Борхесу, как и Бодлеру, свойственен порой мрачный пессимизм, и перед нами одно из не самых оптимистичных его творений. Сонет свидетельствует о муках и сомнениях автора, виною которых, сам того не ведая, был в юные годы я. Видите ли, чтобы соблазнить моих ненавистников на чернобыльскую аферу, их надобно было сперва искусить, то есть, убедить, что они имеют дело с юношей, который, повзрослев, пойдёт на любое преступление. Я в те годы писал:

Я умру без красоты.

Без нечётких очертаний

Идеальных сочетаний

Красоты без пестроты.

Я хочу, что жизнь сама

Ярким спектром заблистала

В преломлении кристалла

Многогранного ума.

Так пойми меня и ты:

Ради этого стремленья

Я готов на преступленье.

Мои помыслы чисты.

Став теоретиком морали, я развил учение, согласно которому преступление любой из этических норм разрешено, если и только если её соблюдение ведёт к ухудшению, а не улучшению положения дел. Так что преступление преступлению рознь, что, кстати, очень полезно уяснить нашей Фемиде, зациклившейся на требовании неукоснительно соблюдать закон. Но, экспериментируя с этикой, я, конечно, доставил много горьких часов тем, кто ждал от меня совершенно других подвигов.