Метеорологические наблюдения, футшток и ледовой промер. Конец осенних полевых работ

#img_25.jpeg

Еще задолго до того, как «Торос» окончательно принял свой зимовочный вид, нами были начаты экспедиционные гидрографические работы. Продолжительность светлого времени в октябре под 76° северной широты катастрофически убывала с каждым днем. Вместе с тем каждый час приносил утолщение ледового покрова, что в конечном счете невероятно усложняло бы наш промер глубин со льда. Надо было торопиться, чтобы до наступления полярной ночи выжать из остатков светлых дней все возможное.

Для окончания работ по подготовке к зимовке корабля мы выделили только машинную команду и двух матросов. Бытовое обслуживание экспедиции полностью легло на плечи повара, камбузника и буфетчика. Всем этим людям были поручены судовые работы и несение круглосуточной вахтенной службы. Весь остальной состав экспедиции был переключен на гидрографические работы.

По распоряжению из центра, «Торос» был включен в синоптическую сеть Главного управления Северного морского пути, что вынуждало нас проводить метеорологические, наблюдения в определенные часы и передавать их по радио в Бюро погоды четыре раза в сутки. Выполнение этого задания потребовало в первую очередь организации соответствующих наблюдений.

Наша метеорологическая станция расположилась на льду метрах в тридцати от судна. К будкам с приборами вела толстая проволока для предохранения наблюдателя от «плутания» ночью или в пургу. Фиксирование скорости и направления ветра делалось при помощи анемометра Фусса и судового компаса с мостика корабля, ход на который шел непосредственно из коридора, ведущего в кают-компанию. Метеорологическими наблюдателями посменно являлись все гидрографы и штурмана. Надо заметить что любые идентичные по выполнению и длительные по времени наблюдения, к каким должны быть отнесены и метеорологические, лучше всего поручать какому-нибудь одному определенному лицу.

Известно, что всякие определения, не только визуальные, но даже и по приборам, имеют целый ряд ошибок, среди которых довольно значительное место принадлежит так называемым «индивидуальным», т. е. зависящим от особенностей самого наблюдателя. Разные люди по-разному реагируют, например, на различные оттенки цветов, по-разному отмечают моменты времени или делают отсчеты показаний точных приборов и т. п. Абсолютные величины этих ошибок, конечно, очень невелики, но все же они имеются, и с ними необходимо считаться. Если данный вид наблюдений всегда выполняется одним и тем же лицом, то результаты этих наблюдений будут иметь какую-то одну определенную «индивидуальную» ошибку, которая, входя равной величиной во все результаты наблюдений, не будет играть существенного значения. При выполнении наблюдений разными лицами «индивидуальные» ошибки получаются не одинаковыми, что понижает ценность всей суммы наблюдений.

В проводимых нами метеорологических наблюдениях «индивидуальные» ошибки в определении, например, дальности видимости, вида и высоты облачности, характера полярных сияний и т. п. могли достигать даже и очень ощутительных размеров. К сожалению, недостаток в людях в период интенсивных осенних гидрографических работ и трудность выполнения метеонаблюдений в полярную ночь зимой вынудили нас отказаться от выделения отдельного наблюдателя. Вся работа поручалась в порядке очереди техническому составу экспедиции с чередованием наблюдений через пять суток. Каждый наблюдатель был обязан ежесуточно в 1, 7, 13 и 19 часов произвести все наблюдения и составить соответствующие телеграммы для передачи их на остров Диксона. Вахтенная «метеопятидневка» была одной из самых тяжелых нагрузок в период полярной ночи, но ни разу и ни при каких обстоятельствах эти наблюдения не были пропущены.

Следующим циклом наших работ являлись наблюдения за приливо-отливными колебаниями уровня моря. По заданию «Седова» нам предстояло в течение пятнадцати суток через каждые десять минут делать отсчеты уровня воды по специально выставленной рейке. Установка последней особой сложности, вообще, не представляет, но в бухте Ледяной под берегом оказался скалистый грунт, и, для того чтобы рейка была надежно закреплена, пришлось пуститься на некоторое «изобретательство». Рейку через прорубь во льду удалось забить в грунт не более, чем на 15 сантиметров. Для ее укрепления на рейку надели бочку без крышки и с отверстием в днище. В бочку наложили камней и песку, и она, погрузившись на дно, образовала очень прочный и устойчивый фундамент для всей установки. Наблюдатели, делая необходимые отсчеты, постоянно очищали прорубь от намерзания льда; к концу цикла наблюдений по краям проруби от постоянно выбрасываемых кусков льда образовался настолько высокий вал, что рейка оказалась как бы поставленной в глубоком колодце.

Водомерные наблюдения были поручены гидрохимику и лекпому, которые, сменяясь через каждые шесть часов, провели эту несложную, но весьма утомительную работу. Мы совершенно не знали, какими представителями крупного и хищного животного мира населен архипелаг зимой, и поэтому «водомерщики» несли вахту у рейки, вооруженные винчестерами. Конечно, это оружие вносило большую долю бодрости химику и доктору, но, говоря откровенно, им мало кто завидовал, несмотря на то что работа их была гораздо легче, например, ледового промера. Сергей Александрович или Серафим Федорович (наблюдения они вели по очереди) оставался на шесть часов в полукилометре от корабля среди кромешной темноты (свет фонаря «Летучая мышь», конечно, в счет не шел) в незнакомой ледяной пустыне. Если к этому добавить свист пурги и мороз, то станет совершенно понятным, сколько иногда надо иметь выдержки, чтобы сделать даже и очень маленькое и простое дело в Арктике.

Я рекомендовал наблюдателям держать при себе собак, но наши ресурсы и в этом отношении оказались явно недостаточными. Динка, как типичная представительница «южанок», со своей короткой и редкой шерстью, совсем не подходила к роли ночного полярного сторожа; Нерпа и Кривой целыми днями таскали нарты промерных групп, а Дамка, будучи глухонемой от рождения, вместо пользы могла только принести вред, так как являлась хорошей приманкой для голодного медведя.

Таким образом наши наблюдатели остались без всяких союзников по борьбе с «ночными страхами».

В самом конце футшточных наблюдений, когда нас стали особенно донимать пурги, «водомерщиков» иногда подменяли штурмана, не имевшие возможности производить промер, но, в основном, успешному выполнению этих наблюдений мы были обязаны дружному кооперированию работы «химии и медицины». Результат наблюдений дал довольно объемистую тетрадь, испещренную столбцами цифр, которые надо было передать по радио в Управление в Ленинград, чтобы там могли сделать так называемую «срезку» промера «Седова», т. е. отнять от величины каждой измеренной им глубины высоту прилива.

Наш радист прекрасно справился с этой задачей, отстучав на ключе станции ровным счетом 18 000 цифр в два приема.

Работы по ледовому промеру, топографической съемке и триангуляции начались 17 октября. Исходной точкой для этих работ являлся астрономический пункт, определенный в бухте Ледяной астрономом с «Седова». Чтобы не задерживать промера, мы решили выставить по берегам проливов Паландера и Таймырского ряд вех, по которым и засекать точки промера, а привязку самих вех к астропункту отложить до момента выполнения триангуляционных наблюдений.

Отсутствие собачьего транспорта особенно сказалось, когда наши работы распространились за пределы бухты Ледяной. При всем своем желании мы не могли в любую производственную группу выделить более трех человек. Особенно тяжело приходилось тем, кто устанавливал промерные вехи. Они заготовлялись на судне, грузились на легкие нарты, сделанные из лыж, и доставлялись на место силою 2—3 человек. Установка вехи высотою в 5—7 метров с тяжелой топовой фигурой являлась чрезвычайно сложной работой, но все же в течение первых пяти-семи дней работы все необходимые знаки и вехи были установлены в заранее намеченных местах.

С появлением промерных вех промер пролива Паландер пошел полным ходом. Техника этой работы была тоже очень несложна. Вокруг острова Боневи была разбита промерная магистраль с отметкой мест установки створов для промерных галсов через каждый километр. В точках поворота магистрали разбивались веерные створы, т. е. радиально расходящиеся от точки поворота. На промер обычно назначались три человека и… две собаки. По прибытии на место установки промерного створа один из матросов вооружался пешней, четырьмя маленькими флажками и лотовой гирей, прикрепленной к стальному лотлиню длиной ровно в 100 метров. Идя по линии створа, матрос разматывал лотлинь и, отмерив таким образом расстояние в 100 метров, ставил один флажок и шел дальше по линии створа. Второй матрос шел сзади первого на расстоянии 100 метров и, как только подходил к флажку, оставленному первым матросом, останавливал последнего окриком. Натянув втугую лотлинь, первый матрос ставил на льду второй флажок и продолжал движение. Таким образом отмеривалось пять длин лотлиня, т. е. 500 метров, причем второй матрос подбирал со льда флажки, оставленные первым. Через каждые 500 метров во льду пробивалась лунка и измерялась глубина; здесь же третий участник промерной группы — штурман — делал засечки выставленных поберегу вех секстаном. Транспортировка этого прибора, однодневного запаса пищи, запасной пешни и одежды осуществлялась на легоньких нартах Нерпой и Кривым.

Какое все-таки замечательное животное — ездовая собака!

Только в течение первого дня работы наши четвероногие помощники находились в полном недоумении в отношении круга своих обязанностей. Они то порывались броситься вскачь или срывались с места в тот момент, когда техник только принимался за работы с секстаном, то упорно отказывались двигаться вперед, когда вся работа на данной точке была закончена. Уже на второй день промера собаки совершенно ясно поняли свою задачу. Смирно выждав окончания работы техника и укладки секстана и журнала для записей на нарты, они быстрой рысью доставляли свой груз к тому месту, где надо было брать следующую глубину. Так, отмеривая километр за километром, собаки то отставали от идущего впереди матроса, то моментально его нагоняли, видя, что тот начал работу с пешней. Штурману постоянно приходилось соревноваться в быстроте движения с нашей запряжкой, и фактически он тоже не проходил, а пробегал весь галс. Такая организация промерных работ имела производительность, измеряемую пределами возможности для дневного перехода человека по ровному льду. В среднем за день мы проходили с промером около 15 километров. Цифра как будто бы весьма скромная, но, увы, диктуемая именно пределом человеческих возможностей. Пройти 15 километров было нетрудно, но отмерить это же расстояние обратно к кораблю становилось уже достаточно тяжелым. Бывали, правда, примеры, что отдельные группы ухитрялись прошагать в сутки до 40 километров в оба конца, но это было редким исключением. Люди, конечно, шли налегке, так как запас теплой одежды везли на себе собаки. Если бы мы располагали собачьим транспортом в достаточном количестве, то дневные нормы промера как минимум исчислялись бы в 30 километров, но, увы, «пара псов в Арктике не воины».

Топографические работы были начаты с инструментальной съемки острова Боневи в масштабе 1:100 000. Производительность этой работы тоже в значительной степени лимитировалась транспортными возможностями, вернее — их отсутствием. В среднем топографы проходили со съемкой 5—7 километров в день, затрачивая остальное время на переходы к месту работ и возвращение на корабль. Заброска и установка в нескольких местах палаток для ночевки людей не имела особого смысла, так как эта транспортировка отвлекала бы большое число людей опять-таки за счет полевых работ.

Триангуляция пока что ограничивалась только рекогносцировкой местности и транспортировкой и установкой небольших знаков.

В общем все наши работы пока что основывались только на крепости ног участников экспедиции, и эти ноги не выдали, но… очень быстро начала сдавать обувь. И валенки и сапоги, постоянно соприкасаясь с морской солью на льду, приобрели какую-то невероятную гигроскопичность и, несмотря на все наши усилия, не поддавались сушке. Кроме сомнительного удовольствия постоянно находиться во влажной обуви на морозе, мы с грустью убеждались, что наши обувные запасы безусловно не дотянут до прибытия к нам подкрепления на будущий год. Как бы хорошо иметь сейчас на «Торосе» в избытке запас крепких галош, но их не было, и обувная проблема начала вырастать перед нами с самого начала работ. Правда, мы возлагали немалые надежды на хорошие снегопады, которые должны были изолировать от нас морскую соль на льду, но, пока что, обувь таяла буквально на глазах.

Дни быстро сокращались по длительности и еще быстрее пробегали один за другим. Счастье, что еще погода как будто бы вступила с нами в союз и мало мешала работе, но и здесь в конце концов нас поджидали большие затруднения.

Мой коротенький путевой дневник достаточно ясно обрисовывает обстановку наших работ и быта перед наступлением полярной ночи.

20  о к т я б р я. Пасмурный ветреный день с легким снегопадом. Топографы вышли на работу, но через час вернулись из-за невозможности работать. Светлое время уходит, скоро придется прекратить все маршрутные работы, а их впереди еще столько, что для благополучного решения всех поставленных перед экспедицией задач нельзя терять буквально ни минуты.

Сергей Федорович решил «заразить» топографов духом соревнования и с двумя матросами повез промерный знак на материк для установки его на мысе Толстого. Одновременно ревизор, доктор и радист приступили к постройке знака на месте астропункта в бухте Ледяной. Ветер и поземок усилились, но топографы «не выдержали» и тоже ушли на работу.

21  о к т я б р я. Погода улучшилась. В поле ушли топографы, две промерных группы и одна группа для установки знака. На судне боцман заканчивает уборку бегучего такелажа, который частью складывается в трюм, а частью развешивается на вешалах, установленных на льду. Вечером узнали, что зимовщики острова Русского празднуют годовщину своего пребывания на острове и завершения плана работ 1935/36 года. Юбиляры транслировали для нас по радио свой граммофонный концерт. Послали своим соседям поздравление и пожелание дальнейших успехов в работе.

22  о к т я б р я. С утра, как обычно, начались промерные и топографические работы. Промерная группа пошла от мыса Двойного к острову под западным берегом острова Таймыра, названному нами Олений. На этот островок промерщики завезли промерный знак.

С острова Русского пришла телеграмма:

«От всего сердца благодарим дорогих соседей за внимание поздравление отзывчивость и теплое отношение к нам тчк Всегда рады поделиться с вами своим маленьким опытом тчк Заверяем в еще больших достижениях в нашей работе на станции на втором году тчк Желаем вам плодотворной работы, лучших показателей здоровья бодрости тчк С сердечным приветом коллектив зимовщиков полярной станции острова Русского».

Молодцы ребята! Судя по вчерашнему концерту, их праздник вышел неплохим, и я очень доволен, что своим поздравлением «Торос» влил в их дружную семью еще больше бодрости.

23  о к т я б р я. Погода как будто бы заключила с нами союз. Почти все время на небе не видно ни одного облачка. Стоит бодрящий мороз в 10—12° со свежим ветерком. Сегодня пять человек отправлены на промер по веерным галсам от мыса Северного на остров Боневи. Одновременно к этому же мысу повезли тяжелый промерный знак. На этот раз мы явно переборщили. На нартах оказался груз весом не менее 200 килограммов, и нарты выдержали путь только до траверза мыса Толстого. Оба полоза нарты в этом месте с треском лопнули, и весь груз пришлось нести на плечах. Установка знака заняла около трех часов, после чего люди вышли на промер по направлению к бухте Актиния. На протяжении первых пяти километров их пути я видел, что отдельные фигуры, обгоняя одна другую, быстро двигались к острову Таймыру. Дальше черные тонки людей слились в одну группу и скрылись за горизонтом. Наша «запряжка» работает сегодня на возке пресного льда в баню и в промере участия не принимает.

К наступлению темноты, закончив разбивку промерной магистрали по проливу Свердрупа, я вернулся на «Торос». Вое полевые группы одна за другой собрались на корабле, за исключением ушедших с промером к бухте Актиния. С палубы начал доноситься свист ветра в вантах — погода портилась. Над архипелагом опустилась черная ночь. Прождав около часу, мы направили навстречу к задержавшейся группе отряд в шесть человек.

Наблюдавшееся почти каждую ночь северное сияние сегодня, как на зло, отсутствовало; темень была буквально кромешной. Фонари «Летучая мышь» отбрасывали от ног идущих резкие тени. Километрах в пяти, от «Тороса» отряд встретил промерную группу, совершенно обессилевшую от длинного перехода. Матрос и гидрограф еще кое-как могли брести, но сопровождавший их штурман, выбившись окончательно из сил, сидел на льду, опустив голову на грудь, как бы в дремоте. С большим трудом удалось поднять его на ноги и, как расслабленного больного, довести под руки до корабля. Весь инструмент люди, несмотря ни на что, принесли с собой. В общей сложности группа сегодня прошла пешком не менее 40 километров.

Укладываясь спать, я слышал, что ветер в вантах уже не свистел, а был как стая голодных волков.

24  о к т я б р я. Первый шторм за время нашей зимовки. Ветер силою в 7 баллов дует с юго-востока. Топографы пытались выйти на работу, но непогода быстро загнала их обратно на корабль. Сидим по каютам и проверяем и чистим инструменты. Матросы готовят запасные стальные лотлини.

25  о к т я б р я. Шторм достиг силы 10 баллов. Ветер непрерывно ревет, заглушая человеческий голос. Тучи снежной пыли стремительно неслись в воздухе, забиваясь в самые крошечные щели и образуя длинные и твердые сугробы с подветреной стороны любого предмета, стоящего на пути их полета. Вахтенные матросы через каждые полчаса прочищали на палубе ход от кормовых жилых помещений до кубрика. Во льду иногда слышался громкий треск, но подвижек его не замечалось.

Наш красный уголок на время рабочих часов превращается в пошивочную, сапожную и столярную мастерские. Чиним все то, что должна будет пригодиться в будущих маршрутах.

26  о к т я б р я.. Снова замечательная ясная погода с морозом в 14°. Пронесшийся шторм повалил и сломал некоторые наши вехи. К концу дня все было исправлено. Сегодня закончили съемку острова Боневи. Результаты показали, что съемка острова Русского Полярной экспедицией 1900/01 года была выполнена вполне удовлетворительно. На льду образовалось большое количество снежных застругов, что значительно сократило скорость наших переходов.

27  о к т я б р я. Одновременно работают две промерные группы в проливе Паландер. Вечером экспедиция впервые мылась в нашей береговой бане. Жару нагнали столько, что даже самые заядлые «парильщики» еле сползали с полка.

28  о к т я б р я. Боюсь, что промер придется прекратить, несмотря на то, что лед пока достигает толщины только 20 сантиметров и, следовательно, легко поддается пробиванию в нем лунок. Дело останавливается из-за невозможности координировать работу, так как солнце даже в полдень стоит так низко над горизонтом, что почти невозможно увидеть в секстан промерные знаки. Если бы не это досадное обстоятельство, работать можно было бы сколько угодно. Погода прямо замечательная.

29  о к т я б р я. Сегодня решили на прощанье с осенним промером сделать не менее 4 галсов, т. е. пройти с работами километров сорок. Засечки секстаном превращаются в сплошную муку. Руки, несмотря на сравнительно слабый мороз в 15°, страшно мерзнут от постоянного соприкосновения с медными частями прибора, от работы без перчаток. Из-за плохой видимости глаза от напряжения и ветра заволакивает слезами. Зеркало и окуляр секстана все время запотевают, так как прибор долго приходится держать около лица и теплое, дыхание наблюдателя, попадая на холодные поверхности стекол, сейчас же превращается в ледяные иглы.

30  о к т я б р я. Вчера мы твердо решили прекратить промерные работы, а сегодня, узнав, что стоит мертвый штиль, снова добросовестно пошли вымеривать по твердым застругам ледяной покров. Мороз —20°. Пробовали работать в перчатках, но и это не помогает. Пальцы рук буквально сводит от нестерпимой боли, как только они прикасаются к микрометренному винту. Кроме промера ведем только метеорологические и футшточные наблюдения. Ночью около футштока очередной наблюдатель поднял стрельбу, — говорят, что к нему подходил какой-то зверь; в темноте разобрать что-нибудь было трудно, и Сергей Александрович решил на всякий случай «отстреляться». Днем я проверил следы на снегу, но, кроме мелкого пунктира от песцовых лапок и следов одиночного оленя, ничего не обнаружил. Не думаю, чтобы олень осмелился сам подойти к человеку. Повидимому наблюдателя ввел в заблуждение песец, увеличенный в своих размерах либо полярным оптическим искажением, либо… тем страхом, у которого иногда глаза бывают очень велики. Медвежьи следы последний раз я видел у мыса Северного 17 октября; песцов в нашем районе очень много. Эти изящные зверьки настолько смелы, что подходят к самому борту «Тороса» несмотря на присутствие собак.

Прилетел В. М. Махоткин.

31  о к т я б р я. Все маршрутные полевые работы пришлось прекратить до весны. Солнышко еще показывается над горизонтом, но его лучи настолько скупо дарят нас светом, что работать больше уже нельзя.

1  н о я б р я. Закончены футшточные наблюдения. Довольны все, но особенно, конечно, гидрохимик и доктор, почти бессменно отдежурившие у рейки в течение двух недель и не покидавшие своего поста даже в десятибалльный шторм.

Итак, «Торос» серьезно начал укладываться в зимнюю спячку. Наши производственные достижения за время стоянки в бухте Ледяной были весьма скромны — 40 линейных километров топографической съемки, 100 километров промера, 6 выставленных знаков и 15-суточная серия футшточных наблюдений. Однако вся экспедиция была чрезвычайно довольна даже и этими результатами. Мы сделали генеральную проверку своим силам, организации и возможностям и убедились, что именно специальные гидрографические зимовки помогут освоить те отдаленные районы Арктики, где море очищается ст льда на очень короткие периоды, да и то не всякий год.

Наличие собачьего транспорта, не говоря уже об арктическом автотранспорте, конечно, доведет эффективность зимних гидрографических работ до тех размеров, которые будут нам необходимы, чтобы окончательно освоить нашу трассу в ближайшие годы. «Торосу» предстояло еще проверить, как можно будет использовать полярную ночь и что дадут весенние работы до момента вскрытия ото льда моря. Пока что было рано заглядывать вперед, но результаты осенних работ бесспорно вселили в нас уверенность, что наш план безусловно будет выполнен и опыт «Тороса» получит дальнейшее развитие в течение ряда будущих лет.

Пока солнце окончательно не ушло за горизонт, мы, кроме всяких чисто хозяйственных работ, усиленно проводили рекогносцировку тех мест, где предстояло зимой и весной продолжить гидрографические работы. Удивительно хороши лыжные походы по свежевыпавшему снегу в безветреную погоду. С вершин гор открывается чуть подернутая дымкой панорама архипелага, засыпаемого медленно падающим снегом. Тишина не нарушается ничем, кроме вашего дыхания и биения сердца. Иногда начинает казаться, что даже снежинки в своем полете производят какие-то шуршания, но это, конечно, только самообман. Я не могу иначе назвать обстановку осеннего полярного штиля, как только «симфонией тишины». Наверно очень большой процент людей, отдавших свою жизнь Арктике, был захвачен именно этой «симфонией», не передаваемой никакими словами.

Двадцатиградусный мороз чуть пощипывает лицо, но неприятности от этого абсолютно никакой не испытывается. Где-нибудь в Ленинграде или во Владивостоке такой мороз нагоняет чуть ли не панику, а здесь он только подчеркивает величие и красоту застывшей природы. Точно так же, наверно, выглядела наша земля в далекий ледниковый период на заре человечества. Иногда медленно проходят по вершине какого-нибудь острова цепочкой олени. Грациозные животные, покачивая ветвистыми рогами, скрываются за громадными валунами, оставляя после себя дорожку четких следов от копыт.

Присутствие в нашем районе оленей могло послужить чрезвычайно хорошим подспорьем к нашему меню, но, увы, охота на них была сопряжена с такими трудностями, что особенно рассчитывать на них не приходилось. Только очень большой опыт давал возможность лакомиться свежей олениной, а этого опыта у нас, конечно, не было.

В процессе рекогносцировки местности мы расставили на льду вехи для ориентировки во время ночных по ходов и для определения мест зимних гидрологических наблюдений. Судя по рельефу местности, большую часть передвижений надо было осуществлять по льду, так как на берегах, несмотря на их преимущественно сглаженный рельеф, попадалось достаточно много камней, которые, конечно, затрудняют движение нарт.

Незаметно время протекло до кануна празднования годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. По единодушному решению всего экипажа и технического состава, главным распорядителем празднования был избран наш гидрохимик.

В ночь на 7 Ноября электрифицированная звезда, изготовленная в машинном отделении, ярким рубином горела на мостике «Тороса», разукрашенном сигнальными флагами и разноцветными лампочками. Вдоль спардека протянулись красочные плакаты из яркого кумача с лозунгами, написанными матросами и мотористами.

— Да здравствует вождь народов — Великий Сталин!

— Да здравствует XIX годовщина Октября!

— В честь великой годовщины обязуемся провести зимовку образцово.

День 7 Ноября выдался чуть пасмурный и морозный. Мы знали, что во всех городах нашей родины-матери в это время гремела музыка, раздавались звонкие бодрые песни. Кажется, что если внимательно прислушаться, то и сюда, под 76° северной широты,, донесутся эти звуки великих побед и торжества, но нет, тишина нарушается только шелестом флагов на мачтах и скрипом снега под поступью двадцати человек. Впереди колонны плывет плакат с лозунгом наших гидрографов:

«Да здравствует Северный морской путь — жизненный нерв Советской Арктики!»

На берегу состоялся митинг. Ораторов было немного, но речи их были яркими. Они говорили о великих победах, завоеванных трудящимися нашей страны под водительством партии большевиков и великого Сталина, о нашей скромной работе на северной окраине Советского Союза, о том, что работа небольшой группы зимовщиков также послужит на пользу общему делу укрепления страны, общему делу борьбы за торжество коммунизма. Каждая измеренная нами глубина, каждый снятый островок увеличивает в конечном счете наши силы, которые помогут в последнем, решительном бою народам великого Советского Союза одержать быструю и полную победу. Дружным «ура» зимовщики послали пламенный привет нашей великой родине и вождю трудящихся СССР и всего мира товарищу Сталину.

Четким военным шагом колонна вернулась на корабль.

Красный уголок, разукрашенный флагами и плакатами, приятно порадовал демонстрантов обильным, художественно сервированным завтраком, над которым немало потрудились работники нашего камбуза. Исчезли традиционные полярные свитера, ватники и прочие теплые детали костюмов. Все участники праздника явились к столу одетыми в форму, как бы подчеркивая, что по первому зову родины на рукавах у каждого появятся звездочки и весь коллектив безраздельно отдаст себя в полное ее распоряжение. Оживленный завтрак завершился «качанием» ударников корабля и экспедиции.

Когда мы вышли из-за стола, солнце уже далеко ушло за горизонт, но не подумайте, пожалуйста, что наш пир длился с утра до глубокой ночи. Солнышко навестило нас не больше чем на полчаса, и это время прошло, конечно, совсем незаметно. На льду, при свете прожектора, торосовцы показали, что взрослые люди могут веселиться и возиться так же заразительно, как и дети. Если бы кто-нибудь мог посмотреть на нашу «чехарду» или классически построенного «слона» в четыре яруса! А чего стоил «кавалерийский» бой между машинной и палубной командами!

Разошлись спать мы только под «астрономическое» утро.

На другой день наша зимовка была приятно поражена обилием поздравительных телеграмм с Большой земли. Архангельск, Ленинград и Москва, казалось, больше думали и вспоминали о нас, чем мы о них, хотя естественным было бы как раз обратное. Телеграммы редакции газеты «Советский Полярник», ЦК Союза работников Севморпути, Архангельского политотдела, Морского управления и целого ряда других объединений нашей системы были совершенно неожиданны. Во всех приветах с родины выражалась уверенность, что зимовщики дадут отличные показатели работы, — эта уверенность налагала на нас серьезную ответственность, но вместе с тем вливала в коллектив такую живую струю бодрости, что все предстоящие трудности начинали казаться совсем не такими страшными, как о них принято было думать.