И снова прозаический текст послушно сворачивается в сонет и стансы. Опять случайность? Или стихотворные тексты всё-таки первичны, а прозаические вторичны? Знал ли Борхес об этом удивительном свойстве своих верлибров? Даже если нет, артефакт всё равно впечатляет как истинное чудо. Я уже предлагал рассмотреть гипотетический случай, при котором автор романа сначала пишет стихи на родном языке, а затем переводит их прозаически на иностранный. Главный герой романа публикует сначала неотличимые от верлибра подстрочники, выдавая их за оригинальные тексты, а его ученик после смерти учителя обнаруживает, что они имеют сонетную пропись в его родном языке. Не кажется ли теперь читателю, что ситуация, описанная как гипотетическая, осуществилась в реальной действительности? Ведь то, что возможно писателю, тем более было бы возможно Богу. Мои тексты первичны, а тексты Борхеса вторичны, причём знал об этом Х.Л.Б. или нет, всё равно получается чудо.