Когда рядом начинали стрелять, мы с Серёгой бросались к матери, хотя она и была без оружия. В войну мать стала для нас не только матерью, но и отцом. И мы видели, что мать помогает партизанам, а значит, воюет с фашистами.

У партизан были топографические карты, на иных картах были отмечены даже тропы. И всё же никакая карта не могла в нашей местности заменить проводника. Не все тропы и дома были на картах. Партизаны чаще всего были вынуждены ходить по ночам сложными, окольными путями. Днём можно было попасть в засаду, наскочить на карателей. Многие дороги оставались опасными и ночью.

Мать выросла среди рыбаков и охотников, не боялась воды и леса, ходила на болото за ягодами. И теперь она, это понимал даже я, стала надёжным проводником. У неё были свои переходы, свои лазы. Однажды мать сказала мне, что стала хорошо видеть в ночной темноте.

Ходила мать быстро, я всегда за ней едва поспевал. Я догадывался, что и партизан мать водит так же быстро.

Как-то мать рассказала, что ещё совсем маленькой попала на мшары и чуть не утонула.

— Страшно было, да? — испуганно спросил Серёга.

— Бывает и пострашнее… — ответила мать.

Я понял, о чём мать хотела сказать. Ошибись она теперь, ошибка могла бы стоить очень дорого… Погибла бы сама, погибли бы партизаны, мы остались бы сиротами…

Чуть свет в деревню ворвались немецкие егеря. Подбежав к окну, я увидел, что посреди нашего огорода поставлен пулемёт, и пулемётчик бьёт в сторону озера. Я перебежал к другому окну, чтобы увидеть, в кого он стреляет. Мать и братишка оказались рядом. И тут я увидел егеря с карабином. Разгорячённый боем, он лёг между двух яблонь, отстегнул фляжку, отвинтил пластмассовую крышку, жадно выпил из горлышка. Он тоже увидел нас, сорвал с плеча карабин.

— Ложись! — завопила мать и толкнула одной рукой меня, другой — брата.

Брякнулись об пол… С сухим звоном, как лёд, посыпались осколки стекла. Дохнуло холодом и запахом гари.

Лишь когда палить перестали, мать осмелилась закрыть разбитое окно подушкой…

Даже рыбы не стало. Каждый день — бой, на озеро не покажешься. Есть стало почти нечего. Но доилась корова. Половину молока мы относили Огурцовым, поселившимся в доме Антипа Бородатого. Корову у них увели каратели, когда жгли постройку.

По весне партизаны стали приходить чаще. Мать брала палку-посох, надевала отцовские сапоги, вела партизан. Самыми безопасными мать считала тропинки, проложенные по озёрным берегам, и лесные тропы. Мать уходила, а мы с Серёгой забирались на печь и ждали, когда она вернётся…

Во время перестрелки выбило стекло в другом окне. Мы даже толком не испугались. Но стало страшно, когда я выбежал на крыльцо: по полям, на которых сошёл почти весь снег, шли цепь за цепью каратели.

Я вернулся, рассказал матери о том, что видел.

— Опять облава. — Мать покачала головою.

И вдруг к дому подъехали сани с тяжелоранеными партизанами. В дом вбежал подводчик, перепуганный молодой парень.

— Где наши? В Усадине? В Носовой Горе?

— В лес тебе надо, — насупилась мать. — Вокруг каратели, не видишь, что ли?

— Вижу. Под берегом попробую…

— И не пробуй. Закрайки. Одна дорога осталась: наискосок через озеро. Сама поведу.

Мать действовала быстро и решительно. Взяла коня под уздцы, повела. Сани легко скользили по влажной земле. Из окна мне было не видно, как партизаны и мать перебрались через закраек, но вскоре сани уже катились по голубоватому подтаявшему льду, конь шёл спорой рысью, мать бежала рядом. Подводчик едва поспевал за санями, резко натягивал вожжи. И вдруг лёд просел под матерью, и не держись она за узду, тотчас ушла бы в воду. И тут я увидел, что она сама выпустила повод, по плечи ушла под лёд. Понял: не сделай мать этого, сани с тяжелоранеными тоже провалились бы…

Сани прошли рядом с матерью. Подводчик плашмя лёг на лёд, протянул маме приклад карабина…

Серёга тоже всё видел, заплакал от ужаса. Вдвоём, забыв об опасности, мы бросились к озеру… Сани поднимались на противоположный берег, к нам бежала мокрая и перепуганная мать.

В первый раз мать легла вместе со мной и Серёгой на печи. Всю ночь она металась в жару. Утром рассказала, что видела во сне, как сани уходят под лёд, чуть не сошла с ума.

— Неправильный сон, — успокоил маму Серёга.