Хорошо на берегу Ангары в жаркий летний полдень! Гладь реки голубая, струистая. Если зажмурить глаза и долго смотреть на поверхность воды, облитую солнцем, кажется, что над водой, повиснув в воздухе, кружится бесчисленное множество спиральных хрусталиков. Веет прохладой и каким-то особым ангарским ароматом, его не вдыхаешь, а словно пьешь…

Возле берега, где помельче, бродят мальчишки, засучив до коленок штаны. В руке у каждого самодельная острога, палка с прикрученной на конце столовой вилкой. Высмотрев в прозрачной воде крупный камень, рыболов осторожно переваливает его набок и вонзает вилку в широколобку, притаившуюся на дне. Широколобки — смешные коротенькие рыбешки с головами, как картофелина. Смешные и мальчишки — вихрастые, увлеченные охотой. Но в ангарской воде долго не пробудешь, босые ноги быстро коченеют, и поэтому мальчишки, бросая свои «остроги», с гиканьем кидаются в горячие кучи песка у подножия косогора и подолгу там барахтаются.

К речному аромату примешивается запах вара — где-то поблизости смолят лодки. Стремительно плывут вырвавшиеся из плотов одиночные бревна. Вдали за островами вьется черный дымок парохода.

Мы сидим с Тоней рядом у самого края воды. Она в летнем ситцевом платье, на плечах у нее голубая косынка. Обхватив руками колени, Тоня кусает кончик косынки и молчит. А я бросаю камни в плывущее мимо бревно. Тоня поворачивается ко мне и долго с укором смотрит:

— Хоть бы сказал что-нибудь на прощанье!

Невдалеке от нас приткнулась к берегу моторная лодка. На корме ее Игорь и Вовка склонились над мотором. Они в трусах, майках-безрукавках. Из-за наваленного в лодке багажа видна соломенная шляпа — это отец Игоря.

Виталий Львович беседует со своим закадычным другом доктором Кочкиным. Отец Тони, длиннобородый, рослый, подбоченившись, стоит на берегу. Он в белой чесучовой рубахе, перехваченной крученым пояском, в свободных, как шаровары, брюках, чуть свисающих на голенища сияющих блеском сапог. От всей его фигуры веет спокойствием и какой-то богатырской силой. Может быть, глядя на синеву речного простора, доктор вспоминает свою юность, когда он служил грузчиком на ангарских пристанях…

Виталий Львович маленький, суховатый; он часто вскакивает и нервно глядит на косогор — опаздывает помощник.

Кто он, мы не знаем.

— Почему ты молчишь? — снова спрашивает меня Тоня.

— А что говорить? Столько времени просидеть в архиве, найти следы партизана Зотова и отказаться ехать с нами! Где логика? Доплыли бы с Виталием Львовичем до питомника на Байкале, занялись бы подготовкой к походу… Тем временем после своих экзаменов подоспел бы и Максим Петрович. В чем дело, Тоня?

— Леша, Милый, не могу я сейчас ехать!

— Почему? Говорят, тебя опять видели в этом архиве. Что там еще?

Брови у Тони чуть сходятся:

— Не спрашивай, Леша, не скажу…

— Ну что ж, раз у тебя секреты от меня…

Я порывисто встаю и иду к лодке.

Игорь с Вовкой уже перестали возиться с мотором и, лениво развалившись на корме, выжидающе посматривают на Виталия Львовича.

— Папа, где же твой помощник? Целый час ждем его! — не выдержал Игорь.

— Шут его знает! Придется, вероятно, самому мышей ловить! — Виталий Львович торопливо вышел из лодки и снова уставился на верх косогора.

Речь идет, разумеется, не о комнатных мышах, а о лесных — для кормления соболят.

— Каждое лето беру себе в помощники кого-нибудь из ребят, — продолжал Виталий Львович. — Тайга… Байкал… Для них это развлечение и в то же время труд. Правда, ловить мышей мог бы и мой сын, но у него другие интересы. Что поделаешь!

— А кто ваш помощник? — поинтересовался доктор.

— А я, признаюсь, и в глаза его не видал. Зашла ко мне на кафедру одна почтенная дама и предложила услуги своего сына. Уверяла, что он трудолюбивый, скромный… — Профессор пожал плечами и снова уставился на косогор.

Время тянулось томительно и скучно. Незаметно для себя я тоже начинал сердиться на добродушного Виталия Львовича. Из-за его оплошности придется, может быть, отложить сегодняшний выезд.

Но вдруг профессор оживился и приветственно взмахнул шляпой:

— Ну вот, наконец-то! Они!

Сердце мое захолодело. По тропинке, ведущей прямо к нашей лодке, шествовал Андрей Маклаков в сопровождении полной нарядной женщины. Виталий Львович пошел им навстречу.

— Вот так сюрприз! — оторопело посмотрел на меня Игорь. — Как же это получилось?

— Хитер! — сплюнул Вовка.

Доктор заметил наше замешательство:

— Знакомый?

— Еще бы… Недоросль! Маклаков!

— Это не тот, о котором ты мне рассказывала, Тоня? — спросил Кочкин.

— Он самый, папочка! — Тоня решительно встала и подошла к нам. — Нет, вы посмотрите, как он вырядился!

Андрей был разодет, как иностранный турист: клетчатые брюки «гольф», на голове красная ковбойская шляпа, за спиной рюкзак, в руках камышовая трость.

— Такой мышей ловить не станет, — усмехнулся доктор.

Виталий Львович внимательно, даже с некоторым удивлением оглядел Маклакова, о чем-то спросил его и подал руку.

— Здорово, комарики! — сказал, приблизившись, Недоросль, явно обращаясь к нам.

Сняв со спины рюкзак и волоча его, он направился к лодке.

— Ты куда? — Я бросился к лодке, загородил Маклакову дорогу: — Проваливай!

Недоросль замахнулся на меня рюкзаком.

Вовка, оказавшись рядом, ловко выдернул из рук Андрея рюкзак и пустился с ним наутек по берегу.

— Вернись! Вернись сейчас же! — крикнул ему вслед Виталий Львович.

Но Челюскинец уже скрылся за баржой.

— Это что ж такое! — пронзительно завопила Маклакова. Подбежав к Виталию Львовичу, она схватила его за руку: — Профессор! Что же вы смотрите? Андрюша, не бегай за ним — он изобьет тебя!

Рассерженный и возмущенный профессор крикнул:

— Что за хулиганство? Немедленно верните рюкзак!

Я помчался догонять Вовку. Он уже примостился за высоченным рулем баржи и категорически отказался отдать мешок с вещами.

— Нет, братец, тут дипломатическими переговорами не возьмешь! — сверкнул глазами Челюскинец. — Действовать надо! Видал, какой иудушка? Мать попросил… Хотел нас обвести вокруг пальца!

Спорить с Вовкой я не стал. Я думал так же. И обратно не пошел. Тем более из-за баржи хорошо было видно, что делается у лодки.

Маклакова уже не кричала. Поддерживаемая Виталием Львовичем, она глотала из кружки воду, и доктор о чем-то внушительно ей говорил.

— Неправда! — снова раздался ее крик. — Мой Андрюша хороший, он заслужил! А вы, профессор, не сдерживаете своего слова.

— Лешка! Погляди! — вдруг закричал Вовка.

Сцепившись друг с другом, Игорь с Маклаковым катались по песку. За ними бегала Тоня, пытаясь их разнять.

— Ну чего… чего она лезет? — горячился Вовка. — Бей, бей его, Конструктор!

Так продолжалось несколько минут. С помощью доктора дерущихся удалось наконец разнять. Тоня махнула нам рукой, и Вовка согласился на «дипломатические» переговоры.

Когда мы подошли, бросив к ногам Недоросля рюкзак, у лодки было уже относительно спокойно. Маклакова, сидя на камне, прикладывала к голове мокрый платок. Возле нее со смущенным видом прохаживался Виталий Львович. Маклаков, выставив вперед ногу, нещадно колотил об нее шляпу-ковбойку, выпачканную в песке. Игорь ополаскивал лицо. Тоня уединилась в лодке и, опустив за борт руку, с грустным видом чертила на воде кружочки. Доктор стоял подбоченившись, усмехался в бороду, ожидая развязки. Наконец Недоросль закончил чистку своей шляпы. Сунув руки в карманы «гольфов», он обратился к профессору:

— Так что же, берете или нет?

— Вы же видите, — оправдывался профессор, — ваши же товарищи не хотят.

— Так. Ну что ж, товарищи, мы еще встретимся! Все припомню: и пушечку и сегодняшний день!

Схватив рюкзак и напялив на голову шляпу, Маклаков вразвалку поплелся по берегу. Дойдя до баржи, он остановился и показал нам кулак. Сконфуженная мать шла сзади.

— Заводи! — скомандовал доктор.

Игорь с такой силой крутанул маховик, что мотор сразу взревел, и сизые кольца дыма покатились по реке.

Я уселся за руль, Вовка с Игорем — возле мотора. Виталий Львович, все еще хмурясь и покачивая головой, расположился в носовой части.

— Прибавь газку! — весело крикнул доктор, сталкивая моторку.

Лодка качнулась на воде, потом сделала плавный разворот и понеслась от берега.

— Счастливо! — махнула голубой косынкой Тоня, прижимаясь к отцу.

И мне снова сделалось грустно. Приход Маклакова помешал по-хорошему проститься с Тоней…

Ангарская быстрина подхватила лодку. Все глуше становились голоса, стерлись расстоянием лица, и только голубая косынка, как флажок, еще долго виднелась на берегу. Тоня, Тоня… Почему она не поехала с нами?

Моторка уже вышла из мелководья протоки и шумливо шла навстречу течению. Знакомые места — островки, разводья… Здесь мы с братом не раз охотились на уток.

Моторка уже вышла из мелководья протоки и шумливо шла навстречу течению. Знакомые места — островки, разводья…

Лодка уверенно шла вперед, и вот уже справа замелькали темные лесистые сопки, у подножия их временами вились паровозные дымки. По левую сторону, за зелеными шапками островов, маячили чуть заметные очертания города. Он все удалялся, удалялся… А прямо перед нами расстилалась широкая синь Ангары, освещенная горячими лучами солнца.

Виталий Львович, придвинувшись к Игорю и Вовке, стал с увлечением что-то рассказывать. До меня доносились лишь отдельные слова. Но когда напротив небольшой деревушки профессор вскочил и энергично махнул рукой поперек реки, я понял: здесь в будущем пройдет могучее тело ангарской плотины. Когда это будет?

От воды и от зелени, от солнца и от неумолчного рокота мотора кружилась голова.

Начало вечереть. От реки понесло сыростью. За лесистыми сопками багровел закат. По воде с берега потянулись черные тени. Показался мысок мохнатого острова. Решено было пристать на ночлег.

Я круто повернул руль. Лодка пронеслась еще вперед и плавно взлетела на шелковистую осоку.

С острова уезжали ранним утром. Снова речной простор, снова рокот мотора. Ангара здесь стала заметно уже, а течение сильней. Лодка с трудом продвигалась вперед, подолгу задерживаясь на перекатах. Во всем сказывалась близость Байкала: воздух стал прохладнее, по берегам потянулись высокие скалы. Нежную зелень березовых рощ и осинника сменила темная хвоя сосен и лиственниц.

Еще один поворот за остров… Отвесные берега реки стали сближаться, подыматься ввысь, как бы образуя ворота. Из них, из этих каменных ворот-великанов, седой Байкал выпускал на просторы Сибири свою единственную дочь — Ангару.

Вот слева у берега над водой показался кусок мутно-зеленой скалы. Вершина ее плоская, как крышка сундука.

— Шаманский камень! — приветственно помахал своей шляпой Виталий Львович.

Возле истока реки течение стало почти неодолимым.

— Не подкачай, милый! — хлопотал Игорь возле мотора.

Лодка то застывала на месте, то делала чуть заметные сдвиги и вдруг с силой рванулась вперед… Перед нами открылась равнина Сибирского моря. Под лучами солнца оно казалось даже не голубым, а каким-то прозрачным, как небо. И только чуть заметная дымка на горизонте напоминала о том, что и у этого простора есть где-то край…

Игорь выключил мотор. Сразу стало тихо-тихо, только пронзительные крики вертких ласточек нарушали тишину. Но так казалось поначалу. Вот откуда-то справа, из-за зеленеющих скал, донесся протяжный гудок паровоза, потом послышался шум пароходных колес. Судно, отойдя от пристани, повернуло прямо в открытое море. Где-то там, в далекой синеватой дымке, затерялось селение Удыль…

— На питомник! — скомандовал Виталий Львович, показывая рукой, куда мне рулить.

Мотор заработал как-то удивительно весело и легко, лодка стремглав понеслась к отвесным берегам.

затянул густым тенорком отец Игоря.

Мы дружно подхватили: