ГЛАВА XXII.

ДЕЙСТВИЯ АДМИРАЛА РОЖЕСТВЕНСКОГО

Бой закончен.

Последствием поражения Второй Тихоокеанской эскадры у острова Цусима был окончательный проигрыш Россией войны на море и бесславное окончание Русско-японской войны.

Размеры этой катастрофы поразили мировое общественное мнение и буквально потрясли веру русского народа в собственные силы. Начались розыски виновников поражения. Прогрессивные общественные круги усилили свою атаку на монархию, демагогически выколачивая из национального несчастья русского народа мелкие политические барыши.

С другой стороны, руководители Морского министерства доцусимского периода психологически не были способны признаться в допущенных ошибках, хотя не было ничего удивительного в том, что эти ошибки были сделаны. Эти ошибки были допущены во всех флотах, но Высший Промысел только русскому флоту уготовил судьбу заплатить кровью своего бесстрашного личного состава за эти промахи и дать всему миру недостававший опыт в боевом столкновении современных броненосных эскадр.

Основными ошибками были: халатная подготовка к войне, так как специального учреждения, ведающего подготовкой к войне, так называемого Морского Генерального штаба, в русском флоте до Русско-японской войны не было. Вторая кардинальная ошибка — продолжение Второй Тихоокеанской эскадрой своего похода после того, как Порт-Артур пал и Первая Тихоокеанская эскадра перестала существовать.

Спустя 50 лет после боя раздаются голоса, повторяющие инсинуацию, пущенную коммунистами, что адмирал Рожественский продолжал вести эскадру во Владивосток по собственному усмотрению. По этому поводу есть обстоятельное исследование, сделанное капитаном 2-го ранга, а позднее контр-адмиралом Немитцем в написанной им в 1914 году книге, посвящённой Русско-японской войне на море. Цитирую из этой книги:

«Вторая эскадра посылалась без цели или, вернее, имела назначением стратегическую цель, фактически недостижимую. В этом лежала важная причина Цусимской катастрофы… Для нас теперь совершенно очевидно глубокое заблуждение Центрального Правительства. Эскадра Рожественского была чрезвычайно слаба сравнительно с флотом Того. Это была не боевая часть, а сводная эскадра. Это были только элементы для эскадры…»

Немитц называет Рожественского «блестящим и незаурядным адмиралом». «Он был слишком талантлив и опытен, чтобы не видеть коренных стратегических и тактических ошибок… Адмирал знал, что поражение неизбежно, и шёл только затем, чтобы после поражения прорваться с несколькими судами во Владивосток… Победу он считал невозможной и за неё не боролся…»

Спрашивается, какой же адмирал добровольно пойдёт навстречу неизбежному поражению? Думается, что таких на свете нет, но адмирал Рожественский был человеком долга, и, как настоящий воин, он только нёс тот крест, который на него возложило правительство.

С Мадагаскара он много об этом писал в Петербург, настойчиво просил о присылке современных броненосцев из состава Черноморского флота и тщетно протестовал против посылки ему на подмогу отряда старых и слабосильных броненосцев адмирала Небогатова, который для него мог быть только обузой. В Петербурге не вняли его просьбам и не догадались отозвать обратно эскадру, которую не смогли пополнить современными кораблями.

Будучи человеком «смелым и решительным и лично бесстрашным», как его характеризует Немитц, адмирал Рожественский, конечно, не мог отказаться от командования эскадрой, и, раз правительство считало это необходимым, «он готов был умереть».

Но он всё ещё надеялся, что Петербург поймёт, что гибель его и эскадры не может помочь выиграть войну и что эскадра ещё будет отозвана. Вместо этого правительство настояло на придаче к его эскадре отряда Небогатова с указанием, что после присоединения этого отряда ко Второй Тихоокеанской эскадре «главная цель будет овладение господством на море».

Можно себе представить, как в бессильной ярости бушевал в своей каюте адмирал Рожественский, получив столь категорическое и не соответствующее соотношению сил предписание. Он знал, что на решение Морского министерства оказали влияние демагогические статьи в «Новом времени» капитана 2-го ранга Кладо, явившегося отцом идеи посылки отряда судов Небогатова на помощь Рожественскому и, как верно предвидел Рожественский, на бесславную гибель или сдачу этих кораблей после боя.

Недаром во время стоянки эскадры в Индокитае адмирал Рожественский с иронией вспомнил о коэффициентах Кладо в своём приказе по эскадре по совершенно постороннему случаю. В этом приказе Рожественский хвалил за лихую работу водолазов под начальством мичмана В.В. Яковлева, исправивших ряд подводных повреждений на кораблях эскадры. Эти поступки, по мнению Рожественского, куда более приближали к победе, чем разные выдуманные коэффициенты.

Проходя Сайгон, адмирал Рожественский посылает телеграмму: «Если уже поздно посылать эскадру во Владивосток, то необходимо возвратить её в Россию. Без базы она существовать не может».

2 мая Рожественский доносит: «Я с трудом передвигаюсь, не могу обойти палубы своего корабля… Всеподданнейше прошу послать во Владивосток здорового и способного командующего флотом или эскадрой». Эскадра намеревалась идти в бой с больным командующим и умирающим заместителем командующего. Такую эскадру нужно было немедленно остановить, но этого не произошло. Петербург не возвратил эскадры.

Адмирал Рожественский, не дождавшись приказа о возвращении обратно, махнул, по выражению капитана 2-го ранга Немитца, на всё рукой и «бросил эскадру и себя в Цусимский пролив».

Капитан 2-го ранга Смирнов упрекает Рожественского за это решение. По его мнению, нужно было идти во Владивосток вокруг Японии и прорываться Самарским или Лаперузовым проливами. Но Смирнов не был на эскадре Рожественского, и поэтому его рассуждения являются плодом только теоретических размышлений.

Капитан 1-го ранга Добровольский был командиром крейсера «Олег» в составе эскадры. Он знал действительное состояние эскадры, и поэтому его голос является более авторитетным. И вот его мнение является диаметрально противоположным: «Сделав столько тысяч миль, понеся громадные труды, грузя так часто и спешно уголь под отвесными лучами солнца, а потом убирая его с палубы на палубу, ожидая каждый день атак миноносцев или встречи с плавающими минами, разработав машины, надорвав котлы, обратив в сетку многие медные трубы и кингстоны от магнитного тока, заросши раковинами, подвергнув команду ужасной грязи и отсутствию необходимых помещений — разве можно было растягивать поход ещё на 3500 миль и притом только для того, чтобы в ещё худшем состоянии эскадры вступить в тот же бой и понести то же поражение?»

После беспримерного похода в 20000 миль протяжённостью, находясь под командованием больного командующего и его умирающего помощника… «Состояние эскадры весьма плохо», — телеграфировал сам командующий эскадрой адмирал Рожественский государю.

Не следует также забывать, что Сангарский и Лаперузов проливы значительно уже Корейского пролива, и подходы к ним легко могли быть заграждены минами заграждения, для устранения которых нужны были тральщики, которых не было в составе эскадры адмирала Рожественского. Но даже если бы таковые и были, то траление мин требует времени, в течение которого японцы давно успели бы подтянуть свои главные силы. Наконец, оба пролива трудно проходимы в навигационном отношении из-за подводных скал и сильных, меняющихся течений. Многие попытки русских кораблей пройти эти проливы в ночное время или в тумане кончались посадкой этих кораблей на камни. Поэтому при проходе этими проливами следовало считаться с неизбежными потерями кораблей от мин и от кораблекрушений и с тем, что Вторая Тихоокеанская эскадра встретится с японским флотом в ещё более ослабленном составе.

При этих условиях решение Рожественского идти самым коротким путём во Владивосток было наиболее логичным. Бой, так или иначе, был неизбежен. Шансов победить в бою у Рожественского не было. Оставалось только примириться с неизбежностью потерь в бою и ценой гибели нескольких кораблей прорваться и довести остальные до Владивостока в расчёте, что противнику не хватит снарядов для полного уничтожения русской эскадры. Эта идея легла в основу его боевых инструкций, которые себя полностью в бою оправдали, а именно: невзирая на потери, неизменно стремиться к прорыву во Владивосток и действовать соединённо. К сожалению, младшие флагманы адмирала Рожественского забыли об этой инструкции с наступлением сумерек, после чего окончательный разгром уже был неотвратим.

Единственное, в чём можно упрекнуть адмирала Рожественского, это то, что он слишком слепо подчинялся инструкциям из Петербурга. Вопреки этим инструкциям, ему следовало отослать обратно транспорта, как только выяснилось, что он обнаружен японскими разведчиками, а именно на рассвете 14 мая. Не связанная транспортами, эскадра могла развить хотя бы тот ход, который держал отряд адмирала Небогатова в ночь на 15 мая, лучше маневрировать и сильнее поражать японскую эскадру, что, возможно, позволило бы русской эскадре скорее оторваться от соприкосновения с японским флотом и до наступления темноты уйти значительно дальше от Корейского пролива, благодаря чему удалось бы избежать массовых ночных минных атак и произведённых ими потерь.

Но критиковать «постфактум» гораздо легче, чем предвидеть. Вот капитан 2-го ранга профессор Кладо занимался предвидениями, и как он жестоко для своего авторитета, знаний и положения ошибся, а по отношению к России его предвидения были просто преступлением.

Автор, будучи в Русско-японскую войну ребёнком, не мог читать статей Кладо, поэтому он приводит мнение об этих статьях участника боя и в то время мичмана князя Язона Константиновича Туманова:

«Пока Вторая Тихоокеанская эскадра изнывала от жары на Мадагаскаре… в это время в далёком холодном Петербурге, в уютном кабинете сидел солидный господин в сюртуке морского офицера, с блестящими погонами капитана 2-го ранга, и писал. Большой мастер слова и пера, он писал горячие и красноречивые статьи, в которых убеждал русское общественное мнение в том, что, несмотря на гибель Первой Тихоокеанской эскадры, у России имелось ещё много шансов выйти победительницей на море. Статьи эти лили целительный бальзам на души страдавших за русский флот и за судьбы войны патриотов. Он не просто убеждал всем весом своего авторитета как моряка и специалиста в вопросах морской тактики. Нет, он доказывал. Доказывал ясно, неоспоримо, с цифрами на руках, при помощи точнейшей из наук — математики. А что может быть красноречивее цифр и убедительнее четырёх действий арифметики?! А он манипулировал цифрами и аргументировал сложением и вычитанием. Он изобрёл точнейший способ определения боевой силы корабля при помощи коэффициентов, разобрав каждый корабль по косточкам и оценив коэффициентом каждую косточку. С уничтожающей силой логики он доказывал, что артиллерии в зависимости от количества пушек и их калибра принадлежит такой-то коэффициент, броне — такой-то, скорости хода такой-то и т.д. Затем приводились подробные данные нашей несчастной эскадры и японского флота. Выписывались коэффициенты и ставились знаки плюс. Ура, итоги подведены, и их можно уже сравнивать. Боже, как всё было ясно и просто. Но ведь всё гениальное всегда просто.

Но что это? Как будто у японцев получалась сумма коэффициентов, значительно превышающая нашу. Но читатель успокаивается сообщением, что в следующем номере „Нового времени“ он узнает, как выйти из этого затруднения. На следующее утро российский патриот лихорадочно разворачивал пахнущий ещё свежей типографской краской номер газеты и за стаканом горячего кофе с филипповским калачом, густо намазанным маслом, узнавал, что адмирал Рожественский забрал с собой далеко не всё, что имелось в Балтийском море. Приводился подробный список старых калек, преступно оставленных нашим Адмиралтейством дома; снова небольшое упражнение в арифметике и… ура! Все сомнения и страхи разлетались, как дым: россияне ясно видели, что стоит дослать Рожественскому несколько старых посудин, чтобы сумма коэффициентов его армады почти не уступала японцам. Затем — немного счастья и… „гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!“

Так писал этот крупный авторитет в военно-морских вопросах, и эта страшная и подчас слепая сила, именуемая общественным мнением, заработала полным ходом. И вот мы на далёком юге, под палящими лучами мадагаскарского солнца узнаём, что во льдах Балтийского моря усиленным темпом готовятся идти нам вдогонку несколько плавучих калек для того, чтобы доставить адмиралу Рожественскому недостающие ему коэффициенты и обеспечить ему разгром японского флота».

Какова была реальная цена этих добавочных коэффициентов, читатель знает из описания сражения.

С духовным отцом идеи посылки на Дальний Восток никудышных коэффициентов, из-за которых Вторая Тихоокеанская эскадра не была отозвана обратно и была послана на гибель в Цусимском бою, ничего не случилось. Его не судили и не уволили в запас. Авторство ошибочных прогнозов слетело с него, как с гуся вода. Наоборот, он продолжал свою академическую карьеру, достиг контр-адмиральского чина и закончил свою жизнь начальником Военно-Морской академии у большевиков.

Адмирала же Рожественского за его нечеловеческий труд, связанный с проводкой Второй Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток, за твёрдость характера, проявленную им в бою и являющуюся уделом немногих прирождённых флотоводцев, ждала награда не только в виде испитой им горечи незаслуженного поражения от более сильного противника, не только в виде морального унижения — быть сданным тяжелораненым в плен, но ещё в форме резкой критики, грубых нападок и, наконец, предания суду после его возвращения на родину.

С благородным достоинством, приняв на себя всю вину, адмирал Рожественский закончил своё выступление на суде словами:

— Я сожалею, что в приказе до сражения я не указал, что спасать командующего следовало только в том случае, если состояние его здоровья позволило бы ему продолжать командование. Меня нужно было оставить на «Суворове».

Адмирал Рожественский прожил недолго. 1 января 1909 года его сердце перестало биться. Проводить его в последний путь собралась масса народу: среди них пережившие Цусимский бой офицеры и матросы, а также защитники Порт-Артура. Как вспоминает капитан 2-го ранга Н.А. Монастырёв в написанной им «Истории русского флота», там были представители всех слоёв русского общества. Но отсутствовали доблестные командиры кораблей его эскадры: Игнациус, Бухвостов, Серебренников, Юнг, Бэр, Фитингоф, Миклухо-Маклай, Егоров, Лебедев, Шеин, Матусевич, Шамов, Керн. Они покоились на дне морском у острова Цусима. Умер в плену Озеров. Родионов был убит взбунтовавшимися матросами в Кронштадте. Фёлькерзам скончался перед боем.

Поздно, но искренно вся Россия скорбела, что ушёл из жизни человек, с именем которого связано, по мнению постороннего нам немецкого писателя Франка Тиса, «как при переходе Ганнибала через Альпы, отвага и безумство подвига, единственного в морских анналах».

 

ГЛАВА XXIII.

АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ СРАЖЕНИЯ

Доводы капитана 2-го ранга Кладо, может быть, не убедили руководителей Морского министерства, но, во всяком случае, затруднили этим руководителям принять единственное правильное решение — отозвать эскадру адмирала Рожественского обратно.

Эти доводы были чрезвычайно просты. Против 12 японских броненосных кораблей будут действовать 12 русских кораблей.

Против 16-ти 12-дюймовых, 30-ти 8-дюймовых и 78-ми 6-дюймовых орудий, стреляющих на один борт с палуб японских кораблей, русскими будут выставлены 26 12-дюймовых, 17 10-ти или 9-дюймовых и 58 орудий от 5-ти до 8-дюймового калибра. Некоторая слабость в артиллерии среднего калибра с лихвой покрывается превосходством в числе орудий самого тяжёлого калибра. Коэффициенты капитана Кладо это убедительно доказывают.

Но сила не только в количестве, но и в качестве.

Прежде всего, в качестве самих орудий — как далеко они достреливают, как быстро стреляют и какими снарядами стреляют.

Кроме того, платформами для орудий являются корабли, которые также различаются по качеству, а именно — с какой скоростью эти платформы передвигаются и как они защищены бронёй от неприятельского огня.

Самая главная ошибка Кладо — непонимание природы техники, и отсюда следствие — недооценка им значения технического прогресса. Для наших современников является совершенно очевидным, что аэропланы, летающие при помощи пропеллеров, не могут сражаться с реактивными самолётами, и как только появились турбинные летательные аппараты, боевая ценность пропеллерного аэроплана свелась не к какому-то меньшему коэффициенту, а к нулю. То же самое случилось с нашими устаревшими кораблями в Цусимском бою. Все японские броненосные корабли были вооружены современной артиллерией разных калибров, но стреляющей на расстояние в 70 кабельтовых, в то время как часть наших орудий была устаревшей и не стреляла больше чем на 50–55 кабельтовых. Эти последние орудия теряли всякую боевую ценность, если они не были установлены на кораблях, превосходство которых в скорости над противником позволяло им сблизиться и уменьшить дистанцию боя с 70 на 50 кабельтовых. На самом деле русские корабли были тихоходнее японских и никакого боевого значения, начиная с «Наварина» и кончая броненосцами береговой обороны, для борьбы с современными броненосными кораблями не представляли, как это показало героическое, но безнадёжное сопротивление «Адмирала Ушакова».

Это очевидное положение не было ясно не только Кладо до боя, но и самим участникам сражения после боя. В естественном стремлении оправдать своё поражение они ссылались на недостаточную артиллерийскую подготовку русской эскадры. Корабли этой эскадры были укомплектованы наполовину новобранцами, ещё не закончившими своего обучения, или запасными, уже забывшими то, чему их раньше учили. Времени для артиллерийского обучения экипажей новых кораблей не было: до ухода на Дальний Восток нужно было стараться достроить корабли, во время похода — беречь снаряды для боя.

Конечно, подготовка русских артиллеристов не была на той высоте, на которой она могла бы быть. Но более близкое ознакомление с результатами артиллерийской стрельбы обеих эскадр в бою приводит к выводу, что участники сражения, угнетённые своим поражением, зря возвели поклёп на своих боевых товарищей, лихих русских артиллеристов. Среди них было достаточное количество опытных артиллерийских офицеров, кондукторов и комендоров. И они стреляли вовсе не так плохо, как это ошибочно следует из факта, что ни одного крупного японского корабля не было утоплено.

Увы, за 50 лет, прошедших со времени боя, не было опубликовано ни одного систематического изучения артиллерийского опыта сражения, хотя эти исследования должны были быть сделаны немедленно уже для того, чтобы вывести надлежащие поучения для будущего строительства флота и для выработки правил артиллерийской стрельбы и обучения личного состава.

Отчасти это произошло потому, что японцы не сообщили никаких фактических данных о бое. Официально неизвестно, сколько они выстрелили снарядов и какое их количество осталось на кораблях после боя, даже какое количество попаданий русских снарядов их корабли получили. Известно, что в ночь с 14 на 15 мая личный состав японских броненосных кораблей лихорадочно устранял следы боя перед возвращением в свои порты и в своём рвении зашёл так далеко, что закрасил свежей краской следы угара на стволах орудий, оставшиеся от боя с предыдущего дня.

Воспоминания японских участников боя написаны в ультрапатриотическом духе и не содержат никаких характерных подробностей боя.

Тем не менее приближённый анализ результатов стрельбы обеих сторон возможен с использованием сведений, имеющих косвенное отношение к стрельбе, и с применением принципов, обычно применяемых для вычисления среднеприближённых чисел.

Начнём с того, что определим количество снарядов, выстрелянных с обеих сторон. Воспользуемся двумя способами подсчёта для русской стороны.

Сначала определим, какое количество снарядов имелось на кораблях русской эскадры.

На броненосце «Николай I» имелись 144 снаряда для двух 12-дюймовых орудий, или около 75 снарядов на орудие, 410 снарядов для четырёх 10-дюймовых орудий, или 100 на орудие, 15 95 для восьми 6-дюймовых орудий, или 200 на орудие. Всего — 2149 снарядов. Из этого количества 35% было бронебойных снарядов, 10% сегментных для отражения минных атак и 55% полубронебойных, единственных, которыми имело смысл стрелять на дистанцию свыше 30 кабельтовых. Очевидно, что эти числа представляют собой норму количества снарядов на орудие, принятую в русском флоте.

Исходя из этой нормы, на восьми кораблях первого и второго отрядов имелось 1800 2-дюймовых, 400 — 10-дюймовых, 1000 — 8-дюймовых и 16600 — 6-дюймовых снарядов. Всего около 20000 снарядов этих калибров.

Теперь определим, какое теоретическое количество снарядов русская эскадра могла вообще выстрелить за время боя, исходя из данных о скорострельности орудий, приведённых в главе девятой и заимствованных нами из труда капитана 2-го ранга Смирнова. Это один из способов вычисления.

Русские орудия находились в действии против японских бронированных кораблей в течение 1 часа 16 минут во время первой фазы боя, продолжавшейся от 1 часа 49 минут до 3 часов 5 минут; в течение 40 минут во время второй фазы сражения с 3 часов 40 минут до 4 часов 20 минут; в течение 15 минут во время третьей фазы сражения от 4 часов 51 минуты до 5 часов 6 минут и, наконец, в течение 64 минут в последней четвёртой фазе боя от 6 часов до 7 часов 4 минут. Всего 3 часа 15 минут.

24 12-дюймовых орудия давали 7 выстрелов в минуту, или 420 в час, или 1365 выстрелов за 3 часа 15 минут боя; 4 10-дюймовых орудия с «Осляби» могли дать 1 выстрел в минуту или максимум 60 за час боя, пока броненосец не был потоплен; 4 8-дюймовых орудия с одного борта могли выстрелить 2 выстрела в минуту, или 120 в час, или 390 за всё сражение; 44 6-дюймовых орудия с одного борта могли послать 88 снарядов в минуту, или 5280 в час, или 15640 за время боя, считая, что орудия «Осляби» стреляли только в течение часа. Всего 17455. Это максимум.

Совершенно очевидно, что это максимальное количество снарядов с судов первых двух отрядов не было выстрелено, так как часть орудий была выведена из строя в начале или в середине сражения и не могла стрелять в течение остальной части боя. Кроме того, орудия, особенно средней артиллерии, время от времени прекращали стрельбу из-за недостаточной видимости или пожаров, бушевавших на русских кораблях. Поэтому русские корабли не могли расстрелять почти всего своего боевого запаса, а только какую-то значительную часть этого запаса.

Чтобы определить, какую же часть боевого запаса русские корабли израсходовали, обратимся ко второму способу вычисления, а именно установим, какое количество снарядов фактически осталось на этих кораблях.

Из приведённого выше количества снарядов, имевшихся на «Николае I», было расстреляно за бой 14 мая почти 85% наличного количества полубронебойных снарядов, 50% бронебойных и 20% сегментных. На броненосце осталось после боя 14 мая 32% первоначального запаса снарядов, из этого количества 55% бронебойных, 25% сегментных и только 20% полубронебойных. Всего — 685 снарядов.

Но корабли третьего отряда участвовали главным образом в бою с крейсерами и вели перестрелку с ними ещё между третьей и четвёртой фазами сражения и в первой половине этой последней. Эти корабли могли стрелять с пользой по японским броненосным судам сравнительно редко, когда дистанция боя это позволяла. Так, например, шедший шестым в русской линии, а после выхода из строя «Осляби» и «Суворова» занявший четвёртое место в строю русской эскадры броненосец «Сисой Великий» начал бой с расстояния в 55 и закончил первую фазу сражения, стреляя по последнему кораблю японской линии с дистанции в 40 кабельтовых. Следовавший за ним в интервале 3–4 кабельтовых броненосец «Наварин» мог стрелять из своих устарелых орудий, находясь на предельной дистанции. Уже последний корабль второго отряда, броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», должен был в этой фазе боя давать недолёты, не говоря уже о кораблях третьего броненосного отряда.

Поэтому при сравнении результатов боя обеих броненосных эскадр нами не учитывается стрельба третьего отряда как направленная главным образом против японских лёгких крейсеров, и очевидно, что интенсивность стрельбы кораблей этого отряда уступает таковой у кораблей первых двух отрядов.

О расходе снарядов на кораблях двух первых отрядов имеется мало сведений. Они относятся, прежде всего, к «Орлу», на котором после боя 14 мая осталось только 4 снаряда в кормовой башне главной артиллерии, а в остальных башнях не осталось никаких полубронебойных снарядов и ограниченное количество бронебойных снарядов, следовательно, около 20% первоначального количества снарядов.

На «Сисое Великом», согласно донесению трюмного механика поручика Бориса Васильевича Кошевого, к концу ночного боя снарядов не осталось. Это свидетельство следует понимать переносно — какое-то небольшое количество, наверно, ещё имелось, и мы можем считать, что до отражения минных атак на броненосце также оставалось около 20% снарядов.

Иначе говоря, за дневной бой с первых восьми кораблей русской линии, за исключением «Осляби», было расстреляно приблизительно 15000, а с «Ослябей» — около 15500 снарядов.

Фактически, наверно, меньше, так как «Суворов» вряд ли имел возможность из малого числа уцелевших орудий расстрелять 80% своего боевого запаса. Эта цифра меньше того количества снарядов, которое русские корабли теоретически могли выстрелить за время боя, на 2000 снарядов или на 10%.

К сожалению, мы можем применить только первый способ исчисления для определения расхода снарядов со стороны японского флота, то есть исходя из времени участия в бою японских кораблей и скорострельности их орудий.

Как читатель помнит из описания боя, считается, что первый боевой отряд адмирала Того не участвовал в третьей фазе сражения, а второй боевой отряд адмирала Камимуры приблизился на дистанцию выстрела к русской эскадре только в конце четвёртой фазы сражения, приблизительно за 20 минут до конца дневного боя. Это значит, что первый отряд вёл стрельбу в течение 3 часов, а второй отряд в течение 2 с половиной часов боя.

Отряд адмирала Того мог выстрелить 10430 снарядов в час или 31300 за время боя, а отряд адмирала Камимуры — 11280 в час или 28200 за сражение. Общее количество снарядов, которое японский броненосный флот мог теоретически выстрелить за время боя, является равным 60000.

Так же, как и русские, японские корабли не могли полностью использовать мощность своей артиллерии. Но японские корабли находились в лучших условиях: они меньше страдали от неприятельского огня хотя бы уже потому, что русские по ним выстрелили почти в 4 раза меньше снарядов. Тем не менее мы отсчитаем от теоретического расхода снарядов те же 10%, как это мы сделали для русских кораблей, благодаря чему фактический расход снарядов на японских кораблях будет скорее преуменьшен, чем преувеличен. Этот вероятный расход снарядов со стороны японского флота будет 54000 снарядов.

Для того чтобы израсходовать это количество снарядов, японцы должны были выстрелить около 130 снарядов на каждое 12-дюймовое орудие, 200 на 8-дюймовое и 230 на 6-дюймовое орудие. Эти цифры показывают, что боевой запас крупных снарядов был у японцев почти вдвое больше, чем у русской эскадры, и что эти запасы должны были быть на исходе в конце дневного боя 14 мая.

Остаётся определить число попаданий в корабли обеих сторон.

Согласно рапорту капитана 2-го ранга Шведе, в «Орёл» попало 42 крупных и около 120 мелких снарядов. Какая часть из этого количества мелких снарядов была калибра меньше 6 дюймов, нам неизвестно, но посчитаем, что все эти мелкие снаряды были не меньше 6-дюймового калибра. Таким образом, в «Орёл» попало 160 снарядов. Сделаем ещё одно приближение в пользу японского флота и допустим, что такое же количество попаданий получили «Суворов», «Александр III» и «Бородино». В «Сисой Великий», «Наварин» и «Адмирал Нахимов» попало около 30 снарядов в каждый. За час боя в «Ослябю» не могло попасть более 50 снарядов. В броненосцы третьего отряда попали только одиночные снаряды, а в «Генерал-адмирала Апраксина» вообще не было попаданий. Общее количество попаданий в русские корабли не превышает 800, а наверное, много меньше. Но даже и при 800 попаданиях меткость стрельбы японских кораблей равняется полутора процентам.

Количество попаданий в японские корабли не было опубликовано. Но известно, что во флагманский корабль «Миказа» было не менее 30 крупных попаданий снарядов, а сколько попаданий мелкого калибра, не сообщается. Сделаем опять приближение в пользу японского флота и посчитаем, что все 30 попаданий были достигнуты снарядами от 6 дюймов и выше. На «Миказа» было убито и ранено 118 человек, а на «Орле» при 160 попаданиях — только 112 человек. Этот результат как-то не вяжется с утверждением о в 15 раз большей бризантной силе японских снарядов. Очевидно, что попаданий в «Миказа» было больше 30.

В рапорте адмирала Того приводятся цифры потерь личного состава от русского артиллерийского огня на палубах японских кораблей. И вот оказывается, что потери на крейсере «Ниссин» (флаг адмирала Уриу) составляют 83 чина экипажа этого крейсера, на броненосном крейсере «Адзумо» — 40, на броненосце «Шикишима» — 37, на броненосном крейсере «Идзумо» (флаг контр-адмирала Камимуры) — 33, на броненосце «Асахи» — 31, на броненосце «Фуджи» — 29, на броненосном крейсере «Кассуга» — 27, «Ивате», «Токива», «Асама» — по 15 и на «Якуме» — 12. Вместе с крейсерами и миноносцами потери японского флота составляют 667 человек.

В общем счёте, потери в личном составе должны быть пропорциональны количеству полученных попаданий. Нам известно также, что броненосный крейсер «Асама» получил сразу же в начале боя 12 попаданий, вышел на час из строя, а количество убитых и раненых за всё время боя на нём было только 15 человек. Поэтому мы вправе считать, что в «Ниссин» попало не меньше снарядов, чем в «Миказа», то есть не менее 30, в «Адзума» и в «Шикишима» — не менее 25, в «Идзумо», «Асахи», «Фуджи» и «Кассуга» — не менее 20, а в «Ивате», «Токива», «Асама» и «Якумо» — не менее 10. Общее количество попаданий в японские корабли со стороны русского флота будет не менее 230.

Приближённый процент попаданий со стороны русских — не менее полутора процентов.

Но при всех наших расчётах мы все приближения делали в пользу японского флота и не в пользу русской эскадры. В действительности же меткость стрельбы русских артиллеристов должна быть не только не меньше, а наоборот, выше меткости огня японских кораблей.

И автор этого труда считает своим священным долгом поклониться памяти скромных русских артиллеристов, которые с медленно стреляющими пушками, с негодными или уничтоженными с самого начала боя оптическими приборами, находясь под неприятельским огнём, который в 4 раза превосходил интенсивность собственного огня, поражаемые превосходными японскими снарядами, которые рвались на тысячи осколков, угрожаемые пожарами, критическим креном и на многих кораблях неминуемой гибелью, наконец, не видя результатов собственной стрельбы, а всё время наблюдая меткость и разрушительное действие огня японских кораблей, сумели в этих нравственно и физически худших условиях достигнуть большей меткости стрельбы, чем расхваленные нами самими японские артиллеристы.

Японцы не нуждались в собственной рекламе. Им славу создали мы, русские, а за нами и все иностранцы незаслуженно присудили им пальму первенства в стрельбе.

Автору возразят: «Хорошо, пусть русские стреляли лучше японцев, но ведь победа осталась за японцами, а русские были разбиты!»

Это случилось не потому, что русские плохо стреляли, а потому, что:

1) против двенадцати японских броненосных кораблей были противопоставлены с русской стороны только семь кораблей, которые с натяжкой были равносильны японским кораблям;

2) японская артиллерия была в среднем в 3,5 раза скорострельнее;

3) и, наконец, потому, что японские корабли были в полтора раза быстроходнее и могли диктовать позицию в бою. Они всё время обгоняли русскую эскадру, и их последний корабль был ближайшим к русскому головному кораблю. Идя впереди, они шли на пересечку курса русской эскадры и, благодаря этому, могли сосредоточить всю мощь своего огня на русском головном корабле, не мешая стрельбе друг друга. Русские, наоборот, вынуждены были заслонять цель друг другу и не могли сосредоточить своего огня по головным кораблям также из-за дальности расстояния передних японских кораблей от русских концевых.

В результате наша стрельба была рассеяна по всем судам японской линии, а огонь японских кораблей был сконцентрирован только на одних головных кораблях русской линии, которых они выбивали по очереди из строя и стреляли по ним вплоть до их трагической гибели. Если бы достигнутый русскими артиллеристами процент попаданий был сосредоточен вместо двенадцати только на шести кораблях, то, наверно, и «Миказа», и «Ниссин», и ещё какие-нибудь другие суда японского флота нашли бы свою могилу в холодных водах у острова Цусима рядом с останками храбрых русских кораблей.

Это были те реальные коэффициенты, которые схоластический ум Кладо не предвидел и не учёл.

 

ГЛАВА XXIV.

МЕСТО ЦУСИМСКОГО БОЯ В ИСТОРИИ РУССКОГО НАРОДА

Цусима — страшное слово для русского сознания.

«Зачем вспоминать это печальное событие — так тяжело переживать во второй раз выстраданное страдание?» — спрашивали автора одни знакомые.

«Писать о Цусиме — это значит наводить мысль лишний раз на виновников Цусимы», — возражали ему другие.

Не лучше ли забыть, не вспоминать, отслужить скромно панихиду по погибшим товарищам… «не делать из Голгофы русского флота бульварного романа». Таково было мнение, высказанное русским офицером в высоких чинах, которое является, наверно, причиной, почему эту тему избегали затрагивать офицеры Российского Императорского Флота, часть которых в многочисленных книгах, рассказах, статьях и заметках вспомнила о многих анекдотах, случившихся за долголетнюю их службу на флоте. Но бой, решивший судьбу войны и, увы, способствовавший подъёму революционного движения внутри страны и так или иначе сказавшийся на судьбе каждого из нас, — это запретная тема из-за своеобразно понимаемого чувства скорби по погибшим друзьям, по ушедшему укладу жизни.

Между тем, пока офицеры безмолвствовали, бывший матрос Новиков-Прибой не молчал. Его книга о «Цусиме» расходилась в десятках тысяч экземпляров. Для красного словца в ней Новиков не пожалел и отца. Коммунистическая власть недаром присудила ему за роман сталинскую премию. Что этой власти, чужой для русского народа, до того, что по почину Новикова русское имя топчется в грязь по всему миру? Для этой постылой власти важно, что одновременно поносится русская историческая власть. Она поощряет распространение гнусной лжи об адмирале Рожественском, которому ставится Новиковым в вину, что он не догадался, как Небогатов, забыть о присяге, о русской чести и что он не ушёл после первых потерь обратно с целью спасти корабли, не имеющие иного назначения, как только вести бой, и собственные жизни.

Не беда, если он покроет позором Андреевский флаг, тем скорее наступит падение монархии в России.

Благодаря этому роману, переведённому на многие иностранные языки, нет ничего удивительного, когда появляются в иностранной прессе такие словесные жемчужины, как приводимая ниже фраза, автором которой является видный американский журналист и военный писатель Гансон Балдуин:

«Плавание эскадры адмирала Рожественского из Балтийского моря до её разгрома у берегов Японии открыло столько примеров конфуза, косности и отсутствия морских качеств, что русский флот того времени стал мишенью насмешек моряков всего мира».

Американский адмирал Лейхи, личный морской советник президентов Рузвельта и Трумэна, не нашёл в своих воспоминаниях другой характеристики русских, как той, что они всегда были плохими моряками.

Вот к каким неожиданным результатам приводит тактика замалчивания. Возраст автора книги не позволил ему плавать и воевать на кораблях под Андреевским флагом, как только юношей. Этот возраст ему ставится в упрёк. Автор просит прощения за свой возраст и глубоко сожалеет, что никто другой из ныне здравствующих старших офицеров Императорского Флота не проявил инициативы и не пожертвовал своим временем, чтобы попытаться очистить память забытых героев от пыли и паутин, которые начали накапливаться на скупых рапортах об их бесстрашных подвигах.

Но, увы, Цусимский бой состоит не только из одних подвигов, рассказ о которых наполняет большую часть страниц этой книги. Были сделаны также ошибки. Были одиночные случаи недостойного поведения для звания офицера и матроса русского флота. Обойти эти случаи молчанием, как советовали мне некоторые благожелатели, невозможно уже потому, что тогда станет непонятной причина понесённого поражения. И нельзя написать правдивую книгу, вывернув способ писания романа Новиковым наизнанку. Последний собрал в своих книгах все сплетни и измышления, которые могли помочь ему облить грязью русский флот под императорской властью. Защищая этот флот, мы не можем следовать примеру Новикова и писать только о достойных поступках личного состава эскадры адмирала Рожественского и умолчать о недостойных.

Имена людей с разложившейся моралью названы Новиковым. В эту кучу Новиков смешал такого рыцаря без страха и упрёка, как адмирал Рожественский, и многих других лиц с безупречной репутацией. Автор старался очистить память этих лиц от поклепов, но нельзя этого сделать для всех. Мы не можем отречься от лиц, действительно оказавшихся клятвопреступниками и лишёнными элементарных воинских добродетелей. Умолчав об их существовании, мы только ослабляем моральный вес нашей защиты несправедливо оклеветанных лиц.

От оценки составных элементов следует перейти к целому.

Бой — это сумма действий отдельных участников сражения.

Морской бой — это большая картина-панорама, где каждый участвующий в баталии корабль заполняет своё место.

Обобщая описание боевых действий отдельных кораблей, мы приходим к результатам, которые являются специфической особенностью каждого сражения.

Русские были в Цусимском бою разбиты наголову. Мы не можем этот факт ни изъять из истории человечества, ни забыть о нём. Русская эскадра была значительно слабее японского флота. Победить русские не могли. Но они могли беззаветно биться и храбро умереть. Это русские моряки выполнили, дав всему миру непревзойдённый до того времени пример личного мужества в морском сражении. Нам за подвиги наших отцов и братьев, погибших в Цусимском бою, стыдиться нечего. Наоборот, их героическая гибель должна наполнить наши сердца гордостью и служить нам источником моральной силы. В русском народе живёт неиссякаемый родник сильного патриотизма, и героическое поведение личного состава Второй Тихоокеанской эскадры это лишний раз доказало.

Так биться, как бились русские люди в Цусиме и в Порт-Артуре, не сумели по прошествии четырёх десятков лет ни англичане, ни американцы. Сингапурская крепость, которая строилась в течение десятилетий, а не в течение десятков месяцев, и которая была достроена, продержалась под натиском японцев только 20 дней, а не почти 8 месяцев, как русские в недостроенном Порт-Артуре.

Вероломное нападение японцев на русский флот в Порт-Артуре было первым случаем нарушения международных правил и обычаев. Японцам удалось при первой атаке повредить три русских корабля, а остальные атаки уже были отбиты. Через 38 лет японцы повторили своё вероломное нападение на Пёрл-Харбор и, несмотря на опыт Порт-Артура, американцы далеко позади оставили русских в отношении халатности и неподготовленности к отражению атаки, в результате которой погиб весь Тихоокеанский флот Соединённых Штатов Америки.

Но американцам удалось в той же войне отомстить за свои первоначальные неуспехи. Они не поддались панике, не занялись самобичеванием и поиском виновников, не стали свергать своего правительства, а принялись строить новый флот и накапливать силы для новой схватки. В произошедшем 23–26 октября 1944 года у острова Лейте бою японцы были разбиты наголову. Но в этом бою японские моряки показали, что умеют так же геройски умирать под взрывами американских бомб и торпед, как умирали русские моряки под разрывами японских снарядов в Цусимском бою.

Критики действий адмирала Рожественского в Цусимском бою ставят ему в упрёк простоту оперативного замысла и непоколебимую решительность при осуществлении этой простой оперативной цели. В произошедшем через 39 лет бою у острова Лейте японцев нельзя упрекнуть в простоте оперативного замысла. Их план боя был сложен и хитёр. Состав японских морских сил — не чета эскадре адмирала Рожественского. И, несмотря на утончённый замысел и на большую силу их флота, японцы потерпели ещё более катастрофическое поражение, чем русские при Цусиме.

Одна из причин разгрома у о. Лейте в том, в чём нельзя упрекнуть Рожественского — в недостатке решимости у командующего японским флотом адмирала Курита. Когда он был на волосок от достижения цели боя — уничтожения американского десанта на острове Лейте и американской эскадры, составлявшей прикрытие десанта, когда ему оставалось только несколько часов пути, чтобы дойти до места высадки и потопить транспорта и американскую эскадру, которая осталась без снарядов, он вдруг заколебался, некоторое время простоял на месте, потерял драгоценное время и, вместо того чтобы достигнуть цели операции, которая была уже на ладони, вдруг повернул обратно и начал отступление, которое так рекомендовали критики адмиралу Рожественскому. На обратном пути адмирал Курита потерял от атак американских аэропланов большую часть своей главной эскадры и вместе с потерей остальных японских эскадр, обречённых по плану на гибель, потерпел поражение, превосходящее по своим размерам наши потери у острова Цусима.

Потери, понесённые русским флотом за два дня боёв у острова Цусима, могли быть меньшими, если бы Рожественский не был тяжело ранен и мог продолжать командовать эскадрой в течение ночи и на другой день боя. У японцев, расстрелявших из орудий тяжёлого калибра комплект снарядов, превосходивший в два раза боевой запас, имевшийся на русских кораблях, не могло остаться достаточно снарядов, чтобы продолжать настойчиво мешать прорыву уцелевшей части русского флота во Владивосток. Недаром японцы откровенно признались, что они ожидали тяжёлую работу на другой день боя.

Поэтому англичане были правы, когда упрекнули русских, что они прозевали в Рожественском адмирала с природными дарованиями флотоводца.

В Первую мировую войну немецкая эскадра адмирала графа Шпее разделила судьбу эскадры адмирала Рожественского. Корабли этой эскадры были потоплены англичанами в безнадёжном для немцев бою у Фалькландских островов. С ними погиб и адмирал Шпее. Один из первых кораблей германского флота, возродившегося после этой войны, получил наименование в память этого трагически погибшего адмирала Крейсер «Адмирал Шпее» был также потоплен в водах южного Атлантического океана во Вторую мировую войну. Но следует сравнить отношение германского и нашего народов к двум флотоводцам, которым не суждено было победить, но которые не посрамили флага своей страны.

Почему русские у острова Цусима и японцы у острова Лейте понесли столь катастрофическое поражение?

Эскадры обоих народов сделались жертвой прогресса техники, усилившего только одну борющуюся сторону. Как уже было нами сказано в предисловии, разрушительные средства в современной войне достигли большой мощности. Они сделали морской бой коротким и быстро приносящим решение. Кажущееся небольшим улучшение техники, осуществлённое на флоте одной из воюющих сторон, уже имеет своим последствием полный разгром флота другой стороны.

Победе японцев над русскими в Цусимском бою способствовало лучшее качество кораблей, орудий и снарядов.

Победе американцев над японцами в бою у острова Лейте помогло лучшее качество радара и морской авиации.

В этих условиях нет никакого стыда быть побеждённым. Техника сильнее людей. Против превосходства в технике люди бессильны. Но техника может победить людей только физически: она может раздавить, уничтожить, убить, утопить людей, подвергнуть их физическим страданиям и мучениям, но не может отнять у людей души и стойкости духа. Тело человека умирает, но дух бессмертен. И моральная победа остаётся за тем, кто в последнюю минуту жизни проявит больше бесстрашия перед лицом смерти.

«Цусимское сражение является особенным, — пишет немецкий писатель Франк Тисс. — Побеждённые и победители играли в нём одинаково замечательную роль. В этой битве проявился героизм двух видов: с одной стороны храбрость и непреклонная воля японской нации, а с другой — доблесть, мужество и пренебрежение к смерти русских моряков, которые, зная, что не могут победить, всё же бросились в бой, навстречу смерти. Их поражение — это… не триумф Того», а триумф более сильной техники.

Ту же картину мы наблюдаем в бою у острота Лейте, с той разницей, что здесь храбро умирали и жертвовали собой уже не русские, а те же японцы. Их поражение не было также триумфом высшей боевой морали американцев, а триумфом более современной техники, которой обладали американцы.

Опыт боя у острова Лейте, этой второй символической Цусимы, отверг, как несостоятельное, утверждение, что только русские могли быть разбиты так, как это с ними случилось в настоящем бою у острова Цусима. Поражение японского флота у острова Лейте сняло с личного состава эскадры адмирала Рожественского клеймо неспособности и неумения. Этот миф мы помогли сами создать своим необузданным самобичеванием. Наоборот, поведение в бою у острова Лейте японского командующего адмирала Курита только лишний раз подчеркнуло военный талант и значение твёрдости характера, которыми обладал адмирал Рожественский.

Цусима по своим практическим результатам — это только эпизод на историческом пути русского народа. Эпизод, который надо хорошо знать и всегда помнить о причинах, приведших к этому эпизоду, чтобы они больше уже никогда не могли возникнуть.

Какие причины приведи к Цусимской катастрофе? Ошибки императорского правительства? Конечно, они были, но не в них главная причина, а в нашей всеобщей технической и политической отсталости. Отстала от века не только правящая бюрократия, но и отстал весь ведущий слой русского народа: в общей массе этого слоя не было уважения к знаниям, к труду, к постоянной тренировке, к безостановочному пытливому исканию новых путей. Мы были невероятно самоуверенны и без оснований довольны собой — шапками закидаем японцев. Процветал квасной патриотизм, а главное, не умели в себе побороть матушку-лень. Вот об этих причинах надо помнить, а не о том, что одним или двумя бездарными чиновниками было больше в Морском министерстве.

Поучение Цусимы — в том, что в наш век быстрого технического прогресса нельзя отстать на пути усовершенствования техники. Нужно всё время работать, учиться, исследовать, чтобы быть всё время на уровне знаний и технического прогресса, присущих последнему времени.

Благодаря урокам Цусимы, Русский флот сумел образцово подготовиться к новому военному испытанию в Первую мировую войну, несмотря на краткость срока, отделявшего эту войну от Русско-японской войны. Нужно особо вспомнить заслугу покойного государя, который поддержал своим авторитетом молодых офицеров флота, вынесших на своих плечах всю тяжесть Русско-японской войны, чтобы провести на флоте необходимые реформы и положить фундамент для возрождения флота.

К сожалению, уроков Цусимы не поняло и не осознало русское общество. Геройство, проявленное личным составом Второй Тихоокеанской эскадры, было голосом крови, унаследованным нами от наших предков, но сдача Небогатовым своих кораблей была проявлением недуга, захватившим в то время значительную часть русского общества: неверие в Бога, недержание данного нами самими честного слова, полное безразличие к такому ответственному шагу, как принятие присяги, и небрежное отношение к принятым на себя обязательствам.

Нашему характеру свойственны блестящие порывы, но не хватает выдержки остаться верным этим порывам до конца. Мы не сумели воспитать в себе принципиальность, слишком легко идём на компромиссы со своей совестью и готовы укоры этой совести заглушить, хватаясь за потворствующие нашим слабостям мало-мальски приемлемые объяснения.

Эта беспринципность и неумение отличить постоянных интересов русского народа от временных интересов сословия, класса, политической партии и привели к национальной катастрофе России — к гораздо более страшной политической Цусиме.

И пока не возродится вера в Бога, не закалится снова дух, не прекратится политика недостойных компромиссов и пренебрежение национальными интересами русского народа, не выработается стойкость по отношению к соотечественникам со слабым сердцем, как там, на родине, так и здесь, за рубежом, до тех пор не может произойти излечения от нашего тяжёлого морального недуга.

Нам нечего бояться вспомнить Цусиму. Правде надо смотреть прямо в глаза. Одной правдой является, что нас побили за нашу техническую отсталость. Постараемся никогда об этом не забывать и в будущем не отставать от технического прогресса.

Но в Цусиме есть ещё другая правда. Правда, которой мы должны гордиться. Правда, которая показала, что русский народ не потерял своего героического духа. Это правда — доблестное поведение подавляющей части личного состава Второй Тихоокеанской эскадры.

На этой правде мы должны воспитывать нашу смену. Повествование о Цусимском бое должно стать современной версией «Слова о полку Игореве».

Эта правда уже в течение тысячи лет является движущей силой русского народа, той живой водой, которая соединяет снова вместе временно разрозненные части русского государства и подымает страну с одра смертельной болезни, воскрешая её к новой жизни.

Вспомним пленение полков Игоря, скорбь самого Игоря в плену: «О дайте, дайте мне свободу», не для того, чтобы вернуться к родному очагу, к любимой жене, а для того, чтобы снова идти в бой — «я мой позор сумею искупить, я Русь от недруга спасу…»

И созданное гением русского народа наше первое письменное сказание о судьбе полков Игоря помогло собрать разрозненную русскую силу в единый кулак, с которым Дмитрий Донской выступил в Куликовскую битву.

Вспомним пламенный призыв нижегородских и суздальских уроженцев и патриотов Минина и Пожарского, когда Москва впервые за свою историю находилась под пятой иностранцев: «Православные люди, поможем Москве… Спасите, граждане, Отечество»… И Отечество было спасено.

Вспомним разгром народного ополчения Петра I под Нарвой. Через 9 лет Пётр Великий повёл новые полки против своего победителя под Нарвой и в приказе перед боем призывал: «О Петре ведайте, что ему жизнь недорога, жила бы только Россия…» И петровские солдаты ответили своему царю Полтавской победой.

Вспомним слова последнего манифеста последнего русского Государя-Мученика: «Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее нашего Отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца… В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение для скорейшего достижения победы… Да поможет Господь Бог России».

Начиная от царей до последнего в строю солдата или матроса, правда была одна — любовь к своей стране, сознание сопринадлежности к своему народу и гордость быть русским.

С этой правдой в сердце русские моряки в Цусимском бою первые открывали огонь по неприятелю и, находясь на подбитых и горящих кораблях, первыми начинали бой каждый раз после перерывов, о чём с удивлением и уважением пишут авторы английской официальной истории Цусимского сражения.

С этой правдой в себе, русские моряки не прекращали стрелять из орудий по неприятелю и тогда, когда их корабли опрокидывались. И даже с днища перевернувшегося и плававшего несколько минут вверх килем броненосца «Император Александр III» неизвестный лейтенант кричал командиру крейсера «Изумруд», пытавшемуся под сосредоточенным обстрелом японских броненосных крейсеров спасти людей, переживших гибель броненосца:

— «Изумруд», уходите!

Об этой правде должны знать наши сыновья и внуки, чтобы, когда придёт их черёд выполнить свой долг перед Отечеством, они вспомнили о поведении русских людей, храбро сражавшихся и доблестно погибших на героических кораблях Второй Тихоокеанской эскадры.

Прошло 40 с лишним лет.

Мир только что пережил ужасы Второй мировой войны. Пароход подходил к острову, покрытому горами со склонами, заросшими лесом, и окружённому отвесными скалами и подводными камнями. Линия белого прибоя опоясывала остров. Море было серое, холодное и неприветливое. Капитан послал матроса позвать на мостик своего помощника. Им был бывший белый воин, моряк Русского флота.

— Мы подходим к острову Цусима, — сказал капитан, чистокровный американец. — Здесь спят вечным сном ваши храбрые соотечественники… Отдадим честь их памяти!

Он замолк, вытянулся, приложил руку к козырьку морской фуражки, в то время как американский флаг с красными полосами и синими звёздами был медленно приспущен наполовину.

На вечные времена угрюмый вид острова Цусима связан с воспоминаниями о нашедших здесь свою могилу доблестных русских моряках.

Память о героях, какими себя показали русские офицеры и матросы эскадры адмирала Рожественского, не умирает и живёт в сердцах не только русских людей, но, как показал приведённый случай, и у образованных моряков всего мира.