„Торос“ выходит из бухты. Еще встреча с Махоткиным. Остров Пилота Махоткина. Сбор отрядов. „Торос“ штурмует льды

#img_36.jpeg

Накануне выхода «Тороса» из бухты Ледяной мы сделали открытие. Виктор Александрович, желая определить девиацию наших компасов после длительной стоянки на зимовке, выставил на берегу специальный створ. Определяя его истинное направление, капитан заметил, что получившаяся у него величина магнитного склонения больше чем на 2° отличалась от данных, полученных в прошлом году астрономом с «Седова». Не доверяя своим вычислениям, Виктор Александрович повторил наблюдения и нашел, что разница в склонении достигла уже 3°. Тогда для проверки этого явления по выставленному створу был установлен на льду компас с пеленгатором, и по нему, через определенные промежутки времени, пеленговали створ. Результаты дали интересную картину. Магнитное склонение в бухте Ледяной изменялось в течение суток настолько значительно и в то же время правильно, что при всех наблюдениях, связанных с компасом, надо было постоянно вводить в его показания различные поправки. Амплитуда склонения не оставалась постоянной изо дня в день, но моменты наступления наибольших отклонений от какой-то средней величины наблюдались всегда утром почти в одно и то же время. К вечеру кривая изменений склонения сглаживалась, приближаясь к прямой линии.

О том, что магнитное склонение имеет свой так называемый суточный ход, было известно очень давно, но величина этого «хода» достигла у нас настолько больших размеров, что не учитывать ее было совершенно невозможно. Наблюдения нам удалось провести в течение 19 суток, и за весь этот период времени не было ни одного дня, чтобы амплитуда изменения склонения была меньше 11/2°. В дни магнитных бурь, о которых мы просили предупреждать нас магнитологов с мыса Челюскина и острова Диксона, суточная амплитуда изменения магнитного склонения достигала у нас 17°. Эта величина была пока что наибольшей из всех наблюдавшихся до сих пор по трассе Северного морского пути.

Открытие Владимира Александровича сняло тяжелый камень с сердец наших гидрологов, которым я никак не хотел простить некоторую неправильность в разбивке промерных створов на рейде «Зари» в апреле. Эти створы выставлялись ими по компасу, и при накладке выполненного уже промера на карту я заметил, что часть промерных галсов шла не строго параллельно между собой. Ошибка была незначительна и не имела никакого значения для общей ценности промера, но впечатление от карты портилось, и я немало «пилил» по этому поводу гидрологов. Сейчас для всех стало совершенно ясным, что, пока прокладывалась промерная магистраль, магнитное склонение несколько раз изменялось и совершенно естественно, что направления промерных галсов никак не могли оставаться строго параллельными.

Оказывается, «пилить» надо было не гидрологов, а меня самого за то, что я не учел возможного присутствия у нас «магнитных каверз». Хорошо, что хоть и с опозданием, но результаты этих «каверз» мы исправили.

Ледовый плен «Тороса» подходил к концу, но пока мы должны были оставаться почти на одном месте. Если бы все участники экспедиции находились на борту, то неделя-другая стоянки существенного значения, конечно, не имела бы, но на экспедиционных работах еще находилось восемь человек с весьма небогатым запасом продовольствия. Это обстоятельство заставляло нас по несколько раз в день подниматься на вершину острова Боневи, чтобы узнать, не начал ли вскрываться ледовый покров архипелага. Увы, кроме двух полыней в Таймырском проливе и на рейде «Зари», пока все оставалось по-старому.

В начале августа толщина льда в нашем районе была от 40 до 70 сантиметров; лед имел большое количество сквозных проталин и глубоких каналов; ходьба по нему была сопряжена с большим риском. Если бы нашим топографам пришлось из-за недостатка продовольствия перебираться на остров Боневи, то очень может быть, что это предприятие и не увенчалось бы успехом. Форсировать этот лед «Торосом», конечно, не имело смысла: мы смогли бы выйти из бухты, но дальнейший путь по архипелагу был закрыт.

30 июля с горы острова Боневи во весь дух примчались два матроса.

— Дым! «Ермак»! Идет, идет сюда, — наперебой рассказывали они радостную весть.

Как бы в подтверждение их слов над Ледяной появился гидросамолет, с которого наша рация приняла привет, посланный В. М. Махоткиным. Через полчаса меня вызвал к радиотелеграфу «Ермак»:

«Здравствуйте. Привет вам от «ермаковцев» и Большой земли. Как у вас обстоят дела со льдом? Мы подошли « острову Герберштейна и встретили непроходимые торосы. Каким путем думаете лучше всего попытаться пройти архипелаг?»

«Торсе» ответил:

«Наш лед имеет максимальную толщину в 70 сантиметров, очень много проталин, нет ни одного тороса или ропака. Лед настолько слаб, что «Торос» своим ходом прошел по бухте Ледяной больше сотни метров. Спускайтесь к югу и идите проливом Матисена. Взаимный сердечный привет».

На гору побежало несколько человек смотреть, как красавец «Ермак» разделается со льдами архипелага, но… ледокол повернул на север и скрылся в направлении к острову Макарова. Утешили себя тем, что раз «Ермак» пошел на север, значит там обстановка лучше.

Тревожила мысль о положении тех, кто сейчас был вне корабля. Западный отряд, работавший на материке, имел у себя в тылу базу геологов в заливе Бирули; в случае катастрофического положения с продовольствием он мог перейти на ее иждивение. С восточной группой, снимавшей остров Таймыр, дело обстояло хуже. С окончанием их запасов единственной возможностью существования являлась охота, но этот вид промысла был не совсем надежным. Гуси уже отрастили свои крылья и, хотя не особенно быстро, но все же улетели от охотника. Сезон «легкой» охоты прекратился. Наш лучший «гусятник» Иван Кузьмич Кошелев пробродил как-то двое суток с ружьем и вернулся только с… подбитой чайкой.

Стирка парусов весной.

7 августа у борта неожиданно появились гидролог и гидрохимик, работавшие в восточной топографической группе. Оба пришли мокрые по пояс.

— Ну, как у вас дела? Почему только двое? Где остальные? — засыпал я их вопросами.

— Все в порядке, Николай Николаевич, работаем; позавчера стали лагерем в 18 километрах от вас, опустился плотный туман. Чтобы не сидеть зря, мы решили проведать «Торос» — по баньке соскучились. Завтра пойдем обратно, а вот вам донесение от Юдова.

— Как лед? Очень трудно итти?

— Лед только и ждет, чтобы развалиться на куски. Откровенно говоря, итти паршиво, а в одиночку и совсем не рекомендуем, ну и «Торосу» шагать тоже еще рановато.

— Ну добре, идите мыться и отдыхать, завтра придумаем, что делать дальше.

Н. С. Юдов сообщал, что работа идет успешно, но объем ее против плана значительно возрос из-за большой изрезанности берегов. В продовольствии отряд пока затруднений не испытывал, но запасы подходят к концу. До полного окончания съемки Таймыра отряд работы не прекратит ни по каким причинам.

Я рассказал товарищам о создавшемся положении. Вызвались добровольцы доставить на плечах продовольствие отряду, так как о движении с нартами не могло быть и, речи. Утром восемь человек отправились в свое рискованное путешествие через пролив Паландера. Ледовый покров был удивительно обманчив. Там, где казалось, что нельзя было ступить, лед совершенно свободно выдерживал тяжелый груз; на некоторых же участках он буквально разъезжался под ногами.

Продовольственный транспорт почти перешел пролив, как вдруг отошедший несколько в сторону третий механик Е. С. Иванов провалился под лед вместе с тяжелым грузом на плечах. К утопающему бросились ближайшие товарищи, но лед стал обламываться под их ногами, когда они были от Иванова еще метрах в 20—25. На мгновение люди застыли от ужаса. Механик пытался сбросить с себя груз, но одной рукой не мог развязать узла; другой он держался за кромку льда. Ясно, что эта борьба долго продолжаться не могла. Брошенный конец веревки до нужного места не достал.

— Держись, Женя! Я сейчас! — закричал гидролог Петр Петрович Рахманов и пополз на животе к Иванову. — Стой! Куда ты, чорт! Все равно не доберешься! Мне уже не поможешь! — запротестовал тонущий, явно теряя силы.

Гидролог продолжал свой путь; за ним поползли матросы. Петр Петрович уже бросил Иванову конец ремня от бинокля. Осторожно, подталкивая друг друга, цепь из распластанных человеческих тел выползла на твердый лед. Только сейчас люди окончательно пришли в себя. Как и всегда бывает в таких случаях, больше всего досталось бедняге Иванову за то, что он чуть не погиб.

— Да что вы, ребята! Хотел обойти вон ту канаву, чтобы меньше в воде брести, ну и… того… искупался. Что же тут особенного? Вот только весь хлеб замочил.

На этом происшествие и закончилось. Продовольственный транспорт был доставлен на мыс Олений острова Таймыра, и отряд через сутки вернулся тем же путем на корабль. Это был наш последний массовый поход на льду. Уже на следующий день количество промоин настолько увеличилось, что совершенно исчезла возможность сообщения даже между кораблем и берегом острова Боневи.

Вечером пришло радио с «Русанова» с сообщением, что он, обогнув с севера остров Русский, подошел к острову Пилота Алексеева, где высадил 6 человек рабочих для «Тороса» и гидрографический отряд в 10 человек для проведения триангуляционного ряда от Таймыра на остров Русский. На борту «Русанова» находился для нас также запас нефти. Пароход сделал попытку пройти в архипелаг, но встретил всюду невзломанный, а местами даже торосистый лед; поэтому он произвел высадку людей на острове Пилота Алексеева.

Затянувшаяся стоянка в бухте Ледяной начала надоедать. Утром 11 августа винт «Тороса» заработал. Началось обычное форсирование льда с нескончаемыми переменами ходов; о лавировке думать еще не приходилось; мы с трудом смогли только дробить канал на ширину нашего корпуса. Сначала дело кое-как шло, но, пройдя кабельтова три, «Торос» встретил такой лед, что при ударе просто отскакивал от него. Пришлось стать на ледовый якорь. Над архипелагом почти все время стоял туман.

Так прошел еще один день. 13 августа утром ко мне в каюту зашел Виктор Александрович.

— Ну, Николай Николаевич, пишем приказ об окончании зимовки. В Паландере начало торосить лед.

— Поздравляю, дорогой. Значит перешагиваем в новый этап работы. Как-то встретит нас эта навигация?

— Мы ее сами постараемся как следует встретить. Корабль у нас — золото, а ребята на нем — лучше и желать нечего. С зимой справились, ну а с летом справиться нам просто по штату положено. Пошли на мостик!

Утро было пасмурное; тянул легкий, сравнительно теплый ветерок. Поперек пролива Паландера выросла гряда торосов высотой с полметра. Лед двигался всей массой; на вершине тороса нет-нет да и отрывалась какая-нибудь льдина и с шумом скатывалась вниз.

— Подождем, пока ледок успокоится, и в путь дорожку, — решил капитан, с любовью оглядывая свой корабль, блиставший свежей окраской и надраенной палубой.

На всем корабле царило оживление, как в большой праздник. Нам предстояли еще большие бои, и к ним коллектив шел с абсолютной уверенностью в победе. Лед продолжал медленно двигаться по проливу, то открывая крошечные полыньи, то нагромождаясь в торосы. Только на следующее утро заработал главный мотор корабля. С невероятным упорством сдавал свои позиции ледяной покров; «Торос» шаг за шагом двигался вперед. После семи часов работы мы обогнули мыс Гнейсовый и вошли в лед пролива Паландера.

— Прощай, Ледяная, голубушка! Спасибо за приют и гостеприимство, — низко поклонился в сторону покинутой бухты старший механик.

— Что, Григорьевич, грустно со своей деревней расставаться? — спросил его один ив штурманов.

— А вы думали как же? Ведь шутка-шуткой, а одиннадцать месяцев я здесь прожил.

— Верно, Григорьевич, правильно говоришь, — подтвердил боцман. — Бухта хорошая, и жили мы в ней хорошо. Помните, Николай Николаевич, я вам на собрании осенью еще говорил, что хорошо зимовать будем. Ведь по-моему вышло.

— По-твоему, боцман. Я зимовкой доволен.

«Торос» проходил траверз бухты Каменистой. Впереди за мысом Северным синела чистая вода. Прошло еще около часа, и наш красавец, рассекая форштевнем изумрудную воду, семиузловым ходом направился к северу. Буквально все, кроме вахтенного механика, находились на палубе, любуясь открытым пространством воды и быстрым движением корабля. Динка, навострив уши, виляла хвостом, как бы разделяя всеобщую радость и оживление.

Результаты весенней охоты.

Арктика, однако, еще не сдалась. К нашему огромному удивлению мы не видели того льда, который покрывал архипелаг зимой; не было и сплошных весенних проталин. Нас окружали неизвестно откуда появившиеся громадные торосы, засыпанные глубоким, не тронутым солнцем снегом. Чистая вода, по которой шел «Торос», оказалась громадной треугольной полыньей, расположенной в пространстве, ограниченном линиями между мысами Скотт-Гансена, Вегой и Северным. Мы быстро обошли ее границы и везде видели только многолетний торосистый лед. Исключение составлял лишь пролив Свердрупа, где сохранился годовалый лед. К его кромке на чистой воде стал «Торос» на первую ночевку навигации 1937 года.

Далеко на горизонте, под островом Герберштейна был виден стоявший на месте «Ермак». Ледокол, повидимому, успел обогнуть остров Русский с севера и теперь выжидал разрежения льдов в южных проливах архипелага.

15 августа с утра над нами закружился легкий разведочный самолет с «Ермака». Пролетая над кораблем, летчик сбросил нам вымпел, но немного не рассчитал и попал в воду. Вымпел с грузом камнем пошел на дно. На запрос по радио «Ермак» ответил, что послали нам комплект газет. Досадно было, что посылка ушла на дно. Граница нашей полыньи оставалась в прежнем положении, и мы до получения возможности двигаться к острову Пилота Алексеева занялись определением и уничтожением девиации компасов. Снова опустился густой туман, лишь изредка прерываемый узкими просветами.

Вдруг в тумане начал слышаться характерный гул самолета.

— Вот это номер! Самолет в воздухе и в такой туман, — искренно удивился Виктор Александрович. — Наверное опять с «Ермака», но куда же его понесло в такую погоду?

Гул мотора самолета усилился, и вдруг мы услышали крик с кормы:

— Вон, вон он! Садится на воду, к нам идет!

Действительно, откуда-то с востока из пелены тумана вынырнул гидроплан и явно шел на посадку в полынью, в которой стал «Торос».

— Да ведь это же Махоткин на «Н-25»! Ну и ну! — и с укоризной и с явным восхищением раздались голоса среди «торосовцев».

— Ну, конечно, Василий Михайлович! Вон и рукой машет. Давайте на лед человека три, он пришвартуется — помочь надо. На камбузе! Горячего кофе приготовить! — распорядился капитан.

Гидроплан подошел к кромке льда, с него бросили матросам конец, и вот среди нас коренастая улыбающаяся фигура Василия Михайловича, пожимающая десятки протянутых к нему рук.

— Здорово, здорово, ребятки! Ну, что же, с окончанием зимовки вас! Николай Николаевич, привет!

— Здравствуйте. Каким же вас ветром в такой туман занесло сюда?

— Нельзя, видите ли, сидеть на базе, коли кораблики во льдах толкаются. Наше дело такое. Туманчик, — чорт его раздери, — плохо с ним. Летишь, и все впустую, в прогалинку иногда что-либо увидишь — тем и живешь. Вот я и вас в «дырочку» увидел, ну как же, думаю, старых знакомых не поздравить с выходом в плавание.

— Спасибо, что навестили. Идемте горячего кофейку вышить, да разрешите и экипажу вашему погреться, а за «птицей» наши ребята посмотрят.

— Сейчас придут, и не пустые, а с подарками. Я ведь из Усть-Таймыра лечу, так мне там в кузов такой рыбы подсыпали… Журавлев наловил сегодня утром и наказал вам сбросить, ну а мы прямо из рук в руки передадим — вернее будет.

В кают-компании Василий Михайлович поделился с нами результатами своих разведочных полетов.

— Ледовое хозяйство нынче неважное. В начале навигации разнесло было, особенно на западе; пароходики до Диксона добежали одним махом, ну а теперь картина изменилась. С севера такого компоту натащило, что чистой водички и сквозь увеличительное стекло не увидишь. Ледоколы что-то захандрили: их как будто бы кто-то держит за хвост. В общем сейчас туго приходится. Ладно, что вы выскочили из Ледяной, дуйте сей час на запад, пока дорожка еще есть.

— Что вы, Василий Михайлович, да у нас еще работы по горло! Топографы по островам бродят, на Алексееве «Русанов» целый десант высадил.

— Прыткие вы, ну а если на вторую зиму застрянете, тогда что?

— Нам застревать не полагается — продовольствие кончается, будем пробиваться, ну а работу тоже ведь не бросишь.

— Конечно, бросать нельзя, но надо так рассчитать, чтобы, как говорят, не влипнуть. Разумная осторожность, знаете, великое дело. Риск хорошая вещь, но всякое рискованное мероприятие должно подкрепляться точным расчетом.

— Эх, Василий Михайлович, вот если бы ваша «птица» не летала в такие туманы как сегодня, то и мы дунули бы сразу домой на запад. Теперь пословицы по-иному звучат: хорошие примеры — заразительны.

Василий Михайлович только рукой махнул.

— Я только посоветовал, а вообще… Ну, спасибо за хлеб-соль. Пора и дальше трогаться. Найдете топографов — привет им передайте. Я тут еще не раз полетаю. Ну, до встречи на… да что там где-то «на» — просто в Москве и с победой!

Самолет оторвался от воды, сделал над нами круг и скрылся в направлении на «Ермак». В. М. Махоткин увозил туда от нас копию с карты, составленной по нашим работам, — первой совершенно достоверной для залива Бирули и проливов Фрама и Свердрупа.

Во второй половине дня туман поднялся, стали видны отдельные острова архипелага. «Ермак» задымил своими трубами и медленно пополз по проливу Матисена на запад. «Торос» тоже снялся с ледового якоря и направился вдоль ледяного барьера полыньи, чтобы найти из нее выход. Этот барьер чуть раздался в районе мыса Веги; на всем остальном протяжении он стоял непреодолимой для нас стеной.

План дальнейших действий «Тороса» был ясен. На востоке нашего района находился топографический отряд Юдова с очень ограниченным запасом продовольствия, на востоке же, на острове Пилота Алексеева находился высаженный с «Русанова» отряд ехавших к нам рабочих, там же на «Русанове» находилось доставленное нам горючее. На западе был только отряд Цыганюка, который имел обильную продовольственную базу в лагере у геологов в заливе Бирули. «Торос» осторожно нащупал кромку торосистого льда и, как говорят, с боем пошел к новым победам. Теперь мы в них были абсолютно уверены. Коллектив экспедиции спаяла полярная ночь, тяжелые походы, радость успехов в работе и, наконец, что самое главное, чувство ответственности за порученное нам дело. Небольшой переход, как и следовало ожидать, был труден. Сплоченность льда изменялась от 6 до 8 баллов, и лишь потому, что лед был мелкобитым, «Торос» проложил себе дорогу. Виктор Александрович управлял своим кораблем, как опытный кавалерист хорошо выезженной лошадью.

У южных берегов острова Пилота Алексеева был дан ряд продолжительных гудков, и скоро на его вершине показались отдельные точки бегущих к нам людей. Наша семья пополнилась шестью крепкими молодыми рабочими, присланными нам на подмогу из Архангельска. Эх, если бы эти молодцы были у нас месяца на четыре раньше! Новых товарищей «торосовцы» встретили по-хозяйски. Осмотрели их одежду, проверили специальность, указали место жилья. Красный уголок вновь превратился в жилое помещение. Кроме наших рабочих на острове Алексеева находился геодезический отряд в 10 человек, посланный сюда Гидрографическим управлением для прокладывания триангуляции через архипелаг к острову Русскому.

Начальник отряда В. В. Орлов был немало смущен той обстановкой, которую он встретил в архипелаге.

— Как мы организуем работу — я себе не представляю, — сетовал он, рассказывая мне о своих перспективах. — Зимой предполагалось, что мы на нашем судне «Папанин» выйдем к вам в подкрепление и за лето осилим нашу триангуляцию к Русскому. Подготовка «Папанина» затянулась на неопределенное время, и нас, десять человек, с одним катером послали на «Русанове» вперед подготовить базис и выполнить рекогносцировку триангуляции. Вот мы и очутились на острове, окруженном таким льдом, где не только на катере, а даже и на «Русанове» нельзя продвинуться ни в какую сторону. Как вы сюда добрались, — не понимаю!

— Добрались просто — напролом через скопления льда и лавировкой по разводьям. Как у вас дела со снабжением и снаряжением?

— Неважно; сборы у нас были короткие, что успели то и захватили. Продовольствия имеем на месяц.

— А как со связью?

— Никак, Николай Николаевич!

— Фу, чорт! Как же можно так людей отправлять!

— Я высказывал такие соображения, но меня заверили, что наш корабль выйдет следом за «Русановым», и, кроме того, мы ведь знали, что вы находитесь тут.

— С продовольствием у нас нехорошо получится. Наши запасы подходят к концу. На «Папанина» рассчитывать нечего. Ледок в этом году свирепый. Радиста у вас тоже нет?

— Нет и радиста.

— Ну, так, значит, и мудрить не будем. Измеряйте на острове базис и считайте, что вы пока находитесь в составе нашей экспедиции. Если пройдет судно «Папанин», перейдете на него и будете выполнять свой план работ; если нет, мы вас возьмем к себе на борт, когда будем уходить, и доставим в Архангельск. Наконец, если разнесет лед, попробуем соединенными усилиями обязательно охватить съемочными работами группу островов Цивольки. Своих ребят предупредите, что мы вас тут замерзать не оставим.

— Есть, так и решим. Только вы уж не отказывайтесь навещать нас почаще. Скажу откровенно, неприветливо здесь как-то быть в положении «робинзонов» с месячным запасом продовольствия. Сегодня услышали ваши гудки, так чуть в пляску не ударились.

— Это вам с непривычки показалось, а в общем архипелаг замечательное место. Вот подождите, туман рассеется, такие красоты откроются, что и уезжать не захотите.

Ободренный В. В. Орлов уехал на берег, а «Торос» пошел на юг по тому самому проливу, который промерил Виктор Александрович зимой со льда. Льда здесь было гораздо меньше. Скоро мы вышли в Таймырский пролив, и, следуя по нему, дошли до предельно малых глубин, милях в двух от мыса Лагерного. Где-то здесь должен был находиться топографический отряд Н. С. Юдова. Спущенная на воду шлюпка доставила на берег смену рабочего состава для отряда. Было часов пять утра. «Торос» периодически подавал гудки, но нигде на берегу не было видно ни души.

Весенние маршруты топографов.

— Ну, что же, надо итти вдоль берега к мысу Лагерному. Там у них разбита палатка и, если отряд уже перешел, очевидно найдем записку с указанием места, где их надо искать.

Четырехвесельная шлюпка с огромным трудом преодолевала стремительное встречное течение, идущее через узость пролива. На том самом месте, где раньше стояла палатка, около нее, чуть дымились остатки костра. Шлюпка с разгона врезалась в прибрежный песок.

Велико было удивление крепко спящих гидрографов, когда я появился в их «спальне».

— Николай Николаевич! Вы какими судьбами?

— Самыми простыми — на «Торосе».

— Ну, на «Торосе» еще не скоро придется ходить. Нет, серьезно, как вы добрались?

— Да уверяю вас, что на судне. Доставил вам смену рабочих, а гидрологов заберу к себе.

Топографы окончательно растерялись. Сергей Александрович выскочил из палатки и, увидев новых рабочих, чуть не принялся щипать себя за нос, чтобы убедиться, что все было не сон.

— Николай Николаевич, мы кончили работу часа 4—5 тому назад. Весь пролив был забит льдом, да и не очищался он ни разу — просто всторосило лед и все. А сейчас — смотрите — чистая вода, шлюпка. Ну и номер! А «Торос» где?

— Стоит за мыском в двух милях отсюда и ждет вас к горячему завтраку.

— Здорово! Петро, сматывай монатки — летнюю гидрологию начнем! — засуетился вконец обрадованный гидрохимик.

Лагерь был свернут в один миг. Надо, впрочем, сказать откровенно, что и груза было не ахти как много. Палатка, четыре спальных мешка, инструменты и совсем немножко банок с мясными консервами. Отряд уже давно питался совсем скромно, чтобы не сказаться в критическом положении в отношении продовольствия.

— Ну рассказывайте, что сделали за это время, — спросил я Н. С. Юдова, когда мы сидели в шлюпке.

— Что тут было — потеха, право! Начали мы съемку с самых восточных окраин нашего района. Местность — ни под какую нашу категорию не подведешь. Залив на заливе. Островок — смотреть не на что по площади, а пока его всю береговую полосу обойдешь — десятки линейных километров получаются. Ну вот, жмем мы со съемкой, вдруг видим — лед взломало и ну уносить из пролива. А у нас на островке продовольствия не больше чем на два дня оставалось — все остальные базы на противоположном берегу пролива. Подхватили инструменты, что успели из снаряжения, и на льдину. И смех, и грех, право! Льдина прочная, плавать хорошо, да только несет ее, чорта, не поперек, а вдоль пролива. Управлять нечем, только рейками и подгребали. Долго плавали, ну все же перебрались. Сейчас вы нас туда и высаживайте, — остров-то мы снимать не кончили. Ну вот, перебрались на другой берег, думали, что это тоже остров: ведь Виктор Александрович зимой с промером прошел по проливу, отделявшему его от Таймыра. Мы помнили только, что глубина этого пролива была полметра в самой узкой части — значит беспокоиться нечего: кончится продовольствие — перейдем пролив вброд и на Таймыр, а там три завезенных вами базы. Продолжаем снимать, а пролива-то так и не нашли. Оказывается, что наш «остров» соединен крошечным песчаным перешейком с Таймыром и по середине перешейка лужа; в ней-то Виктор Александрович зимой случайно и измерил глубину в полметра. Эх, и поиздевался я над Петром Петровичем, — он-то ведь тоже был в промерной группе, сам и глубину мерил. Вот так и шли мы со съемкой до вчерашнего дня. Работать больше приходится по ночам — днем туман стоит.

На планшете Н. С. Юдова вместо одного острова Таймыр был выведен целый лабиринт. Работа была проведена огромная. В тот же день топографический отряд с новым рабочим составом был высажен на мыс Песцовый нового, отсеченного от Таймыра острова, который по единодушному желанию всех «торосовцев» был назван островом Пилота Махоткина.

«Торос» направил свой путь к устью реки Таймыр, где разгружался пароход «Русанов». Таймырский залив в большей части своей площади оказался чистым от льда. Никто из нас не ожидал, что в текущем году эта вода оказалась и первым и последним более или менее значительным пространством, по которому «Торос» мог итти без непрерывных боев со льдом.

Приемка нефти с «Русанова» заняла часов семь, после чего мы вновь перебросили отряд Н. С. Юдова с острова Пилота Махоткина на материк. Топографам надо было еще крепко поработать дней 10—15. Погоды стояли совсем не утешительные. То густой туман, то ветер со снегом. Температура воздуха выше 0° не поднималась. Сведения о распределении льдов были какие-то неопределенные. С одной стороны, суда в рекордно ранний срок прошли пролив Вилькицкого, с другой — с востока и с запада неслись тревожные телеграммы о том, что отдельные корабли бессильны выбраться из дрейфующих льдов. Ледоколы молчали…

— Ну, Виктор Александрович, теперь во всю силу на запад к отряду Цыганюка! По пути заглянем к Орлову и, не задерживаясь, дальше.

Переход был совершен с «боем». «Торос» выходил победителем, но нельзя сказать, чтобы дело обходилось без ран. Ледовая обшивка получила уже не царапины, а глубокие ямы, вырезанные льдом. Нижняя скоба оковки форштевня тронулась с места и повисла как стремя.

Михаила Ивановича мы нашли на входном мысу в залив Бирули Весь район был заснят, и отряд дней пять уже гостил в Бируле. Здесь тоже не обошлось без приключений.

Во время съемки залива Волчьего ледяной покров неожиданно взломало, и отряд оказался отрезанным от теодолита, оставленного на противоположном берегу залива. Дойти до инструмента по берегу — значило потерять двое суток, а отряду предстояло еще пройти со съемкой около сотни километров, имея запас продовольствия на пять суток. Михаил Иванович решил оставить теодолит на месте и взять его, когда придет «Торос». Отряд продолжал съемку; кончив работу, он счел неудобным оставаться на иждивении геологов в заливе Бирули. Решили по льду добраться до корабля. Путешествие прошло благополучно, но в бухте Ледяной топографы увидели только канал, проделанный во льду «Торосом»; само судно уже находилось в это время у острова Пилота Алексеева. Отряд, не имея связи, не знал, что «Торос» вышел из бухты, начав навигацию 1937 года.

Захватив часть продовольствия из нашей бывшей бани, люди прежним путем возвратились в залив Бирули. Здесь мы и нашли своих друзей.

— Ну, а как геологи себя чувствуют?

— Работают, ждут парохода. Дичи они себе наготовили много, но все же, если пароход задержится, придется животы подтянуть.

— Надо помочь ребятам. Виктор Александрович, давайте еще подкинем чего-нибудь Левскому. Что-то со льдом и движением кораблей невесело идет дело, как бы не уморить «слюдяных» исследователей.

«Торос» вошел в залив Бирули и выгрузил отряду геологов еще месячный запас продовольствия. Большего дать мы не могли, ибо трюмы «Тороса» почти опустели. Напролом через проливы Фрама и Зари мы подошли к мысу Лагерному в Таймырском проливе с запада и, приняв на борт отряд Юдова, доставили его на Таймыр. Объединив топографов в большой отряд, мы решили одним «ударом» закончить всю нашу съемку.

„Торос“ во льдах у мыса Иванова на пути в Архангельск.

Настал сентябрь. Количество льда в архипелаге росло не по дням, а по часам. Непрестанный северо-западный ветер гнал к нам такие нагромождения торосов, что движение корабля было почти полностью парализовано. Температура воздуха все время стояла ниже 0°; отдельные пространства чистой воды между битым льдом замерзли. С моря приходили тревожные вести. Ни один корабль, находившийся в зоне льдов, не мог двигаться самостоятельно; ледоколы пассивно дрейфовали. С «Седова» и «Малыгина» пришло распоряжение принять все меры к тому, чтобы снять отряд Орлова с острова Пилота Алексеева и выйти из архипелага на запад. Оба эти корабля, израсходовав весь свой запас угля, дрейфовали со льдом в море Лаптевых. «Папанин» получил приказ от штаба проводки судов в Западном Арктическом секторе прекратить гидрографические работы и крейсировать вдоль кромки льдов, сообщая ее положение. Не хотелось верить, что навигация 1937 года оказалась сорванной, но картина была более чем безнадежна.

В проливе Паландера, когда «Торос» двигался к топографическим отрядом на острове Таймыре, кораблю пришлось выдержать первое серьезное испытание. Пролив был покрыт сравнительно ровным сплошным льдом толщиной сантиметров в 30—40. «Торос» пересек пролив, сделав канал во льду, и, возвращаясь по старому следу обратно, попал в первое серьезное сжатие. Кромки канала сошлись, и лед начал давить корабль с такой силой, что он буквально застонал. Сжатие шло толчками, и в момент наибольших напоров «Торос» трещал, вздрагивая всем корпусом. Мы молча смотрели на эту борьбу стихийных сил природы с сооружением человеческих рук. Мы имели несчастье попасть в самое неблагоприятное из всех возможных положений в этом сжатии. Сходящиеся кромки льда не имели между собой ни единой битой льдинки, из которых могла бы образоваться под бортами «ледяная подушка», игравшая роль кранца. Борта принимали на себя давление острых краев льда в таком месте, где корпус имеет почти прямые обводы, и судно не выжималось, а давилось льдом так, как если бы его сжимали в гигантских слесарных тисках. Сжатие длилось несколько минут, но и их было достаточно, чтобы вдоль бортов судна остались глубокие следы от этих ледовых объятий. «Торос» уцелел, но течь, полученная им еще раньше, заметно увеличилась. Борьба закончилась в нашу пользу. Мы продолжали свой путь, намереваясь добраться до острова Пилота Алексеева и снять находившихся на нем людей.

На этом коротком пути сжатие повторилось у островов Скалистых, но здесь мы имели дело уже не с ледяными полями, а с битыми торосами. Корабль сильно накренило на борт и стало приподнимать вверх, — это было не страшно. Операция по съемке людей с острова Пилота Алексеева заняла не больше двух часов, а путь к ним, всего 20 миль, потребовал почти пяти суток.

Непрерывно шел снег. Холодно было так, что мы снова залезли в меховую одежду.

На обратном пути от острова Пилота Алексеева мы нашли к северу от Моисеева крошечный каменистый островок, лежащий на основном пути кораблей, идущих через пролив Матисена к западным берегам Таймыра. Эта куча камней показалась мне сначала просто рифом, и только после того, как Виктор Александрович подробно рассмотрел опасность с мачты, мы убедились, что островок имеет местами и песчаную поверхность.

В ночь с 5 на 6 сентября экспедиция, закончив все свои плановые работы в южной части архипелага Норденшельда, решила начать движение на запад. В слепящей пурге Виктор Александрович вел свой корабль с населением в 49 человек.

Пассажиры размещались в красном уголке. Оттуда доносились взрывы смеха, споры, звуки гармонии. Год зимовки крепил уверенность коллектива в своих силах, и это не было зазнайством. Предстоящий путь через все Карское море, забитое тяжелыми льдами, понимался всеми, как чрезвычайно тяжелое испытание. Коллектив знал, что, в то время как «Торос» взял курс на запад, буквально ни одно судно самостоятельно не двигалось в ледовой зоне Карского моря. Из многочисленных телеграмм, проносившихся в эфире, нам было известно, что ли один ледокол в данное время не в состоянии притти к нам на помощь и что в Архангельск мы должны до вести «Торос» только своими силами.