Командир 1-го Красноуфимского полка поднялся в добром настроении. Порадовал Найхин. На рассвете его батальон выбил белых из поселка Бисертского завода. Грязнов задумался над тем, как лучше развить достигнутый успех, но неожиданно позвонили из штаба дивизии. Сообщение было тревожным. Дрогнул весь левый фланг 3-й армии. Белогвардейские части начали быстрое продвижение вдоль линии железной дороги на Кунгур. Иван Кенсоринович озабоченно покусал губы и сказал ординарцу:
— Скачи к Найхину. Пусть немедля отходит. Всем приказано отходить.
— Поздно, — проговорил кто-то за спиной. Грязнов обернулся — на пороге стоял незнакомый боец в мокрой шинели.
— Откуда вы?
— От Найхина. Батальон окружен. Выйти можно только вплавь через пруд, но сильно мешают огнем.
С отходом командир полка решил повременить. Прежде сделал все возможное для того, чтобы выручить бойцов Найхина. Короткие отвлекающие удары других рот несколько обезопасили их переправу через пруд. Батальон вышел из окружения в половинном составе.
Четверо суток отрывались от преследователей. Оставили Манчаж, Юву, Криулино, Верхнюю Сарану. Прошли уездный центр. Сил для защиты города не было. Советские учреждения из Красноуфимска эвакуировались.
И вот достигли назначенного строгим приказом рубежа. Остановились в шести верстах южнее Суксунского завода.
Грязнов распорядился оборудовать окопы по склонам горы Песчаной. Стрелки рыли ячейки метрах в пятнадцати-двадцати друг от друга. Отделения готовились драться за роты, взводы — за батальоны. Молчали бойцы, даже завзятые весельчаки забыли шутки-прибаутки. Грязнов неторопливо вышагивал вдоль линии окопов. Бойцы узнавали его по особым сапогам, голенища которых были выше колен, и знакомой фуражке. Обычно Иван Кенсоринович носил ее лихо, по-юнкерски. Сейчас козырек был надвинут на самые брови, и многим казалось, что и без того невысокий командир сдал в росте.
Поторапливать бойцов не приходилось, трудились на совесть. Грязнов свернул самокрутку, прикурил от зажигалки и принялся в который уже раз оценивать подходы к Песчаной от Янчаково. Оттуда, видать, и попрут беляки на прорыв к Кунгуру. Две дивизии — 3 и 4-я Уральские — должны остановить их. Дивизии!.. Если начистоту, то и бригадами их трудно назвать: и в той и другой только по два стрелковых полка, обескровленных, измученных.
На севере второй день пальба и снарядное уханье — это отбиваются полки 3-й Уральской. «А сколько мы продержимся? — подумал комполка. — Резервов-то никаких!»
О том же тревожились и члены Реввоенсовета 3-й армии. Они телеграфировали командующему Восточным фронтом, что армия переживает критические минуты, что срочно нужны резервы. Фронт отвечал: «Мы бессильны чем-либо помочь…»
Дойдя до правофланговой роты, Грязнов хотел было повернуть обратно, но его удержали чьи-то испуганные голоса. Командир резко обернулся. С тыла бежали повозочные.
— Обошли нас! Обошли! — кричали те. — Конница прет. Казаки!
Вдали действительно мельтешила какая-то темная масса. Похоже, конница.
Роты в спешном порядке развернулись для отражения атаки с тыла. Пулеметчики выкатили «максимы» на новые площадки. Стрелки защелкали затворами. Вскоре силуэты первых всадников стали хорошо различимы. Двигались они почему-то походной колонной. «Не подвох ли?» — заволновались бойцы, наблюдая за конными сквозь прорези прицельных планок.
— Смотрите! Смотрите! — неожиданно выкрикнул молодой пулеметчик Иван Парамонов. — Флаг-то какой! Ура! На-аши!..
Соседи зашикали:
— Тише! Ослеп, что ли, со страху?
Но пулеметчик оказался прав. Через несколько минут в этом убедились все и, как по команде, кинулись навстречу конникам. Грязнов не отстал от самых прытких. Забыв про солидность положения, мчал наперегонки с бойцами и в числе первых достиг всадников, шедших под алым стягом.
— Где командира найти? — спросил приземистый в бурке с красным бантом.
— Я, — подался вперед Иван Кенсоринович. — Грязнов — командир 1-го Красноуфимского…
— Карташев, — козырнул старший конной группы. — Командир 1-го Оренбургского социалистического казачьего полка имени Степана Разина. Из отряда Блюхера мы.
— Не слышали про такой, — качнул головой Грязнов.
— Это верно, — с улыбкой отозвался Карташев. — Про нас и Москва, и армия четыре месяца ничего не слышали. Да не потерялись, как видишь. От Троицка через Белорецк к вам, на север пробивались. Не веришь еще? Ладно, вот и бумага есть. Читай. Нам тут вместе теперь оборону держать.
Прочтя переданный ему документ, Грязнов поднялся на пригорок, помедлил, а потом резко выбросил левую руку и звонко скомандовал:
— Ста-ановись!
Красноармейцы проворно и ладно построились.
— Товарищи! — торжественно произнес Иван Кенсоринович. — Это — наши братья. Это — красные казаки! Они пробились к нам из глубокого вражеского тыла. Пробились, чтобы в единении с нашими уральскими войсками бороться и бить заклятую белогвардейщину…
Рассыпались красноармейские шеренги. Не ожидая на то особого приказа, начали спешиваться и конники. Жали друг другу руки, обнимались, менялись кисетами, делились куревом.
— За табачок спасибо. Забористый!
— Это с отвычки. Средний…
— Говори! После листвы такой и конягу свалит.
— А притопали как с такого далека?
— А так вот, с винтовкой да шашкой.
— На конях-то можно…
— И пехота шла с нами.
— Ну! И много?
— Шесть полков прикрывали. В каждом штыков по тысяче, считай.
— Это сила!
У командиров времени на долгие перекуры не было. Александр Ермолаевич Карташев знакомился с обстановкой, изучал разведданные о противнике. Он согласился с Грязновым, что наиболее опасное направление — район Янчаково. Взвесив все «за» и «против», командиры полков выработали общий план обороны и боевого взаимодействия.
Теперь красноуфимцы смогли сократить разрывы между ротами и батальонами и добиться большей плотности огня. За свой правый фланг они уже не беспокоились: его надежно прикрыли спешенные сотни разинцев, а позади, в ельнике, Карташев расположил конный резерв. Туда же отвели нерасседланных лошадей спешенных подразделений.
— Это как бы вторым резервом будет. Двину первый, пойдет дело, сразу и спешенных на коней, чтобы уже всей лавой гнать беляков взашей. Понял?
— Наступать, значит, думаешь? — оживился Грязнов.
— А ты, что, против?
— Хорошо, как удастся…
— Воевать, да не наступать — лучше не воевать, — рассудительно проговорил Карташев.
В тот же вечер, перепоручив полки заместителям, оба командира верхом выехали в Кунгур в штаб дивизии. По дороге Иван Кенсоринович узнал, как создавались первые в республике красные казачьи части, как в борьбе с дутовцами креп их союз с красноармейскими и рабочими полками. Когда Карташев рассказывал о партизанском главкоме, Грязнов не удержался, спросил:
— Блюхер? Нерусский, наверное?
Карташев улыбнулся:
— Белогвардейцы его «фон Блюхером» кличут, шумят, что он немецкий генерал, продавшийся большевикам. Да и где им поверить, что простой мужик провел за собой многотысячное войско и бил их, где только не попадались под руку. Но ты знай и своим втолковывай — наш Василий Константинович, русский из русских. Ярославский он. Вырос в деревне, после рабочим стал, в шестнадцатом в партию вступил. На германской крестов, медалей, ну и ран, конечно, вот так наполучал. Словом, боевик настоящий.
Первый начдив 30-й дивизии В. К. Блюхер, впоследствии Маршал Советского Союза.
В Кунгуре новостей было много. 4-я Уральская дивизия, состоявшая до этого из двух красноуфимских стрелковых и кавалерийского имени Володарского полков, разрослась чуть ли не втрое. Штаб 3-й армии направил на ее усиление все восемь партизанских полков, в рядах которых было шесть тысяч шестьсот пятьдесят штыков и сабель при ста двух пулеметах и восемнадцати орудиях.
Начальником обновленного соединения Реввоенсовет утвердил Василия Константиновича Блюхера.
Утром Грязнов прибыл для представления новому начдиву. Его встретил скромно одетый шатен лет двадцати восьми. Поздоровавшись, дотронулся рукой до небольших усиков (видно, тоже недавно отращивать стал) и пригласил садиться.
— И сколько же вам? — спросил Блюхер.
— Двадцать один…
— Только-то! А в боях давно?
— Еще с германской. Участвовал в прошлогоднем печально известном июньском наступлении.
— Но раны-то свежие?
— Да.
— Хватает выдержки?
— Строя еще ни разу не покидал, — настороженно ответил Грязнов.
— Да я не об этом. Не волнуйтесь, — успокоил Блюхер. — Воевать нам да воевать… А что представляет ваш полк?
— Крепким считаю. Драться готов до конца.
— А Анфалова?
— Нашему мало в чем уступить может.
— Это хорошо. Так вот, — произнес начдив, поднимаясь из-за стола. — Вызвал вас не только для знакомства. Принято решение о создании бригад. Первую образуем из бывшего состава дивизии. Три других комплектуем из партизанских частей. Командовать ими будут Иван Каширин, Павлищев и Томин. Комбрига 1-й пока нет, но… кандидат имеется. Комиссар Борчанинов и другие товарищи рекомендуют вас. Что скажете на это?
— Не ожидал. Только не рано ли? Ведь и на полк прямо из ротных попал.
— А я и взводом не командовал, — улыбнулся Блюхер. — Так что дерзайте, комбриг. Революционные бои для нас — лучшие академии!
Субботний день 21 сентября 1918 года был объявлен в Кунгуре днем митингов и манифестаций.
«Сегодняшний день, — сообщала дивизионная газета «Часовой революции», — город Кунгур посвящает Красной Армии. Праздник у нас совпал с приходом героев революции — уральских рабочих и трудовых казаков с товарищем Блюхером во главе… Все на улицу! Все на праздник в честь наших красных боевых молодцов, в честь цвета Красной Армии — блюхеровских отрядов».
Моросил дождь, но его не замечали. Гремели оркестры, пелись революционные песни. После митингов на круг вышли плясуны. Партизаны удивляли задором, энергией. Короткими были веселье и отдых. Начдив подписал боевой приказ: завтра на позиции.
«Товарищи! — обращался Блюхер к соратникам по партизанским боям и походам. — Вы имели законное право, прорвавшись на соединение с нашими товарищами по оружию, рассчитывать на отдых, но, к сожалению… обстановка для наших войск, действующих в этом районе, сложилась крайне неблагоприятно… Вот почему, не считаясь с усталостью, во имя спасения завоевании революции нам приходится выступить на позиции».
Были в приказе и слова, посвященные красноуфимцам:
«Уверен и в том, что боевые товарищи, вступающие в нашу семью из состава бывшей 4-й дивизии, несколько упавшие духом под неудачами последних дней, забудут тяжелые дни и в дружном натиске сломят зарвавшегося врага и разобьют наемников буржуазии».
До своих Иван Кенсоринович добрался уже глубокой ночью. Артемьевский бодрствовал. При встрече доложил:
— И вчера, и сегодня тихо было. Не начинают, словно боятся чего-то.
— Верно, Матвеич, боятся, — согласился Грязнов. — Пронюхали, видно, какие силы теперь у нас. Обороне конец. В наступление пойдем!.. А сейчас вызывай сюда Анфалова и командира володарцев.
— Удобно беспокоить-то? — спросил Артемьевский.
— Комбриг вызывает.
— Не шути. Откуда он взялся? Где?
— Перед тобой, — и, прищелкнув каблуками, четко сказал: — Командир 1-й Красноуфимской бригады Иван Грязнов… А полк принимаешь ты.
Первое совещание командиров у комбрига закончилось под утро. Иван Кенсоринович сообщил, что по приказу штаба армии дивизия с линии Богородское — Суксунское — Осиновское должна развернуть наступление на Красноуфимск и Бисертский завод. Замысел начдива таков: не спешить, дождаться атак противника. Пусть он введет в действие все наличные силы. Когда это произойдет, кавалерийские полки дивизии ударят по флангам врага и тем самым обеспечат успех контратак стрелковых полков.
Обсудив боевые задачи, решили вопрос о составе штаба бригады. В помощники Грязнов пока взял двух человек: Федора Бочкарева — начальником оперативной части и Николая Воскресенского — делопроизводителем. Должности телефонисток доверили Марии Вознесенской, и Вере Половинкиной. Ездовыми назначили красноармейцев Дракина и Бурцева.
Минуло воскресенье. Отстучали дождями еще четыре дня недели. Противник активности не проявлял. Но в ночь на пятницу вздремнувших в сырых окопах бойцов неожиданно подняла на ноги гулкая очередь «максима»: дежурный пулеметчик Иван Парамонов заметил крадущихся во тьме белогвардейцев. Отговорил пулемет, и опять воцарилась тишина. Красноуфимцы заняли боевые ячейки, но, помня приказ комбрига, огня не открыли. Посчитав случайной короткую пулеметную очередь, белогвардейцы распрямились и ускоренным шагом двинулись в гору.
Красноармейцы молчаливо подпускали неприятеля ближе. Еще ближе. Время. Иван Парамонов дал новую очередь. И враз заговорили все огневые средства. Атака врага провалилась. Их выкошенные цепи повернули вспять.
Во второй раз противник двинулся на Песчаную перед самым рассветом. Этой атаке предшествовала сильная артиллерийская подготовка. Неприятельские батареи буквально засыпали позиции красноуфимцев снарядами и шрапнелью. Но отрытые в полный профиль окопы спасли бригаду от больших бед.
Красные батарейцы сработали лучше. Едва наступило затишье, они снялись с закрытых позиций и на руках выкатили орудия за линию обороны стрелковых полков. Предрассветные сумерки и туман скрыли их перемещение.
Артиллеристы первыми встретили цепи врагов. Они расстреливали их прямой наводкой. В разгар боя у одного из орудий оборвался спусковой шнур. Наводчик Иван Бабушкин зацепил пальцем разводное кольцо и потянул на себя.
— Оторвет ведь!
— Не голова, не единственный, — отозвался Бабушкин, делая резкий рывок.
Грянул выстрел. Наводчика тряхнуло, но все обошлось благополучно.
— Заряжай! Воюем дальше, — крикнул он товарищам.
Занимался рассвет. Фигуры врагов виделись, как мишени в тире. Красноармейцы даром патроны не теряли.
В девять утра комбригу доложили: на левом фланге дивизии достигнут успех. Красные казаки Верхнеуральского кавалерийского полка под командованием Семена Галунова отбили у белогвардейцев Молебский завод. По команде Грязнова из засады вышли володарцы и Карташев. Разинцы на широком галопе устремились в обход правофланговой группировки врага.
Выждав несколько минут, Иван Кенсоринович вымахнул на бруствер (не пережил в себе ротного). Бойцы рванулись за комбригом.
— Ура-а! — загрохотали красноармейские роты.
«Отбив все атаки неприятеля, полк по приказанию старшего командования перешел в наступление, — говорилось впоследствии в представлении 1-го (262-го) Красноуфимского стрелкового полка к награждению Почетным революционным Красным знаменем. — Несмотря на усталость и потери, стремительным ударом сбил противника и занял линию Александровск — Ачит. Затем в течение двух дней полк форсированным маршем вышел на линию Красноуфимск — Ялым. Таким образом, упорной обороной и лихим ударом полк выполнил возложенную на него задачу, разбив противника в составе Иркутской дивизии Гривина и Красноуфимского добровольческого отряда поручика Рычагова».
1-й Красноуфимский полк положил начало. Он пробил брешь в боевых порядках белогвардейцев.
Дивизия развила успех. Белые были отброшены от Кунгура за линию рек Сылвы, Балтыма, Бисерти и Уфы. На пятые сутки наступления полки бригады Грязнова первыми вошли в родной Красноуфимск. Это событие командующий 3-й армией Р. И. Берзин отметил специальной телеграммой.
«Приветствую в лице вашем ваши доблестные войска за новую победу, взятие Красноуфимска, — телеграфировал он В. К. Блюхеру. — Результаты этой победы наш заклятый враг скоро почувствует. Вперед без страха и сомнения, славные герои революции. От лица службы благодарю».