Комната моя была большая, светлая, с окном во всю стену.

Никто из моих приятелей не мог бы похвастаться такой шикарной комнатой с таким огромным окном.

Даже Чиполлино, сын готтентота.

И на полу, вот счастье, лежал серый пушистый палас.

Я люблю у себя дома ходить босиком, по бетону это было бы неприятно.

Что касается обстановки, то она, как пишут в книгах, оставляла желать много лучшего. Кресла с драной светло-желтой обивкой — в некрасивых темных подтёках, у журнального столика отслоилась фанера, об остальном можно было говорить только старомодными словами: шифоньер, кушетка, трельяж — всё как будто подобранное на свалке.

Впрочем, после приемного офиса «Инкубатора» удивляться не следовало: наверно, администрация школы равнодушна к мебели. А может, всю хорошую мебелишку чиновники растащили по своим кабинетам: переросткам и эта сойдет.

В нише за занавеской виднелась кушетка (а может, это была софа или тахта: в общем, спальное место).

Книги на полках стояли классные, все такие, которые я хотел бы иметь: Конан-Дойл, Дюма, Уэллс, Беляев, Гюго, полные собрания сочинений. Читай — не хочу.

Телевизор «Рубин» в углу. Включил — по первому каналу новости, второй канал еле видно, сплошные помехи.

Подошел к окну, приподнял соломенную занавеску.

Внизу бассейн, пальмы, деревья в цветах, за ними косая мутноватая поверхность купола, а дальше, в дождевом тумане, — тайга и озёра.

"Интересно, — подумал я, — сколько мне придется здесь жить?"