следует как будто, что все половцы были команами и наоборот. Вполне возможно, что в XII в. так оно и было, во всяком случае с точки зрения русского летописца. Однако на самом деле, особенно в начале их истории, в восточноевропейских степях деление было, видимо, вполне реальным и заметным, хотя, конечно, кумапы, половцы и группы вливавшихся в их орды печенегов, гузов, болгар и других этносов постоянно перемешивались друг с другом, ходили в общие походы, заключали общие миры и, естественно, были неотличимы для постороннего, еще мало привыкшего к ним взгляда современника.

Как бы там ни было, но мы можем уверенно говорить, что уже в 60-х годах закончился период «обретения родины» у шары-кипчаков (половцев), занявших земли по Донцу, нижнему Дону и Приазовью, и, вероятно, немного позднее — к началу 70-х годов — у команов (куманов, кунов), кочевавших, как говорилось, в степях, ранее занятых четырьмя западными ордами печенегов.

И те и другие, относительно упорядочив внутренние отношения и экономику, начали свои внешнеполитические действия с набегов на русские пограничные земли. Характерно, что сразу же определяется и другой аспект взаимоотношений с Русью — заключение военных союзов. Причем по вине русских князей, весьма склонных к политическим интригам и авантюрам, половцы неоднократно обрушивались и успешно грабили беззащитные, враждующие друг с другом русские княжества.