1.
Уже пять суток кряду вели бои рабочие-дружинники и крестьянские отряды Красноусольской республики с наседавшим неприятелем. На ночь коней не расседлывали, винтовки из рук не выпускали.
После удачного рейда на Саскуль отвели угрозу и с севера. Через Сим и Инзер к Ирныкшам и Архангельскому беляки тоже не скоро сунутся. А вот на юге дела обстояли неважно. Белочехи и белогвардейцы владели Петровским. А после него как раз и поворачивает дорога с Белорецкого тракта на Богоявленск. Опасно такое, когда вот-вот должна подойти партизанская армия.
И вновь показал себя Николай Беляков. На рассвете 10 августа его немногочисленный отряд начисто вымел врага из Петровского. По прибытии в село Михаил Васильевич на ходу поблагодарил командира ударной группы, махнул рукой ординарцам и помчал дальше, влево от развилки, навстречу идущим от Белорецка.
Миновав Каменные утесы — эту последнюю скалистую заставу сурового Алатау, — красные партизаны уже начали спускаться с гор к первому равнинному селу Макарово. Туда и летел сейчас Калмыков на широком галопе.
Вместе с авангардом в Макарово въехал и главный штаб. Партизаны указали Михаилу Васильевичу, где он остановился. Блюхер встретил Калмыкова на крыльце:
— Вот и свиделись, дружище!
Обнялись, расцеловались по-братски. Блюхер, как всегда, был чисто выбрит. В Оренбурге он и голову брил каждое утро. Походная жизнь изменила привычку, — на голове торчал непокорный ежик.
— Мне бы главкома увидеть, — приступил к делу Калмыков.
— Он перед тобой.
— А где Николай Дмитриевич?
— Каширина на Извоз-горе тяжело ранило. Конь стреноженный он сейчас — без костылей ни шагу. Когда отошли от Верхнеуральска в Белорецк, главкомом избрали меня. Так что можешь обращаться напрямую.
— Надо немедля и прочно закрепить за собой Петровское. Вчера в нем были чехи. Поутру мы выбили их, но там у меня всего две роты и сотня конных.
— А у противника?
— На подходе 700 штыков, четыре казачьих сотни.
Главком тотчас вызвал Ивана Павлищева и приказал ему срочно выступить с 1-м Уральским полком в Петровское. После ухода Павлищева Калмыков спросил:
— Скажите, Василий Константинович, а почему вы сразу к нам не повернули?
— В Белорецке поначалу обстановка была сложная, — ответил Блюхер. — Мы с Томиным стояли за движение к нашему Центру, то есть — к Екатеринбургу. Каширины сперва ограничивали цели похода лишь борьбой за Верхнеуральск и Троицк, а про вас Иван Дмитриевич заявил так: «точно известно, что отряд Калмыкова расформирован, винтовки спрятаны, обмундирование продано…»
— Ишь, как загнул, казачина! — не сдержался Калмыков. — И все с того, видать, чтобы с братцем старшим близ станиц своих погулять, а?
— Не скажи, — возразил Блюхер. — Назавтра же всю правду о вас узнали. И объявил ее в первом же боевом приказе сам Николай Дмитриевич Каширин.
Василий Константинович взял полевую сумку, расстегнул ее, быстро отыскал нужный документ и указал Калмыкову:
— Вот они, строки эти. Прочти уж, Васильич, их для полной ясности вслух.
— «Сведения о наших войсках, — неспешно начал Калмыков. — Пункт первый. Получена живая связь от Богоявленского отряда, который в настоящее время группируется в районе Архангельского и Богоявленского заводов при достаточном количестве артиллерии и огнестрельных припасов и готовится действовать в направлении на Уфу и Бирск, в последнем расположена наша группа, отошедшая из Уфы».
— Ничего не напутано?
— Нет. Все слово в слово сказано, как и диктовал своим связным… Вот и надо было тогда же к нам двигать, а вас аж на Извоз-гору занесло, под родной город Кашириных…
— И опять ты не прав, — остановил Блюхер. — Вступив на пост главкома, Николай Дмитриевич определял боевые задачи уже не по личной воле, а сообразуясь с мнением большинства, с нашим мнением — его помощников: перейти железную дорогу на участке Златоуст — Челябинск и, двигаясь дальше в северном направлении соединиться с нашим Центром. Вы целились от Уфы на Бирск, мы — через Миасс к Екатеринбургу. Тогда это был для нас самый краткий и верный путь… Только после взятия Извоза мы узнали о падении Екатеринбурга и поняли, что пробиваться к нему уже бессмысленно. Наша ли вина в этом?
— Выходит, и за Извоз-то уже напрасно бились? — пробовал не сдаваться Калмыков.
— Нет и нет. В тех боях, как на оселке, была испытана наша истинная общая прочность. Там и от измены полностью очистились. Наши силы теперь не только тремя рабочими и тремя красноказачьими полками исчисляются, но и их настоящим братским единением. Это — огромнейший политико-моральный выигрыш, его уже никаким врагам не отобрать, не преуменьшить, — с горячностью произнес Блюхер и, помедлив, уже спокойно спросил: — Ну, а вы-то чем богаты, какие приобретения сделали?
— На полки счет пока не вели, — смутился Калмыков. — Но если сформироваться как следует, то сумеем, пожалуй, не менее двух выставить. Есть еще три конных сотни, орудия горные, пулеметы, конечно…
— А о боевых припасах умалчиваешь?
— Уже все тайники приказал очистить. Трехдюймовые снаряды все до единого вашими будут.
— Понятно, для горняшек они ни к чему. А патроны?
— Тысяч сто дадим.
— Сто! Не ожидал, спасибо. А то у нас бойцы берут патроны в долг друг у друга.
Блюхер попросил Калмыкова доложить в деталях обстановку, сложившуюся на берегах Белой, Сима и Инзера.
Прощались весело, с шутками.
12 августа Блюхер приказал Павлищеву, используя поддержку красных казаков во главе с Иваном Кашириным, предпринять энергичный бросок от Петровского на Стерлитамак.
Враг не устоял. Преследуя бегущих, каширинцы влетели на мост через Белую и прошлись на рысях по окраинным улицам Стерлитамака. Посеяв панику, тотчас отскочили обратно, на правый берег.
Появление красной конницы в непосредственной близости от города неприятель посчитал за прелюдию общего наступления партизан на Стерлитамак. Забыли белогвардейские командиры о том, что еще вчера замышляли сокрушить на марше прорывающихся с гор. Теперь взялись в лихорадочном ознобе за оборону.
А Блюхер только того и ждал. Убедившись, что враг окончательно растерял свою атакующую спесь, он отдал приказ о резкой смене курса движения армии. К бойцам Павлищева и Ивана Каширина подкрепления не спешили. Полк за полком, обоз за обозом сворачивали еще до Петровского со Стерлитамакского тракта круто вправо, на Богоявленский проселок. Этот неожиданный маневр позволил главным партизанским силам почти на целую педелю оторваться от противника и выйти из-под его ударов.
13 августа радушно встречал заводской поселок партизан армии Блюхера. Над зданием ревкома билось на ветру алое полотнище. Кумачовые стяги пылали и на домах, пламенели над головами рабочих. Командиры и бойцы отвечали на дружеские пожатия, крепкие объятия. Как старых знакомых, ласково и приветливо зазывали беженок с малыми детьми в каждый дом.
На столах появлялись неприхотливые кушанья, приготовленные из собственных запасов. За огородами уже вовсю дымились бани. Ранее никогда по встречавшиеся люди быстро сближались, по-семейному толковали обо всем наболевшем.
Днем 14 августа Блюхер созвал военный совет, на который были приглашены и командиры отрядов Богоявленско-Архангельского района. Калмыков заявил о готовности всех боевиков влиться в ряды Сводно-Уральского отряда и идти с ним на соединение с Красной Армией. Совет, однако, от окончательного решения воздержался, счел необходимым послушать, что скажут по этому поводу сами боевики и члены их семей.
При обсуждении маршрута дальнейшего движения Калмыков высказался так:
— Сил теперь много. Бойцы обстреляны. Надо ударить на Уфу.
Иван Каширин поддержал его:
— Правильно! Я пойду с конницей в авангарде.
Сказанные слова не были бравадой. Гарнизон Уфы в то время состоял из наспех сколоченных частей, которые вобрали в себя насильно мобилизованных молодых крестьян губернии, и своей численностью особенно не пугал. Успех в проведении Уфимской операции был возможен, но Блюхер иначе оценил такой ход.
— Допустим, возьмем Уфу. Это хорошо. А удержим ее одни? Нет. В чем мы проигрываем? Во-первых, мы потеряем силы, во-вторых, упустим время, да и к своим не теми уже войдем. Нет, товарищи, не можем, не должны мы прельщаться захватом Уфы. И в военно-тактическом, и в политическом отношении для нас наиболее выгоден путь движения от этих заводов к станции Иглино и далее на север.
Совет принял аргументацию главкома.
А в девятом часу вечера застучала по древней чугунной доске бита — ревком созывал общий сход. Со всех концов поселка потянулись люди к саду бывшего директорского дома. Меж картузов пожилых рабочих и кудлатых голов парней мелькали веселые девичьи полушалки, степенно плыли белые бабьи платки.
В назначенный срок на крыльцо особняка вышли Блюхер, Калмыков, Каширин, Томин. Разговоры смолкли.
— Темновато что-то, — оглядевшись, заметил Калмыков и кликнул молодым. — Тащите сюда, ребята, факелы и бочку вон ту катите… Так, переворачивай. Трибуна ладная. С нее далеко слышно будет. Решать будем, боевики, оставаться нам или уходить с отрядами Блюхера.
— Сам-то как считаешь? — выкрикнули из темноты.
— Кто в силах держать оружие, должен идти. Объединимся — победим, нет — пропадем ни за грош.
— А куда идти-то?
— Об этом вам скажет товарищ Блюхер. Слово ему.
Блюхер говорил негромко, но внятно, чеканя каждое слово. Обрисовал обстановку, сложившуюся в молодой Советской республике и на Урале, разъяснил, во имя чего решили его отряды продолжать борьбу против белогвардейцев в одних рядах с Красной Армией.
— Только где и когда именно встретимся с нашими, — признался Блюхер, — указать пока не могу. Но мы пробьемся, чего бы это ни стоило. Пробьемся, потому что нам дороги интересы рабочих и крестьян всей России, дорога Советская власть. Верю, и вы, друзья, не уйдете от борьбы в эти суровые дни.
Выступил с горячей речью молодой боевик Костя Калашников. За немедленное присоединение к отрядам Блюхера высказались и другие ораторы.
— А теперь полчаса на обговоры, — объявил Калмыков. — Уходить будем без семей, не спасаться пойдем — воевать. Я лично оставлю на месте мать, жену и двух сестер с ребятишками. Лихо им, знаю, придется, но иначе нельзя… Так что советуйтесь, товарищи, решайте.
Помявшись, люди начали расходиться. Михаил Васильевич спрыгнул с бочки и присел рядом с Блюхером на ступеньку крыльца.
Для тех, кто вел в глубине сада торопливые речи, эти полчаса показались мигом. Снова вспыхнули факелы, и опять выросла на трибуне могучая фигура председателя.
— Будем или нет обсуждать дальше?
— Что время тянуть! Все пойдем за Советы!
…Сад быстро пустел. Бойцы до утра шестнадцатого были отпущены по домам. А командиры с рассвета засели в штабе утрясать списки, создавать роты и батальоны. Лишь много позже Николай Ильич Подвойский и члены Всероссийской коллегии по формированию Красной Армии узнали о рождении вечером 15 августа 1918 года в глубоком вражеском тылу нового советского полка.
Состоял он из двух батальонов, семи рот, двух конных сотен, двух пулеметных команд и батареи горных орудий. В руководящее звено вошли: Михаил Калмыков — командир полка, Федор Ландграф — его помощник, Венедикт Ковшов — начальник штаба. Ответственность за всю политическую работу возложили на бывших членов заводского партийного комитета Дуню Шойхет, Владимира Колобаева и Леонида Вейнштока.
Должности комбатов заняли Николай Беляков и Матвей Лантух, на роты были поставлены Федор Калмыков, Максим Чугунов, Василий Горбунов, Евстигней Бусыгин, Петр Кадочников, Григорий Хрипунов и Михаил Воронцов. Виктор Комлев и Федор Булатов возглавили конные сотни, а Константин Жеребов и Павел Маслов — пулеметные команды.
Командиром батареи стал Костя Калашников. Дела разведки поручили Карлу Матузу, заведовать оружием — Александру Первухину, а все лечебно-госпитальные заботы легли на плечи фельдшера Ламкина.
Всего в полку насчитывалось штыков — 1774, сабель — 180, пулеметов — 13 и 2 горных орудия при 80-ти снарядах.
Почти одновременно с Богоявленским полком был сформирован и Архангельский рабочий полк. Командование им принял Владимир Данберг. Архангельцы дали армии Блюхера 650 бойцов пехоты, 250 кавалеристов и 6 пулеметных расчетов и вместе с передовыми ее частями утром 16 августа покинули родной поселок, взяв курс к берегам Инзера и Сима.
2.
Пора в путь и арьергарду. Калмыков построил полк в ротные колонны. Выровнял, привел в порядок, как на смотру, но едва тронулись, в ряды вклинились матери и жены, там и тут засновала босоногая ребятня.
— Ладно уж, — отмахнулся командир от придирчивого начштаба, — пусть до околицы так идут.
Вдруг позади неожиданно захлопали выстрелы. Из конца колонны на карьере подлетел комбат Беляков.
— Казаки в поселке!
— Партизаны, кру-гом! — тотчас скомандовал Калмыков. — Не паниковать! Слушай мои приказы!
Рядом оказался Федор.
— Бери роту, — указал брату, — и следуй в обход завода для удара слева. Остальные за мной!
Михаил Васильевич поскакал к плотине. Там было сподручнее отражать лобовые наскоки белоказаков.
Часа полтора ушло на выкуривание из поселка залетевших белоказаков. После этого Калмыков принял решение задержаться с полком на заводе: пагубно было бы с первых шагов повести за собой преследователей.
Оборону продержали до глубокой ночи, затем начали сниматься с позиции и скрытно отходить в заданном направлении. В группу прикрытия Михаил Васильевич выделил кавалеристов и пулеметчиков, включив в нее и приданные сотни Верхнеуральского красноказачьего полка Семена Галунова.
Покидая Усолку, Михаил Васильевич заехал проститься с матерью, сестрой, малюткой дочерью и племянниками. Жена провожала несколько километров. Тревожно было за семью, но оценить глубину опасности все же не удалось. Правда, жену после многочисленных допросов от верной гибели спас неожиданно прилипший к ней тиф, но длительной разлуки Клавдия Петровна выдержать уже не смогла…
19 августа командир 3-й Оренбургской дивизии полковник Колесников, убедившись, что налеты конных разъездов на группу прикрытия калмыковцев малоэффективны, ввел в действие главные силы. Им была поставлена задача с ходу переправиться на правый берег реки Зилим, где только-только развернулись для обороны стрелковые роты Богоявленского полка.
Спасли партизан пулеметчики. Зилим — речушка, но берега ее круты, труднодоступны. Учтя это, Константин Жеребов, Павел Маслов и Михаил Дублистов расчетливо расположили на более высоком правом берегу свои пулеметы и заранее пристреляли все левобережные спуски к воде.
Неудача озлобила белогвардейцев. Колесников, придержав на месте пехоту и конницу, пустил в ход орудия и бомбометы. Более часа на линии окопов богоявленцев рвались тяжелые фугасы. Зажигательные снаряды пролетали над головами, падали на дома мирных жителей. Деревня Зилим запылала. За время боев (а они не стихали здесь до 22 августа) все пятьсот ее дворов сгорели дотла.
Донесение с тыла от Калмыкова встревожило Блюхера. Район, куда втянулась армия, представлялся ему огромным мешком. Случись что — влево не кинешься. Там широченная Белая. И вправо не сделаешь маневра — подступили вплотную крутые горные отроги. Впереди — бурный многоводный Сим с сожженными, разрушенными мостами. Части Павлищева и Ивана Каширина ни вплавь, ни вброд переправиться пока не могут, всюду натыкаются на ураганный огонь.
Прочтя записку Калмыкова, Блюхер схватил фуражку, затянул ремнями кожанку и зло проговорил:
— Получили два фронта. Жди теперь и третьего… Я к Томину, — пояснил он начальнику штаба Леонтьеву. — А Калмыкову пошлите такое приказание: «Богоявленскому полку с приданными сотнями, оставаясь на занятой позиции, упорно задерживать дальнейшее продвижение противника».
Как ни тяжело было авангардным и арьергардным частям, но Блюхер понимал, что самая главная опасность теперь может возникнуть в центре. Так и случилось. Прибыв в Ирныкши, главком в штабе Томина не застал. Он уже руководил боем, разгоревшимся на западной окраине села. Противник, переправив через Белую несколько сотен пехоты и артиллерию, повел наступление на Ирныкши, стремясь этим ударом разрубить фронт партизан и расчленить их силы.
Блюхер оставался в боевых порядках группы Томина до тех пор, пока не наметился решительный перелом. Красные троичане не только отбили у белых охоту брать Ирныкши, но и вышвырнули их восвояси, обратно за реку.
Допоздна в тот день не стихали орудийные раскаты и винтовочная пальба на всем протяжении громадного фронта, раскинувшегося по берегам трех рек: Сима, Белой и Зилима. К исходу суток Блюхер вернулся в штаб, в поселок Архангельского завода. Новые донесения были обнадеживающими. Павлищев пробился за Сим на несколько десятков очень важных метров. Калмыков, хотя и оставил спаленную деревню, но нашел более выгодные позиции и не пустил врага через реку Зилим ни в нижнем, ни в верхнем ее течении. На этом участке противник не имел успеха и во все последующие дни боев. Белые полагали, что имеют здесь дело не с одним, а по крайней мере с двумя, тремя полками.
26 августа основные силы партизан завершили переправу через Сим. Калмыков по вызову главкома прибыл в Бердину Поляну. Десять дней находились они в одном боевом строю, ни на час не теряя связи, но видеться лично возможности не имели.
— Здравствуй, Михаил Васильевич. Спасибо тебе. За твоим полком мы, как за щитом, — не поскупился на похвалу главком. — Я только из-под Слутки. Атака поначалу не ладилась. Пришлось тряхнуть стариной. Был в цепи. Ударили крепко. Затрясутся, поди, теперь и за Уфу.
— Василий Константинович! — попрекнул Калмыков. — Ведь и нам не велите, а сами…
— Надо было, — скороговоркой оправдывался Блюхер. — Надо. Понимаешь, этот удар спутал карты неприятеля. Он будет ждать нас под Уфой, а мы резким рывком бросимся на север. Кулак теперь разожмем, наотмашь станем бить всей пятерней. Штаб заканчивает писать приказ на прорыв через железную дорогу. Наступление поведем на максимально широком фронте, будем перерезать полотно одновременно в нескольких местах. В прорыв пускаю Каширина, Павлищева и Данберга. Томина придержу в резерве, ну а твоя задача, Михаил Васильевич, прежняя.
— Снова пятиться?
— Придет время, находишься и впереди. Кстати, пехоту с переправы двигай сразу на Кольтовку, а конницу придержи. Левый берег минимум сутки должен быть в наших руках.
— Понял.
В ночь Калмыков переправил через Сим все стрелковые роты. Мост, наспех наведенный партизанскими саперами, ходил уже ходуном, держался «на честном слове».
На рассвете 27 августа противник неожиданно повел наступление на деревню Александровскую и Благовещенскую. Конные сотни, занимавшие их, не выдержали натиска и беспорядочно стали отходить к переправе.
Это грозило не только невыполнением приказа главкома о задержании противника на левом берегу, но и потерями в живой силе. В сумятице недолго было разнести мост вдребезги, тогда оставшимся на том берегу придется брать реку вплавь и быть для врага беззащитными мишенями.
Долго не раздумывая, Калмыков развернул замыкавший батальон и повел его обратно к мосту. Там на командира полка налетели конники приданной Оренбургской сотни:
— Пускай, иначе сбросим!
Двое обнажили шашки. Выхватил кольт и Калмыков.
— А ну, наземь! — гневно крикнул на замахнувшегося для удара всадника, поймал за руку, рывком вытряхнул из седла и тут же сам взлетел на коня. — Назад! Все назад! За мной, в атаку!
Мост заполнила пехота. Бойцы с винтовками наперевес бежали навстречу конным. Те пятились, уступая дорогу. Но вот уже один, другой, вздыбив коней, круто развернулись и пустились за Калмыковым.
В следующую минуту уже вся полковая конница дружной лавой неслась в контратаку. Пехота старалась не отстать. Противник, только что рассчитывавший на легкую победу, показал спину и, теряя убитых и раненых, бежал от Бердиной Поляны. Не приложил он никаких усилий и к тому, чтобы задержаться в недавно отбитых Александровской и Благовещенской.
Восстановив положение на левом берегу, Калмыков организованно переправил по мосту за Сим и всю конную группу. Чтобы мостом не воспользовался противник, его разрушили. Поздним вечером того же дня партизанская переправа прекратила свое существование.
Пути назад не стало. Теперь только вперед.
Форсировав Сим, партизаны Блюхера, как могучий поток, размывший плотину, разлились по башкирской равнине и устремились неудержимой волною к стальному полотну Самаро-Златоустовской дороги. Прорыв через нее должен быть одновременным на участке протяженностью в сорок с лишним верст. Так замыслил главком.
Пять мощных отрядов вел за собой Блюхер, но для решающего штурма выбрал ударную тройку. Верхнеуральцы Ивана Каширина должны нанести главный удар, нацеливая его из деревни Алаторка на станцию Иглино. Уральцам Ивана Павлищева наступать правее, брать разъезд Чуваши и деревню Кубово-Чувашскую. Архангельцам Владимира Данберга занимать село Ново-Троицкое, разъезд Кудеевку и разрушать линию к востоку от него.
Резерв левофланговой группы — троичане Николая Томина. Калмыкову предстояло обеспечить надежность тыла Павлищева и Данберга.
За ночь богоявленцы отмерили верст тридцать. Переход от Бердиной Поляны в Кольтовку протекал в обстановке свободного марша. Впервые за все время похода не гремела пальба.
К вечеру 28 августа все партизанские части сосредоточились в исходных районах. На стоянках задымились костры. Повара потчевали бойцов мясными щами, круто сваренной, приправленной салом кашей, хлеба дали по полкраюхи на брата, а к чаю даже и липового меда.
Михаил Васильевич, как всегда, сел за поздний обед вместе со всеми, кто был в тот момент в штабе. Когда посредине появился большой чугунок щей, командир довольно расправил усы и проговорил:
— Сегодня, видать, незваный разливальщик не пожалует.
Шутка вызвала общий смех. Вчера ж было не до смеха. Едва сели вот так же за стол, невесть откуда плюхнулась шрапнель и разорвалась во щах. Чугунок, разумеется, на части, щи напрочь. Хорошо еще осколками никого не задело.
На общем построении командир довел очередной приказ главкома.
— Боевикам и командному составу приложить все усилия для выполнения задачи по прорыву, — торжественно громко читал Калмыков. — Помните, товарищи, неудача поставит нас в безвыходное положение. Успех и только успех сулит нам выход из окружения и возможность скорого соединения с Красной Армией.
Сопоставив все данные разведки, главный штаб вполне точно определил, где проходит линия красного фронта, и объявил бойцам, что конечным пунктом их похода по вражеским тылам, по всей вероятности, окажется район между городами Красноуфимском и Кунгуром, где сейчас держат упорную оборону регулярные части Красной Армии.
Беседы перед сном надолго не затянулись. Надо было хорошо выспаться. Как знать, когда еще выпадет такая большая передышка. Калмыков по привычке поднялся на рассвете. В душе он завидовал командирам ударных отрядов. Они, конечно, уже привели свои полки в движение. Связался с главным штабом. Пока ничего утешительного. С трудом пробиваются вперед архангельцы. Далеко еще до главного рубежа атаки и уральцам Павлищева, а у Ивана Каширина начало вообще получилось никудышным. Из-за недисциплинированности одного из батальонов нарушились все планы. Белочехи, стоявшие в Алаторке, завладели инициативой и погнали каширинцев вспять.
3.
Опустив с тяжелым сердцем трубку на деревянную коробку полевого телефона, Михаил Васильевич тут же приказал Ковшову привести полк в полную боевую готовность.
Однако идти на выручку верхнеуральцам не пришлось. При очередном разговоре Блюхер сообщил, что Каширин перешел в наступление, первым вырвался к стальному полотну, перерезал его и занял станцию Иглино. Конная группа Федора Вандышева сразу же помчалась на запад, к станции Шакша.
— Я поддерживаю этот удар, — сообщил главком, — Томин высылает для усиления батальон 17-го Уральского полка и две сотни разинцев.
— Может и мне чем помочь? От Шакши ведь до Уфы рукой подать.
— Общий замысел не меняется. На Уфу никто не пойдет, ограничимся лишь демонстрацией.
К полудню добрые вести пришли от Павлищева и Данберга. Уральцы выбили противника из Ново-Кубово и полностью очистили железнодорожную линию от будки № 253 до разъезда Чуваши.
Веским был и доклад командира архангельцев: «Село Ново-Троицкое и разъезд Кудеевка взяты. К востоку от разъезда разрушено два моста. Подход вражеских эшелонов со стороны Златоуста невозможен».
— А как у вас? — обратился к Калмыкову главком.
— Прочесали дозорами весь берег Сима и опять никого.
— И что, не рады? — спросил Блюхер и уведомил, — отсюда, из Михайловки, больше ничего не ждите. Даю приказ на перемещение штаба в Иглино.
Но не прошло и получаса, как вновь зазуммерил телефон.
— Выехать пока не сумели, — взволнованно проговорил начальник оперативного отдела Голубых. — Обстановка изменилась. Белые сбили заслоны троичан в Калтыманово, приближаются к Михайловке. Блюхер лично организует отпор. Вам приказано срочно передвинуться в починок Блохинский.
Полк Калмыкова без промедлений перешел на новое место и был готов с ходу ударить по тылам западной группировки противника, но надобность в этом уже отпала. Пока Блюхер с пехотинцами 17-го Уральского полка налаживал оборону на юго-западной окраине Михайловки, командир Троицкого отряда Томин сам слетал в полк имени Степана Разина, поднял красных казаков и повел их в стремительную контратаку.
Около сотни белогвардейцев пало под клинками разинцев, остальные разбежались. Схоронившихся в перелесках да в суслонах сжатого хлеба переловили. Уйти смогли лишь самые прыткие. Главком приказал не преследовать их: пусть бегут себе до Уфы — больше паники будет в ней.
Из всех дней похода 29 августа был самым боевым и самым результативным. Партизаны взломали неприятельский фронт на многоверстном участке Самаро-Златоустовской дороги от Шакши до Кудеевки. Белогвардейская Уфа лишилась всякой связи со своими восточными гарнизонами и пребывала в шоковом состоянии. Этот успех открывал армии Блюхера ворота к дальнейшим победам. Бойцы Михаила Калмыкова вместе со всеми радовались крупной боевой удаче. Правда, в тот день они не провели ни одной атаки, не сделали даже ни единого выстрела по врагам. Но не все ведь дается в открытом бою.
Белоказаки Колесникова устрашились самого присутствия красноусольцев на правом берегу Сима и не рискнули, несмотря на все грозные приказы высшего командования, переправиться через реку следом за ними, под их огонь и штыки. Это дало партизанам лишь один фронт борьбы, что и ускорило решение труднейшей задачи прорыва через железную дорогу.
За стальным полотном партизанская армия разделилась на две группы. Двигались они разными дорогами, но в одном направлении — к деревням, расположенным на восточном берегу реки Уфы. Из района Тавтиманово-Чуваши через Сейт-Баево и Старо-Кулево спешили к Красной Горке Уральский отряд и Архангельский полк. Сюда же из Иглино через Немислярово следовали Троицкий, Верхнеуральский отряды и Богоявленский полк.
Главком требовал предельной скорости маршей, торопил и торопил командиров, но вскоре и сам понял — все усилия тщетны. Налетела с севера свинцовая хмурь, и пошел хлестать ледяной дождь. Поползла земля — глина, навесила на ноги пудовые гири, навязала свои черепашьи темпы.
Враг, в страхе ждавший осады Уфы, пришел в себя, пустился в преследование, нагнал армию и обложил ее со всех четырех сторон. На крохотном Красногорском плацдарме партизаны оказались в кольце тринадцати белогвардейских полков и отдельных отрядов. С юга и юго-востока тремя колоннами наступали части полковника Моисеева и войскового старшины Старикова. С запада наседали «все свободные силы уфимского гарнизона». На севере ощетинилась штыками бирская, самая сильная белогвардейская группировка, противостоять которой пока мог лишь Уральский отряд Ивана Павлищева. Он один успел переправиться через быструю и широкую реку Уфу. Все остальные полки партизан заняли круговую оборону на восточном берегу.
Бои шли тяжелые. Командующий Уральским белогвардейским корпусом признался после в том, что арьергарды красных проявили особое упорство. Враг теснил части Троицкого отряда, Богоявленский и Архангельский полки ближе и ближе к Красной Горке. По всему чувствовалось, что белые генералы решили повторить неудавшийся симский вариант: сбросить партизан на воду и добить их на плаву.
И опять Блюхер принял их вызов. Главком понимал: форсирование вплавь породит беспорядок, панику, что гибельно. Спасти армию может только железная дисциплина и организованность. А для этого нужен хотя бы плохонький, шаткий, но мост. Мост…
Троичане сдали Немислярово, вот-вот дрогнут и богоявленцы на рубеже Салдыбаша, а в Красной Горке, где квартировал главный партизанский штаб, тем временем творились сугубо мирные дела. Ординарцы Блюхера созывали крестьян-башкир на общий сход.
Народ собрался. Комиссар финансов партизанской армии Сандырев вскинул вверх руку. В ней была зажата кипа каких-то бумаг.
— Переводчик, — обратился Сандырев, — говори за мной. Видите это? Тут все ваши расписки, весь хлеб, фураж и другие продукты, которые вы задолжали кулаку-мироеду.
Башкиры притихли, цепенея, подумали, неужели большевик востребует все их долги. Но комиссар потребовал огня.
— Нет, — остановил он того, который зажег спичку, — не прикуривать хочу. Распали-ка лучину. А теперь смотрите, как будет гореть это старье.
Сандырев поджег одну, другую расписку, бросил маленький костерчик себе под ноги и не забивал пламени до тех пор, пока от всей кипы бумаг не осталась горсточка пепла.
— Вот и рассчитались с кулаком-лавочником. С этой минуты никто из вас ничего ему больше не должен. А теперь вашей помощи просим. Мост нам позарез нужен, но леса нет. Может, дадите что? Тут же заплатим и деньгами, и ситцем.
Башкиры торговаться не стали. Одни уступили заготовленные на зиму дрова, другие не пожалели срубов новых домов, третьи принялись разбирать старые сараи, бани, навесы. Закипела работа у саперов. Им помогали крестьяне, добровольно решившие помочь в скорейшем наведении моста.
К утру 3 сентября новая партизанская переправа вступила в строй. К тому времени уральцы Павлищева, смяв противника на участке между деревнями Бедеево и Старые Бирючи, в едином прорыве пробились к Казанке. Плацдарм на северном берегу реки Уфы сразу же увеличился в глубину на целых пятнадцать верст.
Твердой ногой стали на той стороне и красные казаки из полка Семена Галунова. Под покровом темноты они одолели реку вплавь и, разогревая коней, быстрой рысью устремились к Быково, чтобы неожиданно ударить во фланг частей западной, уфимской группы.
С получением этих известий Блюхер отдал приказ о переправе по мосту партизанского лазарета и всего обозного табора. А бойцы Калмыкова бились уже в непосредственной близости от Красной Горки. Противник через их головы швырял фугасы и шрапнель по главной базе партизан. Отбросить его возможности не было — силы на исходе да и патронов раз-два и обчелся.
Но вот командир богоявленцев принял нового связного от главкома. Мигом вскочил на коня и пролетел, не пригибаясь, вдоль передней линии бойцов.
— Слушайте, товарищи! Слушайте все! — перекрывая снарядное уханье, громобойно кричал Калмыков. — Победа! Победа, товарищи!
В следующую минуту уже все знали, что Павлищев откинул беляков от Казанки, гонит их к Бирску, а главное, какой трофей захватил — пятьдесят тысяч штук патронов! Каширин разбил наголову противника под Быково, взял двести пленных, три орудия с передками, много снарядов и патронов тоже.
Воспрянул арьергард, словно влились свежие силы, и голод патронный отошел, позабылся.
…Поздним вечером Калмыков привел свой полк в Красную Горку. Зная, что на том берегу его ожидает главком, Михаил Васильевич пришпорил коня и выскочил к мосту. Пролететь его одним махом не удалось — мост то горбился, то спадал вниз ухабами, кренился где вправо, где влево.
Блюхера Калмыков отыскал невдалеке от переправы.
— Ноги больше не держат, — устало сказал главком, поднимаясь с груды соломы. — У вас все в порядке?
— Да, без хвостов пришли.
— Хорошо. Надо, чтоб и впредь никто не висел. Как переправится полк, проследите за точностью исполнения приказа о полной ликвидации моста.
— Повоевать придется, — со вздохом ответил Калмыков. — Башкиры и сейчас уже наседают: у нас не было моста, ты построил его. Оставь, зачем хочешь жечь?
— Понимаю, но оставлять нельзя. Растолкуй им: скоро вернемся и построим новый, не мост — мостище!
Калмыков ускакал обратно, а главком остался на месте до тех пор, пока не забилось во всю ширь Уфы яркое пламя.
К утру на берегах реки установилась тишина. Не грохотали больше орудия, ие тарахтели пулеметы, словно и не было тут никакой войны.
4.
Повернув резко на север, партизаны вышагивали за день, как на мирных солдатских учениях, верст по тридцать-сорок. Главком вел свои полки по ничейной полосе через уральские деревни, затерявшиеся среди топких болот и глухих лесов.
Михаил Васильевич Калмыков с адъютантом Озиминым раскатывал теперь на тарантасе, но рядом с упряжкой всегда трусила оседланная верховая лошадь.
Где только ни видали командира на дню. От головной походной заставы мчался в конец колонны, к конникам. По пути задерживался у артиллеристов, две-три версты неизменно сопровождал повозки госпитального обоза.
Здесь сейчас было всего труднее. Привалы объявлялись редко. Порой и на ночь не делали остановок. Раненых везли на тряских крестьянских телегах. На каждом ухабе, кочке бередились раны.
Забытье не приходило, то и дело слышались стоны, просьбы: «Пить, пить! Потише». Утешителем Михаил Васильевич никогда не был, а тут пришлось:
— Крепитесь, братцы. Теперь уж скоро…
И пришел долгожданный день. 12 сентября 1918 года коммунистическая рота 1-го Оренбургского социалистического казачьего полка имени Степана Разина, возглавляемая юным Виктором Русяевым, первой близ деревни Тюйно-Озеро обнялась с красноармейцами роты 1-й Бирской бригады 5-й Уральской дивизии РККА 3-й советской армии Восточного фронта Республики.
Богоявленцы же, по-прежнему следовавшие в арьергарде, лишь двое суток спустя вступили в башкирское село Аскино, где получили приказ главкома без задержек идти далее, к деревне Першино и до получения новых указаний оставаться там на отдыхе.
Десять последних суток полк Калмыкова, как и весь Сводный Уральский отряд, ни в какие бои не ввязывался и одно это каждый из красных партизан, почти беспрестанно, начиная с июля, участвовавший в жарких схватках с врагами, считал за верх блаженства. Но когда прозвучало наконец-то давно забытое слово «отдых», все вдруг почувствовали, что до самой крайности они физически измучены, нечеловечески измотаны вечными недоедами, недосыпами.
С сыновним участием все это время следил Михаил Васильевич и за бойцами батальона Матвея Лантуха. Его батальон наполовину состоял из партизан-башкир, среди которых немало было людей пожилого, а то и совсем преклонного возраста. Не раз еще до Красной Горки предлагал им Калмыков уйти в обоз — наотрез отказывались: «Нет, наша здесь лучше…» Пробовал комполка и в эти завершающие, самые тяжкие часы, пешего перехода уговорить их пересесть на подводы, но те, не тратя сил на словесные отказы, только упрямо покачивали головами.
— Ну, коли так, аксакалы, — громобойно выпалил Михаил Васильевич, — то закачу вам в Першино большой-пребольшой курбан-байрам!
Тут уж не промолчали старики:
— Зачем шутит начальник?
— Какой курбан без барашки?..
— Какой байрам без мулла?..
Нашелся что ответить Калмыков:
— Без муллы обойдемся. А барашки будут. Разобьюсь, но достану. И на славу сыграем курбан-байрам!
Теперь-то пронял, заулыбались аксакалы. Приосанились по-молодому, пошагали действительно, как на праздник.
В Першино комполка лично выторговал у местных крестьян дюжину самых упитанных барашков, не скупясь, расплатился, добавив к деньгам из общей кассы целиком свое жалование, полагавшееся ему за месяц боевой работы. И пир получился, точно, на весь мир. Молодые бойцы-башкиры даже раздобыли где-то несколько фляг добрейшего кумыса. Когда же все сытно отобедали, Калмыков распорядился о построении полка.
— Товарищи! — обратился в полную силу могучего голоса. — То, что вы сейчас услышите, безмерно обрадует всех вас. — И отдельно к старикам: — А вам, аксакалы, эти новости станут куда весомей самых пышных мулловских проповедей. Итак, полк, слушай приказ главкома Василия Константиновича Блюхера.
Приказ этот за № 55 был необычным от первой же его строки:
«Объявляю копии телеграмм, полученных мною за последние дни, и телеграмм, отправленных мною. Мною 14 сего сентября отправлена телеграмма следующего содержания:
«Москва. Совнарком. Пермь. Областком. Командующим армиями и всем, всем.
Приветствую вас от имени южноуральских поиск в составе Верхнеуральского, Белорецкого, 1-го Уральского, Архангельского, Богоявленского, 17-го Уральского стрелковых полков, 1-го Оренбургского казачьего Степана Разина, Верхнеуральского казачьего кавалерийских полков, отдельных кавалерийских сотен и артиллерийского дивизиона. В вашем лице приветствую Рабоче-Крестьянскую Советскую Республику и ее славные красные войска. Проделав беспримерный полуторатысячеверстный переход по Уральским горам и области, охваченной восстанием казачества и белогвардейцев, формируясь и разбивая противника, мы вышли сюда, чтобы вести дальнейшую борьбу с контрреволюцией в тесном единении с нашими родными уральскими войсками и твердо верим, что недалек тот день, когда красное знамя социализма снова взовьется над Уралом».
15 сентября получены следующие приветственные телеграммы:
I. «Областная конференция профессиональных союзов металлистов, горнорабочих и железнодорожников Урала, узнав о вашем прорыве через стан врагов, приветствует вас как смелого солдата, героя революции и в вашем лице также приветствует верные революционные войска, которые твердой поступью следуют за своим вождем. От имени конференции — президиум: Андреев, Кузьмин».
II. «Военный совет приветствует вас и ваши доблестные части с прибытием в район наших войск. Мы твердо верим, что дружным совместным ударом мы сокрушим дрогнувшего уже врага. Передайте вашим храбрецам наше восхищение и товарищескую благодарность за исторический переход, за славные бои. Военный совет III армии Берзин» [10] .
И после шли и шли восторженные депеши в адрес краснопартизанского главкома.
Секретарь Уралобкома РКП(б) и окружной Уральский военный комиссар Ф. И. Голощекин обратился к Василию Константиновичу с особо теплой телеграммой:
«Приветствую вас, родной. Весь пролетарский Урал сердечно радуется вашему появлению. Искренне говорю вам, что все время мы все думали, гадали, где вы, и ждали чуда вашего появления» [11] .
Большое, взволнованное поздравление прислал Реввоенсовет Республики:
«…Смерть витала над вами, и ожесточенный враг готовился поглотить… храбрецов, но ваша стойкость и храбрость сохранили вас для новых побед над врагом…
Ваши геройские подвиги не будут забыты свободной Родиной. Высший Военно-революционный Совет Республики приносит вам, славные солдаты отряда Блюхера, и вашему бесстрашному командиру тов. Блюхеру горячую благодарность и выражает надежду, что скоро увидит вас, оправившихся от тяжелых боев, в рядах своих революционных войск и вновь услышит о ваших великих подвигах» [12] .
19 сентября и Владимир Ильич, выздоравливающий после злодейского покушения, узнал о первых героях Страны Советов:
«…Ленин беседует с членом Уральского областного Совета и обкома РКП(б) А. П. Спундэ о главнокомандующем южноуральскими партизанскими отрядами В. К. Блюхере…; просит Спундэ в тот же день прислать ему письмо с биографическими сведениями о Блюхере.
Ленин знакомится с письмом Спундэ о Блюхере, в котором сообщалось, что Блюхер участвовал в ликвидации дутовщины, вышел из вражеского кольца, значительно увеличив свои войска, во всех случаях его стратегические планы оказывались удачными. Уральский обком РКП(б) и областной Совет просили в письме, чтобы Блюхер с его отрядами был отмечен высшей наградой» [13] .
Десять тысяч уральских красных партизан, пройдя свыше 1500 километров труднейших дорог, одержав в сплошном окружении врагов более двадцати побед и разгромив до десятка отборных частей противника, дезорганизовали тыл белых войск и оказали непосредственное содействие развертыванию в начале осени 1918 года первого наступления Восточного фронта, в результате которого от контрреволюционеров и интервентов были освобождены Казань, Симбирск, Самара и другие города.