Изложение девятое

. Тяжёлые мирные дни

 

1. Разбойничьи острова

Ветер лениво дул в паруса. Иногда он просто забывал этим заниматься, и тогда они просто повисали на мачтах, будто небрежно кинутые на них тряпки. Приходилось садиться за весла и грести, чтобы не стоять на месте, а двигаться к устью Днепра. Жаркое, трудное, с большими потерями, полуголодное лето подходило к концу, Святослав надеялся на то, что греки уладят взаимоотношения с печенегами, договорятся, и печенеги пропустят его с остатками войск на Русь. Но все складывалось иначе. То ли они не договорились, то ли греки вновь проявили свое коварство, но ситуация в районе Днепра оказалась не в пользу русов. Три лодии, что Святослав за трое суток отправил к Днепру, вернулись назад, все утыканные печенежскими стрелами, с ранеными воинами. Доложили, что оба берега реки плотно заняты печенегами, у них появились даже лодки, которые загораживали проход к речным островам. Поначалу Святослав решил пробиться сквозь заграждения с боем, но потом передумал. С горсткой воинов, а их действительно осталось мало, нужна конница, которая очистила бы берега у порогов, иначе они там все лягут. И еще на решение повернуть назад повлиял сон, или наваждение, которое он увидел, решив отдохнуть и полежать после тяжелой гребной работы.

Сад. Удивительные строения. Ротонда, внутри которой кто-то ходит. Святослав приглядывается - это женщина. Она закутана в материю, а рядом с ней седой человек, тоже в необычной одежде. Человек что-то бормочет, протягивает руки к воде и будто гладит ее, а женщина, наклонив голову, слушает. Потом по его знаку поднимается и подходит к небольшому бассейну, присаживается, опускает руку в воду, и он видит, как зарябила вода, и рисунок становится нечетким. Она проводит рукой по лицу, из-под платка появляется красный шрам, потом глаза, нос, волосы, и он видит Манфред. Она наклоняется еще более к воде и тихо, будто только на ухо, говорит:

- Наконец. Я вижу тебя, Святослав. Ты здоров. Ты отдыхаешь?

- Да, - отвечает он, не веря, что видит Манфред, - устал.

- Ты видишь мою сестру-звездочку? На корме.

- Вижу, - отвечает он.

- Каким цветом горит она?

- Красным, потухла, теперь снова красным.

- Остановись и не ходи более этой дорогой. Впереди смерть твоя и твоей дружины.

Вода зарябила, все смешалось, он услышал голоса, звуки железных уключин и ровную команду кормчего. Открыл глаза, никакой звездочки на корме не было... Ничего того, что он видел, не было. Было море, уходящее на покой солнце и плеск воды за бортом. Первая мысль, мелькнувшая в голове, - она жива! Сердце защемило так, как никогда. Это было единственное существо, которое ему дорого, как ничто иное, это была единственная женщина, которая всегда, при любых обстоятельствах влекла к себе, это была другая половина его, которая готова была в любую минуту пожертвовать собой ради него. Он застонал, закрыл ладонями лицо, чтобы еще раз увидеть ее или хотя бы вернуть мысленно образ, запечатленный в голове, но голос рядом потревожил его желания.

- Тебе нехорошо, князь? - спросил Волк, лежащий рядом с ним.

- Наоборот, впервые увидел и говорил с ней.

Он не удивился видению, прозрению, потому как такие явления были известны еще по многим рассказам и случаям.

Они тогда были обычными и воспринимались как составная часть жизни. Асмуд рассказывал, что много лет назад, когда он был в Египте и торговые дела у него шли в гору, он как-то уснул в лавке. И ему привиделось, что он сидит на холме, вернее, на кургане и справляет тризну. Но по кому - неизвестно. Он знает, что он в Ладоге, внизу течет Волхов. И только спустя несколько месяцев, от прибывших в Царьград варягов, узнает, что отец его, князь Олег Вещий умер и похоронен в Ладоге.

- Я еще полежу, - добавил Святослав, - а ты просигналь, чтобы поворотили в лиман.

На островах, что в общем назывались Белобережьем, обитатели встретили их угрюмо, со сдержанным недовольством, уже зная о неудачном походе и видя много раненых, растерзанных людей и как никогда скупых. Они торговались за каждую горсть крупы, кусок лепешки, но вынуждены были платить втридорога, ибо нигде, кроме как у жителей островов, купить что-либо было невозможно. У дружины Святослава сохранились еще кое-какие кони и запасы живности, которые они перевезли в трюме плавающей крепости. Но наступающая зима не предвещала ничего хорошего. А в изобилии было вино-горджево, местное кислое, которое после второй кружки сводило скулы. Но Святослава это пока не тревожило. Он думал о том, как пополнить свое войско, ударить по печенегам, а потом войти в Кафу и далее в Тьмутаракань. И если все это удастся, уговорить касогов и попытаться обрушиться на Херсонес, а далее греческие клематы и весь полуостров Крым, или, как он тогда назывался, Тавриду. Но это было только предположение, это было только наметками дальнейшей стратегии, и он никак не собирался выполнять условия договора, который только что заключил с Цимисхием, как и сам император, нарушивший предыдущий договор. Святослав решил посетить все семь островов и собрать хотя бы на первый случай тысячи три воинов - этих разбойников, но других не было. На четырех лодиях они отправились на Тендерскую косу, хотя это был не совсем остров, а полуостров, но в древности жители называли его островом. Эта коса была известна древним под названием Дромоса Ахилла, она состоит кроме полуострова еще из двух островов, общей протяженностью до ста верст, а в ширину от трех до четырех верст. Как узнал Святослав, на этой косе проживает более трех тысяч человек, которые, собираясь в большую шайку, часто нападали на побережье Фракии. Самое большое такое нападение произошло в 904 году под руководством волшебника Росса, но потерпело поражение уже под Константинополем. Эта вольная ватага грабила и разоряла села, брала в заложники богатых людей, в общем, как и викинги в Западной Европе. Именно этих разбойников Святослав собирался привлечь в свое войско.

Остров Айферия, Ахилов, или Березань, откуда Святослав отправился на косу, находился при соединении Днепровского лимана с Черным морем, где надо было выходить в открытое пространство, чтобы обогнуть косу и войти в удобную бухту. С собой князь взял Свенельда и Шивона, как человека, знакомого с этими краями. В лодках поместились дружинники и часть местных, хорошо знающих дорогу и удобные причалы. На острове Айферия Святослав оставил вместо себя князя Улеба и боярина Волка.

Уже приближаясь к косе, кормчие стали припускать паруса, потому как ветер с моря крепчал и волны, до того мирные, спокойные, стали разрастаться вширь и в длину, как бы сердясь, шипели, загибаясь вовнутрь. Когда вошли в небольшую удобную бухту, здесь уже суетились несколько местных рыбаков, закатывая свои лодки вглубь берега на возвышенности. Воины спросили у них, в чем дело. Они махнули рукой на горизонт:

- Вишь язык? И морду? Черномор явился. Буря ползет.

И действительно, глядя на море и небо, чувствовалось, что что-то разладилось в природе, ветер как бы рвался к островам, подгоняя, или тянул за собой волны, а небо все более чернело, поднимая из моря невообразимо огромное тело, а сквозь разрывы его бессильное солнце пыталось просунуть свои руки и будто ухватить, удержать черную массу.

Ушкуйники, глядя на рыбаков, откуда-то вытащили деревянные катки, на которые ставились лодии и тянулись вверх, подальше от чем-то рассерженного моря.

Попытка уговорить местных разбойников присоединиться к войску была не столько трудной, сколько дорогостоящей. Старшины и воины запросили непомерно высокую цену каждому воину, которую требовали авансом и сейчас. Но Святослав, зная, что казна его не так обильна, чтобы вызвать у разбойников жажду приобретения, торговался и поставил условия, что плату воины получат в день прибытия на остров Айферия. Но не обошлось, конечно, без подкупа старейшин и обильного угощения.

А задержался Святослав на островах по другой причине. Буря на море неиствовала несколько дней, волны морские поднимались на несколько метров и рушились на скалистые берега с воем, храпом и треском. Такое безумство ветра и моря князь видел впервые. Как только море успокоилось, Святослав отправился к острову Росса, который находился в Каркиметском заливе, не уступающем по размерам острову Айферия или Березани. Здесь старейшины были более покладистыми, согласились на более низкую оплату, но с условием, что всю добычу, которую они соберут, делят только между собой. Таким образом, поход, который Святослав намечал на неделю, продлился более полумесяца.

Первое печальное событие, которые увидели воины, плывшие со Святославом, - это лежавшая на скале расколотая плавающая крепость. Она была замечена издали, как невероятное чудовище, выброшенное на берег. Да иначе и не могло быть, это судно было не морским, а речным, и такие мощные, разъяренные волны сорвали его с якорей и бросили на скалы, а потом раскололи на части. Отдельные части корабля плавали в заливе, и их выволакивали на берег, пригодные только на дрова. Второе - пугающая тишина. Никто не вышел встречать князя, как будто всех смыло волнами, только отдельные струйки дыма означали, что люди живы. Когда воины Святослава выгружались на берег, в окружении нескольких человек появились Кол и Утин-вятич. Среди них не было ни Улича, ни Волка. Святослав сразу понял, что произошла беда, но он даже сразу не мог предположить каких размеров, и с какими последствиями.

- Где Улич и Волк? - грозно спросил князь.

- Улич у себя, ранен, а Волк пропал. Сказывают, Улич его сховал и держит сейчас в порубе.

- Пойдем в дом, и там все подробно скажете.

По мокрому песку побережья князь широко зашагал, придерживая одной рукой меч, а другай решительно размахивая, что ничего хорошего не предвещало. Все встречающие неохотно последовали за ним. Но вдруг князь остановился, оглянулся и приказал:

- Свенельда зовите ко мне.

Картина острова Айферия была бы не полна, не дорисована, если бы мы не узнали, что в одном из белокаменных домов, раньше служившим местом поселения паломников, ныне находилась корчма, или шинок, как называли этот дом местные. Владел этим шинком старый еврей, длинноносый и кудрявый, седой, с крупными, чуть навыкате глазами, один из которых был покрыт бельмом, по имени Андрос. Он представлялся греком, хорошо говорил на греческом, еврейском и славянском языках. Был сыном своего отца, которого называли Ароном, прибывшего из Греции еще во времена изгнания евреев в правление императора Романа I. Андрос был юношей не из робких и вопреки воле отца участвовал в нескольких набегах вместе с дейлемитами, то есть разбойниками на побережье Фракии и Мисии. Потому был уважаем и держал свой авторитет высоко, имея на службе несколько помощников. Шинок был всегда полон гуляющей и нищенствующей братвой, и часто из его логова то выносили, то просто вышвыривали слишком обнаглевших пьяных посетителей. В основном здесь торговали дешевым местным вином-горджево, но люди побогаче могли заказать и мед, и ракию, и даже греческое выдержанное вино. Конечно, воины Святослава посещали шинок, расплачиваясь тем, что могли унести из Болгарии. Часто встречались золотые украшения, дорогие камни, серебряные и золотые кресты и крестики, чаши, бокалы, греческие и арабские монеты.

В один из посещаемых дней, а Андрос работал не каждый день, к старости он обленился, а может быть, ему осторченела шумная и пьяная братва, чаще всего его можно было увидеть на берегу моря в одиночестве, где он что-то рисовал...

В этот день он осилил себя и присутствовал в шинке, где собрались воины князя Святослава. Все они сидели группами и в разных углах, гуляли в своих компаниях, отмечая какие-то праздники. Ветер на острове стих, но волны еще громили берега, и народа в шинке было много. Те, что сидели ближе к стойке, где хозяйничал слуга, принимая плату в виде разных изделий и оценивая их, были вой из дружины Улеба, все христиане. В угловом пространстве - люди из дружины Святослава. Очень шумное застолье христиан привлекло внимание язычников, которые то и дело прислушивались к их возгласам, тостам и речам. Ивашка-первый, что был сотником у Святослава, поднялся и, грузно прошагав к столу христиан, спросил:

- Вот вы толкуете о том, был ли на поле святой Феодор на белом коне с мечом, что громил нас, и мы побежали от него. Все это вранье! Я с братвой первым прорвал строй греков - и уже ворвался в их лагерь, но никто не видел никакого святого, а только бурю, которая залепила нам глаза, и мы вынуждены были отступить. Почему вы говорите о каком-то святом, если его не было? Никто его не видел.

- Как не было? Как не видел? - вдруг вскочил сотник князя Улеба. - Я собственными глазами видел. И они видели, -он показал на своих друзей. - А я еле избежал его разящего меча. Это было наказанием нам, христианам, за грехи наши, потому что воюем против братьев своих, христиан, за то, что Святослав бросил христиан в жертву идолу Перуну.

- Почему же мы не видели его? - возмутился Ивашка.

- А потому что святых видят только христиане, - ответил Савелий.

- Вы струсили! Вы побежали к крепости, у страха глаза велики, вот вам и привиделся святой. Ты лжешь, Савелий, и в твоих устах ложь лежит на лжи. Ты сам трус, и все друзья твои трусы. Вы придумали святого, чтобы оправдать себя, но ведь победа была почти наша, а трусы, как ты, Савелий, украли ее!

Ивашка-первый даже сразу не почувствовал, а только мельком увидел, как короткий меч вонзился в его мощную грудь. Как кричали возмущенные христиане, но все видели, когда Ивашка повернулся с торчащим в груди мечом к своим и молвил:

- Видите, вот их Правь! - и рухнул наземь.

Загремели летящие столы, табуреты, лавки. Бой был жестоким. Рубились русы с русами. Все посетители кинулись к выходу, а битва продолжалась в таверне, пока последний не упал. Живые унесли ноги, раненые и убитые лежали. Многие христиане успели скрыться, когда Волка позвали к таверне. Он скоро пришел, увидел лежащего Ивашку с изумленным взглядом, присел, закрыл глаза, послушал, что рассказывали свидетели, подумал и пошел к князю Улебу. Когда Волк вошел к князю Улебу, там уже сидел Савелий.

- Что? - грозно спросил Улеб.

- Савелий убил сотника Ивашку-первого, до прихода Великого князя его надо упрятать в поруби, иначе убьют.

- Савелий мой человек, и я сам знаю, что делать.

- Там еще двое убитых.

- Поделом им, - взъярился князь, - затеяли драку и получили свое.

- Но, князь, никто не видел святого на коне, - возразил Волк.

- Я сам видел, - ответил Улеб.

- Но как же, не было никакого святого. Да как же его можно было видеть в такую пургу?

- Только люди, обладающие христианской святостью, могли видеть его. А вам это недоступно.

- Но даже Великий князь не видел его, а он ведь с нами был в первом ряду.

- А что Великий князь? Он бросил на жертвенник неповинных христиан, разве он мог видеть его?

- Князь, это неправда! Он наказал предателей, что хотели и задумали сдать Доростол!

- А что, не сдали? А прежде бросили прожорливому идолу стольких христиан и погубили тысячу воев. От моей дружины осталось всего ничего. А мир получили позорный.

- Напрасно, князь, ты поносишь Великого, их предательство могло кончиться еще более худшим. Я сам разбирался в этом деле, в списке преступников есть одно имя - Магистр, его как раз и не нашли, но нашли кольцо, которое он передавал Цимисхию. Так вот, это кольцо у меня. Потому, князь, я требую наказания всех тех, кто затеял резню, особенно священника Илии-Быка и сотского Савелия.

Князь, нервно вышагивающий по комнате, вдруг резко отворил дверь и приказал воинам:

- В поруб его! И сторожить!

Волку скрутили руки и увели в подвал, где сидели еще двое, один местный, другой из распущенного отряда Шиво-на, которые украли у князя гуся и пропили в шинке.

На следующий день у дома князя Улеба собралась толпа дружинников Волка и Святослава. Кричали, бранились, кидали камни, чтобы вызвать князя Улеба. Он вышел, накинув на плечи красное корзно и в собольей шапке, с мечом в руке.

- Что хотите? - грозно спросил он.

- Отдай, отпусти Волка! - доносилось отовсюду.

Вышел вперед Кол и, стянув свою шапку с головы, молвил:

- Ты, князь, не вправе судить боярина Волка. Он человек Святослава, потому и отпусти.

- Вон, челядь, раб! - вскричал князь.

- Здесь не рабы, здесь собрались вой Великого князя.

- Вон, - снова вскричал Улеб и взмахнул мечом, но тот сразу же выпал из его руки. В запястье вонзилась стрела. И снова началась потасовка, переходящая в военное сражение. Утин свистнул так, что остановились все.

- Кожема, Хеврон, Сухой, Стылый, - крикнул Утин, - ко мне! Все остановитесь! Святослав вам этого не простит, -кричал он в сторону дружины Святослава. - Правда наша. Подождем князя!

Еле-еле толпа остановилась и разошлась в стороны. Люди, подобрав пострадавших, покидали место драки.

- Вот, князь, что случилось, - закончил рассказ Утин, -вот и Кол, и Кожема подтвердят сказанное.

Конечно, Утин рассказал все, кроме разговора князя Улеба с Волком, потому что не видел и не слышал о том. Святослав нервно колотил пальцами по столу:

- Значит, ты, балабон, возмутил дружину против князя Улеба? - спросил князь, постукивая пальцами.

- Нет, князь. Не я. Это с вечера Видибож мутил воду. Он всех звал выручать Волка.

- А ты, сотник, как оказался там?

- Но князь, сотня пошла, где я должен быть?

- Десять батогов тебе. Вон... а постой! Кто стрелял в князя, брата моего?

- Не можу, не можу знать, князь, - взмолился Утин.

- Ах ты, не можешь? А я тебе скажу, кто в твоей сотне стреляет лучше всех!

- Может, Иоанн? Так он ведь по собственной воле муху не прибьет!

- Так вот, притащи сюда Ивана-Сучка, что может стрелять в кольцо на двадцать аршин. Вон!

Святослав сидел, закрыв глаза, но гнев рвался наружу. Он встал и что было сил грохнул кулаками по столу. Стол аж подпрыгнул. Он закрыл глаза, а в темноте перед глазами крутились разноцветные картинки, почему-то не имеющие ничего общего с настоящим: скользили разные лица, двигались лодьи, падали на берег чудовищные волны. Какое-то время он постоял, опираясь на стол, потом сел в кресло и, оборотись к Свенельду, сказал:

- Дядька, призови ко мне Улеба и Волка. Обязательно Волка.

Потом повернулся к Шивонуи сказал:

- Ступай, приведи ко мне хозяина шинка.

А всем, кто присутствовал в комнате, резко высказал:

- Пошли отсюда...

Он сидел, глубоко опустившись в кресло и согнувшись, будто хотел спрятаться от всего, что окружало его, и всего, что, казалось, надвигается на него. Он сидел с закрытыми глазами, то ли дремал, то ли окунулся в безвременье, тихо, как притаившаяся мышка, а перед глазами разворачивалась пропасть, от которой он уползал, а она произвольно тянулась за ним, пытаясь захватить его. Но страха никакого не было. Было обоюдное упорство. Наконец он встал и уперся концом меча в край пропасти, и она прекратила свое движение. Он заглянул вниз и как бы с птичьего полета увидел Доростол весь в огне, с виселицами и горящими зданиями.

- Боги! Что же такое, я его не поджигал!

Он открыл глаза. Наваждение прошло, он мирно сидел в кресле. В дверь постучали, и вошел дежурный воин:

- Великий князь, пришел Свенельд, и с ним... - но не договорил, князь перебил:

- Зови.

Вошел Улеб с перевязанной рукой, дерзким взглядом, в красном корзно, при всем своем величии князя Руси. За ним появился Волк, лицо которого еле узнал Святослав. Разбухшее, красное, как после хорошей продолжительной пьянки. Затем Свенельд с тусклыми глазами, мрачным лицом и тяжестью возраста. Сразу подтянул к себе стул и, глубоко вздохнув, сел.

- Садись, брат мой, - сказал Святослав, указывая на стул, что стоял напротив кресла. Волк стоял.

- Я вам доверил войско, - сказал Святослав, стуча пальцами по столу. - А что вы сотворили с ним? С кем я теперь продолжу поход? С этой разнузданной бандой? Почему ты, Улеб, сховал Волка?

- Потому что все это затеял он. Его люди заварили спор, Ивашка-первый полез в драку и получил свое. Он сам мне об этом сказал.

- Великий князь, я сказал ему, чтобы он выдал Савелия-убийцу или отправил в поруб до твоего прибытия. Он отказался и сказал, что поступит так, как сам решит. Он сказал, что ни ты, Великий князь, ни все мы не имеем христианской святости, потому что погубили невинных христиан, отдав их в жертву Перуну. Но они все признались в предательстве, они хотели открыть ворота в Доростоле.

Волк за несколько дней сидения в порубе понял, что над ним повис меч и что еще одно неосторожное слово - и этот меч сорвется. Но не только Улеб, а сам Святослав погубит его. Потому он молчал, но если он устрашится брата Великого князя, то казнит сам себя. Теперь он решил высказать все, а там или плаха, или живот.

- У меня сохранился список предателей, - продолжал Волк, - но одного долго не могли найти, по прозвищу Магистр. Когда мы взяли комита Фрола, на пальце у него было кольцо, которое он должен был передать царю греческому. Список и кольцо я сохранил. Так вот, Великий князь, Улеб требовал их у меня и жег. Вот посмотри.

Волк поднял рубаху, и Святослав увидел кровавые полосы с волдырями на груди и спине.

Святослав аж приподнялся.

- Как ты смел без моего ведома, - расширив глаза и побагровев, спросил Святослав у брата, поглядев на хмурого Свенельда, - без моего ведома? Это мой человек, боярин, -Святослав уже забыл, как его зовут, но по привычке крикнул: - Волчий хвост, и отрубить его могу только я.

Он снова глянул на Свенельда, и тот подтверждающе кивнул. Это заметил и Улеб и сам как бы взорвался:

- Волк - это пес поганый, исчадие ада, погубивший триста праведных христиан. Я всегда был против войны с Византией. Ты помнишь, брат, что даже мать твоя, святая Ольга, предупреждала, что воевать с империей нельзя, это во вред Руси. С ней надо дружить. А ты, как безумный, ввязался в эту войну. И что мы получили? Мы, христиане, стали воевать с христианами, и потому наш Бог, Иисус Христос, стал против нас, заступился за невинно погубленных, которые хотели только одного - мира. Он встал против нас и послал в наказание святого воина Феодора, который погубил большую половину моей дружины.

- Я не видел никакого святого Феодора. Началась буря.

- Это тоже кара Божия! А ты и не мог видеть, потому что сам был поражен греческим витязем.

Гнев Святослава пропал, он откинулся в кресле и ровным, спокойным голосом, как на совете, стал говорить:

- Войну начал не я. Войну начала Византия. Она послала печенегов на Киев. Она подкупила их и воспользовалась случаем, что меня нет. Она воевала с болгарами, которые тоже христиане. Она нарушила договор о прекращении военных действий и сама вновь вторглась в Болгарию, взяв столицу Преславу. И пошла на Доростол, чтобы прогнать меня, хотя сама и позвала.

И я вовсе не проиграл войну. Я только отступил, как было уговорено с императором Никифором Фокой. И получил все то, что он обещал: и долг, и продукты. Насчет погибших? Погибло много. Я сам чуть не погиб. Это война с христианской Византией, но я ее не начинал. С тобой, брат, все ясно, а что ты скажешь, Волк? О каком списке и кольце ты говорил?

- Это список заговорщиков, а кольцо я отобрал у комита Фрола, которое он должен был передать царю греческому от имени Магистра. Больше сказать нечего. Увидишь сам, поймешь.

- Ну что ж, - Святослав обратился к Свенельду, - дядька, у тебя в доме есть комнаты, охрани их там до утра. Завтра будем говорить. Ступайте. А сейчас с другими разберусь.

В сенях уже ждали Видибож и Иван-Сучок. Ввели Иоанна, и тот сразу бухнулся на колени. Святослав грозно спросил:

- Почему ты стрелял в князя?

- Бес попутал! Видибож приказал. Я не хотел. Колдун велел, - и старик горько заплакал.

Почему-то Святослав внутренне улыбнулся сравнению Видибожа с бесом. Но не сбавил грозного тона.

- А если бы Видибож приказал тебе стрелять в меня?

- Боже упаси! Великий князь, я жизнь за тебя отдам. Велес, Макошь, спасите неразумного! Не хотел я! - старик продолжал рыдать.

- Десять батогов этому негодяю! - приказал Святослав. Стрелка-Сучка просто вынесли из комнаты.

Видибож явился во всем одеянии волхва. В длинной белой рубахе, подпоясанной шнуром, с оберегами на шее, с посохом лика Перуна. Войдя, не поклонился, а просто кивнул, молвя:

- С возвращением, князь. Рад видеть тебя во здравии!

- А я не рад, - ответил Святослав, - вынужден видеть тебя, потому как ты самовольничаешь, не блюдешь заповеди старшинства. Кто главный жрец во время похода?

- Ты, Великий князь, - вопрос несколько смутил его.

- Так почему же ты не дождался моего решения и приказал Иоанну выстрелить в князя Улеба?

- Я предчувствовал, что князь сгоряча порубает и Волка, и Кола, да и всех, кто заступится за них, и предотвратил большую беду, чем та, что произошла.

Святослав задумался, потом криво усмехнулся и вновь спросил:

- Какому богу, ты, лукавый жрец, приносил жертвы -младенцев, бросая их в воду в день Перунова свята?

- Черноморцу, Змею, - сразу ответил Видибож. - Потому, видимо, мы спокойно прошли по морю и находимся здесь. Буря ведь началась спустя несколько дней.

Не переставая желчно улыбаться, Святослав сказал жрецу:

- А знаешь ли ты, самоволец, что в день Перуна не позволено молиться сразу двум богам, тем более враждующим меж собой?

- Не ведал то, - изумился Видибож.

- Значит, плохо изучал «Книгу Коляды». Они боролись из-за Дивы, что потом вышла замуж за Перуна. Выходит, угождаешь богам, как всем сестрам по серьгам. А ты, неразумный, понял, что в день свята Перуна оскорбил Перуна?

Видибож окаменел. Глаза его черные, стоячие и ужасающие, остекленели.

- А я вот с самого детства помню, как Богумил пел:

Ты что ж, никогда не пахал, не сеял? Только балаболишь? А ведь любой оратарь   поет эти слова Дивы в поле, особо перед посевом.

- Не ведал, - твердил остывшими губами жрец, - не вспа-мятую! - тупо и каменно отвечал он.

- Потому, - уже повысив голос, грозно сказал Святослав, - ты озлобил Перуна, и он наказал нас. Ступай в капище, принесешь требу и буде седмицу молить Перуна за себя и меня, грешного, что понадеялся на тебя. Ступай, невежа!

Уже поздно вечером, когда князь готовился ко сну, явился Кожема с Утином.

- Что вам, - через плечо спросил Святослав, - и ночью стало быть бунтуете?

- Нет, Великий князь, все спокойно, - ответил Кожема.

Но сбоку князь приметил, что из рукава Кожемы капает кровь. Он повернулся к нему лицом и увидел, что тот протягивает ему сверток.

- Просил Волк передать тебе, князь.

- А это что? - показывая на пятно крови, спросил Святослав.

- Это мы тут схлестнулись с Савелием и Быком, хотели отобрать свиток.

- Ступай к Марфе, она внизу, полечит.

Когда Кожема повернулся, князь увидел на его спине кровавое пятно. И он вдруг вспомнил, как много лет назад спас его от кнута хазарина. Постарел Кожема, лицо все в мелких морщинах, будто стираное и не выглаженное, совсем седой.

Князь развернул перевязанный грубым волокном свиток. В середине на веревке было привязано кольцо, а в списке слово «Магистр» обведено кружочком. Святослав сразу узнал кольцо. Перед самым первым походом на хазар его подарила мать, Ольга, Улебу. Это была серебряная печатка, в которой на белой глазури выделялся золотой крест с распятым Христом.

Следующее утро снова начались с печали. Пришел Свенельд, снял бобровую шапку и хлопнул ею об пол:

- Прости, князь... не углядел!

Князь, только что проснувшись, еще даже не облившийся водой, оглянувшись, но крикнув служку: «Лей!», накинув на голову широкий утиральник, спросил:

- Чего же не углядел, говори же!

Свенельд еле стоял и, подвинув к себе стул, сел, а точнее, тихо опустился.

- Улеб заколол себя, в нутро, в сердце, по самую хватку тесака.

- А ты куда смотрел, старый пень?

- Так поздно уже было, когда разговаривал с ним. Выпроводил Савелия с Быком, потом к Волку зашел, тот уже почти спал. С утра пошел посмотреть, и вот... Прости, сынок, князь.

Свенельд отсутствующе смотрел в пространство и, видимо, внутри заливался слезами. И хотя Улеб в жизни был не внушаем, все же Свенельд почитал и любил его как сына князя Игоря.

Одевшись, князь бешено заходил по комнате, останавливался, снова ходил, задумавшись, потом распахнул дверь и крикнул:

- Вина! Скорее...

И как только внесли кувшин, он выхватил его из рук служка и стал жадно глотать, аж кадык на шее быстро задергался. Потом вытер рукавом усы и присел на кровать.

- Вот оно, христианство, - задумчиво произнес он, - мне рассказал хозяин шинка, что в этот день они праздновали успение Божьей Матери, вспоминали этого сказочного белого воина на коне, Феодора, и решали, как отделиться от войска, все вспоминали братву, что после хазарского похода уплыли в Испанию. Эти тоже хотели сдать Доростол и уйти в другие земли. Но им помешал Волк. Мне Асмуд как-то рассказывал, что глупее религии, чем христианство, нет. И нет безумнее людей, что верят о непорочном зачатии.

Особо лукавы их апостолы. Они могли обмануть доверчивых людей, продать, обменять все, кроме своего учителя, которого продали сами и который ничего не имеет общего с богом. Предательство в крови у христиан. А Улеб - жертва их. Если появлюсь на Руси, с корнем вырву эту религию. А сейчас, дядька, играй побудку. Собери всех на площади. А Волка отпусти в дружину. Я рассчитаюсь с христианами!

Площадь у храма Ахилла была заполнена воинами. Святослав молча ходил, похлестывая плеткой по ноге. Дружина Улеба была построена напротив шинка. Святослав подал знак, и вышли Кол и еще два воина. Дружина Улеба была малочисленной, около трехсот человек.

- Выведите всех тех, кто на праздник успения Божей Матери Богородицы был в шинке, - громко выкрикнул Святое-лав. - Убийцу сотника Ивашки-первого, сотника Савелия, священника Илии-Быка - смутьяна - расстрелять!

Расстреляли еще четырех священников и тех, кто осенял себя крестным знамением, на кого указывал плеткой Святослав.

- Всех воинов похоронить с почестями, а этих, - князь указал на Савелия и Быка, - как приблудных собак! Где сотник Утин и где Сучок-боровичок?

Иоанна-Сучка вытолкнули из ряда, а Кол подошел к князю и сообщил:

- Великий князь, Кожема и Утин у Марфы, оба они ранены.

Князь кивнул, вспомнив ночной приход Кожемы и Утина, передал Колу плетку, сказав:

- Десять батогов этому сучку, поистине дураку, - потом повернулся и выкрикнул так, чтобы все слышали:

- Дружина Улеба переходит под руку Свенельда!

И побрел медленно, устало, будто навалили ему на плечи непомерно тяжелый груз.

На острове Айферия, или Березань, есть несколько холмов. В одном из них лежит прах Улеба, сына Игоря, князя Руси.

 

2. Преступность Горы и предательство Свенельда

После смерти Улеба и казни христиан Святослава охватило глубокое уныние: не хватало ему близкого человека, с кем можно было бы успокоить раненую, беснующуюся душу, умиротворить ее в дружеской беседе. Давно уже нет Асмуда, Манфред неизвестно где, лучшие соратники, советчики, воины Сфенкель и Икмор погибли. Он оглянулся вокруг себя и увидел только одного - себя.

Но главное, самое главное, развалилась его идея - план создания собственного государства, империи из славянского рода-племени у самого моря. Ушел, предал его Улеб! Человек, единственному которому он рассказал о своей мечте и который, как всегда, отшутился: «Ну, брат, в тебе засела заноза - мучит слава Македонского!» Но согласился на поход. Они жили в одном тереме, но воспитывались отдельно и разными дядьками, и это не мешало им относиться друг к друту доброжелательно. Улеб был на несколько лет старше Святослава, но при встрече не чувствовали разницы в возрасте и с радостью участвовали в военных играх и охоте. Когда Святослава посвятили в Великие князья, Улеб, казалось, был не расстроен, порой даже подшучивал над Святославом, называя его Княжищем. И вот ушел, так не объяснив своего поступка. Зато сон-видение прояснило все: он остановил мечом пропасть, в которую чуть было не провалился.

Неделю князя не видел никто. Он не выходил и никого не пускал к себе. Единственный человек, который даже без стука входил к нему, - это была Марфа. Она следила за комнатой князя и кормила его. Как в одежде, так и в еде князь был непривередлив.

- Кого ты нынче лечишь, Марфа? - как-то спросил Святослав.

- Утина, Кожему, да вот несчастного Сучка. Но скоро его прогоню. Похлестали его изрядно, но не так сильно, завтра сниму примочки и пущу гулять.

- Так ты его ко мне призови.

- Хоть сейчас.

- Зови.

Иоанн-Сучок явился и сразу бухнулся на колени:

- Прости, Великий князь. Я ж без умысла. Видибож-сатана приказал.

- Ладно, вставай. Забудем, - сказал князь, - глаз у тебя наметан. Я тут порыскал, но никак не могу найти. А знаю, что здесь. Ну-ка поищи вина, Марфа небось запрятала от меня. А мы с тобой выпьем.

- Щас, Великий князь. По нюху найду. Так вот кувшин на столе стоит, - удивился Сучок, - чего искать?

- А ты погляди, чего.

Иван-Сучок взялся за кувшин, а он оказался легким и пустым. Снова понюхал воздух, обвел комнату долгим и внимательным взглядом. С тех пор, как он побывал здесь и несколько часов просидел рядом с раненым князем, ничего не изменилось. На верху пузатого, хорошо сколоченного шкапа ничего не было, дверцы его были распахнуты, и там хранилась посуда: стаканы, бокалы, золотые и серебряные кубки. Пусто.

- В чем вино было? - спросил Сучок.

- В чем, в чем, в кувшине, - ответил князь, - только в кувшин его из чего-то наливали.

Задача оказалась не из легких. Надо ж было так спрятать, что найти невозможно. Сучок решил присесть на свой табурет, на котором он сидел во время дежурства у князя и, казалось, тогда все изучил. Поискал глазами. И за приоткрытой дверью, которая вела в закуток, где Марфа обычно готовила еду князю, увидел свой табурет. Захотел сдвинуть его, а он не двигается, заглянул вниз - и боже мой! Бочонок почти полный!

- Хи-и... - заверещал Сучок, - вот он, мой родненький! Вот он, богатырь пузатенький. Радуйся, князь, нашлась пропажа!

Сучок подхватил бочонок и заполнил до предела кувшин, который снова поставил на стол, а бочонок снова под табуретку.

- Какие бокалы, князь? - спросил он.

- Серебряные... За упокой брата моего Улеба и всех других, - угрюмо молвил он и не отрываясь выпил весь бокал.

Потом встал, достал меч, вытащил из ножен и провел пальцем по лезвию.

- Наливай! - приказал.

Сучок с опаской посмотрел на князя и наполнил бокалы. В кувшине вино закончилось. Князь взмахнул двумя руками и всадил меч в пол. Присел, поднял бокал и сказал:

- А теперь выпьем за его суть, здоровье и долголетие.

Внимательные, острые, прицельные глазки Сучка округлились.

- Князь, - изумленно спросил Иоанн, - так это ж железо?

- Пей, - приказал Святослав, - это Правь! Это сама Правда, что борется со Лжой.

Князь плеснул вино на меч и сам выпил.

- А теперь скажи, Сучок, как дальше жить?

Сучок уже опьянел, но не совсем так, чтобы не думать. Потому он подпер ладонью голову и стал мыслить:

- Жизнь прожить - не поле перейти, князь. Жизнь жизни рознь. Житье на житье не приходится - где ползок, где скачок, где промок, а где обогрелся, где голодок, где полный пузок, где хорош, а где без порток. Тут, князь, все от Бога, а больше от самого себя. Где возгордись, а где поклонись - все дано для жизни. На Бога озирайся, а сам пробивайся. Пойду вздремлю.

Когда вошла Марфа, то увидела забавную картину: князь лежал на кровати, обняв меч, как любимую, а Сучок на полу, положив голову и обняв табуретку с запрятанным бочонком вина.

Утром Великий князь призвал к себе Свенельда. За время похода на Балканы из крупного, бодрого, подвижного воина он вдруг превратился в высокого тощего старика, с медленным шагом и тяжелым придыханием. Часто останавливался, чтобы перевести дух. Но сильные руки еще крепко держали меч, а в глазах так успокоенно и, видимо, надолго засела мудрость бывалого человека.

- Я ушел из Киева не затем, чтобы возвращаться, - говорил, раздумывая, Святослав Свенельду. - Мне там все чуждо. Уделы раздал сыновьям, а себе ничего не оставил. Отнимать, что ли, у них? Это не по мне. Но мне нужно свежее войско и запасы еды. К весне, как я думаю, мы совсем оголодаем. И никто, кроме тебя, не сможет помочь мне. Придется тебе идти на Русь.

- Я сам думал об этом, но хватит ли сил? Да и мошна у меня скудная. Лошадей прикупить надо, да и пища в дороге понадобится, покупать придется.

- Я тебе кое-что добавлю, - Святослав позвал служка, -вытащи из-под кровати мешок.

В мешке оказались монеты разных государств: золотые, серебряные и медные. Несколько ожерелий, куча камней, ножи, бокалы, кольца, браслеты, подвески и всякая дорогая и бесполезная мелочь. Святослав отобрал золотые и серебряные монеты и кучу подвинул Свенельду: это за коней. Браслеты, кольца, бокалы также подвинул: это на питание. Все остальное снова собрал и бросил в мешок:

- Плата Цимисхия за то, что мы оставили Доростол. А расплачивался негодяй, видимо, чужой казной, все это схапал у болгар.

Свенельд подумал, что Святослав мог бы дать и боле, он всегда был предусмотрительным, но просить больше не стал, у него самого было достаточно награбленного в Македонии.

- Пойдешь по Бучу и через тиверцев и уличей, там отдохнешь, а потом на Переяслав.

- Нет, князь. Там я и останусь навсегда, как твой отец у древлян. Ты думаешь, они простили мне Пересечень, который я в конце концов взял приступом? Слишком мало воинов у меня будет, да и те еле пойдут. Тебя они с миром пропустили, как законного Великого князя, а на меня до сих пор клыки точат.

- Тогда сразу иди на печенегов к улусу Ильдея  , передашь ему это кольцо, - Святослав снял с пальца кольцо с красным изумрудом, подаренное еще Ольгой и хорошо знакомое Ильдею, - скажешь, что я просил помочь тебе. Он все сделает.

- Но они были разбиты под Адрианополем и ушли недовольные тобой, потому что ты не дал им пограбить население.

- Они и так нахватали многое. И потом, толку от них уже было мало. Они пришли под руководством Ильдея-младше-го, старший был болен, вот и дали себя побить, как и венгры. В общем, иди через Ильдея. Так надежнее. И забери с собой всех христиан - это уже не воины, потому что души у них двойные. В последний мой приход в Киев я чувствовал враждебность Горы, и ты бойся их. Это скопище паразитов, которых своим молоком вскормила моя мать. Мне жаль Уле-ба, но его победило христианство. Я бы всех их порубал, но, видимо, пока не суждено. У меня другие планы и задачи. Я думаю, что сыновья помогут мне, дадут хотя бы десять тысяч воев. А потом я сам решу, что мне делать.

- Нынче на носу серпень, в листопад буду на Донце, там, видимо, встречу Ильдея, к Покрову должен быть в Киеве. Может быть, ты с нами пойдешь?

- Я тебе уже сказал, тошно мне на Руси. Не мой это удел. Мне моя страна нужна. Почему живет и здравствует империя ромеев? А потому что великий промысел имеет от торговли, завоеваний, потому богата серебром и златом, а это то, что делает ее могучей. И я создам нечто похожее, и не то, что я ушел от Дуная, а то, что я еще вернусь. Да сопутствует тебе Род, и охранит тебя Сварог со Сварожичами. Я буду ждать тебя весной у порогов, на острове Св. Григория. В путь!

Печальные, горестные вести несутся впереди ветра. Особенно они повергли в уныние прежде всего Гору. Эти выкормыши княгини Ольги почувствовали смертельную опасность с приходом Святослава на свой стол. Кто мог запретить Великому князю вернуться в свою землю и отодвинуть сына на второй план в связи с малолетством? Ярополку только-только исполнилось пятнадцать лет. Но ужас охватил Гору, когда по каким-то неведомым источникам к ним дошли сведения, что произошло в Белобережье. Погром христиан, убийство Уле-ба привели их в дражайшее смятение, и они волей-неволей собирались вместе, чтобы обсудить, как спастись, как найти выход из грядущего на них бедствия. Прежде всего они перестали посещать церковь, она опустела, и настоятель никак не мог понять, почему в положенные праздники церковь не многолюдна, как прежде, и, главное, никаких пожертвований на содержание и обслугу. Церковная жизнь замерла. Наоборот, капище презренных язычников обогащалось день ото дня, там стало больше являться бояр, тиунов, знатных людей, старейшин, воевод, которые не скупились приносить волхвам подарки. Жизнь на Горе как бы перевернулась. Все, что вчера называлось поганым, сегодня называлось благодатью Божьей. Киев вдруг почувствовал изменение в жизни, он стал ждать каких-то перемен, но не было никаких изменений и даже знамений. И вдруг... Ранним утром Покрова на Подоле у рынка стали появляться телеги с уставшими лошадьми и ранеными. Киев вздрогнул. Растерзанные, обезумевшие от голода и лишений, двухмесячного скитания по полям и весям, крикливые бывшие гордые воины заполонили город. Русь в очередной раз принимала свою беду, свое несчастье ласково, любовно, покрывая убогость и горе своей теплотой и пожертвованиями, как во времена Великой княгини матери Ольги. Разбирали раненых и покалеченных по домам, лечили и обогревали как могли. И это была только часть войска, а что будет, когда придет сам Великий князь? Теперь Гора не просто насторожилась, она готова была сделать все, чтобы Святослав не вернулся. Но это надо было сделать тайно ото всех. Святослав в принципе не княжил на Руси. Он представлялся образцом воина и только воина, разгромившего Хазарию, присоединившего вятичей и другие народы, но не был хозяином на своей земле. В преданиях Вещий Олег и Ольга были нарядниками Руси, строителями мудрыми, вещими. Игорь представлялся им воином неважным, не отважным, князем не деятельным, вождем дружины корыстолюбивой, а сам неуемным и жадным. «Святослав, сын его, также пренебрег своей землей ради чужой, неведомой, территории для подвигов отдаленных, славных для него и бесполезных для родной земли». «Ты, князь, чужея земли ищещи и благодеши, а свояси охабив...» Гора не только не любила его, она боялась его, и в силу того, что со времен Аскольда, а тем более Ольги, бояре, лучшие люди и купцы стали христианами, угроза Святослава прежде всего касалась их. Вот где были истинные враги Святослава.

Когда появился Свенельд и предложил на думном совете помочь Великому князю войском, Гора восприняла это молчанием, а более того - со страхом, как бы помощь эта не обернулась бедой для них самих. Десять тысяч воев - цифра немалая, может быть, несколько преувеличенная, но вполне выполнимая. А вот фраза, что Святослав распорядится ей, как ему будет угодно, уже несла в себе угрозу. Обезумевший князь, застреливший своих воинов- христиан, чего не скрыл Свенельд, насторожила киевских бояр, лучших людей и все окружение Ярополка, потому они промолчали, как бы озадачились, задумались и отложили решение на будущее, и, как оказалось, навсегда, хотя оно должно было быть принято сразу и сейчас. И просьба Святослава как бы зависла, вернее, утонула в этом общем молчании и никуда, кроме Киева, не дошла. Странно себя повел и Свенельд.

Измотанный бесконечными боями, изнурительной дорогой, высокий и исхудавший старейший воин, воевода и первый помощник Святослава поначалу никак не мог понять окружавших его бояр. Не мог поверить в то, что слова Великого князя, который просит немедленной помощи, ничего не значат. Они сочувственно качают головой, улыбаются и несут всякую чепуху, когда речь идет о помощи Святославу, чешут затылок, кряхтят, но никто не желает тряхнуть мошной. А главное, кроме Свенельда, никто не вспоминает об этом.

У них уже был свой князь, хотя и малолетний, но послушный, свой, а Святослав их теперь не интересовал, даже пугал. После долгих раздумий Свенельд понял, что он им тоже не нужен и, поведи он себя вопреки их намерениям и воле, они избавятся и от него. Каково же было Свенельду? Он обрекал себя на вечный позор. Мы знаем, каким бесчестием покрывался дружинник, бросивший своего князя в беде, а тем более он, второй человек в дружине, от которого зависела дальнейшая судьба Великого князя. Тот доверил ему эту судьбу и вручил казну, с помощью которой он должен был выполнить задание, если останется жив. И вот он остался жив, а помочь не может. У Свенельда появился повод говорить с Горой путем угрозы. Стал обходить и встречать каждого боярина, купца, лучших людей с вопросом: если не будет помощи, то Святослав обязательно вернется. Но почему-то все, поразмыслив, советовали ему успокоиться, не возбуждать людей, и не дай бог явиться с этими словами к Великому князю Яро-полку. Ответ был краток, но категоричен: «Святослав никогда не вернется».

Что скрывалось за этой фразой? Заговор? Но это было предупреждение и ему. Свенельд умолк, замолчал, удалился, заболел, затворился. Конечно, Свенельд был видной фигурой на Руси, в заслугах перед Отечеством ему не было равных, и если бы он бросил клич, пошел бы против Горы, то уж два сына откликнулись бы, и он бы спас Святослава. Но он промолчал.

Летописцы многое скрыли, а вернее, о многом умолчали. Как Свенельд мог стать вторым человеком в Киевском княжестве, за какие заслуги? Не за молчание ли? Почему Блуд, назначенный Святославом на роль дядьки Ярославу, был отодвинут на третий план, а место его занял Свенельд? На что впоследствии Блуд ответил предательством Ярополка. Владимир мстил Ярополку не только за смерть Олега, но и отца. Кто мог знать о появлении Святослава весной 972 года у порогов? Летописцы указывают на то, что это могли сделать переяславцы, мстя за убитых. Но они не могли предвидеть, когда Святослав появится на Днепре, а может быть, уйдет сухопутным путем, как он уже это делал. Византийцы? Зная их коварство, можно предположить, что они уговорили печенегов напасть на Святослава, но документы говорят об обратном. Из сообщений греческого историка Скилицы становится ясным, что византийский посол, сообщив печенегам о возвращении войск русов на родину, попросил и передал просьбу императора Цимисхия обеспечить безопасный проход русов через их владения. Однако каган печенегов, одобрив все пункты договора с Византией, отказался от помощи русам. Для того, чтобы напасть на Святослава, нужна была огромная сила, которую надо было держать постоянно у порогов и вдоль всего побережья Днепра. Однако печенеги народ кочевой. С весной у них возникает жизненная необходимость пасти скот, заготавливать сено и множество других работ, и держать большое войско на одном месте противоречило их образу жизни и интересам. А вот встретить русов, зная, когда они появятся, могли. Так кто же сообщил им о появлении Святослава на Днепре весной 972 года с малой дружиной?

Мы помним, что, когда печенеги обложили Киев, спас его верный Ольге воевода Претич. Служа верой и правдой княгине и охраняя крепость Вышгород, где часто жила Ольга, он не мог быть не христианином, другому воеводе она просто не доверила бы свою охрану. Претич обменялся с ханом Ку-чумом приветствием, обменялись рукопожатием и оружием, то есть как бы заключили устный договор. Но прогнал их в степь Святослав, безжалостно громя его войско и забрав богатую добычу. Этого хан не мог забыть. Не будем гадать, кто появился в орде с предложением задержать Святослава, понятно, что это предложение шло от имени Горы. Кучум, к тому времени уже каган восточных печенегов, за огромное вознаграждение согласился это сделать. И оно, безусловно, не могло быть менее, чем заплатили византийцы за набег на Киев, то есть двенадцати или более кентавриев. А мы помним, что Святославу хватило этих денег на вооружение и поход на Балканы. Кучум, несмотря на кочевье четырех орд, вызвал одного из ханов, Курю, приказал ему находиться в районе Днепра все лето и разгромить Святослава с малой дружиной, конечно, за огромные деньги, которые он получил от продажных русов.

Только теперь становится понятным убийство сына Свенельда Люта, который охотился на земле древлян, где княжил сын Святослава Олег. Летописец уточняет, что только после того, как дружина узнала, что это сын всесильного Свенельда, она убила Люта, мстя за смерть Святослава. Олегу было около пятнадцати лет, у него был свой дядька, имя которого не указано в летописи, но столкновение это говорит само за себя. Они прекрасно знали о роли Свенельда в гибели Святослава. О коварстве Свенельда, видимо, слышал Олег не только от бабушки в детстве, но и от некоторых дружинников, потому что не совсем была ясна смерть и деда - князя Игоря, в которой явно был заинтересован Свенельд, и ходили слухи об участии Люта в казни Великого князя Игоря. Потом гибель отца, молчание о его просьбе, рассказы уцелевших дружинников, которые пошли на службу к Олегу, а не к Ярополку. Явное предательство Свенельда стало причиной убийства Люта и ответом на смерть Святослава. Вот о чем умолчала летопись.

 

3. Триумф

Византия торжествовала. Со времен побед императора Никифора Фоки и взятия Крита таких триумфов в Константинополе не было. Этот великий град, столица мира, переживал разные этапы жизни - от изобилия до смертной нищеты. И хотя уже существовал римско-греческий календарь, жители помнили и считали время от одного триумфа императора до другого. А ныне от триумфа Никифора Фоки до триумфа Иоанна Цимисхия прошло ровно десять лет. Поэтому столица готовилась к празднику тщательно, не жалея ни украшений, ни декоративного строительства, ни средств на благоустройство города, его очищали от мусора и свалок, были задействованы театры, где показывались древнегреческие трагедии и комедии, но самое главное - ипподром проводил скачки, где участвовали команды зеленых, синих, белых и красных. За всем этим следила огромная армия чиновников, особенно на рынках, где полагалось снизить цены наполовину. Особо старалась и церковь, которая как бы благословила, участвовала в войне христиан с варварами и ощущала победу истинной веры над язычниками. Всюду развешивались иконоподобные изображения святого Феодора. Но глубочайший смысл этой победы открылся только во время торжеств в Буколе-онском замке.

Три драмона вошли в Золотую бухту и причалили рядом с Буколеоном, дворцом императоров Византии. Выгружались воины: первыми - личная гвардия императора, потом лучший полк «бессмертных» в начищенных до блеска доспехах... а уж следом император со свитой и полководцами Вардой Склиром, Михаилом Вурцем, Львом-флотоводцем и командирами друнгарий. Пока судна пересекали Черное море от устья Дуная до Константинополя, на императорском драмоне царил сплошной праздник. Цимисхий устроил как бы смотрины болгарской царской казны, изобилие которой равнялось тридцати полным, доверху нагруженным телегам, поначалу слуги отобрали все оружие и разместили на палубе, и каждый из военачальников мог собственными руками ощутить достоинство и оценить стоимость. Последующие выставки делились по разделам: посуда, украшения, камни, золотые слитки, монеты, царская одежда, короны, предметы церковной утвари, кресты из золота, оклады, серебряные и золотые бокалы. Таким образом, каждый новый день захватчиков ожидала очередная выставка. Интересно, как пишут историки, ни один предмет не пропал. Как назвал эту выставку Цимисхий, «от Аспаруха до Симеона», пояснял и рассказывал о ней сам царь Борис. Он было отказался от такой «почести», но Цимисхий заставил его, утверждая, что эта казна везется только для того, чтобы показать ее в Константинополе, ведь царь показывал эту казну русам, почему он отказывается показать ее грекам? На самом высоком месте стояла чаша, сделанная Крумом из черепа императора Никифора I. Вот уж она возвращается навсегда.

Пересиливая себя, чувствуя себя пленником, которого охраняла сильная стража, Борис вынужден был выйти на палубу. Но в душе он еще на что-то надеялся, ведь жена его была гречанкой из императорского рода и две младшие сестренки еще при Никифоре Фоке отправились в Константинополь в качестве невест Константину и Василию, соимператорам Цимисхия, истинным наследникам трона, а не узурпаторам  .

Константинополь ликовал. После высадки на набережной войска построились в парадный порядок, тут же стояли две кареты, одна для царя Бориса с семьей, другая для императора. Но император махнул рукой на карету и ловко, несмотря на малый рост как пушинка, взвился в воздух и оказался на подведенной ему белой лошади, еще раз подтвердив высокие качества воина. Во второй карете ехал царь Борис, на нее император приказал поставить драгоценную икону Божьей Матери, которая была насильно взята из храма Золотая ротонда в столице Болгарии Преславе, рядом поместили короны болгарских ханов и царей. В окружении полководцев и свиты император двинулся в сторону Золотых Ворот, откуда все императоры после Константина Великого начинали свое триумфальное движение. У ворот его встречали императрица, паракимомен Василий и патриарх, который подал Цимисхию драгоценный скипетр и надел золотой венок. Здесь же находились хоры из соборов Софии и Святых апостолов. И чуть завидев базилевса, грянули:

Перед ним открылась широкая улица, ведущая к Святой Софии и памятнику Константину Великому, а по сторонам гудела, шумела, шевелилась толпа жителей, которые бросали цветы под ноги лошади императора. После дарственного молебна в Св. Софии, в тот же день, император совершил выход в Золотую палату, где по краям у стен была выставлена казна царей Болгарии. Приглашены были на встречу с императором послы из других стран, особо из Венеции и от императора Римской Германской империи, высокие чиновники, самые богатые люди империи.

В блеске праздничной одежды, в восьмигранной короне, которая у основания была отделана разными самоцветами, а возвышаясь, заканчивалась как бы висящими в воздухе крупными брильянтами, истекающими разноцветными лучами и создающими ореол святости, Цимисхий в красных сандалиях, но на высоких каблуках медленно прошел в Золотую палату и сел на новый, специально сделанный для него трон, украшенный золотой и из слоновой кости инкрустацией. Трон беззвучно поднялся на высоту, и запел хор, восхваляя императора. Потом трон слегка опустился, и тут ввели в палату царя Бориса. Бессонные ночи, бесконечные думы о царстве, проклятие самому себе, сожаление о своем безволии и предательстве Святослава, которого он не послушал и не объединился с ним, - все это разрывало его на части... Он предчувствовал надвигающийся на него позор, клял себя, но шел к трону с высоко поднятой головой, как к месту казни. И она наступила:

- Почему ты явился ко мне в багрянице и в красных сандалиях? - громко, чтобы слышали все присутствующие в зале, спросил Цимисхий.

- Потому что я царь Болгарии, но, как вижу, пленный царь, - так же громко ответил Борис.

- Как можно быть царем несуществующего царства? Снимите с него все царское.

Диэтрии  , которые были рядом, тут же кинулись к Борису, содрали с него багряницу и сняли красные сандали, поставили на колени.

- Ты теперь ничто! - воскликнул Цимисхий.

Эта картина была похожа на ту, что произошла несколько лет назад, когда он убивал Никифора Фоку и кричал поверженному: «Как ты смел отослать меня в деревню, ничтожество!»

- Нет теперь никакого царства Болгарии, - громко вещал Цимисхий, - а есть только провинции Византии - Мисия, Фракия, Македония.

Стоя на коленях, придерживаемый за плечи диэтриями, Борис все же возразил:

- Ты сорвал с меня Богом данную багряницу, лишил царства, как Никифора Фоку, но, видит Бог, жива церковь и существует патриарх болгар, не подвластные ни тебе, ни константинопольскому патриарху. Значит, Болгария существует!

Наступила продолжительная пауза. Зал замер, ожидая резкого обострения, а может быть, и открытой казни. Этот дерзкий ответ явно не понравился Цимисхию, ибо он был убежден, что Борис трус, двуличен и изменник, он стиснул зубы, готовый покарать царя за дерзость и за упрек о смерти Никифора Фоки, но что-то совершенно непонятное, что-то колыхнуло у него в душе, и он вдруг заулыбался:

- Ты совсем не похож на царя, - спокойно ответил Цимисхий, - ты больше ребенок, наивный и неразумный ребенок. Нет Болгарии! Нет болгарского патриарха! Все церкви подчинены Константинопольскому патриарху, следовательно, и вся паства, - он сделал паузу.

- Но я великодушен! - сказав это, Цимисхий как бы возродился, даже несколько привстал, оборотившись к лику Христа, что был изображен за его спиной, и воскликнул:

- Во имя Отца, Сына и Святого Духа, - перекрестился. - Зная твое родство с императорским домом, учитывая и то, что мать твоя была гречанка и сестры ныне при дворе нашем, властью, данной мне от Бога, посвящаю тебя в магистры.

Борис, ожидавший всего что угодно, только не такой позорной милости, даже не успел сообразить, что к чему, был снова повален на колени и ткнут лицом в красные сандалии императора. Со стороны это показалось естественным, ибо диэтрии просто помогли бывшему царю опуститься и подняться. Погас на секунду свет, а когда снова зажглись свечи, у трона не было ни императора, ни поверженного и окончательно посрамленного уже бывшего царя Болгарии. Это был последний день существования Первого Болгарского царства.

Византийские историки считают, что при Никифоре Фоке и Цимисхии Византия достигла самого большого могущества, в то время как арабский халифат рассыпался на части. Была взята Киликия, часть Месопотамии и Северной Сирии, победа греков в Италии над немцами Оттона I, взята Антиохия, возвращен остров Крит, освобождена от арабов Сицилия, разбиты мадьяры и изгнаны из Болгарии русы. Правление Цимисхия завершали победы в Сирии, где он взял крепость Мемпеце и захватил прядь волос, якобы принадлежащих Иоанну Предтече, наложил огромную дань на Анамею и Дамаск, покорил Ворзюи и разрушил крепости Валанеи и Вириты. Но срок, и все победы, и жизнь этих двух императоров - талантливейших полководцев были скоротечны. Никифор Фока находился у власти семь лет, Цимисхий - пять.

А подавляющая часть византийских императоров умирала не своей смертью. То же самое случилось и с императором Иоанном Цимисхием. Он был отравлен. И сделал это его самый близкий человек, доверенный охранник и советник Проэдр, паракимомен Василий. На совести этого человека уже было много убийств и соучастий в убийстве, но мечта его, цель его, к которой он всю жизнь стремился, переступая все пороги, не дозволенные ни Богом, ни человечеством, так и не улыбнулась ему. Даже любовь к блуднице Феофано, матери двух наследников императора Романа, тайно гуляющей в таверне отца под собственным именем Анастасии, не удалась. И не потому, что он не смог бы это сделать, а потому что ему не хватало влияния и силы императора. Он был незаконным сыном императора Льва Капонина, но император умышленно кастрировал его, чтобы Василий никогда не претендовал на трон. Однако последующая жизнь несчастного, вопреки всему, была нацелена на захват власти. Но этого так и не случилось.

Возвращаясь из Сирии, император Цимисхий в кругу военачальников неосторожно высказал свое мнение о Василии и упрекнул его в воровстве казны, обогащении в то время, как Византии необходимы были средства для ведения войны в Европе и Азии. И тем самым подписал себе смертный приговор. Уже недалеко от столицы Цимисхий выпил бокал вина, в который Василий высыпал яд, а в Константинополе умер от отравления.. Но как бы ни подкупал, как бы ни тратил огромные средства проэдр на членов синклита и дары патриарху, императорами остались только два наследника, сыновья Романа и Феофано и внуки Константина Багрянородного - Василий и Константин. Константин был разгульным юношем, весь в отца и мать, и мало интересовался делами империи, Василий же все время посвящал богословию и объявлял всем, что хочет стать монахом. Но как только вступил во власть, тут же выслал постаревшего проэдра Василия в его имение в Дризу, где «нечаянно» старика разорвали бродячие собаки. А молодой император даже ничуть не удивился, сказав: «Ну что ж, видел Бог, что он всю жизнь прожил как бешеная собака», и по-латински добавил: «Собаке - собачья смерть». Мать свою, вернувшуюся из Армении, наполненную грандиозными планами и мечтами, пытавшуюся поручить вместо непутевых сыновей, Василий встретил сдержанно. И как только она посмела указывать сыну, поучать его, советовать, удалил от себя, наказав не лезть больше в государственные дела, а заниматься чисто женскими и хозяйственными. Василий хорошо знал интриги двора, участие в них его матери и проэдра Василия, стал достойным преемником своего деда Константина Багрянородного, подавил мятежи полководцев Варда Склира и Варда Фоки, отдал замуж свою любимую сестру Анну за русского князя Владимира Красное Солнышко, тем самым способствовал и поощрил принятие христианства на Руси и остался в мировой истории под прозвищем Василия Болгаробойца, которое получил за очередной разгром Болгарии.

 

4. Не посрамим земли Русской

Весна на юг пришла серой, мрачной, с обильными дождями. Море еще холодно шевелило свое тело, будто обиженное чем-то, иногда вдруг возбуждалось и с яростью бросалось на берег. Но на земле было тихо, успокоенно, деревья как бы проснулись, выставив напоказ различные по величине и цвету, как веснушки, нежные почки, и они за считанные дни вдруг превращались в лапки, бутоны, стрелки, сверкая яркой молодой зеленью. Несмотря на пасмурное небо и бесконечные дожди, когда солнце, не успев появиться на горизонте и чуточку осветить остров Айферия, тут же пряталось за бесконечными движущимися мраморными облаками, все же теплом насыщало землю. На север, в родные края потянулись стаи птиц. Их стремительному движению, остроконечному четкому строю позавидовал бы опытный стратиг, а головному вожаку, движущемуся по невидимой дороге и непонятным законам воздухоплавания, покорялись тысячи километров, приближая к заветной цели - к дому, к хозяйству, заботе о новом поколении. Так крупной вязаной цепью проплывали лебеди, гуси, журавли и утки, а мелкими черными штрихами грачи и дрозды.

Войско Святослава готовилось к походу. Чинились, смолились лодии, укреплялись после долгой стоянки на берегу, штопались снасти, чистилось оружие, готовились запасы на длительный переход вначале по морю, а потом по Днепру до острова Святого Григория и порогов на Русь. Вообще остров Святого Григория считался территорией Древней Руси. Здесь обычно останавливались купцы и дружины, охранявшие их, после преодоления порогов, но территория обеих берегов Днепра считалась землей печенегов. И чаще всего у порогов, когда необходимо было выволакивать лодьи на берег, случались нападения печенегов с целью грабежа. Ныне, имея небольшую дружину, Святослав надеялся на слово императора и на прибытие свежего войска. Всю длинную зиму войско жило в полуголодном режиме, ибо за голову лошади, чтобы сварить похлебку для дружины, платили по гривне, а за зерно, что бросалось в похлебку, по полгривны за куль. К весне стало жить легче, уходили в лиман, рыбачили в море. Плохо стали посещать таверну, и старый еврей, качая головой, повторял: «Голь лапотная!» или «Лапотки-отопочки».

Святослав ждал прибытия разбойников в количестве около тысячи человек, сэкономил и приготовил оплату наемникам в кожаном мешке с дирхемами и греческими монетами времен Никифора Фоки, естественно, полузолотыми. Но все сроки прибытия разбойников из Тевдерской Косы кончились, и он получает известие, что они отказались от присоединения к его войску и сами решили идти на грабеж к побережью Фракии. Разбойники были свободными людьми и вправе были принимать или отвергать любые решения. Деньги, оставшиеся у Святослава, были отданы дружине в качестве платы за службу и с предложением кое-что купить на дорогу: вино, сало, муку. Дружинники снова стали заглядывать в таверну, и старый разбойник-еврей Андрос приветствовал их, похлопывая по плечу. «Испей напиток Ахиллеса и возроди дух воина», - говорил он, показывая на красное, как кровь, вино, естественно, местное грожджево. Воины иногда заходили и в храм Ахиллеса, где по-прежнему пели старцы, прославляя забытые времена и забытых героев. Чаще всего здесь появлялся Шивон, высокий, с гордо поднятой головой, на которой красовался золоченный с гребнем шлем Куркуаса, который, в сочетании с армянской накидкой, желтыми шароварами в лаптях и онучках явно выказывал сходство с деревенским петухом, но более матерым и задиристым. Он гордо именовал себя боярином по праву, данному ему Святославом за разгром греческой артиллерии. Теперь в друзьях у него был сотник Кол, которого он хитростью, угощениями и лестью привлек к себе, памятуя о колкости его и злоязычии. Зачем ему, герою, недостойные шутки? Вначале по обычаю и привычке Шивона они с Колом заходили в храм послушать старцев. Их, как всегда, было трое, они хорошо знали славянский, но пели и по-гречески, и по-болгарски. Трудно было сказать, какой они национальности, но по говору, привычкам и именам походили на греков. Появились они на острове лет двадцать назад из Константинополя, где, по их рассказам, выступали в театрах и порой, надев маски, изображали богов и смертных, справедливых богов и мерзких смертных. Но такие представления случались редко, чаще всего по праздникам не христианским, а языческим, только им самим известным. Шивон знал их хорошо, да и они уважали вожака разбойников - старшину, который почитал их искусство и достойно оплачивал его. Они вошли с Колом, и Шивон сразу подошел к старцам:

- У мена на душе нынче печаль, - доложил им Шивон, - спойте мне что-нибудь успокаивающее. Эдак что-нибудь печальнее моей печали, что терзает меня.

Старцы переглянулись и все разом улыбнулись, а тем временем Шивон, порыскав в своих море-шароварах, достал золотой немисий. Кол уже присел, и Шивон поместился рядом с ним. Певцы заиграли: в легкую, ласкающую музыку стали вливаться тревожные мелодии, и вдруг старцы запели.

Первый:

Второй:

Третий:

Вместе:

Первый:

Второй:

Третий:

Вместе:

Первый:

Второй:

Третий:

Первый:

Второй:

Третий:

Шивон достал из моря-кармана голубой и длинный, как ручей, платок, высморкался, не забыл вытереть глаза и вручил старикам еще одну монету. Он, в сравнении со своими разбойниками и дружинниками князя, был безумно богат. Кольца, мешочек с золотыми деньгами, ожерелье с иконкой Христа, которые он выпотрошил у поверженного Куркуаса, стоили целых имений, и когда он показал их Андросу, тот просто изумился такому богатству и прозвал его самым почитаемым гостем шинка. И звался теперь не иначе как боярин. После храма Шивон и Кол отправились в шинок, где их встречал обрадованный Андрос:

- О, царь Соломон прав! Не остави друга древнего, новый бо не будет ему подобен! - воскликнул он.

Шивон полез в свои безмерные шаровары, покопался в них и вынес на ладони образок с изображением Христа. Взял руку Андроса и положил в его ладонь образок:

- Чувствуешь, - улыбаясь, спросил Шивон, - не тяжело держать?

- Так это же копия греческого Бога - Христа, что находится во дворце Букалеона в Царьграде, - изумился тот.

Откуда мог знать этот еврей-грек-армянин о дворце в Константинополе, если родился и жил на уже заброшенном острове Черного моря?

- Э... э, выходит, брат императора Византии не успел пригласить меня в Царьград, - кривя улыбку, ответил Шивон, - очень жаль. Но зато оставил мне такой дорогой подарок.

Он умолк, забрал образок и, снова разглядывая его, как впервые, спросил:

- Так сколько ты заплатишь за греческого Бога?

Андрос не задумываясь ответил:

- Двадцать солидов.

- Двадцать маловато, - задумчиво сказал Шивон, - покойный брат императора просто бы обиделся. - Сорок, -твердо назвал цену он.

- Много, - ответил Андрос, - крайняя цена тридцать, -так же твердо ответил шинкарщик.

Шивон задумался, заглянул в таверну, увидел редких гостей за тремя столами и вернулся.

- По рукам, - сказал он, - и плюс три кувшина грожд-жева тем, кто сидит. За сделку. А нам с Колом кувшин меда и еды, побольше жареного мяса.

Это была добросовестная сделка. Шивон хорошо знал хозяина таверны и не стал торговаться, хотя понимал, что отдает кусок золота почти за бесценок. Ну где и у кого он мог взять больше, чем у Андроса?

Уже третий кувшин разливал Кол в глиняные чаши, когда Шивон, вдруг стукнув ладонью по столу, вымолвил заветное для него слово:

- Афродита?! - и глаза его покраснели, наполнившись влагой. Помолчал, порылся в штанах и, вытянув голубую, как родник, тряпку, вытер вспотевшее лицо, заодно и глаза, спросил:

- А ты, Кол, знаешь, кто такая Афродита?

- Нет не знаю, женщина, гречанка, что ли?

- Во-во, гречанка, не та, что валяется у храма, а живая. Это та, что не дает мне жить - во сне вижу. Чудится всюду и рвет сердце! Вот почему я напросился у князя идти на Русь. Она там осталась, а мне без нее туго. Снится. Говаривали мне, что поначалу она у княгини Ольги была, а после смерти - опять в монастырь пошла. А если я приеду на Русь, как-никак боярин уже, построю хоромы и возьму ее в жены... Скажи, Кол, достойный я муж али нет?

- Да ты любую бабу купить сможешь с потрохами, - ответил Кол.

- Не-е... Любая мне не нужна. Мне Афродита нужна, понимаешь, монахиня, гречанка нужна.

Шивон уже был пьян, потому Кол, обхватив его длинными, как оглобли, руками, поднял и повел домой.

Ни Святослав, ни тем более Шивон не знали, что эта гречанка-монахиня приглянулась Ярополку, киевскому князю, а как только оказалась непраздной, стала княгиней. Владимир после убийства Ярополка усыновил ребенка, названного Святополком. У него был такой же буйный непредсказуемый характер, как у матери. После смерти Владимира и убийства своих братьев Святополк получил прозвище Окаянный.

Восемнадцать лодий были уже готовы к отплытию, как вдали в море увидели еще три лодки под парусом, которые шли на остров Айферия. Часа через два лодии подошли к

острову - это были воины-разбойники из Ахиллова Дра-моса, что обещали присоединиться к войску. Их было около двухсот человек. Святослав призвал к себе жреца Видибожа и велел приготовить капище и достать петуха в жертву богам. Черного петуха найти не удалось, пришлось довольствоваться красно-белым. Ритуал поклонения Богу вел сам Святослав, испросив благословения Творца о благополучном походе. Но когда все лодии скатили с берега в море, оказалось, что многие из них подтекают. За полугодие стоянки на берегу обшивка подсохла и дала течь. Это рассердило Святослава, он накинулся на Волка, который распоряжался всеми делами дружины, и, отчаявшись, приказал готовить несколько из них, пригодных для похода. Его тревожило, подталкивало ощущение того, что войска уже ждут у острова Св. Григория или за порогами, а он затягивает встречу с ними. По расчетам Святослава, купцы и войско уже должны быть на месте.

Отобрали восемь лодий, остальные снова потянули на берег конопатить, шпаклевать, штопать. Святослав не стал дожидаться, когда закончится ремонт, и отправился в путь, остальные должны были следовать через несколько часов, Восемь кораблей, а это более трехсот воинов, двигались споро, подгоняемые попутным ветром. Путь до острова Св. Григория на Днепре был несложен, трудности ожидали впереди, у порогов. Святослав не хотел о них думать, но думалось. Он надеялся, а вернее, даже был уверен, что купцы и войско преодолели все препятствия и его задача - встретить, отправить купцов далее в Византию по подписанному договору с ней, нацелить войско на разгром печенегов в случае, если они не дадут ему пройти к Тьмутаракани, где он надеялся, по старой памяти, взять в союзники воинственных черкесов.

К острову подходили в сумерках. Передовой отряд высадился и стал обследовать территорию. Но все было спокойно. Ни одного огонька, ни запаха костров, ни самих печенегов никто не увидел. Даже на берегу не было следов ни людских, ни лошадиных. Все казалось спокойным. Но у князя появилась какая-то внутренняя тревога, а люди, расположившиеся на отдых, долго не могли уснуть, потому как в пространстве самого острова что-то было не так, что-то витало вокруг, какие-то призрачные тени и запахи, запахи давно не стиранных онучей, и это весной, когда распускаются ранние цветы. Эта земля была русскою, подтвержденная всеми договорами с Византией и Хазарией, но нынче Русью не пахла. Непонятный, недоброжелательный дух парил в воздухе, а что это могло быть, никто не догадывался.

Святослав лежал у костра, подстелив попону коня, и размышлял о том, что надежда на встречу с войском не случилась, быть может, потому, что Свенельд мог заболеть, уж очень плохо он гляделся на Белобережье, но ведь почти полгода о нем не было никаких известий. И потом, если он заболел, то мог бы передать распоряжение Святослава через других лиц... А если войско не будет и у порогов, то, следовательно, Свенельд не дошел до Киева, потому что, зная о договоре с Цимисхием, он мог бы сообщить купцам, что в Константинополе торговых людей встретят как обычно, со всеми правами и бесплатным коштом на пребывание в Царьграде. По расчетам Святослава, купцы должны быть здесь, на острове, но их нет. Тогда, выходит, они не знают о заключении мирного договора, следовательно, Свенельд не дошел до Киева. Такие печальные думы ставили перед Святославом новые заботы, новые задачи и решения.

Святослав поднялся, отошел от костра, пригляделся, увидел дежурившего воя и попросил его разыскать в куче выгруженных вещей початый бочонок вина, а сам снова сел у костра на бревно, разглядывая спящих рядом Шивона и Кола, они устало храпели. Наконец воин принес бочонок, из-за пазухи достал серебряную кружку и налил князю вина. Князь спросил:

- Сколько стоять будешь?

- Я только заступил, - ответил тот, - до петухов.

Никаких петухов не было, но князь понял.

Выпив кружку терпкого вина, потом сам налил себе еще одну; продолжая думать о положении, в каком оказалась его дружина, он незаметно отошел от мира дум в мир прекрасной, полной надежд юности в Ладоге: прогулки по окрестностям на вороном коне, охота на диких оленей и лис, мальчишеский ужас, когда с выжлятниками встретил разбуженного ото сна огромного, высотой с человеческий рост царя северных зверей, раскидавшего, как пушинки, свору собак, и вот-вот накинется на него, и только тяжелая стрела из арбалета могла остановить его. Но ярче всех видений было появление Манфред, той, которую он впервые разглядел в доме старого жреца. Белозубая, с ямками на щеках, она вызывающе дразнила своей красивой улыбкой с пухлыми губами и даже во сне влюбила в себя. Он, поначалу оробевший, а потом разыгранный ею, вдруг стал настойчивым и смелым, и она, уже почувствовав свою победу, положила руку на его плечо и, оглянувшись на деда, явно и твердо сказала: «Вот мой жених, дедушка!» И вдруг все пропало. Какой-то гул, крики ворвались в мир видений. Он приподнялся, повскакали Шивон и Кол, суета, неразбериха, обманчивый лунный свет, то вспыхивающий, то гаснущий, прыгающие темные тени, и уже звук звенящей стали и раздирающий свист Кола, собирающего вокруг себя свою сотню. Наконец сотня образовала подкову, и в темноте светились только лезвия мечей. Святослав вместе с Шивоном отошли к обрыву и увидели, что всюду печенеги. На том берегу светились факелы вокруг конных воинов, внизу можно было разглядеть сражавшихся варягов и русов из бывшей дружины Икмора, которые встали в круг и разили нападавших печенегов, так что образовался второй круг из трупов. Но на плотах появлялись все новые и новые отряды печенегов, которые следовали вглубь острова. Святослав понял, что остров оказался ловушкой, что печенеги давно прятались здесь, а потом дали сигнал к сражению. Шивон, заметя Кола, подбежал к нему и подвел к дереву, растущему рядом.

- Копни мечом, - приказал он и стал копать, потом, сняв с себя ожерелье, браслеты и кольца, швырнул их в яму и притоптал.

- Останешься жив, - сказал Шивон, - отдашь ожерелье Афродите. Остальное твое, - и исчез, побежал к Святославу.

Святослав загудел в маленький рожок, что всегда висел на поясе рядом с кресалом. Воины собирались вокруг князя, хотя в этой суматохе очень трудно было оторваться от противников. Сотня во главе с Колом вела сражение уже рядом с князем. Печенеги давили количеством, и каждый русский воин сражался с пятью-шестью врагами. Святослав, изредка бросая взгляд на реку, видел, что печенеги все прибывали и прибывали, упорно лезли вверх, и, казалось, уже нет им конца. Святослав набрал в грудь как можно больше воздуха и громко, чтобы было слышно всем живым и раненым, крикнул:

- Русичи! Браты мои! Боги смотрят на нас. Смотрят души наших пращуров из Ирии! Будем достойны, Дажь-боговы внуки, наших отцов, и не посрамим ЗЕМЛИ РУССКИЕ!!!

Дикая ярость охватила его, он отбросил саблю которая показалась ему слишком щадящим оружием, выхватил из ножен тяжелый старый меч своего отца Игоря, кинулся в ряды сражающихся и до пояса разрубил подбежавшего к нему печенега. Шивон сражался виртуозно, потому что вид его больше всего привлекал печенегов, видевших на голове его золоченый шлем Куркуаса. Видимо, они принимали его за Святослава. Его сабля, сделанная из дамасской стали, витала в воздухе, как воздушный змей, разя врагов с неожиданной стороны. Сотня Кола, какая уже сотня! -небольшая группа воинов стала в круг и била противников так, что перед ними образовалась широкая полоса из мертвых тел. Следующий круг состоял из воинов Святослава, и битва здесь была еще ожесточеннее и свирепее, потому как это были воины, прошедшие все многочисленные бои и умеющие убивать. Именно таких опасался Цимисхий под Преславой, назвав их профессионалами и приказав просто расстрелять из луков.

Солнце уже поднялось высоко, когда от излучины показались паруса двух лодий, а за ними остальные. Русичи этого не видели, а печенеги заметили сразу. Тогда в ход были пущены стрелы. Воины русов падали один за другим. Сразу, в упор был расстрелян Шивон, и даже тогда, когда опустился на колени и к нему подбежал печенег, видимо, снять шлем, то, пораженный ударом умирающего Шивона, лег рядом» Кол с тремя стрелами в боку уже не мог поднять свой тяжелый меч и упал последним в своем круге* Никто не заметил, как погиб Святослав, видимо, тоже самым последним.

Когда две лодии приблизились к острову Святого Григория, печенегов уже не было. Остались только мертвые тела, которые усеяли весь остров. Волк, Кожема и Видибож кинулись искать Святослава. Искали долго, пока не наткнулись на два обезглавленных тела - Шивона и Святослава.

Тризна была суровой и с горестью печальной» Лодиш, в которой Святослав прибыл на остров Св. Григория, подняли на берег, к обрыву, где нашли тела Шивона и Святослава. Рядом еще одну, другую разрубили на дрова и положили остальных воинов, зажгли. Преклонив колени, вой прощались с телом Великого князя, низко опустив головы и стуча мечами о щиты. А жрец Видибож вещал с возвышения:

Никакой встречи не было. В теплое начала лета 972 года лодии причалили в Киеве к гавани Боричева взвоза, где находились Подольские, или Южные ворота древнего города. Здесь Боричев взвоз соединял верхний город с нижним и, уткнувшись носами в берег, стояли лодии со всей Киевской Руси. Толпа зевак с любопытством и недоумением рассматривала появившихся воинов. Все они были, казалось, измучены и нездоровы, две лодии высадили несколько воинов и снова отправились вверх по реке к Вышгороду. Остатки войск привел в Киев воевода Волчий хвост. Воевода раскланялся с воинами и просил их прибыть к нему через две седмицы, когда поведет речь о дальнейшей жизни. Дом воеводы находился на Копыревом конце, вблизи другой пристани на Голубице и Каянке, но Волк решил пройти пешком, как бы поздороваться с городом. Сотник Кол, хотя и был весь перевязанный, подошел к воеводе и попросил:

- Ты завтра намерен идти к молодому князю, будешь в тереме, надо отдать долг.

- Теперь мы здесь никому ничего не должны, - ответил Волк.

- Видишь? - Кол распахнул рубашку. - Это ожерелье безумной цены просил боярин Шивон передать любимой им женщине - гречанке, может, помнишь такую. Она служила княгине Ольге, а после смерти ее ушла в монастырь, а некие шепнули мне, что она еще в хоромах князя. Ты, воевода, смышленый, мне с этим не справиться, а ты, Волк, выполни предсмертную волю Шивона.

Волк кивнул и побрел к дому. Дом был построен сразу после прибытия Вятко от вятичей, когда он привез мертвого Асмуда и получил прозвище Волчий хвост и от Святослава должность воеводы. Он тут же женился на дочери богатого купца Романа Коша, далекого предка будущих царей. Волк шел домой и думал, не та ли это гречанка, которую спасал от Шивона Святослав, а он охранял ее.

С утра Волк отправился на Гору, в княжьи терема. Дворня сразу признала его, а ключница Маланья даже расплакалась. Оказалось, что молодой князь на охоте и прибудет к вечеру. Волк полюбопытствовал у ключницы, не знает ли она, где гречанка, которую привез с собой Святослав. Маланья, закрыв платком рот, прошептала, оглянувшись:

- Да тут она, в хоромах княгини Ольги.

- Что так? - удивился воевода. А ключница продолжала шипеть:

- Любодетельница она у князя.

- Может, проведешь ты меня к ней? Дело у меня есть от покойного Святослава.

Ключница перекрестилась и пошла. За ней Волк.

Гречанка сидела в широком кресле Ольги и рукодельничала. Волк вошел, и она сразу узнала его.

- Будь здрав, воевода, - поднялась она, - а Великий князь... - Волк не дал ей спросить и сам ответил:

- Великого князя уже нет, он почил, - не думая долго выложил на маленький столик ожерелье с двумя браслетами.

- Это перед смертью тебе передал боярин Шивон. Он страстно любил тебя.

Гречанка скривила губы:

- Хорошо любил, что было не насиловал. Нет, воевода, от него мне никаких подарков не надо, - и, разглядев ожерелье, добавила; - И нельзя мне. Что подумает Ярополк? А пуще того эта Гора. Толки пойдут, а я и так здесь чужая, бесприданница. На меня и смотреть не хотят, а если смотрят, то просто не видят.

Она показалась Волку еще красивее, чем в Болгарии, он просто любовался ею и не верил, что ее можно не видеть. Он вспомнил, что Великий князь называл ее Афродитой.

- Нет, нет, воевода, даже если Шивон завещал перед смертью, значит, с чистой душой, я ни за что не возьму и даже прикасаться не хочу.

Своим страхом, резким возбуждением она, как птица в клетке, вызвала у Волка жалость. С тем он покинул терем княгини Ольги.

К вечеру в дом Волка прискакал вестовой и передал приглашение Великого киевского князя Ярополка утром в княжьи хоромы. За то время, что Волк не видел молодого князя, тот подрос, вытянулся и, пожалуй, стал выше отца. Редкие волосы на лице были светлы и мягко обрамляли подбородок. Он сидел в отцовском кресле, по правую руку сидели Свенельд, Блуд, Борич, Простен, Претич, по левую руку бояре, менее приближенные к князю.

- С возвращением тебя, воевода, - молвил молодой князь, - живым и здравствующим. Мне уже доложили, что отец погиб. Расскажи, как это случились и сколько вас осталось?

Волк рассказал все, упомянул и о том, что ждал подмоги, но не дождался. Он глянул на Свенельда, но тот отвел взгляд, как будто бы ничего и не знал о договоренности. Бояре только пожали плечами. Он рассказал о том, что на острове Св. Григория триста воинов уложили насмерть более тысячи печенегов. От войска осталось не более семисот, многие вернулись на остров Айферия, остальных он отпустил домой, многие из них ранены, а вообще все ожидают помощи на жизнь. Но самое печальное, что войско похоронило Святослава и боярина Шивона без голов. Печенеги унесли их с собой. Все бояре перекрестились, кроме Свенельда, Блуда и самого князя. Свенельд вышел в соседнюю комнатку, принес два кожаных мешочка денег и положил рядом с Волком.

- Это вспомоществование воинам, - сказал князь и глянул на бояр. Каждый из них клал на стол золотые и серебряные монеты.

- А теперь, воевода, ты будешь служить мне. Будешь готовить поход на печенегов. Надо наказать их за смерть отца, - сказал молодой князь.

Волк достал из торбы личные вещи Святослава: договор с Византией и другие бумаги, в том числе и записи Асмуда. Просмотрев договор, Ярополк сказал:

- Вот и повод есть. Воевода, готовь войско, оно пойдет с купцами.

Волк не забыл и о гречанке, напомнив, что в прошлом появлении в Киеве Святослав подарил Ярополку редкую по красоте саблю, привез с собой и гречанку, которую готовил в жены Ярополку, так вот и приданное ей подготовил. Он достал из кармана ожерелье, которое будто осветило и так светлую комнату. Камни горели как маленькие костры, сверкая многоцветными искрами. Все невольно потянулись посмотреть поближе это ожерелье. Молодой князь как никогда взволновался, резко поднялся и громко объявил:

- Завтра тризна по отцу. Всем быть! - и, взяв ожерелье, тут же вышел.

Спустя две седмицы на обширном дворе боярина Вятко - воеводы Волчьего хвоста, а просто Волка, были расставлены столы с лавками и табуретами и накрыты всякой снедью, медом и пивом. Тесть Волка, купец Роман Кош не скупился, и хотя зять прибыл с вошью в кармане, однополчан воеводы встретили разнообразным угощением и вином. Это была поминальная страва по Святославу и погибшим воинам, с которыми он прошел всю войну.

Узнав, что Свенельд жив и здоров, подивились воины, что напрасно ждали его у порогов, что нарушил он договор со Святославом, а значит, и с ними, что, может быть, воевода Свенельд и стал причиной гибели Великого князя. Подумали и сказали Волку:

- Напрасно ты, воевода, зовешь нас в дружину. Не пойдем мы служить Ярополку, хотя почитаем и любим тебя. Спасибо за вспомощевание - это, как мы понимаем, плата за наши ратные дела. Мы никому ничего не должны, как сказал ты. Потому подадимся кто к Олегу, а кто и к Владимиру.

Обнялись, распрощались. Кожема даже пустил скупую мужскую слезу. И пошли, гонимые каждый своей, особой, неведомой судьбой.

 

Изложение десятое

. Побачим и подумкаем

Как нам понимать жизнь и деятельность Святослава? Что за воины он вел и ради чего? Был ли он Lпросто завоевателем, разбойником, варягом, викингом или открывателем новых миров, как Александр Македонский? Оставил ли он после себя память и дела, которым следовали последующие поколения правителей Руси? И вообще, что для нас значит Святослав Игоревич, Великий князь начала Руси?

Святослав к тому времени, как пошел в болгары по просьбе императора Византии Никифора Фоки, был уже известным полководцем, разгромившим Хазарский каганат. И появился в Болгарии не разбойником по прихоти императора для грабежа и разбоя, а с собственной идеей, мыслью объединения всех славян в единый союз как противодействия империи Византийской и Священной Германской империи. И самое важное - открыть путь, очистить, сделать спокойным и доступным выход Руси к Черному морю. Последствия этого героического похода русских могли быть, в особенности для славян южных и северных, намного счастливее, чем это произошло в грядущих веках. Россия из державы почти азиатской X века превратилась бы уже при Святославе и его наследниках в европейское государство. Можно представить себе, что, утвердившись на берегах Дуная, почти у русла, с выходом в Черное море, Святослав приобщился бы к более высокой культуре греков и византийцев, имел бы влияние на чехов, венгров, словаков, моравов и далее к полабам и поморам, тогда бы часть Европы не была бы навсегда онемечена и исключена из числа великого славянского народа. К русам присоединились бы прочие южные славяне, как случилось спустя несколько лет при болгарском царе Самуиле. Известно, что из славянских племен состояли дунайские области: Болгария, Фракия, Македония, Северная Греция, Иллирия, Далмация, Истрия, Герцеговина, Крайна, Хорватия, Хорута-ния и Штирия. Мало того, известно, что в VII веке при императоре Юстиниане славяне солунские были насильно переселены в Малую Азию в таком количестве, что из них греки составили тридцатитысячную армию, а в VIII веке при императоре Константине Копрониме 208 тысяч славян было выселено в Вифанию. Следовательно, и Малая Азия могла тогда примкнуть к славянскому союзу. Все говорившие одним языком, и огромная часть, имевшая одну веру, одни обычаи и нравы, была бы не только в центре Европы, а сосредоточилась бы от северо-востока до Малой Азии, то есть занимала бы территорию в две трети Европы и плюс Малоазиатский регион.

И тогда не славяне были онемечены в Европе и отуречены в Малой Азии, а немцы и другие народы были бы ославянены.

Вот вам результат, который мог бы произойти в результате удачного похода Святослава и свершения его задумок и мечты. Монархия, которую задумал Святослав создать на Дунае, могла бы сохранить миллионы людей и не были бы пролиты потоки крови в Европе и Азии. Римские папы не могли бы влагать в руки фанатиков мечи в продолжение веков для расширения своей власти, не проповедовали бы убийства альбигойцев, валдейцев, гуситов, поморян, пруссов, боричей и других народов, противостоящих католицизму. Немецкая империя никогда не могла бы существовать, потому что была бы противопоставлена сильному славянскому княжеству и потому же, что сама состояла наполовину из славян. Русы, укоренившиеся на Дунае, не допустили бы перехода турок из Азии в Европу, опять же, сколько миллионов людей, особенно славян, не погибло бы от фанатичного меча османов. Вот что мог совершить и от чего предохранить удачный поход Святослава под символом объединения всех славян. Эта идея жила и зрела в течение многих веков и снова вспыхнула спустя тысячу лет, в конце XVII и начале XIX веков, под названием панславянизма. Но и тогда ей не суждено было воплотиться в жизнь, хотя и под христианским влиянием, как третий Рим.

Но история не принимает сослагательного наклонения. Что же случилось в Европе при отсутствии такой силы, как союз славян, задуманный Святославом?

Мы знаем, что борьба за власть в Европе между светской властью и религиозной продолжалась несколько поколений и столкновения пап с императорами породили 78 кровопролитных сражений. По приказу папы Иннокентия III был предпринят крестовый поход против альбигойцев, с корнем уничтоживший этот народ. Крестовые походы разрушили христианскую державу Византию. В известном побиении ирландцев погибло 150 тысяч протестантов от рук католиков. При Карле IX в Париже было низложено 100 тысяч кальвинистов. В 1547 году двадцать два города в Провансе были разрушены и ограблены по распоряжению папских чиновников. Герцог Альба говорил, что по его приговору было убито 26 тысяч протестантов. В религиозных воинах, возбужденных папами за веру, погибло несколько миллионов людей. Меченосцы, проповедуя латинскую веру, сколько уничтожили пруссов, латышей, литовцев. Сколько славянского люда погибло от разных орденов, вплоть до уничтожения целых народов. Какое количество малороссиян погибло при желании пап насильственно обратить их в католическую веру. Это и было своеобразное жертвоприношение дьяволу. А сколько горя и бед принесла инквизиция в Европе. Поистине был прав Святослав, не доверяя христианству, отказывая им в добродетелях, не веря в их догмы, сомневаясь в их правде и противопоставляя ей ведическую религию, которой уже было более трех тысяч лет.

Русь, окруженная со всех сторон врагами, не имея выхода к морю, обязана была каждый раз пробивать себе дорогу с помощью оружия и в борьбе со стихией. Попытка выйти к морю была и в XVI веке, и также была неудачной. Только Петр I сумел воплотить в жизнь идею Святослава - построить столицу у выхода в море, только ему удалось обуздать врагов и стихию и создать Русскую империю, объединив часть славянского населения. Екатерина II пошла дальше, к южному морю, и окончательно завершила задуманное Святославом.

Так что же для нас Святослав Игоревич, разгромивший Хазарию, этого вампира славянства, но не удержавшийся на берегу Дуная, у выхода к Черному морю? Храбрый воин, талантливый полководец, завоеватель чужих земель, отвергнувший свою, неудачник - таково мнение историков, начиная от Нестора, Карамзина, Соловьева до нынешних исследователей. Или разумный политик, созидатель обширной славянской империи, глядевший на несколько сот лет вперед и пророчивший ее - так думали другие историки - А. Чертков, А.Н. Сахаров, Л.Н. Гумилев, В.В. Кожинов. Так думает и автор книги. Теперь очередь за вами. Думайте сами!