Все дни, пока сын был дома, Пелагея Ефимовна оплакивала мужа. Иван молчаливо ходил по избе. Он немало повидал смертей на своем недолгом веку, но утешать людей в горе так и не научился. И сейчас хотел одного — скорее вернуться к товарищам.

Семнадцатилетний Александр, который за последний год здорово вымахал в росте, уговорил брата взять его с собой.

Когда тронулись в дорогу, со стороны трудно было угадать, кто из них старше. Сашок шагал рядом с Иваном, сутулясь, как отец, и по-мальчишечьи досадуя, что обошел ростом брата-комбрига. Мать провожала сыновей до околицы. А после долго смотрела вслед со слезами на глазах, с новой тревогой на сердце.

Брат Ивана Грязнова — Александр Грязнов.

…Бригаду догнали только за Шадринском, в Каргаполье, и то лишь потому, что ее вывели в резерв. Остальные части и штаб дивизии по-прежнему находились в движении.

Дела бригады и стремительные темпы наступления не позволили Ивану Грязнову своевременно представиться новому руководству дивизии. В штаб он выехал лишь когда переправились через Тобол.

Николай Дмитриевич Каширин еще в Екатеринбурге был назначен комендантом Оренбургского укрепленного района. В должность начдива вступил бывший начальник штаба Сергеев, а его место занял начальник оперативного отдела Богомягков. В Шадринске в дивизию прибыл и новый военком В. М. Мулин.

Евгений Николаевич Сергеев служил в старой армии в чине подполковника генерального штаба. Солидную военную подготовку в прошлом получил и Степан Николаевич Богомягков. Это были типичные военспецы, преданные Советской власти и верящие в силу созданной ею Красной Армии.

Как-то в дни весенних побед Колчака один из помощников при докладе Сергееву посетовал:

— Неужели еще откатимся?..

— Может быть, и «еще», — спокойно ответил начальник штаба. — Но все это только эпизоды. В конечном счете мы разобьем Колчака. Это неизбежно, ибо правда за нас, и все лучшие силы России с нами…

Когда же советские войска на Восточном фронте перешли в могучее контрнаступление, Сергеев, не колеблясь, заявил:

— Теперь будем двигаться до самой Сибири. Колчак сдаст Урал. Сдаст почти без боя, иначе ему конец.

Волевой, энергичный в боевой обстановке, Сергеев в периоды затишья становился каким-то удивительно вялым. Все дела обычно передоверял помощникам, сам зарывался в книги, запасы которых пополнял при каждом подходящем случае, или же с упоением играл на виолончели. Кстати, другого багажа, кроме ящика с книгами да железного футляра с этим громоздким инструментом, у Евгения Николаевича не было.

Грязнов предполагал, что и сегодня застанет нового начдива за каким-нибудь из этих занятий: пора вроде была тихая. Приехав, удивился. Начдив при встрече поразил своей озабоченностью. Сразу не принял: спешил на телеграф. Потом наведался в оперативный и административный отделы, и лишь полчаса спустя Грязнов вновь увидел перед собой его высокую плотную фигуру. За Сергеевым с понурым видом шел начальник снабжения.

— Придется подождать, пока вот с ними не разберусь, — извинительно произнес начдив.

За ротозейство и халатность Сергеев никому спуска не давал. Так, наверное, и было. Выйдя от начдива, снабженец смахнул испарину со лба и удрученно сказал:

— Иди. Твоя очередь…

«А все ли в порядке в документах, которые я дал на подпись?» — с тревогой подумал Грязнов.

Сергеев осуждающе взглянул на него и раздельно сказал:

— Как вы поддались такой беспечности? Как не соблаговолили узнать, какой перед вами противник? Много ли его? Каково вооружение, состояние духа?..

Закончить мысль помешал телефонный звонок. Начдив поднял трубку.

— Да, да, Сергеев. Плохо вас слышу… А, Томин? Приветствую вас, Николай Дмитриевич. Что делать дальше сводной группе?.. Ставьте на этом точку. Рейд, который кавалеристы совершили по тылам врага, сыграл свою роль. Поработали хорошо, честь вам и слава. Представьте отличившихся к наградам и распускайте дивизионы по бригадам. Полк «Красных гусар» шлите в мое распоряжение… Что? Приказа командарма? Еще не было. Ждать его некогда. Подчиняйтесь моему решению. Всю ответственность беру на себя. Жду лично с подробным докладом. До свидания…

— Товарищ начдив, как же так!? — изумился Грязнов, — Ведь только в степи вышли. Тут только и простор для конницы…

— Простор!.. До него еще далеко. Все силы сейчас должны быть собраны в единый кулак. Рваться вперед поодиночке — авантюра. Да и всем вместе тоже пока не удастся. К обороне надо готовиться, к самой крепкой обороне.

— К обороне? Сейчас-то?

— Эх, отпускник, отпускник, — не то с укоризной, не то с завистью произнес начдив и, склонившись над картой, неожиданно предложил: — Смотрите, наша агентурная разведка показывает на усиление противника под Петропавловском. Здесь уже сосредоточены три пехотные дивизии и пять казачьих полков. Немалые силы в пути от Омска. Не надо быть провидцем, чтобы понять: Колчак готовится взять реванш за Урал. Дела серьезные. Так вот, — повелительно подытожил начдив. — Потрудитесь проехать в полки. На каждом участке проведите разведку боем. Завтра жду исчерпывающих донесений. Все. Больше не задерживаю.

Грязнов повернулся. От волнения забыл каблуками прищелкнуть. За дверью вспомнился снабженец — походить на него не хотелось. Откинул с мокрого лба козырек фуражки и четко прошагал мимо знакомых штабников во двор.

— Айда в бригаду! — приказал ординарцу.

— Отобедать бы не мешало.

— Отобедались. Хватит. Поразмякли в резервах-то…

Сергеев не ошибся в прогнозах. 1 сентября 1919 года белогвардейская армия генерала Сахарова развернула наступление. Против советских дивизий были брошены наиболее подготовленные и надежные пехотные части, в которых на каждый десяток солдат приходилось по два-три унтер-офицера. На главном направлении колчаковцы имели полуторное превосходство в силах. Действия на флангах обеспечивали конные группы генералов Доможирова и Мамаева.

Колчак рассчитывал на внезапность и массированность действий.

Но красные части оказали генералу Сахарову такое сопротивление, что через неделю боев тот запросил у Колчака подкрепление в пятнадцать тысяч. Вслед за этим 30-я стрелковая дивизия перешла в контратаку. Против уральцев неприятель бросил отборную гвардию. Но и она не добилась крутого перелома. Полки 30-й не только не пустили колчаковцев на переправы через Тобол, но и сохранили за собой активные плацдармы на восточном берегу реки. Это стоило сотен жизней героев-уральцев.

В один из дней тобольской эпопеи Грязнов вновь наведался к артинцам, в 3-ю роту 262-го Красноуфимского полка. Собирался поздравить земляков с только что отвоеванной деревней Дианово, да не пришлось говорить громкие слова.

За околицей при холодной осенней луне хоронили погибших в дневном бою. Положили рядом четверых и, сказав: «Спите, друзья!» — вскинули вверх винтовки. Трижды прогромыхали затворами, но не сделали и единого выстрела: с патронами было туго.

— Вот и Барашова проводили, — горестно вздохнул ротный. — Из Кургата он. Может, слыхали?

— Знал Поликарпа Ефремовича, — отозвался Грязнов.

— Легко погиб. Прямо в лоб…

Комбриг глядел, как растет могильный курган, и с горечью думал: «Много их осталось в Зауральских степях».