Просто так 'гостеприимную' Францию нам покинуть не удалось. Неожиданно, нас всех остановили на таможенном терминале в аэропорту и стали тщательно обыскивать. Начали с меня, буквально всю, ощупав и заставив раздеться. Вывалили, перерыли все вещи, а затем вспороли обшивку чемодана. Затем принялись потрошить остальную группу, вскрывая багаж, разбирая инструменты, вплоть до откровенной порчи — разрезая барабаны и чехлы инструментов. Некоторое время недоумевая я, наконец поняла причину такого поведения таможни и задав несколько вопросов работникам авиалиний — подозвала одного из сопровождающих меня сотрудников.

Дав распоряжение пригласить сюда посла и позвонить по данным мной номерам телефона — сотрудникам СМИ, я наотрез отказалась покидать здание аэропорта после окончания 'досмотра'. На настоятельные требования руководства аэропорта, погрузиться в свой самолёт и валить в свой СССР, ласково предложила применить ко мне силу. Бессильные в данной ситуации, они не нашли ничего лучшего, как вызвали полицию.

Приехавшие полицейские почесали голову и развели руками. Срок пребывания нас на территории Франции ещё не истёк, нарушений мы не имеем, повода задерживать нас, у них нет. Насильно погрузить в самолёт? Такого им и в голову не может прийти, так как они полиция, а не то, что о них подумали работники аэропорта…

Дирижёр нервничал, музыканты шумели — выражая своё возмущение, а я сидела и болтала с Вероникой, обсуждая особо интересные перлы, выдаваемые нашим дирижёром. Он такой у нас затейник.

Я совсем не волновалась, постепенно заражая своим спокойствием окружающих, что они совсем осмелели, и остервенело, наезжали на работников аэропорта. А те уже были не рады, связавшись с нашей группой. Наконец начала прибывать 'кавалерия'.

Первыми прибыли репортёры. Сразу начали сверкать вспышками, затем вычленив меня — сидящую в уголке, засыпали вопросами. Ну, вот тут я себя проявила со всей силой своей стервозности. Заламывая руки, и чуть ли не рыдая в голос, рассказывала душещипательную историю о злодействе и садизме местного руководства аэропорта и таможни — в общем, и некоторых её сотрудников — в частности. Не забывая при этом показывать на них пальцем. Как тренированные собаки по команде 'фас', журналисты кидались на указанную жертву и начинали рвать её на лоскуты своими вопросами.

На этом дело не закончилось. Не смотря на то, что позвонили всего в две газеты, через полчаса после прибытия сотрудников этих изданий, прибыла тяжёлая артиллерия — масс-медиа. Быстро рассредоточившись, расставив софиты, они начали вести репортаж 'с места событий'. Тут уже мне пришлось проявить весь свой артистизм, играя на камеру и стараться избегать повторов. Особенно всех впечатлило, когда я пустила слезу и прерывающимся голосом прошептала глядя в камеру:

— Прощай Франция, я так тебя полюбила…

Ещё через полчаса прибыл посол — собственной персоной в окружении юристов и тут же перед камерами заявил протест правительству Франции, с последующим официальным вручения ноты. Выражения были самые страшные, главное, заявленные ровным, похоронным голосом — жестокое обращение, бесчеловечная жестокость, огромные суммы ущерба, невозместимые потери… И про меня — бесценное достояние государства, жемчужина России, невинный цветок русского народа, юная Богиня, волшебный голос коммунизма… Брр-р…

Под конец этой речи, примчался какой-то дяденька из правительства Франции и попытался мирно разрулить ситуацию. Посол, тоже не дурак, упёрся — стараясь загрузить по максимуму. Незаметно, подключилась я, тоже пытаясь что-то поиметь с этого, постепенно увеличивая сумму ущерба причинённого моей группе. Ещё через полчаса, француз сдался, принял от меня заявление, такое же заявление принял полицейский и ещё пачку заявлений написали все остальные из нашей группы.

Когда мы уже грузились в самолёт, посол, так чтобы никто не заметил, показал большой палец и подмигнул, одобряя мои действия. А что? Я знаю, что я молодец.

Начальник таможни стоял рядом с начальником аэропорта и с грустью смотрели нам вслед. Наверное, у них было плохое настроение. В отличие от меня. У меня было оно просто замечательным.

***

Москва снова нас встретила солнцем. Из всей нашей компании, трезвыми оставались только мы с Вероникой. Даже девочки-музыканты и мои из бэк-вокала, наклюкались в зюзю. Так как самолёт был целиком предоставлен нам, то ограничения на алкоголь были забыты. Каждый из группы неоднократно успел, признался мне в любви, и половина пообещали жениться. А мы с Вероникой тихонько угорали от смеха, поглощая соки и сладости, которыми нас обеспечивали милые стюардессы. Но надо сказать, что все хоть и были изрядно пьяные, вели себя достойно и беспорядков не нарушали.

При расставании, дирижёр, взял с меня клятвенное обещание, на следующие гастроли брать только их. Я обещала — и под радостный вопль группы, поехала домой.

***

На следующий день, я была уже на занятиях в Щуке, ректор жизнерадостно приветствовал меня, спросил о самочувствии и убежал. Однокурсники тоже встретили тепло, засыпав вопросами. Отвечала, что всё прекрасно, хорошо съездила. Новости из Франции о моих гастролях ещё не попали на местные полосы газет, только раз промелькнуло, что я даю там концерты, без подробностей. Двум особо близким подругам подарила по флакону духов и через полчаса вся Щука пахла ароматами парижских парфюмеров. Правильно, делиться надо. Так прошёл день. На следующий день, когда я снова делала вид, что учусь, в аудиторию ворвался Борис Евгеньевич и с порога завопил, напугав таких же дремавших на занятиях студентов:

— Богиня, хватит спать! Быстро ко мне. Бегом, бегом! — и убежал.

Недоумённо пожав плечами, на вопросительные и удивлённые взгляды преподавателя и студентов, пошла в сторону выхода. В спину донеслось:

— И что это сейчас было? Борис Евгеньевич сам на себя не похож.

Поднявшись к ректору, я зашла в кабинет, а ректор с большими глазами показал на телефонную трубку, лежащую на столе. Пожав плечами, я подняла её и сказала:

— Алё?

Через некоторое время, раздался голос с характерными интонациями:

— Здравствуй дочка. Ты чего это в гости не заходишь? Я там машину к тебе отправил, приезжай, у меня чай есть хороший. Из Китая товарищи прислали…

Когда я выходила из кабинета, Борис Евгеньевич продолжал смотреть на меня большими глазами. Эх, Леонид Ильич, всю романтику убил.

***

Встречающий в Кремле сотрудник, сопроводил меня к Ильичу в приёмную, а там меня уже принял секретарь. Вежливо поздоровался, заглянул в кабинет и пригласил войти.

Ильич встретил меня сидя за столом. Сбоку, на большом кресле пристроился ещё один усатый дяденька. Оба смотрели на меня с большим интересом. Решив подстраховаться, пролепетала:

— Вызывали, Леонид Ильич?

Он, и присутствующий тут человек — по виду немного старше Ильича, оглушительно расхохотались. И что смешного я сейчас сказала?

— Нет, ну ты слыхал, Николай Михайлович? — и передразнил пискляво, — 'Вызывали, Леонид Ильич?'. Да, представь себе, вызывал. Познакомься, со своим начальником — Шверник, Николай Михайлович.

Я посмотрела, склонив немного голову к плечу на мужчину и вежливо кивнула. Тот тоже кивнул и усмехнулся.

— Ну что, Николай Михайлович, посмотрел на эту непоседу? Вот такая она — Богиня! А ты чего стоишь? Присаживайся ближе за стол, сейчас чай принесут. Ты смогла меня снова удивить, дочка. Да и не только меня, вон Николай Михайлович тоже сильно удивился, когда ему подали на стол справку, что ты у них внештатным сотрудником значишься. Хотя, может быть так, что он мне тут свистит, вроде как ничего не знает. Что скажешь, Николай Михайлович? Молчит жук — значит, врет, что не в курсе.

Леонид Ильич немного повозился в кресле и продолжил:

— Так вот, Николай Михайлович тебе безмерно благодарен, хоть вида не показывает. Уверен, у него ещё будет возможность выразить тебе свою благодарность, в более материальном виде. Тут некоторые товарищи настаивали на реорганизации его конторы. Вроде как не нужна она, ресурсов много жрёт, деньги им зря платят, ну и всё такое. И я — тоже молодец, не разобравшись, едва не повёлся на их аргументы. Хорошо тут всплыло, что ты в его ведомстве служишь. Это было для этих товарищей как удар кирпичом по голове, да и я тогда поглубже вник в предлагаемый проект. События во Франции, твоя пресс-конференция в эфире, ажиотаж и интерес к СССР — в хорошем смысле. Это доказательство того, что Партия не спит, Партия работает и КПК держит руку на пульсе. Вот в таком ключе.

Я сидела, вся такая скромная, сжав колени, хлопала ресницами, потупив глаза. Ильич снова переглянулся с Шверником и улыбнулся.

— Хорошо поработала дочка, хвалю. Те же самые люди, очень желали с тобой побеседовать, но быстро это самое желание потеряли. На долго, надеюсь. Рационализаторы, хреновы. А, вот чай несут, угощайся…

Через некоторое время, прихлёбывая ароматный чай, продолжил:

— Ты, наверное, не в курсе, что сейчас во Франции творится?

— Нет, — отрицательно покачала я головой.

— Ну да, это и понятно. В прессу пока не просочилось, а тебе узнать неоткуда было. Рассказываю. Выступила ты там очень хорошо, популярность — как мне доложили, просто бешенная. И растёт всё сильнее, местные СМИ стараются, рейтинги зарабатывают. По телевидению только твои концерты и крутят, зарубежные компании за записи огромные деньги предлагают, до драк доходит. После того, как ты очень виртуозно раздула скандал… Не отрицай. Именно — устроила скандал, там посол у нас совсем не дурак. Быстро всё понял и поддержал. И при этом ты умело, задействовав все нужные рычаги — в прессе и местных масс-медиа, запустила маховик возмущения в массах. Как только сообразила? Ладно, не суть. По СМИ прокатилась серия репортажей, в которых главный акцент делался на следующее — обидели нашу горячо любимую певицу, которая больше никогда не вернётся во Францию. Да, очень умело ты на этом сыграла, я сам смотрел — чуть не прослезился. Это же надо — 'прощай любимая Франция, я никогда тебя больше не увижу…'. И слёзы. Не знал бы тебя лично — поверил. Главное, прозвучал вопрос — кто в этом виноват? И ответ был найден — разумеется, это правительство. Ещё звучат вслух такие вопросы — почему неблагодарное правительство ударило по руке дружбы, которую протянуло СССР нашей Франции? И нужно ли Франции такое правительство? Вопросы пока остаются без ответа. Но эти ответы начали усиленно искать. Как это ни смешно, инициатива одного никчёмного идиота из таможни, поставила страну на грань революции. Удивлена? Так вот, прямо именно сейчас, толпа парижан, примерно в сто пятьдесят тысяч человек — в основном твоих фанатов, осадила дом правительства Франции. Шумят, ругаются, песни твои распевают. Плакаты с твоими портретами. Там эфир кипит с репортажами и твоими выступлениями.

— Странно, — недоумённо, произнесла я.

— Что странно? — переспросил Ильич.

— Я не рассчитывала на такую сильную реакцию. Видимо, где-то просчиталась, чего-то не учла. Или это было спровоцировано, кто-то помог — простимулировав ситуацию извне.

Ильич переглянулись со Шверником, потом Брежнев, ухмыльнувшись, спросил:

— А ты вроде, как и не причём?

В ответ я просто пожала плечами, и буркнула:

— А зачем они мой чемодан порезали…

Смеялись они оба долго, потом Леонид Ильич улыбаясь, сказал:

— Да-да, задолжали они тебе ужасно много. Да, слушал твоё интервью этим борзописцам. Хорошо говорила, с достоинством. Особенно мне понравилось про 'богатство гражданина СССР'. В том, что за его спиной, и армия и вся сила СССР. Хорошо сказано, веско и политически правильно. Мы тут с товарищами подумали и решили сделать это основным политическим курсом нашего государства. А то как-то за политическими дебатами и спорами, стало забываться, что государство — это не просто механизм, но и его люди. Сила государства должна чувствоваться за каждым гражданином и все должны это знать. Придется, конечно, многое пересмотреть, но мы с этим справимся. Так что, твоё выступление там — пойдёт и у нас в эфир. Лишнее отрежем — нужное покажем. Пусть видят, знают — и гордятся. Грамотно отвечала и красиво, хвалю. За это тебя ждёт правительственная награда, какая — не скажу, сюрприз будет.

Закурив сигарету, проворчал:

— Их премьер-министр связался с нашим послом, слёзно умоляет отправить тебя к ним. Немного поупираемся — вроде как опасаемся за твою безопасность, но потом согласимся. Они официально принесут тебе извинения за инцидент и прилюдно наградят. Чем не знаю, но надеюсь, хорошо наградят. Ещё мы под это дело, отжали у них некоторые торговые льготы. Так что, ты своими делами принесла не шуточные деньги в масштабах страны. Это стоит особой награды, какой — тоже не скажу, потом узнаешь. А теперь, к делу! Ты, когда будешь готова вылететь во Францию?

— Да хоть сейчас. Только в составе той же группы. Наверняка нужно будет дать концерт. А там люди под меня сыгранные. И инструмент нужен новый многим. Шутки шутками, но попортили нам много инвентаря и инструментов.

— Не вижу препятствий, все вопросы уже решены, — кивнул он, — Мы это предвидели и соответствующие распоряжения отданы. Тебе домой надо заскочить?

— Да, вещи собрать и… чёрт. Чемодан, — я тяжело вздохнула.

— Что, действительно сильно порезали?

— Ну да. Кожу срезали, чего-то искали, не знаю. Наверное, секретные шифровки, идиоты.

— Шпионов ищут, лягушкоеды, — рассмеялся Леонид Ильич, — Я бы не удивился, если бы нашли. Хотя, любому профессионалу понятно, что шифровки сейчас в чемоданах не возят, смысла нет. Много других возможностей есть, да и прогресс на месте не стоит — вон, ракеты в космос уже летают.

Подняв трубку, он что-то сказал и минут через пять секретарь принёс большой, кожаный чемодан.

— Вот, принимай обнову. Это мне знакомый из Африки привёз, лежит без дела. Настоящая, крокодилья кожа. Сносу ему не будет. Ну, а если кто его порежет — ты ему так и скажи, что Леонид Ильич обидится сильно. Ну, или сама революцию им устроишь, в отместку. А я тебе тогда ещё чемодан подарю, у меня ещё один есть, почти такой же.

И они снова заржали как два коня. Смешно им. Хотя, чемодан действительно хороший, ладно, я подумаю на счёт революции. Мне ещё один чемодан нужен, я девушка хозяйственная

— Николай, у тебя вопросы есть к своей сотруднице?

— Нет, — ответил тот и посмотрев на меня, сказал, — Познакомились, впечатление производит… Всё что надо, я увидел. Ты… молодец Диана.

Благодарно кивнув, я подумала — снова гастроли… Хорошо.

***

Париж встретил нас солнечно, но с промозглым ветром. Конец ноября, скоро зима. В этот раз, встречающие сотрудники аэропорта были сама любезность. Улыбаются, глаза прячут. Ну а я чего? Я тоже улыбаюсь, смотрю приветливо, строю из себя пай-девочку. Тут же нас окружили репортёры, защёлкали фотоаппараты, засверкали фотовспышки, затрещали кинокамеры. Задержалась на некоторое время, дала интервью — как я безумно счастлива, снова вернуться в солнечную Францию и её прекрасным людям, которых так сильно полюбила. Пообещала специально для них исполнить несколько новых песен. Вроде все довольны, остались моей речью.

Встречали нас на двух автобусах и лимузине. Лимузин мне с Вероникой, остальным автобусы. И куда нас? Э нет, везите туда где я была в прошлый раз. Мне выйти? Ах, не надо? Тогда везите и как вы будете договариваться, не моя проблема. Но я обещания держу. Обещала управляющему, что к ним приеду, вот и приеду.

Проблем с размещением не возникло, места в гостинице занять после нашего отбытия не успели, так что я вселилась в тот же номер. Управляющий выскочил на встречу, затараторил, что он знал — он верил, что я вернусь и как он безумно счастлив! Я тоже улыбалась, глядя на действительно счастливого человека и мне это было приятно. Поцеловала его в щёку, и он вообще растаял. Затем приветствовала персонал, дружно высыпавшего в павильон. Даже из кухни пришли поздороваться. Так улыбаясь, раскланиваясь, я поднялась в свой номер. На приём в правительство завтра, а пока можно и побездельничать, да прессу почитать, хоть знать буду, как себя вести.

Не успела заняться газетами, как позвонил Жан, доложил, что он сейчас внизу — и напросился в гости. Ну, подымайся, раз пришёл. Через две минуты мы сидели и болтали, постепенно переходя к делу.

— Месье Жан, не тяни кота за яйца, давай ближе к делу.

— Как вы сказали? Не тянуть кота за… Но я…

— Да, да. Кота за яйца. Это русская поговорка, означает — не затягивать разговор и быстрее переходить к делу. Так что вы хотите предложить? И главное — что я с этого поимею?

— О, вы деловая женщина! Простите, девушка… Моё руководство хочет предложить вам провести несколько концертов, если имеете время.

— Завтра я встречаюсь на официальном приёме с премьер-министром, будет проводиться церемония награждения, затем концерт. Некоторым временем мы потом располагаем. Думаю, два концерта дать мы можем. Но вы прекрасно понимаете, что прежняя цена меня не устроит.

— Разумеется, — кивнул Жак, — Та сумма, которую мы платили вашему правительству, плюс ваши пять тысяч — вас устроит?

— Месье Жан, я не всеведуща. И правительство мне не докладывает, сколько оно зарабатывает. Сумма?

— Тридцать тысяч с концерта, плюс ваши пять, итого за два — семьдесят тысяч.

Я прикинула затраты, так как надо будет поощрить музыкантов и кивнула:

— Нормально, меня устраивает. И… Жан, — посмотрев ему в глаза, проникновенно сказала, — Не вздумайте обмануть, яйца оторву. Поэтому, деньги будете отдавать перед концертом. Ясно?

Жана аж передёрнуло, не найдя что ответить, только кивнул. А я пихнула Веронику и отправила её обрадовать народ предстоящими концертами.

***

Церемония награждения была… церемониальна. Перед ней, какой-то пухлый дядечка мне подробно рассказывал, как я должна идти, что говорить и чего делать, когда он пошёл по третьему кругу, я его послала в жопу. Шёпотом, на ушко. Глядя в его удивлённые глаза, я мило улыбнулась и сказала, что всё поняла и запомнила с первого раза. И он быстро слинял, тихо бормоча о не воспитанной молодёжи и падении нравов. Как мне сказали, это был местный церемониймейстер.

Местный президент — Шарль де Голь, весь такой военный-военный в расшитой фуражке, недолго вещал со сцены. Главное, сказал о великих достижениях великой Франции, потом коротко сказал о великой дружбе великой Франции с великим Советским Союзом. Потом ушёл на своё место в зале. На меня он посмотрел очень внимательно, улыбнулся слегка и одобрительно кивнул. Интересно…

Потом речь толкнул премьер-министр — Жорж Жан Раймо́н Помпиду́, и говорил почти тоже самое, но наконец, добрался до сути. Долго перечислял, как он рад, что я нашла время прийти сюда, так как денно и нощно тружусь не покладая рук, во благо великих стран. Как горячо меня любит народ, как этот народ дружно встал на защиту моих интересов, но правительство тоже не спит — и эти интересы не пострадают. Именно он, как истинный ценитель искусства, прекрасно понимает — сколько труда я прилагаю, и как вкладываю душу в своё искусство. От лица Франции, от всего французского народа, он приносит извинения мне и очень надеется, что я буду частой гостьей в их стране.

Затем, меня пригласили на сцену, и какой-то деятель водрузил мне на голову симпатичную корону. Они все долго хлопали, потом премьер попытался повесить мне на грудь какой-то красивый орден. Не выдержав издевательства, я отобрала у него цацку и прицепила его сама. Всем было весело и все опять хлопали.

В ответной речи, я заявила, что Франция и СССР, несомненно, великие страны и сама история их существования диктует пути совместного развития. Похвалила парфюмеров, строителей, автомобили… Пожелала упрочнения торговых отношений и развития взаимного туризма.

Потом был концерт, я пела, люди слушали, потом хлопали, всё это снималось на камеры, сверкали вспышки фотографов. Всё было, как всегда. Разумеется, я старалась. Даже подав знак дирижёру, пригласила танцевать премьера вальс. Немного покружились по сцене и, снова продолжила петь. Всем понравилось, особенно премьеру. Он, кажется, готов был всё бросить и бежать за мной. Но его вовремя перехватили и увели. Надеюсь, Леонид Ильич будет доволен.

Ну, вот я в номере гостиницы — почти дома. Поужинали в номере. Рассмотрела подарки, которыми меня одарили. Корона, вернее — диадема, золото, с камушками. В камушках не разбираюсь, но тяжёленькая. Ладно, буду носить иногда, красивая и блестит. А что за орден, надо посмотреть в бумагах… Ага, 'Орден Искусств и литературы'. Ну, это да, это они правильно, как раз для меня орден. Тоже надо будет им похвастать, ещё бы знать где. Красивый орден, зелёненький такой. Ладно, пора спать…