Он, третий, со мной ночью повстречался,

Не меньше Аристотеля таинственный,

Ум логикой, как тело, накачался,

А образ жизни третий вёл воинственный.

Была суббота. Ночь полна народа.

Как первого не мнил, ни как четвёртого

Я третьего. "Мы все его и рода" -

Кто так сказал про через сито тёртого?

Не знаю, повстречались ли мы взглядом,

Он ехал в Парагвай, а я так в Кордову,

Но точно помню, что мы были рядом.

Катушку покупал он там битфордову.

Его почти что выдумал я этим

Набором слов, не знает его имени

Никто почти… Фонариком посветим,

Не доит ли коровьего он вымени?

Я знаю его вкус и предпочтенья.

Я вижу его луносозерцания…

Пока я не вхожу в круг его чтенья,

Запрещены в России прорицания.

Он не умрёт. Нет, это невозможно.

Читая строки эти, догадается

Неужто Мир, что я в нём беспоможно

Жду, когда он без Бога настрадается.

В таинственном грядущем мы могли бы

Друзьями стать, однако и соперниками.

Под полною луной часами глыбы

Люблю с ним созерцать зрачками-вперниками.

То, что я совершил, непоправимо.

Связь моя с ним теперь неотчуждаемая,

А время мчится неостановимо,

Всё ближе цифра самоподтверждаемая.

На книгу Тысячи и Одной Ночи

Третьего жизнь похожа повседневная.

Стихи читая, щурит ли он очи?

Звучит ли в его чтенье нотка гневная?

Ни одного поступка нет на свете,

Который не был бы еврейской рыбою.

В великом Третий Ангельском Совете

Боднул Второго с нежною улыбою!

Ни одного такого нет деянья,

Которое не стало б первым в серии

Ему подобных. Ангел воздаянья

За зло и за добро стоит в придверии.

И почему, вздохну я, мрак со тьмою

Не скроют эти строки бесполезные?

Когда слезами счастья я омою

Эти глаза свои, уже бесслезные?