В глаза ударил яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь сочную зеленую листву. Над головой весело щебетали птицы, вдалеке слышалось журчание ручья.

– Серый! Серый, ты че, уснул? – звонкий мальчишеский голос заставил Сергея вздрогнуть и обернуться. – Давай, двигай.

Он и правда уснул. Уснул, стоя на узкой тропинке, усеянной хвоей, которая упруго пружинила под ногами. Под вспотевшими ладонями – пластмассовые рукоятки велосипедного руля. Содранная на коленках кожа саднила. Похоже, он совсем недавно упал с велосипеда. Кеды были покрыты толстым слоем уже начавшей подсыхать грязи.

Лицо мальчишки, который обращался к нему, было знакомым. И не только лицо. «Салютовские» джинсы, выцветшая желтая футболка с эмблемой какого-то яхт-клуба на груди, точно такие же, как у самого Сергея, заляпанные грязью кеды… он словно действительно очнулся от глубокого сна, и постепенно проступающая сквозь дремотную дымку реальность медленно, но верно заполняла сознание. Как на квадратике фотобумаги, опущенной в проявитель, постепенно проступает изображение. Перед ним стоял Витька. А в двух шагах позади – Андрюха или просто Дрон, низенький, в стареньких школьных брюках и белой майке, резко контрастирующей с красной, как у индейца, кожей.

В памяти еще сохранилась непонятная, но пугающая ясностью картина – он, уже взрослый мужчина, почти старик, сидит в какой-то машине, льет дождь и вдалеке раздаются раскаты грома. И ему плохо, очень плохо… Тошнота и противный привкус во рту. Но по мере того, как реальность все четче и четче проступала на поверхности сознания, эта картина, наоборот, таяла, расплывалась, и через несколько секунд от нее осталось лишь смутное, оставившее неприятный осадок воспоминание.

Сергей глубоко вздохнул. Он хотел усмехнуться, но мышцы лица будто одеревенели.

– Серег, ты чего? Все нормально? – Витя тревожно посмотрел на друга.

– Да я чего-то и сам не знаю, – выдавил он наконец. Прислонил велосипед к бедру и вытер о штаны мокрые ладони. – Вроде как и правда уснул, прикинь? И как будто взрослым был… Хотя, не помню уже точно.

– Че, на ходу уснул? – спросил Андрей. – Разве так бывает?

Сергей пожал плечами и взялся за руль.

– Бывает. Я в кино каком-то про войну видел. Там солдат один тоже прямо на ходу уснул. Шел, шел, а потом глаза закрыл и бац! Чуть не упал. Только они там все уставшие были, – с сомнением сказал Витя. – Серег, ты че, устал?

– Да нет…

– А я, главное, иду за тобой, потом вижу, ты чего-то остановился. Ну я тебе: Серега, Серега… А ты стоишь, как пень. И ни гу-гу… Я так и подумал – уснул, что ли?

– Не знаю я, – Сергей хотел сплюнуть, но во рту было сухо, как в Сахаре летом. – Говорю же – не помню ничего. Может и уснул.

Андрей хлопнул себя по шее:

– Слушайте, пошли уже, а? Тут комаров видимо-невидимо. Будете тут гадать, уснул – не уснул… Проснулся, и ладно. И вообще, – озабоченно добавил он, глядя на часы, которые подарила на день рождения мать полгода назад, и с которыми он не расставался ни на секунду, – уже обед скоро, надо бы успеть…

– Тебе бы, толстый, только обедать, – насмешливо сказал Витя. – Дай волю, ты из-за стола и не вылезал бы.

– Я не толстый, – важно ответил Андрей. – Я упитанный.

Витя расхохотался. Через мгновение к нему присоединился Сергей. А следом за ним, махнув рукой, засмеялся и сам Андрей. Если бы «толстым» назвал его кто-нибудь в школе, он не раздумывая полез бы в драку. Но эти двое – были его друзьями. Настоящими друзьями. Которые никогда бы не сказали, что он толстяк, со зла, желая обидеть. А шутка есть шутка. Атос и Арамис наверняка тоже потешались над силачом Портосом. Стопудово потешались, просто в книге этого нет. И тому не пришло бы в голову вызывать друзей на дуэль, верно?

– Ну что, – отсмеявшись, сказал Витя. – Пойдем дальше?

Лица у мальчишек стали серьезными. Сергей сорвал травинку и сунул ее в рот, хмуро глядя на теряющуюся среди деревьев тропинку. Андрей прихлопнул еще одного комара, теперь уже на руке, и рассеянно почесал место укуса. Всем видом он показывал, что ему все равно, пойдут они дальше или нет, совершенно все равно. Виктор внимательно посмотрел на друзей. В свои двенадцать он уже неплохо умел читать по лицам. И, глядя на подчеркнуто равнодушные лица ребят, вдруг понял, что они с удовольствием повернули бы назад. Но никто ни за какие коврижки не признается первым в том, что он боится идти дальше. Уж лучше помереть на месте, чем сказать такое вслух.

Он и сам немного побаивался. Но это был страх приятный, что ли. Сродни тому, который осторожненько щекочет нервы, когда, сидя в темноте, где-нибудь в пионерлагере, после отбоя, после того, как вожатые перестанут заглядывать в палаты, слушаешь все эти жуткие истории про Пирожок с ногтем или Красные перчатки. Все сидят, закутавшись в одеяла, и кто-нибудь громким шепотом, тараща невидимые во мраке глаза начинает: «Одна девочка пошла в магазин покупать перчатки. Ей мама сказала, чтобы она купила любые, только не покупала красные». Мороз по коже, сердце замирает от сладкого ужаса и любопытства. Конечно, и ежу понятно, что эти Красные перчатки до добра девочку не доведут. Но что именно они с ней сделают?

Вот и сейчас было похожее чувство. Страшновато? Да, пожалуй. Но ведь нужно узнать, что же там такое?

– Эй, вы что боитесь? – спросил Витя. – Струсили?

– Кто струсил? – Сергей выплюнул травинку. – Уж только не я. Это вон Дрон от страха трясется.

– Чего-о? – Андрей поднял с земли шишку и запустил ею в Сергея.

Тот легко уклонился и хихикнул:

– Мазила! Скажи еще, что ты не испугался!

– Нисколечко, – сказал Андрей. – Просто хочу успеть на обед.

– Может, тогда ты первым и пойдешь?

– Я дороги не знаю.

– Тут и знать ничего не надо – иди себе по тропинке, да никуда не сворачивай.

– А что, сам первым идти боишься? – в свою очередь усмехнулся Андрей.

Сергей, ничего не ответив, сорвал новую травинку. Если уж быть совсем честным, он действительно боялся. Боялся так, что кишки ворочались внизу живота, как клубок змей. Признаваться в этом друзьям он, конечно, не собирался, но себе врать больше не мог. Это был самый настоящий страх, он трусил, как девчонка, и ничего не мог поделать.

Вите с Андрюхой было не понять этого. Они тоже наверняка побаивались, особенно Андрей – вон как озирается. Но то, что чувствовали они, не шло ни в какое сравнение с тем, что сейчас испытывал он. Еще бы! Они приехали сюда первый раз, приехали из города и многого не знали. Только то, что он сумел рассказать, а это семечки. Ерунда. Они восприняли его слова, как обыкновенную детскую страшилку. Но он-то знал, что это не так. Знал, потому что уже был здесь однажды.

Позапрошлым летом, наслушавшись от старших парней, обожавших пугать малышню, жутких рассказов об этом лесе, он с несколькими мальчишками решили собственными глазами посмотреть, что там и как.

Деревня Пески изначально стояла в другом месте. К северу от нынешних Песков, километрах в трех по прямой текла речка Нарова. Полоса леса между речкой и деревней тянулась на юго-запад почти до Чудского озера, на востоке лес снова упирался в ту же Нарову, которая в этом месте делала резкий поворот, уходя почти под прямым углом на север, чтобы через полсотни километров впасть в Псковское водохранилище. У самой излучины до войны и стояла деревня Пескивицы, получившая название из-за широкой песчаной отмели, глубоко вгрызавшейся в Нарову. В засушливые годы отмель чуть ли не полностью преграждала реку, и на другой берег можно было легко переправиться вплавь. Зато в весенние паводки река брала свое, и деревня, стоявшая на небольшом холме, оказывалась отрезанной от основной суши. Несколько раз ее затапливало, но местные жители, промышлявшие рыбной ловлей и иногда потрошением эстонских барж, перевозивших что-нибудь сомнительное и ценное, вроде спирта, переселяться в более безопасное место не спешили.

Так деревня благополучно достояла до сорок третьего года. Весной сорок третьего по деревне прошла рота СС. Немцы вели себя спокойно, почти цивилизованно. Без особого запала они расстреляли председателя рыбколхоза, и убрались восвояси. А через неделю явились эстонские националисты и, пользуясь тем, что мужиков в деревне почти не осталось, отыгрались за все потерянные баржи с грузами. Деревню сожгли дотла, половину жителей перестреляли, сводя личные счеты, которые не могли не появиться за долгие годы соседства. Оставшиеся в живых предпочли бросить насиженное место и ушли от греха подальше за лес, где и заложили новую деревню. Название, естественно, оставили, хотя ничего песчаного поблизости не было.

За несколько послевоенных лет с удивительной скоростью между новой деревней и остатками старой образовалась большая, шириной в километр, полоса топкой болотистой земли. Она проходила прямо посреди леса, словно отрезая полукругом излучину Наровы. В пятидесятых, когда приводили в порядок дороги, и позже – в семидесятых, при строительстве базы отдыха, болота кое-где осушили. Но все равно, добраться до излучины по лесу было почти невозможно. Никому не показалось странным такое стремительное заболачивание леса. Процесс, на который обычно требуются десятки, а порой и сотни лет, здесь завершился меньше чем за четыре года. Неплохая головоломка для ученых, окажись они поблизости. Но в радиусе сорока километров единственными представителями науки были три учителя сельской школы в поселке Зоренка, расположенном в двух часах ходьбы от Песков. Никакого дела до образования болот учителям не было.

О печальной истории деревни Пески частенько любил поговорить дед Сергея. Большую часть таких историй Сергей, разумеется, пропускал мимо углей. Вот рассказы старших пацанов были куда интереснее. От них Сергей узнал о старом кладбище, которое забросили после того, как сгорела деревня. Конечно же, присутствовали в этих рассказах у вечернего костра и вылезающие из могил мертвецы, и призраки, и мальчишки, которые отважились найти это кладбище и пропали навсегда. Обычные истории, от которых ночью по спине бегут мурашки, а утром – разбирает смех. Но одно в этих рассказах было правдой – кладбище существовало. Подтвердила это бабушка Сергея, баба Нина. И подтвердила после того, как Сергей, пристав с расспросами к деду, получил хороший подзатыльник и строгий наказ никогда больше даже не заговаривать на эту тему. Реакция деда Сергея не столько обидела, сколько удивила. Обычно тот чуть ли не расцветал, когда любимый внук проявлял интерес к прошлому этих мест.

Получив свое от деда, Сергей отправился к бабушке, которой задал тот же вопрос. Но и она отделалась лишь невнятным бормотанием. При этом старалась не смотреть в глаза внуку, и боязливо косилась на дверь – не идет ли дед. Исчерпывающей информации Сергей не получил, но уяснил главное – кладбище действительно было, и больше ни к кому из взрослых с этим вопросом лучше не обращаться. Услышав топтание деда в сенях, последнее предупреждение бабушка произнесла четко и внятно.

Все это было настолько не похоже на старичков, как их называл про себя Сергей, что ему, десятилетнему мальчишке, читавшему запоем Стивенсона, Лондона и Буссенара, стало совершенно ясно – старое кладбище окружает какая-то мрачная тайна. Самая настоящая тайна! Что может быть круче? Даже новый велосипед, о котором он тогда мечтал – небесно-голубой «Орленок», большой, почти взрослый велик – не мог сравниться с таким подарком судьбы.

Если он сможет найти это кладбище и разгадать его загадку, будет о чем порассказать осенью Витьке с Андрюхой. Елки-палки, да они умрут от зависти, когда узнают о его приключениях. Быть может, придется столкнуться с каким-нибудь привидением…

От этих мыслей дух захватывало, но делиться ими с кем бы то ни было он не спешил. Нужно было все как следует обдумать, составить план, подготовиться к экспедиции. Ведь это самая настоящая экспедиция. Не на Остров сокровищ, конечно, но тоже ничего себе. А может, и круче – там были обычные пираты, а здесь – призраки.

Сергей осторожно, чтобы не дошло до деда, принялся наводить справки о кладбище. К взрослым он обращаться опасался, помня наказ бабушки, но от ребят смог узнать, что кое-кто из молодежи уже пытался добраться до забытого погоста, но все заканчивалось петлянием по болоту. Причем, один смельчак так и утонул там. Или, в другой версии, не утонул, а добрался до кладбища, где и был съеден заживо мертвецами. Первый вариант казался Сергею более вероятным, но сбрасывать со счетов второй он тоже не спешил.

Подготовка к рейду длилась почти месяц. Для начала нужно было сколотить команду. Отправляться на таинственное кладбище в одиночку не хотелось. Удалось подбить на дело трех ребят, приехавших так же, как и он, на лето из города. Все трое были младше его на год – два, и он чувствовал себя настоящим предводителем команчей. Мудрым и опытным вождем краснокожих.

Первый рейд закончился плачевно. Они без приключений дошли по дороге до базы отдыха, потом свернули в лес, и вскоре обнаружили себя посреди мрачного болота, чуть ли не по пояс увязшими в болотной жиже. С огромным трудом они все-таки выбрались на твердую землю, и не солоно хлебавши вернулись в деревню. Дед, увидев понуро плетущегося по дороге Сергея, с ног до головы покрытого грязью, сразу понял, что к чему. Бенджамена Спока Николай Афанасьевич не читал, и при воспитании внука обычно пользовался проверенным веками средством, после применения которого Сергей некоторое время предпочитал спать на животе.

Сергею было строго-настрого запрещено даже близко подходить к базе отдыха и к лесу вообще. Дед, который обычно бывал невозмутим и хладнокровен во время экзекуций, на этот раз разозлился по-настоящему. Таким Сергей его еще ни разу не видел. Если бы он слушал чуть-чуть внимательнее, он бы уловил в голосе деда помимо злости и кое-что другое. Нечто, очень похожее на страх преступника, долгие годы успешно скрывавшегося от наказания и оказавшегося вдруг на грани разоблачения. Но ремень, гулявший по спине (не сильно, но все же чувствительно), не давал сосредоточиться на таких мелочах.

После экзекуции Сергей успокоился ровно на две недели. Потом он предпринял еще одну попытку. На этот раз все было иначе. Его команда уменьшилась с четырех человек до двух, но зато парень, сохранивший верность идее, был, также как и Сергей, готов идти до победного конца. Вдвоем им удалось прорваться через болото, и выйти на едва заметную тропинку, ведущую в сторону реки. И вот там-то они столкнулись с препятствием, оказавшимся посерьезнее трясины.

Сначала все шло хорошо. Стоило им преодолеть полосу заболоченной земли, лес преобразился. Чахлые елки сменились раскидистыми липами, высокими могучими соснами и густыми зарослями орешника. Пропитанный водой мох тоже исчез. Теперь они ступали по твердой земле, усыпанной пружинящей под ногами хвоей. Несмотря на солнечный день, лучи света с трудом пробивались сквозь кроны, и в лесу царил полумрак. Они словно оказались в огромной пещере, где стенами были шершавые стволы деревьев, а сводом – темно-зеленая листва.

Поначалу все это казалось Сергею очень красивым, загадочным, а потому приятно волнующим. Но буквально через несколько десятков шагов он вдруг понял, что обычные лесные звуки – пение птиц, шорох ветра в ветвях, стрекот насекомых, начали стихать. Сначала смолкли птицы. Только вдалеке раздавался дробный стук дятла, но и он через какое-то время оборвался.

По мере приближения к тому месту, где по расчетам Сергея должно было находиться кладбище, в лесу становилось все тише и темнее, будто они действительно уходили вглубь гигантской пещеры. Даже комары куда-то делись. Тишину нарушали только приглушенные хвоей шаги мальчишек. И шаги эти были уже не столь уверенными, как в начале пути. Звенящая тишина и мрачный зеленоватый сумрак, укутавшие ребят как толстым одеялом, заставляли их сердца биться быстрее. И один и другой были в лесу не первый раз, но такой мертвой тишины им слышать не приходилось. Казалось, лес замер, внимательно следя за непрошенными гостями. И это ощущение, тягостное, давящее, усиливалось с каждым шагом. Мальчишки шли молча, настороженно глядя по сторонам, и каждый про себя уже не раз пожалел, что забрел в этот лес. Выпорхни сейчас из кустов какая-нибудь пичуга, они побежали бы без оглядки.

Но заставила их обратиться в бегство не птица. Сначала до них донесся едва уловимый сладковатый запах гнили. В следующий момент дунул легкий ветерок, и вонь вроде исчезла, но через несколько шагов ударила в нос, уже не оставляя сомнений на свой счет. Мальчики переглянулись, поморщились, но останавливаться не стали, ноги будто сами собой несли их вперед, хотя оба чувствовали, что ничего хорошего их впереди не ожидает. Хорошее просто не может пахнуть так…

Тропинка очередной раз вильнула в сторону, и за поворотом им открылось зрелище, которое, как показалось тогда Сергею, он не забудет никогда.

К стволу дерева была прибита дохлая собака. Обычная дворняга, разве что довольно крупная, размером с немецкую овчарку. Задранные вверх передние лапы были приколочены, задние болтались сантиметрах в двадцати от земли. Под ними темнела лужа запекшейся крови с какими-то крупными сгустками. Это было первое, что бросилось в глаза Сергею. Размеры собаки и огромное количество крови под деревом.

Брюхо у собаки было вспорото от одного бока до другого. Острый нож чуть не рассек позвоночник. Из разреза свисали кишки, облепленные мухами и сосновыми иглами. Пасть была распахнута, между белых клыков свешивался неправдоподобно длинный язык. В ране ползали черви. В шерсти тоже копошилась какая-то гадость.

Но это было еще не самое жуткое. Рядом с потемневшим жгутом кишок из огромной раны торчала голова дохлой черной кошки. Как кенгуренок из сумки матери. Будто кошка проникла подобно паразиту внутрь собаки, а потом захотела выбраться и прогрызла себе выход наружу. Остекленевшие кошачьи глаза уставились прямо на Сергея. На одном из них сидела жирная зеленая муха. Она ползала туда-сюда, из-за чего казалось, что дохлый кот время от времени подмигивает.

Первым не выдержал приятель Сергея. Взвизгнув, он развернулся и понесся по тропинке назад, к болоту. Через мгновение Сергей последовал его примеру. Желание добраться до заброшенного кладбища испарилось без следа.

Бравый вождь краснокожих испугался дохлого пса. Испугался до такой степени, что абсолютно безропотно снес очередную порку и поклялся (совершенно искренне) деду, что и носа его не будет больше в этом лесу. Несколько ночей после этого случая его мучали кошмары, в которых дохлая кошка выбиралась из своего жуткого убежища и пыталась вцепиться когтями ему в лицо.

Но детская память в конце концов выдавила из себя эти воспоминания, и через несколько недель уже казалось, что все произошедшее – было всего лишь сном. А когда закончились каникулы и навалилась школьная жизнь, он перестал вспоминать даже этот сон.

И только через два года, когда на дачу приехали погостить друзья, он вспомнил о заброшенном кладбище. И о той собаке. Он рассказал о своем походе на болото Вите с Андреем, и они подняли его на смех. Для них история была не больше, чем сказочкой, придуманной специально для того, чтобы попугать городских. Здесь, в глухой деревушке, между ними сама собой пролегла эта черта – они были городскими, а Сергей, несмотря на то, что девять месяцев в году жил на соседней с ними улице – деревенским.

Он и сам не знал, хотел ли убедить их в правдивости своего рассказа. Хорошо зная друзей, Сергей понимал, что если они хоть на секунду поверят ему, нового похода за болото не избежать. А оказаться на той тропинке еще раз он не хотел. Но также (а пожалуй, и больше) он не хотел выглядеть в глазах друзей треплом.

В конце концов, Виктор, который был настроен куда скептичнее Андрея, неожиданно для всех сказал:

– А пошли посмотрим. Чего болтать-то? Отведи нас туда, мы сами и поглядим, треплешься ты или нет. Я во всю эту чепуху не верю, сразу говорю. Инопланетяне – еще туда-сюда. Или там снежный человек. Но ожившие мертвецы да призраки – это я в первом классе проходил. Ты бы, Серега, еще про Бабу Ягу тут заливать начал. Может, еще и в Деда Мороза веришь?

Андрей расхохотался так, что начал громко икать, отчего смех разобрал его еще больше. Вслед за ним рассмеялся и Виктор. Сергей же сидел, насупившись, впервые испытывая что-то вроде неприязни к ребятам, с которыми (как он считал) прошел огонь и воду. Но неприязнь эта была вызвана не тем, что они смеялись над ним. А тем, что стало очевидным – от похода за болото ему не отвертеться. И все из-за них. Прежде всего, из-за этого неверующего Фомы – Витьки.

Теперь, стоя посреди тропинки, препираясь с Андреем и видя легкое замешательство приятелей, Сергей почувствовал что-то вроде удовлетворения. Вот так-то, ребятушки, вы тоже боитесь, и тоже не рады, что пришли сюда. А главное – уж теперь-то вряд ли кто-нибудь из вас скажет, что Серега Парамонов трепло. Только как бы не вышло это все боком…

– Ну ладно, чего стоять-то, – сказал Виктор. – Веди уж ты, Серега, не хватало еще заблудиться. Тогда Андрюха точно на свой обед не поспеет. Но если так уж боишься, давай я первым пойду.

– Да кто боится-то? – Сергей проглотил противный комок. – Ничего я не боюсь. Это я так, просто… Чтобы толстый не зазнавался. А то считает себя героем, а остальные типа ссут. Пошли. Только смотрите, я предупредил.

Он снова вытер ладони о штаны и взялся за руль велосипеда. «Орленок» показался ему тяжелее трактора «Беларусь».

Все было, как в прошлый раз. И в то же время, Сергей чувствовал, что что-то едва уловимо изменилось. Если два года назад лес напоминал огромную мрачную пещеру, то теперь… Теперь у него было ощущение, что он спускается в собственную могилу. Запах сырой земли. Вот в чем была причина – в запахе свежевскопанной земли. Будто кто-то перерыл весь лес. И с каждым шагом запах усиливался. Он был не так неприятен, как запах гнили позапрошлым летом, но почему-то тревожил намного больше. В голову сами собой лезли мысли о мертвецах, вылезающих из могил. Сергей пытался отогнать их, но они возвращались с назойливостью обнаглевшей мухи. Картины одна другой страшнее вставали перед глазами. Все эти позеленевшие, полуистлевшие руки, высовывающиеся прямо из-под земли, черепа со свисающими лоскутами сгнившей кожи, глазницы с копошащимися внутри червями… Глупость? Страшилки для детишек? Да, конечно. Но, как говорит бабушка: Николай Чудотворец, пронеси и помилуй! В этом лесу верилось во все, что угодно.

Сергей оглянулся. Друзей было не узнать. Все их веселье куда-то пропало. Лица побледнели, губы плотно сжаты, так, что превратились в тонкие бесцветные ниточки. Глаза смотрели испуганно и как-то отрешенно, словно ребята были под гипнозом. Да и сам Сергей чувствовал себя загипнотизированным. Несмотря на страх, который с каждым пройденным метром все сильнее сжимал горло, остановиться и повернуть назад не мог. Ноги несли его вперед, подчиняясь чьей-то чужой воле. И, как ему казалось, вовсе не доброй.

Первым не выдержал Андрей. Вытирая струящийся по лицу пот, он каким-то не своим голосом сказал:

– Может, не пойдем дальше, а? Не знаю, как у вас, а у меня… У меня поджилки трясутся. Если хотите, считайте меня трусом, но я предлагаю поворачивать обратно.

Эти слова, прозвучавшие в ватной тишине, подобно пушечному выстрелу, привели Сергея в чувство. Его словно окатили ведром ледяной воды. Он замедлил шаг, потом остановился. Неведомая сила по-прежнему влекла его вперед, но теперь он мог сопротивляться ей.

Виктор наткнулся на Сергея, словно шел с закрытыми глазами, недоуменно посмотрел на него и наконец сообразил, кто перед ним.

– Ничего себе, пацаны, – пробормотал он, потирая лоб. – Я как будто уснул. Ничего не понимаю… Вроде как просто что-то тащит вперед. Будто магнитом…

– Со мной то же самое, – сказал Сергей. – В прошлый раз такого не было. Собака была, а этого – нет.

– А далеко до того места, где ты собаку видел? – спросил Андрей, озираясь по сторонам, будто ожидал на каждом дереве увидеть по дохлому псу.

– Давно уже прошли. Знаете, мне кажется, это было что-то вроде предупреждения. Ну, собака… Чтобы дальше никто не ходил. Она как бы отпугивала, что ли. Граница, за которую лучше не заходить.

– А теперь что? – спросил Виктор. – Теперь, типа, можно, да?

– Ну, я не знаю. Только думаю, что если пойдем дальше, может случиться что-то плохое… Вы чувствуете, как воняет землей?

Виктор с Андреем мрачно кивнули. Им тоже не нравился этот запах. Хотя бы потому, что в лесу так пахнуть не должно. Они словно стояли на дне только что вырытой ямы, а не на лесной тропинке.

– Воняет, – сказал Виктор. – И еще как, воняет, блин. Хоть нос зажимай… Ну, и что вы предлагаете? Поворачивать?

Он посмотрел на друзей. Те стояли, понурив головы. Опять вопрос, кому первым записываться в трусы, встал ребром.

Сергей глянул на Андрея и с тоской спросил себя, почему тот молчит. Ведь он только что произнес нужные слова. Но один раз – не считается, это все знают. Он должен повторить эти слова, чтобы они, так сказать, вступили в силу.

«Ну, пожалуйста, ну пусть он скажет, что боится! Пусть скажет, что хочет домой, что должен успеть на этот дурацкий обед. Все, что угодно, только пусть он, наконец, скажет», – повторял про себя Сергей, чуть ли не с мольбой глядя на вспотевшего, раскрасневшегося, будто он все это время бежал в гору, Андрея.

Но Андрей не хуже других знал, что один раз не считается. Когда у него вырвались слова насчет поджилок, он почти не соображал, что говорит. Они сорвались с губ помимо его воли. Это говорил не он, это вопил инстинкт самосохранения. То, что живет в каждом человеке, независимо от возраста, и во многом определяет его поступки, то, что в обычных обстоятельствах сидит глубоко внутри, но зато в критических ситуациях железной рукой хватает за яйца и тащит туда, куда считает нужным. И мужество – это не что иное, как способность разжать эту хватку. Сейчас Андрей искренне надеялся, что сможет это сделать. Он даже прикусил кончик языка, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего.

– Ладно, если никто не хочет обратно, пойдем вперед, – сказал Виктор.

Сергей с трудом подавил вздох разочарования. Андрей же поздравил себя с маленькой победой. Его не посчитают трусом. Во всяком случае, пока.

– Давай, Серега, топай. Только не спеши, надо держаться вместе. Мало ли что… Мне батя рассказывал про всякие ано… аномалии. Типа как бермудский треугольник. Может, здесь то же самое. Прикиньте, вернемся в деревню, а окажется, что там уже лет сто прошло. Или наоборот, выйдем стариками, а там еще даже не стемнело.

– Если выйдем, – хмуро сказал Сергей.

Андрей снова прикусил кончик языка. Во рту почувствовался привкус крови.

– Да ладно тебе, Серый, я шучу, не ссы. Но на всякий случай держитесь рядом. И лучше, если будем всю дорогу разговаривать. Заметили, как только Дрон болтать начал, сразу отпустило? Я ведь вообще ничего не понимал – куда иду, зачем…

– А о чем разговаривать? – Андрей незаметно сплюнул кровь.

– Да о чем угодно. Главное – не молчать. Хоть стихи читайте, но мы должны друг друга слышать. Иначе опять…

Что «опять», Виктор не сказал, но все было ясно и без слов.

Они немного постояли, глядя друг на друга, будто спрашивая, на самом ли деле собираются сделать то, что задумали. Никто не проронил ни слова. Та грань, за которой чувство страха подчиняет себе все остальное, еще не была пройдена. Пока всем хотелось считать себя храбрецами.

Наконец, Сергей молча повернулся и двинулся дальше по тропинке. Виктор с Андреем последовали за ним. Виктор подумал, что они все равно идут молча. Он попытался придумать, о чем можно было бы поговорить, но в голову ничего не приходило. Мозг снова словно затягивало плотным сырым туманом. Мысли путались. Он почувствовал, что опять эта странная сила, влекущая в сторону старого кладбища, берет над ним верх. Но это не казалось ненормальным или пугающим. Наоборот, чем меньше он ей сопротивлялся, тем спокойнее себя чувствовал. Умиротвореннее. Тогда он не знал этого слова, но если бы знал, употребил именно его.

Ощущение было такое, будто он возвращается домой после долгого отсутствия. Домой, где его ждет заслуженный отдых и родные лица. Это было приятно. Очень приятно. Именно поэтому, когда Сергей вдруг нарушил тишину, запев тонким чистым голосом «Капитан, капитан, улыбнитесь», и реальность разбила возникшее чувство вдребезги, Виктор едва не набросился на него с кулаками. Но в следующую секунду будто очнулся от сна. Он шел не домой. Он шел на старое, давно заброшенное кладбище, и все, что его там ждало – покосившиеся кресты и едва заметные холмики, заросшие травой и осокой. Скорее всего… Да, скорее всего.

Песню подхватил Андрей. Голос у него дрожал, в нем появилась хрипотца, которой раньше Виктор не замечал.

Почувствовав поддержку, Сергей запел увереннее. Теперь песня кромсала эту настороженную враждебную тишину в клочья.

И Виктор тоже запел. Запел, потому что неожиданно понял – сейчас это их единственный шанс выбраться из этой передряги живыми. Откуда пришла эта уверенность, он понятия не имел. Будь он взрослым, наверняка попытался бы найти какие-нибудь объяснимые причины, или уговорил себя, что все это лишь разыгравшееся воображение, или еще что-нибудь в этом духе. Словом, включил бы на полную катушку то, что называется здравым смыслом. Пошел бы на поводу у этого крикливого божка всех взрослых, у этого маленького чванливого Наполеона сознательной жизни, который не одного человека, излишне доверявшего ему, довел до личного Ватерлоо. Но в двенадцать лет больше доверяешь чувствам, чем рассудку, а потому совершаешь меньше ошибок.

Теперь над тропинкой летела песенка про капитана, исполняемая на три голоса. И лес, вернее, та сила, которая обитала в нем, и не ожидала подобного поворота событий, отступила. Даже запах сырой земли стал не таким пронзительным. Присутствие этой силы все еще чувствовалось, как ощущается присутствие человека в темной комнате. Но она затаилась, присматриваясь к трем мальчишкам, посмевшим бросить ей вызов, и выжидая подходящего момента для контратаки.

Они отошли от старого кладбища на несколько десятков шагов, когда сила, едва не лишившая их воли, снова дала о себе знать. Да еще как. Это было похоже на удар дубиной по голове. Она набросилась внезапно, жестко и стремительно, как хищник, долго подкарауливавший в засаде добычу и наконец дождавшийся подходящего момента для броска.

Резкий порыв невесть откуда взявшегося ветра наотмашь хлестнул по разгоряченным лицам мальчиков, и бросил им под ноги охапку жухлых листьев. Остро пахнуло землей и прелыми листьями. И вместе с этим запахом накатила тяжелая, сбивающая с ног волна чего-то такого, чему они тогда не могли найти определения. Потом, спустя много лет, они подобрали бы нужные слова – сила, энергия и тому подобные излюбленные словечки доморощенных гуру, – но к тому времени все события этого дня начисто стерлись из памяти, и придумывать названия было попросту нечему.

Андрей охнул и осел на землю, глядя бессмысленными глазами прямо перед собой. Толстый живот судорожно то втягивался, то выпячивался так, что казалось вот-вот лопнет, как мыльный пузырь. Из носа показалась струйка крови. Виктор пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за ствол дерева. Он попытался обернуться и посмотреть, как там ребята, но даже глазные яблоки остались абсолютно неподвижными. Зато желудок выполнял какой-то акробатический этюд, явно намереваясь избавиться от остатков утренней каши. Сергей рухнул на четвереньки, изо рта свесилась ниточка слюны.

Первая волна схлынула, оставив на тропинке троих мальчишек, перепачканных собственной блевотиной и слюной, ошарашенных, не понимающих, что происходит. Виктор все так же стоял, вцепившись в дерево, как утопающий в спасательный круг. Андрей с недоумением смотрел на свои брюки, на которых растекалось темное влажное пятно. Он не заметил, когда успел обмочиться. Сергей по-прежнему стоя на четвереньках, тряс головой, будто только что боднул дерево, и теперь пытался прийти в себя от удара.

– Ребята, что это было? – просипел Виктор.

В ответ Андрей застонал и повалился на бок. Сил сидеть больше не было.

– Серый, ты как?

– Не знаю, – сдавленно сказал Сергей и попытался подняться на ноги. С огромным трудом ему это удалось, и он очумело посмотрел по сторонам. – Вить, а где тропинка?

Виктор огляделся. Тропинки не было. Словно какой-то шутник выдернул ее у них из-под ног, как ковровую дорожку, аккуратно смотал и унес с собой. Они стояли посреди леса, окружавшего их высокой плотной стеной, и было совершенно непонятно, с какой стороны они пришли.

– Блин, ну ни хрена себе… – Виктор не верил своим глазам. – Как же это так, а? Мы разве куда-то сворачивали?

– Не помню. Ничего не помню. Веришь, нет… Вообще ничего не помню.

– Надо уходить отсюда, – сказал Виктор. Он, наконец, заставил себя отпустить дерево, и теперь с недоумением разглядывал заблеванную майку. – Я весь переблевался, блин. Надо валить, пацаны. Это точно какая-то аномалия. Потом еще волосы выпадут. Или зубы…

Снова застонал Андрей. Ему, похоже, досталось больше всех. Сергей с Виктором, пошатываясь, подошли к нему и помогли подняться. Он посмотрел на друзей затуманенным взглядом и громко икнул.

– Андрюха, ты как? Жив? Е мое! У тебя кровь!

Андрей провел рукой по лицу и уставился на ладонь со смешанным выражением страха и удивления.

– Ты не помнишь, с какой стороны мы пришли? Сбились мы, блин, где-то с пути. Тропинки не видно… Не помнишь, мы сворачивали с нее?

Андрей снова икнул. Потом его рука коснулась промежности, взгляд немного прояснился, и мальчик густо покраснел.

– Я, кажется, обоссался, – проговорил он.

– Да хрен с ним! – сказал Сергей. Он нервничал не на шутку. – Отстираешься потом. Куда нам идти, не знаешь?

– Нет. Ты же местный.

– Толку-то! Я в этом лесу не был никогда… Надо подумать.

– Блин, Серега, думай быстрее! Мне кажется, это опять идет, – Виктор втянул носом воздух, наполненный запахом земли.

– Нет, – прохныкал Андрей, – не надо, пожалуйста! Пацаны, побежали отсюда!

– Куда?!

Сергей протянул руку:

– Вон туда. Там, вроде, просвет…

Не тратя больше времени на разговоры, ребята, поддерживая друг друга, побрели туда, где, как показалось Сергею, деревья росли не так плотно. О том чтобы бежать, не могло быть и речи – ноги еле держали, а головы кружились так, будто они только слезли с какой-то сумасшедшей карусели. Хотя за возможность припустить на всех парах каждый из них, не задумываясь, отдал бы душу.

Новый порыв ветра настиг их, когда они уже были в десяти шагах от спасительной опушки. Туча влажных, покрытых грязью и какой-то слизью бурых листьев налетела на мальчиков, как стая взбесившихся птиц.

– Сейчас опять жахнет! – завопил Андрей, делая отчаянную попытку пуститься бегом, но ноги подогнулись, и он рухнул бы на землю, если бы Сергей с Виктором вовремя не подхватили его под руки.

– Не успеем! – крикнул Виктор. – Не успеем, пацаны, держитесь!

И тут Сергей сделал единственное, что мог сделать в эту минуту, единственное, что подсказывала ему интуиция – запел. И это спасло им жизнь. Голос дрожал от страха и напряжения, мотива не было и в помине, – скорее просто выкрикивание рифмованных строчек, – и все же следующий удар оказался не таким сокрушительным. Все трое устояли на ногах, и только у Андрея снова пошла носом кровь. Но он даже не обратил на это внимания. Вторя Сергею, он выкрикивал слова песни с выражением лица и интонациями, с которыми религиозные фанатики исполняют псалмы, столкнувшись с тем, что они считают ересью.

Так, вопя и поддерживая друг друга, они выкатились из леса. И замерли, не веря глазам. Не желая им верить. Впервые в жизни они испытали самое настоящее отчаяние. Темное, мутное, абсолютно беспросветное отчаяние.

То, что они приняли за край леса, оказалось крошечной поляной, шагов десяти в диаметре, окруженной частоколом высохших, почерневших, словно от пожара, сосен. Поляну истертым ковром покрывала грязно-серая жиденькая травка, в проплешинах виднелась черная отливающая ядовитым маслянистым блеском земля. От нее поднимался легкий, еле заметный, парок. В самом центре поляны возвышался небольшой холмик, поросший чем-то вроде лишайника темно-бурого цвета. Лишайник, как осьминог, охватывал длинными мохнатыми щупальцами бугорок земли, а одно из них обвилось вокруг деревянного креста, косо торчащего из холмика.

Пение оборвалось. Мальчики округлившимися глазами смотрели на поляну, перестав даже дышать. Картина, открывшаяся их взору, настолько не вязалась с тем, что они когда-либо видели, что первые несколько секунд они не могли понять, где находятся и как здесь очутились. Они просто стояли на самой границе поляны, не касаясь даже носками кед черной жирной земли, и таращились на покрытую лишайником могилу, чувствуя, как ноги и руки покрываются гусиной кожей.

Сначала никто из них не понял, чем так привлек внимание лишайник. Он просто притягивал взгляд, как притягивает его любое уродство, далеко выходящее за рамки нормы. Было в нем что-то отвратительное, чудовищно неправильное, но в то же время не настолько явное, чтобы сразу это заметить, как, скажем, матерящийся кактус. Мозг никак не мог уложить картинку, получаемую от зрительных нервов, в рамки привычных представлений о мире.

И только когда солнце на секунду выглянуло из-за облаков, залив ярким золотистым светом поляну, и сделав лишайник из темно-бурого рыжим, Сергей взвизгнул, как получившая хорошего пинка собачонка:

– Он шевелится! Мох, мох на могиле шевелится! Что б я сдох, он живой, вы видели? Он шевелится!

Но прошло еще несколько долгих мгновений, прежде чем Виктор произнес фразу, которая подвела своеобразную черту под тем днем. Это были последние слова, которые дошли до сознания мальчиков. Все остальное утонуло во мраке.

– Н-нет, – дрожащими губами сказал Виктор, – это не мох. Это шевелится земля.

Словно в ответ, опутанный лишайником могильный крест чуть накренился, и с холмика скатился крошечный комочек земли.