Проснулся библиотекарь оттого, что над его ухом мяукнули. На службу было ему к одиннадцати, часы показывали десять.

— Брысь! — пробурчал он спросонок, когда над лицом его склонилась кошачья морда с пышными генеральскими бакенбардами.

Степан Васильевич не обиделся.

— Брысь так брысь, — добродушно сказал он, — этим нас удивить невозможно. И не такое слыхивали. Я спросить хотел: может, тебе пора? Мы вчера не сговорились, когда вставать.

— Пора, Степан Васильевич, — с чувством отозвался библиотекарь.

Он уже забыл, когда о нем в последний раз заботились.

— Остеречь тебя хочу, — сказал кот, когда Николай Николаевич, прыгая на одной ноге, стал натягивать брюки. — Ты не говорил бы никому, что я у тебя живу.

— Что так? — огорчился Николай Николаевич.

Никому особенно, но напарнице своей Анечке он как раз собирался намекнуть о коте. Человек она была безобидный и должна была Стёпе понравиться.

— Да уж так, — скучным голосом ответил кот и тяжело вспрыгнул на свой диван. — В цирк меня заберут, вот и вся недолга. Очень во мне нуждаются в цирке. Видел я там одного говорящего кота. Прохиндей, каких мало. «Папа» говорит, «мама»… Ну я ему показал «маму». Навсегда дара речи лишился.

— Ты и драться умеешь?

— Драться — это зачем, — степенно ответил кот и лег животом на подушку. — Указал я ему, как надо вести себя, раз животное. Молодой еще, непонятливый.

— А сам-то в цирке выступал?

— Было, — нехотя сказал кот. — Даром нигде не кормят.

— Ну, это ты зря, — недовольно возразил Николай Николаевич.

Он всё принимал как личный намек.

— Зря не зря — там видно будет, — уклончиво сказал Степан Васильевич.

— Что же ты делал на арене цирка? — спросил Николай Николаевич, желая уйти от неприятной темы.

— Фокусы различные показывал, — промолвил кот и отвернулся. — До пяти считал… Грехи наши тяжкие.

— Ну и как, срывал аплодисменты?

Кот ничего не ответил.

Николаю Николаевичу стало стыдно за свою глупую шутку.

Одевшись, он заправил кофеварку, сварил себе кофе, сел за стол.

— Я бы тоже кофейку выпил, — сухо заметил кот, внимательно наблюдавший с подушки за его действиями.

— Ох, извини, — спохватился Николай Николаевич.

Он поспешно достал чистое блюдце, отплеснул туда полстакана, отнес на диван.

Кот покашлял, подвинулся к блюдцу, лакнул.

— Вот, небось, думаешь, привалило хлопот? — проговорил он, откинувшись на бок.

— Знаешь что, Степан Васильевич, — с чувством ответил Николай Николаевич. — Или давай закроем эту тему, или… Я один, понимаешь? Один. Никого у меня, кроме тебя, нету.

Кот неторопливо лакнул еще раз и, поставив уши торчком, задумался.