Предварительные замечания.

Этой главы в книге мог­ло бы и не быть. Изложение вопросов философии права, отвечающих замыслу автора, завершено в предшествую­щей главе.

Но краткой, сугубо постановочной характеристики не­которых проблем либерализма потребовал сам материал книги.

Во-первых, потому, что философия права в том вари­анте, который предлагается в книге, — это либеральная тео­рия, охватывающая институты духовной и политической жизни общества.

И во-вторых, при рассмотрении философско-правовых вопросов, соприкасающихся с проблемами либерализма, выяснилось, что либеральная теория нуждается в извест­ном развитии, в новых решениях, учитывающих назрев­шие и острые потребности общества. И в этих решениях, по-видимому, должное место призвано занять право.

Самое же существенное, что обусловило необходимость дать краткую характеристику теории либерализма, заклю­чается в итоговых положениях этой характеристики. В том, что конструктивная перспектива развития либеральной тео­рии полностью (пункт в пункт) совпала с современным видением философии гуманистического права.

 

Постулаты (отправные аксиомы) классического ли­берализма.

Сначала — несколько слов о либеральной тео­рии в целом. Система либеральных взглядов, по всем данным представляет собой одну из наиболее передовых, а главное, по самым высоким меркам добрых, истинно светлых и муд­рых человеческих теорий.

Именно либеральная теория выражает магистральный путь развития человеческого общества — движение всего человечества от традиционных цивилизаций, в которых господствуют власть и ритуальная идеология, к либераль­ным цивилизациям, центром и смыслом существования которых становятся человек, его свобода, высокий статус личности, его достоинство и неотъемлемые права.

Примечательно, что основные положения (постулаты, отправные аксиомы) теории либерализма в его изначаль­ном, классическом виде складывались, как и основы гуманистической философии права, под непосредственным влиянием возрожденческой культуры, Просвещения, Фран­цузской революции, и именно в таком качестве они стали обоснованием социального порядка общества в условиях либеральной цивилизации — порядка, основанного на сво­боде. "Классика либерализма" может быть обрисована в двух группах основных идей, первая из которых относится к человеку, а вторая — к основам организации общества. Прежде всего — о человеке. Тут три основных момента:

— только отдельный человек как автономный индивид, что ему нужно (знает, что он хочет, к чему стремит­ся);

— только он, отдельный человек, и никто другой, может и вправе решать за себя, за свои дела (как поступить, что делать) — совершает свободный выбор;

— общество обязано создавать посредством государст­ва, всей системы политических и социальных институтов благоприятные условия для свободы отдельного человека, соответствующие этому "правила игры" для взаимоотно­шений людей между собой и с самим обществом, и в то же время общество не вправе переступать ту грань, за которой только отдельный человек знает и решает "за себя", делает свободный выбор.

Нетрудно заметить, насколько точно исходные аксиомы либерализма совпадают с самими философскими осно­вами гуманистического права.

Теперь — об основах организации общества. В человеческом обществе тенденции к росту, саморазвитию и гармонии, заложенные во всяком естественном организме, в оптимальном виде могут реализоваться через главный элемент, характеризующий сообщество разумных су­ществ, — свободу человека (и потому по самой своей орга­нике общество — не вещь, которой можно произвольно манипулировать). И именно тогда спонтанно, естественно реализуются тенденции к росту, саморазвитию, гармонии. Ибо свобода, не стесненная внешним вмешательством и произволом, порождает личную ответственность. Поэтому люди, предоставленные самим себе, сами создают для сво­боды, ее реализации необходимые институциональные рамки.

И здесь либерализм и право совпадают в самой своей сути.

Хотелось бы обратить внимание на то, что поразитель­но точные характеристики самих основ либерализма дал Кант. Он писал: "...никто не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать своего счастья на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерб свободе другого стремиться к подобной цели — свободе, совмести­мой по некоторому возможному всеобщему закону со свобо­дой каждого другого...".

Остановим свое внимание на процитированных поло­жениях этого замечательного философа. И не только пото­му, что они, как бы предвосхищая все наши соблазны и беды, связанные с социализмом, напрямую бьют в самое уязвимое звено социалистических верований, в том числе марксистской коммунистической доктрины, посулившей людям скорое счастливое "светлое будущее", но еще и по­тому, что они относятся к основной идее этой главы — к мысли (увы, ставшей острой и актуальной только в нынеш­нее время) о высокозначимом месте права в теории и прак­тике современного либерализма. Как и по ряду других фундаментальных проблем нашей людской жизни, Кант ока­зался удивительно современным именно в наши дни!

В дополнение к этому особо (и опять-таки с известной ориентацией на связь либерализма и права) следует ска­зать о дисциплинирующей функции частной собственно­сти, которая является не только основой и источником экономической и социальной свободы, экономической и со­циальной активности, но и своего рода бременем, по самой своей природе налагающим на носителя собственности от­ветственность и ограничения, связанные, в частности, с со­хранением и естественным "ростом" объектов собственности, их производительным использованием.

Впрочем, изложенные выше идеи — не более чем пре­дельно абстрактные постулаты, своего рода сжато изложен­ные аксиомы, призванные только обозначить некоторые отправные пункты классического либерализма, взятые в наиболее "чистом", "обнаженном" виде. Они даже в наибо­лее общем, аксиоматическом виде требуют того, чтобы конкретизировать их в связи с реальными жизненными отношениями. Такие, более конкретизированные, характеристики могут быть даны в связи с проблемами: а) индивидуализма: точки зрения развития либеральных идей; б) рынка.

 

Проблема индивидуализма.

Разумеется, с позиций общепринятых представлений идеи либерализма — это идеи "индивидуализма".

И здесь важно со всей определенностью зафиксировать исходное с мировоззренческой точки зрения положение, а именно: индивидуализм при всем противоречивом (в основ­ном негативном) к нему отношении — это необходимый эле­мент жизнедеятельности общества, функционирующего на началах свободы. По сути дела категория индивидуализма в общем, суммированном виде и отражает положение человека как свободной автономной личности — человека, который — и только он — знает и решает "за себя".

Вместе с тем индивидуализм как элемент либерализма нужно строго отличать от безудержного, агрессивного себялюбия, слепого эгоизма и даже от "спокойного индиви­дуализма" сугубо семейно-мещанского типа, который, как верно полагает А.Токвиль, со временем превращается в "эго­изм, когда человек относится ко всему на свете лишь с точки зрения личных интересов".

Еще больше оснований есть для негативных оценок того "взорвавшегося" в посттоталитарных советских условиях индивидуализма, который характерен для российского общества в нынешнее время, — жестокого, ненасытного, обращенного к низменным утехам, неудержимого в личных тратах и роскошестве, во многом, думается, и породившего феномен "новых русских". Здесь налицо, как мне представ­ляется, эффект освобождения энергии социального моноли­та (об этом ранее уже говорилось): инициатива, индиви­дуальность, личные порывы, да и простые людские страсти при социализме не находили выхода, загонялись режимом в некий монолит, да так загонялись, что при взрыве моно­лита — распаде советского тоталитарного режима — нако­пившаяся энергия высвободилась с необузданной, яростной, неудержимой силой, которую невозможно обуздать.

Тот кошмар коррупции, взяточничества, концентрации сил немалого числа людей исключительно на личном обога­щении и многое другое, что ныне травмирует российское общество, — результат вырвавшегося на волю "джинна" постсоветского индивидуализма.

А теперь — главное.

Элементом либеральной цивилизации является инди­видуализм, который взращен человеческой культурой, обо­гащен ею. Как показал Ф.Хайек, такой индивидуализм характеризуется рядом черт; это — "уважение к личности как таковой, то есть признание абсолютного приоритета взглядов и пристрастий каждого человека в его собствен­ной сфере деятельности, сколь бы узкой она ни была, а также убеждение в желательности развития индивидуаль­ных дарований и наклонностей". Именно такой индивидуа­лизм, выросший из элементов античной философии и христианства, сложился во время Возрождения и является составной частью либеральной цивилизации, его правовой культуры. И здесь нельзя не заметить, что его черты впол­не согласуются с неотъемлемыми правами человека, с прин­ципами гуманистического права, началами право законности.

 

Теория либерализма и рынок.

В формировании тео­рии либерализма в более позднее время (в основном в XX веке) решающую роль сыграла идеология рынка. Поэто­му либерализм сегодня нередко отождествляется с рыноч­ной экономикой, а в политической области вдобавок — с либеральной парламентской демократией.

В такой интерпретации либерализма немалую роль сыграли теоретики-экономисты либеральных направлений, ставшие выразителями потребностей развивающейся ин­дустриальной и постиндустриальной экономики в условиях нарастающего технического прогресса, когда "рынок" как поприще экономической свободы предстал как эмпириче­ский показатель эффективности экономики (М. Фридмен), выражение всеобщих черт экономического поведения в сво­бодном обществе, на котором основываются определенные экономические и политические институты (Ф. Хайек).

Конечно, во внимании к "рыночным акцентам" в обще­ственном мнении и в науке сыграли роль и политические мотивы. Главное здесь — это стремление в 1920—1940-х годах противопоставить нечто реальное и доказательное тому пропагандистскому ажиотажу "успехов социализма", который чуть ли не повсеместно сопровождался прославлением "плановой экономики". "План" и "рынок" в этом отношении стали наиболее выразительными показателями системы ценностей каждой из двух конкурирующих социальных и экономических систем.

Вместе с тем нельзя не заметить, что в обстановке назревших перемен, которыми отмечен XX век, потребовались известные коррективы и уточняющие характеристики социальных механизмов свободного демократического общества, направления таких корректив и уточнений в характери­стике социальных механизмов с наибольшей определенностью раскрылись как раз в системе институтов и отношений, связанных с рынком.

Самое существенное здесь вот что.

Во-первых, необходимость повышения эффективности и оптимизации экономического поведения, натолкнувшаяся на тенденции к монополизации и усилению государственного вмешательства, со всей определенностью выявила глубину и "силу "кантовского подхода" к свободе, в котором главную роль играет не сама по себе свобода выбора, а состояние конкурен­ции, соревнования, состязательности — решающий фактор, активизирующий поведение людей. Надо полагать, что этот фактор (который, увы, не в полной мере еще осознан, в том числе и при формировании рыночной экономики в России), по существу, оказал значительное влияние на состав и трактов­ку либеральных ценностей, на придание большей значимости конкурентоспособной социальной разнородности, социальному, политическому и духовному плюрализму.

Во-вторых, — и на этот пункт хотелось бы обратить особое внимание - необходимость повышения эффектив­ности и оптимизации экономического поведения, натолкнув­шаяся на явления стагнации и паразитирования в отношении растущих богатств, заставила с большей основательностью и глубиной оценить активно-созидательную сущность институтов свободного общества, в первую очередь самой его основы — частной собственности. Ту активно-созидатель­ную сущность (которая, увы, также недостаточно понята), которая требует от собственника активно-наступательного, по законам риска производительно-творческого использования потенциала собственности и, главное, не "проедания" доходов, а их "вложения" — обратного возврата доходов в производство для его модернизации.

Эта сторона рыночных отношений стала импульсом к такому пониманию либеральных ценностей, при котором упор делается на сохранении их потенциала, их модерниза­ции (что находит выражение в современных философских трактовках демократии).

 

Проблемы.

Акценты и импульсы в понимании и разви­тии свободы, порожденные идеологией рынка, при всей на­ступившей в этой связи эйфории либерализма не привели тем не менее к такому положению в социальной экономиче­ской и политической жизни, которое смогло бы предотвра­тить проявление негативных сторон свободы, их рост, порой разрушительные, катастрофические последствия.

Сами по себе феномены промышленного, индустри­ального и постиндустриального капитализма, рассматривае­мые с точки зрения свободного, основанного на конкуренции рынка, оказались неспособными предотвратить или хотя бы в какой-то мере устранить отрицательные последствия того, во что нередко во все больших масштабах стала выливаться индивидуалистическая свобода автономного человека, — хаос произвола, беспредел преступности, а в экономике — доминирование экономического эгоизма, отрицание этиче­ских, духовных критериев поведения.

Наиболее мощной оказалась здесь жесткая критика либерализма со стороны приверженцев социализма и ком­мунизма; многие наиболее убедительные аргументы в поль­зу социализма и коммунизма, в том числе аргументы в пользу революционного права на кардинальное переустройство мира, коренятся в критике тех классических постулатов ли­берализма и их рыночных интерпретаций, которые оберну­лись в экономической и социальной жизни крупными недостатками, пороками, бедами для людей.

Все это, и кроме того, уроки Великой депрессии нача­ла 1930-х годов и Второй мировой войны (да еще сохранив­шегося в результате победы над фашизмом впечатления об "успехах социализма"), привело к тому, что в либерализме возник ряд направлений, нацеленных на учет реалий и социалистической критики, — течение неолиберализма, ре­форматорского либерализма и даже социалистического либерализма (включая такие теории, как теория солидаризма, христианской демократии, неоконсервативизма и др.).

Некоторыми общими моментами такого ("пострыночного") теоретического совершенствования либеральной теории стали идеи "консенсуса", модифицирующие представления об общественном договоре, — идеи, которые в той или иной степени отрицают универсальность рыночных методов, обосновывают приоритет политики над рынком, невозможность и недопустимость решения ряда острых проблем (воспитание, здоровье, гражданственность) одними только рыночными методами, а отсюда — усиление со­циальной деятельности государства, умиряющего и упорядочивающего анархо-капиталистическую стихию.

Эта линия получила отражение в конструктивных и плодотворных для своего времени построениях Кейнса, оп­равдывавших усиление экономико-социальных мер государственного характера (хотя мало кто обратил внимание на ), что эти меры, обусловленные тяжелыми реалиями Великой депрессии и обстоятельствами Второй мировой войны, не имели и не могли иметь универсального характера). Указанные изменения в либеральных воззрениях (да еще с опорой на представления о существовании "второго поколения" прав человека) нашли выражение в идеологии социального государства.

 

Идея "социального государства".

В настоящее время получила распространение и, сверх того, стала некой модой с претензией на статус "передовой" идея социального государства, которая в виде общей терминологической формулы нашла закрепление в ряде конституций последнего времени (Германии, Испании, Турции и др., а ныне — и России).

Объективные предпосылки идеи социального государ­ства — те же, что и основания "второго поколения" прав человека: гигантский научно-технический прогресс и переход общества от традиционных к либеральным цивилизациям, потребовавшие углубления гуманистического содержания либерализма, развития начал солидаризма, обеспе­чения достойного уровня жизни людей, выработки форм социальной, в том числе государственной, деятельности, направленной на "общественное служение".

Более того, само возникновение и смысл идеи социаль­ного государства связывается в литературе (и это вполне логично) именно с концепцией прав человека "второго поко­ления", с "обязанностью государства принимать меры, содействующие обеспечению "нового поколения" прав чело­века" (право на труд, право на отдых, право на образова­ние и т.д.).

С этой точки зрения вызывает настороженность уже то обстоятельство, что по сути дела термин "социальное государство" является стыдливым аналогом термину "социалистическое государство". Небезынтересно, что Б.А.Кистяковский, обосновывая социальные функции государства, в открытую, без обиняков говорил именно о социалистиче­ском государстве, о поглощении с его помощью частного права правом публичным. Пожалуй, только ужасы сталин­ского "социализма" и гитлеровского "национал-социализ­ма" потребовали терминологических корректив, замены дискредитированного выражения "социалистическое государство" на более обтекаемое и неопределенное — "соци­альное государство". Впрочем, и ныне при освещении деятельности "социального государства" подчас употребля­ются характеристики, присущие именно социалистической государственности, прежде всего подчеркивается его "всеохватывающая деятельность", когда государство является "планирующим, управляющим, производящим, распреде­ляющим".

Но если даже не связывать идею социального государ­ства с категорией прав человека "второго поколения", а видеть те фактические социальные потребности и запросы, которые предъявляет к обществу и государству современ­ная эпоха, идея социального государства все равно вызыва­ет серьезную тревогу.

Эта тревога обусловлена тем, что кредо рассматривае­мой идеи, по мнению ее сторонников, состоит в усилении государства в решении социальных вопросов, активизация его деятельности в экономике, в сфере распределения.

Усиление же государства в экономико-распределитель­ных отношениях неизбежно сопряжено с ужесточением и расширением властно-императивных начал, доминирова­нием публично-властного управления по исконно экономи­ческим делам. А значит — с ростом государственного аппарата, дальнейшим укоренением бюрократических сто­рон его функционирования, чиновничьим всемогуществом, с тенденцией вмешательства во все сферы экономической и социальной жизни и, как показывает жизненная практи­ка, — с неизбежными в этом случае злоупотреблениями властью, коррупцией и мздоимством.

Идея социального государства, таким образом, входит в противоречие с требованиями свободной рыночной эконо­мики, демократической государственности и — что надле­жит особо подчеркнуть — с основополагающими принципами правового государства, верховенства (правления) права в демократическом обществе.

Вот и получилось, что линия в либерализме на "кон­сенсус", выраженная в идеологии социального государства, породила на практике новые трудности и проблемы.

В тех странах, где такое направление получило реали­зацию в законодательной и управленческо-административной государственной деятельности, начались негативные процессы, выраженные в ослаблении стимулов к свободно­му предпринимательству, а следовательно, замедлении мо­дернизации производства, падении его эффективности и, что особенно тревожно, в разбухании чиновничьего аппара­та, неоправданном росте государственных расходов, бюро­кратических, антидемократических тенденциях. Вдобавок произошло усиление в политической сфере групп давле­ния, лоббистских механизмов, особенно там, где начал все более признаваться приоритет политических методов над рыночными, идеология "социального государства".

 

Опыт Запада.

Поучителен в данном отношении опыт Запада.

В западных странах (на это обычно ссылаются сторон­ники идеи социального государства, в том числе и наши, отечественные) действительно произошло усиление государ­ственных начал в жизни общества. Но такое усиление было вызвано не столько потребностью решения социальных за­дач, сколько необходимостью осуществления радикальных мер в 1930—1940-х годах для выхода из жестокого эконо­мико-социального кризиса, трудностями военного и после­военного времени,

И кстати сказать, подобное усиление государственного регулирования было бы на какой-то короткий срок оправ­данным и в российских условиях переходного времени. Хотя бы с целью обеспечения разумной приватизации государст­венной собственности, формирования на ее основе свобод­ных собственников-производителей, а еще более — для того, чтобы предотвратить захват государственного имущества партийно-комсомольской номенклатурой и криминализированным теневым капиталом, формирование на этой основе олигархического слоя, новорусской компрадорской буржуазии. А значит — предотвратить и нашу сегодняшнюю страш­ную беду и проклятие — чудовищное имущественное и социальное расслоение людей; где небольшой кучке сверх­богатых магнатов, паразитирующих на народных богатст­вах, противостоит малообеспеченное большинство населения России.

Хотя факты усиления роли государства на Западе в кризисных и военных условиях и послужили питательной почвой для некоторых вариантов неолиберализма, усиле­ние вмешательства в область экономико-распределитель­ных отношений изначально воспринималось как "неизбежное зло" и оно, как свидетельствуют факты, при отпадении ост­рой необходимости постепенно свертывалось, заменялось при решении социальных задач институционными и регулятив­ными формами, адекватными принципам правового граж­данского общества.

Конечно же, изложенные критические соображения об идее социального государства ни в коей мере не снимают, ни в чем не умаляют необходимости решения многообраз­ных социальных задач, вытекающих из объективных по­требностей современного общества, — тех задач, которые не могут и не должны решаться рыночными методами (про­блемы воспитания, обучения, гражданственности), а также некоторых других задач, например обеспечения всех граж­дан прожиточным минимумом, создания условий для соци­ального равенства, прежде всего в области образования. Вполне понятно, что они касаются всего общества, всех его подразделений, но в том числе, разумеется, и государства. Тем более если оказывается возможным перевести на язык позитивного права и включить в систему действующих юри­дических отношений такие жизненно важные социальные потребности и интересы людей, которые в идеолого-политических категориях и общих публичных правах политиче­ского значения до сих пор выражаются в устоявшихся формулах "право на труд", " право на образование" и т.д.

И вот еще одна сторона проблемы, к которой хотелось бы привлечь внимание. Наряду со своей властно-импера­тивной, исконно юридической деятельностью (которая в со­циальной сфере в основном замыкается для него институтами права, правосудия), современное государство стремится обеспечить решение социальных задач путем выработки соци­альных программ и придания им должного авторитета, поощрения соответствующих самодеятельных организаций, формирования координирующих центров. Иначе говоря, в социальной сфере государство все более активно выступает не как институт власти, а как общенациональная автори­тетная корпорация, однопорядковая в данном отношении по своему статусу с соответствующими инициативно-част­ными организациями. Да и сама государственная деятельность в этой связи приобретает "мягкие", не традиционно императивные формы; она выражается в системах поощре­ния, льгот, аккуратной, строго дозированной корректиров­ке частноправовых отношений (например, в области арендных отношений, публичных договоров, юридического обеспечения общедоступности важных социальных благ и др.). И совсем уже примечательное явление — государство, как это показал Х.Ф. Цахер на примере Германии, передает го­сударственные учреждения (в сфере обслуживания, обра­зования, здравоохранения) частным лицам.

Но может ли такая своеобразная деятельность госу­дарства как общенационального корпоративно-частного об­разования (согласующаяся с принципами правового госу­дарства) рассматриваться как деятельность "социального государства"? Не корректнее ли в научном и практическом отношениях видеть в такой деятельности выражение, по терминологии П.Новгородцева, общественного служения и сообразно этому рассматривать государство в условиях раз­витого правового гражданского общества как государство общественного служения? Ведь здесь перед нами не искон­но государственная, властно-императивная деятельность, а совсем другое — включение государства во всю систему институтов гражданского общества.

Впрочем, хотелось бы подчеркнуть, что высказанные суждения по идее социального государства не имеют безус­ловно категорического и в перспективе безапелляционного характера. Жесткость этих суждений во многом относится к нынешней ситуации в России, когда — прошу обратить на это внимание! — положения о социальном государстве слу­жат своего рода оправданием для всемогущества бюрокра­тического чиновничества в нашей стране, неостановимых тенденций его разбухания и усиления. Порой складывается впечатление, что именно оттуда, из гигантского бюрократи­ческого аппарата, дан социальный заказ на обоснование пра­вомерности идеи социального государства в отношении российского общества в его нынешнем состоянии.

 

Свобода, равенство и государство.

Непростой проблемой теории либерализма является равенство в его соотношении со свободой; тем более если рассматривать равенство и свобо­ду с точки зрения идеи социального государства, а ее в свою очередь — с позиции идеологии социальной справедливости.

Дело в том, что в общественной жизни, особенно в рос­сийских условиях, идея социального государства связыва­ется не только со "вторым поколением" прав человека, но не меньшей мере с началами социальной справедливости, а следовательно, равенства между людьми.

Что ж, своего рода непреложной аксиомой является по­ложение о том, что политическое и юридическое равенство людей (и прежде всего равенство перед законом и судом) — это непременный, обязательный атрибут политического ре­жима демократии, гуманистического права, правозаконности. В условиях современного гражданского общества оно было конкретизировано принципом равных свобод для всех и по­ниманием их как субъективных прав — словом, как равен­ство в гуманистическом праве. Верно и то, что "современный либерализм, как еще в начале XX века утверждал П. Новго­родцев, стремится продолжить принцип равенства в сферу уравнения социальных условий жизни".

Корень вопроса равенства людей в современном обще­стве — в фактическом равенстве людей, в необходимости его обеспечения, в том числе путем соответ­ствующей деятельности государства ("социального государ­ства"!).

И если в отношении помощи и льгот таким социально обездоленным людям, как старики, дети, многосемейные, инвалиды, другие нетрудоспособные, оправданность соци­ально-обеспечительной деятельности государства не вызы­вает ни тени сомнения, то нужно сразу же с предельной четкостью пояснить, что вопрос о фактическом равенстве касается в основном уровня материальных благ людей в связи с функционированием свободной, основанной на кон­куренции рыночной экономики.

Впрочем, тут нужны еще два пояснения.

Первое. Поставленный вопрос в очень малой степени затрагивает функционирование рыночной экономики в связи с нынешним положением людей в России. Сложившееся в последние годы кричащее фактическое неравенст­во в российском обществе (с поражающей весь мир безумной роскошью, в которой обитают новорусские богатеи, и с со­циальной обездоленностью большинства населения) — не результат функционирования рыночного хозяйства (его в России в сложившемся виде еще нет), а последствие, за немногими исключениями, присвоения гигантских нацио­нальных богатств активистами партийно-комсомольской номенклатуры и криминализированного теневого капитала, воспользовавшихся для быстрого, поистине сказочного обогащения широкой свободой, неотработанными формами приватизации и отсутствием надлежащего государственно-правового регулирования.

И второе. За пределами рассматриваемого вопро­са остается та сфера действительности, которая, как уже говорилось ранее, не может и не должна быть подвластна рыночным методам, законам купли-продажи, — сфера, касающаяся воспитания, обучения, гражданственности. То есть область, где в социальной деятельности государства господ­ствуют принципы справедливости, тенденции к фактиче­скому равенству.

Возвращаясь к вопросу о фактическом равенстве лю­дей (и роли государства в этой сфере) в связи с функциони­рованием свободной рыночной экономики, следует в первую очередь определить исходный принцип, обусловливающий соотношение "экономической свободы" и "вмешательства го­сударства в свободную экономическую деятельность", и связанное с этим соотношением социальное неравенство лю­дей.

На мой взгляд, указанное соотношение с должной оп­ределенностью раскрыл крупный русский мыслитель-пра­вовед Б.Н.Чичерин. Он сформулировал положение о без­условном приоритете в экономике свободы и о недопусти­мости вмешательства государства в экономическую жизнь. Неравенство, возникающее при господстве экономической свободы, становится закономерным результатом движения промышленных сил (обратим внимание на эти слова!). Обос­новывая такой подход к вопросу о свободе и равенстве, Б.Н. Чичерин пишет: "Таков общий закон человеческой жизни, закон, действие которого может прекратиться только при совершенно немыслимом всеобщем уничтожении свободы".

В другой работе ученый обращает внимание на еще одну сторону проблемы — на то, что именно человеческая свобода является основой действительного равенства. Как бы пророчески предвосхищая ситуацию, наступившую в результате "социалистической революции", когда упомянутое им немыслимое всеобщее уничтожение свободы реаль­но произошло, Б.Н. Чичерин пишет, что у социалистов "во имя равенства уничтожается то, что составляет саму его основу — человеческая свобода. Большего внутреннего про­тиворечия с истинной природой человека невозможно пред­ставить".

Приведенные суждения, как мне представляется, ни­чуть не противоречат мысли П.Новгородцева о необходи­мости уравнения социальных условий жизни. Ибо такое "уравнение", в том числе в области обучения (или в нашей постсоветской обстановке — уравнение условий обретения собственности), — это именно равенство в условиях, кото­рые обеспечивают приоритет свободы в самом глубоком ее понимании, то есть как поприще для конкуренции, эконо­мического состязания, без чего нет свободного рынка. В та­ком же направлении строились мысли ряда других русских философов-правоведов либеральной ориентации. Как спра­ведливо подмечено в современной литературе, "они прини­мали идею "права на достойное существование", понимая под этим законно гарантируемое право на прожиточный минимум и образование. Либералы считали это не уступкой "государству", а устранением фактических препятствий на пути развития личной свободы граждан; не ограничением свободы конкуренции, но соблюдением правил "честной игры".

Это же поистине замечательно, что фундаментальные положения об экономической свободе (да притом в соотно­шении с равенством) заложили именно русские философы-правоведы, по ряду принципиальных позиций предвосхищая идеи Хайека и Фридмена.

И в данной связи, пожалуй, можно утверждать, что идеалы свободы в экономике — это уже в какой-то мере российская интеллектуальная, духовная традиция.

С этой точки зрения высказанные в последнее время соображения о том, что на нынешнем этапе экономического развития нашего общества известное (сбалансированное) "ограничение свободы экономической деятельности" и "вы­равнивание положения людей" оправданы и с позиции фак­тического равенства, пожалуй, в большей мере вызваны теми пороками утверждающегося у нас номенклатурного гоcyдарственного капитализма, которые были отмечены раньше, нежели функционированием рынка и различием положения людей, обусловленного "движением промышленных сил" на основе экономической свободы.

Но в этих суждениях есть пункт, который требует бо­лее обстоятельного рассмотрения. Это мысль о том, что в обществе, особенно российском, существует "необоримое стремление людей к равенству, которое возникло в давние времена и неуничтожимо никакими законами рыночной эко­номики", что оно — "естественное стремление", что обще­ство не может не считаться с "безудержной тягой людей к равенству и справедливости", что, наконец, советский то­талитарный режим удерживался не только репрессиями, но и верой в осуществление при коммунизме равенства и справедливости; и поэтому недопустимо "стремление вы­теснить эту веру сегодня, заменить ее идеалами свободы, конкуренции, соревнования, неизбежно порождающих со­циальное неравенство".

Приведенная мысль о равенстве как явлении естествен­но-неодолимого порядка требует сопоставления с рядом дру­гих положений и соответственно — критической проверки.

Прежде всего, в отличие от стремлений к свободе и собственности, которые действительно имеют серьезные естественно-природные предпосылки, у тяги к равенству таких предпосылок нет. По свидетельству этологов, в пер­вобытных сообществах "предков человека не могло быть и тени равноправия"; такого рода тяга к равенству наблюда­лась лишь у "зашедших в тупик и вторично деградировав­ших племен". Автор процитированной выдержки обращает внимание на то, что "первобытный коммунизм", с его якобы естественным равноправием, это выдумка кабинетных уче­ных прошлого века; и потому не случайно везде, где проводился коммунистический эксперимент, "вместо общества равенства возникали жесткие иерархические пирамиды, увенчанные окруженным "шестерками" тираном — "паха­ном".

Но основное соображение — не факты из историческо­го прошлого (впрочем, и из настоящего тоже). Главное за­ключается в том, что действительное равенство возможно только в условиях свободы, и истинное равноправие, поро­ждающее необоримое стремление, — это равноправие свободных людей, находящее выражение в политическом равенстве, равенстве всех перед законом и судом, в гума­нистическом праве. Об этом говорит Б.Н. Чичерин, рассуж­дая о роли свободы в экономической жизни (см. приведенное выше высказывание). Таково же мнение А.Токвиля, на которого порой ссылаются при обосновании необоримости стремления людей к фактическому равенству. Вот что гово­рил А.Токвиль: "Демократические народы испытывают ес­тественное стремление к свободе" и "болезненно переживают ее утрату. Однако равенство вызывает в них страсть, пыл­кую, неутолимую, непреходящую и необоримую; они жаж­дут равенства в свободе, и, если она им не доступна, они хотят равенства хотя бы в рабстве".

Итак, внимание! По Токвилю, у демократических на­родов (именно демократических) страсть — пылкую, неуто­лимую, непреходящую, необоримую — вызывает не просто равенство, а равенство в свободе, и только тогда, когда ра­венство в свободе недоступно, они хотят "равенства хотя бы в рабстве". Что ж, грустное наше прошлое и впрямь под­тверждает, что если нет равенства в свободе, то вместо него, да еще при отсутствии всего того, что сделало бы людей "демократическим народом", возникают мелкие и коварные страстишки любой ценой добиться "равенства в нищете", "в дележе остатков с барского стола", "в равной приближенности к пахану", "в равной пайке и одинаково-теплом месте на нарах".

А сейчас еще раз — слово Б.Н.Чичерину, который, под­черкивая роль государства в обществе, вместе с тем соглаша­ется с Гумбольдтом в том, что "излишней регламентацией" и "вмешательством государства во все дела" "подрывается са­модеятельность и тем самым умаляются материальные и нрав­ственные силы народа, который привыкает во всем обращаться к правительству, вместо того, чтобы полагаться на самого себя".

 

Но одновременно — усиление исконно государствен­ной деятельности.

Большое зло, крупная беда для общест­ва — это императивно-властное вмешательство государ­ственной власти в экономику, усиление ее хозяйственно-распределительной деятельности — все то, что нарушает естественно-экономические процессы, основанные на эко­номической свободе, предприимчивости, инициативе, риске и что приводит к чиновничье-бюрократическому засилью в хозяйственной жизни.

В то же время функционирование свободной рыночной экономики требует достаточно эффективной, дееспособной власти, ее усиления в целях осуществления исконно госу­дарственных задач — задач по созданию крепких, надеж­ных, безотказно действующих правовых основ конкурентно-рыночного хозяйствования и демократии (того, что вели­кие философы понимали под "самым точным определением и сохранением границ свободы", "игрой свободы", "право­вым устроением" свободной деятельности). Сильная власть в демократическом обществе нужна, следовательно, для обес­печения верховенства права, реального проведения в жизнь принципов правозаконности. В этих целях государство при­звано в экономической сфере:

создать отработанные законодательно-нормативные "правила игры" конкурентно-рыночного хозяйствования (гражданские законы, а также сопряженные с ними норма­тивные документы — по земельному, трудовому, админи­стративному, уголовному, налоговому праву);

поддерживать режим благоприятствования для участ­ников предпринимательской деятельности в сфере свобод­ного рынка (путем обеспечения необременительного нало­гового обложения, доступного банковского кредита);

практически повседневно поддерживать неприкосновен­ность собственности, свободу договора, состояние свободной конкуренции;

пресекать злоупотребления экономической свободой, устранять неблагоприятные последствия таких нарушений и т. д.

Но это все — не некая особая деятельность "социаль­ного государства", а нормальная, обычная деятельность пра­вового государства (т.е. государства, в котором утверждается верховенство права в его последовательно гуманистическом, персоноцентристском понимании), что строго сообразуется с ценностями современного либерализма и является орга­ническим элементом либеральной цивилизации, условием и средством действительной реализации ее принципов и це­лей — свободы и благополучия каждого человека.

Так что, часто провозглашаемые тезисы — "меньше государства", "государство — ночной сторож", будто бы неотделимые от либеральной теории, нуждаются в сущест­венных уточнениях. Тем более они требуют значительной корректировки для общества, осуществляющего переход от монопольно-огосударствленного социалистического хозяйст­ва к свободной, основанной на конкуренции рыночной эко­номике. Ранее уже отмечалось, что здесь целенаправленная и действенная государственная деятельность, отчасти но­сящая в переходный период императивно-властный, адми­нистративный характер (деятельность по "выращиванию" свободных собственников-товаропроизводителей, устране­нию монополизма, созданию режима благоприятствования для свободного предпринимательства, пресечению злоупот­реблений при приватизации и др.), — необходимое и, пожа­луй, решающее условие перехода к современному товар­но-рыночному хозяйствованию. То обстоятельство, что в Рос­сии после введения свободных цен и официальных прива­тизационных акций государство как бы "отошло в сторону" и перешло на позиции, характерные для уже сложившего­ся рыночного хозяйства, в действительности привело к об­ратному, чем предполагалось, результату — к дикому полурынку, стихии в борьбе за собственность и власть и в итоге — к торжеству "сильного" — номенклатурного госу­дарственного капитализма.

 

Две ключевые проблемы.

Едва ли можно ошибиться в утверждении о том, что основные ценности либерализма (свобода человека, его суверенный статус и др.) ныне, неза­висимо от публичного их одобрения теми или иными людь­ми, получили все же общее признание. Вместе с тем очевидно и другое. Во всем мире идет настойчивый поиск решения многотрудных проблем нашей действительности с учетом этих либеральных ценностей. Поиск, который в нашем Оте­честве, в России, приобрел особо острый, пожалуй, драма­тический характер.

Отсюда — две ключевые проблемы, связанные с либе­ральной теорией.

Во-первых, определение курса реформ в России, кото­рые по замыслу должны были реализовать либеральные идеалы в экономике.

И во-вторых, поиск основного звена, которое опреде­лило бы развитие либеральной теории в целой.

 

Ценности либерализма и логика реформ.

В настоя­щее время в связи с противоречивыми результатами про­водимых с 1992 года экономических реформ все более широко распространяется и крепнет мнение, подстегиваемое поли­тическими страстями и партийным противоборством, о не­избежности "корректировки" реформ, выработки для реформируемой России нового экономического курса.

Необходимость такой "корректировки" действительно назрела, стала острой, неотложной. Великое наше несчастье, однако, заключается в том, что многие люди усматривают подобную "корректировку" в одной лишь альтернативе. В том, чтобы избавиться от дис­кредитировавшего себя "либерализма", восстановить и уси­лить императивно-воздействующую роль во всей экономике государственной власти, более масштабно и широко на этой основе осуществлять социальные программы, социальную защиту населения, выравнивать социальное положение людей (что, как считает ряд специалистов, согласуется с социальными программами многих западных стран, взявших на вооружение, по их мнению, определенные ценности социализма, прежде всего широкое вмешательство государ­ственной власти в экономику).

Между тем альтернатива нынешним реформам, как это ни странно прозвучит, должна быть другой. Не свертыва­ние реформ, не их "исправление", нацеленное на импера­тивно-властное государственное вмешательство, не добав­ление к ним широкомасштабных социальных программ, а углубление реформ, придание им действительно либераль­ного характера — такой логики, которая соответствует ценностям либерализма.

Ведь главная причина неудач нынешних реформ, дей­ствительно либеральных по своему замыслу, по некоторым направлениям и результатам заключается, судя по всему, в просчетах, как это ни странно прозвучит — марксистского, по исполнению пробольшевистского, характера, нарушив­ших именно логику реализации либеральных ценностей в разрушенном, посттоталитарном, огосударствленном обще­стве. Освобождение цен в начале 1992 года, быть может, и впрямь, как утверждают инициаторы реформ, спасло Рос­сию от тотального краха, но одновременно при отсутствии частной собственности и необходимых правовых предпосы­лок ("второй природы", по Шеллингу) породило такую по­всеместную анархическую вседозволенность, открыло такой простор для бескрайних "эгоистических влечений", при ко­торых бюрократическое государство сохранило и в чем-то даже упрочило свое доминирующее положение в экономи­ке, а номенклатура и криминализированный теневой капи­тал, присвоив основные национальные богатства, образовали основу олигархического строя — авторитарного режима номенклатурного государственного капитализма.

Какова же должна быть логика реформ, сообразую­щаяся с либеральными ценностями, — логика, которую еще не поздно восстановить в России?

Здесь есть два важнейших, основополагающих момен­та, без которых действительная свобода, соответствующая требованиям современного гражданского общества, прин­ципиально невозможна.

Во-первых, — это утверждение в обществе свободной частной собственности, способной создать конкурент­но-состязательную рыночную среду для собственников-товаропроизводителей. Свободная частная собственность, вырастающая из мелкого и среднего бизнеса, в благоприят­ной экономико-правовой среде и при отсутствии удушающего налогового гнета, — непременная основа свободы лю­дей во всех сферах общества. Тем более что именно такая частная собственность, порождающая мощные стимулы к труду, ответственность за дело и импульсы к собственным инвестициям — вложениям своих доходов в производство (та, которая начала формироваться в 1989—1991 годах), со­образуется с "культурным полем" российского общества. Как справедливо отметила Е.А. Лукашева, "в современной Рос­сии снова торжествует марксистский подход, экономические идеи которого решительно игнорировали состояние складывающегося веками общественного сознания с его от­ношением к собственности как неотъемлемому праву чело­века, к труду как средству обеспечения себя и своей семьи".

К сожалению, ныне лишь отдельные результаты про­шедшей в России приватизации отвечают такого рода отно­шению к собственности и к труду, сориентированы в области мелкого и среднего бизнеса на собственников-товаропроиз­водителей. И потому только они, даже в современной обстановке, дают ощутимые экономические результаты, не усту­пающие по результативности государственно-привилегиро­ванным "экспортным" отраслям, основанным на эксплуата­ции природных ресурсов, грязном производстве и дешевой рабочей силе.

Второй основополагающий момент, касающийся восста­новления логики реформ, отвечающей ценностям либера­лизма, имеет непосредственное отношение к основному содержанию данной работы — к праву.

Предмет наших сегодняшних забот — социальная дея­тельность государства, в том числе опыт социальных про­грамм, осуществляемых в западных странах сообразно либеральным (неолиберальным) идеалам, достоин внимания. Но именно этот опыт свидетельствует о крупных, фундаментальных вещах. Не только о том, что осуществление этих программ было бы совершенно немыслимым делом при от­сутствии значительных ресурсов, находящихся в распоря­жении всего общества, тем более при экономическом развале, хаосе, возрастающей бедности всего общества. Самое главное, о чем свидетельствует опыт всех ныне "благополуч­ных" западных стран, — это то, что сама постановка вопро­са о широкомасштабных социальных программах оказы­вается возможной только после того, как в обществе ре­ально утверждается правовое государство со всеми его принципами и компонентами, то есть после того, как твер­дая правозаконность становится непреложным и важным элементом всей общественной жизни.

Но ведь именно твердая правозаконность — это, вместе с тем, необходимое выражение и гарант действительной сво­боды людей, соответствующей природе и сущности совре­менного гражданского общества. Именно правозаконность, выраженная в требованиях строжайшего претворения в жизнь юридических принципов и норм, основанных на непоколебимых, данных "самой природой", прирожденных неотъ­емлемых правах человека, способна образовать в жизни общества, выражаясь словами Шеллинга, "вторую природу". То есть такую твердую, прочную основу деятельности лю­дей, которая становится препятствием во всех сферах общества для эгоистических влечений, разгула преступности, кор­рупции, разрушающих действительную свободу.

Все это обусловливает необходимость того, чтобы утвер­ждение во всех сферах общества, прежде всего в экономике, государственной жизни, строжайшей правозаконности, вер­ховенства (правления) права стало первоочередной, значи­тельно опережающей все другие, задачей, требующей незамедлительного, полного и последовательного решения. Ре­шения, которое к тому же вполне по силам, учитывая имею­щиеся предпосылки и объем материальных затрат, даже такой стране, терпящей финансовое и материальное бедствие, как современная Россия.

В этой связи — несколько слов о намечаемых в рос­сийском обществе социальных программах. При всей вели­кой значимости обширного комплекса многообразных социальных вопросов нужно твердо знать, что до тех пор, пока не заработают частная собственность, естественные сти­мулы к труду и не утвердится прочная правозаконность, до тех пор широкомасштабная социальная направленность в политике государства будет только усугублять кризисные, гибельные для посттоталитарного общества процессы.

И стало быть, одни лишь последовательно либеральные меры, основанные на частной собственности и гуманистиче­ском праве (те два коренных момента, о которых только что говорилось), способны раскрыть мощные стимулы к труду, к ответственности за хозяйское дело, дать импульсы к предпринимательской активности, нарастающему вложение (инвестициям) собственных доходов в производство, его модернизацию. Тогда-то и свобода утвердится как свобода гражданского общества, функционирующая на основе и в рамках его гуманистических и правовых институтов, и именно тогда она, отделяясь таким путем от произвола и анархии, станет источником человеческой энергии, созидательного творчества, реализации активности и творческой индивиду­альности человека.

 

Поиск основного звена.

До сих пор широко распро­странено представление о том, что будто бы основным зве­ном современной либеральной теории является положение о необходимости усиления государственно-властного воз­действия на жизнь общества, прежде всего — на экономи­ку (идеи "консенсуса", возвышения политики).

Между тем действительный опыт свидетельствует об ином. Усиление вмешательства в жизнь общества было вы­звано кризисными и иными обстоятельствами. Попытки вне­дрения соответствующих государственно-властных элементов в нормальную социальную и экономическую жизнь вызыва­ли новые трудности, беды.

А эти беды, порожденные идеями "консенсуса" и воз­вышения политики, государственной Деятельности над ры­ночными механизмами, потребовали поиска новых подходов и даже — поворота в развитии либеральных взглядов, на­правлений и течений либерализма.

И главное в таком повороте (существо которого недос­таточно глубоко, как мне представляется, осмыслено в нау­ке и общественном мнении) состоит не просто в возврате к исходным либеральным постулатам и идеологии рынка. Известный возврат к "забываемым" либеральным ценностям и к идеологии рынка, конечно же, произошел, и такие исходные ценности — урок на будущее! — никогда не надо утрачивать. Но все же реакция на идеологию консенсуса, на политико-государственное доминирование в сферах эко­номического и социального поведения оказалась другой — дифференцированной, в чем-то достаточно гибкой.

Прежде всего, оказался преодоленным универсализм "консенсуса". Его значение — и в этом немалый смысл, по мнению многих специалистов, замыкается конституциональ­ной сферой, где конституционное закрепление и возвышение известных юридических начал имеет высокопринципиаль­ное значение, а также крупными областями социальной жизни, проблемы которых не могут быть решены одними лишь рыночными методами (социальное обеспечение, образование, а кроме того — здравоохранение, фундаментальная наука).

Самое же, пожалуй, существенное, чем характеризу­ется отмеченный поворот в развитии и совершенствовании либеральной теории, заключается в том, что преодоление того негативного, что несут с собой аппаратно-бюрократическая власть и приоритеты политики, стало связываться уже не столько с новыми ограничениями, совершенствова­нием и дальнейшей демократизацией самой государствен­ной власти, сколько с развитием и все большим включением в политико-государственную жизнь частноинициативных форм и институтов.

Все более придерживаясь понимания демократии че­рез категорию "участия" (граждан, их объединений в поли­тической жизни), либералы новой, современной волны делают акцент на добровольных, сугубо частных объедине­ниях, движениях, ассоциациях, их возрастающей роли в современных демократических процессах, в институтах "уча­стия" граждан в политико-государственной жизни, процес­сах коммуникаций, общественно- частного контроля. По мнению Н.П.Берри, "для всех либералов экономическая и добровольная деятельность является лучшей формой участия, а индивидуальный выбор на рынке — чистейшей фор­мой демократии".

С более широких философских позиций такого рода процесс охарактеризовал Ю. Хабермас. С его точки зрения, вместо идеи народного суверенитета следует говорить "о коммуникативной власти, которая, в большей или меньшей степени сохраняя спонтанный характер, может проистекать из автономной общественности". Тут же автор говорит о необходимой поддержке "неискаженной, подлинной политической общественности".

 

Вариант — право.

Изложенные соображения совре­менных приверженцев ценностей либерализма при более внимательной их оценке свидетельствуют о том, что ход мысли ученых все более определенно склоняется к праву. К тому, что именно право должно стать центральным, опре­деляющим звеном в системе либеральных ценностей, от которого решающим образом зависит их действенность и перспектива.

Во многом это понятно и без какой-либо дополнитель­ной аргументации: сами по себе сугубо частные, доброволь­но-общественные формы, институты "участия" не обладают достаточной силой, чтобы противостоять политическим ме­тодам, деятельности бюрократии, государственным формам, связанным с "консенсусом", деятельности групп давления, группового политического интереса, включающихся во вла­стные отношения.

Такого рода ориентация в развитии либеральных взгля­дов подтверждается и той логикой преобразования общест­ва на демократических основах в России, восстановление которой, как попытался показать автор этих строк, являет­ся первоочередной задачей реформирования современного российского общества.

То же обстоятельство, что долгое время (в России — до сих пор) либеральная мысль настороженно, нередко с отчуждением относилась и относится к праву, к его оценке как одного из основополагающих либеральных институтов, во многом объясняется тем, что само-то право испокон ве­ков понималось и ныне во многом понимается в соответст­вии с прежними канонами и представлениями, то есть как явление исключительно силового порядка — право власти.

И вот именно здесь нужно видеть предпосылки того глу­бокого изменения в новейших направлениях современной теории либерализма, которое заключается в том, что от тра­диционных представлений о праве либеральная мысль пере­ходит к пониманию права как гуманистического явления.

Самое поразительное в такой переориентации взгля­дов — это то, что внимание специалистов в области совре­менной либеральной теории сконцентрировалось как раз на тех основополагающих правовых категориях, которые вы­ражают не только своего рода "отрыв" правовых институ­тов от власти, ее произвола, но и позволяют им возвыситься над государственной властью, над приоритетом политиче­ских методов и подходов. Причем возвыситься в таком ста­тусе и виде, когда определенные правовые образования — прошу обратить на это внимание! — становятся носите­лями выдвинутых жизнью частных подходов и методов, оснащаемых теперь юридической силой и потому в принципе достаточно действенных, эффективных, способ­ных "справиться" с властью.

Какие же это правовые категории?

И здесь выясняется, что современные исследования в области либерализма указывают на те же самые явления в сфере права, которые выделяют в качестве основных так­же современная правовая теория, законодательство послед­него времени и юридическая практика. Это, во-первых, конституционно закрепленные в качестве ведущего звена юридической системы фундаментальные права и свободы человека. И, во-вторых, придание должного значения в об­ществе гражданским законам, выраженному в них частно­му праву.

Именно такой взгляд на право, на ведущие правовые категории, обосновываемые теорией современного либера­лизма, объясняет особенности воззрений русских правове­дов либеральной ориентации, которые проводили идею возрождения естественного права, а еще в большей мере — мысли выдающегося ученого, классика современного либе­рализма Ф.Хайека о правозаконности как одном из вели­чайших достижений либеральной эпохи, "послуживших не только щитом свободы, но и отлаженным юридическим ме­ханизмом ее реализации".

Ведь категория правозаконности — это не что иное, как предельно краткое, концентрированное выражение со­держания философии гуманистического права. И с этих по­зиций смысл правозаконности состоит в строжайшем, неукоснительном проведении в жизнь не права "вообще", не любых и всяких норм, а принципов гуманистического права — фундаментальных, основных прав человека, общедемократических правовых принципов, частного права, независимого правосудия. А значит — и в реальном построе­нии на последовательно демократических, гуманистических началах всей юридической системы, всей политико-госу­дарственной жизни.

А теперь — итоговый вывод. Есть что-то глубоко исто­рически многозначительное в поразительном совпадении двух потоков человеческой мысли — философско-правовой и современной либеральной.

Ведь правозаконность стала не только фокусом фило­софии гуманистического права, но и выдвинулась, на мой взгляд, в качестве центрального звена современной либе­ральной теории.

Помимо всего иного здесь отчетливо прослеживается четкая логика развития теории либерализма, ее сути. Это логика развития от общих принципов, философских посту­латов либерализма, поставивших на первое место в жизни общества автономного человека, его разум, — к идеологии рынка, обогатившей либеральную теорию основополагаю­щими либеральными ценностями, а затем — к великим, по словам Ф. Хайека, принципам правозаконности, придающей либерализму последовательный гуманистический и дейст­венный характер,

Напрашивается и соображение сугубо делового, прак­тического свойства.

И в области практических дел по демократическому преобразованию экономики, других сфер общественной жизни, отвечающему требованиям современного граждан­ского общества, начальным и ключевым моментом должно стать внедрение, упорное и неуклонное проведение в жизнь - именно в качестве центрального звена демокра­тических преобразований — строжайшей правозаконности.

Недаром именно здесь, в этом пункте, соединились, сошлись в едином понимании и едином подходе к действи­тельности философия гуманистического права и теория со­временного либерализма.