Товарищ Боб соскользнул вниз по веревке. Белый от волнения, он долго не мог говорить. Он пожимал плечами, недоумевая. Нервно раскуривал трубку, набивая ее в кармане одним движением большого пальца.

Он рассказал, что, выйдя один в коридор, он ощупью выполз в первую пещеру и в ней, на кладбище царя Ивана, так называл он склад фосфоресцирующих костяков, наткнулся на труп Сиволобчика, погибшего загадочною смертью. Сиволобчик лежал на черепах, вскинувшись навзничь, его лицо было сине, словно сожжено током высокого напряжения, ресницы и брови опалены, слизистая оболочка губ фиолетова и уже гноилась. Так иногда убивает молния. Он обыскал карманы Сиволобчика, в них оказалось: пакет махорки, сломанный перочинный ножичек, новенькая свистулька, должно быть для ребенка, тридцать копеек серебром и гаечный ключ. Товарищ Боб двинулся дальше, отыскивая Кухаренко. И тот лежал с теми же признаками насильственной смерти, и также гнойной фиолетовой лентой обтягивали губы желтый оскал его рта. На груди Кухаренко была приколота записка на немецком языке, которую товарищ Боб принес. Вот она:

«Вы сегодня счастливее нас. Но – до скорого свидания».

Итак, русская экспедиция не только открыта, но иностранцы вывели из ее строя уже двоих участников. И кто знает – быть может, теперь они уже заложили выходы из-под земли и тем обрекли на верную гибель остальных участников.

– Тогда, – рассказывал товарищ Боб, – я решил проверить выход.

Я потушил фонарь и на коленях пополз по коридору, время от времени оглаживая в темноте стены, чтобы не сбиться. Я знал, что пока под руками будут муравленые камни, я на верном пути…

Но свет моего фонарика чуть-чуть не погубил меня. Едва я успел забраться в люк и притворить за собой покрытую патиной дверку – я услышал шаги по коридору, и голос возле самого моего уха сказал по-немецки:

– Значит, они где-то рядом, если с трупа снята записка… Вы поторопились, герр Шпеер, сыграть отбой… Я категорически предлагаю вам возобновить поиски…

В щели дверцы пробился рассеянный фиолетовый свет, я почувствовал боль на руке, как от ожога. От этого дьявольского ожога еще и теперь горят мои руки. На них полопалась кожа, как на лицах наших товарищей. Несомненно – они убиты этими лучами.

Иностранцы прошли к кладбищу царя Ивана, и, когда шум их голосов замолк, я решил еще раз открыть люк. В коридоре было темно, на самом конце его виднелся фиолетовый круг выхода. Видимо, они обложили лучами коридор и во всеоружии ждали нас. Я залез в люк и приготовился ожидать с не меньшим терпением. Я набил трубку, закурил и даже с некоторым комфортом развалился в этом коттедже, величиной с гроб для младенца. Так прошло полчаса. В коридоре было тихо. Немцы ожидали со всем упорством своей нации. И счастье ваше, что вы ничем не обнаружили своего присутствия в подземных ходах! Иначе вас неминуемо постигла бы участь Сиволобчика и Кухаренко…

Я не успел оправиться от волнения, как по коридору опять прошли немцы.

Тот же голос сказал:

– Вы видите, герр Кранц, я был прав… Нам придется на сегодня прекратить поиски и попробовать их завтра.

– Вы плохой немец, дорогой Шпеер, – с досадой отвечал другой голос, – мы должны, наоборот, продолжить их с удвоенной энергией. Но мы переменим нашу позицию. Если русские сегодня найдут библиотеку, они пройдут назад здесь. Мы подождем их у выхода. Тогда мы сумеем поблагодарить их за столь неожиданную помощь.

Голос при этом рассмеялся злым смехом.

Они прошли. Я, не теряя времени, выбрался из своего убежища и ползком направился к вам. Я думаю, что они не переходили через кладбище царя Ивана, иначе они обязательно заметили бы дыру и лом, который торчит в ней, словно верстовой столб. Я загнал его подальше в землю и спустился сюда… Не правда ли, я приношу ужасные сведения… Мы открыты. Иностранцы стерегут выходы смертельными лучами, от которых уже погибли два наших товарища.