«Сударыня,С нетерпением — доброжелательные Наблюдатели».
Ваша доброта общеизвестна.
Вы замечены и предложены участвовать в долгосрочном эксперименте, цель которого пусть Вас не беспокоит: она благородна.
Данная карта — белая, то есть высшая. Существуют иных цветов, с ограниченными возможностями. Ваши — неограниченны, в этом суть и вершина эксперимента.
Обладая белой картой (БК), Вы вольны совершенно в радиусе десяти километров, принимая как центр местоположение Вашей БК.
Просим извинения за неудобство: кривизна земной поверхности не позволяет нам расширить Ваш круг.
Пояснение: при перемещениях надлежит иметь БК с собой, в противном случае мы Вас теряем из виду.
Другое пояснение: передаче в чужие руки БК не подлежит, поскольку свойства теряет и неблагоприятное воздействие оказывает на ход эксперимента в целом.
Вопрос к Вам: согласны ли вы споспешествовать? Если да, зажмите карту между ладонями, на ней проступит дальнейший текст.
Пояснение: позиция с БК между ладонями является исходной. Руки перед этим убедительно просим быть вымыты чисто, но без мыла, предпочтительно холодной водой.
— Идиоты, — равнодушно сказала Лелька и, накинув домашний халат, пошла на кухню ставить чайник.
Лелька уже привыкла к тому, что в этом городишке она находится в центре внимания. Рабочие пивзавода бросали ей вслед юмористические замечания, постовые милиционеры по-отечески отчитывали ее за клетчатые брюки, великовозрастные ученички из девятого класса всячески домогались ее расположения, а пожилые домохозяйки буквально съедали Лельку глазами, прямо хоть в магазин не ходи. Местная же интеллигенция в лице сотрудников районной газеты и школьных учителей окружила Лельку такой трогательной заботой, что временами ей становилось невмоготу.
Лелька приехала во Мшанск год назад, глубоко убежденная в том, что глухая провинция — это категория не экономическая и не социальная, а сугубо психологическая. Перестроить образ мышления целого городка, сделать Мшанск средоточием оживленной духовной жизни — эта задача, как Лельке казалось, была ей по плечу.
Городские власти благосклонно отнеслись к ее появлению и расположены были выслушивать ее соображения с большим сочувствием, а для того, чтобы общественность Мшанска не потеряла к Лельке интерес, к ней был приставлен даже специальный корреспондент «Мшанской Зари» Слава Лемехов, который, к сожалению, слишком быстро потерял от Лельки голову и начал грубо, местнически ее ревновать.
Преподавала Лелька зарубежную географию в девятом классе вечерней школы, и это, в общем-то, давало ей возможность проводить предварительную работу по расширению местного кругозора.
Но покамест общественность относилась к Лельке с нездоровым сочувствием, что, естественно, сильно ее огорчало.
Само собой разумеется, и праздных писем она получала достаточно, поэтому содержание «белой карты» ее нисколько не удивило: бывали розыгрыши и поглупей.
На кухне тучная хозяйка ее, тетя Тоня, ловила голыми руками гигантскую донную щуку. Щука эта, полутораметровая, украшенная оранжевыми плавниками, была приобретена хозяйкой у рыбаков пригородного озерного колхоза на предмет фаршировки ее к празднику — но никак не хотела примириться со своей участью.
Возможно, она (щука, а не хозяйка) не раз уже бывала в подобных переделках, поскольку вела себя расчетливо и умно. Забившись под плиту, она с холодным вниманием наблюдала за тем, как тетя Тоня, растопырив руки, подбирается к ней со стороны хвоста, — и по-собачьи щелкала зубами.
— Я вот тебя! — вскрикивала тетя Тоня, проворно пряча за спину руки. — Вылазь, бесстыжая, кому тебе говорят! Ишь вылупила бельмищи!
Но щука, как принято говорить, и ухом не вела.
Шансы на спасение у нее были мизерные, поскольку до ближайшего водоема отсюда было полтора километра.
И все же на что-то она рассчитывала.
— Помочь вам, тетя Тоня? — вежливо спросила Лелька.
— Не подходи к плите! — я сердцах сказала хозяйка. — Куда к плите пошла? Она те живо ногу оттяпает!
— Меня щуки не трогают, — беспечно ответила Лелька, однако близко подходить не рискнула. Она пододвинула табуретку, забралась на нее и уже оттуда, сверху, поставила свой чайник на конфорку. Пошарила в карманах халатика — спичек не оказалось.
— Держи! — сказала тетя Тоня и издали кинула ей коробок.
Но не докинула, и спички упали на пол, буквально сантиметрах в пяти от плоского щучьего рыла.
Ап! — щука лязгнула зубами, и коробка как не бывало.
— Ну ты подумай! — Тетя Тоня чуть не заплакала. — Да чтоб ты сдохла, проклятая! На цепи тебя, что ли, держать?
— А вы ее веничком, тетя Тоня! — посоветовала Лелька и, подсунув под кастрюлю «белую карту», попыталась таким способом добыть огня.
Но карта упорно не желала загораться. Подержав ее в пламени, Лелька удивилась, вытащила ее, осмотрела.
Старый текст, написанный красным фломастером, совершенно исчез. А вместо него появился новый, зеленый, всего в три строки: «Сударыня, прибор деликатный и требует бережного обращения. Необходимо уважать чужой труд».
— Вот химики, — сказала Лелька, несколько озадачившись.
Сперва она думала, что это шуточки Лемехова: он единственный во всем городе обладал набором разноцветных фломастеров, которые носил в нагрудном кармане, и к тому же был склонен к тяжеловесному юмору.
Но теперь сомнений не оставалось: «белую карту» прислал ненавистный ученик Куропаткин. Куропаткин работал в лаборатории пивзавода и имел доступ к всевозможным реактивам, с помощью которых смывал в журнале отметки, превращал мел в штукатурку, распространял по классу тревожные запахи и вообще всячески Лельке досаждал. Цель, которую Куропаткин преследовал, была Лельке не ясна, и это ее раздражало.
— Цыпа, пыпа, цыпа! — Тетя Тоня выманивала веником щуку, в простоте душевной надеясь, что щука ухватится за прутья зубами и тем самым позволит себя вытащить на открытое место. Но щука только мотала башкой и с остервенением терзала веник, разжимая челюсти всякий раз, когда тетя Тоня принималась тянуть.
Лелька спрыгнула с табуретки и, забыв про чайник, побрела к себе в комнату.
Если уж говорить откровенно, то Куропаткин мог бы использовать «белую карту» более целенаправленно. Вытравить на ней химикатами признание в страстной любви, пригласить на свидание в скверик у райсовета…
На свидание Лелька, разумеется, не пошла бы: связывать свою репутацию с именем этого кучерявого оболтуса было несерьезно. Но по крайней мере оправдались бы тайные Лелькины подозрения о причинах бессмысленной куропаткинской неприязни.
Одна мысль о такой возможности заставляла ее сердце сладко сжиматься: каждой женщине хочется быть мучительно и сложно любимой — и притом сохранять за собой право на душевный покой.
Была тут и другая, чисто практическая сторона: влюбленный Куропаткин, дай ему только знак надежды, в два счета распугал бы всех прочих мшанских поклонников, и Лелька получила бы возможность ходить по вечерам в кинотеатр без риска стать причиной массовой драки, поскольку охотников бить Куропаткина в городе не имелось.
А знак надежды — отчего же не дать? Бесстыдник Куропаткин был достаточно миловиден, он чем-то напоминал Даниэля Олбржихского, и никакого насилия над собой Лельке совершать не пришлось бы…
Но, к сожалению, Куропаткин загадочно и цинично молчал. То есть он говорил, и говорил даже больше, чем требовалось, но все не те слова, которые были Лельке нужны.
Вернувшись к себе, Лелька сбросила тапки, легла на кровать и принялась внимательно рассматривать «белую карту».
Размером эта карта была примерно с ладонь, а формой напоминала аэрофлотовский календарик, с той только разницей, что обе ее стороны были абсолютно белы. Зеленая надпись с нее исчезла, и это Лельке не понравилось.
Протянув руку, она подобрала с полу скомканный почтовый конверт, в котором карта была прислана, разгладила его на колене и с тихой радостью убедилась, что штемпель мшанский, вчерашний.
— Ну погоди, Куропаткин!
Лелька живо вскочила, достала из-под шкафа электрическую плитку, которая в холодные времена обогревала ей комнату, с предосторожностями наладила ветхий шнур.
— Я тебя выведу на чистую воду! Ты у меня по проволочке будешь ходить!
Через минуту спираль засветилась. Едва Лелька успела поднести к ней «белую карту», как на бумаге проступили зеленые слова: «Сударыня. Повторную попытку уничтожить БК мы вправе расценивать как отказ. Огорчены и приносим свои извинения. Желаем счастья. И всё же…» Слова пропали.
Лелька села за стол и задумалась.
Нет, на Куропаткина это было непохоже. «Огорчены и приносим извинения…» Да этот охальник лучше обреется наголо, чем напишет такие слова. Он в жизни ни перед кем не извинялся, в этом Лелька была уверена.
И потом, «сударыня»… Скорее уж «барышня» или «мадемуазель».
А то еще «Гортензия». Да, да, представьте себе: Гортензия. Именно так называет ее Куропаткин где и когда ему заблагорассудится, хоть на уроке, хоть в учительской.
Дошло до того, что учителя, якобы оговариваясь, тоже стали ее так называть. И Лелька терпела, а что ей оставалось делать?.. «Сударыня. Ваша доброта общеизвестна…» Но если не Куропаткин — кто же тогда?
И тут Лелька не на шутку перепугалась. Она почувствовала себя под пристальным вниманием неведомых сил — возможно, даже иностранного происхождения (а иначе откуда эта мелованная бумага, эти шпионские трюки с исчезающим текстом, этот явственный зарубежный акцент? «Убедительно просим быть вымыты…» Так не напишет даже Лемехов (на что уж он глух к языку), и этим силам известно не только о Лелькиной доброте, но и о ее пристрастии к земляничному мылу, да мало ли еще о чем. Сама-то Лелька как объект для них не находка, но через нее ОНИ могут получить доступ к секретным работам учеников вечерней школы… «Вот так живешь, живешь…» — пугливо подумала Лелька. Она поднялась, обхватила руками плечи (что-то зябко стало) и подошла к раскрытому окну.
Прямо под ее окном во всем своем великолепии раскинулся пивной завод, единственное крупное предприятие города. Объект, безусловно, был не секретный, притом допотопный: он помещался в старинных монастырских постройках и окружен был пахучими лужами, обширные пространства которых белели даже сейчас, в темноте. «Постойте, постойте, — без всякой связи с открывшейся панорамой подумала вдруг Лелька. — Там что-то было сказано о кривизне земной поверхности… или я путаю?» Тут словно занавеска раздернулась перед ее глазами, и Лелька, как впервые, увидела зияющее звездное небо и фонари на покосившихся столбах.
Голова у Лельки закружилась, ноги перестали держать, и она медленно села на пол, чтобы не выпасть в окно.
Только сейчас она начала понимать то, что нам с вами было ясно с самого начала…
Но не стоит за это ее осуждать.
Тем более что последующие ее поступки оказались чрезвычайно разумны.
Посидев минут десять спиной к холодной батарее, Лелька дернула плечом («Ну и что? Очень даже может быть. Рано или поздно это должно было случиться, не так ли? Вот и случилось. Почему именно со мной? А почему, собственно, не со мной?»), поднялась, подошла к столу, положила между ладонями «белую карту» и тихо, но твердо сказала:
— Нельзя ли восстановить первоначальный текст?
Сердце у нее, конечно, екнуло, когда, раскрыв ладони, она увидела на «белой карте» аккуратно написанные зеленым слова: «Безмерно счастливы, что Вы согласились споспешествовать нашему скромному начинанию и поздравляем себя с этой невыразимой удачей. Но, в интересах дела, не могли бы Вы, сударыня, предварительно вымыть руки без мыла и, желательно, холодной водой? Сожалеем о том, что доставили Вам столько хлопот, но нам очень досаждают помехи».
— Чистоплюи, — сказала Лелька недовольно и тут же прикусила язык.
Она с ужасом вспомнила, что в момент первого чтения карты была, извините, в одних трусиках, до пояса намазанная мазью от псориаза.
И в таком фривольном виде она сидела за столом и проверяла контурные карты своих оболтусов. Вот это контакт так контакт!
А что, если эти вежливые наблюдатели действительно видят ее и слышат? А может, и транслируют на телеэкраны целой планеты… Какого мнения останутся они о ее моральном облике? И не изменят ли свои представления о человечестве вообще?
Лелька открыла платяной шкаф и принялась поспешно перебирать свой гардероб.
Но, выбрав прелестную московскую кофточку и кримпленовые брюки, она вдруг засомневалась: а стоит ли так открыто низкопоклонничать?
Ну наблюдают, и что с того? Вольно же им наблюдать. Пусть видят вещи такими, какие они есть. И пусть понимают, что наш человек при любых обстоятельствах сохраняет спокойствие и достоинство.
Она пошла на кухню и поступила согласно инструкции, хотя ей очень хотелось воспользоваться земляничным мылом и посмотреть, что из этого получится.
На кухне было темно и тихо.
Хозяйка добилась-таки своего: она изловила строптивую щуку и посадила ее в огромный бельевой бак с водой. Но рыбина была настолько велика, что согнулась в этом баке в кольцо, и все равно широкий хвост ее торчал снаружи. Страдальчески подвернув голову, щука тяжело дышала и вяло шевелила подсыхающим хвостом.
Лельке стало жалко бедную рыбину. Она побрызгала щуке на хвост холодной водой, и щука благодарно зашевелилась.
Вернувшись к себе, Лелька нашла на «белой карте» полный текст первоначального обращения, мелко выписанный красным фломастером на обеих сторонах.
Будучи человеком пунктуальным и последовательным, Лелька села за стол, взяла карандашик и переписала обращение слово в слово, попутно подчеркивая самые важные, по ее мнению, узловые моменты. «Сударыня, Ваша доброта общеизвестна…» Это в каком же, собственно, смысле? Стала фактором вселенского масштаба? И молва о ней распространилась по окрестным мирам? Ох, навряд ли. Скорее это форма этикета. Да и что им может быть известно о человеческой доброте? Возможно, они вовсе не люди. Но, с другой стороны, на чем-то их выбор основан? Иначе это слишком уж откровенная лесть. «Цель эксперимента благородна…» Ну, допустим, допустим. Хотя, если разобраться, такие заверения подозрительны уже сами по себе. Благородная цель — укажите, какая. Правда, это может повлиять на чистоту наблюдения. В студенческие годы Лелька ходила по Москве с вопросником «Сколько детей вы хотели бы иметь?» и кое-что в этом деле смыслила.
Возможно, их интересует поведенческий фактор в условиях неограниченной свободы воли. Быть может, у них есть на этот счет какие-то серьезные опасения. А может быть, где-то в иных мирах на этой свободе воли они уже обожглись. «Ваши возможности неограниченны…» Благодарю за доверие. Лучшего выбора сделать вы не могли. «Вы вольны совершенно в радиусе десяти километров…» Ссылка на кривизну земной поверхности Лельку не убедила. Скорее всего, они не хотят чрезмерно рисковать. Но и десяти километров вполне достаточно, чтобы выбросить Мшанск на орбиту вокруг Меркурия… либо сделать местных жителей парнокопытными и заставить их мирно щипать траву.
Вот почему они начали с указания на Лелькину доброту. Таким бесхитростным способом они пытаются связать ей руки. Предусмотрительные субъекты. «При перемещениях карту иметь с собой…» Это как раз понятно. «Передаче в чужие руки не подлежит…» Это тоже понятно. Что они, за идиотку ее считают? Надо играть по правилам или же не играть вообще. «Согласны ли Вы споспешествовать?..» Надо же, слово какое выкопали.
И довольно умно: «помогать» — унизительно, «сотрудничать» — подозрительно, «оказать нам услугу» — а, собственно, ради чего? «…и на ней проступит дальнейший текст».
Лелька тщательно вытерла руки, положила БК на одну ладошку и прикрыла другою. Пальцам стало щекотно, Лелька даже заерзала.
Подождав с минуту, заглянула: на глянцевой белой поверхности появились новые бегущие слова: «Вам нужны доказательства. Понимаем и приветствуем. Посмотрите в окно».
Лельке очень не хотелось выглядывать на улицу. Честно говоря, она просто боялась.
Но другого выхода не было.
Лелька вскинула глаза — и, тихонько ойкнув, прикрыла рот рукой.
Высоко над городом Мшанском, над полуразрушенной колокольней, которая от старости вся поросла мелкими березками, — в темно-синем небе стояла полная луна. Собственно, луне и полагалось там находиться, в точном соответствии с календарем. Но на сей раз с ее яркого диска на город Мшанск смотрело насмерть перепуганное Лелькино лицо. Брови подняты, глаза вытаращены, рот прикрыт рукой, на одном из пальцев блестит дешевое колечко…
— Хоть одеться успела… — прошептала Лелька, и губы на лунном диске зашевелились. — Господи, вот был бы кадр!
Лик погас.
А луна по-прежнему мчалась по небу, обдуваемая светлыми облачками, и казалась пустынной и мертвой, потому что с нее уже не смотрел никто.
В дверь забарабанили.
— Лелька! — закричала из коридора взволнованная тетя Тоня. — Лелька, слышишь меня? На луне изображение наладили! Лелька, ты спишь?
— Изображение? — фальшивеньким голосом переспросила Лелька, не вставая. — А что изображают, тетя Тоня? Интересное что-нибудь?
— Да пока только пробная передача! Дикторшу показали, а звука нет.
— Красивая дикторша? — осторожно спросила Лелька.
— Обыкновенная! — ответила хозяйка. — Мой мужик говорит, Ангелина Вовк.
— Я ее не люблю! — сказала Лелька и изобразила равнодушный зевок.
— Вот московская! — сердито проговорила тетя Тоня. — Ничем ее не удивишь!
И босые ноги зашлепали по коридору.
Лелька облегченно вздохнула: кажется, на первый раз обошлось.
Она с опаской покосилась на «белую карту», а там уже начал проступать новый текст. «Сообщение об этом эффекте Вы сможете прочитать завтра в местных газетах. Если это доказательство наших с Вами возможностей представляется Вам убедительным, просим Вас начинать без промедления».
Ну уж нет! Лелька вовсе не намерена была торопиться. Всю свою жизнь она действовала размеренно и целенаправленно, и изменять этой привычке сейчас у нее не было никаких оснований.
Они решили провести эксперимент — ну что ж, придется им постараться.
Лелька была не из тех, кто поступает, а потом сожалеет о содеянном. Она их выжмет, как лимон, этих «доброжелательных наблюдателей», и не станет удручать себя размышлениями, как это выглядит со стороны.
Работы в радиусе десяти километров ей было вполне достаточно.
Она приехала сюда, чтобы сделать город Мшанск единственным и неповторимым. Не на одной столице свет клином сошелся, не едиными Луврами и Сорбоннами жив человек, кто-то должен жить и во Мшанске.
Так рассуждала Лелька, еще когда могла рассчитывать только на свою молодость и на свой темперамент.
Теперь же, как говорится, ей и карты в руки.
Возможно, именно поэтому она «выбрана и предложена».
А что? Есть в этом логика или нет?
В первую очередь Лелька намерена была навеки закрыть пивзавод. Ничто так не портило город, ничто так не делало его глухим и провинциальным, как это полукустарное предприятие, превратившее в клоаку красивый уголок.
Пивные ароматы (да если бы только пивные!) круглые сутки стояли над монастырскими стенами, зеленая лужайка вокруг была залита разноцветными помоями, к которым даже поросята брезговали подходить.
А сам монастырь, прекрасный, хотя и здорово запущенный памятник пятнадцатого века (шутка сказать!), достоин был лучшего применения. В нем было место музею, гостинице, но уж никак не пивному заводу.
В своей борьбе против пивной отравы Лелька и не рассчитывала на помощь инопланетных сил. Закрыть нерентабельное предприятие, реставрировать памятник старины — все это было по плечу земному человеку.
Но до сих пор Лелька стучалась в наглухо заколоченную дверь. Жители Мшанска просто не видели своего сокровища, и Лелькины уверения, что монастырь этот — жемчужина строительной мысли, вершина духа, воспринимались здесь как столичная блажь.
Любопытно, что скажут мшанцы завтра утром, увидев свой монастырь сияющим, обновленным, посреди широкого поля ярко-красных тюльпанов.
Да, да, именно красных тюльпанов, эта идея посетила Лельку только что и сразу пришлась по душе.
Угловые башни будут заняты кафетериями, трапезная — рестораном, а в уютно отделанных кельях разместятся приезжие.
Гаражи, галереи, транспортные развязки, десятикилометровая автострада до ближайшей станции — и туристы из разных стран потекут во Мшанск непрерывным потоком, а вместе с ними — валюта, оживление, занятость, свежий ветер больших перемен.
Вряд ли кто вспомнит тогда про кустарное оборудование пивзавода, превратившееся в железную пыль.
Но куда девать высвободившуюся рабочую силу? Куропаткина не заставишь орудовать миксером в баре, и смотрителем музея его не назначишь: Куропаткин неуправляем, интурист для него не авторитет.
Что ж, придется для Куропаткина выстроить фешенебельный завод по производству сувенирных браг и медовух. Пусть сидит себе Куропаткин в модерной лаборатории, восстанавливает дедовские рецепты и гордо отвергает лестные предложения заокеанских фирм. Это, видимо, польстит его самолюбию, все прочие пивоваренные кадры без особой суеты перейдут под его начало. Горсовет останется доволен: он избавлен будет от тягостных миграционных проблем.
Город Мшанск, разумеется, придется кардинально перестроить.
Никаких небоскребов, естественно, никаких железобетонных гостиниц: всё останется одноэтажным, тихим, пансионным, уютным.
Женщины пойдут в официантки и горничные, масса мелких кофеен, самоварных, квасных и чайных вырастет на каждом углу.
А мужчины не-пивных специальностей будут обслуживать монорельсы, жиробусы и прочие средства транспорта: круг десятикилометрового радиуса пешком не обойдешь. «Чем же мы заманим сюда туриста?» — думала Лелька, подперев подбородок кулачком.
Монастырь, конечно, чудо как хорош, но один монастырь не потянет.
Придется поднапрячь воображение.
Может, навесить над Мшанском климатический стеклянный колпак? Игрунковых обезьян развести по округе? Птицу киви? Древесных кенгуру?
Хорошо, конечно, но не самобытно, получится банальный зоопарк.
А что, если вырастить исполинские ромашки, десятиметровую землянику, древовидные васильки? Брусника тоже хороша, если ростом с трехэтажный дом, а когда зацветет — так, наверно, не уступит магнолии. Та же клюква, те же мхи, которыми издавна славился Мшанский район, — ведь они же прекраснее королевской пальмы!
Да, вот это идея! Лелька даже засмеялась и в ладоши захлопала.
Они всё могут? Пусть сделают невозможное.
Пусть оденется Мшанск вековыми дремучими мхами, пусть брусничные джунгли с блестящими, как у фикусов, листьями подступают к городу со всех сторон, а гигантские сыроежки вздымаются на горизонте, лаская взор альпиниста…
И капризный ленинградец, взрезая садовым ножом сочную мякоть пудовой клюквины, дружелюбно улыбнется взбалмошному канадцу, нервному французу и застенчивому австралийцу.
Пусть все это будет здесь, во Мшанске, и больше нигде!
А зануда Лемехов пусть подучится на редактора и станет во главе многоцветной вечерней газеты, выходящей на трех языках: Лелька и ему желала только добра.
Надо сделать и так, чтобы никто не узнал, из какого окна расползаются по городу межпланетные чары. В славе Лелька не нуждалась: ей довольно было видеть, как всё вокруг разрастается и цветет. «Меньше спрашивайте, больше смотрите — и дышите, дышите!» — такие плакаты будут выставлены у въезда в славный город Мшанск. Целебный мшанский воздух прославится на всей планете.
Вот такую программу составила себе Лелька и даже кое-что записала, чтоб не забыть.
Возможно, наблюдатели и не одобрят эту программу, но Лелька и не нуждалась в их одобрении: при контакте обе стороны равноправны, на этом Лелька намерена была твердо стоять. Они преследуют свои цели, Лелька — свои, и если это их не устраивает, как говорится, «до новой встречи, дорогие друзья».
Лелька встала и пошла на кухню — остудить умыванием разгоряченное лицо.
Проходя по темному коридору с вытянутыми вперед руками (тетя Тоня страдала ночной светобоязнью), Лелька вдруг наткнулась на нечто тяжелое, скользкое, отпрыгнувшее от стены. Пол затрясся от тяжких ударов, что-то мокрое шлепнуло Лельку по лицу, но она сумела-таки взять себя в руки и, дотянувшись до выключателя, зажгла в коридоре свет.
Это была хозяйкина щука. Отлежавшись, видимо, в холодной воде, она выпрыгнула из бака и пошла гулять колесом по всему коридору, исступленно доискиваясь выхода.
Но в прихожей было тесно и сухо, двери наглухо закрыты, и несчастная щука потеряла над собою контроль.
Она скакала почти до потолка, мягко шмякаясь белым брюхом об пол, страшная пасть ее была истерически разинута, глаза налиты кровью.
Потолок, пол и стены — всё в прихожей было перепачкано слизью и рыбьей чешуей.
— Ну миленькая, ну родненькая, — плачущим голосом сказала щуке Лелька. — Что ж ты так? Успокойся, погляди, что ты наделала!
Но щука ее не слушала. Сделав последний отчаянный прыжок, она плюхнулась на пол и, извиваясь всем своим пятнистым телом, поползла к входной двери.
При этом она тихо скулила, как скулят побитые псы.
— Как же ты мучаешься, голубушка! — Лелька всплеснула руками.
Она нагнулась к щуке, попыталась ее поднять, вся перепачкалась — и в благодарность получила такую сильную оплеуху хвостом, что зазвенело в ушах.
— Что же делать, что же делать-то, господи? — прошептала Лелька.
Справиться с рыбиной было ей не под силу, а будить хозяев было бы равносильно предательству: муж тети Тони просто прикончит несчастное животное топором.
И тут Лелька поняла, что ей делать. Она кинулась в свою комнату, схватила со стола «белую карту», зажала ее между ладонями и громко сказала:
— Ну что вы смотрите? Помогите в конце концов! «Белая карта» зашевелилась в ее руках, зашуршала, как будто коробясь, Лелька испуганно разжала ладони, и с картонным стуком карта упала на стол.
Но теперь она не была уже белой: вся ее поверхность была испещрена зелеными и красными линиями. Это выступили на ней все написанные ранее буквы.
Минуту Лелька в оцепенении смотрела на карту, потом легкий шорох за спиной заставил ее обернуться.
Из коридора в ее комнату, на высоте примерно метра от пола, по воздуху торжественно вплыла щука. Все плавники ее были гордо расправлены, глаза холодны и ясны, плоские бока по-тигриному изгибались, челюсти сжаты, на морде застыла сардоническая усмешка.
Не обращая на Лельку внимания, щука медленно проплыла через всю комнату и, резко взмахнув оранжевым хвостом, устремилась к раскрытому окну.
Секунда — и длинное пятнистое тело ее повисло над подоконником.
Здесь щука лениво изогнулась, как бы желая бросить на Лельку взгляд через плечо, но не взглянула, а словно. молния метнулась в открытое звездное небо.
Лелька подбежала к окну и долго смотрела, как щука плывет над городом Мшанском, уверенно держа курс в сторону болотных озер.
— Вот будет Лемехову работы, — задумчиво проговорила Лелька, когда щука скрылась за лесистым холмом. — Как бы с ума не сошел.
Но пора было приступать к долгосрочному эксперименту.
Лелька подошла к столу, уверенно взяла «белую карту». Одна ее сторона была безумно исчеркана, а на другой движущаяся зеленая точка выводила аккуратные буквы: «Сударыня, мы с Вами прощаемся».
— Что такое? — удивилась Лелька, не поверив своим глазам.
А буквы продолжали бежать: «Сударыня, мы с Вами прощаемся.
Вы снова взяли карту немытыми руками, да еще запачкали ее какой-то дрянью.
Это невыносимо.
Вы недостаточно аккуратны и оттого, по нашим понятиям, не можете являться ответственным существом.
Но не огорчайтесь.
Мы изучаем первые побуждения всех, даже безответственных разумных существ.
И в этом смысле Вы отлично вписались в общий ход эксперимента.
Но только в этом смысле, увы.
Крайне просим нас извинить».
Стойкость духа и тут не изменила Лельке.
Разумеется, Лелька была потрясена таким бесчеловечным подходом, потрясена и оскорблена, но не подала и виду: когда имеешь дело с нелюдьми, надо помнить о своем человеческом лице.
— Скажите, какие чистюли! — с принужденной усмешкой проговорила Лелька и для убедительности дернула плечом. — Ну и черт с вами, без вас обойдемся.
Она пошла на кухню и там, в темноте, разревелась.