— Что у тебя там происходит? — спросила через стенку Соня. — Какая-то бурная социальная жизнь

— Да никакой жизни нет, — с досадой ответил я, закрывая окно.

Эта мне дружеская забота: не дают человеку побыть наедине со своими мыслями. Вздумали круглосуточно меня опекать.

— У тебя всё в порядке? — допытывалась Соня.

— В абсолютном. Ты чего не спишь?

— Вот нахал! — удивилась Соня. — Сам же разбудил меня своей дистанционкой.

— Меня тоже разбудили, — хладнокровно соврал я. — Это Малинин бесчинствует.

Но Соня не поверила.

— Нет, Алёша, это был ты. И врать ты никогда не научишься.

— Хорошо, это был я. Хотел мысленно чмокнуть тебя в щечку.

Я отлично знал, что такие шуточки выводят Софью из себя. Еще бы: она в другого влюблена и будет век ему верна.

Но на этот раз Соня даже не рассердилась.

— А потом я слышала какие-то жуткие звуки, — проговорила она. — Вроде птица пролетела, очень большая. И так громко щебетала.

— Это была не птица. Здесь нет никаких птиц, и ты об этом прекрасно знаешь.

— А кто же тогда?

— Это был я.

— Ты летать научился?

— Нет, щебетать.

— Зачем?

— Я учу язык кьоса.

— Какой язык? — переспросила Соня.

— Кьоса. Это такой южноафриканский язык. Там надо щелкать языком и свистеть. Вот — стою у раскрытого окна — и свищу. Могу и тебя научить.

— Спасибо, не надо.

Мы помолчали.

— Скажи мне, Софья, — осторожно спросил я, — ты хотела бы стать птицей?

— Зачем? — удивилась Соня. — Мне и так хорошо.

Понятненько. Значит, эта еще не догадалась.

— Мне тоже хорошо, — сказал я. — Спокойной ночи.

— Все такие оригинальные, — обиженно ответила Соня и отключилась.

Я подошел к зеркалу. Лицо у меня было покрыто жуткими царапинами, как будто я делал себе боевую татуировку. Надо было залечить раны, и я примерно знал, как это делается, но времени на терапию не оставалось.

Я закрыл дверь на задвижку, сел к журнальному столику и набрал номер гражданина Егорова Егора Егоровича.