Поход

Идет русское войско в дальний поход. Через старинные русские города Новгород и Псков к шведскому городу Нарва. Царь Петр I ведет своих солдат сражаться за выход к Балтийскому морю. России нужно море, ой как нужно!

Поход нелегкий, дальний. Идут солдаты по размытым дождем дорогам, вязнут по колено солдатские ноги в грязи.

Устанут, промокнут солдаты за день, а обогреться негде. Села попадались редко. Ночевали все больше под открытым небом. Разведут солдаты костры, жмутся к огню, ложатся на мокрую землю.

Вместе со всеми шел к Нарве и Иван Брыкин, тихий, неприметный солдат. Как и все, месил Брыкин непролазную грязь, нес тяжелое кремневое ружье – фузею, тащил большую солдатскую сумку, как и все, ложился спать на сырую землю.

Только робок был Брыкин. Кто посмелее, тот ближе к костру пристроится, а Брыкин все в стороне лежит, до самого утра от холода ворочается.

Найдется добрый солдат, скажет:

– Ты что, Иван? Жизнь тебе недорога?

– Что жизнь! – ответит Брыкин. – Жизнь наша – копейка. Кому солдатская жизнь надобна!

Исхудали солдаты, оборвались в пути, болели, отставали от войска, помирали на дальних дорогах и в чужих селах.

Не вынес похода и Иван Брыкин. Дошел до Новгорода и слег. Начался у Брыкина жар, заломило в костях. Уложили солдаты товарища на обозную телегу. Так и добрался Иван до Ильмень-озера. Остановились телеги у самого берега. Распрягли солдаты лошадей, напоили водой, легли спать.

Дремал и Брыкин. Среди ночи больной очнулся. Почувствовал страшный холод, открыл глаза, подобрался к краю телеги, смотрит – кругом вода. Дует ветер, несет волны. Слышит Брыкин далекие солдатские голоса. А произошло вот что. Разыгралось ночью Ильмень-озеро. Вздулась от ветра вода, разбушевалась, хлынула на берег. Бросились солдаты к телегам, да поздно. Пришлось им оставить обоз на берегу.

– Спасите! – закричал Брыкин.

Но в это время набежала волна, телегу повалило набок.

– Спаси-ите! – вновь закричал Брыкин и захлебнулся.

Накрыла солдата вода с головой, подхватила, поволокла в озеро.

К утру вода схлынула. Собрали солдаты уцелевшее добро, пошли дальше.

А об Иване никто и не вспомнил. Не он первый, не он последний – много тогда по пути к Нарве солдат погибло.

 

Кто трусит – ступай в обоз

Ближе, ближе. Уже видна Нарва. Смотрит Петр: нелегко такую крепость воевать. На левом, крутом берегу реки Наровы, стоит крепость. Вокруг крепости – каменная стена. У самой реки виднеется Нарвский замок – крепость в крепости. Высоко в небо вытянулась главная башня замка – Длинный Герман.

А напротив Нарвы, на правом берегу Наровы, – другая крепость: Иван-город. И Иван город обнесен крепостной стеной «Нелегко будет воевать оные, – думает Петр. – Нелегко, а надобно. Без Нарвы нам не видеть моря».

Следить за осадой Нарвской крепости Петр поручил генерал-инженеру барону Галларту… В России в то время было мало знающих людей, вот и приходилось приглашать иностранцев.

Однако, приехав под Нарву, барон неохотно занимался своим делом. Галларта все раздражало: и пушек у русских мало, и кони тощи, и солдаты плохо обучены. Ходил Галларт всем недовольный и только злил Петра.

Несколько раз царь приглашал иностранного генерала пройтись вокруг крепости, осмотреть самому шведские укрепления, но Галларт все отказывался.

Тогда Петр взял лист бумаги, карандаш и пошел сам.

Шведы увидели царя, стали стрелять. Ударяются рядом с Петром шведские пули, а он ходит, чертит что-то на бумаге, делает вид, что ничего не замечает. Стыдно стало Галларту. Нехотя пошел догонять Петра.

Однако Петр ходит у самой крепости, а подойти к крепости Галларт боится. Остановился барон в безопасном месте, кричит:

– Ваше величество!

Хочет Галларт, чтобы царь обратил на него внимание, машет Петру рукой.

Петр молчит.

– Ваше величество! – еще громче кричит Галларт.

И вновь никакого ответа.

Понял Галларт, что Петр нарочно не отзывается: ждет, когда барон подойдет ближе. Набрался генерал храбрости, сделал несколько шагов вперед. А в это время грянула с крепостной стены шведская пушка, просвистала в осеннем воздухе неприятельская бомба, шлепнулась в лужу недалеко от Галларта. Бросился барон на землю ни жив ни мертв. Лежит, ждет, когда бомба разорвется.

Однако бомба не разорвалась.

Приоткрыл тогда Галларт глаза, приподнял голову, смотрит – рядом стоит Петр. Улыбается Петр, подает генерал-инженеру руку.

Покраснел Галларт, поднялся с грязной земли, говорит царю:

– Ваше величество, да царское ли это дело под пулями ходить!

– Царское не царское, – отвечает Петр, – а приходится. Видать, помощники у меня плохи. Не те помощники. А дело – оно военное. Тут кто трусит – ступай в обоз.

Смутился генерал Галларт, обиделся на царя, поднял с земли свою шляпу и пошел к русскому лагерю.

А Петр посмотрел ему вслед и только головой покачал.

 

О двух мужиках

Осада Нарвы затянулась. Вначале ждали поотставшие в дороге полки. Потом, когда начали обстрел вражеской крепости, оказалось, что русские пушки плохи. При стрельбе отваливались у пушек лафеты, ломались колеса, разрывались некрепкие пушечные стволы.

В русском лагере поползли слухи, что шведов не одолеть, что на помощь крепости спешит сам шведский король.

Приближалась зима. Пошли длинные, холодные ночи. Свистел колючий ветер. Почти над самой землей двигались черные, зловещие тучи.

В одну из таких ночей Петр шел по лагерю, спустился к Нарове. Вдоль берега реки, ежась от холода, расхаживал часовой.

– Эй, служивый! – закричал Петр.

Часовой вздрогнул. Обернулся. Узнал Петра.

Вытянул руки по швам.

– Ну как, побьем шведов? – обратился Петр к солдату.

– Бог, государь, он милостив. Может, и побьем, – ответил часовой.

– Что – Бог! А ты как мыслишь?

– Что – я? Я как все, – произнес солдат.

– А как все? – допытывает Петр.

– Да разное говорят, государь. Побьют нас шведы, говорят.

– Дурак! – выругался Петр, сплюнул с досады и пошел дальше.

– Государь, – услышал он тихий оклик.

– Ну что? – спросил недовольно Петр и вернулся к солдату.

– Государь, дозволь притчу рассказать.

– Притчу? – переспросил Петр. Усмехнулся. – Рассказывай.

– В давние времена, – начал солдат, – жили на селе два мужика. Пахали мужики землю, рожь сеяли. Да только жили мужики по-разному. У одного к осени все закрома полны хлебом, а другой соберет чуть более того, что посеял. Стало обидно второму мужику. В чем дело, какой такой секрет у товарища? Лежит мужик всю зиму на печи, думу свою думает. Наконец не вытерпел, пошел к соседу.

«Почему это, – говорит, – у тебя такое везение?»

«А у меня на то особый секрет есть», – слышит в ответ.

«Какой секрет?» – спрашивает неудачливый мужик.

«А вот, – отвечает сосед и показывает ладони. – Вот тут, – говорит, – мой секрет и есть».

Обрадовался мужик, смотрит на ладони, а там пусто.

«Да тут ничего нет!» – говорит он с обидой.

«Как – нет? Есть, – отвечает сосед. – Смотри лучше», – и показывает на мозоли.

«Да какой же это секрет? – еще больше обиделся мужик. – Мозоли и у меня есть!» – и смотрит на свои руки.

Смотрит, а никаких мозолей на них и нет. Пролежал всю зиму мужик на печи, вот и сошли мозоли.

– Э-э, – проговорил Петр, – да, я смотрю, ты неглуп!

– Так точно, господин бомбардир-капитан.

– Что – так точно? – переспросил Петр.

Солдат смутился.

Петр рассмеялся.

А через несколько дней, забрав Меншикова, Петр уехал в Новгород. Помчался Петр собирать новые полки да подгонять поотставшие в пути обозы.

Всю дорогу Петр ехал молча, все о солдатской притче думал.

 

«Страх – он хуже смерти!»

Солдат Федор Грач сидел в окопе. Держал Грач в руке фузею, ждал, когда подойдут шведы. Отродясь еще не приходилось Федору стрелять из ружья. Не обучив ружейным приемам, так и послали на войну.

– Боязно? – спрашивает Федора сосед по окопу, усатый, уже немолодой солдат.

– Боязно, – отвечает, краснея, Грач.

– Оно и понятно, – говорит солдат. – А ты не думай о страхе. От него, от страха, немало зла на войне бывает. Страх он еще хуже смерти.

В ночь перед приходом шведов выпал туман. К рассвету пошел снег. Начался ветер, погнал в сторону русских снежные вихри. Холодный ветер леденил солдат. Вьюжило. В двадцати шагах нельзя было различить друг друга.

Усатый солдат то и дело прикладывал к земле ухо – слушал, не идут ли шведы.

Шведы появились неожиданно, словно из-под земли выросли. Обрушились шведские стрелки на русские окопы.

Поднял Грач ружье, выстрелил. А что дальше произошло, уже и понять не мог. Перемешались в окопах русские и шведские мундиры. И рад бы стрелять Федор, а куда, не знает. Разыгралась вьюга, слепит глаза, где свой, где швед – разобрать трудно.

И вдруг прошел слух: «Немцы предали». Оказывается, барон Галларт и другие иностранные офицеры перешли на сторону шведов. Оставшись без командиров, русские дрогнули, началась паника. Полки устремились к Нарове. Солдаты бежали к единственному мосту через реку. Вместе со всеми бежал и Федор Грач. Бежал, не видя ничего, бежал, спотыкался, падал, поднимался и снова бежал. Мост был временный, легкий. Поравнялся Грач с мостом и вдруг вспомнил слова бывалого солдата. Остановился Федор, повернулся к товарищам.

– Стой! – кричит. – Стой, братцы! Страх – он хуже смерти!

Кричит Грач, но никто не обращает на него внимания. Хватает Грач товарищей за руки, хочет остановить, да где уж. Оттолкнули солдаты Федора в сторону, побежал по шатким, прогибающимся доскам моста. Мост прогнулся. Деревянный настил осел, коснулся воды. Забурлила вода, заклокотала. И вдруг мост не выдержал. Оборвались непрочные пеньковые канаты. Скрипнул мост, развалился. Смотрит Грач на Нарову – несет река воды, тащит в пучину русских солдат.

Отвернулся Федор, сел на камень, схватился за голову. Вдруг слышит – кто-то положил ему на плечо руку.

Поднял Грач голову, смотрит – перед ним бывалый солдат.

– Видишь, что страх делает? – обращается солдат к Федору.

– Вижу.

– То-то, – говорит солдат. – Знай. А сейчас бери фузею. Слышишь – справа пальба идет. То царевы гвардейские полки – Преображенский и Семеновский – бьются. Пошли на помощь. А что народ гибнет, на то и война. Тут кто страх поборол, тот и есть настоящий солдат.

 

«Пусть сам черт воюет с такими солдатами!»

Подходя к Нарве, шведский король Карл говорил: «Московские мужики разбегутся при одном виде моих солдат».

Однако вскоре королю пришлось изменить свое мнение. Не хотел, а все же пришлось. Произошло это вот как.

Услышав сильную пальбу близ Наровы – а там бились преображенцы и семеновцы, – Карл бросился к своим войскам.

Король подоспел вовремя: гвардейцы оттеснили, отбили шведов. Того и гляди, обратятся шведы в позорное бегство.

– Шведы, шведы! – закричал Карл. – С вами Бог и ваш король! За мной, шведы!

Солдаты воспрянули духом и с новой силой бросились в битву.

Слева, с невысокого холма, била русская пушка. С кипением врезались ядра в шведские ряды, валили по нескольку человек сразу.

– Пушки, подать сюда пушки! – закричал Карл.

Несколько солдат бросились выполнять приказ. Вскоре появилась шведская батарея.

– Огонь!

Ядра легли с недолетом, метрах в тридцати от русской пушки.

– Огонь! – закричал Карл.

Опять недолет.

С третьего выстрела легли шведские ядра рядом с пушкой. Поднялась снежная пыль. Словно игрушечных, подкинуло в воздух и разбросало в разные стороны русских солдат.

– Ура! – закричал Карл. – Ура! – и замахал шляпой.

Однако, когда улеглась пыль, король увидел: у пушки, словно вовсе и не было залпа, стоит солдат. Карл посмотрел – у солдата нет правой руки. Весь бок пушкаря залит кровью. Словно надломленный сук, торчит из плеча оголенная кость. Солдат держит в левой руке запал, что-то кричит, наводит пушку прямо на шведского короля.

– Безумец! – закричал король.

В это время грянул новый выстрел, и Карл упал с лошади.

Когда король вылез из-под убитого коня и осмотрелся, на прежнем месте солдата уже не было. Прихрамывая на ушибленную ногу, Карл поднялся на холм. Рядом с русской пушкой, истекая кровью, лежал солдат. Глаза героя были полузакрыты, губы произносили какие-то слова. Карл наклонился к умирающему. «Русский шведа и одной левой бьет», – повторял упрямо солдат.

Уже потом, когда кончился бой, Карл пытался узнать, как звали героя. Однако никто ответить королю на его вопрос не мог. Тогда Карл вызвал барона Галларта.

– Что за солдат, не знаю, – ответил Галларт, – однако, ваше величество, могу вас заверить, что таких у русских немало. Не люди – безумцы. Пусть сам черт воюет с такими солдатами!

Посмотрел Карл на Галларта, вспомнил свои слова, сказанные при подходе к Нарве, задумался, ничего не ответил.

 

Как майор Пиль смерть принял

Еще в Москве нагадала старая цыганка майору Пилю, что примет он смерть от руки русского солдата. (Немец майор Пиль состоял на службе у русских.)

Нрав у Пиля был веселый, легкий. Посмеялся он над словами цыганки, рассказал товарищам да и забыл. Вспомнил о них уже под Нарвой, в самый разгар боя.

Узнав, что барон Галларт и другие иноземные офицеры изменили русским, майор Пиль тоже хотел перейти на сторону шведов. Однако майору не повезло. Перехватил Пиля русский солдат. Лицо у солдата здоровое, глаза злые. Майор едва ноги унес. Хорошо, помогла вьюга.

– Фу ты, вредная! – помянул в эту минуту майор цыганку.

Отбежал Пиль в глубь лагеря, забился в офицерскую землянку, просидел там до самого вечера. Все боялся майор, что вот-вот ворвется в землянку солдат со злыми глазами. Потом успокоился. Мол, беда миновала, стал ждать, когда в русском лагере наконец появятся шведы.

Однако шведы не шли. Не одержав победы над преображенцами и семеновцами, шведы прекратили бой.

А вечером к землянке подбежал русский солдат, стукнул в дверь, закричал:

– Господ офицеров на военный совет!

Пришел Пиль в генеральскую избу, а там все решено. Договорились генералы послать к шведам своих послов просить о перемирии. Выделили князя Козловского и майора Пиля.

Вышли послы на улицу. Кругом солдаты. Собираются солдаты группами, о чем-то спорят, шумят, перебивают друг друга. Несутся в ночном воздухе солдатские голоса.

– Не сдадимся шведам!

– Не отступим!

– Животы положим, а со стыдом не уйдем!

Обошли князь Козловский и майор Пиль солдат стороной. На всякий случай обходили осторожно, крадучись. Двинулись к шведским позициям. Однако у границы русского лагеря послов окликнули часовые.

– Стой! Кто такие? Откуда? – раздались звонкие голоса.

И сразу к послам из темноты подступило несколько человек.

– Да, никак, свои, – заговорили солдаты. – Да чего их сюда понесло?

Послы растерялись. Захлопал выпученными глазами Пиль. Ради осторожности сделал шаг назад, стал за широкую спину князя Козловского.

Повысил князь голос, пытался прикрикнуть на солдат, да ничего не получилось. Пришлось рассказать, в чем дело.

– Ироды! – закричал кто-то. – Шкуру свою спасаете!

– Что вы, братцы, что вы! – вмешался Пиль. – Ради вас стараемся… – И осекся: показалось Пилю, что стоит перед ним тот самый солдат со злыми глазами.

– Предатели! Бей предателей! – понеслись солдатские возгласы.

– Стой, стой, братцы! – только и успел сказать князь Козловский.

Навалились солдаты, бросили послов на землю, стали бить сапогами и прикладами.

Вспомнил еще раз Пиль старую цыганку, дернулся и замер. Охал и стонал, хватаясь за пробитую голову, князь Козловский.

А кругом разносилось:

– Не сдадимся шведам!

– Не отступим!

– Животы положим, а со стыдом не уйдем!

 

«Ученики выучатся и отблагодарят своих учителей»

Солдаты готовились к новому бою. Однако генералы решили по-своему. В новый бой русская армия не вступила. Генералы договорились с королем Карлом о почетном отступлении.

Ночью через Нарову стали наводиться мосты. Затем рота за ротой русские войска принялись переходить на правый ее берег. Переправу охраняли Преображенский и Семеновский полки. С барабанным боем, с распущенными знаменами они последними перешли Нарову.

Весть о поражении русских войск застала Петра в Новгороде. Загнав лошадь, к царю примчался всадник.

– Что там? – спросил Петр.

– Конфузия, государь! – только и ответил прибывший.

Подошел Меншиков. Узнав о поражении русской армии, побледнел, стал причитать:

– Что же теперь? Как же оно будет!

– Цыц! – огрызнулся Петр.

– Святая Богородица, да за что же ты нас, – не унимался Меншиков.

– Да умолкни ты, дурья башка! – закричал Петр. – От битья железо крепнет, человек мужает. Радуйся, дурак, науке. Чай, не первый раз со шведами бьемся. Дел-то посмотри сколько. Малому ли война научила? Эхма, только работай! Заводы строй, пушки лей, армия, поди, регулярная нужна, офицеры свои, генералы. Отстала Русь. Страна большая, а порядку мало. Попомни: ученики выучатся и отблагодарят своих учителей.

 

Лодки идут по суше

Русские подошли к Нотебургу осенью. Задули холодные северные ветры. Разыгралось неспокойное Ладожское озеро. Побежали высокие волны, забили о берег шумным прибоем.

По Ладожскому озеру пригнали русские более полусотни ладей – больших лодок, – стали готовиться к штурму. Штурмовать крепость лучше со стороны реки Невы: тут и берег ближе и волны не такие сильные. Но как провести лодки мимо крепости? Шведы начнут стрелять. Потопят меткие шведские стрелки русские лодки.

Как быть?

Весь день русские разбивали лагерь. Ставили большие солдатские палатки, разводили костры, чистили ружья.

Вечером, когда все легли спать, Петр вышел к озеру. Тихо. Горят на берегу костры. Над озером поднимается луна. Засмотрелся Петр на луну, задумался.

Вдруг до царя долетели громкие голоса. Петр оглянулся, смотрит – на берегу у костра собрались солдаты. Солдаты о чем-то спорят. Петр прислушался.

– Братцы, а я так думаю, что шведа обхитрить можно, – говорит чей-то голос.

Петр подошел ближе, рассмотрел говорившего. Был он щупл и мал ростом. Петра даже смех взял – тоже герой!

– Как же ты, куриная твоя душа, – обратился Петр к солдату, – обхитришь шведа?

Солдат узнал царя и замер от страха.

– Ну-ка, сказывай, – потребовал Петр.

– Да я так думаю, государь, – запинаясь, проговорил солдат, – стало быть, надо рубить просеку да просекой волоком, в обход крепости, и тащить лодки.

– «Просекой, волоком»! – усмехнулся Петр. – Да как ты их тащить будешь? Ведра тебе это, что ли?

– Да будь твоя воля, государь, – хором заговорили солдаты, – а мы их хоть голыми руками до Невы дотянем!

Солдатская выдумка царю понравилась. На следующий день Петр приказал рубить просеку. Рубили просеку умно, так, чтобы верхушки деревьев падали к центру: по ветвям тащить легче. Впрягались в ладью человек по пятьдесят. Тащить тяжелые лодки – работа трудная. Облепят солдаты лодку со всех сторон, подхватят руками, еле сдвигают.

– Раз – взяли, два – взяли! – раздается голос Петра.

– Еще раз, еще два! – вторят ему ротные командиры.

Устали солдаты. Выбились из сил. Надорвал свой богатырский голос Петр. Разгневался царь, подозвал щуплого солдата.

– Что ж ты, куриная твоя душа! – закричал Петр. – Видал, каково лодки тащить?

Молчит солдат. А Петр ругается еще шибче.

Обиделся тогда солдат, говорит:

– Так какое же дело без труда получается?

Подивился Петр на солдата, промолчал. Потом подошел, похлопал по плечу и сказал:

– Молодец, правду говоришь! Выиграем баталию – не забуду. Быть тебе при государевой награде.

Только не дожил солдат до награды. Замешкался щуплый солдат, подвернулся под нос тяжелой ладьи. Бросились товарищи на помощь, да поздно. Придавила ладья солдата. Прикусил от боли солдат губы, да так и умер без крика и стона.

И вновь подивился Петр: откуда сила такая берется? С таким солдатом не страшно и против шведа идти. Снял Петр шляпу, поклонился, приказал похоронить погибшего с офицерскими почестями.

До позднего вечера русские рубили просеку. А утром в крепости началась тревога. Забегали на стенах караульные. Поднялся на высокую башню комендант. Шведы смотрели на Неву. Там, словно утиные выводки, на легкой волне качались русские лодки. Не сразу поняли шведы, в чем дело. А когда разобрались, было поздно: русские начали штурм.

 

«Государь Петр Алексеич отступление повелел!»

Две недели днем и ночью громыхали русские пушки. От частых команд охрипли артиллерийские офицеры. Усталые бомбардиры валились с ног. Нотебург горел.

Но шведы не сдавались.

– Эка орех каков! – говорил Петр. – Не раскусишь.

Наконец, на четырнадцатый день, одна из стен треснула. С шумом повалились камни. А когда утихло и улеглась пыль, увидели русские: в стене широкий пролом.

Бросились солдаты к лодкам, поплыли к острову. Командовать штурмом Петр поручил храброму полковнику князю Голицыну. Высадились солдаты на берег, кинулись к пролому.

– Сдавайтесь! – кричат русские.

Шведы молчат, бросают с крепостных стен камни и раскаленные ядра, льют на головы наступающим горячую воду. Трудно русским. Видно, рано начали штурм.

Понял Петр, что войска поторопились, отдал приказ отступить.

С царским приказом послали к Голицыну молодого, необстрелянного солдата. Прибыл солдат на остров, стал разыскивать Голицына. Да разве найдешь! Кругом дым, огонь, в двух шагах ничего не видно. Подбежит солдат к одному месту – говорят, Голицын в другом; бросится туда – его посылают в третье.

Измучился солдат, отошел в сторону.

И вдруг напал на солдата страх. Страшно ему ослушаться и не передать Голицыну царский приказ. Но еще страшнее вновь подойти к крепости. И рад бы пойти, да ноги сами несут в обратную сторону, к берегу, туда, где стоят лодки.

Подошел солдат к берегу. Видит – у лодок кто-то толпится. Посмотрел на форму – преображенцы. «Ну, не один я струсил!» – обрадовался молодой солдат.

Смотрит новичок: преображенцы сталкивают лодки в воду. Лодки сталкивают, а сами не садятся. «Что такое? – не может понять молодой солдат. – В чем дело?» И вдруг понял: решили преображенцы биться до последнего. А раз так – не нужны им лодки. Нечего лодкам стоять у берега, незачем дразнить солдат.

– Стой, братцы, стой! Что вы, братцы! – закричал молодой солдат.

Посмотрели преображенцы на новичка, подивились, что за крикун такой, и стали продолжать свое дело.

– Стой, стой! – вновь закричал молодой солдат, подбежал к лодкам, вцепился в одну из них руками. – Не пущу! – кричит. – Государь Петр Алексеич отступление повелел. На чем плыть будем?

«Ну и трус! – подумали преображенцы. – Самого царя приплел!» Подошли к солдату, стали оттаскивать от лодки. А он упирается и все твердит:

– Государь Петр Алексеич отступление повелел!

Но никто ему не поверил. Какая же вера может быть трусу? Разозлились преображенцы, решили поступить с молодым солдатом, как с предателем. Схватили, раскачали и бросили в воду.

Однако солдат не утонул. Хоть и трус был, да, видать, силу имел немалую, выплыл. Вылез весь мокрый, вода ручьями стекает с кафтана. Посмотрел молодой солдат в сторону крепости. То ли страх у него прошел, то ли стыдно перед товарищами стало, только скинул солдат кафтан и побежал к пролому.

А у самого пролома столкнулся солдат с князем Голицыным. Хотел солдат передать царский приказ, да понял – поздно. Смолчал.

Русские продолжали штурм.

 

Шведы выбросили белый флаг

Не раз Петр бивал Меншикова, любую провинность не прощал. Изведал Меншиков и увесистый петровский кулак, и ловкую в руках Петра тяжелую дубовую палку. Но зато и любил Петр Меншикова больше всех на свете. Знал: скажи – пойдет Меншиков в огонь и в воду.

Вот и сейчас не отступает Меншиков от царя ни на шаг. Стоят Петр и Меншиков у русских батарей, смотрят на крепость. Плохи дела у русских. Отбили шведы штурм, приободрились. Того и гляди, сами начнут атаку.

– Государь, – обращается Меншиков к царю, – не устоят наши, пусти на подмогу. Пусти, а, государь! – умоляет Меншиков.

Петр молчит. Дергается тонкий петровский ус. Царь нервничает.

– Государь… – вновь начинает Меншиков.

А дела у пролома совсем плохи. Шведы вышли из крепости, теснят русских к реке. На рослого преображенца навалились сразу трое, схватили шпаги, прокололи, словно бабочку.

– Государь, – не отстает Меншиков, – пусти! А, государь!

– Ладно, ступай, – сдается наконец Петр.

Собрав двенадцать лодок, Меншиков отплыл к крепости. Что есть силы солдаты налегли на весла. Против течения по быстрине плыть трудно. Взмахнут солдаты веслами, нажмут, бурлит по сторонам вода, пенится, а лодки почти ни с места.

– Давай, братцы, нажмем, братцы! – подбадривает Меншиков солдат, а сам с тревогой смотрит на берег.

Не отводит глаз от крепости и Петр. Совсем мало русских осталось на острове. Понимает царь: не подоспеет подмога. Отвернулся Петр, безнадежно махнул рукой.

А когда посмотрел вновь, не поверил своим глазам: лодки – у острова.

Первым выскочил Меншиков. Взмахнул шпагой, врезался в толпу шведов. Только теперь Петр заметил: Меншиков без кафтана, в одной розовой шелковой рубахе. Меншиков пробился к стене. Ловко, как кошка, полез по штурмовой лестнице, ухватился за край пролома, подтянулся, вскочил на ноги и радостно замахал шляпой.

– Хвастун, ой хвастун! – не сдержался Петр.

Неожиданно в пролом повалил дым, злыми языками пробилось пламя. Озаренная огнем, метнулась розовая рубаха Меншикова. Что было дальше, Петр не видел, мешал дым. В судороге, словно кто-то дергал его за нитку, зашевелился петровский ус.

Прошла минута, вторая, третья. И вдруг…

– Видишь? – закричал Петр прямо в ухо стоящему рядом солдату.

– Никак нет, ничего не вижу, бомбардир-капитан! – ответил солдат.

– Дурак! Куда смотришь? Вон куда гляди! – И Петр показал на стену.

Там, на самом верху, среди огня и дыма, меж острых зубцов стены, словно победное знамя, развевалась розовая, из шелка шитая рубаха бомбардир-поручика Александра Меншикова. Обезумев от боя, со страшно перекосившимся лицом, Меншиков метался у самого обрыва. А рядом с ним, слева и справа, мелькали зеленые кафтаны русских солдат. Вот их все больше и больше. Вот уже почти не видно шведов. Вот…

Петр посмотрел в подзорную трубу. В стекле встрепенулось что-то белое. Флаг, белый флаг!

Шведы выбросили белый флаг. Шведы сдаются!

Отбросив в сторону трубу, Петр закричал:

– Виктория! Виктория! Орех-то разгрызли. Вон оно как!

Старой русской крепости Петр дал новое название – Шлиссельбург. Сейчас в память о царе Петре Шлиссельбург называется Петрокрепостью.

 

Небывалое бывает

Измученный дальней дорогой, в столицу Швеции прибыл гонец. Принес он тревожную весть: русские идут к Финскому заливу, к крепости Ниеншанц.

Крепость Ниеншанц стояла на берегу Невы, недалеко от впадения Невы в Финский залив. Потерять шведам Ниеншанц – значит, пустить русских к морю. Заволновались шведы, снарядили военные корабли, послали помощь.

На всех парусах мчатся шведские корабли к Неве. Подгоняет попутный ветер шведские фрегаты. Носятся над палубами чайки, обещают недалекий берег. А тем временем русские штурмуют крепость. Не выдержали шведы штурма, не понадеялись на помощь – пробили шведские барабаны сигнал к сдаче. Пришли корабли к Неве, а уже поздно: русские в крепости.

Однако на кораблях о падении Ниеншанца ничего не знали. Остановились шведские корабли в Финском заливе, а два фрегата, «Гедан» и «Астрильд», пошли к крепости. Хотели шведы засветло подойти к Ниеншанцу, но не успели. Пришлось им опустить паруса, заночевать на Неве. Поставили шведы на кораблях часовых, легли спать. Ходят шведские часовые, не думают об опасности. Ночь наступила темная, небо беззвездное. Кругом тихо. Стоят корабли, словно впаянные в Неву, не качнутся. Ходят часовые, перекликаются.

– Эй, на «Астрильде»! – кричит часовой с «Гедана».

– Эй, на «Гедане»! – отвечают ему с «Астрильда».

Вначале часовые перекликались часто, потом все реже и реже. Вскоре на «Астрильде» часовой замолк. Усыпила шведа тихая ночь.

Походил, походил часовой на «Гедане». Скучно одному. Прислонился к мачте и тоже заснул.

К утру сквозь сон почудился часовому с «Гедана» скрип уключин. Швед вздрогнул, приоткрыл глаза. Кругом туман. Дует легкий утренний ветер. Трепещется на мачте шведский флаг. Прислушался швед, скрип повторился.

«Что бы это?» – подумал часовой, подошел к борту.

И вдруг – швед даже не поверил своим глазам, подумал, не сон ли, – увидел часовой вначале одну, потом вторую, потом сразу много лодок.

Швед кинулся к другому борту – и там лодки. В лодках солдаты. И тут швед понял.

– Русские! – надрывая голос, закричал шведский часовой.

– Русские! – эхом пронеслось над Невой.

– Русские! – тревожно отозвалось в трюме.

И сразу корабль ожил. Выбежали на палубу перепуганные офицеры. Заметались, не понимая, в чем дело, заспанные солдаты.

А русские лодки тем временем подошли к фрегату. Облепили лодки фрегат со всех сторон. Словно муравьи на сахарную голову, стали карабкаться по крутым бортам «Гедана» русские солдаты.

Первым на палубу ворвался Меншиков. Блеснул в руках Меншикова дымящийся пистолет, ловко заиграла острая шпага.

– Эка какой ты, швед, глупый! – приговаривал Меншиков и колол направо. – Не ходил бы ты, швед, в чужие земли! – И колол налево.

Между тем над Невой поднялось солнце. Туман рассеялся. Стал виден и второй шведский корабль, «Астрильд». И на «Астрильде» идет бой. На «Астрильде» – сам Петр. Хорошо заметна высокая фигура Петра. Петр улыбается Меншикову: понимает, что шведам не отбиться.

Однако нелегко далась русским победа. Геройски сражались шведские корабли. Стыдно им было русским лодкам сдаваться в плен. А все же пришлось.

В честь победы русские отлили медаль. «Небывалое бывает», – говорил Петр про эту победу.

 

На берегу Невы

Пустынны берега реки Невы: леса, топи да непролазные чащи. И проехать трудно, и жить негде. А место важное – море.

Через несколько дней после взятия Ниеншанца Петр забрал Меншикова, сел в лодку и поехал к устью Невы. При самом впадении Невы в море – остров. Вылез Петр из лодки, стал ходить по острову. Остров длинный, плоский, словно ладошка. Хохолками торчат хилые кусты, под ногами мох, сырость.

– Ну и место, государь! – проговорил Меншиков.

– Что – место? Место как место, – ответил Петр. – Знатное место: море.

Пошли дальше. Вдруг Меншиков провалился по колени в болото. Рванул ноги, стал на четвереньки, пополз на сухое место. Поднялся весь в грязи, посмотрел на ноги – одного ботфорта нет. Остался в грязи ботфорт.

– Ай да Алексашка, ай да вид! – рассмеялся Петр.

– Ну и места проклятущие! – с обидой проговорил Меншиков. – Государь, пошли назад. Нечего сей топи мерить.

– Зачем же назад, иди вперед, Данилыч. Чай, хозяйничать сюда пришли, а не гостями, – ответил Петр и зашагал к морю.

Меншиков нехотя поплелся сзади.

– А вот смотри, – обратился Петр к Меншикову. – Жизни, говоришь, никакой нет, а это тебе что, не жизнь?

Петр подошел к кочке, осторожно раздвинул кусты, и Меншиков увидел гнездо. В гнезде сидела птица. Она с удивлением смотрела на людей, не улетала.

– Ишь ты, – проговорил Меншиков, – смелая!

Птица вдруг взмахнула крылом, взлетела, стала носиться вокруг куста.

Наконец Петр и Меншиков вышли к морю. Большое, мрачное, оно верблюжьими горбами катило свои волны, бросало о берег, било о гальку.

Петр стоял, расправив плечи, дышал всей грудью. Морской ветер трепал полы кафтана, то поворачивая лицевой зеленой стороной, то внутренней – красной. Петр смотрел вдаль.

Там, за сотни верст на запад, лежали иные страны, иные берега.

Меншиков сидел на камне, переобувался.

– Данилыч, – произнес Петр.

То ли Петр произнес тихо, то ли Меншиков сделал вид, что не слышит, только он не ответил.

– Данилыч! – вновь проговорил Петр.

Меншиков насторожился.

– Здесь, у моря, – Петр обвел рукой, – здесь, у моря, – повторил он, – будем строить город.

У Меншикова занесенный ботфорт сам собой выпал из рук.

– Город? – переспросил он. – Тут, на сих болотах, город?!

– Да, – ответил Петр и зашагал по берегу.

А Меншиков продолжал сидеть на камне и смотрел удивленным, восторженным взглядом на удаляющуюся фигуру Петра.

А по берегу носилась испуганная птица. Она то взмывала вверх, то падала вниз и оглашала своим криком нетронутые берега.

 

Город у моря

Для строительства нового города собрали к Неве со всей России мастеровой люд: плотников, столяров, каменщиков, нагнали простых мужиков.

Вместе со своим отцом, Силантием Дымовым, приехал в новый город и маленький Никитка. Отвели Дымову место как и другим рабочим, в сырой землянке. Поселился Никитка рядом с отцом, на одних нарах.

Утро. Четыре часа. Над городом палит пушка. Это сигнал. Встают рабочие, встает и Никиткин отец. Целый день копаются рабочие в грязи и болоте. Роют канавы, валят лес, таскают тяжелые бревна. Возвращаются домой затемно. Придут усталые, развесят около печки вонючие портянки, расставят дырявые сапоги и лапти, похлебают пустых щей и валятся на нары. Спят до утра словно убитые. А чуть свет опять гремит пушка.

Весь день Никитка один. Все интересно Никитке: и то, что народу много, и солдат тьма-тьмущая, и море рядом. Никогда не видал Никитка столько воды. Даже смотреть страшно. Бегал Никитка к пристани, на корабли дивился. Ходил по городу, смотрел, как в лесу вырубают просеки, а потом вдоль просек дома складывают.

Привыкли к Никитке рабочие. Посмотрят на него – дом, семью вспомнят. Полюбили Никитку. «Никитка, принеси воды», – попросят. Никитка бежит. «Никитка, расскажи, как у солдата табак украл». Никитка рассказывает.

Жил Никитка до осени весело. Но пришла осень, грянули дожди. Заскучал Никитка. Сидит целые дни в землянке один. В землянке вода по колени. Скучно Никитке. Вырубил тогда Силантий из бревна сыну игрушку – солдата с ружьем.

Повеселел Никитка.

– Встать! – подает команду.

Солдат стоит, глазом не моргнет.

– Ложись! – кричит Никитка, а сам незаметно подталкивает солдата рукой.

Наиграется Никитка, начнет воду вычерпывать. Перетаскает воду на улицу, только передохнет – а вода вновь набралась. Хоть плачь!

Вскоре в городе начался голод. Продуктов на осень не запасли, а дороги размокли. Пошли болезни. Стали помирать люди словно мухи.

Пришло время, захворал и Никитка. Вернулся однажды отец с работы, а у мальчика жар. Мечется Никитка на нарах, пить просит.

Всю ночь Силантий не отходил от сына. Утром не пошел на работу. А днем нагрянул в землянку офицер с солдатами.

– Порядку не знаешь?! – закричал офицер.

– Сынишка у меня тут. Хворый. Помирает сынишка, – стал оправдываться Силантий.

Но офицер не стал слушать. Дал команду, скрутили солдаты Силантию руки, погнали на работу. А когда вернулся, Никитка уже похолодел.

– Никитка, Никитка! – тормошит Силантий сына.

Лежит Никитка, не шелохнется. Валяется рядом Никиткина игрушка – солдат с ружьем. Мертв Никитка.

Гроба Никитке не делали. Похоронили, как всех, в общей могиле.

Недолго прожил после этого и Силантий. К морозам и Силантия свезли на кладбище. Много тогда людей погибло. Много мужицких костей полегло в болотах и топях.

Город, который строил Никиткин отец, был Петербург. Через несколько лет этот город стал столицей Русского государства.

 

Золотой рубль

Осень 1703 года выдалась ранняя. Словно из сита, лили холодные мелкие дожди. Задули ветры, погнали по Финскому заливу метровые волны.

В один из таких дней к Неве подошел иностранный корабль. Корабль был датский, приплыли на нем купцы.

У входа в Неву корабль бросил якорь. Идти дальше капитан не решался. Датчане послали в Петербург за лоцманом.

Вскоре лоцман прибыл. Из-под брезентового плаща-капюшона глянуло на капитана молодое улыбающееся лицо. Раскрытыми ножницами зашевелились тонкие, словно шило, усы.

– О гут, зер гут! – приветствовал лоцмана капитан.

Лоцман прошелся по палубе, пощупал снасти, придирчиво осмотрел паруса и реи.

Всю дорогу лоцман молчал. Ловко перебирая рулевое колесо, он осторожно вводил корабль в Неву.

– Гут, зер гут! – говорил капитан.

Русский датчанам понравился. Прощаясь, капитан подарил лоцману золотой рубль.

Три дня судно разгружалось. Пока русские перетаскивали на берег пузатые бочки и тяжелые ящики, датские моряки ходили по городу. С самого утра отправлялся на берег и датский капитан. Капитан знал, что на улицах Петербурга можно повстречать русского царя. А взглянуть на Петра капитану очень хотелось. Слава о царе Петре к тому времени обошла весь мир. Однако датчанам не везло.

И вот однажды капитан встретил лоцмана.

– О майн фрейнд! – радостно приветствовал датчанин старого знакомца.

«А что, если поделиться с ним своей неудачей?» – подумал капитан.

Узнав, в чем дело, лоцман оживился, обещал помочь.

Слово свое лоцман сдержал. Через несколько дней датских моряков пригласили в дом петербургского генерал-губернатора Александра Даниловича Меншикова. В просторном губернаторском доме собралось человек сто. Были здесь и знатные особы, и совсем неприметные люди – русские купцы и офицеры. Вскоре к гостям вышел и сам хозяин.

– Его величество царь Петр Алексеевич, – произнес Меншиков.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Петр.

Датский капитан взглянул на царя и ахнул. По комнате, прогибая половицы, шел лоцман.

Заметив датчанина, Петр улыбнулся. Лукаво заблестели большие глаза, приветливо зашевелились усы-ножницы. Капитан растерялся, стал низко кланяться и что-то быстро-быстро заговорил на родном языке.

– О чем сказывает господин датский капитан? – обратился Петр к переводчику.

– Ваше величество, – ответил переводчик, – капитан говорит о каком-то рубле. Капитан просит не гневаться и вернуть ему рубль.

Петр рассмеялся.

– Купцы и корабельщики, – обратился царь к датским морякам, – вы первые, что с миром пришли к нам, в древние русские земли. Слава вам, датские мореходы. Жалуйте к нам в моря. Купцы датские и немецкие, английские и шведские, жалуйте все, всем места хватит. За то мы и бились за море, за то и положили здесь русские головы.

Потом, наклонившись к переводчику, Петр тихо сказал:

– А капитану передай – рубль я ему не отдам. Рубль – он не краденый. Скажи, царь за здоровье датских моряков тот рубль пропил.

 

Снова поход

– Государь! – Меншиков осторожно потряс Петра за плечи. – Проснись.

Петр приподнял голову и, не открывая глаз, перевернулся на другой бок.

– Государь, проснись, – вновь повторил Меншиков.

– Пошел вон! – ругнулся Петр и стал натягивать на голову одеяло.

– Проснись же, государь! – не отставал Меншиков. – У Нарвы неспокойно, к крепости идет генерал Шлиппенбах.

– Что?! – Петр вскочил с кровати, схватил Меншикова за отвороты кафтана, притянул к себе. – Что? Шведы – к Нарве?!

– Да, государь.

Петр отпустил Меншикова, зашагал по комнате из угла в угол. Потом остановился, вонзив взгляд в Меншикова, сказал:

– Данилыч, час пробил. Пока Нарва у шведов – жить нам в страхе. Ступай, кличь генералов, снова быть битве.

На следующий день русские войска спешно выступили в поход. И вот опять дорога. Как тогда, четыре года назад. Идут войска, движутся пушки, длинной вереницей тянутся обозные телеги.

И вновь по дороге несется царский возок. Догоняет Петр русские полки, останавливает лошадей, кричит:

– Здорово, молодцы!

– Здравия желаем, бомбардир-капитан! – отвечают солдаты.

Идут солдаты стройными рядами. Тра-та-та, тра-та-та! – выбивают походную дробь барабаны, развеваются пестрые полковые знамена.

А высоко в небе светит солнце. Носятся в теплом воздухе стрижи. Где-то впереди раздается солдатская песня. Слышна команда:

– Лева нога вперед! Права нога вперед! Шире шаг!

Стоит Петр в возке. Снял шляпу. Развевает ветер Петровы кудри. Смотрит Петр на войска, говорит Меншикову:

– Данилыч, смотри: российская армия идет наша, новая! Побьем шведа, а, Данилыч?

– Побьем, государь! Ей-ей, побьем! – отвечает Меншиков.

– То-то, – говорит Петр. – Чай, на печи не лежали! – И весело, по-детски смеется. Потом вдруг меняется в лице. – Но, но, – говорит Меншикову, – не хвастай! – Садится и начинает смотреть в небо, в безбрежную синь, в неохватную даль.

Войска идут к Нарве.

 

Машкарадный бой

Подошли русские к Нарве. Послали разведку. Оказывается, Шлиппенбах еще далеко.

Остановились войска на правом берегу Наровы. Стали готовиться к штурму.

Однажды к Петру подошел Меншиков.

– Государь, – обратился он, – разреши учинить машкарадный бой.

– Что? – переспросил Петр.

– Машкарадный бой, говорю, – повторил Меншиков и зашептал царю что-то на ухо.

А на следующее утро к коменданту Нарвы генералу Горну прибежал корнет Попеншток.

– Генерал, генерал! – закричал Попеншток. – К Нарве идет Шлиппенбах, русские готовятся к бою!

Схватил Горн подзорную трубу, бросился к крепостной стене, посмотрел: действительно, русские строятся. Носится по полю Меншиков, машет шпагой, куда-то показывает. Посмотрел Горн на запад – правильно, там, за лесом, поднимается пыль.

– О, слава тебе, Святая Мария! – проговорил генерал. Потом повернулся к Попенштоку, сказал: – Жалую вас, господин корнет, капитаном.

В это время вдалеке раздались два выстрела, потом еще два и еще. Это был шведский условный сигнал. Горн приказал ответить. С крепостной стены гаркнули пушки. А вскоре из-за леса стройной колонной появились и сами шведы.

Заколыхались желтые и белые шведские знамена, заняли всю ширь дороги синие мундиры шведских солдат. Развернулись шведы во фронт, выкатили вперед пушки и открыли огонь. Русские стояли спиной к крепости, лицом к войскам Шлиппенбаха.

И Горн подумал: «А что, если ударить русским в тыл? Шлиппенбах – спереди, войска из крепости – сзади, зажать русских в тиски, разгромить, как тогда, четыре года назад, удержать шведскую славу».

Горн отдал приказ. Распахнулись крепостные ворота, выскочила конница, за ней побежали пешие отряды. Русские заметили вылазку, дрогнули, подались в сторону.

– Ура! – закричал Попеншток и побежал вниз с крепостной стены.

Он вскочил на лошадь и вылетел пулей из крепости. Хотел Попеншток и тут оказаться первым. Горн видел, как его белая лошадь, вздымая пыль, галопом мчалась по полю. Попеншток подскакал к русским, рубанул налево, направо, повернул коня и помчался к войскам Шлиппен-баха. Вот он подлетел к шведам, соскочил с коня и бросился обнимать какого-то офицера.

– Молодец! – шептал Горн. – Молодец, Попеншток! – И восторженно смотрел на корнета.

Но что такое? Потеряв шляпу, Попеншток несется назад. Вслед ему раздаются выстрелы. Шведы стреляют в шведов! Схватил Горн трясущимися руками подзорную трубу, стал искать Шлиппенбаха. Вот и он на коне, в окружении шведских знамен. Но – о святая Мария! Горн смотрит и не верит своим глазам: на коне в костюме шведского генерала сидит царь Петр. А те, кого Горн принимал за солдат Шлиппенбаха, схватив ружья наперевес, дружно бегут к открытым воротам крепости.

– О Боже, о Боже! – закричал Горн. – Ворота, скорее закрыть ворота!

Генерал побежал вниз. У самых ворот он столкнулся с Попенштоком. Подскочил Горн к Попенштоку, осадил его белую лошадь, сдернул седока на землю.

– Вы, вы!.. – кричал, задыхаясь, Горн. – Вы, Попеншток, мальчишка! О Боже, о Боже! Это все вы! Ну, где же ваш Шлиппенбах?! Рядовым, в карцер, под суд! О святая Мария! О святая Мария!

Около трети нарвского гарнизона полегло в машкарадном бою.

По случаю удачной выдумки в русском лагере шло веселье. Меншиков ходил важный, приговаривал:

– Бивали мы этих шведов запросто. Что нам шведы!

– Умолкни! – крикнул Петр. – Хоть ты и герой, да похвальбе знай меру! Тьфу, тошно смотреть!

 

Бабат Барабыка

Бабат Барабыка был барабанщиком в бомбардирской роте. На всю армию не было второго такого умелого барабанщика. Выбивал Барабыка и маршевую дробь и все сигналы воинские знал исправно.

А еще Барабыка был известен тем, что разговаривал с самим генералом Горном. Было это так.

30 июля, в воскресенье, русские начали обстрел Нарвы. Стреляли по бастионам Виктория и Гонор. Отсюда, пробив в стене брешь, хотели штурмовать город. Семь дней не отходили от пушек бомбардиры. Не отходил и Барабыка. Отложив в сторону барабан, подтаскивал ядра, засыпал в пушки порох. На восьмой день бастион Гонор осел. Земляная насыпь вокруг него обвалилась в ров.

– Ну, – заговорили солдаты, – теперь готовься к штурму.

В это самое время Барабыку вызвали к царю. Посмотрел Петр на раскосые глаза Бабата.

– Татарин? – спросил.

– Калмык, – ответил Барабыка.

– Ишь ты! – усмехнулся Петр. – А тоже солдат.

– Барабанщик я, – ответил Барабыка.

– Вот ты мне и надобен, – сказал Петр. – Пойдешь к крепости, передашь письмо нарвскому коменданту. Да смотри иди осторожно, – напутствовал Петр. – Бей в барабан шибче, говори, что ты есть российский парламентер.

Пошел Барабыка, бьет в барабан что есть силы. Заметили шведы солдата, перестали стрелять.

– Кто такой? – закричали, когда Барабыка подошел к крепости.

– Я есть парламентер российской армии, – отвечает Барабыка.

Скрипнули железные засовы тяжелых крепостных ворот, одна из створок их медленно приоткрылась. Барабыка вошел в крепость.

Повели Барабыку кривыми маленькими улочками нового города мимо разбитых и горящих домов к нарвскому замку. Перед замком – глубокий ров. Через ров – мост. Мост поднят.

– Кто такой? – закричали с той стороны часовые.

– Я есть парламентер российской армии, – вновь повторил Барабыка.

Громыхнули тяжелые цепи, мост опустился. Барабыка вошел в замок. Повели Барабыку по узким коридорам и крутым лестницам. Наконец вошли в большой зал. В глубине увидел Барабыка высокого, худого старика. «Генерал Горн», – узнал Барабыка.

Взял Горн письмо, стал читать. «Сам Господь Бог разрушил Гонор, – писал Петр, – путь к приступу открыт…» Петр предлагал Горну сдать крепость и кончить кровопролитие.

Прочел Горн письмо, уставился на Бабата.

– Иди к царю Петру, – сказал, – передай: шведы не сдаются. Понял?

– Никак нет, – отвечает Барабыка.

– Иди к царю Петру, – повторил Горн, – скажи: нет такого правила, чтобы шведы сдавались.

– Как так – нет? – возражает Барабыка. – Есть. И при Орешке сдавались, и при Ниеншанце сдавались. Выходит, есть такое правило. А Нарва чем лучше? И при Нарве сдадутся.

– Что? – закричал Горн.

Налились кровью генеральские глаза. Схватил Горн шпагу, бросился к русскому солдату:

– Вон! – закричал. – Вон!.. О святая Мария!

Так и ушел Барабыка ни с чем.

Доложил Барабыка царю все, как было.

– Ишь ты! – сказал Петр. – Так и сказал Горн: «Шведы не сдаются»?

– Так точно, бомбардир-капитан!

– А может, и прав генерал Горн? – спрашивает Петр.

– Как так – прав? – возражает Барабыка. – Я же ему говорю: «При Орешке сдались – раз, при Ниеншанце сдались – два и при Нарве, выходит, сдаться должны». Как же так, Бог троицу любит.

– Молодец! – говорит Петр. – Мыслишь, как и пристало российскому солдату.

– Никак нет, государь, – говорит Барабыка.

– Что – никак нет? – не понимает Петр.

– Какой же я солдат? Барабанщик я.

– Ну и что, барабанщик – не солдат, что ли? – удивился Петр.

– Нет, бомбардир-капитан, – отвечает Бабат, – какой же он солдат, раз ружья не имеет.

– Ишь ты! – вновь усмехнулся Петр. – Ружья, говоришь, не имеешь? Ладно, иди к ротному командиру, скажи: государь приказал ружье выдать. А про шведов это ты правду сказал: и при Нарве сдадутся.

 

Штурм

На следующий день русские начали штурм Нарвы. Шли на приступ тремя большими колоннами.

Солдаты тащили лестницы и багры, оставив для облегчения в лагере походные ранцы.

На штурм нарвской стены шел и Бабат Барабыка.

Шведы открыли огонь. Стреляли пушки из крепости и через Нарову с высоких ивангородских стен. Ловко, страшно бились шведские солдаты. Там, где у высокой стены бастиона Гонор русские установили штурмовые лестницы, летели на голову атакующих камни, янтарными брызгами рассыпалась горящая смола.

По крепости на взмыленном коне носился генерал Горн.

– Шведы, шведы, – кричал он, – не посрамим шведской славы! Вперед, шведы!

Приступ русских был неудачный. Добираясь почти до самого верха стены, солдаты не могли закрепиться. Штурмующие отхлынули. Отбежал со всеми и Барабыка. Установилась тишина. Никто не решался первым повторить атаку. И вдруг недолгую тишину нарушил барабанный бой. Это в свой барабан ударил Барабыка. Медленно, в такт барабанной дроби, он стал подходить к крепостной стене, стал подниматься по лестнице.

Шведы опешили. Они смотрели на смельчака, боясь стрелять. А Барабыка продолжал бить в барабан, продолжал подниматься по лестнице. И вдруг всё зашевелилось, задвигалось. Русские снова бросились на штурм. Снова раздались выстрелы, полетели камни, полилась смола.

Барабыка вскочил на крепостную стену. Кругом свистели пули, с Бабата сбило шляпу, от горящей смолы затлел кафтан. А он стоял на самом верху и бил в барабан:

Тра-та-та! Тра-та-та!

А оттуда, с той стороны стены, несся зычный голос генерала Горна:

– Шведы, за Господа Бога и короля вперед!

Однако поздно. Русские овладели стеной. Вот их все больше и больше.

А наверху по-прежнему стоит Барабыка и что есть силы бьет в барабан. Потом забрасывает барабан за спину, сует палочки за пояс, хватает ружье и, задрав полы горящего кафтана, прыгает вниз.

Русские врываются в Нарву. А внизу гремит голос Горна:

– Шведы, шведы, позор вам, шведы!

 

Шпага генерала Горна

Был у Бабата дружок из солдат. Странную имел фамилию – Перец. Молчит, молчит Перец, а потом возьмет да такое скажет! Все норовил про царя Петра дурное сказать.

А тут еще Бабат его вконец разозлил. Как вернулся Бабат от царя, так и стал хвастать, что Петр ему и ружье выдать приказал, и награду пообещал.

– Чему радуешься? – перебил Перец Бабата. – Нашел отца-благодетеля! Он тебе ружье рад всунуть. Дура, царь – он и есть царь. Думаешь, ты ему нужен? Силушка твоя нужна. Чай, немало на его совести нашего люду. Вон она, царская милость, – говорил Перец и задирал рубаху. Там поперек волосатой спины ровными рядами шли красные рубцы. – А за что? – спрашивал Перец. – За то, что правду сказать не побоялся.

И уж какой раз за этот поход начинал рассказывать Перец о том, как взбунтовались в его родном селе мужики, а царь прислал солдат и приказал всем батогов всыпать. А кто виноват, что мужикам на деревне жрать нечего? Вестимо, он, царь.

– Так ведь то не царь, а бояре виноваты, – пытается возражать Бабат.

– Ишь ты, «бояре»! – передразнивает Перец. – А царь – он кто, мужик? Царь – он и есть первейший боярин. От него все в государстве зависит.

– Так-то оно так… – соглашается Бабат.

А сам свое думает: «Как же так, чтобы царь – и был нехороший!»

Так бы и думал Бабат, да произошла такая история.

Спрыгнув с крепостной стены, Бабат побежал к Нарвскому замку. Здесь, на валу, отделявшем старый город от нового, он повстречал генерала Горна. Подбежал Барабыка к генеральской лошади, схватил за уздцы, закричал Горну:

– Сдавайся!

Признал генерал раскосые глаза Барабыки, схватился за шпагу. Хорошо, отскочил Бабат в сторону. Потом выбрал удобный момент, прыгнул и ухватился за рукоятку генеральской шпаги. Ухватился, держит и снова кричит:

– Сдавайся!

Так и держатся они вдвоем за одну шпагу. В это время подскакал к ним русский полковник Чамберс.

– Брось! – закричал полковник на Барабыку. – Не пристало рядовому чину у генерала шпагу брать! Отдай сюда!

А Барабыка словно окаменел, пальцы разжать не может. Разозлился тогда Чамберс, ударил Бабата по лицу. Пошатнулся Бабат, упал. Так и досталась генеральская шпага полковнику Чамберсу.

А тут как раз проезжал Петр с генералами.

– Что за шум? – спросил.

Чамберс и доложил ему: мол, рядовой чин, а у генерала шпагу отнять пытался, да и офицерского приказа не выполнил.

– Раз так, – сказал Петр, – всыпать ему батогов за такое дело.

Уехали генералы. Остался Барабыка один. А в это время, откуда ни возьмись, Перец.

– Ну что, – говорит Перец, – видал, каково нашему брату? Вот она, царская милость.

А Бабату и сказать нечего. Стоит, моргает раскосыми глазами. Хоть и злой мужик Перец, а все же и в его словах правда есть.

 

За славу российскую

Бой кончился. Петр и Меншиков верхом на конях выехали из крепости. Следом, чуть поодаль, группой ехали русские генералы. Ссутулив плечи, Петр грузно сидел в седле и устало смотрел на рыжую холку своей лошади. Меншиков, привстав на стременах, то и дело поворачивал голову из стороны в сторону и приветственно махал шляпой встречным солдатам и офицерам.

Ехали молча.

– Государь, – вдруг проговорил Меншиков, – Петр Алексеевич, гляди, – и показал рукой на берег Наровы.

Петр посмотрел. На берегу реки, задрав кверху ствол, стояла пушка. Около пушки, обступив ее со всех сторон, толпились солдаты. Взобравшись на лафет с ковшом в руке, стоял сержант. Он опускал ковш в ствол пушки, что-то зачерпывал им и раздавал солдатам.

– Государь, – проговорил Меншиков, – смотри, никак, пьют. Ну и придумали! Смотри, государь: в ствол пушки вино налили! Ай да бомбардиры! Орлы! Герои!

Петр улыбнулся. Остановил коня. Стали слышны солдатские голоса.

– За что пить будем? – спрашивает сержант и выжидающе смотрит на солдат.

– За царя Петра! – несется в ответ.

– За Нарву!

– За славный город Санкт-Питербурх!

Петр и Меншиков поехали дальше, а вслед им неслось:

– За артиллерию!

– За товарищев, животы свои положивших!

– Данилыч, – проговорил Петр, – поехали к морю.

Через час Петр стоял у самой воды. Волны лизали подошвы больших Петровых ботфортов. Царь скрестил руки и смотрел вдаль. Меншиков стоял чуть поодаль.

– Данилыч, – позвал Петр Меншикова, – а помнишь наш разговор тогда, в Новгороде?

– Помню.

– А Нарву?

– Помню.

– То-то. Выходит, не зря сюда мы хаживали, проливали кровь и пот русский.

– Не зря, государь.

– И колокола, выходит, не зря снимали. И заводы строили. И школы…

– Верно. Верно, – поддакивает Меншиков.

– Данилыч, так и нам теперь не грех выпить? Не грех, Данилыч?!

– Правильно, государь.

– Так за что пить будем?

– За государя Петра Алексеича!.. – выпалил Меншиков.

– Дурак! – оборвал Петр. – За море пить надобно, за славу российскую.