Север Минской области, 17 августа 1941 года

Отбив атаки у Дулага, армия Залогина вечером покинула занимаемые позиции. Перекатили тяжелое вооружение — гаубицы и зенитки, автомобили и бронетранспортеры в портал, передали в Силур более сотни раненых и двинулись пешим ходом на север — в леса Витебской области. На несколько телег и повозок, запряженных лошадьми, взятыми в том же Дулаге, скинули самый минимум еды, амуницию, палатки, боеприпас — на всякий случай, а то вдруг с порталом задержка произойдет? Остальное снабжение — через портал, иначе с обозом далеко не уйдешь.

На оборудованных у реки рубежах остались лишь три роты арьергарда, которые должны сколько смогут задержать возможную погоню. По фронту рубеж закрыт рекой, не слишком глубокой, но топкой — тяжелое вооружение не протащишь. С севера прикрывали верховые болота речки. Армия ушла аккурат в обход болот. Кто-то из разведчиков, еще днем проверявший маршрут, сказал Залогину, что из-за болот немцы не смогут определить уход армии, пока не собьют арьергард. Лишь с юга у немцев есть шанс обойти оставшихся бойцов, поэтому Залогин тщательно инструктировал — контролировать это направление. Впрочем, густой лес и здесь не позволит применить тяжелую технику, а с одной стрелковкой была надежда, что красноармейцы как-нибудь сутки-двое продержатся.

В армии из-за потерь в первом бою, да и, чего скрывать — дезертиров, осталось тысяч пятнадцать. Впереди шла разведка, показывая присмотренный вчера маршрут, по бокам боевое охранение. Поначалу Саня с Димоном пытались сканировать обстановку, но ночью в лесу без ориентиров, через небольшой глазок что либо понять невозможно — деревья, давно не езженные лесные дороги. А где это место? Как далеко от нужного маршрута? Совершенно не понятно. Какие-то речки, деревни, но ведь не выйдешь и не спросишь — название, чтоб по карте сориентироваться. На портале, в отличие от Гугла, географических координат нет. Пару раз вообще «улетали» далеко за пределы Белоруссии — Саня после очередных «прыжков» опознавал то Псков, то Смоленск. В итоге Шибалин: посмотрев на их мучения, отправил обоих спать. Залогин с ним согласился, ибо разведке изначально доверял намного больше, чем порталу. И хотя в этот переход старались держаться в стороне от крупных дорог, обходили села и деревни, где присутствовали немецкие гарнизоны, за ночь прошли без малого 40 километров. Под утро форсировали небольшую речку, приток Березины, и устроили дневку на ее лесистом берегу. Маскироваться Залогин заставил по всем правилам, с первыми лучами солнца выборочно обошел войска, устроив втык тем взводным, что выполнили его приказ кое-как и накачал остальных командиров. Пока рядовой состав отсыпался, начальство продолжило формирование взводов, рот, батальонов, обучалось работе с карманными рациями «Воки-токи». Ими снабдили всех комбатов и даже некоторых взводных из разведки и ротных авангарда. Костры не разводили, горячую пищу для всей армии передали из Силура.

Днем над партизанами несколько раз пролетали самолеты. В этот момент вся армия замирала. Впрочем, это были бомбардировщики и истребители, летевшие мимо по своим делам, лишь во второй половине прилетел явный разведчик — «костыль», но судя по огромным кругам, которые он нарезал — большая часть полета проходила в стороне, пилот пытался охватить максимально возможную площадь, потому что ничего существенного в лесу, спрятавшему армию, не заметил. За следующую ночь партизаны втянулись и смогли пройти более 50 километров, часто выходя на пустые дороги в попутном направлении, вплотную приблизившись к нужному аэродрому под Лепелем.

Арьергард, оставшийся прикрывать отход, все это время держался, теряя людей, сковывал войска, не давал форсировать реку. Немцы подтянули артиллерию, авиацию, но тут партизанам помогли попаданцы. Едва противник разворачивал орудия и производил первые пристрелочные выстрелы, как местоположение батареи тут же вычислялось, Саня или Димон подводили портал поближе к арсеналу и весь боезапас взлетал на воздух. А под шумок удалось даже несколько более ли менее уцелевших гаубиц, оставшихся без прислуги, зацепить тросом и утянуть к себе. Три атаки бомбардировщиков Андрей Волков и Александр Осадчий отбили иглами. Как только головной Юнкерс взрывался, ведомые тут же сбрасывали бомбы в реку или в лес, в стороне от огрызающихся красноармейцев, разворачивались и улетали. А атаки пехоты с танками помогала отбивать река — танки не могли форсировать реку из-за топких берегов, пехотинцы из-за пулеметов арьергарда. Ожесточенность боев была такова, что немцы решили — перед ними весь состав бежавшего лагеря, именно поэтому проморгали уход основных сил.

На второй день немецкие солдаты форсировали реку ниже по течению, полностью окружив арьергард, состав которого к тому времени уменьшился вдвое — за счет убитых и раненых, переведенных в лазареты Силура, и Шибалин принял решение эвакуировать остатки, завершив таким образом операцию прикрытия. Тем более, что армия Залогина, совершенно не замеченной, вплотную подошла к аэродрому Лепеля.

Партизанская армия встала в двух километрах от аэродрома. Дальше шло открытое поле, поэтому атаку отложили на следующую ночь, а пока, выставив посты, бойцы расположились на отдых, в очередной раз плотно позавтракав или поужинав, учитывая ночной переход. Бывшие пленные уже не удивлялись обильной горячей пище, эвакуации в никуда раненых, своевременным поставкам оружия и боеприпасов, а главное — танкам и пушкам, то исчезающим, то появляющимся в нужный момент. Хотя сам портал из них мало кто видел, но слухи уже ходили о необычном изобретении советских ученых и лишь удивлялись — почему товарищ Сталин, имея такую возможность, не отдаст приказ сразу пристрелить Гитлера и всех генералов Вермахта. На что грамотные, окончившие десятилетку, делали предположение, что скорее всего — дальность устройства пока не позволяет осуществить столь нужное действо. Кроме того, возможно, аппарат только проходит войсковые испытания, причем сразу на них — военнопленных, ибо передавать в действующую армию пробный экземпляр чревато: вдруг что не заладится или сломается? А пленные — если что пойдет не так, значит просто не повезло. Для армии то они в любом случае — потеряны.

Залогин через бинокль наблюдал размеренную жизнь аэродрома. Взлетали и садились бомбардировщики, суетилась прислуга из БАО. Дозоры обходили аэродром по периметру, но в лес не совались. Впрочем, никаких предупреждений им не передавали, поэтому особой тревоги аэродром не испытывал.

Вечером, пока еще было светло, на аэродроме ревели авиационные двигатели, в расположение перекатили десять танков, шесть гаубиц. Переход и рывок танка или орудия на позицию приурочивали к взлету или посадке самолета, чтобы для противника близкий шум Юнкерса заглушал удаленный гул танкового или бронетранспортерного мотора. Самолеты еще продолжали шуметь. Меньшая часть партизанской армии затихла и приготовилась к атаке, большую — Залогин отправил в обход аэродрома. Этим батальонам поручалось полностью обложить все возможные пути отхода противника, а с началом артобстрела захватить окрестные мелкие деревушки и села. На сам Лепель тоже выделили три батальона, но они должны были начать атаку после подхода танков, освободившихся от захвата аэродрома, а до тех пор — вести наблюдение.

Солнце закатилось за тучку, небо понемногу заволакивало облаками, надвигались густые сумерки. Залогин решил выждать еще часик, чтобы совсем стемнело.

Ближе к полуночи в расположение незаметно, через портал, проникли Алексей Васильев, Геннадий Калужин, Юрий Никитин и Геннадий Серпилин. Они доложили, что немецкие радиостанции уничтожены как на самом аэродроме, так и в городе, потому — можно начинать. Заговорили гаубицы. После двух пристрелочных, батарея выпустила по аэродромным зданиям и зениткам по десять фугасных и осколочных снарядов. Пока шла артподготовка, к взлетному полю устремились танки и бронетранспортеры с красноармейцами на бортах. Те, кому не хватило сидячих мест, рванули бегом. Едва закончился артналет и немцы начали высовываться из укрытий — пошла прямая атака залогинцев. Вражеские солдаты были подсвечены начинающимися пожарами, в то время как партизаны наступали из темноты.

Несмотря на заранее обговоренные цели для каждого подразделения, поначалу было сложно разобраться не только немцам, но и самому Залогину — периодически то там то сям раздается беспорядочная стрельба, где-то слышны пулеметные очереди, взрывы от танковых снарядов и гранат — это бойцы и танкисты гасят пулеметные гнезда. Обстановка запутанная: в одном месте отходят немцы, им навстречу отступают бойцы партизанской армии, при этом и те и эти стреляют совсем в другую сторону. Неожиданно обе группы смешиваются — начинается рукопашная. Небо озаряется осветительными ракетами, трассами пуль. Из рации слышна невнятная ругань, тяжелое дыхание, автоматный треск — у кого-то из комбатов в суете запала кнопка переключения на передачу. За этим шумом почти не слышно докладов других командиров. Но постепенно ситуация проясняется.

Обозначился первый успех: командир третьей роты Языков доложил о захвате КПП на юго-востоке аэродрома. Важная новость, так как отсюда может подойти подкрепление для немцев. Залогин передал Языкову, что надо зарыться в землю и держать дорогу, пока остальные, будут делать свое дело. Попутно попросил Шибалина перекинуть к КПП сорокопятку со снарядами. На всякий случай. Следом пробился командир второй роты Симаков: два его взвода заняли стоянку самолетов и начали зачистку. Отлично! Передал приказ — по возможности самолеты не портить, они еще пригодятся, пленных не брать, единственное исключение — авиатехники. В наушниках уже слышен голос командира четвертой роты Ковалева: он захватил здания командного пункта. Чуть спустя — доклады о захвате рем. мастерских, ангаров. А затем посыпалось подряд, как из рога изобилия: рота старшего лейтенанта Кошко взяла под контроль склад ГСМ, старший лейтенант Рыбаков заканчивает зачистку в казармах, батальон капитана Вахрушева уничтожил охрану на складе авиабомб, оставил два взвода, а сам устремился дальше — к немецким зениткам, старший лейтенант Амиралов захватил комплекс дизельных электрогенераторов. Залогин принимал доклады и повторял, как заведенный — пленных не брать, нам их девать некуда! Чуть позже отметились и комбаты, начавшие занимать окрестные деревни — Веренки, Рудню, Слободу, Стайск… Сопротивления почти нигде не оказывалось, ибо немецких гарнизонов не было, а местные полицаи, при первых выстрелах выскакивали в исподнем из изб и под покровом темноты пытались просочиться в лес. Хотя не всем это удавалось.

За два часа до рассвета на связь вышел Шибалин, сообщив, что из Смоленска вылетел Дуглас с руководством для партизанской армии и передал приказ верховного командования — развивать успех, для чего захватить и очистить от немецкого гарнизона Лепель. В городе располагались крупные мобилизационные военные склады. Неожиданный прорыв немцев 3 июля не позволил что-либо вывезти или уничтожить, ибо город обороняли только курсанты артиллерийско-минометного училища. Но и немцы пока не могут воспользоваться трофеями: единственная железнодорожная ветка Лепель-Орша упирается в линию фронта. Оршу то немцы взять не смогли. И автотранспортом все не вывезешь — машин не хватит.

Залогин тут же отдал распоряжение, атаковать Лепель. В помощь направил освободившуюся бронетехнику.

Начинает светать. Показался Дуглас в сопровождении звена истребителей. Среди встречающих, помимо комбатов, были Шибали, Фролов, Сарнов и Серпилин. На все вопросы Залогина — кто летит, с какими полномочиями — попаданцы лишь загадочно улыбались, мол — потерпи, сам все узнаешь.

Из самолета в сопровождении трех полковников и пяти майоров вышел старый знакомый Семена Залогина генерал-майор Михаил Петров. После короткого приветствия генерал поздравил Семена с присвоением очередного звания — капитана НКГБ и огорошил новостью. Оказывается генерал-майор поступает в полное распоряжение капитана НКГБ на правах его, Залогина, заместителя. А сопровождающие Петрова полковники и майоры возглавят штаб партизанской армии, состоящую из трех полков, в которые сведут партизанские батальоны. Штатное расписание и командный состав от батальона и ниже — Москва уже рассмотрела и утвердила.

После представления нового начальства комбатам, командиры рассыпались по аэродрому знакомиться с обстановкой, а Залогин отвел в сторонку Шибалина с Фроловым:

— Но как же так? Генерал в подчинении у капитана? — недоумевал он.

— Я тебе сразу говорил, что пришлют зама, а не начальника. — отвечал Фролов. — Правда, на генерала тоже не рассчитывал, думал — полковника дадут, а тут целый генерал с кучей полковников. Хотя, говоря между нами, это наказание Михаилу Петровичу, за то, что не оправдал надежд. Он когда в Барановичах 17-м механизированным корпусом командовал — потерял весь корпус. Вышел с остатками из окружения — меньше полка. Огрызки от его дивизий. В нашей истории — ему дали 50-ю Армию, он и ее потерял, да еще сам попал в окружение и погиб в октябре. Короче, далеко не стратег, но руководить дивизией или корпусом — его учили. Поэтому в вашей истории руководство решило Армию Петрову не давать, а вместо этого — передать тебе. Район он знает прекрасно, опыт войны в окружении тоже имеется. То есть, стратегию будешь определять ты, а Петров — отвечать за тыловую текучку, планирование, по тактике советы и консультации, ну и прочее такое.

Фролов взял Залогина под локоть, привлекая внимание.

— Теперь главное. Твоя основная задача — не столько уничтожение противника, сколько создание чувства «вездесущности» советской власти, ее постоянное присутствие на оккупированных фашистами территориях. Неотвратимость наказания всех немецких пособников. Чтобы каждый колеблющийся, перед тем как сделать выбор и пойти на услужение к врагу — задумался, а стоит ли? Разумеется, уничтожение оккупантов и его ресурсов тоже играет свою роль, но установление Советской власти в десятках деревень с уничтожением полицаев — важнее, чем атака крупного гарнизона с неясными последствиями для твоей Армии. Понятно? Отсюда — соответствующая стратегия. Сейчас город возьмем и рассыплемся, на манер немецкого Бранденбурга, на небольшие боевые группы, охватив большую территорию. В идеале — хорошо бы на всю Белоруссию и Украину — сколько сможете. Твоя задача — координация действий всех боевых групп, когда нужно — собрались в кулак, ударили в одном месту и опять рассыпались. Потому, тебе, как диверсанту, командовать, а вот планировать, вести расчеты времени, боеприпасов, распределять роли и графики выдвижения — тут Михаил Петрович будет дирижером. Ибо ты — не потянешь.

— Понятно. — кивнул Залогин. — С аэродромом то что будем делать?

— А вот тут… — Фролов махнул рукой, подзывая Сарнова и Серпилина. — Начинается та самая необязательная, но очень полезная часть. Гена и Сережа, вы готовы? Техника у портала? Народ с принимающей стороны собран? Приступаем к мародерке! С аэродрома вывозим все. Абсолютно.

— Самолеты в портал не пролезут. — с сожалением покачал головой Сарнов. — В ангарах стоят разобранные Юнкерсы, новые запасные движки, всякое прочее — это пропихнем. С летающими что делать? Там почти полста, правда, штук двадцать все же покоцали пулями и осколками, остальные — в лучшем виде. Будем пилить крылья?

— Пилить? Интересная задумка, но я планировал чуть иначе. — прервал Николай Петрович и обратился к Залогину. — Семен, у тебя летчики есть? Должны быть, сколько их посбивали в июле-августе?

— Есть, больше взвода наберем.

— Вот и отлично, за сегодня проверить все самолеты, те, что на ходу — заправить, вечером вместе с Дугласом и истребителями полетят к нашим.

— А смогут? — усомнился Сарнов. — Юнкерс — не Чайка и не Ил…

— Смогут! — ответил Семен.

— Конечно! — добавил Фролов. — Сереж, ты сам подумай — молодые пацаны 18–19 лет, только-только из училища, причем не птенцы ускоренных курсов — взлет-посадка образца 42 года, этих чему-то научили, просидели в лагере по две-четыре недели, а тут такой шанс — сегодня попасть домой. Чай, не Боинг рулить. Да и особый пилотаж не нужен, не к бою готовятся, а лишь к перелету.

Залогин усмехнулся.

— Много их посбивали за первые месяцы, я уж проверял. Полагаю, даже драчка может организоваться — кому лететь, а кто останется. Для летуна — в пехоту? Да они готовы на неизвестном самолете угробиться, чем в окопах сидеть. Это ж летуны — форс дороже жизни.

— Сдаюсь! — засмеялся Сарнов. — А что с остальными?

— Ну не знаю, можно и распились, если крылья отвинтить не получится. — ответил Фролов. — Думаю, у Шибалина для такой цели болгарки найдутся. Приспособим где-нибудь.

— Можно аэрокатера и аэросани сделать! — подсказал Геннадий. — По речному мелководью для Афанасьева — самое то. Да и зима не за горами. Пригодятся юнкерсы, даже без крыльев.

Сарнов с Серпилиным убежал организовывать погрузку с «этой», разгрузку с «той» стороны. Извозчиками — опять должны стать офицеры из 93 года, ибо другим в оба конца хода нет.

— Семен, у тебя сейчас много народу, напряги своих комбатов, кто сегодня не воевал — пусть загружают автомобили. Они каруселью пойдут. Остальным — спать. Авиабомбы и ГСМ грузите на поддоны, придут автокары — заберут с земли. На все про все — полдня, потому что после обеда нам еще Лепельские склады очисть нужно, а ночью, опять марш — дальше на восток. Даже, знаешь что, передай эти приказы своим полковникам, пора тебе привыкать к генеральской должности, а мы пойдем к Петрову, дальнейшие планы обсуждать.

Вскоре из-за ангара вылезла Камазовская фура, за ней в очередь встали МАНы и Опели. Процесс пошел по накатанной схеме — два-три взвода загружают, потом меняются с отдохнувшими, с той стороны — тоже самое. А офицеры, поставив машину под погрузку, переходили на другую, уже груженную, и перегоняли ее в портал. Оттуда выезжали на третьей — пустой. Ибо автотранспорта на базе было намного больше, чем «шоферов». Саня с Димоном еле успевали перегонять «окно» с одной части аэродрома на другую, хотя и менялись время от времени для перекура. Рация просто разрывалась: «У ангара МАН под завязку…» «Склад ГСМ, открывай портал — три поддона стоит…» «Саня! Или кто там? Принимай авиабомбы! А то сейчас электрокар в земле утопнет!..» «Димон, срочно на батарею ПВО — тут зенитки есть, почти целые!..» «Когда же электрогенераторы утяните, целый час уже жду!»

К полудню пришло сообщение, что Лепель практически взят. На окраинах еще была слышна перестрелка, но вокзал, пакгаузы, железнодорожная ветка и, самое главное — склады с военной амуницией — захвачены. Аэродром к этому моменту был затрофеен полностью. Утащили даже мебель из казарм, да прихватили полста пленных авиатехников.

Подразделения начали спешно передислоцироваться в город, оставив небольшую охрану у самолетов, которые должны были улететь на закате. На сей раз задействовали автотранспорт, и хотя Шибалин выгнал все автомобили, что были на ходу, плюс — захваченные на аэродроме, — большинство батальонов опять пошло пешком. Единственная радость — налегке и с надеждой, что скоро автомобили вернутся и захватят остальных. Машины действительно вернулись, но совсем не те, что уехали. Шибалин приступил к реквизиции содержимого военных складов, а за отставшими партизанами погнал трофейные автомобили, захваченные в городе. К счастью, среди пленных нашлись шофера, поэтому офицеры продолжали трудиться на поприще Харона, перевозя имущество в иной мир.

На вокзале стояли два состава, под завязку забитые имуществом с военных складов. Это еще немцы постарались, в надежде отправить их в Германию, сразу как только будет взята Орша. Увы, не сложилось. Зато обрадовался Залогин с Шибалиным.

— О! И грузить не надо!

Хотя это была едва ли не десятая часть трофеев. На разъездных путях нашли ветку в направлении север-юг, открыли портал и, даже не рассматривая, что в вагонах, плавно перегнали оба состава к себе. Оттуда сразу же обратно в 1941 год, но уже в Подмосковье, где груженые составы обменяли на три пустых.

Видимо, командование придавало Лепельской операции очень большое значение, поскольку после захвата аэродрома на линии фронта в районе Орши начался беспокоящий противника артиллерийский огонь, пулеметная и винтовочная стрельба. В течение двух дней Красная Армия несколько раз изображала начало атаки, которая так и не состоялась. Это было сделано для того, чтобы немцы, обеспокоенные отсутствием связи с Лепелем и лепельским аэродромом не смогли снять с фронта ни одной воинской части до тех пор, пока шел планомерный и тотальный вывоз имущества со складов.

Разумеется, немцы обеспокоились и выступили силами двух-трех пехотных полков, без артиллерии и бронетехники — все, что они за полдня смогли наскрести среди ландверных подразделений. Плюс — такое же количество полицаев.

Их далеко на подступах к городу встретили две батареи гаубиц. Походные колонны, марширующие по дороге к Лепелю со стороны Бегомля были обстреляны и попросту разбежались. Шесть танков и три батальона партизан, выставленные Залогиным на дорогу, не понадобились — воевать было не с кем. Ландверы и полицаи развернулись задолго до контакта с охранением.

А в Лепеле продолжалась трофейная карусель, только тут имущество увозилось не на машинах, а сразу грузилось в железнодорожные составы. Благо, большинство пакгаузов располагалось рядом с вокзалом. На складах, в отличие от загруженных немцами вагонов, появилась возможность вдумчиво оценивать трофеи, чем Шибалин с Сарновым и воспользовались. Что-то из амуниции, оружия, боеприпасов — грузилось в один эшелон, для отправки в силур, что-то в два других — для передачи Москве 41 года. И хотя в городе на погрузке было задействовано в разы больше людей — как планировалось, никак не укладывались.

К вечеру склады были очищены на две трети, Залогин распорядился отправить авангард на Докшицы, обходя с севера бегомльскую дорогу, поскольку штаб Петрова предположил, что немцы могут за ночь именно сюда — к месту разгрома ландверных частей, подтянуть свежие войска. Остальные продолжали грузить эшелоны.

Неожиданно выяснилось, что совсем рядом с вокзалом располагалось еврейское гетто — между улицами Володарского, Вокзальной, Ленинской и Канальной. Людей, по меркам того же Минска или Киева, было немного — около полутора тысяч. Едва в городе началась стрельба и охрана гетто слиняла — заключенные стали разбегаться. А к моменту захвата города — в гетто не было ни души, хотя до этого в каждый дом немцы набивали по 30–40 человек. Впрочем, чуть позже к партизанам вернулась еврейская молодежь почти призывного возраста или чуть меньше, чтобы записаться в залогинскую Армию — мстить фашистам. Залогин же, вспомнив просьбы Шибалина, поинтересовался на счет врачей и учителей. Увы, если кто и был, а ведь наверняка были, все ушли в известное только им тайное место в белорусских лесах, чтобы пережить тяготы войны. Впрочем, основное население гетто составляли женщины, старики и дети,

Под вечер, выполняя приказ командования, на центральную площадь Залогин вывел всех пойманных гестаповцев, полицаев, работников сельхозкомендатуры и городской управы, включая самого бургомистра — бывшего преподавателя физкультуры педтехникума Недельки и начальника полиции Сорокина. При скоплении местных жителей зачитали приговор полевого трибунала, который буквально за полчаса до начала действа успел организовать вездесущий Фролов. Всех изменников приговорили к повешенью, а оккупантов — к расстрелу. Приговор тут же привели в исполнение. Местные жители, здраво рассудив, чем может закончиться для них эта казнь, после ухода партизан, сочли за лучшее в ближайшее время уйти в леса или записаться к партизанам. Особо ушлые, прознавшие через друзей и знакомых, что у Залогина есть выход в некую потустороннюю реальность, где молочные реки и кисельные берега, пытались пробиться к командиру «на пару слов», «с важным сообщением», «мне нужно — у меня была договоренность», «я от Завьялова Василия Николаевича». А Семен отправлял их к Шибалину, который в первую очередь интересовался специальностью просящего. Врачи, учителя, инженеры, автомеханики, мастера высокой квалификации, шофера и трактористы — шли вне очереди. Им Шибалин давал два часа на сборы и указывал куда подойти с семьей и вещами и чтоб все было в строгой тайне — иначе в последний момент завернут. Остальных передавал Сарнову и Серпилину — понравится человек — пусть берут, не понравится, скажут — нет никакого портала, обманули тебя твои приятели.

К полуночи в дорогу выступил основной состав Армии. Часть пути они должны были проехать на автомобилях по дороге — догнать авангард, а дальше обычным ходом через белорусские леса, на восток.

Арьергард должен был собрать посты и дозоры с окрестных деревень и сняться ближе к утру. Большую часть пути арьергард планировал пройти автоколонной. Таким образов Армия Залогина намеревалась за ночь оторваться от возможных преследователей километров на 100–120, а потом не на долго раствориться в лесах, чтобы вынырнуть в другом месте и опять творить возмездие над изменниками и оккупантами.

 

Неизвестно где, 18 августа силурийского периода палеозойской эры

На силурийской базе праздновали победу. Колония опять удвоилась. В первую очередь — пополнение из полутора тысяч красноармейцев и командиров, правда, почти все — больные, истощенные и раненые, взятые как из самого лагеря, так и эвакуированные после боев арьергарда и в самом городе. В том числе полста немецких авиатехников. Это не считая гражданских из Офлага и Лепеля. Почему не считая? Да потому что их тут же прибрал Афанасьев. У него в Торжке разворачивался такой фронт высокотехнологичных работ, что грамотные шли на вес золота. Опять же обустроиться гражданским с детьми и семьями в Торжке проще, чем в силурийской пустыне. Хотя, подавляющая часть раненых тоже по излечении переберется в Торжок. Тут в Силуре то и делать особо нечего. Разве — использовать как хранилище особо ценных и взрывоопасных предметов. Да пленных держать, чтоб не разбежались. Как база — да, но жить удобнее в мире людей.

А Василий Завьялов — бывший старшина, а ныне главный силурийский кладовщик, не мог не нарадоваться: три эшелона с военной техникой, амуницией, боеприпасом и сопутствующим снаряжением! Причем не немецкого, а советского. Двадцать пять разобранных Юнкерсов — отдельно корпус, отдельно крылья, зато все с исправными моторами. Столько же новых в заводской упаковке авиадвигателей и прочих комплектующих для ремонта. Дизельные электрогенераторы, полный комплект инструмента и оборудования для авиамастерских и ангаров. Трофейные авто, мотоциклы, бронетранспортеры даже считать не стал. Окинул взором пополнение автопарка и написал в своей тетрадочке на все скопом цифру «сто»! Это без учета пары магистральных и маневрового паровозов, которые тут же прихватил бывший пенсионер, а ныне начальник силурийских железных дорог Роман Владимирович Плетнев.

Вокруг табуна из пятисот лошадей, да не крестьянских кляч, а здоровых немецких и советских строевых, приученных тащить артиллерию, Завьялов ходил несколько часов. А на вдвое большее стадо коров, да столько же свиней и всякого мелкого рогатого скота внимания почти и не обратил. Все равно отдавать: как пришли, так и ушли. Они и пробыли то всего ничего — полдня, а сожрали всю траву, что четыре месяца росла и чуть до огорода не добрались. Вот тогда досталось бы ему от Марии Михайловны. Не, коров с козами не жалко, пусть Афанасьев забирает. Но лошади! Строевые! Однако все равно отдавать надо. Пусть у Афанасьева голова с кормами болит. Легок на помине, уже примчался. Не иначе Димка его притащил. Ведь это он траву то сажал. Но лошади! Не, пару-тройку все же нужно оставить. Фураж тоже прихватили, не так чтоб много, но месяц-два пятерке лошадей хватит. А там овса прикупим в будущем. Или у тех же немцев сопрем… — размышлял Завьялов, пытаясь задавить собственную жабу.

С поголовьем коров и табуном лошадей, скопившихся в Лепеле, помогло наличие тупиковой железки — немцы согнали сюда колхозные стада, а эвакуировать пока некуда — путь на Оршу перекрыт, вот и отстаивались в ожидании лучших времен. Разумеется, кое-что немцы подъели и раздали своим приспешникам, но гарнизон в городе небольшой, а местность вокруг сельская. Много коровок со свиньями набралось. А чтобы скотинка дожила до нужного момента и не особо потеряла в весе, был реквизирован заготовленный колхозниками фураж. Залогинцы все скопом и умыкнули. Тащить то недалеко.

Вернуть скотину в Советский Союз по любому нельзя — помрут на возврате в 41 год, да и не настаивали особо в СССР, понимая, что силурянам тоже кушать надо. Плохо только, что тут их кормить нечем — нормальной травы нет. А к Афанасьеву — можно. Зато подполковник то как обрадовался. Это ж не древнерусские мелкие задохлики и коняшки, чуть выше пони. Это нормальные лошади и удойное мясо-молочное стадо. С одной козы можно за день получить столько молока, сколько местная корова дает, а советская буренка для Торжка и вовсе запредельные цифры наливает. Обрадовался и сразу загорелся строительством коровника, конезавода — это стадо на развод. К ним нужно добавить свинарник, кормовую ферму, маслобойку, сыроварню, цех по производству тушенки. А что? Тушенка же на ура идет — что для мореплавателей, что для дружин в походах. Во сто крат лучше применяемой тут солонины. Тару для консервов можно и на стекольном заводе изготовить, люди есть и свободного места полно. Не беда, что пока лесом занято, леса уже лесопилка начала перерабатывать. В перспективе целлюлозно-бумажную фабрику стоит открыть. Тогда даже кусты и ветки в переработку пойдут и бумага в цене. А прямо сейчас начать скупать сено, полбу. У Димона с Сашкой заказать овес, силос, сенаж, комбикорма и чем там еще буренок кормят? Сельчан в 13 век перевели много: есть и агрономы, и зоотехники.

И никаких единоличников, сразу большие фермы разворачивать, ибо на них производительность в разы выше. Тот же «колхоз», единственное — само слово нужно бы убрать. В глазах советских крестьян дискредитировало оно себя. Ну и внешне чтоб как-то по другому выглядело. С Сашей и Дмитрием нужно посоветоваться. Но это позже, ближе к весне.

 

Торжок, 1 сентября 1237 года (вересень 6746 год)

1 сентября в Торжке праздновали начало нового 6746 года. К этой дате приурочили сразу два знаменательных события: стекольный завод вышел на полную мощность и открылась первая средняя школа.

У стекольщиков при первых пробных пусках дело никак не ладилось: был слишком высок процент брака — либо стенки стаканов с одного края чрезмерно тонки, с другого наоборот, либо форма кривовата, либо размеры бутылок не соответствовали. Главный стекольщик, выдернутый Фроловым из 93 года, якобы из Гусь-Хрустального, утверждал, что отладка займет не более двух недель, в крайнем случае — месяц, хотя Афанасьев сомневался в его словах. Но после прихода в конце августа инженеров с дореволюционным образованием, освобожденных в Офлаге, дело реально стронулось с места: брак уменьшился, ассортимент дополнился хрустальными фужерами. К тому же на заводе запустили цех листового стекла небольшой ширины, к настройке оборудования которого гусь-хрустальный «умелец» и вовсе не знал, как подступиться, а также художественный цех: цветные статуэтки, вазы, сувениры. Вот и запустили производство в две смены.

Школа была отменной — два трехэтажных здания, соединенных навесным коридором на уровне второго этажа. Тут, помимо классов, были актовый и физкультурный залы, столовая, небольшой кинозал, столярная и слесарная мастерские. Первое здание отводилось для начальной школы — с 1 по 4 класс, второе — для средней с 5 по 10. Разумеется, все местные подростки, невзирая на возраст, попали в начальную школу, а школьники из 41 года — могли и «перепрыгнуть» через класс: уровень сельских детей и городских сильно разнился, да еще с учителями напряженка, вот и комплектовали не по возрасту, а по знаниям. С тетрадями, ручками и карандашами был полный порядок, а с учебниками — облом. Нет, по математике, физике, химии — были комплекты для любого класса, беда с гуманитарными науками. Учителя из 41 года, почитав учебники литературы, истории, географии, обществоведения — признали неудовлетворительными все, что выпущено в конце 20 и начале 21 веков. А учебников издания тридцатых и сороковых годов, по которым они готовы были учить, — не было. Впрочем, многие говорили, что и это не годится. Зачем детям в 13 веке нужна история последующих веков, которых может и не быть? А про нынешнюю историю почти ничего неизвестно. Кроме Древней Греции и Рима, которые проходят за полгода в пятом классе. Дальше то чему учить? Рассказывать историю Руси до 13 века? И где ее брать? Или география. Континенты, горы, реки на тех же, вроде бы, местах, а страны то другие. А какие — сами учителя не знают. Города — половина есть, половины не существует. Впору садиться и самим учебники писать. Или иностранные языки. Те, что знали учителя — сейчас не в ходу, а то на чем говорят средневековые немцы, французы, англичане неизвестны самим учителям, опять же — нужны ли они? Когда в Торжке в последний раз живого француза видели? Зато все иноземцы знают латынь и древнегреческий. Где учителей брать? Опять же отец Варсонофий, игумен Борисоглебского монастыря, настаивает на введении закона Божьего. У него всего то попросили прислать монахов для курса латыни и греческого, а он со своим законом влез и никак не отвяжется.

Для немецкой мебельной фабрики Димон нашел эскизы и чертежи комплектов конвейерного ширпотреба в виде конструктора «собери сам» — диваны, шкафы, столы. Купцам очень понравилась мебель, которую в разобранном виде можно везти хоть на край света — места занимает немного, собирается за полчаса и выглядит роскошно, поэтому на продукцию были заключены договора на полгода вперед. Металлическую фурнитуру поставлял Гельмут Штаудер. Краснодеревщики Хайнц Хаген и Ганс Реслер разбили процесс на простейшие операции, наняли для их выполнения три десятка местных юношей, организовав нечто вроде конвейера, только без самой конвейерной ленты и лишь контролировали процесс. Сами же занялись любимой работой — изготовлением эксклюзивной мебели на заказ в виде полных гарнитуров под конкретную комнату любого назначения и стиля: барокко, ампир, готика, модерн. На эту продукцию покупателей было меньше. Слишком громоздкая. Погрузишь один гарнитур на ладью — и все, самому сидеть негде. Потому вывозили мало, чаще брали свои же торжокские купцы и бояре. Да и то, больше глядя на интерьер в хоромах новоиспеченного князя Афанасьева. Ведь мягкий раскладной диван удобнее простой лавки.

Теплоэлектростанцию смонтировали еще раньше стекольного завода в верховьях Тверцы, рядом с шахтами, где добывался бурый уголь и пробросили линию ЛЭП. Здесь было совместное предприятие: бывшему хлеботорговцу Ивору принадлежал рудник, а сама ТЭС — княжеству, но свою долю по договору Ивор выбирал стеклом, да так увлекся новым товаром, что забросил хлеботорговлю. Он мог выгодно пристроить даже откровенный брак, а то и вовсе бой, который по хорошему следовало отправить на переплавку.

ТЭС работала в половину своей мощности, но этой электроэнергии хватало и для промзоны, и части электрифицированного Торжка.

Вересень, как известно, время свадеб, и Торжок заполонили невесты. В средневековье в связи с многочисленными войнами, женихов постоянно не хватало по всем княжествам, а тут вдруг пошел наплыв совсем не старых мужчин, не обремененных супружескими узами, да еще и богатых по местным меркам. Сначала приезжие купцы начали прихватывать своих дочерей, а потом и остальные отцы и матери, прознав о таком Клондайке, засобирались съездить на ярмарку, посмотреть на диковинные товары, а заодно — своих дочек показать. И многие, как говориться, не зря съездили. Афанасьев только приветствовал браки местных со своими. Он прекрасно понимал, семейные узы привяжут любого «перекати поле» покрепче иного договора. Да и психологический настрой — женатый мужчина будет меньше терзаться по поводу оставленного навсегда родительского дома и прежней жизни.

Арсений Николаевич не зря в августе крутился у лазарета в силуре. Троих выздоравливающих залогинцев, раненых еще во время похищения Гудериана, сманил к себе. Это были младший лейтенант НКГБ Анатолий Иванович Шумаков и два сотрудника Бобруйского УГРО Олег Худяков и Евгений Семкин. Едва получив согласие, сразу озадачил троицу созданием службы безопасности и уголовного розыска. Попутно требовалось преобразовать бывшую торжокскую стражу в нечто напоминающее патрульно-постовую милицейскую службу. На окраинах и раньше пошаливали, а сейчас отдельные грабители, пользуясь сменой власти, и вовсе распоясались. Грабят честных купцов среди бела дня. Да ладно бы на дорогах, а то в самом городе. Опять же татаро-монгольские и ливонские лазутчики себя вольготно чувствуют, не исключено, что и клан ярославичей имеет в Торжке своих соглядатаев. Одним словом, дел не впроворот.

Троица, видимо, еще лежа в лазарете, предполагала такой разговор и потому, не сговариваясь, выдала — нужны люди и деньги. Причем, денег потребуется много, особенно на первых порах.

— Люди, это понятно, людей дам. А деньги то зачем? — удивился Афанасьев. — Дом под контору, казенную мебель я и так предоставлю, по зарплате мы обговаривали, остальное что нужно — скажите Бориславу, тиуну моему, он купит.

Силовики заулыбалась. За всех, как старший по званию, ответил Шумаков.

— Деньги нужны на создание сети осведомителей, как среди купцов, так и среди воров, нищих и просто обывателей.

— Стукачей, что ли? — недовольно переспросил Арсений Николаевич.

— Не совсем. — принялся разъяснять младший лейтенант НКГБ. — Стукач — это любитель. Пишет доносы из любви к самому процессу, совершенно бесплатно. Но он непредсказуем. То ли будет от него заявление, то ли нет. Если будет — то на кого, с какой целью и насколько нам это полезно в данный момент — сие науке неизвестно, а осведомитель работает только за деньги. Почти штатный сотрудник, ибо добывает нужную информацию. А она бывает разная, потому и цена варьирует.

— Понятно. — ответил Афанасьев. — Денег дам, куда ж деваться? Сколько нужно?

— Сейчас ответить не готовы. — опять за троих ответил Шумаков. — Мы сегодня сходим в подвалы кремля. По слухам, там еще от предыдущего князя какие-то разбойники остались, да и новых патрули набрали.

— Кстати, да, там разобраться нужно, кого судить, кого отпустить. Все сам собирался, да дела отвлекают. К тому же сложно это. Все в один голос твердят, что не виноваты, дескать, оговорили. Может оговорили или врут. Кто их поймет. Я тут не специалист. А что, их тоже вербовать будете?

— Этих в первую очередь. Если вина пустяковая, а человек подпишется на нужное дело, почему бы и не выпустить? На том УГРО и безопасники держатся.

— Хм… А как же следы, отпечатки пальцев и прочая дедукция?

— Шерлока Холмса читали? — поинтересовался один из милиционеров, остальные заулыбались.

— Не без того. — ответил Афанасьев.

— Прежде чем факты анализировать, их нужно найти. А искать проще, когда есть информация. Одно дело — искать неизвестного мужчину в серой кепке, совсем другое — конкретного Васю Пупкина, который может скрываться там то и там то.

— С отпечатками же в ближайшее время ничего не получится. — добавил второй. — Сначала нужно картотеку набрать. Срисовать то пальчики недолго, а с чем сравнивать? Вот когда картотеку наберем, тогда и пальчики в дело пойдут. Опять же специалисты нужны по дактилоскопии, ведь архив нужно постоянно пополнять, сортировать, классифицировать… Заодно по графологии, патологоанотомии, химии, трасологии, по оружию эксперты нужны, короче — НТО, научно-технический отдел. Вот тогда — не только отпечатки, но и нитка из одежды, волос подозреваемого. А пока ничего этого нет — нужны осведомители — глаза и уши УГРО.

— Тут ничего не могу сказать. Если нужно, значит создавайте.

 

Неизвестно где, 1 сентября силурийского периода палеозойской эры

— Серег, я смотрю, ты решил физкультурой заняться? Бегаешь по утрам? — спросил Саня, столкнувшись утром в дверях столовой с Серегой Кларкуновым.

— Доктор дал добро, рана от стрелы зажила, теперь форму набираю. Пора мне в поле, а то 41 год скоро закроется. Уже Минск на границе моргания. Съеживается портал. Потому совмещаю полезное с приятным.

— То есть?

— Я же бегаю до мелких недоокон: пробежал пару кэме, побаловался с окном, заодно отдохнул, потом к следующему, опять передышка.

— Ну? И какие результаты? Там дырки то — руку не сунешь!

— Э, брат! Руку и не надо совать, тут тренировка по управлению порталом. Плюс — хочу один эксперимент поставить: некоторый минимум информации в иную реальность закинуть можно и я даже придумал способ. Нужно всего лишь круто изменить какую-нибудь реальность, а потом посмотреть — как «заоконное пространство» будет съеживаться. Одна беда, не могу выбрать — где пробный «полигон» устроить. Чтобы поворот был максимальным и быстрым — нужна ключевая фигура, которой можно заменить кого-нибудь из основных игроков. Но кого на кого? В 38 году — Ежов слетит, ему помогать «западло», а Лаврентий Павлович и без моей помощи поднимется. В 53-й год нет выхода. А это был бы идеальный период — Сталин умер, а Берию расстреляли. Вот если бы там Лаврентию — слить информацию по Хрущеву!

— Боюсь, даже если бы нашелся такой портал, ты, Серега, все равно опоздал. Лаврентия Павловича летом шлепнули, а сейчас уже сентябрь. Хорошо, а чем тебе имеющийся 65 год не нравится?

— Тю. Кто там у власти? Хрущеву помогать не хочу, да и сняли его, кажется, к 65 году. Брежнев — тоже не нравится. Мямля. Его потому номенклатура и продавила, что ни рыба, ни мясо.

— Погоди, погоди… Мне кажется, что в 65 Брежнев еще не совсем утвердился. Там драчка шла между Брежневым и Шелепиным. И вроде как Шелепина называли «Железным Шуриком», за непримиримость. Но победил все же Брежнев. Шелепина отстранили и поручили самую безобидную, с точки зрения генсека, должность — профсоюзами руководить. Точно, точно. Он тогда ВЦСПС возглавил. А когда это было — не помню. То ли 66 год, то ли 67… Но по любому в 65 он еще у власти и в твоих силах качнуть весы против Брежнева.

— Любопытно. Тогда нужна информация по нему — что подсказать. Ведь большой объем в дырочку не сольешь. Комп не запихнешь, чтоб по проводу качать. Так, пару бумажек трубочкой. А в основном — словами, советами. Но вариант интересный, подумаю. В любом случае — хуже не будет. А ты мне по Шелепину в Интернете нарой. Что это за Шурик и почему «железный».

— Попробую. А как общаться будешь?

— Я сначала пробовал к телефону подключаться, и в 38, и в 65. Не получается. Точнее, провода кинуть — запросто, но при «Алле, алле» — гудки идут или посторонний звонок влезает. Я ж не Сарнов, а этого аса прослушки вводить в курс дела не хочется. Тут же все Фролову сдаст. Долго думал, и придумал — во всех кабинетах либо радиоприемник стоит, либо тарелка репродуктора. Вот их то и задействовать. Уже пробовал — получается. Никому еще ничего не сливал, просто хулиганил. Представляешь, глаза НКВД-шников, когда их выключенный из розетки радиоприемник начинает белоэмигрантские песни петь?

Саня усмехнулся.

— Представляю! Особенно в 38 году. А песни с компа транслировал?

— Почти. С CD-плейера через усилитель на динамик их приемников. Компьютер, все же сложноват. Я с ним пока не разобрался.

— Зря. Осваивай ноут. Знаешь что, я могу тебе проектор дать, тогда через дырочку ты не только песнями ответственных работников пугать будешь, но и роликами с Ютуба на потолке.

Серега засмеялся.

— Не, тогда они точно портал вычислят. Там во всех кабинетах накурено, вот по лучу в дыму и определят. Сейчас же они на приемники грешат. Несколько штук уже разбили вдребезги. Забавно — из приемника осколки ламп сыплются, а динамик продолжает антисоветскую пургу гнать!

— Чего ж, все такие олухи? Что феноменом не заинтересовались и по начальству не доложились?

— Ха! Это ты, Саня, олух! Сам посуди, 38 год на дворе, гребут всех при любом подозрении, а тут в твоем кабинете чистая антисоветчина! Доложишь — посадят на сто процентов, потому дешевле приемник разбить, авось пронесет. Да и ежовские люди — не чета бериевским. Ежов набирал тупых исполнителей, чтоб не задумывались, когда умников Генриха Ягоды будут брать, да верха партии чистить. Причем, их заранее настраивали, что всякая инициатива наказуема.

— Ну, тогда — сам бог велел…

Приятели посмеялись, придумывая новые и новые каверзы. Потом Серега посерьезнел:

— А портал на 41 год, стало быть, сворачиваться?

— Да. — ответил Саня. — Я намекал Шибалину, мол нужно бы еще несколько составов, пока есть возможность, а он — «мы еще лепельское добро не разобрали! Куда новые составы ставить?». К тому же все пути Фролов занял. Его приятели сразу несколько заводов перекупили, гонят составы и днем и ночью. Тоже торопятся.

— Ну и чего?

— Да ничего. Потому у нас затишье. Васильев с Осадчим занялись было прежним промыслом — мосты рвать, да составы, которые вполне можно оприходовать, под откос пускать, так сам Фролов на них наорал, почему-то. И вообще, запретил самостоятельно в 41 год лазать, особенно по ночам. Армия Залогина разделилась толи на шесть, толи на восемь частей. Рассыпались по районам и зонам ответственности. Впрочем, по слухам, скоро опять сольются в армию для масштабного рейда по тылам, а пока обустраивают базы, теплые землянки и захоронки по всей Белоруссии с оружием, продуктами, одеждой: копают ямы, туда герметичные бочки, все это засыпают и маскируют дерном, лишнюю землю — в реки и болота. Само собой — тренировки и обучение. Шпионов ловят — немцы к Залогинцам пытаются своих людей пристроить, уже восемь человек вычислили. Пробные вылазки устраивают — два танка без нашей помощи захватили и освоили, еще пару — сожгли, три моста взорвали, грузовиков штук пятнадцать, а к нам только раненых перепихивают. Придумали какую-то тактику «близнецов». Пять — шесть небольших отрядов, одежда и обувь разномастная, но обязательно в каждом отряде есть двойники с одинаковыми отпечатками обуви. Даже лошадей для этой цели перековывали. Одна группа начнет немцев задирать, те местность оцепят, а группа в захоронку спрячется. В тот же момент их соседи имитируют громкий отход за пределами оцепления. Немцы снимают посты тут, перегоняют на новое место, блокируют его, а там аналогичный случай — вторая группа прячется, зато за оцеплением третья группа отходит со стрельбой и фейерверком. Под шумок склады опорожняют и полицаев вешают. Вот таким макаром имитируют работу нашего портала. Не знаю, получится что или нет. Пока пробные испытания в разных местах. Хотя, лично я считаю — немцы скоро разберутся, что тут их за нос водят, но к тому времени планируется Армию вновь собрать, покоцать измотанных ландверов и еще куда-то ударить. Фролов говорил, план у них аж до зимы, согласованный с генеральным планом зимнего наступления, но меня в детали не посвящали. Да, а что там за байда у Гельмута? Я слышал краем уха, как Шибалин Залогина костерил, а что за что — не пойму. Торчу целыми днями у портала, новости узнаю последним.

Серега усмехнулся.

— Помнишь из Лепеля полста авиатехников пригнали?

— Ну? И чего?

— Так там половина простых рядовых. Пассатижи от отвертки отличить не могут.

— Как же так? Говорили — вот авиатехники и все такое.

— Ага! Кого ночью у ангаров да рем. мастерских похватали, тех авиатехниками и назначили. Думаешь, немец в той суматохе откажется, если видит, что в живых оставляют только техников, а всех прочих стреляют или штыком колют? А здесь начали разбираться — не то. И убивать поздно, Гельмут Штаудер своих в обиду не даст, и толку от них, как от козла молока. Без них пленных полно. Пока эти «высококвалифицированные» работники задействованы на хоз. работах: круглое тащи, квадратное кати.

— Да, лопухнулись. Все, Серег, я побежал, и так заболтались. Надо Димона менять, скоро очередной фроловский состав появится.

— Кстати, Сань. А не пора ли вам с Димоном открыться? В смысле, что не только вы порталом управлять можете? Глядишь, еще кого научите. Опять же Фролов в 41 год передаст. Все равно это окно скоро закроется, так пусть самостоятельно оттуда другие окна ищут. Вдруг найдут?

— Не знаю, нужно подумать. С Димоном посоветоваться. Может, действительно — зря мы эту конспирацию затеяли?

 

Торжок, 3 сентября 1237 года (вересень 6746 год)

— Имя? — спросил Олег Худяков.

— Чье?

— Твое. Как меня зовут, я и без тебя знаю.

Они с Евгением Семкиным второй день допрашивали сидельцев из кремлевских подвалов. Допрос проводили в пыточной, но многочисленными приспособлениями, ускоряющими допрос — не пользовались. Так и лежали в углу без дела жаровня, клещи, кнуты, иглы, молотки. А в центре, с кольца под потолком свисали веревки дыбы. Да и местный кат второй день работал не по своей прямой специальности, он теперь мед. эксперт и по совместительству патологоанатомом, ибо в первый же день удивил следаков способностью внятно объяснить какими орудиями были нанесены повреждения на найденном у городской стены трупе и уличил якобы ограбленного купца во лжи. Такие синяки человек только сам себе мог поставить, ибо нормальные грабители так не бьют. И тут же продемонстрировал на следственном эксперименте. Купец вник, покаялся и признался — действительно оговор, чтобы не отдавать взятые взаймы деньги.

— Так это… Репей. Меня тут все знают.

— Неужто крестили не по святцам? — удивился Олег.

— Не, крестили Титом.

Бородатый увалень с помятым лицом, спутанными волосами и застрявшими в них соломинами, недоуменно моргал, глядя на следователя невинными глазами.

Он три дня назад попался на гоп-стопе, точнее был опознан мастеровым, которого за час до того прижал с подельниками в одном из узких переулков. Однако, ничего из отобранного при нем не нашли, добычу, как водится, скинули мальчишкам, сопровождавшим троицу гоп-стопщиков. В задачу детишек как раз и входило быстро унести награбленное в логово шайки. А раз не пойман, значит не вор, поэтому рассчитывал на стандартные двадцать ударов плетью-длинником, в процессе выяснения «подлинной» правды, и можно опять начинать работать. Потому как плетка — не в первый раз, привык.

— Вынужден тебя сильно огорчить, — Олег сегодня должен был играть «злого» следователя, но данный клиент был глуповат и длительные игры в «доброго-злого» вряд ли потребуется, да и в осведомители кандидатура не годится. — Твои подельники во всем признались и валят всю вину на тебя. А по новому указу князя светят тебе, голубь сизокрылый, не плети и даже не вира, а лишение свободы на срок до пяти лет. Ивору в шахтах люди требуются, они там второй горизонт раскопали, вот и пойдешь вместе с пленными литвинами давать стране угля.

Репей занервничал.

— Так это, все лжа! Наоборот, это Живоглот сказал того мастерового прищучить.

— А Живоглот говорит, что это ты предложил, еще когда вы втроем в подворотне стояли, и в прошлый раз тоже ты силой заставил его того купца обтрясти. Ведь ты сильнее Живоглота и этого, второго… Забыл, как его зовут. Ты, Тит, ты организовал шайку, нанял мальчишек и заставил подельников грабить честных купцов и горожан. Значит, тебе и отвечать за всех.

Репей купился и начал путано объяснять, что это все — ложь и наговор, что он никак не мог быть главарем, поскольку атаманом у них вот уже три года Живоглот. Именно он сбывал награбленное. Попутно сдавал адреса, явки, малины, перекупщиков. Писарь, сидевший рядом, едва успевал записывать показания.

По окончании допроса, Репей «подписал» протокол своим отпечатком большого пальца и был уведен в камеру. Заглянувшему в допросную Евгению, Олег сообщил, что — не вариант, клиент глуп, хотя и сдал всех. Теперь можно вызывать подельников и прокачать их. В осведомители же Репей никак не годится — подельники расколют его в первый же день и спустят в речку. А у Ивора в шахтах еще поживет и пользу принесет.

Писарь, молоденький простоватый красноармеец из под Ярославля в новенькой не обмятой форме с васильковыми петлицами, выделенный Афанасьевым, первое время с любопытством изучал инвентарь палача, но потом втянулся и не отвлекался на мелочи. Хотя судя по его мечтательному лицу, в перерывах между допросами, был бы не прочь посмотреть — как все эти приспособы работают. Разумеется, в профессиональном исполнении ката и, желательно, на ком-нибудь из самых больших злодеев.

— На сегодня свободен, больше допросов не будет. — сказал Олег писарю и тот, собрав свои ручки с бумагами вышел из пыточной.

— Закончил? И я тоже. Может по пивку? — спросил Евгений напарника, усаживаясь прямо на стол. — У Плоскыни сегодня очередная бочка дозрела, будут открывать.

— Да ну. Не умеют пока тут пиво варить. Немца нужно, природного, наверняка среди пленных пивовар есть, а Шибалин все жмотничает. Ни себе, ни людям.

— Боится, что немцы к тевтонам сбегут. — возразил Евгений.

Олег вышел из-за стола, потянулся, разминая затекший руки, вытащил из пачки сигарету, отломил фильтр и закурил.

— Да ну, нужны они тевтонам. Не, я спать пойду, устал что-то за эти два дня так, как там, на Родине не выматывался.

— Как хочешь. А я пойду, посижу. — Евгений тоже извлек сигарету, но фильтр отламывать не стал.

В этот момент открылась дверь и в пыточную влетел командир 2 роты Юрий Семецкий:

— Товарищи командиры, у нас ЧП! Пропал патруль из трех человек!

— Давно? — поинтересовался Олег.

— Заметили еще утром,

— А сейчас поздний вечер! Почему сразу не сказали?

— Может, загуляли? — предположил Евгений.

— Мы тоже думали, что загуляли. Были такие случаи. Весь день искали по своим каналам.

— Да, с дисциплинкой у вас…

— Труп одного из них только что обнаружили в реке. Раздет, без оружия! Подполковник Афанасьев послал меня сюда, за вами.

— Труп? Это уже серьезно! — Олег со злостью ткнул окурок в пепельницу.

— Все! Пропало пиво! — мрачно высказался Евгений, смяв так и не раскуренную сигарету. — Пошли на место, нужно осмотреться. Пойду палача прихвачу, если домой не ушел.

* * *

На место происшествия, в километре от города, прибыла внушительная группа. Помимо Афанасьевских следователей, комроты Семецкого и трех его бойцов, в качестве охраны, прискакали верхом новгородский посадник Иванко с пятью сопровождающими. У посадника, по слухам, тоже были свои дознаватели и неплохие сыщики из охотников-следопытов. Тут же стоял рыбак с сыном, обнаруживший труп. Место страшной находки изучали в темноте, при свете фонариков. Впрочем, ничего существенного не нашли. Тело, раздетое до гола, приплыло по течению Тверцы и застряло в ивовом кусте. Рыбак вытащил его на берег, изрядно потоптался вокруг и только потом поплыл в Торжок за подмогой. Сразу стало ясно, что убивали не тут, а в городе. В реку сбросили уже мертвого. Погрузив труп на телегу, следователи поспешили обратно.

В кремле следственную группу поджидал Афанасьев c бывшим палачом, а ныне судмедэкспертом, выдернутым из дома, встревоженные взводный с разводящим караула, приятели пропавших. Палач, осмотрев тело, выдал свое заключение очень быстро: красноармейца сначала стукнули кистенем сзади, но по голове не попали, удар пришелся в плечо. Потом сбоку второй удар в голову. Но и он не убил, смерть наступила от веревки, накинутой на шею сзади. Убийц было минимум трое. Потом хватали за руки, за ноги — синяки и ссадины уже посмертные. К Тверце везли на телеге, придавив сверху сеном. В реке, точнее — под водой, привязанный за ногу к чему-то тяжелому, покойник пробыл весь день. Веревка была гнилая — размокла и расползлась. Вот он и всплыл.

Повторно осмотрев труп, палач лишь уточнил — не сеном его укрывали, а соломой, после чего был отпущен домой. Поиски двух других бойцов из караула было решено отложить до утра. Скорее всего — они тоже в реке, а пока Олег с Евгением приступили к допросу разводящего, взводного и приятелей: какова зона ответственности патруля, где проходил основной и неофициальный маршруты, куда могли свернуть, не было ли у них подруг в городе, кто и когда видел их в последний раз и прочие стандартные вопросы. Афанасьев увел Иванко к себе в палаты. Во-первых, нужно расспросить всех новгородских стражей — кто вывозил из города воз соломы. Во-вторых, на ночь все ворота города закрывались, но желательно, чтобы в Нижнем городище — Торжке, как и Верхнем — Новом Торге — завтра утром под благовидным предлогом немного придержали выезд желающих. Причина любая — засов заклинило, петля заела, начальник стражи напился и проспал. Главное — никого не выпускать, пока не подойдут его бойцы в усиление. Афанасьев сразу, как только узнал о ЧП и представилась возможность, проинформировал Шибалина. Тот в свою очередь, пообещал к утру доставить металлодетекторы, да еще людей, если понадобится, для открытых и тайных постов по всем дорогам, ведущим из города — это все, чем он мог помочь в данной ситуации. Разумеется, шанс, что оружие не вывезли еще днем, был очень мал, но проверить надо. Потому подполковник и предложил посаднику тормознуть открытие ворот, то тех пор, пока не появятся эти детекторы и не расставят секреты..

 

Торжок, 4 сентября 1237 года (вересень 6746 год)

Рано утром, едва развиднелось, все уже были на ногах. К воротам, включая нижнюю новгородскую часть — отправились красноармейцы Афанасьева. В Новом Торге — как обычно по отделению, на пристань и базар — взвод, а в Торжок — всего по два человека на каждые ворота, усилить местную стражу. Единственное отличие — в каждой группе самому смышленому вручался ручной металлоискатель и рация. Короткого инструктажа и пятиминутной тренировки вполне хватило, чтобы понять — как металодетектором пользоваться и на каком расстоянии он начинает пищать на винтовку. В некотором удалении от Торжка Шибалин еще ночью выставил посты наблюдателей, перекрывающие все возможные пути как к городу, так и из него.

Посадник не только не противился, наоборот, всячески подчеркивал свою заинтересованность, ибо резонно полагал, что убийцы скорее всего из неблагополучной части Нижнего городища — Нищей Слободки у погоста, в его зоне ответственности.

Сам город с момента возникновения, развивался по цеховому принципу: гончары старались селиться с гончарами, кожемяки с кожемяками, кузнецы с кузнецами. Неудачников — разорившихся купцов, мастеровых неумех, просто пьяниц и нищих — цеховики изгоняли, вот те и облюбовали себе местечко рядом с погостом. За сто лет слободка расширилась, обросла людьми. Бывшие крестьяне стали грузчиками, ремесленники подрабатывали переделкой и перекройкой ворованного — чтоб хозяин не узнал свою вещь, некогда богатые купцы переквалифицировались в коробейников, монахи-расстриги в писарей. Не обошли стороной Слободку и откровенные разбойники с больших дорог, речные пираты, ушкуйники. Немногочисленный, но агрессивный криминал быстро подмял под себя непутевых жителей Нищей Слободки. Тут можно было отдыхать от трудов неправедных, отсюда черпать резервы, сбивая стаи для ватажек. Если же Афанасьев со своими воинами поможет зачистить от воров и грабителей Слободку, то новоторы только «спасибо» скажут. Ибо предыдущие князья за последние сто лет так и не сумели вырезать развивающуюся раковую опухоль. Впрочем, не слишком то и старались, ибо они тоже частенько в Слободке набирали наемное «пушечное мясо» из добровольцев-охотников для разорения соседей в многочисленных междоусобицах. Лишь изредка, когда жалобы горожан на беспокойных жителей Слободки превышали некую грань — устраивали облавы на самых отпетых и зарвавшихся обитателей трущоб.

На реке яхта помора Владимира Шерстнева и две облезлых лодки местных доброхотов тралили тросом и бреднем дно реки. Во время поиска обнаружили пять трупов: второго красноармейца и четырех совершенно посторонних людей, пролежавших в воде более месяца. Одного утопленника опознали, это был местный мелкий купец, вроде как уехавший в Новгород за товаром. трех других, сильно объеденных рыбами и раками, никто не признал.

Пока Олег работал на реке, Евгений опрашивал стражников. Телегу с соломой вспомнили сразу. Она проехала утром и сильно удивила — когда в город везут, это понятно, а из города? Положим, если прошлогодняя солома не нужна, так сожги ее в печке. Или скотный двор застели. Зачем вывозить то? На продажу? Кто ее купит, ведь в полях свежей полно. Урожай собрали, зерно обмолотили, солома в скирдах будет до весны стоять. Покупай, кому надо крыши крыть или скотине стелить. Почти за бесценок.

Однако с соломы пошлину не берут, вот и выпустили. Но четверых возничих стражи запомнили, тем более, что и раньше видели их у ворот и на базаре. Живут не то в самой Нищей Слободке, не то рядом с ней, хотя пока ни в чем предосудительном замечены не были.

Евгений связался с Афанасьевым, выпросил у него отделение красноармейцев и, прихватив двух стражников, отправился на поиски возниц.

Слободка встретила отделение марширующих красноармейцев откровенно враждебно. Еще на подступах, в кривых окраинных улочках Торжка стали появляться сумрачные личности, поврозь или кучками стоящие у заборов, подпирая стены домов. Некоторые демонстративно ковырялись боевыми ножами под ногтями или строгали палочки. Пропустив отряд, неторопливо шли следом, то исчезая в переулках, то появляясь вновь. Стражники откровенно оробели, красноармейцы взялись за ремни своих винтовок, готовясь в любой момент сорвать их с плеча. И только Евгений, в лихо заломленной фуражке, безмятежно шагал впереди, делая вид, что не замечает сгущающейся напряженности. Перед самой Слободкой один из стражников тормознул следователя, сообщив, что нужный дом одного из возчиков где-то тут. Но который именно, он не знает.

Евгений огляделся. Вокруг стояли крепкие деревянные дома, но какие-то не ухоженные — выгоревшие на солнце серые заборы с выломанными досками, покосившиеся калитки, черные лужи и грязь на улице и во дворах, вонища от нечистот.

— Гражданин… — обратился Евгений к крепкому рябому бугаю в рваной холщовой рубахе и домоткнанных портках. — Где здесь дом…

Договорить он не успел, детина молча повернулся и, опираясь на посох, больше напоминающий дубину, ушел вглубь переулка. Тогда Евгений направился к другому из местных, также сопровождавшему отряд. Тот тоже развернулся и нырнул в щель забора и демонстративно приладил оторванную доску, закрыв дырку.

Евгений усмехнулся.

— Что ж, не хотите по хорошему, будет по плохому!

Однако в этот момент неведомо откуда выскочил благообразный старичок. Окладистая седая борода, чистая рубаха, синие сафьяновые сапоги, благостный радушный вид. И только глаза, настороженно зыркающие из под белых густых бровей выдавали, что старичок не так то прост.

— Што привяло воев князя к нашим бедным халупам? — поинтересовался он у Евгения.

— Нам нужен человек, который живет где-то тут. — Евгений подозвал стражников и попросил их описать возниц.

Те, испуганно озираясь, то на следователя, то на деда, принялись путано описывать приметы.

— А, так это Тит. Или Янун. А може Прокша? — дед откровенно издевался. — Дык, уехали все, Тит в лесу по грибы, Прокша рыбу ловит, а Чермный Твердила и вовсе в Торопец подался.

В этот момент у Евгения запиликала рация. С причала передали, что одна винтовка обнаружена у византийского купца, уже собиравшегося отплыть вниз до Волги и дальше к волоку на Днепр. Купца задержали. Потом раздался голос Афанасьева — купца и всех его сопровождающих тащить в кремль. Евгений, пользуясь случаем, доложил что среди местного населения не нашел понимания, более того, жители Слободки предприняли попытки укрывательства преступников и саботируют действия властей. На что Афанасьев, немного подумав и, видимо, посоветовавшись с посадником, отозвал группу обратно, ибо — чревато. Поговорим об этом чуть позже, сказал он. Дед прислушался к словам, что сквозь треск и писк доносились по громкой связи.

— Гражданин, как ваше имя и фамилия? — спросил Евгений.

— Фамилия? Дедом все кличут. И ты зови так же.

— Так вот, гражданин дед. Имя злодеев мы сейчас узнаем, а вам советую добровольно выдать убийц, иначе последствия для всей слободки будут печальные.

С этими словами дал команду развернуться своему отделению и потопал обратно. Сопровождавшие местные бандюганы молча расступились, пропуская отряд. По их кривым усмешкам было видно, что они уже празднуют победу над грозными воинами непобедимого князя. И только дедок не разделял веселья, предчувствуя, что дело далеко еще не закончилось. Наоборот, все только начинается.

Толстый купчина в шелковом полукафтане с дорогим оплечьем, в шапке с малиновым верхом, в сафьяновых мягких сапогах, путая русские, латинские и греческие слова, казалось, сильно переживал за убитых красноармейцев и всеми силами готов помочь следствию. Ведь если бы он знал, что тот урод, предложивший винтовку на продажу, снял ее с трупа, то никогда, ни под каким видом… И так далее, и тому подобное. Но описание продавца не походило ни на одного из возничих с соломой, вывозивших трупы. Более того, внешний вид, манеры и обороты речи вообще мало походили на характер жителей Торжка, ибо купец постоянно упоминал, что чернявый продавец много говорил и активно жестикулировал. Едва за купцом, подписавшим протокол и уведенным конвоем, закрылась дверь, Евгений с Олегом переглянулись:

— Клиент правдиво описывает своего знакомого итальянца, ни разу не бывавшего в Торжке. — усмехнулся Олег.

— Согласен. — добавил Евгений. — Разделимся? Или перекрестно поработаем?

— Главных, мне кажется, лучше вдвоем сработать. Остальных — поврозь.

— Годится. — Евгений приоткрыл дверь и сказал конвоирам, чтобы привели начальника купеческой охраны и готовили пацана — служку купца.

После допроса основных фигурантов, особенно помог служка-пацан, поляк, взятый в глубоком детстве пиратами Балтийского моря и позже проданный купцу, выяснилось, никто на ладью с предложением о продаже винтовки не приходил, наоборот, это купец несколько дней мотался по городу, а вчера вечером притащил эту штуку, обмотанную тряпьем. Более того, он порывался тут же отплыть, только лоцман сильно сомневался, что в темноте сможет провести ладью, не посадив ее на мель. Его поддержал начальник ладейной дружины, поскольку вблизи города обеспечить нормальную охрану ночевки очень проблематично: людей много. Либо в городе, либо далеко от него.

При повторном допросе, который Евгений с Олегом вновь проводили вместе, купец начал нервничать, путаться, менять показания. В этот момент в допросную спустился подполковник Афанасьев. Прочитал протокол и предложил позвать палача. Дескать, чего человек мается, в смысле палач. Навьючили на него несвойственные функции, и из-за этого милейший и добрейший сотрудник Торжокского УГРО так испереживался, что даже запил с горя. Так пусть немного развеется, покажет — на что способен.

Палач не заставил себя ждать. Он пришел с Афанасьевым и в коридоре ожидал своего выхода.

К большому неудовольствию писаря, купцу вполне хватило зрелища, как палач неторопливо одел кожаный фартук, любовно перебрал, протер и разложил свой инструментарий. Захлебываясь словами, он начал рассказывал где, как и с кем он договорился приобрести огнестрел. Сколько заплатил авансом, сколько потом. Разумеется, никого убивать он не требовал, это была личная инициатива Душильца. Где живет Душилец — купец не знает, он с ним встречался на базаре, у загона. Да, был знаком и раньше, по прошлым приездам, ибо Душилец торговец скота, хотя и очень мелкий. Да, он сам и его слуги очень похожи на представленные купцу описания возчиков с соломой. Нет, куда девались еще две винтовки — купец не знает, хотя, будь такая возможность, купил бы и их. Нет, про то, что помимо самой винтовки еще нужны патроны — купец не знал, а Душилец не предупредил и даже не предлагал. Может и сам не знал, хотя это вряд ли, ибо оружие и снаряжение воев нового князя после Ржевского похода на литву даже старухи обсуждают, что уж тут про мужей говорить? Но с ними, иностранными купцами, никто из местных за просто так общаться не хочет.

Евгений Семкин поднялся, сообщив Афанасьеву, что пока базарный день в разгаре, нужно бы успеть поговорить с торговцами скота. Подполковник кивнул, но вскоре, после ухода сыщика, засобирался и сам. Основную часть информации купец уже выложил, сейчас Олег Худяков уточнял детали и ловил мелкие несоответствия. А палач, понимая, что на сегодня необходимость в нем вновь отпала, заскучал, как и молоденький писарь, так надеявшийся посмотреть на работу мастера.

После купца Олег ускоренным методом еще раз прогнал через допросную старых сидельцев кремля, из тех, кто так или иначе раскололся на предварительных допросах. Только на сей раз вопросы были по криминальной структуре Нищей Слободки. Дед, встретивший Евгения, был большой шишкой в их уголовном мире — по слухам — правой рукой самого пахана. Было и еще несколько ключевых фигур, но Дед, безусловно выше в иерархии. А самое удивительное, никто из сидельцев не знал — кто именно «работал» паханом. Во всем остальном подпольное сообщество ничем не отличалось от тех, что Худяков знал еще по опыту 20 века: устойчивые группы и одиночки, стихийно возникающие и также быстро распадающиеся банды. У каждого своя ниша: грабители и мошенники, сообщество перекупщиков, оборотни, что днем — приличные купцы, а ночью — лесные разбойники. Были даже ватаги речных пиратов. И в тоже время — большая часть Слободки — обычная беднота, напрямую не участвующая в преступлениях, но обслуживающая авторитетов, и живущая крохами с их стола.

Во второй половине дня пришло сообщение от Шибалина. Его секрет отловил в лесу трех человек, один из которых подходил под описания разыскиваемых. И главное, при них была вторая винтовка с запасными патронами одного пропавшего бойца. Шибалин решил не светить в Торжке факт поимки разбойников и потому сразу переправил их в Силур. Афанасьев с ним согласился.

Со слов троицы — подручного Душильца и двух шестерок самого Деда, они должны были разведать пути отхода из города. Да, Душилец дал себя уговорить византийскому купцу — уж очень крупные деньги тот предлагал за одну винтовку, но перед акцией он все равно поставил в известность Деда. Молчание последнего, точнее — отсутствие прямого запрета, воспринял как разрешение и дальше действовал на свой страх и риск. Однако, усиление постов на воротах, непонятные приборы, показывающие даже на глубоко спрятанные мелкие железки и тотальный обыск всех выходящих за ворота, напугали убийцу и тот кинулся к Деду за защитой. Дед обещал помочь за одну винтовку и двойной комплект патронов. Он действительно не пропустил десяток княжих воев и показал тайный ход, ведущий под крепостной стеной, но Душилец и тут не рискнул идти первым, предоставив это право своему помощнику.

— Как твой хозяин узнает, что ты благополучно прошел? — спросил залогинский милиционер, оставшийся в Силуре у Шибалина и проводивший допрос.

Разбойник пожал плечами. Мол, что ж тут не понятного? Если нас поймают, то приведут обратно в город, куда ж еще? И об этом сразу станет известно.

Позже разбойник показал выход подземного лаза и Шибалин устроил у него засаду, однако ни ночью, ни утром следующего дня в ловушку никто не попался.

— Соврал гад. — сетовал следак. — Был у них еще какой-то способ оповещения — дымы какие-нибудь или еще что, сигнала нет, вот никто в лаз и не полез. Прячутся где-то в городе, заразы!

 

Торжок, 5 сентября 1237 года (вересень 6746 год)

Утром, ознакомившись с материалами расследования, Иванко предложил Афанасьеву радикальный способ решить проблему — выкатить всю технику и танками сравнять Слободку и ее обитателей с землей.

— Не! — возражал Арсений Николаевич. — Мне и одного прогона техники по городу хватило. Кабы я знал, что танкам в городе делать нечего, то и первого раза б не было. Танки любят простор и ровную поверхность. А у вас в каждом доме глубокий подпол, во дворе ледник, половина домов и вовсе землянки, а у меня танки хоть и тяжелые, зато — нежные. Чуть с улицы свернешь и тут же провалишься по самую башню. Чем потом тридцати-сорока тонную дуру вытаскивать? Да и не даст Шибалин, ибо глупость — по узким кривым переулкам за грабителями на танках гоняться.

— А як же тода? В Слободку без брони?.. Порежут усих.

— А мы не будем туда соваться. Я с Шибалиным договорился, оцепим вокруг, в начале основных улиц поставим пулеметы, ну и минометчиков подтянем. Ты то людей дашь? В оцепление? — заинтересовался Арсений Николаевич. — И, кстати, нужно будет по взрослому стрелять… Считай по безоружным людям.

— Тю! Это людины? — усмехнулся Иванко. — Якая городу от их корысть? И сами мыту не платют, и у добрых людин отбирают то, что в казну должно пойти. Добрых горожан в Слободке нема. Совсем. Даже бабы — либо гулящие, либо женки разбойников, а чаше сами воровки.

— Да? — Афанасьев с любопытством посмотрел на Иванко. — Где-то я уже слышал такую теорию. Ладно, с оцеплением поможем. Хотя, район твой, а мне ссорится с Новгородом не с руки, так что, первое слово за тобой будет. Мы так, на подхвате.

— Мне? Командовать? Твоими? — загорелся Иванко. — Добре!

 

Неизвестно где, 5 сентября силурийского периода палеозойской эры

Едва дождавшись открытия портала (тут давно все работало по расписанию, как рейсовый автобус) Афанасьев нырнул в Силур.

Шибалин одобрил уход новоявленного князя за спину новгородского посадника, ибо чисто полицейская операция против де юре — новгородских подданных, с которым только-только заключен мирный договор. А ведь Афанасьеву позже, перед приходом Батыя, нужно будет и другие княжества объединять. Вот возьмет командование на себя, а соседи потом припомнят, дескать, что ж ты мил-человек? Сам же клялся Новгороду в вечной любви и почти сразу его подданных «закопал». Но и убийство своих спускать нельзя. Те же соседи не поймут. Вот и крутись, как хочешь.

— Все верно… — Шибалин задумался. — Это же новгородская зона?

Афанасьев кивнул.

— Так точно.

— Вот и отлично! Дай порулить посаднику, а мы ему в подкрепление дадим стрелков и пулеметчиков. Само собой, только добровольцев. Ты особо не светись, но держи ситуацию под контролем. И дай своим жесткое указание, если аборигены начнут разбегаться в мирную часть города, туда огонь не открывать, даже если такой приказ поступит от самого Иванко. Пусть его стражники врукопашную разбойников вылавливают.

— Понял, сделаю.

— Второй момент. Ты в курсе про подземный ход из Слободки?

— Да, Валерий Петрович, мне уже доложили. Может взорвать его? Или пост поставим?

— Взорвать… Взорвать не хорошо. С одной стороны — яма будет, а зачем тебе лишнее укрытие на подступах к стене? С другой — это ж не штурм, когда счет идет на дни и часы. Ну, обвалишь несколько метров туннеля. Пройдет неделя-другая и местные восстановят все, как было. А то и быстрее, поскольку по рыхлой земле копать проще. Есть предложение залить бетоном. Что нам, бетона жалко? Сейчас Дмитрия напрягу и через портал туда раствор выльем. Лаз узкий, мои бойцы обследовали метров на двадцать-тридцать — сначала на карачках, это где деревянные перекрытия и подпорки, а потом и вовсе сужался — просто нора в земле между камнями. Дальше ползком не рискнули, ибо в случае чего — и не развернуться. Так что, думаю, пару цементовозов хватит. Сейчас распоряжусь.

* * *

Дмитрий воспринял приказ найти порталом туннель без энтузиазма.

— В твердой земле портал не открывается, то есть пытаешься открыть, а ничего не происходит. Вот и думай — то ли на три метра ошибся, то ли на три сантиметра.

— Ну ты уж как-нибудь. — просил стоящий рядом Афанасьев. — Вон, и машинки с бетоном подъехали, и бульдозер валун прикатил. Стражники вместе с моими бойцами выступили в оцепление. Самое время эту дырку заткнуть.

К средневековому порталу подошел Саня.

— Проблемы?

— Да, никак тоннель не можем нащупать. — ответил Дмитрий.

— Пробовал от самого входа?

— А как же. Беда в том, что лаз узкий и петляет сильно, а перекрыть нужно где-нить по середине, поближе к стене.

— Ладно, Димон, давай я сам попробую. А ты иди к 93 году, там сейчас пара эшелонов с танками пойдет. И еще, Фролов просил к обеду все начальство у штаба собраться. Какое-то сообщение двинуть хочет. Вам, Арсений Николаевич, было распоряжение прибыть в первую очередь.

— Да? Странно. Что же там может быть? У меня же сейчас вся операция начнется…

— Увы, без понятия. Но что-то очень важное.

Несколько минут ушли на рокировку операторов и вот уже Саня начал двигать портал — от лаза на поверхности и буквально по сантиметрам проникая внутрь, чтобы не потерять ход. Иначе придется все начинать сначала. Беда была в том, что ход располагался с северо-востока на юго-запад, поэтому «зеркало» портала открывалось не перпендикулярно, а наискось. А одновременно «скакать» по двум направлениям вперед-назад и вправо-влево, чтобы поймать следующий кусок «свободного пространства» было сложно. Наконец Саня достиг самой нижней точки и отогнал дыру на несколько метров назад. Афанасьев предположил, что где-то тут, над ними, должна стоять городская стена. Дернули тракториста. Тот, пока Димон, а потом Саня нащупывали лаз, успел задремать под глухой рокот холостого хода. А чего? Солдат спит, служба идет. Проснувшийся красноармеец добавил газу и двинул валун весом под тонну в открывшееся окно. Однако затолкать камень целиком не получилось. Он уперся в противоположную стенку, сломал деревянную обрешетку и замер. Едва тракторист отъехал, Саня закрыл портал, обрубив торчащий в силуре кусок валуна, и тут же открыл окно за камнем. Туда засунули толстый гофрированный шланг и первый цементовоз потихоньку поднял свою бочку. В тоннель неспешно потек раствор бетона. Емкость опорожнилась, на место первого Камаза подъехал второй, но не успел толком начать слив, как раствор потек в силур. Кран тут же перекрыли.

— Все, заполнили дырку под завязку. — сказал Саня, закрывая портал.

Афанасьев в это время рассматривал обляпанный цементом кусок валуна:

— Чистый срез, почти зеркальный, как полированный. Эх, нужно бы еще ближе к выходу камень затолкать, тогда б больше бетона влезло.

— Да ладно, Арсений Николаевич, и так нормально. Если и будет сверху щель, так сантиметров десять-пятнадцать. Только крыса просочится, а люди точно не пролезут. Начнут сверху копать — фундамент стены посыплется. Не, тут не пролезут. Быстрее новый туннель построить, чем этот исправить.

Ну, дай то Бог… Ладно, я в Торжок, начинаем зачистку Слободки. Во сколько нужно к штабу прибыть?

— Фролов просил к обеду. Значит к двум.

— Хорошо, буду. Окно не забудь открыть.

К средневековому порталу чуть раньше подошла рота красноармейцев со штатным вооружением, пулеметами и двумя минометами. Пока шла заливка, красноармейцы расположились рядом, уселись на землю, курили, травили байки. Бойцы 1 роты не раз несли патрульно-постовую и караульную службу в городе и потому обстановку знали достаточно хорошо, многие знали и погибших красноармейцев — бойцы из второй роты Семецкого часто пересекались и на ученьях, и на отдыхе. Они были согласны с тем, что Слободку давно пора зачистить от вредных элементов. Сами не раз сталкивались. Хотя раньше до убийств не доходило. Афанасьев поприветствовал комроты Казанцева, отвел его в сторонку, кратко переговорил, объяснив ситуацию. Саня перевел портал в Кремль, и после того, как Казанцев скомандовал «подъем» и рота двинулась, дождался прохода последнего бойца и захлопнул окно. Трактор и оба цементовоза уехали на базу еще раньше.

«О! Составы пошли в 41 год. Сколько ж танков туда переправили? Неделю уже идут. Не иначе фроловские приятели танковую дивизию перекупили. Пойду, гляну, может кто в курсе, по какому поводу сегодня большой сбор будет?» — размышлял Саня, направляясь к штабу.

 

Торжок, 5 сентября 1237 года (вересень 6746 год), полдень

Едва Афанасьев вошел в свой кабинет и включил рацию, посыпались доклады по обстановке в городе. Еще утром, после допроса дедовских шестерок, когда стало ясно, что последняя винтовка все еще находится в Слободке, он приказал снять усиленные посты с ворот и оттянуть их к криминальному району. Красноармейцы вместе со стражниками пока не чинили особых препятствий свободному перемещению горожан, лишь выборочно проверяя особо подозрительные повозки и длинномерные грузы, в которых можно было спрятать оружие. Как и предполагал Арсений Николаевич, такой подход разбойников не встревожил, наоборот Дед и его подручные уверовали в свою безнаказанность — дескать, боятся афанасьевцы сунуться в логово, а винтовка может и полежать в укромном месте день-другой. От нее не убудет.

Первые симптомы беспокойства стали проявляться ближе к полудню, когда посты резко усилились красноармейцами. На крышах сараев, расположенных в створе длинных улиц и переулков, появились пулеметные точки. У центральной, самой широкой улицы, выходящей из Слободки, четверо бойцов под командованием старшего сержанта устанавливали два немецких миномета. Тогда же посты стражников перестали выпускать горожан. То есть войти в криминальный район — можно, выйти — нельзя. Ни с вещами, ни без. Как объясняли стражники, пока нельзя. Сейчас приедет начальство и все объяснит, потерпите немного. Впрочем, на мальчишек и женщин запрет не распространялся. В одном из переулков собралась кучка из десятка человек, которые пошли буром на оцепление. Стража закрылась щитами, выставив вперед мечи и метательные сулицы, с которыми на узких улочках орудовать сподручнее, чем длинным копьем. Люди отпрянули, но расходится не стали. Наоборот, к ним присоединяли новые и новые жители, попавшие в осаду. Внезапно из переулка выскочила стайка мальчишек, сообщивших, что к центральной улице подскакал Иванко и что-то там вещает. Толпа сразу хлынула туда, послушать, что скажет начальство.

На центральной улице, перед ощетинившимся оцеплением, толпа перевалила за сотню. Из-за спин своих стражников, Иванко в полном боевом доспехе, гарцуя на кобыле, через мегафон разъяснял ситуацию: пока жители Слободки не вернут последнюю винтовку и не выдадут трех оставшихся убийц, отсюда никто не выйдет.

Народ зароптал, в стражников полетели камни. Иванко дал отмашку стрелкам и пулеметчику. Красноармейцы сделали предупредительный залп в воздух, пулеметчик тоже пустил короткую очередь поверх голов, хотя и зацепил некоторых любопытных, расположившихся на крышах и высоких заборах. А лучники посадника били на поражение. Толпа резко отхлынула, оставив на улице несколько человек, корчившихся от ран. Однако это не остудило ее. Наоборот, жители в глубине улицы из подручных средств — досок, жердин и столбов от заборов, лавок и просто снятых с петель ворот — принялись сооружать нечто вроде баррикады. Пока народ просто таскал всяких хлам, Иванко особо не беспокоился, но едва баррикада поднялась с человеческий рост, как за ней появились лучники, посылающие стрелы в стражников. Стрелков было немного, чуть больше двух десятков, зато — отменных. Первые же стрелы ранили стражников, имевших неосторожность высунуться из-за щитов. Красноармейцы же изначально не маячили на открытом пространстве, а после полета первой стрелы и вовсе рассредоточились, как их учили последний месяц. Каждый нашел себе укрытие — забор, угол дома, крыша сарая, и изготовился к бою, ожидая приказа. Стражники наоборот, так и остались в оцеплении, закрывшись щитами, впритык поставленными друг к другу. Несколько раненых, получивших стрелу в ногу, до того как щиты поставили на землю, отползали в соседний переулок. Иванко соскочил с лошади и, глядя на красноармейцев, тоже укрылся в переулке. Он подошел к командиру минометчиков и попросил снести баррикаду. Тот сделал несколько выстрелов, развалив сарай и снеся забор и, хотя саму баррикаду разрушить не смог, но лучников сильно проредил и разогнав оставшихся в живых. А после того, как в дело вступили редкие винтовочные выстрелы, вперемешку с короткими пулеметными очередями, разбежались даже зеваки, пришедшие не воевать, а просто поглазеть.

На поле боя наступило затишье.

Как потом стало известно, примерно такой же сценарий произошел и на других участках, разве что народу с обеих сторон было существенно меньше, и минометов не использовали.

Спустя час после полудня военные действия так и не возобновлялись. Афанасьев связался по рации с посадником и предположил, что сейчас в Слободке идет междусобойчик — выдавать или не выдавать убийц. Пока есть время — предложил сменить своих и новгородских бойцов, отведя уставших на отдых, а еще через пару часов повторить ультиматум, дескать, если до заката требование не будет выполнено, будем сносить весь район. Уведомил, что сам отбывает к Шибалину, вернется — скорее, к закату, в момент истечения срока ультиматума. А пока Иванко все вопросы может решать с Юрой Семецким, оставшимся за старшего.

 

Неизвестно где, 5 сентября силурийского периода палеозойской эры, полдень

В 14:00 штабе собрались все попаданцы из 93 года и командиры красноармейцев от ротных и выше. От немцев присутствовал Гельмут Штаудер.

— Вроде, все собрались. — Шибалин окинул взглядом присутствующих. — Начнем, пожалуй. Николай Петрович, Вы нас собрали, Вам и первое слово. Что у нас плохого случилось?

— Что плохого? Да все плохо. Вы в курсе, что у вас назревает недовольство, которое может вылиться в бунт?

Гельмут вскочил и попытался что-то возразить, но Фролов посадил его:

— Речь не про твоих, Гельмут. Хотя и у ваших брожение идет, но сейчас я про наших говорю. Почему я, постоянно находясь в 1941 году в курсе ваших событий, а вы, отцы-командиры — нет?

На этих словах удивились присутствующие командиры Красной Армии, типа, ничего такого они пока не замечали.

И лишь Серега совершенно спокойно и даже несколько мрачно смотрел на майора НКГБ.

— Лейтенант Кларкунов, у тебя есть какая-то информация?

— Нет, что Вы, Николай Петрович. В отличие от Вас, у меня нет возможности перлюстрировать почту красноармейцев, ежедневно уходящую на материк. Так что я целиком доверяю Вашей информации.

— Но-но! Разговорился… Так вот, сколько раненых и больных взято из лагерей и в ходе боев за Лепель?

— Полторы тысячи. — ответил Шибалин. — Большая часть еще в лазарете, но есть и выздоравливающие.

— Вот! — Фролов поднял палец. — А вы спрашивали их согласие на перевод сюда?

— Какое согласие? — возмутился Шибалин. — Даже у тех, кто был в сознании, никто ничего не спрашивал, ибо обстановка там предполагала — либо к нам, либо в землю. Не мог Залогин тащить с собой обоз с ранеными.

— Я все это понимаю, и даже согласен — возразил Фролов. — Но что ты потом с ними разъяснительную работу не провел? А люди только сейчас осознали, что находятся на «том» свете и возврата к прежней жизни не будет ни при каких обстоятельствах.

— Разрешите вопрос. — поднял руку летчик Филатов, и дождавшись разрешительного кивка Фролова, продолжил. — А среди тех, кто осознанно перешел сюда или ушел в Торжок, тоже есть недовольные? Я имею ввиду красноармейцев и гражданских.

— Наоборот, среди, скажем так, добровольцев, ворчащие встречаются, но недовольных нет. В целом, они знали, на что шли, хотя и здесь не все считают средневековый Торжок привлекательным для жизни местом.

— Так, не вопрос. — сказал Шибалин. — Проведем разъяснительную беседу и… Постой, Николай Петрович, мне почему-то кажется, ты уже подобрал им место жительства?

— Я? Я ничего не подбирал… Скажем так, есть мнение. — Фролов смутился, потом показал пальцем вверх. — Сверху, собрать всех недовольных и отправить… в 1993 год. Там через месяц начнется заваруха. Нужно помочь нашим — взять власть в свои руки.

— Кому помочь? — удивился Шибалин. — Верховному Совету? Пфе! Шило на мыло!

— Нет. Помочь следует третьей силе, которая сейчас создается. Если красноармейцы недовольны благостной жизнью в здешних тепличных условиях, значит они готовы драться за Советскую Власть. И не важно — в 1941 ли году, в 1993.

Саня толкнул Серегу локтем и прошептал:

— Стопудово, товарищ Сталин предложил, а Фролов не смог отказаться. Интересно, как он полторы тысячи людей легализовать будет?

— Хороший вопрос. — ответил Серега и тут же поднял руку. — Товарищ майор Государственной Безопасности, а как эти полторы тысячи будут легализованы в Российской Федерации?

— Почему полторы тысячи? — удивился Фролов. — Сильно недовольных всего две — три сотни, еще столько же колеблющихся, остальных пока все устраивает. Но с одной стороны эти три сотни — как закваска, могут заставить бродить всех остальных. И тогда получите полторы тысячи злых вооруженных мужчин. А оно вам надо? С другой стороны, «довольные» нам самим не нужны, ибо в 93 от них толку не будет, пусть у вас остаются. А легализовать… Если получится, то вопрос снимается сам собой, если не получится… В Югославии идет война, которая, как вы уже все знаете, закончится вторжением стран НАТО. Сейчас там с удовольствием принимают добровольцев из России. Наши бойцы могут с одной стороны — помочь братьям — сербам, с другой, спустя пару-тройку лет вернутся с нормальными документами и обрубленным прошлым. А уже в России вольются в ряды той самой третьей силы, которая продолжит борьбу за возрождение Советского Союза.

— Тю! А я то думал, чего такого случилось… — пробормотал Афанасьев.

— Да ты вообще, помолчал бы — Фролов все же услышал тихую реплику Арсения. — Был красный командир, а стал князем, эксплуататором!

— Не надо инсинуаций, Николай Петрович. — обиделся Афанасьев. — Я как был членом партии, так им и остался. Комендантом меня назначил товарищ Шибалин с полного одобрения Иосифа Виссарионовича. То, что меня князем местные зовут, так это традиция, не более. Они просто не поймут другого термина!

— Вы не правы, Николай Петрович! — поддержал Шибалин Афанасьева. — Арсений Николаевич проводит индустриализацию, колхоз основал, школу открыл, в которой учат по советским учебникам и советские же учителя! Какой он эксплуататор? Восьмичасовой рабочий день, даже для рабов! Налоги снизил, нападение Литвы отбил, вчера византийского шпиона поймал!

— Только это и спасает! — ответил Фролов. — Товарищ Сталин внимательно следит за действиями в средневековье. Подумаешь, людей я у него забираю. Сразу на дыбы встал!

— Николай Петрович, про каких людей Вы говорите? Выздоравливающие? Так я на них и не рассчитывал, а среди моих бойцов — недовольных нет!

— Ладно, успокойся, проехали. — ответил Фролов.

Арсений пытался еще что-то возражать, но был остановлен Фроловым. Николай Петрович и сам понял, что со словом «эксплуататор» несколько перегнул палку. Чтоб как-то примириться, продолжил:

— У нас сейчас на подходе вертолеты, само собой б/у-шные. Основная партия опять пойдет в сражающийся Советский Союз, но несколько штучек можно и вам оставить. Второй момент — люди. В том числе те, кто не желает оставаться в «свободной России», но и не горит попасть в 41 год. Я, наверное, уже говорил, что таких немало. Раньше мы их отсеивали, а сейчас стали собирать. Так что ждите. Далеко не все они специалисты, но, тем не менее, надеюсь, пристроите к делу. Заодно сами определитесь. Я имею ввиду своих современников из 93 года. Как вы знаете, окно в 41 год продолжает катастрофически сужаться, кто хочет к нам — милости просим. А то поезд может уйти без вас.

— Николай Петрович, время пока есть, но подумаем. — за всех ответил Шибалин.

— В этой связи, третий вопрос. Повторяю в который раз. Ни о каких самостоятельных прогулках в 41 году не стоит и думать. Окно задействовано для перевозок и только для них. Лишь изредка снабжение армии Залогина. Они, кстати, опять собираются под Вилейском, полностью освободили район и провозгласили Советскую власть. Впрочем, там кругом болота, оккупантов и так немного было…

— Мы туда уже не добиваем. — кинул реплику Саня.

— Я знаю. Именно потому Залогин хочет отправить раненых поближе к Борисову, где вы их заберете, а сам пойдет на юг, в обход Минска. Там есть один участок, хотя портал уже не достает, зато имеется свободный кусок железной дороги, второй конец которого пока в зоне действия портала. Немцы этой дорогой не пользуются, ибо для них она тупиковая из ниоткуда в никуда, а для нас — самое то. Можно отправить пару эшелонов в помощь партизанам. Опять же раненых забрать, громоздкие трофеи. Но это позже, в рабочем порядке, когда Залогин займет нужную точку.

Саня пожал плечами, мол — без проблем. Как только, так сразу и тут же задал давно мучавший его вопрос:

— Николай Петрович, а какова все же обстановка в СССР?

— А газеты я для кого таскаю?

— Газеты… Только «Правда», да «Известия», вроде пачки большие, а коснись — все за один день одной и той же недели, да и не пишут там многих подробностей. К тому же у нас много курящих красноармейцев. Нельзя ли своими словами, в сравнении со знакомой нам историей?

— А какие тебе подробности нужны? Что Хрущев пал смертью храбрых, я уже говорил. Предателей и будущих перерожденцев тоже почистили и в партии, и в армии, и в народном хозяйстве. Причем, не в лагеря, ибо пока вроде как не за что, а там, на руководящие должности, но с понижением и подальше от центра. Королев получил амнистию, сейчас возглавляет КБ, Курчатов идет с опережением графика, если по нашей истории судить. Некий сенатор США Гарри Трумэн попал в автомобильную катастрофу. Лео Сцилард внезапно умер от сердечной недостаточности, а Нильс Бор, наоборот: плывет из Копенгагена через Швецию на подводной лодке и со дня на день должен появиться в Ленинграде. Да, кстати, ни о какой блокаде Ленинграда сейчас не может быть и речи: группа армий «Север» прочно застряла на линии Нарва — Новгород. Киев немцы взяли, но за Днепр пробраться так и не смогли. Сейчас самые ожесточенные бои идут за Крым — там, к сожалению, ситуация пошла по сценарию нашей реальности, ибо напрямую из портала мы ничем помочь не можем — далеко очень, а новую технику до зимнего наступления командование светить не хочет. Полагаю, в этой истории не будет Сталинграда, вместо нее грянет Киевская битва, примерно с теми же последствиями. Но это ближе к зиме. Сейчас идет перевооружение и обучение. Оборудование, что гоним из 93 года, монтируется, налаживается и запускается. Да, чуть не забыл, под Зеленоградом смонтировали комплекс для производства интегральных микросхем, отлаживают, через месяц-другой начнут выпуск, и уже готовят комплекс для производства электроники. Некоторое количество сырья взято из 93 года, но за Уралом уже организована добыча всего необходимого. Благо, карта минеральных ресурсов пошла в работу в первый же день нашего взаимодействия с 41 годом. Помимо блоков и отдельных компонентов для портативных раций, и некоторых других приборов, развернут производство калькуляторов, а затем и самих компьютеров типа ДВК-3. Комплекты этих ЭВМ уже вовсю используются и в штабах, и в промышленности. Мы же, если помните, чуть ли не первым эшелоном отправили тысячу штук, а потом еще несколько составов. Ты, Саша, не смейся, ДВК, конечно, не как твой ноут, фильмы на нем не посмотришь, но для середины 20 века — величайший прорыв!

— Что Вы, Николай Петрович, я не смеюсь. Это я просто так, радуюсь

— Радуешься? Тогда у меня к тебе персональный вопрос. — Фроловов махнул рукой в сторону Арсения. — Сиди, Арсений, сиди, тебя тоже касается, а может даже в первую очередь — тебя. Успеешь своих уголовников погонять.

Афанасьев пожал плечами, мол, он и не собирался уходить, поскольку не было команды расходиться. А Фролов уставился на Саню с Димоном.

— Молодые люди, в свете возможного скорого закрытия портала вы не собираетесь мне что-нибудь рассказать?

Дмитрий пожал плечами, дескать, чего такого нового он может знать, о чем не знают все остальные. А Саня удивленно посмотрел на Серегу.

— Ну уж от тебя я никак не ожидал!

— Саня, ей Богу, ни сном, ни духом! — ответил не менее удивленный Серега.

— Оп-па! — воскликнул Фролов. — Значит и Кларкунов в курсе? Ну-ка, голуби сизокрылые, колитесь быстренько.

— Да о чем? — удивился Дмитрий.

— А Александр уже догадался — о чем! Как портал открывается!

Саня начал опять чего-то мямлить про флэшки, ноут и прочую ерунду. Присутствующие с интересом уставились на операторов портала. А Фролов рассмеялся.

— Наивный чукотский вьюнош! Ты думаешь, я эти непонятки по самому важному делу оставлю без внимания? Да я уже через неделю доподлинно знал — что и как. Просто меня полностью устраивало именно ваше постоянное присутствие у портала. Чем больше человек занят делом, тем меньше остается времени на всякие глупости. А знаете, почему просил без меня в 41 год не соваться? Особенно ночью? Да потому что с нашей стороны под Торжком весь ученый совет тусуется. И опыты проводит! Днем портал «гуляет» на нашей территории, зато ночью на месте стоит. Трех операторов нашли, которые портал видят, а один раз даже открыть сумели. Надо сказать, один из этих уникумов — ваш воин. Он раньше у князя Всеволода в дружине был. Арсений, помнишь пленных дружинников, что нам отдал? Вот один из них! Но вы молодцы, три месяца всех за нос водили. Кроме меня. А ты, Кларкунов, давно узнал их тайну?

— Давно. С момента, как меня стрелой ранили, а Саня, вытаскивая, забыл ноут включить.

— Да он и сам уже умеет портал двигать. — добавил Саня. — На малых окнах тренируется.

— На малых? Каких малых?

— Есть еще несколько дырочек в разные эпохи.

— То есть, что же это получается… — до Шибалина только что дошел смысл пикировки Фролова с Саней. — Каждый из нас сам может открывать этот портал?

— На счет «каждый», я сильно сомневаюсь. — возразил Фролов. — Но таких операторов даже у вас — гораздо больше двух. Лейтенант Кларкунов, с сегодняшнего дня вы поступаете в распоряжение группы ученых из 41 года.

Заметив кислую физиономию Сереги, готового возразить, майор Госбезопасности продолжил:

— На время, Сергей Константинович, на время. И без разговоров. Как только обучишь трех операторов — свободен. Можешь возвращаться в Силур или бежать в средневековый Торжок. А тебе, Валерий Петрович, тоже рекомендую поискать операторов среди своих. Тем более, учителя есть. Это нам приходилось методом математического тыка орудовать. На этом совещание закрывается, все свободны. Лейтенант Кларкунов, следуй за мной. И давай, рассказывай. Что там за малые окна, куда ведут и какая от них польза может проистекать.

* * *

Вечером того же дня, пропустив очередной состав, Фролов попросил Саню не сворачивать портал. Вскоре к открытому «окну» на бывшей военной базе подтянулись приятели Фролова, Между ними завязался какой-то спор — что-то кто-то кому-то не додал. Саня отошел в сторону, чтоб не мешать «секретному» разговору, хотя отдельные фразы все же до него долетали.

— Коля, ты никак не можешь понять, — повысил голос один из пенсионеров. — Взять стратега на той же Украине не проблема, Лаврентий Павлович для этого золота дал выше крыши, проблема сюда его просунуть.

— Гриша, их же все равно пилить будут. Причем, грубо, как попало, а если сейчас аккуратно, не торопясь, по шву. Как там их собирают? Клепают или сваривают? Вот по этим швам.

— Коля, даже если крылья оторвем, все равно корпус не пролезет. Придется и крылья отдельно, и моторную часть и хвост. Высота тоже никуда не годится — 14 метров! А у тебя окно — шесть!

— Гриша, все понимаю, но их очень Лаврентий Павлович просит. Хоть парочку, пусть частями в мелких ящиках. Соберем, как-нибудь. Главное, чтоб движки и электроника уцелели, остальное железо, полагаю, если будет сильно запорчено — можно попробовать заново изготовить. Их же как-то ремонтируют, какие-то детали меняют.

— Коля, не получится. Если б было все так просто, не возили бы крупные детали с другого края света. Как раз, с турбинами намного проще — их и без самолета заказать можно. Вроде как для замены. Совсем новые. И электронику ту же. А корпус только в цеху можно собрать.

— И все же, попробуй, Гриш. Я ж обещал уже.

Приятель усмехнулся.

— Да сделаем. Порежем пару «Лебедей» на куски, по размеру платформ и привезем. Жалко, что ли? Золотишко ж все равно не свое. Только сразу говорю — не получится у вас ничего. Сейчас такое время, не то что стратега — боевые корабли можно покупать. К примеру, фрегат «Гетман Сагайдачный» — под натовским флагом плавает, «Севастополь», «Днепропетровск» и «Николаев» — проданы. Корветы «Луцк», «Винница», «Тернополь» и «Хмельницкий» — стоят без команд, ржавеют, давно требуют ремонта, но никто не чешется. Постоят, постоят да продадут, либо порежут на металлолом. Для подлодки «Запорожье» и трех тральщиков ищут покупателя. Хочешь, забирай! Тоже порежем и частями.

— Не, на корабли заказа не было, да и не пролезут они.

Накал диалога несколько снизился и дальнейший разговор проходил на полутонах. Саня заскучал, начал раскуривать вторую сигарету, как внезапно его окликнул тот самый «Гриша».

— Молодой человек, можно Вас на минуточку.

— Всегда пожалуйста.

— А скажите ка мне, дотянется ли Ваше «окно», скажем, до Ленинграда?

— В 93? Должно. Тут по прямой меньше 600 километров. А что? Будем брать питерских бандитов?

Фролов и его приятели засмеялись.

— Нет, с бандитами у нас пока перемирие. Тут другое. Скажите, Саша, Вы слышали что-нибудь о кладе в Ленинграде, столовое серебро Нарышкиных?

— Да, что-то слышал. Было такое. Но его ж, вроде как изъяли?

— Изъяли у Вас, в вашем времени. А Лаврентий Павлович изъял в своем — второй комплект. Полагаю, и у нас, в 1993 году на том же месте преспокойно лежит третий комплект. Возьметесь очистить помещение?

— Спрашиваете! Конечно! А точный адрес имеется?

— Разумеется!

— А сами, стало быть, никак? — вставил Фролов.

— Увы, Коля. Думали, ходили вокруг, да около. Прежде чем начать выносить такую прорву серебра, нужно как минимум ломать стены, а для этого предстоит выкупить здание и отселить все лишние глаза и уши. То есть, овчинка выделки не стоит. Так что, вот тут списочек, не только этого, но и других мест, куда можно дотянуться. Точно указано — где, что и сколько.

Григорий передал Сане три страницы машинописного текста.

— Ого! Откуда?

— От вас, точнее, с ваших интернет-форумов кладоискателей.

— Как от нас? У вас же нет канала… Ах, да… Ваши коллеги, которые сейчас обитают в моей квартире?

— Удивительно догадливый молодой человек. — засмеялись пенсионеры.

Приятели уже совсем было собрались попрощаться, но тут подкатил Лэндровер Шибалина. Едва заглушив мотор, Валерий Петрович выскочил из машины.

— Минуточку! Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуйте, Валерий Петрович. — дружно ответили пенсионеры. — С чем пожаловали? Очередная просьба? О чем?

— А я вижу, поезд давно прошел, скоро обратно будет возвращаться, а Сани все нет и нет, Ну, думаю, пора. Давно хотел с Вами переговорить, да Николай Петрович все шифруется, на Вас не выводит.

— Что такое?

— Пожаловаться хочу. Николай Петрович мне когда еще вертушки обещал? А все нету и нету. Когда будут?

— Коля! — воскликнул один из пенсионеров. — Мы ж специально оговаривали, два МИ-4 идут Шибалину!

— Ну не сложилось. — Фролов занервничал. — Их Лаврентий Павлович забрал. В обмен обещал отдать станок для чеканки монет. Да что вы привязались с этими вертолетами. Сколько в Прибалтике вертолетов от Советской власти стоит? Хоть сейчас иди и забирай. Прибалтов не жалко. А за эти машины — деньги плачены.

— Коля, с каких это пор ты стал чужие деньги считать? — возмутился второй пенсионер.

— Это деньги советского руководства, ведущего тяжелейшую войну. — Фролов поднял палец. — Я, между прочим, за каждый грамм золота, за каждый брюлик лично перед Лаврентием Павловичем отчитываюсь!

— Эка, куда хватил. — вставил Григорий. — А то, что кладов передал? Там не меньше тонны золота и камешков?

— И все равно. Если можно взять те же вертушки у прибалтов бесплатно, то почему моя страна должна выкладывать за них деньги? — упорствовал майор госбезопасности.

— Николай Петрович, там же винт не пролезет. — вставил Саня. — Разбирать нужно, а если воровать, то на съем винтов времени нет.

— Эка невидаль! Порталом отрежь! А лопасти я тебе потом целый вагон привезу.

— А что? — Шибалин задумался. — Это мысль. Может сегодня ночью и попробуем?

— Гриш. — Фролов обратился к своему приятелю. — Ты можешь дать раскладку по прибалтийским аэродромам? Где какая техника стоит?

— Сейчас не скажу, но через часик-другой… Попробуем. Полную раскладку, конечно, не дам, но основные места укажу. Хотя, полагаю, лучше бы вам в своем времени пошерстить. Говорят, НАТО-вская техника получше, чем старенькие МИ. А аэродромы наверняка на тех же местах стоят.

— Сомневаюсь, что для летунов лучше — чужая, которую замучаешься осваивать, или старая привычная. А вот сигнализация на сто процентов — будет лучше, чем в 93 году. Но это ладно, решим в рабочем порядке. У меня другой вопрос. — добавил Шибалин. — Николай Петрович сказал, что под Зеленоградом смонтировали комплекс по производству микросхем. Нельзя ли такой же и нам поставить?

Фроловские приятели заулыбались.

— Понимаешь ли, в чем дело, Валерий Петрович. — начал один из них. — Комплекс поставить можно, не проблема. Вопрос — где сырье будешь брать?

— А что с сырьем? — удивился Шибалин. — Там, вроде как кремний нужен, то бишь — песок обыкновенный, так его тут…

— Э, нет. Кремний — это для подложки кристалла, а для основных элементов необходимы: галлий, стронций, германий, рубидий и еще куча щелочных и редкоземельных металлов. Само собой, их нужно то всего ничего, крохи, но без них никак. У тебя, насколько я знаю, вообще ничего из этого нет, а у Афанасьева… Все запасы в Китае. Плюс немного в Сибири, на Кавказе кое-что есть. Но для средневековья — что Китай, что Сибирь — пока недосягаемые территории. А так — пожалуйста.

— А Кавказ?

— Кавказ? Там не совсем месторождение. Просто в поднефтяных погребенных водах очень высокое содержание всех нужных для электроники элементов — несколько миллиграмм на литр. Однако, как их извлекать? До перестройки велись работы, и даже результаты были, но до промышленного производства дело не дошло. Единственное — йод и бром в товарных количествах получают, и даже завод в Азербайджане запустили, а остальное — увы. Но там — есть инфраструктура — разведанные месторождения, скважины с качалками, трубопроводы, цеха для производства нужных химреактивов, люди, в конце концов. А у тебя? Кого в средневековое Баку пошлешь? На чем? Давай, вместо электроники мы тебе комплект железа навалим и движок — все детали от речной самоходной баржи типа «сделай сам». Водоизмещением 80–100 тонн. И людей дадим. Судостроительный закрылся, рабочие не знают куда им деваться. Электростанция у тебя есть, электросварщики, монтажники, дизелисты — будут. Слесари, токари свои имеются. Верфь, конечно, для начала нужно будет строить, а в остальном… Если все сложится, через пару месяцев будешь плавать.

— Тогда два комплекта баржи. А лучше три — мне и Афанасьеву.

— В Баку поплывешь? — засмеялся пенсионер.

— Кстати, о Баку… — прервал приятеля Фролов, обращаясь к Шибалину. — Я сейчас к себе возвращаюсь, от Афанасьева есть какая-нибудь информация? Что докладывать по сегодняшнему ЧП?

— Усиление вернулось, бандиты сдали убийц и последнюю винтовку. — ответил Шибалин, — Вот только допросить их не представляется возможным.

— Это почему? — удивились все присутствующие.

— Им выкололи глаза и отрезали языки. Чтоб никого не опознали и не оговорили. В ультиматуме Афанасьев требовал убийц живыми, а на счет «невредимыми» — упомянуть забыл. Больше, к сожалению, ничего не знаю, все подробности — завтра.

— Вот, заразы! — воскликнул Фролов. — Просто звери какие-то…

— Да, уж. — усмехнулся его приятель, стоящий за «окном». — Нужно бы им сделать внушение на счет гуманизма, человеколюбия и прочих либеральных ценностей.

— Проще всего БОВ-ом. Сразу все правильно поймут. — поддержал второй пенсионер.

— Поймут немногие, только те, кто выживет. — добавил третий.

 

Запад Белоруссии 10 сентября 1941 года

Армия Залогина на целый месяц — со второй половины августа и по середину сентября свернула боевые действия и растворилась в лесах на огромной территории от Лепеля до Барановичей. Дело близилось к осени, небо затянули тучи, начались затяжные моросящие дожди. С одной стороны, это радовало — немецкие самолеты практически не летали, а в редкие погожие дни им было не до партизан — все силы уходили на фронт. С другой — постоянный моросящий дождь не позволял просушить одежду, осложняя и без того тяжелый лесной быт. Редко кому из отрядов и отделений удавалось устроиться в заброшенных охотничьих избушках или удаленных хуторах. И армия занялась обустройством инфраструктуры. Каждому батальону, роте, взводу была отведена своя территория. Бойцы, за исключением особо оговоренных боевых разведгрупп, зарывались в землю — строили теплые землянки, устраивали тайники и захоронки, прятали продукты, амуницию, снаряжение. Первое время из Силура шли поставки котелков, ведер, баков, ложек, сапог, гимнастерок, шинелей. По мере сворачивания дальности «окна», заготовка, в основном продуктов, ложилась бременем на местных жителей. Командиры рот и батальонов находили в стороне от крупных дорог и городов поселения, до которых немецкие заготовители еще не добрались. Нередко там продолжали работать председатели колхозов и сельсоветов. В таких случаях Залогинцы, имея на руках документы из Москвы, обязывали сдавать в отряды зерно, муку, картошку в счет госпоставок. В селах, где местное руководство разбежалось — сами организовывали крестьян на уборку урожая. Само собой, не всем это нравилось. Ведь бывшие колхозники уже считали нынешний урожай своим собственным и дело иногда доходило чуть ли не до драк. Залогин и его доверенные мотались по районам, разъясняли, что немцы все равно все отберут и, мало того, за утаивание будут расстреливать. Пресекали случаи вопиющего мародерства со стороны партизан, когда командир того или иного взвода начинал шерстить личные закрома селян, наказывали своих и договаривались с крестьянами, компенсируя их претензии трофейным ширпотребом и полученными от попаданцев мануфактурой, мылом, солью, керосином, табаком, спичками.

Хуже всего было с боеприпасами. Ведь, как известно, много патронов никогда не бывает. Впрочем, снабжение взрывчаткой скоро наладилось: были найдены минные поля, оставленные отступающей Красной Армией, а среди бывших пленных нашлось немало саперов, вот они и стали поставлять взрыватели, аммонал, динамит и тол в товарных количествах.

Одежда, боеприпасы и продукты длительного хранения — сало, тушенка, макароны, крупы запечатывались в герметичные бочки и закапывались в землю. Ямы плотно утрамбовывались, сверху укладывался дерн и маскировалось по местности, вплоть до посадки кустов. Вынутая лишняя земля сбрасывалась в болота, речки и ручьи. Координаты захоронок, с указанием где, что и сколько, заносились на карты в штабе Армии.

В этот период участились случаи дезертирства. Помимо бегства отдельных красноармейцев, под Новобарудком и Слуцком пропали целиком два взвода во главе с командирами, переданное им снаряжение и продукты оказались расхищенными. Позже, одного из них — лейтенанта Черняка и трех его бойцов обнаружили среди полицаев в соседнем районе. Трибунал партизанской Армии заочно вынес им смертный приговор, но повесить предателей не удалось — трое были застрелены при захвате села, а один боец так и исчез без вести.

Второго командира-предателя уничтожили сами немцы. Правда, неизвестно, кем он представился, но оказался в группе бывших руководителей района, которые при вступлении немцев в г. Слуцк, прятались в окрестных лесах, а потом решили сдаться и сами понесли свои партбилеты коменданту города с раскаянием, что мы де тогда ошибались, а теперь будем служить Вермахту верой и правдой: Фокин — заврайфо, Бабич — директор местной Слободской МТС, Бурый — председатель колхоза «Заветы Ильича» и комвзвода партизанской армии лейтенант Чернобровкин. Немцы не поверили бывшим коммунистам и через несколько дней всех расстреляли (реальный случай, описанный в мемуарах С. А. Ковпака). Судьба остальных бегунов осталась неизвестной, скорее всего пристроились к местным вдовушкам, в надежде скоротать в тихом захолустье лихое бремя войны.

Несмотря на случаи дезертирства, конспирация, проведенная при закладке баз, в подавляющем большинстве случаев не была расшифрована никем из предателей. И лишь единичные продуктовые захоронки оккупанты вычислили с помощью поисковых собак. Попутно с созданием инфраструктуры шли работы по организации агентурной сети. В первую очередь вербовались жители в окрестностях железнодорожных и крупных автомагистралей, им поручалось отслеживать трафик. Из молодежи вербовались связники. Не остались без внимания органы оккупационных городских и районных Управ, полиции. Залогину приходилось лично уговаривать того или иного человека поступить на службу сельским старостой, заготовителем или полицаем. Разумеется, в партизанской Армии об этом знали лишь трое-четверо особо доверенных лиц, включая самого Залогина и его заместителя генерал-майора Михаила Петрова. Кроме того, информация сразу уходила в Москву.

К западу от Лепеля был обнаружен кусок новой бесхозной железной дороги, наподобие лепельской — из ниоткуда в никуда. Вероятно, ее начали строить до войны с целью связать напрямую Молодечно и Полоцк через Глубокое, чтобы не гонять поезда кружным путем через Вильнюс. Но началась война, дорогу бросили, а первые километры рельс, рядом с основной трассой, пошли на строительство фортификационных укреплений. Чтобы снять и вывезти оставшиеся 90 километров, нужно сначала восстановить порушенный участок, ибо иные подъездные пути отсутствовали. Поэтому и немцы махнули на перегон рукой. Точнее, отложили «на потом». Поскольку северная часть пути попадала в зону устойчивого действия «окна», Залогин тут же взял под контроль всю «железку», зачистил немногочисленные местные деревни и хутора от полицаев, разместив вместо них своих бойцов, заминировал возможные подходы, где могла пройти тяжелая техника. После пробного пробега мотодрезины, Шибалин пустил к партизанам поезд из пяти вагонов с боеприпасами, амуницией, продуктами. Его вел Геннадий Серпилин, вполне научившийся водить небольшой состав, разгоняясь до 40 км/час. Помощниками у него были оба прапорщика — Васильев и Осадчий. За компанию увязались Волков с Никитиным, прикрывая с крыши возможные атаки с воздуха, и старший лейтенант Михаил Ярошенко со своими танкистами, но без Т-80, вооруженные пулеметами и гранатометами. Впрочем, рейс прошел тихо и без эксцессов. Противник не встретился. В тот же день поезд вернулся «домой», прихватив полсотни раненых и заболевших, а также десяток семей местных жителей со скарбом и скотиной. Среди крестьян не утихали слухи об «Обетованной земле» на «том свете». Собственно, многие местные записывались добровольцами к Залогину только ради того, чтобы оказаться поближе к порталу и успеть сбагрить «туда» семью, логично считая, что потом перебраться за ними будет много проще. Глядя на этот состав Залогин попросил оставить эшелон у него. Дескать, расстояние большое, а на таком поезде можно в случае чего и людей перебросить, и грузы подвести, и быстро отступить. Серпилин ответил, что подумает.

Геннадий переговорил с Шибалиным и спустя 2 дня, угнал с приятелями еще один немецкий состав. Благо, за прошедшие две недели на дорогах не случалось никаких ЧП, Немцы осмелели и опять стали гонять «стаи», собирая сразу по 8–10 эшелонов, следовавших один за другим по заранее проверенному маршруту. На сей раз, все было просто и без затей. Дождавшись на одной из промежуточных полустанков облюбованной ими линии заправки паровоза последнего в «стае» состава, Серпилин, Волков и Осадчий отстреляли через «окно» машиниста и его помощников, зашли и, дождавшись сигнала стрелочника, что путь свободен, тронулись вслед за ушедшей «стаей». Едва полустанок скрылся из виду, появилось «окно». Состав начал плавно тормозить.

По информации от Семена Залогина, по железке в сторону фронта везут уголь, доски, сено. Хотя на счет сена и сам Семен сомневался. В эшелонах на запад — железный лом, битые орудия, горелые танки. Этот состав направлялся на фронт. Залогин оказался прав в своих сомнениях, под досками и сеном на платформах были спрятаны гаубицы, зенитки, восемь танков и четыре автомобиля. В закрытых вагонах — картошка, капуста, морковь, яблоки. Немного амуниции, снаряды, патроны. Две платформы с углем, еще пара вагонов, груженых бочками с бензином. Пару зениток и пару гаубиц установили на платформах, прикрыв их мешками с землей, крытые вагоны обложили шпалами, прорезав амбразуры, установили там пулеметы. Сам состав тоже переформировали, поставив паровоз в центре эшелона, а вагоны и платформы с артиллерией — в голову и хвост. В таком виде псевдобронепоезд передали Залогину.

 

Неизвестно где, сентябрь силурийского периода палеозойской эры

Филатов тяжело, со скрипом, но все же начал выполнять свои обещания. Точнее, Шибалин его заставил, поминая два умыкнутых Фроловым вертолета. Николай Петрович пожелал отправить первую сотню добровольцев из выздоравливающих красноармейцев в 93 год — в помощь своим приятелям. Шибалин уперся — дескать, только в обмен на технику и Фролов сдался, Не прошло и недели со дня разговора, как в Силур прикатились составы с деталями для сооружения трех стальных самоходных барж. Один комплект и практически весь десяток судостроителей увел к себе Афанасьев и в тот же день приступил к строительству верфи, а в Силуре решили не торопиться. Собрать то баржу можно, вопрос — как ее потом использовать? Рыбу ловить? Так с едой проблем нет, плавать куда-нибудь? Вопрос — куда и зачем?

В этот момент вспомнили про летчиков. Юрий Филатов полностью освоил АН-2 и последнее время летал в свое собственное удовольствие, правда, при этом натаскивал приятеля-помощника Мишу Ерисова и еще двух крепких подростков из беженцев, заболевших небом. Им то Шибалин и поручил первое серьезное задание

— Лейтенант Филатов!

— Слушаю, товарищ подполковник.

— Освоил ероплан?

— Так точно!

Шибалин отвел глаза и уже не приказным тоном спросил.

— Тут дело такое… Нужно облететь окрестности, сделать фотосъемку местности и в первую очередь — очертания береговой линии. Ну и вообще, посмотреть где что. А то мало ли? Такая толпа народу живет больше двух месяцев, а что творится за пределами двадцатикилометровой зоны — не знают. Но на самом деле проблема серьезней, чем кажется. Пока ты тут петли накручивал, риск небольшой — упадешь — мы рядом, а если у тебя что случится далеко от нас, мы ведь ничем помочь не сможем.

— Не переживайте, Валерий Петрович. Самолетик обкатал на всех режимах. Опять же рация есть. Первые три дня тут покрутимся, километров на сто-двести, а потом и дальше можно будет рвануть.

— Как далеко?

— Дальность у АН-2 на родном баке — всего 900 километров. То есть, чтоб туда и обратно — пополам делим. Но с другой стороны у меня салон на 12 пассажиров пустует, Встроим туда дополнительные баки или бочки с горючкой закатим и удвоим расстояние.

— На счет пустующего салона ты не прав. Пару тройку человек по любому взять нужно — фотосъемку вести, и просто наблюдать. Еды, воды — НЗ.

— Все равно, — засмеялся Филатов. Три человека — не двенадцать, будет место для топлива.

В состав экспедиции, помимо летчиков, вошли мостостроитель Денис Кузнецов, как главный спец по топосъемке, Димон — на предмет поиска новых «окон» и красноармеец — работать на «подхвате».

Впрочем, общая картина местности — как бы далеко самолет не углублялся, мало отличалась от прибрежной части. На суше — всюду равнинный рельеф типичной пустыни — песчаные барханы, изредка изрезанные выходами кристаллических пород. Все реки и ручьи лишь в прибрежной стокилометровой зоне — дальше даже сухих русел не наблюдается. А в море на расстоянии трехсот километров гряда небольших островов. Таких же глинисто-каменистых с обширными песчаными пляжами. Вот и все. По впечатлениям Дениса Кузнецова, весь материк представляет собой неправильный эллипс, вытянутый по направлению восток-запад. Правда, свое мнение он ничем не смог подкрепить, ибо самолет не охватил и четверти обследуемого континента.

Тем не менее, результат принес свои плоды. Штаб во главе с Шибалиным принял однозначное решение, поскольку тут плавать некуда, да и незачем, верфь для сборки самоходных барж собирать не будут, а весь комплект деталей было решено передать Афанасьеву. Тот ужасно обрадовался, ибо рассчитывал лишь на одну баржу, к сборке которой уже приступили на промзоне Торжка, а тут нежданно не гадано еще два комплекта свалилось.

— Надеюсь, весной с началом навигации уже будем плавать! — воскликнул Афанасьев.

— Арсений Николаевич, ты только при моряках такого не скажи. Потому как плавает… Ну сам знаешь — что, а моряки — ходят!.

Самолетик АН-2 тоже решено разобрать и перетащить в средневековье. Впрочем, Филатов, сообразив, что у него на новом месте опять поломается только что налаженный быт, уговорил обождать с демонтажем. Дескать, сначала нужно найти прямой участок реки, очистить его от топляка, построить причал, ангары, склады для горючки, подвести электричество… Опять же вдруг в силуре самолетик зачем-нибудь понадобится? Вот появятся вертолеты, мол тогда и «Кукурузник» можно начинать разбирать.

И уговорил.

Правда, Шибалина речь Филатова сподвигла на форсирование добычи вертолетов, для чего Саше и Димону было дано срочное задание найти вертолетные аэродромы на временно оккупированной прибалтами территории Латвии и Эстонии, образца 1993 года.

— Я полагаю, от Фролова в материальной части нам ничего не светит. Нужно как-то самим выкручиваться. Разве что на вертолетчиков сможем Николая Петровича расколоть, но не более. Так что, приступайте.

Еще дня три-четыре Димон с Саней обследовали аэродромы, брошенные Советской Армией, по представленным фроловскими приятелями координатам. В двух местах нашли совсем пустые городки, без охраны, на которых даже сохранилась техника. Впрочем, это были не вертолеты, а металлолом — скручено и снято все, что можно было отвинтить без спец инструментов, оторвать, разбить. Тем не менее, Шибалин сказал прибрать и это.

— Все, что не сможем использовать для запчастей, пойдет на зажигалки и прочую фурнитуру мебельщикам. У Гельмута уже сказывается нехватка металла — танковая броня под разделку пошла. Никогда не думал, что такой мелкий средневековый городок, как Торжок окажется таким прожорливым на железо…

Помимо вертолетных и самолетных обломков, на бывших аэродромах прихватили вполне приличные бульдозеры, правда, тоже в полуразобранном состоянии — частично без гусениц, но с дизелями, остатки военных автомобилей ГАЗ-53, ГАЗ-66, ЗИЛ-131 — на некоторых даже имелись колеса.

Пользуясь отсутствием посторонних, оба аэродрома красноармейцы и немцы-вольняшки оприходовали за два вечера вчистую: выставляли немногочисленную охрану, остальные, не особо прячась, разбредались по территории, и как пионеры, собирающие металлолом, тащили все, что с их точки зрения могло пригодиться в тяжелых условиях средневекового общества. Остовы машин цепляли тросами и затаскивали в портал тягачами, легкое — выносили на руках. В момент завершения очистки второго брошенного аэродрома почти в полной темноте к порталу подошел Серега. Он самостоятельно вернулся из 41 года, увидел какую-то возню у портала в 93 год и потихоньку направился туда. Некоторое время наблюдал из темноты, затем подошел к Сане.

— О! Сколько лет, сколько зим! — заорал Саня, пытаясь обнять приятеля. — Сбежал? Сильно тебя пытали?

— Не, условно-досрочную дали. На свободу, как говориться, с чистой совестью. Ты поаккуратнее, я теперь не просто лейтенант, а старший лейтенант НКГБ, то есть по табели о рангах — майор!

— Тогда с тебя причитается!

— Само собой. Доложусь Шибалину и отметим это дело. Кстати, а чего это вы тут делаете?

— Да вот, металлолом собираем.

— Тю! Нашли место. Это ж, считай, помойка! Саня, с нашими возможностями…

— Знаю, но Шибалин сказал пока не сильно высовываться. Типа, враг не дремлет, и все такое, потому конспирация и еще раз конспирация. Берем только то, что плохо лежит.

— Не, неправильно это! Нужно брать то, что хорошо лежит! — ответил Серега.

— Всему свое время, с возвращением, Сергей. — Шибалин тоже подкрался незаметно. — Ну как там?

— Валерий Петрович? Здравия желаю! — Серега вытянулся.

— Вольно, майор. Здесь все свои. Рассказывай.

— Отработал, обучил троих открывать портал. Точнее, открыть то они еще до моего прихода умели, просто у нас на портале ворота стоят, а «окно» в твердом не открывается, вот у них вроде бы ничего и не получалось. Но все равно — нашли какую-то дырочку в досках и каждую ночь за нами подглядывали. Единственное, я их двигать «окошко» научил. Кстати, когда мы открываем окно под Торжком — все время видим нетронутый лес. Только земля слегка истоптана, а на самом деле там за «зеркалом» целый институт отгрохали, всю территорию обнесли колючкой и пути уже подвели. Сейчас они в своей реальности обследуют те точки, на которых у нас окна расположены.

— Ну, и?

— Нашли! Правда, всего одно окно в юрский период. Точнее, это даже не окно, а совсем мелкая дырка — только-только карандаш просунуть…

— Или антенну?

— Как раз про антенну все и подумали. Одно из заданий для меня: завтра в полдень высунуть в нашу дырку радиомаячок, а они будут пытаться поймать этот сигнал.

— Когда нам Фролов людей подкинет? Учителя нужны, инженеры.

— Да, с людьми, Валерий Петрович, не все так просто. Как оказалось, враг действительно не дремлет. Какие-то слухи просочились за рубеж. Нашу военную базу в 93 году, откуда к нам составы идут, обложили со всех сторон. Но, к счастью, остались нужные люди на ключевых постах. Сейчас база закрыта от всех посторонних. Для армейцев она официально передана ФСБ-шникам, для ФСБ, из тех, что не в курсе, по прежнему — числится за министерством Обороны. Но даже не все из работающих на самой базе, знают реальное положение вещей. Для всех тут особо секретный объект государственной важности. Само собой, вокруг крутятся разные люди. На подходах то и дело любопытных снимают, а уж что внутри вагонов творится! Вроде бы со спецами для товарища Сталина! Вы думаете, почему Фролов всех людей транзитом через силур в 41 год гонит? Причем так быстро, чтоб они и очнуться у нас не успели? Да потому что там казачков засланных — чуть ли не каждый пятый. Вроде бы и отбирают-проверяют в 93 только через знакомых, а все равно пролезают. Но в 41-ом идет тотальная проверка, а уж потом распределение — кого куда. Это пока наше счастье, что враги не в курсе про невозможность возврата и про потерю сознания при первых переходах! Потому и здесь Фролов настаивает — самим не светиться и с крупными акциями не высовываться. Есть «официальный» пункт перехода в иную реальность, по которому утечка уже ушла, ну так уж случилось, вот пусть все, кто про нее узнал, туда и лезут. Там их ждут.

— Я в курсе, — ответил Шибалин. — Мне он постоянно твердит тоже самое, правда, без твоих подробностей. Про угон вертолетов сказал, — сначала только присматриваться. А когда облюбуем что-либо, доложить — его друзья подготовят схему экса и его прикрытия.

 

Северо-запад Белоруссии 17 сентября 1941 года

За неделю отряды партизанской Армии полностью освободили от фашистов прилегающую к железнодорожной ветке территорию. В том числе райцентр Понятичи и старые заводские поселки — Бытошь, Старь, Ивот с прилегающими селами. Это не было стремительным «набегом», партизаны аккуратно обкладывали гарнизоны, обрезали связь, а затем решительным штурмом брали населенные пункты. В результате — на территории в десятки квадратных километров в глубоком тылу врага восстанавливалась государственная власть, открывались школы, дома культуры, заработали некоторые предприятия, и даже издавалась газета «Партизанская правда». И все это — при многократном превосходстве немцев в людях и технике, при отсутствии у партизанских соединений тяжелого вооружения и авиации. В обороне «партизанской республики» заметную роль играли два импровизированных бронепоезда, с двумя гаубицами и двумя зенитками «Ахт-ахт». Первый был передан из Силура, второй собрали сами из отремонтированных вагонов и платформ. Эти же бронепоезда использовались для перемещения своих сил внутри освобожденного района и для перевозок снаряжения, боеприпасов, продуктов питания.

Благоприятствовало партизанам географическое положение. Немногочисленные дороги и тропы, ведущие в партизанскую республику, были плотно заминированы и находились под усиленным контролем застав и наблюдательных постов. О прочих направлениях позаботилась сама природа: из-за топких болот границу невозможно пересечь ни техникой, ни даже пехотой. Но Залогин на этом не успокоился: раскинутая сеть агентурной разведки стала приносить свои плоды, особенно после проникновения агентов в немецкие учреждения. Тут были разные люди — и молоковоз, собирающий молоко из сел для маслозавода, и полицейские, и даже некоторые старосты сел, включая бургомистра Вилейки, расположенного недалеко от Молодечно.

 

Торжок, 17 сентября 1237 года (вересень 6746 год)

Промзона под Торжком разрасталась. Афанасьев щедрой рукой распределял переселенцам по 6–8–10 соток под жилье в пределах рабочего поселка, ссужал подъемные и народ строился. Лес, попавший на участки, безжалостно выкорчевывался, деревья прямиком шли на лесопилку — обрезались корни, ветки, сортировались и под навес: на просушку до следующего года. Крупные ветви, корявые стволы, пни — складировались отдельно, в дальнейшем они будут переработаны на рейки, бруски, дощечки — для окон, рам, ящиков на стеклозавод. И даже опилки уйдут в дело — на бумагу, стружки — как наполнитель ящиков с хрупкой продукцией стекольного завода. Местные даже жаловались — совсем ничего не остается на дрова.

Откуда коренья? Кто-то из умельцев-переселенцев предложил хитрый способ валки деревьев, чтоб на будущем огороде не мучились с пнями: дерево с одной стороны подкапывают, всего пару ковшов экскаватора, затем любитель-древолаз заводит в верхнюю часть ствола трос, а трактор выворачивает дерево из земли и оттаскивает в сторону. А уж поваленное дерево всяко проще распилить и обработать.

Строительство шло ударными темпами: едва территорию освободят от кустов и стволов, бульдозер тут же начинает разравнивать, одновременно экскаватор роет котлован под фундамент, Попутно подъезжают самосвалы, засыпая торфом остальную часть — и участок под усадьбу вчерне готов! В тот же день по углам котлована вываливают крупные валуны, под будущие стены — устанавливается опалубка и заливается щебнем с бетоном. За ночь фундамент схватывается. На следующий день бригада местных плотников собирает дом из заранее заготовленного бруса. К вечеру — можно заселяться. И таких бригад работало несколько, ибо если в августе с мастеровым людом была напряженка, то к середине сентября местные крестьяне, собравшие урожай, валом повалили на стройку: ведь тут хорошо платили, Афанасьев денег не жалел — хотел до холодов заселить переселенцев, коих вместе с женщинами и детьми перевалило далеко за две тысячи.

На самой промзоне работы тоже было непочатый край. Строилась верфь под самоходные баржи, стекольный завод вышел на полную мощность, сама промзона разрасталась за счет прибавления литейки, кузнечного цеха, складов, амбаров, вспомогательных мастерских. На промзоне в основном трудились переселенцы из 41 года. Местные если и устраивались, то пока на неквалифицированных работах: подать, принести, утащить, сколотить ящик. И постоянно пугались самовертящихся механизмов, сверкающих дуг электросварки, ездящих туда-сюда автомашин и погрузчиков. Не все, правда, но большинство. Крестились, плевались, но… работали. Ибо очень хорошие деньги положил новоявленный князь за не такую уж и тяжелую по местным меркам работу. Чуть дальше в стороне, на другом берегу Тверцы шло строительство аэродрома: ангары, мастерские, бензохранилище, казарма, причал для гидрика и взлетно-посадочная для нормальных самолетов с колесами.

В ангарах крутились авиатехники, включая нескольких пленных немцев. Из кусков мессеров, с разграбленного Лепельского аэродрома, умельцы пытались собрать нечто, на чем можно было бы взлететь. Главное, в наличии имелись все детали для нескольких самолетов, а собрать хотя бы один действующий — пока никак не получалось. Впрочем, тут Афанасьев события не форсировал. Самолет, это такая вещь, в которой можно пренебречь временем, лишь бы выиграло качество.

Школа еще толком не приступила к работе — весь сентябрь из-за огромной разницы по уровню подготовки шло постоянное перетаскивание учеников между классами — при приеме ориентировались на возраст, а он в средневековье ни о чем не говорит. Да даже между переселенцами великовата разница между деревенскими и городскими школьниками. Сказывалась и острая нехватка учителей. Часто ученикам-переселенцам из старших классов приходилось самим садиться за учительский стол и преподавать азы своим средневековым ровесникам. Тем не менее, Афанасьев загорелся строительством при школе нечто вроде ПТУ для местных жителей совсем не школьного возраста. Дважды прошелся по силурийским поселенцам, включая выздоравливающих, в поисках бывших учителей и недоучившихся студентов, увы — кто и был из «образованных», предпочитали трудиться на промзоне или в «армии» офицерами, остальным красноармейцам — впору самим за парты садиться. При таком остром дефиците ИТР мало народу стремилось в педагогику.

Прибывающие в «командировку» командиры рот и сам Шибалин пытались отговорить:

— Куда ты гонишь? Нужно про грядущее нашествие Батыя думать, а ты школы затеял.

— В том то и дело! — восклицал Афанасьев. — Что побьем татар — нисколько не сомневаюсь, но то что все обойдется малой кровью — не верю. Ибо нас слишком мало, а татар много. Кому потом достанется индустрию поднимать? Неграмотным мужикам? Они поднимут… В лучшем случае, все, что тут построено, будет быстро забыто, в худшем — наши станки начнут крутиться в англиях и франциях, а Россия опять не у дел. Будет до скончания веков лаптем щи хлебать! Сейчас нужно процесс наладить и запустить, пока время есть. Потом будет некогда.

— Мда… Был нормальный командир, а стал… — задумчиво пробормотал Шибалин.

— Ты договаривай, Валерий Петрович. Кем стал?

— Не бери в голову… Может ты и прав… Все мысли только о княжестве…

— Не о княжестве, о Руси в целом!

 

Неизвестно где, вторая декада сентября силурийского периода палеозойской эры

Третий день Серега метался между дырой в юрский период и порталом в 41 год: с подачи научников пытались наладить связь через «другую реальность». В 41 согласовывал частоты, затем в «Юре» ставил опыт. Потом опять к 41-у — узнать результат, уточнить новые данные и все повторить. Если бы результат изначально был нулевой, то тогда б это мучение и закончилось: хоть дырки открылись в юрском периоде, но время или реальность другие. Беда была в том, что сигнал ловился, но очень неустойчиво. Сплошные обрывки. Значит и оттуда, и отсюда «дырки» выходят в одну реальность и, главное, в одно и то же время. Но «там» они расположены очень далеко друг от друга. И ни Сереге, ни научникам никак не удавалось определить не то, что расстояние, а даже направление. Дырки тонкие, локатор не просунешь, экран за антенной не повесишь.

Первыми не выдержали научники, решив что сначала нужно обработать имеющийся материал, а потом придумать другую методику. Серега тут же согласился и облегченно вздохнул. Но расслаблялся он напрасно. Его тут же перехватил Шибалин:

— Сергей Константинович, ты у Фролова сколько людей научил порталами управлять?

— Троих, а что?

— Нам бы тоже пара-тройка дополнительных операторов не помешала. Саша с Дмитрием давно уже зашиваются. Возьмись, пока время есть. Глянь, сколько выздоравливающих из лазарета на солнышко погреться высыпало. Чем плохи? Особенно вон тот балагур?

— Слушаюсь! — Серега откозырял и направился к лазарету.

Шибалин как в воду глядел, именно «балагур», Дмитрий Родионов, оказался самым способным учеником. Уже на второй день он самостоятельно открыл «учебный» портал в Юрский период, и первым среди пятерых учеников, научился его «двигать».

А еще через день очень задумчивый Фролов принес весьма необычное поручение:

— Лаврентий Павлович хочет поговорить… Сам с собой.

— В смысле? — не понял его Шибалин.

— Тихо сам с собою-ю, тихо сам с собою-ю я веду бесе-е-еду-у. — затянул Саня.

— Отставить смех. — зло приказал Фролов. — Все намного серьезнее. Лаврентий Павлович хочет поговорить с собой из 1938 года. Вероятно для того, чтобы подготовить разговор товарища Сталина. У вас же есть дырка в 1938 год?

— Есть. — растерялся Саня. — Но как они договорятся то? Если через нашу реальность, то я не смогу подогнать дырку из 38 года к порталу 41-го. Да и с какой стати товарищ Берия попрется под Торжок. Его ж Ежов не пустит.

— Разговор должен состояться по телефону. Провод прокинем через Силур, в 38-ом подключимся к аппарату на столе у товарища Берии, Сережа Сарнов сделает, а в 41-ом — как обычно. В 38-ом Лаврентий Павлович с августа — заместитель Ежова по НКВД, сам же Ежов будет на посту еще два месяца: 19 ноября 1938 года его снимут.

— Да, не вопрос. Сделаем. Интересно, а о чем они будут говорить?

— И даже думать забудь! — воскликнул Фролов. — Твое дело — связь, а сам разговор тебя не касается.

— Понял, понял. Не очень то и хотелось…

 

Северо-запад Белоруссии 25 сентября 1941 года

О том, что немцы собирают силы для удара по партизанской республике — Залогин узнал заранее. Информацию принесли связные сразу из трех разных мест. Было известно примерное место и ориентировочное время удара. На сей раз Залогин принял решение не отходить в лес, а принять бой.

В 9 часов утра со стороны действующей немецкой железной дороги потянулись войска силой до 3 тысяч человек. В числе наступающих — добрая половина полицейских, стянутых со всех районов Молодечно, а среди немцев замечены финны и прибалты. Противник двигался медленно и нечетко, поскольку плохо представлял структуру обороны партизанского края — из-за нелетной погоды авиаразведка летала редко, а немецкие агенты, если и присутствовали среди партизан, то не могли толком ничего передать своим хозяевам благодаря строжайшим мерам безопасности, введенным по правилам и методикам будущих времен.

Едва первые колонны подошли к обороне партизан, как танк, находящийся на вооружении отряда, открыл убийственный огонь, и противник был вынужден откатиться. Немцы, видя, что танк является основной опорой, решил подтянуть 76-мм пушку и прямой наводкой разбить крепость. Но пушка, едва вошедшая в лес, подорвалась на мине. Затем последовало еще несколько атак без артиллерии и к вечеру, не добившись успеха, под шквальным огнем из танка и пулеметов, немцы откатились из леса, оставив на поле боя много трофеев. К сожалению, трофеи подобрали не все — в лесу было очень темно, партизаны двигались большей частью на ощупь. Тем не менее, помимо винтовок, карабинов и патронов, нашли два вполне исправных ручных пулемета.

К 22 часам разведка донесла, что немцы отошли к селу Заозерье, туда же подтянули дополнительно 2 тысячи человек с пятью танками и тремя противотанковыми пушками с явной целью на следующий день ликвидировать залогинцев, а пока обустраиваются на ночевку. Начальник штаба генерал-майор Петров выдвинул предложение подогнать бронепоезд максимально близко и на исходе ночи, до начала немецкой атаки, сначала обстрелять немцев из имеющихся двух гаубиц, а потом самим двинуть в контратаку. При этом оповестить отряды, оставшиеся за пределами партизанской республики, чтобы они поддержали, ударив противника с тыла. И представил свои расчеты — какие из подразделений сумеют подойти за ночь к месту боя, а какие не успеют. Но тоже могут внести посильную лепту — им надлежит оседлать дороги, чтобы перекрыть пути, по которым будут подходить подкрепления противника и отходить отступающие части. Михаил Петрович предоставил карту, где вся операция была расписана по часам.

— Добро! — воскликнул Залогин. — И когда только успел?

В течение последующего получаса штаб партизан связывался по рации со своими подразделениями и передавал приказы, к 23 часам вся армия пришла в движение, занимая исходные позиции.

 

Северо-запад Белоруссии конец сентября 1941 года

После полуночи 26 сентября согласованный план передали в Москву. Там одобрили предстоящую схему боя, но дальнейшее развитие предложили переделать. Генерал-майор предполагал, после снятия основной угрозы, укрепить оборону и продолжать сражаться в пределах «партизанской республики», с чем Москва была категорически не согласна. Залогину приказывалось, сразу после снятия блокады, скрытно двинуть основные силы на запад, за Молодечно, обойти Минск и организовать вторую «республику» в лесах под Белостоком. Противник наверняка решит, что такая группировка попытается пробиваться на восток, на соединений с Красной Армией, потому и войска двинет в этом направлении, а Залогин уйдет в другую сторону, где его никто не ждет. Однако, чтобы задумка сработала, в «партизанской республике» нужно оставить все тяжелое вооружение: танк, оба бронепоезда и минимальное число бойцов — рота или две, но не более, для имитации неспешного отхода всей армии вдоль железной дороги. Бои, наверняка будут тяжелыми, ведь нужно будет сдерживать превосходящие силы противника на протяжении без малого 100 километров, поэтому для группы прикрытия отбирать только добровольцев. Зато те, кто уцелеет смогут уйти в Силур.

Операция «Отход» должна проводиться не менее 5 дней, а лучше — неделю, чтобы армия Залогина без помех смогла дойти до места назначения и там закрепиться.

Самое любопытное, что добровольцев набежало даже больше, чем нужно. Хотя, в основном это были местные крестьяне, влившиеся в отряд в последние дни. Они, как только узнали — где будет портал «в рай», тут же оповестили своих домашних, приказав грузиться в телеги, коляски и со всем скарбом и скотом идти к северному концу «партизанской железной дороги». Залогин не препятствовал: за пять дней телеги по буеракам и лесам сто километров никак не пройдут, значит, у местных будет большой стимул держать оборону до упора, чтоб все их родные успели дойти до места назначения.

За час до рассвета, едва в немецком лагере разожглись походные кухни, заговорили партизанские гаубицы. После небольшой корректировки снаряды начали рваться внутри стана противника. Солдаты выскакивали на улицу в одном исподнем, метались, ища укрытия, и массово гибли. Взрывом повредило один танк и одну немецкую пушку.

И хотя стрелковое оружие молчало, первыми не выдержали полицаи. Сбившись в толпу до тысячи человек, они начали отходить по железной дороге к Молодечно. На их беду именно тут укрепился небольшой, но хорошо вооруженный отряд прикрытия, вызванный Залогиным ночью. Ему и пришлось первым вступить в бой. Застрекотали пулеметы, защелкали выстрелы. Полицаи уткнулись в землю, начали отстреливаться.

Командование немецкой группировки опешило: ведь вся оборона была построена против атаки со стороны насыпи, с которой начиналась «партизанская железная дорога», а бой, по сути, вспыхнул у них в тылу. Обошли! Окружили! Оберст стал отдавать короткие приказы: вот один танк выполз из своего укрытия, развернулся и пополз поддержать атаку полицейских, за ним второй, третий. Артиллеристы принялись разворачивать пушки. Наконец, оставив небольшой кордон, основные силы немцев повернули к Молодечно.

— Эх, жалко наши зенитки на бронепоездах остались. Сейчас их сюда бы подтащить, да рельс нету, а какие цели удобные — по танковой корме стрелять! — воскликнул Залогин.

— Приказ понял, разрешите выполнять? — вставил командир одинокого трофейного танка.

— А добьешь? — спросил капитан НКГБ. — Далековато для твоей пушченки.

— Подъеду, авось в суматохе не признают свой или чужой. Танк то трофейный, немецкий — ответил танкист и крикнул в люк механику. — Заводи.

— Ты давай кустиками, за насыпью, все не так заметно. — посоветовал Залогин. — А мы пока помолчим, вроде тут и нет никого.

Танк благополучно проехал три четверти пути и вынырнул на основную магистраль, на которой закрепился противник, вроде как замыкающий танковой колонны, хотя немецкие танки успели уйти далеко вперед. Впрочем, перед лесом с огрызающимися партизанами танки приостановились. Один, вырвавшийся слишком далеко вперед, горел — его подбил партизан из ПТУРСа. Потому остальные не спешили лезть на рожон, в надежде, что полицаи все же поднимутся в атаку, и пока лишь поддерживали огнем. Однако и полицаи не торопились. Кому охота вскакивать во весь рост, если из леса то и дело бьют пулеметы.

Партизанский танк не спеша, без суеты, вышел на удобную позицию, спрятавшись за холмик. Наводчик прицелился и понеслось. Два выстрела и к подбитому из ПТУРСа, добавились еще два. Командир последнего немецкого танка уловил атаку постороннего, успел выскочить из под обстрела. Следующие два выстрела ушли в пустоту. Немецкий наводчик тоже промахнулся — снаряд попал в холм, за которым прятался партизан. Но вторым выстрелом он вполне мог и попасть в башню, торчавшую над холмом, поэтому партизан принял решение рвануть в сторону, уходя с линии прицела. Увы, не повезло, немецкий наводчик оказался шустрее, а может сообразил — в какую сторону рванет поединщик, и едва трофейный танк выскочил из-за холма — получил снаряд в бок. Однако, немец тоже не долго радовался, прилетевший из леса ПТУРС поставил точку на его карьере.

В этот момент сзади донеслось многоголосое «Ур-р-ра-а!». Партизанская армия смяла малочисленный кордон, с ходу атаковала пушки, повернутые в противоположную сторону, и понеслась на врага. Противник, зажатый между двух огней, моментально подсчитал, что партизан намного больше, и заметался, не зная, что предпринять. Первыми опомнились полицаи и «союзники», они кинулись в стороны, стараясь спрятаться в лесу. Немцы же залегли и попытались организовать оборону. Но тщетно. К тому же у партизан оказались две трофейные пушки, развернутые в нужную сторону, с кучей снарядов. Силы слишком не равны. Спустя час все было кончено. Даже от разбежавшихся полицаев, прибалтов и финнов остались «рожки да ножки». Залогин не зря «обзванивал» окрестные отряды — место предполагаемого боя обложили очень плотно.

К 11 часам вечера залогинцы похоронили убитых, в том числе героических танкистов, заминировали подбитые танки и бронетранспортеры, и тронулись в первый рейд по лесам, мимо Вилейки и Молодечно.

Одну пушку пришлось подорвать — тащить было не на чем, а вторую прицепили к трофейному Ганомагу и батальон прикрытия, а добровольцев набралось на батальон, потащил ее к «партизанской железной дороге».

Немецкое командование опять принялось собирать все силы: выгребать остатки полицаев, собирать войска, находящиеся на отдыхе, гнать маршевые роты, пришлось даже снять с фронта танковый полк. Однако узкая полоса насыпи, окруженная со всех сторон непроходимыми лесами и болотами, позволила отряду прикрытия сдерживать немцев на протяжении десяти дней. Большинство гражданских успели за это время проскочить в Силур. Хотя защитники понесли огромные потери, половина из них была похоронена на пути отступления, много раненых. Оба бронепоезда разбиты авиацией, не доехав до точки назначения каких-то тридцати километров, хотя основную работу они успели сделать — на насыпи остались сгоревшие немецкие танки, искореженные самолеты и трупы людей в шинелях мышиного цвета. Просто для орудий закончились снаряды.

 

Торжок, октябрь 1237 года (зазимник 6746 год)

Во дворе перед теремом Афанасьева перехватил тиун Борислав, снял шапку, поклонился и спросил:

— Княже, когда в полюдье поедем? Вересень заканчивается, давно пора.

— Куда ехать? Зачем? — удивился подполковник.

— По княжеству, по деревням вашим — в полюдье. Урожай убрали, нужно налоги собрать да по хозяйски глянуть: везде ли порядок, сколько зерна и репы собрали, как озимые посеяли, сколько скотины и птицы вес нагуляло, сколько сена заготовили, нет ли людей приблудных, не слышно ли о татях лесных, волках али иных бедах. Старостам наказ дать, себя показать. Коли смерды господина долго не видят, мысли у них дурные появиться могут. Что руки над ними нет, что ослаб князь, что на защиту его надежды нет более, а волю его можно не исполнять. Опять же споры рассудить, что за лето накопились, с мужиками уговориться, коли не так что идет.

— А бояре, разве, не все на двор свезли? Я ж видел, как ты у Якима Влунковича, Глеба Борисовича и других подводы принимал и ругался за недоимки.

— Не, бояре свой налог свезли, а вам, княже, нужно ехать по своим деревням и весям.

— Ишь ты… И много таких свободных земель?

— Хватает. Поедем, сами посмотрите.

— Понятно. Нужно будет этой весной на свободные земли своих взводных и ротных посадить, пусть за урожай у них голова болит.

— Боярами поставите?

— Ха-ха-ха! Бояре! Лейтенант Семецкий, хочешь боярином стать?

— Никак нет, товарищ подполковник.

— А что так? Будешь боярином, наденешь шубу с длинными рукавами, отрастишь живот, отпустишь бороду до колен и вообще.

— Арсений Николаевич, я полагаю, став боярином мне нужно будет служить как прежде, да еще в дополнение с крестьян долги выбивать. А оно мне надо?

Афанасьев усмехнулся.

— Соображаешь. Ладно, все равно собирайся. Второй месяц тут княжим, а все управление с чужих слов. Завтра с утра в полюдье поедем — своими глазами княжество посмотрим, себя покажем. Борислав, рассказывай — куда, в какие сроки, сколько с собой людей брать.

— Думаю, подвод десять нужно, остальное на месте у мужиков возьмем. Воинов — десяток, да возчиков, еды с собой на неделю, потом будем есть со сбора, что смерды дадут.

— То есть, уехать на месяц? А может на машинах? Шишига или тот же Ганомаг до любой окраины за день и туда, и обратно проскочит с грузом в пятеро, а на подводах действительно, неделю только в одну сторону тащиться.

Кортеж из пяти вездеходов — двух шишиг, двух ЗИЛ-131 и Ганомага с двумя отделениями бойцов ползли только по дорогам и весям от села к селу. Крупных сел под рукой Афанасьева оказалось свыше полусотни, не считая деревень, деревушек, выселок, хуторов, лесных отшельников-бортников и избушек промысловиков: Лозовошь, Кусково, Попутново, Свищево, Савинские и Васильевские горки, Ивановское, Леушино, Махотино, Каменки, Медное, Шошино, Троицкое. Если считать «чистую» дорогу — то, чтобы объехать все, понадобилось бы отмахать под тысячу километров, ибо до порубежья княжества в любую сторону от Торжка — километров по 70–100. Однако, уложились за две недели, с учетом, что чаще всего ночевать возвращались в Торжок. В каждой крупной деревне князь застревал на несколько часов, вникая в вопросы и жалобы, в крупных селах — и вовсе на целый день, оставаясь здесь же на ночь. Все хозяйственные дела вел тиун, Афанасьев постоянно прислушивался к разговорам Борислава со старостами и крестьянами, потихоньку вникая в хитрости здешнего управления. Крестьяне, коих в учебнике по истории называли бедными, забитыми и закабаленными, на деле были свободны — приходили в княжество, выбирали понравившуюся деревню, заключали со старостой договор земельной аренды. То есть, староста выделял свободный надел и обговаривал цену, а дальше все сам — засеял что хотел, по осени отдал оговоренный оброк — и можешь катиться куда угодно. Но помимо свободных были должники, закупные и обельные холопы. В холопы попасть очень просто — лошадь пала, заморозки или засуха урожай прибила, болезнь подкосила работника или еще какая неприятность — оброк не выплатил и все, попал смерд в кабалу. На следующий год нужно отдать текущий оброк и прошлогодние недоимки. Тем не менее, каждый родившийся, изначально считался свободным. То есть, будь его отец с матерью хоть десять раз в безнадежной кабале — но дети их могли спокойно уезжать на отхожий промысел, учиться ремеслу в любом городе, просто поселиться в другом поместье или вовсе на черных землях, то есть ничьих — в глухих лесах. Тиун, по ходу дела, пояснял Арсению Николаевичу варианты решений, которые следовало принять в том или ином случае. Получалось, много с крестьянина спросишь — уйдет, мало — сам пойдешь по миру. Крестьяне ж тоже не дураки, чтоб рвать жилы на чужого дядю. Потому все жалобы князь и тиун выслушивали внимательно, снисходили до бед и радостей. По ходу новоявленному князю приходилось постоянно решать — давать кому-то скидку по оброку или нет, добавить кусок пашни из пара или наоборот, запущенный участок вывести из аренды и оброка. Многие лес просят. Тиун советовал давать бесплатно: пусть строятся крестьяне, лишний амбар, лишний овин, или даже новая изба. Глядишь, и жалко бросать, коли мысль появится на новое место перебраться. Лишь одно условие — чтоб без спроса не рубили. Споры крестьянские Афанасьев старался решать по совести, чтобы обид не оставить. Несколько раз от себя добавил проигравшему, в утешение. Правда, тиун не одобрил, сказал, что лучше не деньги давать, а новые права, новые дела и под них — отсрочку по оброкам. Дескать, хочешь — ульи ставь, а оброк на мед можешь три года не возить. Вершу ставь и коптильню, и два года лишь на себя трудись, разживайся, богатей, радуйся. Время пройдет, пасека, коптильня, верша — все останется, будет приносить доход, вот и появится дополнительный оброк.

В пяти селах Афанасьева пригласили стать крестным отцом новорожденных. В первом случае Афанасьев подумал, подумал, да и согласился, в остальных соглашался сразу — почему бы мужиков не уважить?

Каждый староста норовил закатить пир для нового князя, и хотя изысками столы не блистали, и сам не брезговал и бойцам приказал не кривиться на скудость угощений. По совету тиуна, Афанасьев набрал всякой мелочи — пуговицы, иголки, нитки, атласные ленты, ими он одаривал справных многодетных крестьян, давно и прочно обосновавшихся в княжестве. Парням, что в возраст входили, предлагал свое хозяйство завести, под это дело подъемные обещал в виде коня, плуга, другой крестьянской утвари, и отсрочку по оброкам, пока юнец на ноги встанет. По словам Борислава, подъемные — это главные оковы для смерда. Пока не расплатится по долгу — уехать не может. А когда все отдаст, да еще оброк заплатит — уже и дом отстроен, и двор со скотиной, и пашня поднята, и жена, дети — куда уж тут ехать?

Попутно Афанасьев расспрашивал местных, кого из подростков не тянет к земле вовсе — их родителей начинал уговаривать отпустить к себе в учебу на промзону. Дескать, будет у них жизнь вольная, красивая, нетрудная — отработал восемь часов и гуляй гоголем в атласной рубахе. Жилье — бесплатное, сначала в интернат при школе, потом в общежитие. А женится — своя отдельная квартира в многоквартирном доме. Как только ремесло освоит, да мастером станет, вовсе серебро к нему рекой потечет. И каждый год во время отпуска будет навещать своих родителей, привозя из города много разных подарков. Некоторых уговорил, правда, смерды по своему истолковали разговоры и норовили взять с тиуна плату, вроде как сына или дочь в холопы продают.

Присматривался и к «крепким» хозяевам, делая заметки в своем блокноте. Вызывал на разговор, предложив подумать на тему создания крупной птицефермы или свинофермы. Обещал помочь со строительством, отводом земли под корма, закупкой бройлерных цыплят и элитных поросят.

— Если все получится, сам буду закупать мясо по хорошим ценам. — говорил он заинтересовавшимся крестьянам.

На второй неделе кавалькада объезжала села к востоку от Торжка. В этих местах Афанасьев увидел первых беженцев — булгар, бежавших на Русь. Хан Котян из батыева войска со своим туменом перешел Яик (река Урал) и обрушился на Волжскую Булгарию. История повторялась, значит через пару месяцев Батый будет штурмовать Рязань. Бориславу, похоже, не было дела до Батыя. Он обрадовался беженцам, сообщив Арсению Николаевичу, что по мнению купцов, булгары — лучшие на Земле сапожники, и если среди беженцев будут мастера, их нужно сразу перевозить в Торжок, ссужая дом, мастерскую и инструмент.

Не обошлось и без развлечений. Как-то под вечер колонна возвращалась в Торжок на ночлег. По дороге тиун сообщил, что немного в стороне стоит небольшое сельцо домов на двадцать. Афанасьев решил заскочить, чтоб завтра сюда не возвращаться. Но едва прибыли в сельцо, крестьяне начали жаловаться на стаю волков, обосновавшуюся неподалеку и терроризировавшую местных: задрали козу, загрызли собаку, хотели догнать крестьянина, перевозившего стожок сена. Смерда и его лошадь спасло лишь то, что дело было около сельца, его крик услышали другие мужики и кто с вилами, кто с палкой, выскочили на дорогу. Стая развернулась и рванула в лес.

Среди бойцов нашлись два охотника, тут же загоревшиеся принять участие в потехе. Да и в сельце один крестьян, промышлявший добычей шкурок, сообщил, что уже две недели наблюдает за волками, знает — где у них дневка и даже расставил капканчики, но, видимо, вожаком в стае был опытный волчара и потому волки благоразумно обходили ловушки. В одиночку же выйти на стаю он не рискнул.

Борислав Некуришинич сообщил, волки, тати и прочие беды — проблема князя, поскольку именно за защиту от напастей смерды и платят дань.

— Что ж, будем исполнять княжеский долг. — ответил Арсений Николаевич и остался ночевать в сельце, чтобы рано утром устроить облавную охоту.

По советам двух охотников-любителей провели ревизию веревок. С собой бечевы оказалось маловато, пришлось позаимствовать у крестьян, причем в ход пошли и канаты, и вожжи и даже нитки, зато красных, лиловых и оранжевых лент было много — их порезали, и оба отделения принялись изготавливать загонные флажки.

На следующий день, едва рассвело, местный промысловик повел оба отделения и всех мужиков, желающих принять участие в облавной охоте, к небольшой рощице, где по его словам находилась дневка стаи. С двумя бойцами он обошел рощицу, развешивая флажки. Как водится, веревок на полный оклад не хватило, но именно в том месте, где намечался разрыв — встали стрелки. Они затаились с подветренной стороны, потому, теоретически, стая не могла их учуять. Когда все было готово, двинулись загонщики. Крестьяне шли редкой цепью, стучали палками по деревьям, аукались, хотя красноармейцы и предупреждали, что слишком сильно шуметь не нужно. Зверь и так все услышит, и будет уходить в нужную сторону. Но если его напугать, начнет метаться и тогда в него сложнее попасть. Тем не менее, смерды сами боялись повстречать волков, вот и шумели.

Хотя Афанасьев лежал первым в цепи стрелков, ему не повезло. То ли ветер немного переменился, то ли маскировка не получилась, но звери именно номер командира обходили по большой дуге. Зато второе отделение, замыкавшее стрелковую цепь, отстрелялось успешно: пять зверей были убиты практически сразу, два замыкающих, услышав выстрелы, рванули обратно, попав под дружный огонь первого отделения. Подранков практически не было, ибо в каждой шкуре позже насчитали не менее трех-четырех дырок. И хотя местный промысловик, и даже бойцы-любители сетовали на горе охотников: дескать, кто ж так стреляет? Все шкуры испортили! Общее настроение красноармейцев, да и крестьян было приподнятое. Первые радовались успешной охоте, в которой многие участвовали впервые, вторые — благополучному избавлению от напасти.

Вернулись весьма утомленными — не столько дорогой, сколько постоянными беседами, праздниками с плохоньким пивом и подкисшим медом, уговорами, спорами, попытками придумать что-то новое, способное принести прибыль для общего удовольствия. Бойцам Афанасьев предоставил три дня отдыха, а сам рванул в Силур: собранным оброком следовало поделиться с Шибалиным, да и доложиться, опять же — новости узнать.

— Изрядно! — удивился Шибалин, глядя на кавалькаду машин.

— Сам не ожидал, думал — будет только то, что бояре привезли, а у князя, оказывается, помимо боярских и свои земли имеются. Причем, и это еще не все. Тут пока только зерно, мед, грибы, ягоды, яблоки, рыба. А как морозы ударят — крестьяне скот и птицу забивать начнут, чтоб сразу можно было замораживать. Тогда и мясной оброк появится.

И Афанасьев начал рассказывать о своем путешествии. Главное, что по его мнению мешает Руси развиваться — это лествичное право

— Что это за зверь такой? — удивился Шибалин.

— Это бомба под преемственность, смена правил игры во время самой игры. Согласно законам Руси, при гибели прямого наследника все имущество переходит от старшего брата к младшему, даже если у наследника был сын. То есть, вот живет крестьянин, боярин, князь, в конце концов. У него есть пара-тройка, а то и десяток сыновей и несколько внуков. Но если до смерти деда умирает старший сын, то его сын — внук владельца имущества, считавшийся прямым наследником, становится изгоем. То есть, полностью изгоняется из цепочки наследников. Все права переходят к следующему живому сыну и его потомкам. Таким образом возникают сложные и запутанные схемы — кто должен владеть наследством. Потому и дерутся между собой — старшие племянники с младшими дядьями: князья за княжества, а крестьяне за корову. Вот было бы потомственное право — все имущество к старшему сыну и его прямым потомкам, и половину войн и конфликтов можно было бы прекратить.

— Так, займись! — воскликнул Шибалин.

Но Афанасьев посетовал, что такую задачу в одночасье не решить, потому пока будет заниматься приземленными вопросами: задумал он поставить несколько крупных ферм, отдав их под управление крепким хозяевам.

— Кулакам, что ли? — усмехнулся Шибалин.

— Нет, не кулакам. Именно хозяевам. Деревенский кулак — это тот, кто живет с перекупки продукции, с ростовщичества: я тебе весной мешок зерна дам, а ты осенью мне три отдашь. Тебе везти урожай на рынок некогда, я у тебя его тут куплю. А что цену небольшую предлагаю, так попробуй сам отвезти и сторговаться. Вот кто такой кулак. Я же говорю про крепких хозяев, которые сами работают и детей к тому же приучают. Богатеют за счет своего труда и природной сметки.

— Арсений Николаевич, я же не против. Сам понимаю, если бедняка на такое дело поставить — ничего путного не получится. Уж коли он собственное хозяйство не сумел поднять, то общественное тем более развалит. Даже не из-за воровства, а по скудоумию. Так что — делай. Кого скажешь, там цыплят, поросят, телят на развод — закупим. Опять же крупное хозяйство не в пример производительней, чем куча мелких собственников, значит колхоз. Единоличники никогда не смогут поставлять продукты в товарных количествах. От этого никуда не деться. А во главе, разумеется, нужен справный мужик, тут я согласен.

— Да, Валерий Петрович. Про колхозы я тоже думал, еще когда коллективизацию у нас проводили. Там, в Советском Союзе. Плевались крестьяне, но деваться некуда. Простой пример про единоличников: даже если земля общая и ее нельзя купить-продать, а можно лишь взять в аренду семье, тогда трактор — им не поднять, да он на тех кусках будет избыточен. Хорошо, село покупает трактор вскладчину, один на всех. Но тогда за него будет драка: кому пахать в удобное время, кому в неудобное, а кто вообще может пролететь со вспашкой. А ежели сделать поле общим и урожай — то не понятен смысл в арендной плате. Получится как пай в колхозе — вроде бы он есть, а душу не греет и ни чем не лучше соседского. А если поврозь, получится, что тот трактор будут разыгрывать, как на аукционе — кто больше предложит, тот и возьмет его в нужное время. Или еще хлеще: кулак монополизирует трактор в своих руках, и опять наступаем на понятие «рантье», живущего за счет кого-то, кто работает на общем тракторе. То есть, как ни крути, а обобществлять нужно все. Лично я ничего другого придумать не смог.

— Кстати, о кулаках и бедняках. У меня, пока тебя не было, другой вопрос появился. Фролов настаивает на создании коммунистической и комсомольской организации со всеми делами и атрибутами.

— Валерий Петрович, давно пора. Я тоже этот вопрос поднять хотел, да все дела не давали.

— Ага, дела… Скажи прямо, по партийному — боялся, зная наше отношение к КПСС, развалившей Советский Союз! Честно говоря, я не знаю — чем будет заниматься парторг. Взносы собирать? Политинформацию читать?

— Валерий Петрович, ты меня извини, я не знаю, чем занимался парторг в вашем 1993 году, но у нас в руководстве любого предприятия все роли были четко расписаны. Я свою промзону строю по такому же принципу — директор через свой аппарат управляет снабжением, производством, сбытом и стратегией развития. Качество продукта контролирует ОТК и отдел сбыта. Технические процессы — служба главного инженера, издержки и прибыльность — планово-экономический отдел и бухгалтерия. Профсоюз — надзирает за техникой безопасности и культурным отдыхом рабочих. Эта схема работает независимо от того капитализм во дворе, феодализм или социализм. У меня пока одна ниша не заполнена, одно звено — парторганизация, которая следит за отношением человека к своему делу и за лояльностью к руководству.

— Хитро завернул, в таком ракурсе я проблему не рассматривал. Ладно, нужно будет подумать, с людьми пообщаться. Хотя ты то у себя в княжестве давно мог бы парторганизацию создать. Это у нас тут, типа, казарменное поселение с атрибутами военного коммунизма, а у тебя — полная демократия в рамках феодальных законов. Да и мы, в принципе, не против партийности вообще, мы против диктата одной партии, подмявшей под себя чуждые ей функции.

* * *

Афанасьев вернулся к себе, вызвал на доклад своих командиров и управленцев промзоны: как тут без него все крутилось полмесяца. Неприятностей не ожидал, если бы что случилось — сообщили бы по рации, да и возвращался на ночевку часто. Первым, естественно, появился Анатолий Шумаков, ранее младший лейтенант НКГБ, а ныне начальник Службы Безопасности княжества. Шумаков, сразу после назначения, озаботился созданием сети информаторов — как внутри княжества, так и вовне. Основной контингент для вербовки — купцы, ибо с ними работать проще всего, ходят — где хотят, постоянно с разными людьми общаются, первыми новости узнают, главное же — платить им можно не деньгами, а льготами на продукцию промзоны. Помимо купцов, на службу безопасности согласились работать десяток нищих из Слободки и пяток разбойничков из кремлевских подвалов, эти, разумеется, «служили» за живые деньги и небольшой шантаж. Дескать, начнут «пургу гнать» — опять поднимут прикрытые до поры дела, по которым светит им иворская шахта лет на пять-семь. А если сбежать задумают, то подписанный договор озвучат их подельникам, оставшимся на воле. И вот тогда за жизнь агентов никто не даст и ломанного гроша. Впрочем, в дальнейшем из нищих Шумаков намеревался создать профессиональных «топтунов», то бишь, нормальную службу наружного наблюдения. И не только для себя, начальник княжеского УГРО — Олег Худяков тоже вербовал «шпиков», отдавая предпочтение коробейникам. Обе структуры, в случае необходимости, помогали друг другу, передавая смежникам своих людей.

К концу октября именно купеческая сеть стала приносить первые результаты. Сразу несколько источников донесли, что Ярослав — великий князь Киевский собирает дружину, намереваясь отомстить за то, что Афанасьев изгнал его сына из Торжка. Правда, известие о скором нашествии хана Батыя раскололо князей, например, рязанский князь Юрий Игоревич наотрез отказался присоединиться к походу Ярослава, поскольку знал, что первый удар придется по его княжеству и уже отправил послов в Торжок, дабы заключить договор о взаимопомощи. В ноябре рязанцы должны прибыть к Афанасьеву. Отказался и Смоленский князь, поскольку Святослав был из клана Мстиславичей, а его брат Владимир Мстиславич Торопецкий заключил с Афанасьевым договор о дружбе. Да и среди клана ярославичей не все гладко: на слуху был недавний разгром литовского войска. Никто не хотел подставлять своих людей под непонятное оружие, убивающее за десять верст. К примеру, Александр Ярославович, будущий Невский, вообще пропал.

— Куда пропал? — поинтересовался Арсений Николаевич.

— Увы, никто не знает. Его отец Ярослав Всеволодович, в прошлом году прихватил Киев, а Невского оставил в Новгороде. По нашей истории его в следующем году новгородцы прогонят и он сядет на княжение во Владимире. Однако, тут его, похоже, изгнали чуть раньше. Когда мы с новгородцами договор заключали, ни о каком князе там и речи не было. Кто-то говорит, что он в Суздале, другие утверждают, что Александр с дружиной отбыл в Полоцк сватать дочку Брячислава Васильковича. Но мое мнение, сидит где-то в лесах под Псковом и пережидает до нашествия монгол. Ведь он самый хитромудрый из ярославичей. Сообразил, поди, что отец подпишет его на войну с нами. Отказать отцу он не может, а воевать не хочется, вот и пережидает, дескать — был не в курсе, никто приказ не передал.

— Ладно, кто нам реально может противостоять? — спросил Афанасьев.

Анатолий Шумаков разложил свои листки.

— Братья Ярослава, например, Юрий Всеволодович — князь Владимирский. Толпа Константиновичей в ассортименте: Всеволод Ярославский, Василько Ростовский, Владимир Углицкий, Михаил Черниговский тоже в доле. Два Всеволодовича — Ярослав и Святослав, князь Переяславль-Залесский. К литвинам послы отправились, но результат пока не известен. Я полагаю, пойдут. Им же обидно, что этим летом мы их раздолбали.

— Кто у литовцев главный?

— Никого. Там несколько условных княжеств, которые объединятся после нашествия татар и вроде бы, по нашей истории, Михаил Черниговский их под свою руку возьмет. Во всяком случае в одной из летописей упоминался его титул — как Великий князь Литовский. А пока — никого нет.

— С кем же тогда Ярослав договариваться будет?

— Я так понял, со всеми, кто пожелает поучаствовать.

Афанасьев заглянул в разложенные листочки.

— Анатолий, как ты со всем этим разбираешься?

— Сам удивляюсь, Арсений Николаевич. Тут с этими князьями сам черт ногу сломит. Повадились одно и то же имя давать детям и внукам, как будто других имен нету. Под одним именем отчеством могут скрываться три разных человека и наоборот. Тот же князь киевский — Ярослав это родовое имя, его в святцах нет, потому крестили под именем Феодор, а в просторечье может именоваться Афанасий. Вот сижу и гадаю, про кого именно в том или ином донесении говорится.

— Понятно… — задумался Афанасьев. — Князья затевают против нас войну, а когда, где и какими силами — не известно…

— Так точно. Похоже, они еще и сами не определились.

— Анатолий, будет хуже, если они определятся, а мы и знать не будем. Ты в Киеве и Владимире своих людей пока не имеешь?

— Нет, что вы. За полтора месяца? Хорошо хоть купцы общую информацию принесли. А сейчас из-за осеней распутицы и ледостава всякое движение и вовсе остановится. Арсений Николаевич, может быть Вы поговорите с Шибалиным? Тут до Киева меньше тысячи верст, Владимир еще ближе, может смогут портал прокинуть и узнать что-нибудь?

— Порталом было бы хорошо, сам думал на эту тему. Однако, пока кто-то из Силура будет за Киевом наблюдать, для нас окно закроется. А когда и где нужная информация прозвучит — тоже неизвестно. Выходит, канал нужно круглосуточно держать, а мы будем отрезаны. Впрочем, поговорю. Авось, в их времени научились решать подобные казусы.

— Тогда у меня все. Разрешите быть свободным?

— Иди. И следующего зови.

Промзона вошла в нормальный ритм. После наладки оборудования стекольного завода брак уменьшился, выпуск продукции увеличился. И если листовое стекло не залеживалось — сказывался огромный спрос на строительстве рабочего поселка, то по посуде началось некоторое затоваривание. Впрочем, администрация завода была к этому готова и связывала с неразвитостью системы путей сообщения. На реках вот-вот образуется лед, дороги вообще не проезжие, потому поток купцов прекратился.

— Как бы не до весны, — посетовал Афанасьев главному инженеру. — Пока лед не вскроется. Если и будут зимой санные маршруты, то только с небольшими партиями товара. Может тормознуть производство посуды и освоить что-нибудь иное? Скажем, линзы для биноклей и подзорных труб?

Главный инженер обещал подумать, хотя и сообщил, что с оптикой будут сложности — мелкие пузырьки пока победить не удается. Дескать, для посуды и бутылок они не критичны, а в линзах брак будет достигать больших величин. Вот если бы было чем те же бутылки наполнять… Скажем, спиртзаводик и цех с разливкой вино-водочных изделий, тогда не пришлось бы конвейер останавливать.

На спиртзавод Афанасьев не согласился. Зачем народ спаивать? А на счет строительства солодовни и пивзавода — дело хорошее. Опять же — молочные фермы планируются.

Лесопилка, наоборот, продолжала расширяться. Все потому, что главный заказчик — строители, а им было нужно все, от бруса до реек. Мебельная фабрика не отставала. Как только возник затык со сбытом мебели, все из-за той же проблемы вывоза, Хайнц Хаген и Ганс Реслер тут же переориентировались на выпуск дверей, оконных рам, ставней, фигурных винтовых лестниц, и прочих внешних и внутренних украшений для строящихся домов.

При промзоне развернулись часовая мастерская, выпускавшая пока простенькие настенные часы с кукушкой, но рассчитывающие в перспективе освоить сначала карманные, а затем и наручные часы. Швейная фабрика выдавала на гора белье, куртки, телогрейки, рабочие комбинезоны и рубахи — полный комплект для рабочих промзоны. Солдатская форма пока не требовалась, в силуре этим добром все склады были забиты под завязку, а гражданская одежда, поставленная на поток из однотонной ткани и одного покроя, как выяснилось, особым спросом не пользовалась. Местные, из тех что победнее, предпочитали шить одежду самостоятельно. Зачем платить, когда жена есть? А те, что побогаче — предпочитали разноцветную одежду, сшитую по индивидуальным меркам. Впрочем, при швейной фабрике работали ателье женской и мужской одежды и они без заказов не простаивали.

В ангарах аэродрома умельцы из лепельских деталей собрали два Юнкерса, Филатов и Ерисов успели их «облетать», оба остались довольны. Тем не менее, переводить сюда АН-2 Филатов не торопился:

— Зачем тут гидрик? Река вот-вот замерзнет, пусть уж он в Силуре до весны побудет.

На освободившихся местах авиатехники так же неспешно принялись собирать еще два самолета.

 

Неизвестно где, 30 октября силурийского периода палеозойской эры

Вечером Афанасьев проскочил в Силур и обрисовал Шибалину политический расклад на Руси. Высказал опасения про невозможность проникнуть в сокровенные тайны княжеского заговора.

— Тоже мне, бином Ньютона. — воскликнул Валерий Петрович. — Если портал дотянется, то нет проблем — вешаем «жучки» в разных местах и раз в сутки сливаем информацию. Могу даже людей выделить на прослушку и анализ. У меня полно выздоравливающих, которым физические нагрузки пока противопоказаны, а к канцелярской работе способностей не хватает, вот и маются от безделья.

Через три дня Шибалин с Афанасьевым узнали пренеприятнейшую новость: помимо литовцев Ярослав заслал гонцов в ставку Батыя, самолично пригласив врагов на русскую землю.

— Каков идиот? — воскликнул Шибалин. — Вроде бы взрослый человек, а рассуждает как ребенок! Неужели битва на Калке ничему не научила? Ведь это типичная тактика монголов — стравить противников между собой, а потом по одиночке разбить остатки! Неужели он всерьез полагает, что Батый, победив нас, будет честно соблюдать все условия договора и оставит Киев в покое?

— А разве Батый может нас победить? — удивился Афанасьев.

— Нет, конечно, но ни Батый, ни Ярослав об этом еще не знают. Просто я пытаюсь понять логику киевского князя! И прихожу к неутешительному выводу, что с умом у него не все в порядке.

— Валерий Петрович, а может нам высадить взвод или два через портал прямо в Киевский терем и захватить Ярослава?

— Арсений, и ты туда же? Что это даст? Ну, взяли мы верхушку, а с дружиной что делать? С людьми? Кто признает потом нашу власть над тем же Киевом или Владимиром? Торжок-то тоже могли по-тихому прихватить, но если б такой десант сразу в кремль высадили — сейчас политический расклад был бы совсем иным. Одно дело — подчинится, пусть непонятной, но военной силе — это тут в порядке вещей и только приветствуется, совсем другое — явно колдовской путь захвата власти. Церковь и так на нас косо смотрит, но молчит, ибо смогли убедить, что ничего колдовского в наших ружьях нет, даже некоторые местные стрелять научились. Или те же авто, как от них по началу шарахались, а сейчас некоторые даже мелкий ремонт делать умеют. Разглядели, что это голая железка, и нет в ней ничего такого запредельного. Портал — совсем иное дело. Даже мы сами не знаем — что это? А как на него средневековый житель отреагирует? Да они точно на дыбы встанут. Сначала от нас сбегут, потом объединятся и навалятся гуртом. Ты готов со всей Русью воевать? Или боишься, что не сможем без портала от монгол отбиться? Ну, потратим вместо пяти минут — пять часов, зато лояльность подданных обеспечена. Короче, я против, чтоб светить портал. Тем более, большой нужды в этом не вижу.

— Не знаю, Валерий Петрович, может ты и прав, но… Я еще в сентябре Саню как-то прижал, спросил, почему Союз развалился. Интересно же. Мы столько мучений прошли, войны эти, а потомки взяли и все наши победы псу под хвост… Знаешь, что он мне ответил?

— Нет, я с ним на эту тему не беседовал.

— СССР проиграл в силу собственного благородства, идеалистических взглядов и человеколюбия. Не способны были коммунисты на подлости, сходящие с рук благородным буржуинам. Скажем, мог СССР завалить Штаты колумбийской наркотой по бросовым ценам, это было бы даже дешевле, чем покупать у кубинцев сахар. Столкнуть чернокожих и белых, профинансировав и вооружив экстремистов с обеих сторон. Превратить Алабаму, Джорджию и Теннеси в Венгрию образца 1956-года. Превратить границу с Мексикой в подобие Туркестана 30-х или Западной Украины конца 40-х, нацелить ультралевых, имевшихся в избытке в 60–70-х по всему миру, на территорию США. Все мог, но не сделал, пачкаться не хотел. А противника такие мелочи никогда не останавливали, вот потому и тлели в СССР горячие точки, которые разгорелись, едва СССР покачнулся. Похоже, мы сейчас в аналогичной ситуации.

— Хм… Не думал, что Саня такой философ.

— Валерий Петрович, ты не увиливай, прямо скажи, будем давить князей-отщепенцев, перекинувшихся на сторону врага?

— Хочешь сказать, не уподобляемся ли мы тому руководству, что СССР профукал? Так скажу, Арсений Николаевич, будем давить, но методы все же стоит выбирать аккуратнее. С этими людьми нам потом жить и будущее строить. Зачем разрушать доверие, если можно обойтись без этого? Так что портал — это наш последний аргумент, на самый крайний случай, когда другие будут исчерпаны. Посему, готовься к обычным боевым действиям. Впрочем, полагаю, для стоящих задач и без портала имеющаяся мощь избыточна.

Из 1941 года в Силур пригнали два состава с давно обещанными Фроловым людьми — женами и детьми красноармейцев, попавших в древние времена не по своей воле. Афанасьев по такому случаю отпустил часть бойцов из дежурившей в Торжке роты. Воссоединение семей проходило при всеобщем ликовании, слезах, обниманиях. И только немцы-вольняшки завистливо ходили вокруг, не принимая участия на всеобщем празднике.

Еще Шибалин получил долгожданное оборудование для чеканки монет, с уже выгравированными маточниками для изготовления штемпелей, и сами штемпеля под пущенные в Торжке в оборот монеты,

Взглянув на оборудование, Саня сказал:

— Тю! И из-за этого добра столько разговоров было? Я уж решил, действительно будет что-то экстраординарное! Монеты! Монетный двор!.. Спецоборудование! А тут… В нашем времени можно купить более производительные автоматизированные станки, на них любая шарашкина контора значки и памятные медали клепает.

— Так может, и типография для выпуска бумажных денег продается? — спросил Шибалин.

— Наверняка! Ведь бланки для векселей, акций и прочих ценных бумаг не на Гознаке печатают. Пусть там не такие крутые степени защиты, но для нас годится.

Монетный двор решили развернуть в Силуре. Тут будет надежнее и безопаснее.

А из 1993 года — тоже пришли два состава с людьми, но только вагоны были не теплушки, а купейные, и потому доставили вдвое меньше народу. Эти пассажиры желали эмигрировать из Российской Федерации, однако, воевать в 41 — не стремились. Им навстречу уехало почти три сотни выздоравливающих, которых Фролов навербовал для оперативной работы в 1993 году для своих приятелей-пенсионеров.

Октябрьское противостояние Президента и Белого дома прошло. Бывшие КГБ-шники еще раньше прикинули все «за» и «против», решили пока не вмешиваться и не менять события, потому и с отправкой бойцов не торопили. Поначалу новоприбывших планировалось разместить на той же базе 93 года, начать нормальное обучение, чтобы люди могли освоить реалии конца 20 века. Попутно ими же планировалось усилить охрану объекта, ибо интерес посторонних спецслужб из режима «ненавязчивый» перешел в стадию «наглый».

 

Черное море, 6 ноября 1941 г.

Круизный теплоход «Армения», переделанный под плавучий госпиталь, стоял на внутреннем рейде Севастопольской бухты и спешно принимал на борт многочисленных раненых и эвакуированных. Обстановка была крайне нервозной. В любую минуту мог начаться налет вражеской авиации. Боевые корабли, включая крейсер «Молотов», на котором была единственная на флоте корабельная радиолокационная станция «Редут-К», по приказу командующего ЧМ флота вице-адмирала Ф. С. Октябрьского вышли в море.

Кроме «Армении» в Карантинной бухте шла посадка на еще один бывший «рысак» — теплоход «Белосток», а у причала Морзавода грузили оборудование и людей на транспорт «Крым». Погрузка шла непрерывно днем и ночью.

Будучи на борту лайнера и принимая доклады от помощников, командир «Армении» капитан 3 ранга Владимир Яковлевич Плаушевский с тревогой посматривал на небо. Ему был отдан приказ выйти из Севастополя 6 ноября в 19 часов и следовать в Туапсе. Для сопровождения выделен только небольшой морской охотник с бортовым номером «041» под командованием старшего лейтенанта П. А. Кулашова.

Еще вчера 5 ноября, начальник отделения Главной базы получил приказ: госпитали и лазареты свернуть. На «Армению» было погружено около 300 раненых, медицинский и хозяйственный персонал Севастопольского военно-морского госпиталя (крупнейшего на флоте), с его главврачом — военврачом 1 ранга С. М. Каганом. Здесь же оказались начальники отделений с медперсоналом, рентгенотехники 2-го военно-морского и Николаевского госпиталей, санитарный склад № 280, санитарно-эпидемиологическая лаборатория, 5-й медико-санитарный отряд, госпиталь от Ялтинского санатория. Были приняты на теплоход часть медперсонала Приморской и 51-й армий, а также эвакуированные жители Севастополя. Главврач плавучего госпиталя Петр Андреевич Дмитриевский в звании военврача 2 ранга, со своим персоналом из 9 врачей, 29 медсестер и 75 санитаров носились по кораблю, распределяя раненых.

Капитан Плаушевский знал, что при отсутствии охранения только темная ночь может обеспечить скрытность плавания и не даст возможности бомбардировщикам люфтваффе атаковать «Армению». Каково же было его удивление и досада, когда ему передали приказ Военного совета флота выйти из Севастополя не в вечерних сумерках, а на два часа раньше, то есть в 17 часов — в светлое время!

В тот день по неудовлетворительно работающей телефонной связи из Ялты сообщили контр-адмиралу Н. М. Кулакову, что в городе собралась большая группа руководящих работников, которых не на чем эвакуировать. Контр-адмирал, за неимением альтернатив, выбрал «Армению». Капитану пришлось выполнить приказ и даже удалось проскочить в Ялту для погрузки «партактива», работников НКВД и еще одиннадцати госпиталей с ранеными.

По дороге последовал новый приказ — сделать заход в Балаклаву и там забрать работников НКВД со спецгрузом, раненых и медперсонал, ибо немцы продолжают наступать. Капитан, чтобы сэкономить драгоценное ночное время, принял решение не заходить в Балаклавскую бухту. Людей грузили с рыбацких баркасов и катеров, заранее подогнанных по курсу плавучего госпиталя. И тем не менее, несмотря на все ухищрения, «Армения» прибыла в Ялту только в 2 часа ночи — спустя 9 часов после выхода из Севастополя.

Море штормило, в небе рваная низкая облачность, периодически идет дождь. Полная луна изредка проглядывала в разрывах черных, быстро несущихся туч. «Армения», ошвартовавшись, приступила к погрузке людей, которых на причале собралось великое множество.

В самой Ялте неразбериха. Милиция отсутствует. По трубам в море выпустили массандровские вина. Кто-то грабит магазины и склады. Все улицы и переулки, выходящие на набережную, перегорожены брустверами, сложенными из мешков с галькой и песком, что совсем не сочетается с вечнозелеными пальмами.

Пристань и мол заполнены людьми до отказа. Посадка на теплоход шла медленно — с двух часов и до семи утра. Давка неимоверная. Поперек мола стояли бойцы НКВД с винтовками и пропускали только женщин с детьми. Иногда через оцепление прорывались мужчины. В городе начал гореть склад горючего, и громадные черные клубы дыма ветром несло на город и порт. Наступал рассвет.

А на борту «Армении» уже трудился медперсонал многочисленных госпиталей. Операции и бесконечные перевязки в ресторанах 1 и 2 класса, превращенных в операционные и перевязочные. В курительном салоне размещалась аптека, в каютах и коридорах установлены дополнительные подвесные койки. Раненые были всюду. Особенно много тяжелых. На всех палубах были слышны громкие стоны: людей мучила жажда. Женщины из эвакуированных гражданских, старались помогать медперсоналу и тоже ухаживали за ранеными.

 

Черное море, 7 ноября 1941 г.

Четвертый приказ командующего ЧМ флотом Ф. С. Октябрьского, предписывающий теплоходу «Армения» покинуть Ялту не ранее 19 часов, до Владимира Плаушевского странным образом не добрался и капитан 3 ранга 7 ноября в 10 часов утра отправился в плавание на Туапсе без охранения.

Едва судно стало на курс, у мыса Сарыч над ним пролетел немецкий разведчик, а в 11 часов над водой, на бреющем полете, едва не касаясь гребней высоких штормовых волн показались два немецких торпедоносца «Не-111». Один из них начал делать разворот для торпедной атаки, а второй пошел в сторону Ялты. Первый Хенкель сбросил две торпеды калибром 450 мм, но промазал и 340 килограмм взрывчатки рвануло в прибрежных камнях мыса Айя.

Второй не спеша лег на боевой курс. А что? Санитарное судно без зениток, а морской охотник с пулеметами находился далеко в стороне, да и болтало на штормовой волне мелкую посудину так, что стрелять было в принципе невозможно. Прицелился, и тоже пустил обе торпеды. Они шли на совсем малой глубине, из-за высокой штормовой волны то и дело вылетали из воды и неумолимо приближались к судну.

Позже командир морского охотника старший лейтенант П. А. Кулашов рассказывал, что такой взрыв он видел впервые: звука практически не было, впрочем, это можно было бы списать на контузию, зато взрывная волна, напоминающая порыв урагана — оказалась такой силы, что встопорщилось море, а крен катера достиг 45 градусов. Госпитальное судно окутали волны, высотой по верхнюю палубу, миллиарды брызг образовали темное густое облако, затмевающее даже мачты. Немецкий бомбардировщик, начавший было набирать высоту, отбросило назад, перевернуло, и он стоймя, хвостом вниз, свалился в бушующие волны. Целых четыре минуты старший лейтенант наблюдал, как лайнер уходил в облако беснующейся воды. И все это время от судна дул ураганный ветер и накатывались совсем не черноморские, а скорее океанские волны. Когда стихия немного утихла, продолжающийся шторм показался — детской игрушкой. Уцелевший первый бомбардировщик давно лег на обратный курс, превратившись в точку. Капитан морского охотника трижды прошелся над местом гибели «Армении», но так и не увидел ни самого лайнера, ни каких-либо следов его присутствия. Не было ни спасшихся, ни обломков, ни даже щепок, спасательных кругов и просто мусора, обычно всплывающего на месте гибели кораблей.

 

Неизвестно где, 7 ноября силурийского периода палеозойской эры

С утра сильно штормило, небо заволокло темными грозовыми тучами, на горизонте сверкали молнии, доносились приглушенные раскаты грома, порывы ветра так и норовили сорвать складские палатки, с крыши казармы улетел кусок рубероида, а второй хлопал на ветру, так и норовя отправится вслед своему собрату. Порвались две веревки на столбах у прачечной с развешанным стиранным бельем. Бойцы хозвзвода и санитарки сочли за лучшее собрать все постиранное и досушить потом, после шторма. В море уносило песок, какие-то бумажки, листву с лесопосадок. Куры и утки забились в курятнике, подросшие котята со щенками норовили нырнуть в дома, в казармы и даже в лазарет, оттуда их неоднократно выкидывали, ибо по санитарным соображениям нельзя животных допускать к раненым. У портала пыхтели два состава, которые минут десять тому назад вырулили из 1993 года и быстро проскочили пару километров до точки назначения. Саня колдовал у окна, пытаясь его открыть. В принципе, окно открывалось, но устойчиво держалось лишь две-три минуты, потом схлопывалось и открывалось вновь. Саня уже испортил десяток стальных направляющих, которыми сопрягались рельсы в обоих реальностях. Ему пытались помочь двое железнодорожников с другой стороны — они фиксировали накладки болтами к своим рельсам. За ними наблюдал Фролов и четверо красноармейцев с винтовками. Но охрана не вмешивалась в процесс, Фролов хотя и ругался в полголоса, видя неустойчивое состояние портала, но сам не рисковал перейти в Силур. Машинист первого поезда, стоявшего в трех метрах от портала в Силуре, недовольно крутил головой.

— Ты можешь хотя бы на полчаса зафиксировать окно? — крикнул он Сане.

— Пробую, пока не получается. — ответил тот. — Может гроза мешает?

— Может. А мне то что делать? — спросил машинист. — Обрежешь поезд посреди вагона и чего?

— Давай подождем.

— Придется.

В этот момент первые крупные капли застучали по земле. Машинист спрятался в кабину паровоза, а Саня кинулся под навес.

Внезапно в ворота ударила молния, раздался оглушительный гром. Деревянные ворота вспыхнули, но тут произошло нечто невероятное: портал, внезапно увеличившись втрое или впятеро, на мгновение открылся. Из окна хлынул поток соленой морской воды, которая снесла ворота, затушив пламя, повалила навес, ударила в морду паровоза и растеклась по земле.

Машинист выскочил из кабины и бросился к навесу.

— Саня, ты живой?

— Вроде живой, только весь мокрый. — ответил тот, вылезая из под обломков. — Доской в бок приложило основательно, а в остальном, вроде бы все цело. Что это было? И где ворота?

— Молния ударила, сам видел. — ответил машинист. — И потом вода пошла, высотой метров пять-шесть. Такой удар, аж поезд сдвинулся.

— А вода горькая, морская. — сказал Саня, подставляя лицо под ливень, чтобы смыть соленую влагу с губ. — Смотри, рыбина. А вон еще одна. И еще… Куда ж портал то отрылся, если последнюю неделю дальше Тверской области он не дотягивался?

— Ты у меня спрашиваешь? — удивился машинист, подобрав бьющуюся на песке рыбину. — Это вроде бы ты главный по воротам. Но судя по рыбинам — в Черном море, ибо это настоящая кефаль.

— Это что же, молния открыла портал в глубинах Черного моря? Это ж две тысячи километров, мы с самого начала не могли до туда добить…

— Не в глубинах. — ответил машинист. — Там еще три чайки прошмыгнуло. Я видел, как они кувыркались в воздухе. Да вон они, уже над нашим морем летают.

— От дела! Ну-ка, попробую сейчас открыть портал.

Саня сосредоточился и… Ничего не произошло. Он прошелся вокруг пеньков, оставшихся от снесенных ворот, поводил руками.

— Все, аут. Даже следов портала не видно. Раньше я зеркало окна видел и в закрытом состоянии, а сейчас его нет. Пусто.

— Что нам делать?

— Откуда я знаю? Пойду Шибалину доложусь. Заодно одежду поменяю. Эту — хоть выжимай. А что у тебя в вагонах?

— Без понятия. Наше дело телячье, что прицепят, то и тащим. Это нужно у Григория Ивановича спрашивать, приятеля Фролова. Он распоряжался, когда мне состав цепляли. Половина пассажирских вагонов, половина товарных. Если там люди, то через полчаса они наружу полезут. Интересно, а остальные окна уцелели?

— Кстати! Это нужно проверить немедленно! — воскликнул Саня и побежал по лужам к штабу.

Шибалин вместе с Саней и другими офицерами штаба прикатили к погибшему порталу очень быстро — ливень еще не успел стихнуть. Выскочили из машины, потоптались у обломков, попробовали на вкус воду из лужи, подобрали три рыбины, опять запрыгнули в машину и рванули к окну в 1993 год. Там их встретил Димон, прячущийся от дождя под навесом. По просьбе Шибалина открыл и закрыл портал, потом повторил — тут все работало, как прежде.

— Дмитрий, срочно разыщи фроловских приятелей и объясни ситуацию.

— Одного на базе видел пятнадцать минут тому назад, когда составы принимал.

— Вот-вот, он не мог далеко уйти. А мы другие порталы проверим.

Компания немного успокоилась и покатилась к следующим воротам. Там тоже все было в порядке — удар молнии по порталу 1941 года на остальных никак не отразился.

Саня даже успел заскочить в свою квартиру. К сожалению, никого там не застал, но Шибалин написал короткую записку: дату и время, дескать, сообразят, что случилось что-то экстраординарное и требуется встреча в указанное время. Записку воткнул между клавиш клавиатуры. От кого — тоже понятно. Кроме попаданцев, никто не сможет проникнуть в запертую квартиру, все двери и окна которой обложены невидимыми сторожками.

Лэндровер вернулся к двум составам, которые не успели проскочить в 1941 год. Как раз в этот момент в окнах купейных вагонов показались физиономии пассажиров, с интересом рассматривающие окрестности. Открылась дверь, наружу выскочил чернявый мужчина среднего роста в стареньком, но приличном костюме, скроенном по моде семидесятых годов. На площадке нарисовалось еще несколько человек, но выходить наружу они не решались.

Автомобиль подкатился поближе, офицеры не спеша вылезли из машины.

— Подполковник Шибалин, комендант силурийской базы. С кем имею честь?

— Евгений Николаевич Муравьев, главный инженер и начальник двух составов. Мы направляемся в Магнитогорск со спецгрузом. Можно уточнить, какова продолжительность остановки на этом полустанке? У большинства произошло какое-то странное головокружение, некоторые потеряли сознание. Хотелось бы выйти и немного подышать свежим воздухом.

— Некоторые? — Валерий Петрович усмехнулся. — Рад за тех, кто сознания не потерял! Пусть выходят. По крайней мере, в ближайшие пару часов поезд совершенно точно никуда не пойдет.

— Что-нибудь случилось? Сломался тепловоз? — Муравьев глянул в голову поезда и заметил обломки ворот, а также отсутствие рельс. — А почему нас загнали в тупик?

— Это не тупик. Все намного хуже, удар молнии спалил портал, через который вы должны были проехать в 1941 год. Успокойтесь и не делайте страшные глаза. Вам говорили, что это государственная тайна и все такое. Действительно тайна, но только не от нас, ибо мы — транзитный узел в силурийском периоде. Как я говорил, портал только что погиб. Путь в 41 год — закрыт. Можете сходить, посмотреть обломки.

— А что же нам делать? Нас предупреждали, что обратно в 1993 год вернуться нельзя.

— Совершенно верно. Мы, конечно, попытаемся восстановить портал, но особых надежд не питайте. Это был природный феномен и…

— Что же делать?

— Кроме 41 и 93 есть и другие порталы. — вставил Саня. — В 1237 год и даже в 21 век!

— Да-а? А нам никто про другие варианты не говорил.

— Естественно. — усмехнулся Саня. — Все для фронта, все для победы!

Шибалин зыркнул на Саню, мол, помолчи.

— Что в составах? — подполковник вновь повернулся к инженеру.

— Э…

— Говорите, не стесняйтесь. Не боитесь нарушить военную тайну. — сказал Шибалин протягивая документы. — Вот мои полномочия. А все тайны остались там, в 93 году.

— Вы знаете… А это подпись товарища Сталина? — инженер замялся — Я, конечно, верю. Но… Мне бы поговорить с товарищем Фроловым.

— Увы, майор НКГБ товарищ Фролов Николай Петрович остался там, в 1941 году. В настоящий момент связь с ним потеряна. Но, если не верите, могу через некоторое время свести вас с вашим работодателем, Григорий Иванович, кажется?

— Нет, с нами говорил другой человек, но Григория Ивановича я знаю.

Шибалин включил рацию:

— Дима, как у тебя?

— Все нормально, пообщался, через два часа все трое соберутся у портала чтобы обсудить ситуацию. — раздалось из рации по громкой связи.

— Понял тебя, до связи. — и вновь обратился к инженеру. — Ну вот, слышали? Все проблемы решены. Через два часа встретитесь со своими работодателями. Они могут подтвердить наши полномочия?

— Разумеется. Вы извините, что я так…

— Ничего, все понятно. Пара часов погоды не сделают. А мне сейчас нужно будет подумать — где вас разместить. Сколько всего народу в поезде?

— А! Была не была! — Муравьев махнул рукой. — В составах патронная фабрика. Станки, прессы, конвейер. Во втором криогенное, вакуумное и химическое оборудование, агрегаты и реакторы. Немного сырья — на первое время. Инженеры, технологи, химики — всего шестьдесят три человека.

— Ну, это ерунда. Разместим. — усмехнулся Шибалин. — А не маловато для фабрики.

— Во-первых, производство во многом автоматизировано, во-вторых, тут только ИТР. Нам обещали предоставить рабочих уже на месте.

— А зачем криогенное? — ни с того, ни с сего удивился Саня. — Это, типа холодильников, мороженое делать?

— Да, типа. — усмехнулся инженер.

Из состава выскочил второй мужчина, русоволосый, плотного телосложения.

— Знакомьтесь, мой главный технолог — Александр Орехов.

Технолог из тамбура слышал весь разговор и потому возмутился.

— На нашем оборудовании делать мороженое невозможно. Слишком низкие температуры — до минус 270 градусов по Цельсию. Мы воздух сжижаем, а не мороженое.

— Хм… Патронная фабрика — это очень актуально, ибо до сих пор патроны были только трофейные, а, действительно, куда криогенное оборудование приспособить? — размышлял Шибалин.

— Как куда? — удивился Орехов. — Патроны то чем снаряжать будете?

— В смысле?

— Порох, говорю, из чего делать?

— А разве порох делают на криогенной технике?

— Не совсем сам порох, но сырье для нитроцеллюлозы — азот, кислород и хлопок или лен. А еще лучше — пеньку. Хлопок, конопля и лен — растут, а азот с кислородом — из воздуха. Его сжижают, а потом дистиллируют на фракции.

— А сера откуда? — спросил Саня.

— Какая сера? — удивился Орехов.

— Ну как же, три части селитры, часть серы и часть угля.

— Не, это дымный порох. Его сейчас, кроме охотников, никто не использует.

— О, блин! Век живи, век учись. — воскликнул Саня. — А эта, как ее… Гремучая ртуть для капсюля?

— И ртуть тоже не используется. — усмехнулся технолог. — Со времен второй мировой все страны снаряжают капсюли азидом свинца, ибо он намного дешевле и безопаснее.

— А патроны под какой калибр? — прервал Шибалин Саню, который хотел задать очередной глупый вопрос.

— В данный момент имеющаяся оснастка позволяет выпускать пистолетные, автоматные и винтовочные патроны, но в принципе — можно перенастроить на любой калибр, хотя для крупнокалиберного патрона на пулеметы потребуется некоторое дополнительное оборудование.

Главный инженер постоянно оглядывался на поезд, потом не выдержал и вмешался в разговор.

— Товарищи, вынужден вас покинуть. Мне нужно объяснить сотрудникам ситуацию, ибо мы ехали в СССР. А тут все так сложно…

— Скажите им, разместим тут, в Силуре без проблем. Вот только с жильем пусть потерпят пару недель. Либо в средневековье в Торжокском княжестве. Там условия не хуже. Местный князь — майор, точнее уже подполковник Красной Армии из 1941 года.

— А вы сами? — спросил инженер.

— А мы — тоже из 93 года. — Шибалин показал на Саню, — Вот только он из 21 века, да еще один оператор порталов. Хотя у нас тут подавляющее большинство населения — бойцы с передовой Великой Отечественной.

Главный инженер запрыгнул обратно в вагон, Шибалин пошел вместе с ним — разъяснять ситуацию. У вагона остались только Саня и технолог Александр Орехов. Андрей Волков с Геннадием Серпилиным и Серегой Кларкуновым решили еще раз осмотреть место катастрофы и попробовать открыть портал. А вдруг получится?

Саня хотел было пойти вместе с офицерами, да стало как-то неудобно оставлять новичка.

— А Вас Александр зовут?

— Да, — ответил Орехов.

— Тезка, значит. А что Вы говорили по поводу конопли для пороха? Неужели действительно годится?

— Конечно. Пенька — это ж чистая клетчатка, не хуже льна или ваты.

— Так, вроде бы — наркотик. Хотя тут, я обратил внимание — в средневековом Торжке ее много сажают, активно продают иноземным купцам, но никто не курит.

— А вы знаете, с коноплей связана давняя история гнобления Советского Союза. Если интересно, могу рассказать. Мне по работе пришлось разбираться, вот разный материал и накопал.

— Конечно, интересно! Полагаю, наше начальство в вагоне надолго зависло.

— Коноплю издревле выращивали на Руси, ибо ее волокно не гниет, не портится. Из пеньки получают лучшие канаты. Еще со времен Петра Первого Россия занимала лидирующее место по производство веревок, бечевок и канатов. А еще из пеньки можно вырабатывать бумагу, в разы лучше и дешевле, чем древесную. Но самое главное — конопляную бумагу практически не требуется отбеливать. В отличие от древесной. Но это все предыстория. В 19 веке в США появилась компания Дюпонт. Основали ее французы: финансист Жак Hекер и маркиз де Лафайет, старший брат которого — Великий казначей масонской ложи Делавэр. Начали они выпускать порох, потом краски и прочую химию. В первой половине 20-го века Дюпонт производил кучу всего, в том числе нейлон — синтетические ткани и канаты из него, а кроме того, отбеливатель для производства бумаги. Конопля являлась мощным и дешевым конкурентов для того и другого: бумага из конопли не требовала отбеливателя, пеньковые канаты были много дешевле нейлоновых. Вот тогда впервые и прозвучал тезис и том, что конопля — наркотик, выращивание которого нужно запретить по всему свету. Но самое забавное, что наркотическим действием обладает только один вид — конопля индийская, остальные виды практически безвредны. Но война шла по всем направлениям. В 1930 году выращивание конопли было уголовно наказуемым в США, а после войны — и по всему остальному миру.

СССР, под давлением мировой общественности, тоже был вынужден свернуть плантации конопли и из экспортера пеньковых канатов превратился в импортера нейлоново-хлопчатобумажных. В нашем производстве пеньку заменили льном, а позднее — хлопком. Из-за чего стоимость сильно возросла, а количество льняных и хлопчатобумажных тканей резко уменьшилось. Это все при Никите Сергеевиче произошло. Он пошел на поводу. Если есть желание посетить ВДНХ в Москве, то там обязательно стоит присмотреться к фонтану «Дружба народов», который украшен коноплей наравне пшеничными колосьями, ибо и то и другое при Сталине — было стратегическим сырьем, основой благополучия Советского Союза!

— Ну, в средневековье с коноплей — полный порядок. — усмехнулся Саня. — Если понадобится, всю пеньку перекупать будем. А ее много на запад гонят.

А Орехов уже увлекся и продолжил свои обличительные речи:

— Надо сказать, что и с асбестом произошла аналогичная история и с теми же исполнителями. Вопрос о том, что асбест якобы вызывает раковые заболевания подняла именно компания Дюпонт, после истощения месторождений в США и Западной Европе, из-за чего основным поставщиком стал СССР. Но главное даже не это, компания освоила выпуск дорогого синтетического заменителя — «Номекса». Именно «Номекс» стал основным противопожарным и огнеупорным материалом, в том числе и для пошива костюмов пожарных. Кстати, поначалу Всемирная организация здравоохранения сильно удивилась тому, что из более чем трехсот токсичных веществ, для запрета было выбрано далеко не самое опасное. И, тем не менее, продавили. А фреон? Его тоже изобрела Дюпонт, но после распространения производств по всему свету, а также выпуска фирмой хладагента Suva и пропеллента Dymel для аэрозолей, Дюпонт начала войну с фреоном. Якобы он увеличивает озоновую дыру!

— Кстати, да, слышал, в нашем времени доказали полную несостоятельность этой версии.

— Ты знаешь, нисколько этому не удивлен! — воскликнул технолог. — Ведь фреон намного тяжелее воздуха, как он может подняться в стратосферу? Зато куча производителей фреона разорилась, в том числе и СССР вынужден покупать новый хладагент у Дюпонта. А весь мир принялся менять свое холодильное оборудование на «экологически чистое». Это ж какие прибыли у компании?

— Ладно, наплюй. Вон уже офицеры возвращаются. Похоже, у Сереги тоже не получилось портал открыть. Сейчас Шибалин с твоими выйдет и пойдем устраиваться на новом месте. Полагаю, вы тут надолго застряли.

Едва офицеры и машинисты вернулись от головы первого состава, как из вагона выскочил красный распаренный Шибалин. Видимо, досталось ему там. Вслед за ним устремился Муравьев. На улицу из душного вагона полезли и остальные встревоженные сотрудники:

— Товарищ Шибалин!.. Товарищ Шибалин!..

— Все, я сказал. Возвращайтесь в вагон, сейчас подгоним состав поближе к жилью, там и поговорим. — и, обращаясь к машинистам, — Перегоняйте составы на третий запасной. Первое время люди в вагонах поживут, а потом придумаем что-нибудь.

Нервные, чуть не плачущие тетки, считающие, что их крупно надули, полезли обратно. Перрона тут не было, с земли ступеньки высоко, мужчины из пассажиров начали помогать своим женщинам влезть в тамбур.

— Сергей! В каком состоянии связь с 41 годом через Юрский период?

— Валерий Петрович, вы ж сами говорили, что это баловство. И Фролов был того же мнения. Та связь только научникам казалась интересной, до и то не ради связи, а чтоб окна приблизить.

— Но результат то есть какой-нибудь?

— Так, ерунда. Обрывки радиопередач. — Что они наши сигналы через пень колоду принимали, что мы их. Ясно было только одно — кто-то что-то передает. Вот и весь результат.

— Понятно. Шутки кончились, бери рации, какие есть — наши, ихние, пробуй на всех волнах, что хочешь делай, а в 41 год сообщение о ЧП должно уйти и там быть понятым. Все ясно?

— Так точно. Я, пожалуй, в лазарете радистов поспрашиваю. Точно были, по документам видел. Захвачу, если живы. Говорят, морзянкой дальность чуть ли не вдвое…

— Давай — чем хочешь, хоть морзянкой, хоть художественным свистом. И этого захвати, нового, который тоже порталы открывать умеет, как его… красноармейца Родионова. А ты мне можешь позже понадобиться.

Паровоз дал гудок, второй состав пошел к жилью, чуть погодя вслед за ним двинулся и первый эшелон.

— Саша, теперь ты. Пошли к твоему окну, будем плотнее знакомится с жильцами твоей квартиры. Если они еще не появились — пойду к нашему в 93, а ты стой и карауль. Блин, как не вовремя! — воскликнул Шибалин.

— А ЧП всегда не вовремя. — поддакнул Серпилин.

— Геннадий, тебе тоже срочное задание. — обернулся подполковник. — Хватай бойцов, кого найдешь, и срочно ставьте громоотводы у всех остальных ворот. Как мы раньше не подумали? В чистом поле стоит шестиметровая бандура! И никто не озаботился ее безопасностью от молний!

— Кто ж знал? — ответил Саня. — Когда мы…

— Потом, Александр, поехали.

Народ разбежался выполнять полученные приказы.

Жильцы сашкиной квартиры отсутствовали: ранее оставленная записка торчала на прежнем месте.

— Александр, оставайся тут, через каждые десять-пятнадцать минут посматривай, но внутрь не заходи и ничего не трогай. Эти хлопцы наверняка тут секреток понаставили: волосок на ручке или клочок фотобумаги в ящике стола…

— Валерий Петрович, это ж моя реальность! Даже если захочу — не смогу сюда войти — помру.

— Фу ты, забыл совсем. С этим происшествием совсем мозги плавятся, ничего не соображают. Ладно, оставайся, включи рацию и будь постоянно на связи, а я пошел.

Спустя час пришло сообщение от Кларкунова. Он, с помощью радистов и азбуки морзе сумел-таки достучаться до Фролова — благо, те тоже активно искали связь, в общих чертах передал суть и даже получил краткую информацию от них. В 1941 году все трое «времяпроходцев» тоже перестали видеть зеркало портала в Силур, хотя никаких побочных явлений — вспышек молнии, грозовых разрядов и прочего — не наблюдали.

Шибалин отозвал Серегу, на портальной дырочке в юру остался новичок — Дмитрий Родионов с радистами. В его задачу входило уточнить некоторые детали и, если получится, получить хоть какие-нибудь рекомендации или советы от научников из 41 года. Вдруг что придумают?

А спустя полчаса от Родионова пришла странная информация: в юрском периоде тонет пароход. Точнее, радист на свою рацию принял сигнал SOS. Какая-то Армения с кучей раненых, а где находятся потерпевшие и что с ними произошло — они и сами не знают. Примечательно, что наблюдатели в 1941 году никаких сигналов не слышали, хотя морзянку из силура принимали устойчиво.

— Какой теплоход, они там перепились, что ли? — недоумевал Шибалин.

Приятели Фролова невольно оказались свидетелями разговоров по громкой связи и один из них вспомнил:

— Валерий Петрович, сегодня же 7 ноября?

— Да, ну и что?

— Именно в этот день в 1941 году в Черном море был потоплен теплоход Армения с ранеными. Причем, до сих пор судно так и не найдено, хотя глубины у Ялты небольшие, а искали его плотно. Вроде бы сам директор института океанографии США Роберт Баллард занимался, который нашел «Титаник», линкор «Бисмарк» и авианосец «Йорктаун».

— И чего? Как эта Армения могла в юрском периоде оказаться?

— Вот и разберись. — сказал один из пенсионеров.

А второй добавил:

— Мы, вчерне, обо всем договорились, детали можно в рабочем порядке. Тем более, я смотрю, сюда твои вояки идут, железки тащат, будут чего-то ремонтировать?

— Я громоотводы приказал поставить.

— Это дело. А ты езжай. Там же пять или шесть тысяч душ на борту было. Может удастся что-то сделать?

Когда Шибалин подкатил к «дырке» в юру, Серега был уже там. Он, услышав разговор по рации, повернул обратно с половины пути.

— Ну что тут у вас? — спросил подполковник.

— Да, ерунда какая-то. Я антенну нарастил, портал приподнял и кусок провода туда выпихнул, Фролов говорит — сигнал качественно изменился, а с пароходом даже хуже стало. Одни помехи… — Серега потянул провод обратно.

— Стоп! Товарищ старший лейтенант НКГБ, сигнал парохода усиливается! — радист включил громкую связь.

— Что? Усиливается? — Серега задумался, а потом резко выдернул провод из дырки.

— Еще усилился! — недоуменно сказал радист.

— Да ты не радист, а вредитель-радиолюбитель! Пароход не в юре, а у нас, в силуре!

— Связь устойчива? Вызывай капитана.

Радист кивнул, мол капитан тут и давно готов к приему, что ему передать?

Шибалин представился и начал переговоры с капитаном судна Владимиром Плаушевским. Тот никак не мог поверить, что вверенный ему теплоход занесло мало того, что в другую эпоху, но и на другой конец земного шара. Вокруг «Армении» простирался океан, без каких либо признаков земли. Топлива немного — миль на 600–700, много тяжелых раненых, мало питьевой воды и полное отсутствие еды.

— Планировался крошечный рейс, из Севастополя в Туапсе, за ночь должны были проскочить. Судно перегружено — семь тысяч пассажиров, но запасов не брали. Уточните свои координаты. — расшифровал радист очередное сообщение с корабля

— Передавай, — какие координаты? — диктовал подполковник. — Мы в Южном полушарии, это совершенно точно, а координат тут нет вовсе, гринвичский меридиан не существует, из-за отсутствия самого Гринвича. Звезды другие и Луны нет! Ночью сам увидит. Я не знаю, как тут координаты определить.

Вскоре слово взял штурман, он попросил сделать синхронно с ним замеры азимута и склонения на солнце. После небольшой заминки, связанной со срочным вызовом штатного силурийского топографа Кузнецова, нужные цифры были переданы. По этим скудным данным штурман сумел вычислить направление и примерное расстояние на силурийскую базу. Оно превышало две тысячи километров.

— Примерное расстояние от Торжка до Ялты. — прикинул Серега. — А направление — не знаю. Где тут Ялта может находиться?

— Мы разворачиваемся, — сообщил капитан. — Пойдем в режиме строжайшей экономии. Теоретически до вас по спокойной воде идти четверо суток, но топливо кончится через два дня. Пройдем, сколько сможем, а как дальше быть — пока не знаю.

— Понятно. Не переживай, капитан, что-нибудь придумаем. Радист остается на связи, а я пока отключаюсь.

Оставив у дырки одного из радистов и «портальщика» Родионова — продолжать налаживать контакт с Фроловым, остальной персонал, включая второго радиста, покатил к штабу.

— Семь тысяч человек… — размышлял по дороге Шибалин. — Если брать только голый хлеб и консервы, то им нужно ежедневно от 5 до 10 тонн еды. Если крупой и мукой — вес поменьше втрое, но тогда воды вдвое больше. Где брать? Чем доставлять?

— Взять то можем. — успокоил Серега. — Если жалко тратить имеющееся, что Афанасьев принес, то можно честно купить, можно экспроприировать, а с доставкой действительно будут проблемы. Самолет закинет всего одну тонну и не дальше, чем на четверть пути — 500 километров. Наша фура может и пятнадцать тонн прихватить, но по морю она плавать пока не научилась. Опять же две тысячи верст — это трое суток по асфальту, а тут бездорожье, значит — неделя-полторы. Народ за это время от голода перемрет. Зря мы баржи Афанасьеву отдали…

— Нет, не зря. Это речные баржи, если их в море выпустить, проще сразу утопить. Яхту нужно обратно затаскивать.

— Хорошо. Три тонны при средней скорости 30 узлов… Сколько там в узле? Один и девять кэмэ в час? Сейчас посчитаю… Ага, до судна яхта домчит, грубо, за двое суток. Двое суток туда, двое суток обратно за новой порцией груза… А нужно втрое больше и вдвое быстрее.

— Сергей, не забывай, что судно тоже будет на всех парах стремиться к нам. А если попробовать сам портал придвинуть к кораблю? Сможешь?

— Не знаю. — сказал Сергей. — Из 93 года? Мне туда нельзя, могут либо Александр, либо Дмитрий. В свою очередь, из их времени могу и я портал двинуть. Но тут сразу две неприятности. Во-первых, на две тысячи километров прыгнуть не получится, только полпути одолеем, во-вторых, чтобы двинуть портал «оттуда» — зеркало окна должно стоять «на своем законном месте», то есть под Торжком в Тверской области. А у нас ни в первой, ни во второй реальностях место на точке — не подготовлено. Там лес стоит, не то что фура, грузовичок не поместится. А погрузчик утопнет. Или десять тонн на руках носить?

— Надо будет, и на руках вынесем. — ответил подполковник. — А в средневековье у нас что? Тоже лес?

— Валерий Петрович, а это — вариант! Там большая делянка свободна, дерево для строительства наших домов сначала оттуда брали. Остались пни и кусты. Но машины проедут — трактор, когда деревья вывозил, и грунт притоптал, и дороги накатал. Есть место, где можно груженые авто разместить, пока я порталом пароход искать буду.

— Выходи, приехали. — Шибалин выскочил из Лэндровера и крикнул выскочившему из штаба адъютанту. — Григорий, срочно ко мне Сашу и Дмитрия,

— Слушаюсь. — Григорий по рации принялся вызывать обоих первопроходцев.

* * *

Перетащили яхту из средневековья в силур достаточно быстро: Саня подогнал портал вплотную к Тверце и тракторист затащил ее на наскоро сколоченный помост из бревен, а вместе с ним — в кузов фуры, стоявшей на железнодорожном пути. Но чтобы спустить яхту обратно на воду в силуре — потребовалась целая эпопея. Сразу с море — не получалось, фура не могла подъехать к кромке воды — слишком крутой берег, потому спускали в реку. Но и там не все так просто. Опять пришлось строить наклонный стапель, по которому яхта сошла в воду.

На все про все ушел весь день. Командир яхты Владимир Шерстнев пытался отложить плавание до утра, дескать, солнце садится, а как стемнеет — куда идти? Но Шибалин настоял на немедленном отплытии:

— Каждая минута на счету, а тебе все равно двое суток потребуется.

По согласованию с капитаном «Армении», на яхту погрузили тонны две разных круп и еще полторы тонны всякой мелочи — ящики с консервами, шоколад, муку, и для себя продукты и воду на неделю. С пресной водой на судне тоже была плоховато, но по мнению Плаушевского, дня три-четыре можно перекантоваться за счет опреснения морской. Да и у медиков был небольшой запас дистиллята.

Экипаж состоял из трех человек — капитана-яхтсмена Шерстнева, его помощника бывшего пограничника Алексея Евдокимова и радиста, державшего постоянную связь с «Арменией» и базой. Яхта выбралась из устья реки в море, когда солнце наполовину ушло за горизонт. Заданный топографом азимут указывал на сушу, потому Шерстнев повел яхту вдоль берега, взяв мористее, чтобы в темноте не выскочить на мель. Море, после утреннего шторма слегка успокоилось, но все равно волны для речного суденышка были великоваты. Тем не менее, яхта упорно огибала материк, периодически связываясь с судном.

На рассвете штурман «Армении» попросил уточнить азимут и склонение нижней кромки солнца, и через некоторое время уточнил курс, сообщив, что яхта и лайнер сблизились почти на шестьсот километров. Во второй половине дня с «Армении» увидели землю. До базы по прямой оставалось чуть менее полутора тысяч километров. Судно легло на новый курс, обходя материк, взяв направление на яхту.

На базе постоянно мониторили местоположение судна, но пока оно оставалось за пределами карты береговой линии, составленной Кузнецовым по результатам аэрофотосъемки. Когда пришло сообщение, что «Армения» достигла берега и изменила курс, она по прежнему находилась на «белом листе», ибо Филатов дальше радиуса в тысячу километров не забирался. Тем не менее, самолет начали готовить к вылету. Штабные, вместе с летунами определили примерное местоположение судна, в момент встречи с яхтой, наметили две промежуточные точки — «аэродромы» подскока, с которых Филатов может начать свой поиск. К сожалению, в глубине материка не было полноводных рек, где мог бы сесть гидросамолет, поэтому маршрут тяготел к морскому берегу и добавлял лишних триста километров. Теоретически обе точки попадали в радиус действия портала, если двигать его из средневековья. Этим должен был заняться Саня, как самый опытный «портальщик», но Саня сомневался, что сможет открыть портал в заведомо неизвестном месте.

— Да как так? — недоумевал Шибалин. — Есть направление, есть точное расстояние…

— Валерий Петрович, — подтвердил Серега, — Истинная правда, пока сам эти порталы не освоил, тоже не мог понять. А тут не цифры и направления влияют, а ориентиры. Ведь идеальным оператором порталов может стать любой художник, точнее, человек с отличной зрительной памятью: увидел, запомнил, воспроизвел в воображении — там окно и открылось.

— Хорошо, согласился Шибалин, — Но я же сам видел, как вы к незнакомым местам по рекам и дорогам прыгали.

— В том то и дело, что по ориентирам: открыл портал, осмотрелся, определился по карте, нашел следующую видимую промежуточную точку в нужном направлении и «подвинул» окно к ней.

— А здесь напрямую нет ни дорог, ни рек, ни лесов. — добавил Саня. — Если только по береговой линии, но это будет вдвое дальше и все равно нужно потом на сушу возвращаться. Аэродромы подскока километрах в ста от берега.

— Сань, а знаешь… — задумался Серега. — Зеркало у нас всегда смотрит в одну сторону. То есть, в Торжке у окна можно поставить теодолит, выставленный на нужный азимут. Открыл портал, посмотрел — куда визир указывает, туда и прыгай. Пустыня тут более ли менее ровная, горизонт далеко, «прыжки» длинные получатся.

— Можно попробовать, — согласился Саня. — Только все равно Филатов должен на точках установить некий ориентир. Что-нибудь эдакое, чтоб издалека было видно.

— Флагшток с флагом подойдет? — спросил Шибалин.

— Вполне.

— Ну так, действуйте. Лейтенант Филатов, все слышал? Бери пару тройку красноармейцев, шесты размером с салон самолета штук несколько и приступай. На точках флагштоки сделаете и красное полотнище повыше повесите.

— Слушаюсь. Я с собой еще бензин в бочках захвачу. На всякий случай.

Ближе к вечеру Саня нашел второй аэродром, хотя первый так и не обнаружил, открыл портал у флагштока на берегу местной реки. Красноармейцы выкатили две трофейных полуторки, груженых бочками с бензином для самолета. Филатова не было, он еще днем, установив ориентир, улетел обратно. Оставив машины на точке, шофера вернулись в средневековье, а оттуда вся компания попала домой — в силур.

Глубоко за полночь произошла долгожданная встреча, яхта и госпитальное судно заметили огни друг друга. Судно застопорило ход и спустило якоря, яхта крутилась рядом. Груз на яхте был невелик, поэтому его сразу же перебросили на «Армению», остальные же дела отложили на утро — сначала нужно сориентироваться, дождаться самолета, оценить расстояние до аэродрома подскока, а потом принимать решение — как эвакуировать людей.

Утром с базы сообщили, что самолет вылетел, но с учетом расстояния и промежуточной посадки с дозаправкой, у судна он сможет появиться лишь после полудня. Одновременно на аэродроме подскока начали накапливать грузовики с продуктами, палатками, одеялами. Пока ждали самолет, Кузнецов и штурман «Армении» снова уточнили взаимное расположение. Расстояние получалось примерно 200–250 километров.

Плаушевский предложил начать эвакуацию людей на берег, но Шибалин попросил повременить:

— Там должна быть река, гидросамолет на воду садился. Лагерь лучше на берегу ставить, чтобы не было проблем с пресной водой. Мы ж вас не за один день забрать сможем, и даже не за одну неделю. Но где это устье находится — пока не знаем. Вот прилетит Филатов, осмотрится, вас найдет, устье увидит, а как только место для лагеря определится, так вы своим ходом к нему поближе и подгребете.

 

Торжок, начало ноября 1237 года (грудень 6746 год)

В первых числах ноября к Афанасьеву прибыло рязанское посольство от Юрия Игоревича, возглавляемое боярином Матвеем Андреевичем. Они привезли с собой дары в виде мехов, золотой и серебряной посуды, кубков, украшенных сапфирами и рубинами. Арсений Николаевич в ответ тоже отдарился посудой, но уже стеклянной — под хрусталь, зажигалки от Гельмута Штаудера и другой мелочевкой. Вообще из-за даров для Афанасьева у русских посольств возникало много неудобств: привычное для таких случаев воинское снаряжение, оружие и доспехи не годились, поскольку с одной стороны афанасьевцы воевали со своим оружием, которое в принципе невозможно было где-либо достать или изготовить. С другой, на промзоне Торжка изготавливали мечи, наконечники копий, рогатин и стрел, броню — на порядок легче и прочнее, чем поделки местных умельцев. Ткани? Любое сукно, даже голландское, по сравнению с тем, что торгуют в Торжке — будет выглядеть насмешкой над князем. Дарить табуны? Опять-таки у Афанасьева были и орловские рысаки, и першероны-тяжеловозы. Скот? Так по всей Руси невозможно найти таких высокоудойных коров, тонкорунных овец и даже кур-гусей, чуть не вдвое превышавших местную живность. Разумеется, элитное поголовье пока было очень крохотным — несколько десятков голов, но так под зиму много и не нужно, а на развод — хватит. Чем же тогда одаривать князя, особенно если едешь с просьбами о помощи? Единственное, что Афанасьев покупал — художественные поделки из серебра и золота с камнями самоцветными. Да еще меха. Этим выбор гостей и ограничивался. Однако, в данном случае князья с восточных рубежей понимали — для полноценной военной помощи маловато будет. Потому одной из задач своему посольству Олег Игоревич поставил узнать — чем можно склонить новоявленного князя на свою сторону? Что посулить, что предложить, но при этом некую грань не переступить, дабы не потерять свободу.

Со слов рязанцев, монголы летом подошли к реке Воронеж и встали у границ Рязанской и Черниговской земель. Теоретически, Субудай пытался по своему решить вопрос о форме мирного сосуществования Руси с империей Чингисхана. Однако китайское мировосприятие, заимствованное монголами, исключало равноправие между «Поднебесной» и окраинами, а признание какой-либо зависимости было трудно принять свободолюбивым русским князьям. Да и требования монголы выкатили непомерные.

— Присла на Резань к великому князю Юрию Ингоревичу Резанскому послы татаровы бездельны, чванливы, просяще десятины во всем: во князех и во всяких людех, и во всякой рухляди, и во всем прочем — жаловался Арсению Николаевичу рязанский посол Матвей Андреевич.

Собравшийся совет рязанских, муромских и пронских князей, не пришел к однозначному решению: воевать с монголами или откупиться, а пока — монгольских послов пропустили в Суздаль, к Батыю же отправился сын рязанского князя Федор Юрьевич с дарами и молениями великими, чтобы не воевал хан Рязанскую землю.

В принципе, если б собрать все русские дружины, то Батыю можно было бы дать отпор, однако, по сведениям из Суздаля, Юрий II склоняется к мысли, что откупиться будет дешевле. Одновременно выяснилось, что Великий князь Киевский Ярослав Всеволодович и вовсе не собирается воевать, более того, сам намеревается договориться с Батыем, дабы под шумок оттяпать у Ольговичей изрядный кусок Черниговского княжества. Он два года тому назад уже ходил войной на Чернигов и изгнал Олега, сына Святослава Ольговича, с престола княжеского, но присоединить днепровское правобережье, как удельное Киеву, так и не смог, лишь посадил в Чернигов своего племянника Михаила. А Олег же осел в Курске, в собственном удельном княжестве, и лелеет надежды вернуть Чернигов.

— А вы как к Олегу относитесь? — сразу заинтересовался Афанасьев, переглянувшись с сидящим рядом безопасником.

Однако, Шумаков не понял, чем вызван интерес Афанасьева к какому-то второстепенному удельному князю, но на всякий случай достал и подсунул свои бумажки с родословными князей. Афанасьев, со своей стороны, вытащил карту полезных ископаемых, на которой была обозначена обширная Курская магнитная аномалия, с отдельно отмеченными участками, где руду можно добывать открытым способом и положил перед Шумаковым. Мгновенно ухватив суть, безопасник кивнул головой, мол, теперь все ясно.

Со слов посольства, оказалось, что рязанское и муромское княжества ранее входили в Черниговское, как единое удельное рязано-муромское. Предок у черниговских, рязанских, муромских и пронских князей — общий. Прошло чуть менее ста лет, с тех пор как распался Чернигов на четыре самостоятельных государства, а сейчас и остатки Великого Черниговского — еще больше раздробятся. Потому, хоть и не любят Ольговичи с Игоревичами друг друга, но против ярославичей держатся вместе. Посему Олега Курского в обиду Ярославичам давать не собираются. Да и против Батыя готовы выступить единым фронтом. Хоть и слабоват тот фронт супротив монголов. Вот в таких раздумьях пребывали князья до осени, а тут вдруг прискакали гонцы от Великого князя с предложением — вместе идти на Торжок. Куда? Зачем оголять фронт перед явной угрозой? Все было очень непонятно и лишь спустя месяц узнали про перемены на западных рубежах Руси. Вот тут то и зародилась надежда: поскольку Афанасьев враждует с Ярославом, сына его изгнал, тем самым обиду нанес, то почему бы не пригласить торжокского князя оборонить землю и от захватчиков, и от жадного Ярослава, который с врагами снюхался.

Одна беда — княжества бедные. Да еще послы прошлись по Торжокским торговым рядам, посмотрели товары княжеские и совсем впали в уныние — чем отплатить за воинскую помощь?

— Курским удельным княжеством. — подсказал Афанасьев.

— А как же Олег Святославович?

— Олег садится на свой Черниговский престол. Более того, Курское княжество остается удельным для Чернигова. Ну сами подумайте? Чтобы оборонять Русь от поля мне нужно содержать свою дружину где-то поблизости. Или, полагаете, я ее каждый раз буду из Торжка гнать?

— Удельный князь платит дань Чернигову. — осторожно намекнул один из послов.

— Нет, это для меня невместно. Мой вклад будет заключаться только в обороне — и Чернигова, и Рязани, и Мурома.

— Князь Арсений, ты один хочешь справиться с полем? — тихо спросил Матвей Андреевич.

— Один. Но, если князья захотят помочь — возражать не буду. — ответил Афанасьев.

— Там у Бату-хана, за рекой Воронеж, десяток темников и пять ханов, за каждым — тьма, а то и две. — напомнил посол. — А у тебя сколько темников и тысячников?

— Ты неправ, Матвей Андреевич, не пять, а шесть ханов. — уточнил Арсений Николаевич и перечислил поименно. — Орда, Бату, Кулькан, Гуюк, Кадан и Бури. И темников шесть. Включая Субудея. У меня даже тысячников нет, только сотники. И сам я всего лишь полутысячник, в смысле — подполковник. Да, сильное у Батыя войско — не смогу я его полностью разбить. Только остановить, да разметать. Причем, на это может и недели не хватить. И еще неделю остатки по лесам выискивать и добивать. И все равно, десятая часть сбежит, уцелеет.

Послы недоуменно переглянулись.

— Так что, если не поможете эти остатки ловить и добивать, все в степь уйдут. А не хотелось бы.

Послы посовещались между собой и сообщили, что вопрос о княжении в праве решать только княжий совет.

— Что ж, подождем. Только время поджимает. — ответил Афанасьев. — До начала нашествия всего сорок дней осталось.

— И даже день знаешь? — удивился Матвей Андреевич. — Зимой то степь не воюет! Чем коней кормить будут?

— Все когда-нибудь происходит в первый раз. Тем более, что в этот — сам Ярослав пообещал Батыю зерно и сено поставлять.

Послы опять переглянулись и зашептались между собой.

— А кроме Курского княжества, никаких условий не будет? — уточнил другой посол.

— Остальное стандартно: товары беспошлинно, чтоб проходящим войскам препятствий не чинили, ну и всякое разное, что во всех договорах упоминается.

Узнав все необходимое, посольство поспешило домой. Чтобы поскорее решить вопрос, послы выпустили своих голубей с весточкой, а у тиуна прихватили торжокских. Глядишь, пока вернутся — совет успеет собраться и что-нибудь решить, тогда и голубей отправят. Всяко быстрее получится.

* * *

Субудей четвертый месяц стоял у реки Воронеж и не решался перейти на другой берег. С одной стороны его манили главные богатые цели — Чернигов, Киев, Венгрия. Это перевешивало — даже в случае завуалированного отказа нищей Рязани от немедленного признания вассалитета. Но с другой, лазутчики докладывали, что тут нет единого сильного противника, а разрозненные княжеские дружины не представляют никакой угрозы. К тому же, новоиспеченный союзник — киевский князь обещает поддержку, проводников и главное — снабжение армии на всем протяжении похода. Так почему бы не задержаться на год, чтобы присоединить эти земли к империи? Однако, осенью появился непонятный игрок — торжокский князь. Союзник же, Ярослав Всеволодович, явно что-то знает, но темнит, утверждая, что у Торжокского князя всего две сотни воинов. Почему же тогда он, имея дружину, в десятки раз превосходящую, не смог сам с ним справится? Вот потому Субудей ждал вестей от своих лазутчиков и до этого момента решил не связывать себе руки, оставляя возможность для любого решения: переговорами внушая русским князьям надежду избежать войны и препятствуя объединению их сил.

Бату-хан, числившийся предводителем войска на самом деле ничего не решал — он пьянствовал, развлекался со своим гаремом, ездил на охоту. Так же, как и остальные чингизиды. Вся ответственность лежала только на Субудее, именно он будет отвечать перед курултаем и верховным ханом Угедеем в случае провала миссии. Поэтому Субудей и не решался перейти реку.

 

Неизвестно где, 10 ноября силурийского периода палеозойской эры

Рано утром в штаб пришел Саня с молодым человеком в джинсовом костюме, кроссовках, с чехлом для мобильника на широком офицерском ремне. Кивнул головой Григорию, адъютанту, и сразу вошел в кабинет подполковника.

— Знакомьтесь, Артур Волошин. — представил спутника Саня.

— Так, так, так… — Шибалин понимающе посмотрел на мобильник. — Ну, здравия желаю, Артур Волошин.

— Добрый день, Валерий Петрович.

— Мои жильцы нашлись, наконец-то. — добавил Саня. — Точнее, один из двух квартирантов.

— Давно ждем. Проходите, присаживайтесь. У нас тут ЧП случилось.

— Да, я знаю, Александр рассказал по дороге.

— Ага! И о том, что связь с вашим руководством теперь только по радио?

— И про это тоже. — ответил Артур. — Мое руководство предусматривало такой вариант. Если Вы, Валерий Петрович, не возражаете, то я с Александром сейчас отлучусь на полчасика, а потом буду полностью в Вашем распоряжении.

— Понятно, действуйте. — согласился Шибалин. — К «форточке» в юрский период дорога накатанная, полагаю, за полчаса вполне успеете.

И действительно, не прошло у получаса, как черный «Патриот» лихо тормознул у дверей штаба.

— Валерий Петрович, мое руководство дало санкцию — перейти в Ваше подчинение вплоть до особых распоряжений. В связи с этим докладываю. Нами, то есть, мной и моим напарником Федором Гонтаренко под Торжком выкуплено 30 гектар земли, представляющей собой заброшенные торфоразработки. К участку подведена ветка железнодорожной колеи, отсыпана щебнем грунтовая дорога, начинающаяся с трассы Москва-Ленинград, точнее Санкт-Петербург. Территория огорожена забором и рядами колючей проволоки, сейчас заканчивается строительство жилых и хозяйственных пристроек, К сожалению, точка портала находится в лесу, который не продается. Но наша база недалеко — в двух километрах по прямой.

— Хм! Интересно! Давно начали строить? — удивился Шибалин.

— Практически сразу, как только прошли внедрение и обзавелись документами. Впрочем, там стройки то было — дома с ангарами отремонтировать, железку подновить, да забор поставить. Кроме ремонта — на подставные имена зарегистрировано несколько ООО с разными видами деятельности на все случаи жизни: от торговли, до самостоятельного изготовления всяких полезных товаров, включая ловлю рыбы и откорм поросят.

— Перевалочная база для снабжения 41 года — пояснил Саня.

— Не совсем, в моем задании было указано и ваши заявки удовлетворять по мере возможности, но в свете произошедшего ЧП, будем целиком переориентироваться на ваши нужды. Беда лишь в том, что тут слишком сильна бюрократия — долго оформляли землю, да и всю инфраструктуру пришлось создавать с нуля — искать поставщиков, обзаводиться знакомствами. В отличие от коллег из 93 года.

— Вы и про них знаете?

— Да, поддерживали связь через Фролова.

— Понятно. Перебрались в Торжок, поэтому мы вас в Москве никак не могли застать.

— Можно было позвонить по мобильному, Фролов был в курсе.

— Фролов то в курсе, да нас он держал в неведении. Шифровался. Какие трудности на сегодня?

— Базу вчерне закончили, трудности только с финансированием. Кое-что у нас есть, на завершение работ хватит, а для закупок — нужны ваши запросы и деньги. Еще люди нужны. На базе разнорабочие, строители, половина — нелегалы, так дешевле. Само собой, кроме нас — о назначении базы никто ничего не знает — как все построят, уйдут. Поэтому люди нужны из тех, кого можно будет допустить к тайнам.

— У нас людей выше крыши. О тайне порталов знают все, вопрос лишь в лояльности. А ну как сбегут? — спросил Шибалин.

— Значит, нужно сделать так, чтобы не сбежали. — ответил Артур. — Если вы позволите, сам поговорю с кандидатами, постараюсь выбрать.

— Ради Бога. Из выздоравливающих — почти тысяча человек, правда, много калек — кто без руки, кто без ноги, а то и без двух, кто слепой. Даже не знаю, куда их приставить.

— А вы знаете, пожалуй, для некоторых работ и такие подойдут. — задумался Артур. — Работы непочатый край, от охраны, до учета, хотя, конечно, целые и здоровые предпочтительней. Нам не только на базе люди потребуются: и коммивояжеры, и курьеры, и представители, и даже боевики со специфической подготовкой.

— Кстати, у нас же еще семь тысяч человек на подходе! — воскликнул Саня. — Пароход «Армения» прям с войны каким-то ветром к нам занесло. Аккурат, в тот день, как портал в 41 год сгорел.

— Да? — удивился Артур, на минуту задумался и ответил. — Семь тысяч эвакуированных из Крыма? Пожалуй, от этих новичков я откажусь сразу. И вам советую сходу, без испытательного срока, не принимать.

— Как не принимать? — удивился Шибалин. — Там раненые, плюс врачи. А у нас с врачами туго. Вместо хирургов — терапевты да стоматолог. За медсестер — просто женщины без образования.

— Врачи и раненые — это одно, а эвакуированный партактив районного и краевого масштаба, номенклатура, наши коллеги из внутренних органов в генеральских чинах — совсем другое…

Шибалин прервал.

— Спасибо, понял. Да, об амбициях товарищей, привыкших руководить, я не подумал. До сих пор у нас только красноармейцы, да лейтенанты. Из Дулага — председатели колхозов и местных сельсоветов, инженера, бухгалтера, ИТР-овцы МТС-овские, да и тех немного и все уже в Торжке. Самый большой начальник — майор Красной Армии, там же, да еще свой полковник был — знакомый вам Фролов.

— Майор НКГБ приравнен к генеральской должности. — поправил Волошин.

— Генерала он у вас получил, а у нас — полковник. Но за те три месяца сумел построить всех. А если появятся другие генералы, или те же секретари обкомов, крайкомов… Так что… Спасибо за совет, тут есть над чем подумать.

— Хотя, у вас против любых амбиций есть железный аргумент — порталы в иные миры. — подсказал Артур.

— Как недавно выяснилось, портал может открыть любой смертный. — ответил Шибалин.

— Значит, я был прав, скрывая тайну открытия портала?!! — воскликнул Саня.

— Естественно, — ответил Волошин. — Только, Валерий Петрович, тут вы ошибаетесь. По данным наших ученых — открыть портал могут далеко не все, всего лишь процентов 10–15 людей, а двигать и вовсе — считанные единицы. Вот у нас с Федором, это мой напарник, ничего не получилось, хотя несколько раз пробовали.

— Не получилось, потому что в нашем измерении стоят ворота, постоянно закрытые, а в твердом теле «окно» ни у кого не открывается. Даже у меня. — поправил Саня.

— Вот как? Значит не все потеряно. Тогда в следующий раз нужно будет попробовать вместе с тобой.

— Короче. — подвел черту Шибалин. — Высшее руководство с корабля на базу не переводить, про порталы молчать? А что же тогда с людьми делать?

— Валерий Петрович, у нас тут все равно для всех жилья нет. Только палатки. Так какая разница — тут лагерь разворачивать или там? Погоды стоят летние, дождей не много. Палатки, продукты, одеяла, дрова отправим, не вопрос. — предложил Саня. — Часть врачей и тяжелых — заберем, по мере освобождения мест в госпитале. Еще часть можно к Афанасьеву сплавить.

— А далеко они от вас? — спросил Артур.

— По прямой свыше тысячи километров. Но мы тут одну хитрость придумали: заводим авто с продуктами в средневековый Торжок, оттуда подгоняем портал поближе к их лагерю. Остается чуть больше 100–120 километров. А последний рывок на автотранспорте. Судно к берегу вчера вышло. Днем наш самолет этот пароход нашел и к устью реки вывел, там судно и встало — топливо кончилось. Теоретически сегодня должны начать выгрузку пассажиров. Машины еще затемно навстречу выехали. Сейчас совещание закончим, пойду к радистам, узнаю — как там у них, дошел транспорт или нет. Заодно, дам задание — выяснить, чего у нас не хватает. Вот только Артур… Как по батюшке?

— Владимирович, но лучше просто Артур. Я здесь человек штатский, молодой.

— Так вот, Артур Владимирович. С финансами пока не знаю. Может пушнину возьмешь на реализацию? У нас соболя есть, куницы, лисы, волки, медведи. Это Афанасьев оброк прислал.

— Пушнину можно, но это потом. — ответил Артур. — Полагаю, с вашими возможностями недостатка в дензнаках не будет.

— Банки грабить? — обрадовался Саня.

— Зачем к себе внимание привлекать? У меня тут список есть — взяточники, коррупционеры и прочая публика. Денег у них много, но если слегка почистить, жаловаться не будут.

— Годится!

— Александр, если научишь порталом управлять, то я и тебя беспокоить не буду. — усмехнулся Артур. — Сам справлюсь.

— Так, и финансовый вопрос решили. — Шибалин явно обрадовался. — Я своих штабистов напрягу — заявки составим. Тут за нами не заржавеет. Ну а как там вообще? В России нашего будущего?

— Валерий Петрович, лучше не спрашивайте. Все очень хреново.

— Даже так? А что там?

— Нет, внешне все спокойно. Но сами посудите, СССР, то есть Россия, торгует нефтью и газом, все остальные производства свернуты. Еще нефтью торгует Ближний Восток. Но самое удивительное, и США раскупорило свои замороженные с 60-тых годов месторождения и тоже нефть качает. При всем при том — цена только растет, хотя по всем рыночным законам должна бы падать.

— Так, наверное, это хорошо? — спросил Шибалин. — Если нефть дорожает, а Россия с нее кормится?

— А вы не задавались вопросом, почему в США отказались от прежней политики импортировать нефть в обмен на зеленую бумагу? Почему начали разработку собственных ресурсов? Вкладывают туда огромные средства? Притом, что США полностью контролирует мировые цены на углеводороды. Могли бы опустить, пока импортировали при Бушах и Клинтоне, ан нет, не только сами задирают, но еще и Ближний Восток замутили, чтобы еще больше цены поднять. Для чего же пошли на такие убытки? Ответ очевиден — чтобы американскому бизнесу было выгодно вложится в развитие американской нефтедобычи. А для чего создаются невыгодные государству условия? И опять есть лишь один ответ — для достижения полной автономии по энергоносителям, невзирая на затраты. На вопрос, при каких условиях нужна полная автономия, думаю, и сами догадаетесь?

— Неужели и правда к войне готовятся? — спросил потрясенный Саня.

— А других объяснений нет. Именно с подготовкой к войне связан парадокс: цены на нефть держатся и даже слегка растут, а цены на газ падают. Нефть нужна для войны, это — кровь войны. И потому надо в предвоенный период открыть как можно больше автономных от мирового рынка источников нефти на территории США. А газ для войны не нужен. Он служит только для гражданских нужд. Впрочем, и падение цен на газ имеет свое значение — переориентировать весь невоенный сектор экономики Штатов на дешевый газ, высвободив нефть для военных нужд. Плюс, дополнительный бонус: газовые доходы составляют значительную долю в госбюджете России. И, значит, в преддверии войны идет некоторое ослабление военного потенциала будущего врага путем уменьшения его доходов. Все это показывает, против кого США планируют новую мировую войну. Кстати, в России это поняли. Именно этим и объясняются все действия Президента РФ и его окружения в последнее время — с разоблачением коррупции в Министерстве Обороны и перевооружении армии. Вот только успеем ли? Короче, очень похоже на наш 1940 год. Я ведь по образованию экономист и немножечко разведчик. Параллели вижу.

— Да, печально. — подытожил Шибалин.

— Да, не… Не рискнут америкосы, пока у нас бомбы есть. — добавил Саня.

— У которых ресурс уже волевым порядком продлевают. — мрачно добавил разведчик. — Впрочем, поживем увидим. Тогда у меня все. На нашу базу мне нужно вернуться к вечеру, а пока есть свободное время. Я свободен?

Шибалин кивнул, давая согласие, сообщил, что в столовой кормят всех пришедших, никаких карточек или талонов не требуется — единственное условие — завтрак, обед и ужин строго по расписанию, впрочем, Саня все знает. И ушел к радистам. А Саня, выходя из штаба, добавил:

— Принцип в столовой прост: когда я ем, я глух и нем, хитер и быстр, и дьявольски умен!.. Впрочем, это лирика, до обеда время есть, можно потренироваться с порталом, а потом я Димона подменю, он тоже может учителем поработать.

— Нет, после обеда я в госпиталь. Люди сейчас важнее.

— Не вопрос. Так может, чтоб время с экономить, нам сразу на эксах тренироваться? Список с адресами, фамилиями, паролями — на месте?

— Можно и на эксах, — кивнул разведчик. — Но мне все равно нужно научиться самостоятельно работать.

— А, понятно. В зону действия портала некоторые страны НАТО попадают, со всеми своими секретами. Я думал на эту тему, только что мне с такой информацией делать? Афанасьеву зачитывать? Или товарища Сталина пугать? Потому и не затевал ничего. Возни много, а результат никому не нужен.

— Зато теперь я найду ей применение. Если даже не сможем растолкать руководство страны — нужная информация откроет двери ко многим влиятельным людям. А это уже плюс. Так что, идем.

— Зачем «идем»? Поехали. Вот он, мой «Патриот» стоит. — Саня открыл дверцу. — Слушай! У меня еще одна просьба будет, мне ж для моей ласточки давно пора нулевое тех-обслуживание делать — вроде и небольшие тут расстояния, а две с половиной тысячи уже накатал, а сам то я в эту эпоху не вхож, так, может, отгонишь на специализированный УАЗовский автосервис? Жалко гарантию терять. Пусть все проверят, маслице поменяют, гайки закрутят и штампик в сервисной книжке поставят. Доверенность я напишу.

— Сделаем. — ответил Артур, захлопывая пассажирскую дверь.

* * *

В тот же день лайнер «Армения» бросил якоря в устье неизвестной доисторической реки. Шерстнев с яхты промерил глубины, пытаясь найти удобный фарватер. Увы, глина и песок, притащенные рекой, не позволяли судну подойти к берегу ближе чем на полмили. Были задействованы все 16 шлюпок и яхта старожилов, но народу было столь много, а посадочных мест так мало, что даже просто высадка живых и здоровых пассажиров грозила затянуться на несколько дней. В первую очередь на берег потянулись эвакуированные гражданские, из тех, кто теснился на открытых палубах, да еще мертвые, которых следовало похоронить.

Капитан «Армении» Владимир Плаушевский три дня тому назад, стоя на капитанском мостике, своими глазами видел приближающуюся торпеду, оттолкнув рулевого, он собственноручно крутанул штурвал, надеясь изменить курс и выйти из под атаки. Увы, инерция огромного лайнера не позволила исправить ситуацию. Оставалось лишь молить небеса о чуде. Точно такая же мольба была видна в сотнях пар глаз палубных пассажиров, наблюдающих за приближающейся смертью. И вдруг — чудо случилось, корабль окутал невиданный смерч, в водяных брызгах потонуло окружающее пространство, не видно даже то, что творилось в двух шагах, а потом и вовсе темнота.

Придя в себя, капитан поднялся к штурвалу, рядом приходили в чувство, недоуменно крутили головами и поднимались с пола вахтенные.

Но едва Плаушевский взглянул за борт, понял — это не Черное море. Срочно был вызван штурман. Капитан хотел сохранить надежду, что может быть он ошибся, ведь за те полчаса, в течение которых судно двигалось само по себе, оно не могло далеко уйти. Однако вердикт штурмана подтвердил его опасения:

— Владимир Яковлевич, либо поменялись магнитные полюса, либо мы находимся в южном полушарии.

— Что? Ты можешь определить наши координаты?

— Сейчас — нет, солнца почти не видно. Очень приближенные данные смогу вычислить в полдень, если небо очистится от облаков, а более точные — ночью по звездам, опять таки — смотря каким будет небо.

Капитан приказал сбавить ход до самого малого и двигаться прежним курсом, сам же пошел в радиорубку, размышляя — стоит ли наплевать на приказ командующего о радиомолчании и связаться со своими или повременить до прояснения обстановки и координат?

Однако радист огорошил его еще больше — радио эфир пуст по всем диапазонам. Без малого два часа он крутил ручки настройки на длинных, средних и коротких волнах — кроме помех и грозовых разрядов — полная тишина. Капитан со словами — продолжай искать радиостанции, собирался покинуть радиорубку и уже открыл дверь, как радист сообщил:

— Слышу морзянку! На средних волнах!

— Ну? Что там? — Плаушевский в волнении захлопнул дверь и вернулся в рубку.

— Не знаю, чушь какая-то. Кто-то на русском языке открытым текстом передает кому-то о ЧП: сгорели какие-то ворота и вход в 41 закрыт, спрашивает — что делать. Собеседника не слышу, наверное, ответы передают в другом диапазоне.

— Передай на той же волне сигнал СОС, попробуй связаться! — приказал капитан.

Радист застучал ключом, потом сообщил:

— На том конце сначала пытались узнать у своего собеседника — слышать ли они посторонний сигнал, что им ответили — не знаю, теперь спрашивают нас — кто мы такие и как тут оказались!

— Если б я это знал! — воскликнул Плаушевский. — Передавай, теплоход «Армения», следовал курсом из Ялты в Туапсе, попали в смерч, наши координаты в данный момент пока не известны, на борту семь тысяч раненых, нет воды и еды, требуется помощь.

— Сигнал ухудшается, нас не поняли, просят уточнить — где мы находимся.

— Где-где… На судне! — взорвался Плаушевский. — Повторяй еще и еще: теплоход «Армения», следовал курсом из Ялты в Туапсе, попали в смерч, наши координаты в данный момент пока не известны, на борту семь тысяч раненых, нет воды и еды, требуется помощь.

Радист застучал ключом.

Спустя некоторое время сообщил:

— На том конце комендант силурийской межвременной базы подполковник Шибалин Валерий Петрович, требует капитана судна.

— Межвременной? — удивился Плаушевский. — Сообщи, командир «Армении» капитан 3 ранга Владимир Яковлевич Плаушевский рядом, слушаю его…

В первые два дня он не решался сообщить экипажу и, тем более, пассажирам совершенно безумную на его взгляд новость о том, что судно провалилось в доисторические времена, обязав узкий круг осведомленных — радиста, помощника и штурмана, держать все в тайне, по крайней мере, до причаливания к какому-нибудь берегу.

В полночь на вторые сутки путешествия появилась яхта с явно не морскими обводами, которой командовал сухопутный сержант в форме РККА, а помощником у него был пограничник. Плаушевский, после разгрузки продуктов, лично спустился на борт яхты, не рискнув вызывать сержанта Шерстнева или пограничника Евдокимова на «Армению», чтобы те не смогли сообщить пассажирам скрываемую информацию. Но разговор с яхтсменами лишь увеличил количество вопросов — как они сюда попали? Куда следовать и что делать? Топлива для путешествия к межвременной базе не хватит, и на берегу будет не лучше — в этой эпохе нет не только еды, но даже дров для костра! Как в таких условиях смогут выжить семь тысяч человек? Еще больше капитана напрягли стопки бланков анкет, которые требовалось заполнить на всех пассажиров. Это что же, спасать будут по анкетным данным? Капитан стопки забрал, но отложил до лучших времен, решив пока никому их не показывать.

На следующий день появился гидросамолет. Сделав облет окрестностей он передал на яхту наиболее удобный курс к устью ближайшей реки. Вслед за яхтой поспешило и судно. Хотя бы проблема пресной воды будет решена.

Между тем, среди пассажиров уже на второй день началось некоторое беспокойство: лайнер, не снижая хода, прет и прет куда-то в неизвестность, хотя до Туапсе можно было доползти за половину суток. Судя по солнцу, вместо востока держит курс на юго-запад, уж не в Турцию ли? Не случилась ли на судне измена? Особо ушлые «начальники» эвакуированного партхозактива пытались получить от капитана объяснения, поэтому Плаушевский старался пореже бывать на виду, запираясь либо на капитанском мостике, либо в радиорубке. Ситуацию несколько разрядило появление яхты с пограничником на борту. Особенно тот факт, что яхта выгрузила продукты питания. Наконец, появился долгожданный берег. Но вместо ответов — новый ряд вопросов. Пассажиры, глядя на песчано-глинистую равнину без единой зеленой травинки, принялись гадать — где они находятся? Ибо ни одно побережье Черного и даже Средиземного моря не похоже на эту пустыню.

Опасения по поводу анкет подтвердились, комендант базы Шибалин передал в радиограмме, что решение судьбы каждого пассажира будет проводиться по анкетным данным. Причем, на базу смогут забрать самолетом и автотранспортом лишь небольшую группу людей — несколько сотен нужных им специалистов, все остальные будут направлены в другие места. Куда именно — Шибалин не сообщил, также не ясен критерий отбора — какие специалисты нужны, но подтвердил, что продуктами, палатками, одеждой сможет обеспечить всех. Вот только лагерь следует разбить на берегу. Еще Шибалин советовал выбрать органы самоуправления, отвечающие за обустройство быта, распределение продуктов, ответственных за правопорядок, ибо большей части пассажиров жить тут предстояло никак не меньше нескольких месяцев.

Впрочем, предметный разговор с пограничником Евдокимовым слегка прояснил непонятки с анкетами: базе нужны хирурги, механики и строители, средневековью — учителя, врачи, инженеры, квалифицированные рабочие и крестьяне, красноармейцы и командиры нижнего и среднего звена, базам в далеком будущем — крепкие красноармейцы и оперативники НКВД-НКГБ, а «начальство», получалось, ненужно никому! Хотя, хороших управленцев некий Афанасьев заберет, куда он денется? Плаушевский не рискнул делиться столь ценной информацией даже со своими помощниками, а бланки анкет раздал лишь среди пассажиров, попадающих в первую волну высадки на берег, а также — среди хирургов и медперсонала многочисленных госпиталей, вынужденных бездельничать из-за нехватки операционных помещений на судне..

Первые шлюпки ткнулись в песчаный берег, рядом с покачивающимся на поплавках гидросамолетом. На берегу встречали двое — один в форме младшего лейтенанта НКГБ, второй в непонятном пятнистом одеянии с такими же камуфляжными погонами.

Из первой шлюпки выскочил старший лейтенант НКВД в темно-синих галифе, защитной гимнастерке и васильковой фуражке. Спрыгнул на песок, но набежавшая волна тут же окатила хромовые сапоги по щиколотку. Выскочил на сухое, оглянулся на лодки и направился к встречающим. Остальные пассажиры тоже попрыгали, стараясь не попасть в прибой, потянулись на высокий берег, разминая затекшие ноги. Опустевшие шлюпки развернулись и направились к «Армении».

Увидев приближающегося лейтенанта оба встречающих подтянулись, откозыряли.

— Младший лейтенант НКГБ Викторов.

— Старший лейтенант спецподразделения Серпилин.

— Старший лейтенант НКВД Борисов, руковожу высадкой пассажиров. — ответил подошедший, рассматривая погоны Геннадия.

Серпилин протянул НКВД-шнику бумагу, подписанную лично Сталиным и Берией о том, что спецподразделение выполняет особые задачи, все государственные и военные органы власти обязаны содействовать подразделению, а на оккупированных территориях лично тов. Серпилин имеет право принимать решения, подменяя любые отсутствующие государственные структуры.

— Серьезная бумага. — покачал головой старший лейтенант, возвращая документ.

— Товарищ Борисов, располагайте своих на берегу, повыше от реки. Здесь вам предстоит жить долго, ибо сразу такую толпу мы эвакуировать не сможем. До ближайшего жилья — свыше тысячи километров по бездорожью.

Лейтенант растерялся, снял фуражку, пригладил редкие волосы и снова ее надел:

— А где же тут жить-то? И вообще, где мы находимся?

— Колонна автотранспорта с едой, палатками, одеялами уже в пути, думаю, к вечеру будет тут. А находитесь вы… А вам еще не сказали? — Геннадий задумался, а потом ответил. — На спецобъекте. На большее — пока отвечать не уполномочен. Пусть начальство, если уж взялось тут все секретить, само выкручивается как хочет.

— Товарищ Серпилин, у меня есть и другое задание. Я с подчиненными сопровождаю спецгруз в Туапсе.

— Что за груз? — спросил Геннадий.

— Опечатанные ящики разного размера. Что внутри — не знаю. Так по описи и принял. Мое дело доставить в целости с ненарушенными пломбами.

Геннадий задумался.

— Может архивы? — подал идею Максим.

— А, вспомнил! — Геннадий хлопнул себя по голове. — Спецгруз, «Армения»… Картины там из всех музеев Крыма. Картины, антиквариат и другие ценности. Пусть пока на теплоходе останутся, ничего им не сделается. Только если на палубе лежат — лучше в трюм перенести, а то мало ли, отсыреют экспонаты, потом реставрировать придется.

Борисов удивленно посмотрел на Геннадия, но промолчал.

Шлюпки совершили третью ходку, перевозя преимущественно женщин и детей, когда на горизонте показалась колонна из нескольких десятков грузовиков. Впереди шел вездеход ГАЗ-66, за ним тянулись немецкие МАНы и Опели, замыкала колонну огромная КАМАЗовская фура.

Народ оживился, разбредшиеся по пустыне люди громко приветствовали долгожданный груз. А то ведь даже присесть некуда. Дети тоже прекратили свои догонялки, сгрудились и с интересом рассматривали приближающиеся автомашины.

В числе первоочередного, помимо еды, медикаментов и палаток, была посуда, газовые плиты и баллоны с пропаном. Под указаниями Борисова лагерь начал обустраиваться. Устанавливались палатки, с помощью шоферов подключались плиты к газовым баллонам. Особо страждущие устремились с кастрюлями и ведрами к реке — готовить обед, переходящий в ужин. Самые крепкие носили мешки и ящики с продуктами к шлюпкам — на судне ведь тоже голодают. А Серпилин, прихватив с собой десяток врачей и хирургов, погрузились в АН-2 и отбыли домой, на базу. Младший лейтенант НКГБ Викторов остался в новом лагере — как представитель базы. Ему в помощь остались и несколько командиров РККА из старожилов, приехавших на грузовиках.

 

Торжок, середина ноября 1237 года (грудень 6746 год)

Тиун Афанасьева обладал удивительным даром — он исчезал с глаз, когда был не нужен, и моментально возникал, едва у подполковника намечался вопрос, требующий его присутствия. Редкие случаи появления бородатого Борислава Некуришинича не ко времени говорили лишь об экстраординарных событиях глобального масштаба.

Вот и сегодня, едва закончилось обычное утреннее совещание, как из-за спин уходящих командиров в кабинете нарисовался «управдом» княжества. Как и откуда он возник, не смог заметить даже адъютант, сидящий постоянно у входа сторожевым псом.

— Что случилось? — поинтересовался Афанасьев. — У нас неприятности?

Борислав лишь пожал плечами и молча подал два крохотных клочка бумаги, на которых было что-то написано очень мелкими и, к тому же, не вполне знакомыми буквами.

— Что это? Я ничего не понимаю.

Оказалось, голубиная почта из Рязани. Тиун прочитал, точнее — расшифровал сообщения, состоящие сплошь из сокращений, пропусков слов и каких-то вовсе непонятных знаков из кириллицы и греческого алфавита. В вольном переводе Борислава в послании было сказано следующее: совет пронских, муромский и рязанских князей рассмотрел предложение Афанасьева и в целом согласен отдать Курское удельное княжество в обмен на защиту и оборону, но с двумя условиями: во-первых, не ранее чем князь Арсений утвердит Олега Святославовича на Черниговском престоле, прогнав Михаила; во-вторых, княжество идет в качестве приданного за Василисой Давыдовной, внучатой племянницей Юрия Игоревича. Обсудить все вопросы подробнее и составить договор можно будет в Коломне — на полпути между Торжком и Рязанью, у коломенского князя Романа Ингваревича, племянника Юрия Игоревича. Чтобы ускорить оборону от нашествия, туда через две седьмицы прибудут пронские князья, Игоревичи и Ольговичи.

— Черт знает что! — воскликнул подполковник. — Не, я такие вопросы с бухты-барахты не решаю. Тут нужно подумать. А какова невеста то? Хоть не уродина?

Тиун поднял голову и принялся что-то высчитывать на пальцах, потом сообщил, что невесте шестнадцать лет. Другой информации он не имел.

— Совсем с ума сошли! Ребенка замуж! Она ж мне в дочери годится! Не, я не согласен. Если уж на то пошло, пусть кого постарше выберут.

Вот тут тиун сильно удивился, дескать — куда ж старше? Еще год-два и она перестарок, если сейчас не выдадут замуж, то через пару лет ей прямой путь в монастырь. Тем более, ее трех лет от роду уже сосватали, но за кого именно — Борислав не помнил, хотя знал точно, что жених, один из князей южных земель, погиб в битве на Калке.

Арсений Николаевич срочно вызвал безопасника Шумакова, благо тот после совещания не успел далеко уйти, и вместе с тиуном окунулся в расклады запутанных родственных связей восточной части Руси.

Оказалось, Роман, Олег и Ингварь — родные братья, поэтому Ольговичи и Игоревичи — имеют между собой двоюродное родство, а пронские князья с разными отчествами — третье поколение от Романа — старшие племянники. Враждебные Афанасьеву Ярославичи и Кирилловичи, четвеюродная и даже пятиюродная родня — почти посторонние люди. Василиса Давыдовна по лествиничному праву выступает наследницей Курского княжества, после Олега Святославовича, но только в случае, если успеет выскочить замуж до того, как Олег покинет престол. В противном случае, княжить будет двоюродный брат Василисы, ибо у Давыда Романовича, кроме дочери, других детей не было. Еще один специфичный момент лествиничного права, если Олег умрет или погибнет до того, как пересядет на Черниговский престол, то наследниками Курского княжества становятся его дети: Юрий, Дмитрий и Ольга, а Василиса — полностью теряет свои права на Курск.

— Арсений Николаевич, надо что-то решать. — едва сдерживая улыбку, сказал Шумаков. — Можем, конечно, захватить княжество, но через свадьбу будет надежнее. Опять же, союзники появятся.

— Давай, лучше, тебя женим? — возмутился Афанасьев.

— Ха! С удовольствием. Только меня нельзя, я не князь.

Тиун подтвердил, что у воеводы при данном раскладе не тот статус. Князья сочтут за оскорбление.

— Ладно, поговорю с Шибалиным, решим что-нибудь.

Борислав Некуришинич напомнил, что отсюда до Коломны, если очень торопиться, как раз две недели пути будет, потому самое позднее — завтра нужно выезжать, а сегодня начинать сборы. Но и Арсений Николаевич, и Анатолий Иванович только отмахнулись: землю морозом уже прихватило, большого снега же еще нет, на вездеходах на всю дорогу не более трех дней уйдет.

 

Неизвестно где, 16 ноября силурийского периода палеозойской эры

Афанасьев зашел в штаб, скинул шинель и повесил на вешалку.

— Хорошо живете, тепло тут у вас, как в Турции, а у нас уже снег выпал. У себя? — спросил он адъютанта.

— Заходите, Арсений Николаевич. Ждет. — ответил Григорий.

Шибалин стоял у стола, рассматривал листки с картами древнерусских княжеств, распечатанных на цветном лазерном принтере. Листы лежали поверх большой, во весь стол, настенной школьной карты Европейской части СССР, с горами, реками и природными ресурсами.

— Наконец-то. — сказал он, заметив Афанасьева. — Проходи, садись, рассказывай.

Нажал кнопку телефона, стоящего на столе:

— Гриша, сделай нам кофе покрепче.

— Прицениваешься? Мог бы что-нибудь поподробнее взять — и трех и пятиверстки есть. — Афанасьев кивнул на разложенные карты.

— Зачем? Рано еще. Сейчас нужно общее направление определить, все «за» и «против» прикинуть. Народу прибавилось, у тебя можем не поместиться, значит — экспансия. Но куда? То ли на юг упираться, но ли на восток. Да и на севере полно интересных мест. Вроде много народу, а на все сразу не хватит. С подробностями же надолго в деталях закопаемся. Опять же — сейчас ошибемся, потом десятилетия расхлебывать будем. В смысле, если не то направление выберем. Ладно, отложим пока, время терпит.

Шибалин сделал жест, приглашая сесть в кресла за низкий журнальный столик, куда Григорий установил чашечки с кофе.

— А у меня, Валерий Петрович, тоже самое. — Афанасьев кивнул на стол с лежащими картами. — Только более предметно, и с направлением все ясно.

Выслушав рассказ Афанасьева, Шибалин усмехнулся:

— Да, Арсений Николаевич, ты «попал»! Ясное дело, князья в простой договор не поверят, им гарантии нужны. А что может быть лучшей гарантией, чем родственные связи?

— Не, это я понимаю, но невеста то совсем ребенок, шестнадцать лет. — ответил Афанасьев.

— Значит, придется тебе воздержаться от супружеских обязанностей эдак года на два. — засмеялся Шибалин. — Потерпишь, если совесть протестует. Заведешь себе длинноногую секретаршу…

— Я с тебя, потомок, пример беру.

— Ты на меня не кивай, у нас тут с женским полом, сам знаешь. Все тетки в возрасте, с детьми, а многие и с мужьями. Было две симпатичных незамужних, да и тех молодые расхватали. Попробуй за Серегой угнаться. Потому и сидит Гриша на входе, вместо барышни. А у тебя, я слышал, половина бойцов уже переженилась. От желающих дежурить в Торжке отбоя нет. Даже командиры стойку делают.

Подполковники посмеялись, затем Шебалин продолжил:

— А Курское княжество, да если мирным путем, нам было бы очень кстати. Там и Донбасс недалеко, причем — пока свободный, кроме половцев и татар — никаких княжеств, можно сразу начинать металлургический комплекс строить — руда и уголь под боком.

— Так в чем дело, Валерий Петрович. Может, новичков сразу в Курск направить? Из бойцов сформировать дружину, оружие подкинем. Опять же — гражданских специалистов много, управленцы всякие.

— Из «Армении»? Арсений, там большая часть — раненые, которых лечить да лечить, плюс женщины и дети. А Курское княжество на границе, первые удары и набеги по нему пойдут.

— Не вопрос, женщин с детьми в Торжке оставить. Вот только вторую школу нужно строить, дома, общежития.

— Хорошо, часть раненых я к себе заберу. — поддержал Шибалин. У меня сейчас много народу на выписку идет, всех долечиваться к тебе планирую, а на свободные места — с «Армении» лягут.

— Теплоход то не думаешь сюда перегонять? — спросил Афанасьев.

— Обязательно. Но сначала лишних пассажиров нужно распихать. Теплоход рассчитан на тысячу человек, включая команду. Плаушевский со штурманом береговую линию облетели, своими глазами все посмотрели, аэрофотосъемку провели. Теперь с топливом разобраться, чем там они топят — флотским мазутом или соляркой, не уточнял — заявки от капитана не было. Вроде бы дизеля, значит, солярка потребуется. Как только он сюда прибудет, обговорим — сколько и чего нужно, как доставить. Лишь про расход слышал — полторы тонны на 100 км, грубо 20 тонн для перегона. Автоцистерны будем докупать, они потом и нам самим пригодятся.

— Валерий Петрович, какие цистерны? Как потом ту солярку на корабль доставлять?

— Не корабль, а судно. Значит, в бочках?

— Конечно. Сто бочек по двести литров. К берегу на грузовиках, к «Армении» — на шлюпках или яхтой. Хотя, бензовозки мне бы не помешали. С заправками в средневековье — туго, приходится все с собой возить. Мне ж к концу месяца в Коломне нужно быть. Пяток вездеходов возьму и поеду. Бензин с собой, тоже в бочках, хотя тут цистерна была бы предпочтительней.

— Ага, свадебный кортеж? А реки? — спросил Шибалин.

— Да, с реками просто беда. Не строят тут мостов. На Курск я уже прикидывал, если обогнуть исток Волги или у Ржева брод найти, то дальше почти по прямой — водораздел, ни одной крупной реки нет. А к Коломне ехать — две крупных: Волга и Москва-река, да куча мелких, включая Шошу, Истру Клязьму. Оно, вроде как и мелкие, но в брод не переедешь. И лед к концу ноября слабый, не выдержит машину.

— Понятно. Не беда, порталом забросим твою колонну на нужный берег, а дальше своим ходом доедешь. Главное — ленточками машины укрась, и медвежонка к передней прикрути.

— Все шутишь? Не-е. Сейчас типа сговор, сватовство, а когда свадьба и прочее — неизвестно. До нашествия точно не управится. Мне б невесту посмотреть, а то подсунут кого-нибудь.

— Тю! Про личную жизнь забудь, тут — политика. Ты, Арсений не на невесте женишься, на княжестве. Его нужно смотреть в первую очередь. Я другого боюсь, пока Батый на Воронеже стоит — князья сговорчивые, но если мы разгромим татар до свадьбы, то князья могут и передумать. Угроза пропала, так зачем княжество отдавать? Причем, сделают так, что они вроде как и не причем — невеста заупрямилась, не хочет за старика идти. Что будешь делать? Силком брать? Так и останемся мы без Курска. И претензии предъявлять некому.

— Тогда не будем громить Батыя. Отогнать назад и пусть в Диком поле вечной угрозой торчит, вплоть до свадьбы.

— Хм… Можно и так, хотя там Донбасс рядом. — Шибалин ткнул пальцем в физическую карту СССР. — Впрочем, ты прав, пока на княжение не сядешь — в Донбассе нам делать нечего. Пусть Батый рядом торчит, вечным укором. А то, может, еще чего придумаем. Силы у Батыя есть, вот только как бы их в мирных целях задействовать? А? Чтоб нам на пользу?

Шибалин поднялся, подошел к столу, отодвинул листочки и ткнул пальцем в физическую карту.

— Однако, и на севере неплохо: взять ту же Воркуту — каменный уголь не хуже донбасского. Недалеко от поверхности, можно добывать шахтным и открытым способом. Одно плохо — всего в 140 километрах от полярного круга, потому холодно там, и лето короткое. Зато какой плюс — ни один завоеватель туда не сунется. Во всяком случае в ближайшие полтысячи лет, если по нашей истории судить. Или Кольский полуостров — апатиты в Хибинах. Фосфор нужен и для хорошей стали, и для стекольного завода. Да даже как удобрение. Между ними — Сольвычегорск. В смысле — соль обыкновенная поваренная. А если на запад от Торжка двинуть — калийные соли, для удобрений. Хотя, это нам пока не так актуально, но в будущем стоит иметь ввиду. Но самое главное — людей почти не встречается. Если, только какие бродяги временами на промысел ходят, а постоянных поселений нет. То есть, никого не обидим, никому не помешаем.

— Не, Валерий Петрович, на юге теплее будет.

— Конечно, теплее, кто б спорил. Только там все занято. Воевать придется за место под солнцем. Причем, со своими, в смысле — с русскими. А не хотелось бы. Опять же, если на юг двигаться, то зачищать придется все, вплоть до Черного моря. Не потому, чтоб степняков убрать, а для того, чтоб к морю выйти. Я тут прикидывал и так и сяк. С размером печей растет качество стали и падает стоимость. То есть, по мелочи — только руду переводить — сей опыт в Китае пробовали — результат отрицательный. Значит, надо разворачивать нормальное производство. Но тогда тем железом из КМА, да поделками — мы Россию насытим быстро. А потом что? Кризис перепроизводства? Работать на склад или останавливать построенный комплекс, гасить домны? Железо будет ржаветь, заводы и шахты разваливаться. Посему выход к морю нужен обязательно. До Черного далеко, а Балтика вот — она, выход на всю Европу. Немного тевтонов подвинуть — и мы на побережье. На севере ж и вовсе свободные места с незамерзающими гаванями.

— Да, проблема… Дивизией руководить проще. Валерий Петрович, есть предложение, озадачить своих. Причем, сегодня — пусть подумают, а завтра у меня соберемся и обсудим. Я почему у себя думаю, купцов позову, они люди опытные, может чего скажут. Того же Ивора.

— Это шахтовладелец твой?

— Ага. Он до нас хлебом торговал, а сейчас углем да стеклом со стекольного. А еще Саню с Дмитрием подключи, У них там этот, как его…

— Интернет?

— О, точно, интернет. На любой вопрос ответы имеет. Пусть там тоже посмотрят.

— Добро. Значит, завтра у тебя.

* * *

Тем же вечером в избушке, впрочем, и не избушке, а очень даже не плохой избе-пятистенке Саня, Димон и Серега коротали время за несколькими бутылочками Гессера.

— Вот, обучили на свою голову открывальщиков, теперь, типа и не нужны вовсе. — жаловался Саня. — В Торжок — афанасьевские церберы сидят, у них все строго по расписанию, как у паровоза, в 93 — шибалинские. У крохотной дырочки в 38 — и то Родионов со своими радистами, с товарищем Сталиным, ну и Фроловым заодно, общаются. Даже у нашего окошка бериевские шпионы по очереди постоянно тусуются, да еще прогоняют, чтоб не дай Бог ихние секреты не подсмотрел.

— Не ной. — успокаивал Серега. — Как окно 41 года захлопнулось — всем поплохело. У вас трафик упал, в смысле — железнодорожный, у нас развлекуха с немцами пропала. Посмотри, как Волков с Калужиным маются, только и осталось, что красноармейцев натаскивать. Дел то нет для нас. Зря я, наверное, отказался тогда вместе с Сарновым к Фролову перескочить. Сейчас бы у Залогина партизанил. Или еще что-нибудь творил по тылам.

— Ну, на вашу команду спрос будет. — не согласился Димон. — Я слышал, Шибалин хочет к монголам вас запустить.

— Не, сейчас точно не решится. — ответил Серега. — Во-первых, Батый еще не начал военных действий, во-вторых, портал туда немного не добивает. А без прикрытия — не рискнет. Вот двинется войско, поближе подойдет, тогда нас и запустят. Но когда это будет? И будет ли, в свете измененной истории?

— Ты над шибалинской задачей думал? — спросил Саня, разливая очередную бутылочку.

— В смысле, куда и зачем народ двинуть? — спросил Серега, поднимая стакан. — Мое мнение — на юг. Там тепло, пространства — есть где танкам развернуться. Опять же в Крыму места хорошие. Море, солнце, и вообще… А у вас что? Слышал, в сетях ответы искали? Нашли?

— Да ну. — махнул Димка рукой. — Саня, поначалу тоже думал, вот, счас, мы… На форум вылезем, людей знающих расспросим…

— И не говори. — ответил Саня. — Понимаешь, Серег, вы, а ребята из 41 года и вовсе, почему-то думаете, что Интернет — это — некая супер-пупер ЭВМ из фантастических романов, сама все варианты обсчитывает и знает ответы на все вопросы. А на самом деле, Интернет — это мнение людей, подключенных к сети. Не всегда грамотных, но обязательно с самомнением. Вот и все! Да, были у меня в закладках несколько форумов — исторических, альт-исторических и просто на разные темы. Я еще раньше там по тихому тусовался. А после приказа Шибалина полез нагло. Больше всего надежд питал на альтернативщиков: они ж там рассматривают ситуации, аналогичные нашей. Скажем, «Вихри времен», «Самиздат», еще какие-то.

— Ну, и? — спросил Серега.

— Что ну? Послали… — Саня приложился к стакану и выдул сразу почти половину.

— Чего так? — удивился Серега. — Такие все злые?

— Не без этого, но тут другое. Там нужно тексты выкладывать, типа — фантастику, тогда да — оценят, разберут по косточкам и советов напихают.

— Ага, а потом догонят и еще добавят… — подмигнул Димон.

— Почти. Сколько людей — столько мнений. Потому все советы взаимоисключающие.

— Не вопрос. В конечном счете, нам не литература нужна. Посему наскоки отбросим. Ты только опиши нашу ситуевину, типа романа, и все дела… — предложил Серега. — Только про место окон не говори, придумай какую-нибудь тьму-таракань, а все остальное — как есть.

— Вот возьми и напиши. — возмутился Саня. — Что я тебе, Шульберт, что ли? У меня в школе за сочинения еле-еле тройка выползала, а на форумах этих, даже Толстого с Достоевским зарубят сходу, ибо не фиг всяким графоманам перед людьми высовываться.

— Хех! Жалко в 19 век дырочки нету. А то б могли эксперимент провести. — засмеялся Серега

— В 38 есть. — предложил Димон. — Там тоже граф обитает, причем, фантаст и главное — Толстой, что характерно. Вот только как его уговорить что-нибудь эдакое неизвестное написать? Чтоб на форум выложить и советы послушать?

— Где ты того графа искать будешь? — махнул рукой Саня. — Опять же, как уговаривать? Через дырочку? По любому, не вариант. Его тексты были актуальны в то время. Представь — не было бы Ариэля, или Гиперболоида, и вдруг сейчас появились? [в данном случае ГГ путают толстовскую Аэлиту с беляевским Ариэлем, подчеркивая качество предлагаемого к написанию романа от ГГ] И чего? Оборжут, а потом затопчут. Не актуально и старомодно. И второй момент, пожалуй, главный — советов не будет, будут только на ошибки указывать, да ляпы выискивать. А все остальное — ты автор, вот сам и придумывай. Так что, давай лучше пиво допивать, да и баиньки. Поздно уже.

 

Торжок, 17 ноября 1237 года (грудень 6746 год)

Совещание проходило в главном зале афанасьевского терема, называемом попаданцами — «Аквариумным», а местными — «Рыбным» из-за огромного, на полтонны воды, аквариума с плавающими разноцветными рыбками. Афанасьев часто использовал его не столько для украшения, а как способ удивить и отвлечь аборигенов при решении сложных вопросов. Бывало, что очередной проситель утыкался взором в подводный мир, забывая — зачем пришел. Однако в настоящий момент гости и, в первую очередь именитые купцы, хотя и посматривали на скалярок, барбусов и гурами, но не отвлекались. Бывали тут часто, привыкли.

В ходе совещания выяснились принципиально разные подходы к проблеме со стороны военных и торговых участников. Впрочем, вторые вначале вовсе выпали из обсуждения. Едва узнав, что на реке Усе расположено огромное воркутинское месторождение каменного угля, превосходящее по качеству бурый торжокский на порядок, сгрудились у карты и тихо обсуждали между собой варианты освоения. Ибо крутой взлет Ивора, сменившего хлеботорговлю на шахтовладение произошел у всех на глазах. Сам Ивор, часто общавшийся с командирами, довольно сносно научился читать карты, вот и сейчас, промеряя циркулем расстояния, тут же пересчитывал их в дни и пояснял выкладки своим компаньонам, включая двух бояр и посадника. Даже волок наметил из Печоры в Каму, сходу подсчитав — сколько людей и ладей потребуется этим летом для обследования нового месторождения. Тут же, не теряя времени, купцы и бояре принялись обсуждать «кумпанство» — кто сколько вложит в дело и что именно — людей или деньги.

А военные обсуждали со своей точки зрения — кому то или иное направление экспансии может помешать, и сколько войск смогут выставить недовольные для защиты своих интересов. По их мнению самое оптимальное направление — к Балтике. Ибо тут, кроме тевтонского и Ливонского ордена, никаких противников. Путь к северным морям проходит по землям Новгородской республики. То есть, гонять малотоннажные ладьи — пожалуйста, но чтобы перекладывать грузы на морские суда — нужно строить морской порт и верфи, иначе вся прибыль уйдет к иностранцам. А как строить, если земля новгородская? Сегодня дружим, завтра раздружились, и что прикажете? Воевать со своими, как Иван Грозный? Короче — «не фонтан». Направление на юг, к Черному морю, свои трудности. С одной стороны — до моря далеко, да по порожистым рекам. То есть, суда минимум в трех местах нужно вытаскивать на сушу и тащить по земле. С другой — весь путь по недружественным территориям, то земли ярославичей, то вовсе степняки. То есть, сначала придется брать под контроль южные княжества, затем зачищать степь от татаро-монгол, половцев и прочих степняков, устраивая взамен череду казачьих станиц, либо сооружать «Великую китайскую стену» на тысячу километров для прикрытия транспортной артерии. Но для обоих вариантов имеющихся людей не хватит. Есть и другой огромный «минус» — Босфор и Дарданеллы. Сейчас там Византийская империя, которая тоже не сахар, но скоро появятся еще более агрессивные турки и это будет надолго. Так какой смысл надрываться, если выход из Черного моря можно запереть в любой момент?

Впрочем, купцы «обломали» и казавшийся перспективным западный балтийский вариант. Что толку в захвате Прибалтики с ее глубоководными портами, если туда нет дорог? В смысле, не текут реки в ту сторону. Единственная река — Нева, но она давно контролируется Новгородом, точнее новгородской крепостью Орешек. Плюс — фарватер как самой реки, так и Финского залива — узкий, хитрый и никак на воде не обозначен и, главное, каждый год «гуляет» из стороны в сторону. Глубины в среднем не более трех метров, местами и вовсе два. Ладьям тяжело плавать — то и дело днищем дно скребут, а для самоходной баржи, даже с опытным лоцманом, приключения гарантированы.

Афанасьев подошел к карте, присмотрелся к рекам.

— А как же Западная Двина?

Да, есть такая речка, согласились купцы, выходит к Риге, на Балтику. Вот только волоков нет — строить нужно. Ближе всего истоки Волги и Западной Двины сходятся в Торопецком княжестве, однако, обе реки там узкие и мелкие, не реки — ручьи, их следует расширять и углублять для простой ладьи, а те два железных судна, что сейчас на промзоне собираются — и вовсе не «пролезут». Кроме того, все возможные места для волоков неудобные — леса да верховые болота. Второй момент, если большая часть Двины протекает по территориям дружественных Торопецкого, Смоленского и Полоцкого княжеств, то устье заперто Ливонским орденом. Вот и не используют этот путь купцы. Другими словами, для строительства порта — одного моря мало. Тут еще и дороги нужны, чтобы товары подвозить. А вот как раз дорог на Руси вовсе нет. Потоки товаров — только по рекам, которые выводят либо к Новгороду на Ильмень, либо по Волге в Каспий на Персию и Индию. Впрочем, есть еще путь на Северную Двину, но никакого Архангельска или Холмогор там пока нет и в помине.

— А что вы так уперлись в эту Европу? — внезапно подал голос Саня.

Он с Димоном и Серегой пристроился где-то сбоку и практически не принимал участия в разговорах, хотя между собой обсуждали плюсы и минусы каждого предложения.

О том, что Европа здорово поднимется на русском железе — первым сообразил Серега и тут же поделился с приятелями. У Сани же, после чьих то слов про Персию, промелькнула еще одна мысль, но он не успел ее четко уцепить и сформулировать, как прозвучал голос Шибалина:

— В смысле? Почему в Европу?.

— Ну как же? Все три направления — северное, южное и западное — ведут к Европейским странам, а там сейчас глушь и нищета. Если мы начнем развивать промышленность, причем «по взрослому», то помимо нас в первую очередь начнут подниматься наши партнеры по бизнесу. В смысле те, кому дешевое железо будет продаваться. Значит — те самые Англия, Франция, Германия, Италия. А оно нам надо? — Саня на минуту задумался. — Вот только что кто-то сказал, что есть прекрасный путь в Персию и дальше в Индию. То есть, более поздние Иран, Ирак. Что они нам плохого сделали, в отличие от Евросоюза? Мало того, что сейчас страна богатая, так с нашей помощью усилится и сможет отбить турок и арабов, когда те нарисуются на горизонте. Опять же нефть, опять же главный алмаз английской короны — Индия. Если индусы будут торговать с нами, пусть даже через Персию, хрен два ее наглы схрумкают. Второй плюс — по Волге пути накатаны, опробованы. Да и заправка по дороге имеется, в смысле азербайджанская нефть. Сейчас, наверное, Азербайджан тоже под Персией. Вот вам товар по бартеру для нашего железа. И рынок емкий, туда любые объемы со свистом уйдут. Потому что народу много. В отличие от той же Европы.

Шибалин переглянулся с Афанасьевым, дескать — мысль здравая и вполне осуществимая. Единственный противник — татаро-монголы. Так с ними по любому воевать придется.

— В Персии уже монголы. Они ее еще до похода на Русь захватили, но в чем-то ты прав. — сказал Шибалин. — Индия это ткани и специи. Железа, правда, там своего хватает и оружие делают лучшее в мире. Плюс золото, камни…

А купцы, услышав про Персию и Индию, моментально насторожились! По их мнению, если отогнать степняков и наладить прямой путь к Индии, то Торжок по количеству богатеев за пару-тройку лет легко переплюнет Новгород. Ради такого дела они были готовы на все.

Командиры прониклись и принялись изучать карту с этой точки зрения.

— В принципе, возможно. — резюмировал Шибалин. — Одно плохо, ни одна курская река не соприкасается с Волгой. Волго-Донской канал мы сейчас не осилим, значит — нужна железка.

— По любому нужна. — ответил Афанасьев. — Куда бы мы не направились: на юг, на север или в Персию — нужен легкий путь между Торжком и Курском, поскольку связать по рекам никак не получится. Зато дорога прямая без мостов — по водоразделу, примерно 500–600 км. Сначала грунтовку накатаем, потом рельсы положим. Если за основу берем Персию, то первое время гнать товар через Тверцу по Волге, огибая всю Россию. А когда все устаканится, проложить отвод к Волге напрямую, где-нибудь районе нынешнего Саратова. Ну и Астрахань придется строить. Вот только татары мешать будут…

— Разобьем! — легкомысленно махнул рукой Саня.

Однако, посадник Иванко усомнился, дескать, Великая степь потому и Великая, что там не одни татаро-монголы обитают: побьем этих — придут другие. Купцы с ним согласились. И тем не менее, все пришли к выводу, что направление на Персию — самое выгодное. Его и следует придерживаться в первую очередь. А уж воевать или договариваться — тут нужно решать по ходу дела.

 

Неизвестно где, 18 ноября силурийского периода палеозойской эры

Из портала 1993 года пришел состав, привезший шестьдесят танков Т-80.

— Последний. — сообщили с той стороны.

Оказалось, состав готовили и отправляли в первых числах ноября для товарища Сталина, а когда закрылось окно в 1941 год, поезд был в пути. Прибыл он на военно-ФСБ-шную базу, а дальше хода нет! Пенсионеры продержали его у себя дня три, а потом отдали Шибалину. Не гнать же «металлолом» (именно так танки проходили по накладным) обратно? Да и здесь держать «стремно».

Ярошенко, со своими танкистами из 93 года, всю технику принял, осмотрел и взялся за переучивание мехводов 41 года, освоивших немецкие троечки. Подтянул и немецких механиков — часть танков были неисправны — пусть осваивают.

Два дня назад на базу вернулась яхта, привезшая несколько женщин с детьми, сумевших убедить Шерстнева взять их с собой, и анкеты по всем пассажирам, коих набралось шесть с половиной тысяч человек. Из-за женщин Шибалин устроил молодому помору разнос:

— Сказано было, не поддаваться на уговоры! Сначала специалистов, потом остальных, как жилье построим. Что мне теперь другим говорить? Куда я их селить буду? Сам привез, сам и заселяй в свою избу! Лучше б раненых бойцов захватил, которым скоро на выписку.

Сутки штабные изучали дела, на которых вездесущий пограничник Максим Викторов успел поставить свои пометки.

Грамотных людей, точнее — специалистов по всем направлениям, катастрофически не хватало, а тут — кадровых, в том числе из комсостава, едва ли меньше, чем рядовых свежепризванных красноармейцев. Все же тыловой госпиталь — это не лагерь военнопленных. Поэтому командиры загорелись заткнуть новоприбывшими имеющиеся «дыры» в штатном расписании. В тот же день сформировалась группа «покупателей», намеревавшихся с очередной продуктовой колонной съездить к «армянам», как за глаза называли случайных попаданцев старожилы силура: Михаил Ярошенко — за танкистами, Геннадий Серпилин — за диверсантами и разведчиками, Юрий Филатов — за летчиками. Денис Кузнецов нашел в списках несколько путейцев, решил с ними переговорить, а Волков, Калужин и Никитин примкнули просто за компанию. Но самым нетерпеливым был Нурлан Кенжегалиев, стоматолог, освобожденный из Бобруйского лагеря. Он, за неимением других врачей, без малого четыре месяца проработал в Силуре хирургом, спасая многочисленных раненых. Три дня назад главный силурийский Айболит передал свой госпиталь прилетевшей на АН-2 группе медиков во главе с военврачом 1 ранга Каганом, ранее заведовавшим Севастопольским военно-морским госпиталем, и рванул к Афанасьеву, поскольку Шибалин давно обещал отпустить Нурлана Сатывалдыновича на вольные хлеба в Торжок, сразу, как только будет найдена замена. Однако, тут уперся Афанасьев, оказалось в Торжке тоже набралось немало раненых, а хирургов нет. Есть фельдшера, терапевты, педиатры и даже гинеколог, все из сельских медпунктов, оказавшихся среди гражданских в Офлаге. А у Нурлана Сатывалдыновича такой большой опыт накопился — по лечению колото-резанных и пулевых ран, так что…

Однако, если в Торжокском госпитале будет равноценная замена, то Афанасьев совсем не возражает против открытия частного стоматологического кабинета. И даже поспособствует с инструментом. Вот и рванул стоматолог — за хирургами и медсестрами, которых на теплоходе, по словам Геннадия, было не считано.

Едва колонна грузовиков и легковушек оказалась в средневековье, чтобы, стартовав порталом, сэкономить тысячу километров, к ним присоединился Афанасьев, решивший проскочить с той же целью — познакомиться с людьми, большую часть из которых все равно нужно будет переводить в Торжок.

Едва последний грузовик пересек границу, «окно» закрылось и торжокский оператор, в полушубке и валенках, приступил к «колдовству» по открытию портала в нужном месте. Ему помогал второй, одетый так же. Что-то у них не заладилось, видимо, оба плохо умели «двигать» портал. А шофера в машинах принялись гудеть. Их можно понять — поехали налегке, ведь в Силуре вечное лето, а тут холодно, легкий морозец градусов на пять-семь, к тому же подавляющее большинство трофейных машин не оборудованы печкой. Провозившись минут десять, «операторы» открыли окно на базу — это то они умели, вызвали Дмитрия, дежурившего с «той стороны», ну а тот, перейдя в средневековье и съежившись от холода, решил проблему за считанные секунды.

Сев в Лэнд-Ровер к Серпилину, Арсений Николаевич поздоровался с Геннадием, сидевшим за рулем, и с устроившимися на заднем сиденье вторым Геннадием — Калужиным, Андреем Волковым и Юрием Никитиным. Колонна тронулась, пересекла портал. Афанасьев, проезжая мимо своих, опустил стекло и погрозил им кулаком. Колонна через несколько минут вернулась в «лето», и тут же остановилась. На временной точке, в тысяче километров от основной базы, у шеста с опознавательным флагом Шибалин поставил пост из трех красноармейцев — так на всякий случай. Рядом с постом стояли три палатки, в том числе одна для кухни с газовой плитой, несколько бочек с бензином и питьевой водой, многоместный сортир. Старший доложил, что за время несения службы происшествий не было, пересчитал машины, связался со штабом.

Второй красноармеец, пока шла колонна, зачерпнул запортальный снег, слепил снежок и бросил в приятеля, крутившегося у кухонной палатки. Не попал, но из-за спины выпорхнула синица

Серпилин поинтересовался, мол, откуда птичка.

— Да дня три тому впорхнула вместе с продуктовой колонной, потом полдня где-то летала, и к нам пристроилась. Почти из рук сало да хлеб хватает, но на ладонь пока не садится.

— Жрать захочет, будет и с ладони есть. — проговорил тот, что стоял у кухни. — Здесь то ей кормиться нечем, а обратно в портал перелететь боится. Может даже понимает, что помрет.

— Как говориться, лучше синица в руках, чем утка под кроватью. — усмехнулся Геннадий.

Афанасьев услышал новую трактовку старой пословицы и захохотал. А Геннадий продолжил, обращаясь к красноармейцу:

— А бегуны с «Армении» бывают?

— Не, не было. — ответил второй постовой.

А кухонный добавил:

— 120 кэмэ по пустыне? Дураков нет. Они уж в курсе, шофера просветили.

Во время промежуточной остановки некоторые водители посетили сортир, ибо путь не близкий, а Афанасьев снял шинель, шапку и закинул их в багажное отделение. Когда все расселись, красноармеец дал отмашку и колонна неторопливо двинулась дальше.

Сто двадцать километров грунтовки автоколонна прошла за четыре часа. Хоть и накатали дорогу, а ям и колдобин было хоть отбавляй. Не асфальт, особо не разгонишься.

— Арсений Николаевич, — начал разговор Серпилин, едва машина тронулась. — Я так понял, у Вас есть на нашу группу какие-то виды?

— А как же. — ответил подполковник. — Вы ж сейчас без дела сидите, а у меня татары без присмотра на реке Воронеж стоят.

Сидевшие на заднем сиденье десантники переглянулись и подтянулись поближе.

— Не совсем без присмотра, — возразил Геннадий. — Портал, конечно, моргает, неустойчиво открывается, но картинку снять можно, что Димон каждый день и делает.

— За кибитками наблюдаете? — уточнил Афанасьев. — Маловато. В один прекрасный день откроет посмотреть, а там татар и след простыл. Куда пошли, где искать?

— Тронутся — увидим. И направление известно — на Рязань. А что Шибалин говорит по нашему поводу? — спросил Геннадий.

— Предлагал ему наблюдателей с рацией посадить поближе, но вами рисковать не хочет, красноармейцы ни мои, ни ваши — не потянут, вот я и подумал, может среди «армян» есть разведчики? Посмотрел списки, точно есть!

— Раненые? — уточнил сзади Юрий Никитин.

— Не без того. Но было некоторое количество легкораненых. В лазарет то они попали не в день отплытия, да у нас с плаванием и выгрузкой, считай, почти полторы недели провели. За это время могли поправиться?

— Нужно на месте смотреть. — согласился Серпилин.

— За тем и еду. Полагаю, если найду добровольцев, Шибалин мне палки в колеса ставить не будет? А вы натаскаете их, хоть чуть-чуть.

— Сколько времени дадите? — спросил Геннадий.

— Неделю. Я собираюсь числа 26–27 поехать в Коломну, их с собой возьму. Как только с Олегом Курским договоримся — тут же и отправлю.

— От Коломны до Воронежа далековато. Или на машинах? Так как реки форсировать?

— Мне из 21 века снегоходы подкинули. Саня упомянул, что есть такие штуки для зимы, а я тут же заявку. Вот и доставили, пока 10 штук, но еще обещают. В Торжке мои уже катаются. Это вроде мотоциклов, но с лыжей и гусеницей. — начал объяснять Афанасьев.

Но с заднего сиденья тут же сообщили, что десантники знают эту технику и сами на ней неоднократно ездили.

— На снегоходах можно быстро проскочить. — задумался Геннадий. — Ладно, попробую поговорить с Шибалиным, может разрешит двух-трех из нас выделить, чтоб группы возглавить. Одной то мало будет. Не пойму, чего он боится? Ведь на войну ехали, а не за печкой сидеть.

* * *

Спонтанный лагерь — напоминал целый город из тысяч больших и маленьких палаток, стоящих на берегу широкой реки. Тут были свои широкие проспекты и кривые улочки, огромные общественные палатки под госпитали, кухни, «учреждения» и скромные навесы из брезента или полиэтилена для барахла. Четырех-шести местные «семейные» с тентом под раскладушки и крохотные двухместные «норки» только для ночевки в спальном мешке. Чуть в стороне формировалось большое кладбище. На холмиках могил короткие столбики с фанерными табличками, на которых редко значились две-три фамилии, чаще по пять-восемь имен, умерших от ран. В полукилометре — море и стоящий на рейде теплоход.

Колонна проехала почти до центра палаточного города по широкому «проспекту» — три машины легко разъедутся, и уперлась в площадь, обозначенную складскими навесами. Едва машины остановились, «армяне», из тех что покрепче, привычно принялись разгружать грузовики. Остальные окружили легковушки, впервые приехавшие сюда. В первых рядах было много женщин с детьми. Почувствовав в Афанасьеве большого начальника, женщины тут же обступили его, требуя немедленной эвакуации в более цивилизованные места.

— Куда я вас возьму? Мы же на вас не рассчитывали! Как вы не понимаете, ну нет у нас сейчас жилья, его только строят! Хотите в те же палатки, но на мороз? Пожалуйста! Не волнуйтесь, как только обеспечим теплым жильем, заберем всех! А пока лучше здесь, в тепле, перезимовать! — Арсений Николаевич, как мог, отбивался от наседавших теток.

А десантники тем временем тихонько проскочили стороной, попутно выясняя — где в данный момент находится Максим Викторов или еще кто из местного начальства.

Вскоре Геннадий увидел знакомого старшего лейтенанта НКВД Борисова, поздоровался, махнул своим, почти сразу появился и Максим, а когда все вместе зашли в штабную палатку, к ним присоединился и Афанасьев.

— Фух! Еле отбился. — жаловался подполковник офицерам.

Благодаря тому, что Максим провел среди пассажиров несколько дней и хорошо представлял нужды как самой базы, так и средневекового «отделения», предварительные списки составил загодя. «Покупателям» не пришлось терять время на поиск и сортировку нужных специалистов. Каждый занимался со «своей» группой потенциальных сотрудников, примерно представлявших — чем они будут заниматься. С другой стороны и пассажиры желали поскорее покинуть осточертевший лагерь, поэтому разобрались довольно быстро, часа за два. Наскоро перекусив, «завербованные», с шинелями и полушубками на руках, жались поближе к автомашинам, чтобы на дай Бог не отстать, оставшись тут еще на несколько недель, а может и месяцев.

Вокруг автоколонны Борисов и Викторов выставили оцепление, вытесняя тех, кто не попал в списки, некоторых пришлось даже силой выдворять из кузовов. Впрочем, когда Афанасьев сообщил, что те, кого отобрали, едут воевать, разве что кроме медиков, а дамочки, если хотят — пусть в лесу зимуют, палатку с одеялом дадим, так и быть, и даже топоры с пилами предоставим, чтобы дома себе строили. Сказал это вполне серьезно, махнул рукой и направился к Лэнд-роверу. Ему поверили, оценив основной списочный контингент: танкисты, артиллеристы, обстрелянные пехотинцы, летчики, и наружу полезли даже самые упертые. Похоже, они смирились с неизбежным.

Автоколонна двинулась в обратный путь еще засветло. В кузовах сидело чуть более трехсот переселенцев.

 

Коломна, 27 ноября 1237 года (грудень 6746 год)

Больше недели стояли трескучие морозы, осенняя грязюка на дорогах, лужи, да и болота промерзли, потом немного потеплело и повалил снег — тихий и пушистый.

Шибалин, после недолгих уговоров, все же отпустил своих современников — съездить с Афанасьевым в Коломну, а оттуда — к ставке Батыя на разведку.

Офицеры набрали из новоприбывших с теплохода двадцать три бывших разведчика, добавили к ним еще пятнадцать — из красноармейцев, попавших на силурийскую базу намного раньше и потому успевших пройти «курс молодого диверсанта» под руководством Васильева и Осадчего. Бойцов перетасовали и разделили на четыре боевых группы. В течение недели перед поездкой Васильев, Волков, Осадчий и Серега Кларкунов устроили масштабную проверку диверсантам под Торжком, в условиях приближенных к боевым: ночевки в лесу, марш-броски, учебные бои группа на группу — с выслеживанием, преследованием, засадами. Первоначально их хотели вооружить пейнбольными автоматами, но как выяснилось, импортная автоматика отказывала на морозе, поэтому вооружение было штатным — автоматы Калашникова, трофейные карабины, снайперские винтовки, только патроны холостые.

Три наиболее подготовленные группы отправились вместе с Афанасьевым, отряд Андрея Волкова попавший в аутсайдеры, получил другое задание — ему предстояло пройти маршрут от Торжка до Курска, чтобы наметить дорогу, по которой будут перевозить пассажиров «Армении».

Колонну из трех Шишиг, Ганомага и Лэнд-Ровера с тремя боевыми группами, и отделением охраны «князя» десантировали между реками Коломенка и Ока. Димон, специализирующийся по средневековью, довольно быстро нашел Москву-реку, по ней — добрался до устья, на котором и стоял нужный город, но чтобы не травмировать нежную психику местных жителей возникновением колонны машин из ниоткуда, отвел «окно» по левобережью Оки на полсотни километров. Затем нашел накатанный санный след в нужную сторону, и открыл ворота. Впереди была Коломна, сзади и по бокам в 3–5 километрах какие-то мелкие села на берегах Оки. Помимо командиров боевых групп — Алексея Васильева, Александра Осадчего и Сереги Кларкунова, обосновавшихся в Шишигах со своими бойцами, с Афанасьевым поехал Геннадий Серпилин. Шибалин поставил Геннадия командиром всего взвода разведчиков, чтобы координировать на месте деятельность боевых групп.

Дорога с пойменных лугов довольно быстро свернула в лес. Судя по клочкам сена, валявшимся на колее и развешанным по кустам, по этому проселку крестьяне окрестных деревень на лошадях вывозили стога, накошенные еще летом. Кусты и деревья так плотно подступали к дороге, что ветви то и дело скребли по машинам.

— Ну и дорога! — проговорил Геннадий, глядя в окно.

— Нормальная дорога, обычная, пешеходная. — хмыкнул Афанасьев. — Поездил бы со мной по торжокским окрестностям, когда я дань собирал, и не такое б увидел. А зачем местным дороги? Только сено вывозить, дрова собирать, да на охоту сходить. Даже телеги не нужны — летом лодки, зимой сани, что на телегах возить? Основные то пути по рекам! А это — так, напрямки, чтоб пешком не петлять по руслу, наматывая лишние версты. Если сани впритирку проедут — то и ладно. Да верхом, по паре всадников в ряд. А больше и не для чего. Купцы, к примеру, зимой товары возят только по льду рек. А почему? Да потому что на лесных дорогах можно в засаду попасть, а на реках — до берегов с лесами, кустами далеко. Подкрасться незаметно не получится.

В этот момент впереди идущий Ганомаг, протаптывающий своими гусеницами свежий снег, остановился. Ползущие за ним следом Лэнд-Ровер и Шишиги тоже встали.

— Что там? — спросил Афанасьев, выскочившего из бронетранспортера водителя.

— Поперек дороги дерево лежит. Не проехать. Нужно убирать.

— Ага! Не иначе, разбойнички. Легки на помине. Ну-ка, Геннадий Николаевич, командуй своим, пусть проверят, что за дерево и почему упало.

Бойцы высыпали из машин и веером разошлись в разные стороны. Через несколько минут к Лэнд-Роверу подскочил Серега, вслед за ним и Алексей Васильев с докладами.

Дерево — корявая ветла в два обхвата, было срублено, судя по успевшему нападать на него снегу, — еще ночью или рано утром. Дерево было невысокое, сам ствол не более трех-четырех метров, зато ветки, торчащие во все стороны, были толще, чем восьми-десяти метровые сосны или елки. Вокруг следы пяти человек, но на дорогу они не выходили. Видно, как рубили, как топтались по сторонам, как лежки устраивали за кустами. По всей видимости, хотели устроить засаду, но когда увидели — кто к ним едет, одели лыжи и дали деру.

— На кого же они охотились, если купцы тут не ездят? — удивился Геннадий.

— Мало ли? — задумался Афанасьев. — Может на тех, кто сено возит? Ведь лошадь тут ценна сама по себе. Или прохожий какой, коробейники от села к селу пешком ходят. Ветла эта — вон какая кривобокая с ветвями во все стороны. Тут не только сани, пеший человек не пролезет. Один путь — в обход, а там-то они и сидят.

— Может достать из кузова снегоходы, да догнать? — спросил Серега. — Они на лыжах, без палок. Далеко уйти не могли, да и лыжня четкая. Куда они по свежему снегу денутся?

Геннадий развернул карту.

— Тут, километрах в восьми на изгибе Оки большое село. Правда, карта наша, вполне возможно, что это село еще и не появилось вовсе, а может наоборот — тыщу лет здесь стоит. Место то удобное. Похоже, оттуда жители. Либо еще где деревня, на нашей карте не обозначенная.

Геннадий взглянул на Афанасьева, мол, как большой начальник, разрешит погоню? Но Афанасьев только развел руками, дескать — ты командир над этими отрядами, ты и командуй. К тому же выяснилось, что бензопил с собой не взяли, есть только ручные ножовки, да топоры, а с таким инструментом ствол часа два пилить нужно. Древесина то уж очень вязкая.

— Ну, Серега, тогда дерзай. Но не более пары часов тебе на все про все. Если опоздаешь — догоняй своим ходом, ждать не будем.

— Есть! — ответил Кларкунов.

Он выгнал из Шишиги свое подразделение, пригревшееся под брезентовым тентом, бойцы вытащили снегоходы и вся десятка рванула по следам злоумышленников. Впрочем, «рванула» — это сильно сказано. Лес был дикий, неухоженный, то там, то сям из под снега торчит валежник, вздымаются сухостойные елочки, так и не сумевшие пробиться через кроны вековых деревьев и засохшие на корню без солнца. Березник, утомленно свесивший перевитые космы под снежными шапками — чуть тронешь ветку и вся эта радость сваливается вниз, норовя проникнуть за шиворот. Посему снегоходы шли медленно, впрочем, заметно быстрее лыжника, не говоря уже о возможном пешеходе.

Километра через три-четыре лыжня заметно задергалась. Скорее всего беглецы услышали погоню, попытались разойтись, но потом поняли, что по одной лыжне уходить будет быстрее. Впрочем, от села, куда первоначально направлялись, отвернули резко в сторону и повернули к Оке. Соображают, что на родные хаты погоню лучше не выводить. Опять же по реке идти проще. Едва злоумышленники вышли из леса, тут их и повязали. Бойцы взяли пятерку в кольцо, сблизились, Серега дал короткую очередь из автомата под ноги не состоявшимся грабителям, приказал бросить оружие. Те побросали на снег старенький ржавый меч, совсем не плотницкий топор, три сулицы, лук. Двое мужиков были в возрасте, лет по сорок, что по местным понятиям — уже старик, трое молодых, едва-едва борода проклюнулась. Все в овчинных тулупах, шапках-треухах. У того, что с мечом, под овчинной оказалась короткая байдана из колец крупного плетения и поддоспешник. У второго, с боевым топором — самодельный куяк — безрукавка с нашитыми медными и железными пластинами.

Мужики сходу начали оправдываться, мол, за что? Всего то в лес за дровами шли, никого не трогали.

— Ага, в лес! — возмутился Серега. — А бронебойные наконечники на стрелах, чтоб белок бить? И доспехи, чтоб заяц не покусал!

Мужиков посадили на задние сиденья снегоходов, привязали, надвинули шапки на глаза — чтоб сбежать было сложнее. Назад кавалькада катилась намного быстрее — тропа протоптана, дорога известна, не нужно опасаться наскочить на торчащую из под снега палку или валежину. Выскочили к машинам аккурат в тот момент, когда Ганномаг оттаскивал с дороги отрезанный кусок ствола. Более тонкие сучья и ветки были спилены или отрублены еще раньше. Пока одни расчищали завал, другие развели большой костер, вскипятили чайники, разогрели обед.

Бойцы развязали злоумышленников и поставили пред светлы очи подполковника.

— Что делать с задержанными? — спросил Серега Афанасьева.

Арсений Николаевич критично осмотрел несостоявшихся разбойничков, покачал головой, глядя на меч, дескать, как можно было довести боевое оружие до такого состояния? Оценил доспехи — усеченная байдана явно с чужого плеча, и, скорее всего, с трупа. Не хватало нижней части юбки, да и на спине железные кольца стянуты пеньковой веревочкой. Разбойники стояли молча, понурив головы, они уже поняли, что с такой экипировкой спалились по полной и никакие оправдания не помогут.

— По местным законам их можно тут же повесить. — ответил Афанасьев. — Но… Земля принадлежит Роману Ингваревичу, князю коломенскому. Сдадим с рук на руки, пусть сам судит. Давайте к столу, все уже готово, поснедаем, да дальше тронемся. И так задержались на два часа. Засветло не успеем.

 

Ржев, 27–28 ноября 1237 года (грудень 6746 год)

Андрей Волков со своим подразделением выехал в сторону Курска в тот же день, что и Афанасьев. Но в отличие от Арсения Николаевича, всю дорогу пришлось проходить своим ходом — на Шишиге и Ганомаге. Впрочем, до Ржева дорога по Торжокской гряде была накатана машинами и танками еще в августе, когда ездили колонной бить литвинов, поэтому на сей раз до воеводы Яруна добрались засветло. Единственное неудобство — Волга. Зима еще толком не началась, лед тонок, пускать по нему тяжелые автомобили опасно. Можно, конечно, не останавливаться, а ехать дальше в обход истока или в поисках брода на мелководье, как изначально планировалось, но просвещенный в вопросах средневекового этикета, Волков счел обязательным сделать остановку у Ржева и навестить воеводу. Помниться, летом, когда литвинов гоняли, не удосужились к нему заскочить, так сколько потом обид было? Оно и понятно — появление без ведома владетеля пусть и небольшой воинской группы на чужой территории — равносильно оскорблению.

Автомобили с пятеркой бойцов Андрей оставил на своем берегу, а сам со второй пятеркой рванул через Волгу пешком.

В городе сразу заметили автомобили, из-за чего начался небольшой переполох — воевода, широкоплечий, но низкорослый мужчина, эдакий квадрат, подумал, что к нему в гости приехал сам Афанасьев, вот и кинулся отдавать приказы, как встречать дорогого гостя, чем угощать, что на стол подавать. А сам в темпе одевал лучшие одежды, дорогую шубу, да жену поторапливал. Ей надлежало выйти на крыльцо и из собственных рук угостить гостя горячим сбитнем.

Едва одевшись, поспешил на городскую стену и только тут разглядел, что среди шести шествующих по реке — Афанасьева нет.

Ярун сгоряча плюнул, из-за мороза попав себе на бороду, утерся и стал все переигрывать.

За осень он успел пообщаться с Афанасьевым, да и своих осведомителей в Торжке имел, потому знал, что лейтенант — это не более чем сотник, а воевода — чин генеральский. С учетом же, что Ярун назначен управлять княжеством — он генерал-губернатор. То есть, хотя и ниже князя, но никак не ровня простому сотнику, пусть и из приближенного княжеского круга.

Старшего лейтенанта встретили радушно, хотя больших почестей уже не было: воевода на крыльцо не вышел, корец со сбитнем подала простая служанка, а в терем проводил гридень. Тем не менее, красноармейцев отвели в людскую, накормили, дали хмельного меда.

Волков вошел в двери вслед за посыльным, поднялся по лестнице на второй этаж, миновал короткий темный коридор и вошел в залу. Трапезная оказалась воистину княжеской: метров восемь в ширину и не меньше двенадцати в длину, обогревалась сразу двумя изразцовыми печами, своды украшала вычурная золотая и серебряная роспись с элементами растительного узора. По уголкам свода — витая лепнина. Стены тоже расписные — в некоторых проемах сидели святые старцы с раскрытыми книгами, в остальных — гербы разных городов или княжеств. Посередине стоял длинный стол, заставленный всевозможными яствами. Главным украшением были огромные пузатые бочонки, полные темного пенистого напитка, с большими серебряными ковшами, плавающими внутри. Во главе стола, на высоком троне, восседал воевода, собственной персоной, наряженный в длинный, ниже колен, бархатный кафтан ядовито-зеленого цвета и меховую тафью. Соболиную шубу Ярун снял, чтобы подчеркнуть неофициальный характер встречи. Впрочем, служки шубу не уносили, вдруг понадобится? Так и лежала рядом на лавке. Волков тоже скинул бушлат и шапку, пристроив рядом, оставшись в полевом камуфляже.

Воевода намеренно встречал Волкова в трапезной, не для того, чтоб унизить, а просто показать разницу между сотником и воеводой. Хотел и стол убрать, но передумал — не пропадать же добру, что уже приготовлено? Правда, вина заморские успели унести. В бочонках плескалось и пенилось пиво да мед.

Как не было воеводе любопытно — за чем к нему пожаловал сотник из Торжокского княжества, но ритуал — есть ритуал. Сначала посетовал на погоду, мол холода настали жуткие, да за целую неделю до первого снега — как бы озимые не померзли, поинтересовался — что в княжестве нового, не намечается ли война с ярославичами, что слышно про Батыя, какую посуду освоили на стекольном заводе и когда же начнут изготавливать зеркала? Арсений Николаевич еще летом обещал прислать во Ржев большое зеркало из первой же партии.

Услышав, что Афанасьев поехал свататься, сделал вид, что слышит эту новость впервые, жутко обрадовался и стал давать советы — как на его взгляд лучше всего обезопасить пограничное княжество от степняков, на которое Арсений Николаевич сможет претендовать сразу после свадьбы.

Так плавненько разговор перешел к цели визита Волкова.

Узнав, что Андрей должен осмотреть будущую дорогу между Торжком и Курском, которая пойдет прямиком через Ржев, сильно задумался. С одной стороны — стоять на торговом пути, через который пойдут несметные сокровища — очень выгодно. Ржев на отшибе, в стороне, а тут может стать чуть ли не центром вселенной, если учесть планы по торговле стеклом и железом аж с самой Персией и Индией. С другой — шестьсот верст по сухопутью, как то даже и не верилось, что такое вообще возможно. Если ладью по Волге пустить вокруг всей Руси, да с волоками в Дон, а потом обратно кругаля — в Торжок, и то быстрее получиться, чем на санях или телегах по суху. И много ли на ту телегу нагрузишь? Да, у Афанасьева есть самобеглые повозки, что ездят намного быстрее, но все равно — груз в ладье и их автомобиле не сопоставим. Да и дороги какие? Взять тоже стекло, пока 600 верст проедешь — одни осколки останутся. Нет, мудрит что-то Афанасьев. Тут в голове у воеводы еще одна мысли проскочила. Он поинтересовался, как на своих самобеглых телегах лейтенант собирается преодолевать засеки?

Оказалось, Волков про них ни сном ни духом. Ярун тут же взялся просвещать гостя.

В 1196 году умер могучий воин Чернигово-Северской земли Всеволод Ольгович, брат Игоря и тогда же против Ольговичей составилась мощная коалиция с целью оттяпать княжество, оставшееся без защитника. Возглавил ее сильнейший владимиро-суздальский князь Всеволод Большое Гнездо, к нему примкнул киевский Рюрик Ростиславич, пригласили в долю и смоленского Давида Ростиславича. Вот тогда то Ольговичи, Ярослав черниговский и Игорь новгород-северский засекли леса от Всеволода и Давида.

Главными водными преградами на пути претендентов на княжество были Десна с Болвой, их левые притоки и впадающие в Десну Нерусса, Зноба, Свига, Ивотка, Шостка. А междуречья были завалены деревьями. Что такое лесная засека? Это поваленный лес, но повален не абы как, а с умыслом, что б не пройти, не разобрать, не растащить. И такая преграда от реки и до реки, на сотни саженей в глубину. Очень надежное фортификационное сооружение, если оно смогло остановить сильные рати смолян, владимиро-суздальцев и киевлян, привычных к тяготам лесных походов и умевших, конечно, разбирать или прожигать в засеках проходы.

На сей раз задумался Андрей. Две бензопилы с собой он взял, помятуя поход на литвинов, но если дело обстоит именно так, как рассказал воевода, то этого будет явно маловато. Однако, посмотреть своими глазами нужно по любому. За тем и послали. С чем Ярун полностью согласился — приказ князя нужно исполнять, невзирая на трудности. Более того, если эти засеки не остановят Афанасьева в желании проложить сухопутную дорогу на Курск, то он, Ярун, готов и своими смердами помочь. Разумеется, в меру собственных возможностей и за вполне умеренную плату. Стеклом, желательно листовым для окон.

Как не отнекивался лейтенант, но ночевать воевода оставил его в тереме. Дескать, куда ж ехать, на ночь глядя? А утром он самолично выделит знающего проводника, который покажет брод через Волгу. Если он будет глубоковат для автотранспорта, то чуть дальше, в паре дней пути, можно найти и второй, намного мельче первого.

Ближе к полуночи, Волков отправил к машинам двоих бойцов. Пусть сменят охрану, чтобы те тоже ночевали в тепле. А в четыре утра и их сменит отдохнувшая пара. Назначив дежурных, Андрей завалился на лавку в отведенной ему светелке.

На следующий день, едва рассвело, разведгруппа тронулась в путь. Перед тем успели позавтракать, Ярун привел отрока, сказав, что это и есть проводник, а жена воеводы через служанку передала увесистый узелок с домашними пирогами на дорожку, затем долго-долго прощались с воеводой.

Брод был глубоковат. Машины сразу проломили лед и катились по каменистому дну — огромные колеса ГАЗ-66 погрузились полностью, но до кабины и кузова вода не достала, в отличие от Ганомага. Уже выехав на берег — из салона бронетранспортера долго выливалась вода. Андрей прикинул, что КАМАЗ тут проскочит, а МАНы и Опели могут застрять — электрику мотора зальет, не приспособлена трофейная техника к форсированию глубоких переправ.

По хорошему — мост нужно строить. Но если строить, то лучше не тут, а ближе ко Ржеву. А в идеале у самого города.

Паренек оказался неплохим проводником, сразу после брода вывел на водораздел Смоленско-Московской возвышенности, которая, судя по карте, плавно переходила в Средне-Русскую. Уже на другом берегу Волги высадили отрока в пяти верстах от Ржева — ближе не получалось, попрощались и покатили дальше. В целом, дорога была неплохая — под небольшим слоем снега песчано-каменистый грунт, не слишком густой сосновый бор, редкие ручьи если и встречались, то никаких забот не доставляли. Во второй половине дня благополучно доехали до игоревой засеки.

Это было нечто. Андрей надеялся, что за сорок с лишним лет деревья подгнили и осыпались, но куда там. Многоверстные древесные завалы успели прорасти мелколесьем. Тут лежали и могучие дубы с острыми сухими поторчинами, и рыхлые березовые колоды, и долго не гниющие смоляные ели и сосны, срубленные витязями и смердами северских князей. Бесконечный хаотичный древесный завал, с высоко ощетинившимися голыми сучьями, поросший густым малинником и мхом, с таящимися провалами. Медведь не пролезет, не то что автомобиль! Князья делали водораздельные засеки широкими, чтобы преградить путь вражинам, наступавшим в поперечном направлении, а лейтенанту предстояло идти сквозь этот бурелом вдоль!

Андрей вызвал по рации Торжок, объяснил ситуацию — без тяжелой техники тут нечего даже думать. Дежурный обещал связаться с Афанасьевым и Шибалиным. Как только, так сразу сообщит. А пока — ждите ответа.

 

Коломна, 28 ноября 1237 года (грудень 6746 год)

Как и ожидал Афанасьев, попасть в Коломну засветло не успели. Не доезжая пяти верст, сваты устроились на ночевку в лесу, а едва рассвело, быстро позавтракали, собрались и тронулись дальше. Оставшееся расстояние проскочили быстро.

Как только защитники заметили автоколонну, городские ворота стали спешно закрываться, однако, не дойдя до середины, вновь распахнулись. Видимо, стражники были не готовы увидеть самобеглые повозки, испугались, но в последний момент получили нужные указания и исправили свою ошибку. Автомашины проехали пригородные сады и огороды, обозначенные примитивными оградами — только чтоб скотина не пролезла, приблизились к частоколу, огораживающему посад и остановились, так и не въехав в распахнутые настежь ворота. Афанасьев, помня свой первоначальный проезд по узким улочкам Торжка, решил на сей раз не рисковать, а оставить крупногабаритную технику снаружи и добираться до детинца лишь на внедорожнике.

Все стражники, порскнувшие при виде машин под защиту частокола, понемногу вышли обратно. А один, сверкая начищенными полными боевыми доспехами, только без щита, направился к Лэнд-Роверу. Он уже сообразил, кто тут главный и потому сразу пошел к Афанасьеву. Серега Кларкунов, Алексей Васильев и Александр Осадчий вылезли из кабин Шишиг, дали указание своим бойцам обеспечить охрану автотранспорта и задержанных злодеев. Далеко не расходиться. Бойцы, выпрыгнули из кузовов, расположившись прямо на чьем-то огороде. Все равно все под снегом. Оба прапорщика остались со своими подразделениями и только Серега, пользуясь недавно полученным высоким званием — старший лейтенант НКГБ — почти майор, подошел к легковушке.

Стражник предложил проводить высоких гостей в детинец. Князья съехались два дня тому назад и ждали лишь приезда торжокского князя. На предложение Афанасьева сесть в машину, витязь отказался. А Серега, видя, что переднее сиденье свободно, залез сам, без приглашения. Арсений Николаевич и Геннадий ехали на заднем, плюс — шофер.

— Все равно не уместился бы. — прокомментировал Серега отказ стражника. — С мечом, в шлеме с шишаком, байдане до колен — мало того, что не влезет, так еще и всю обшивку порвет.

Так и поехали — впереди витязь, за ним внедорожник, кативший со скоростью пешехода.

Сам городок выглядел мельче и беднее Торжка. Не слишком высокий частокол из крупных серых бревен. Ни надвратной, ни боковых башен — нет и в помине. Лишь изнутри к частоколу пристроены узкие сходни и мостки с перилами, чтобы можно было хоть как-то оборонять стены. В посаде серые деревянные дома с мелкими слепыми окошками, затянутыми бычьими пузырями, крытые соломой крыши. Улочки настолько узкие, что Ганомаг мог и не проехать. Афанасьев даже мысленно похвалил себя — правильно, что не стал соваться сюда всей колонной.

Детинец, он же кремль, тоже был деревянным и втрое меньше торжокского.

Пока ехали до княжеского терема, подполковник инструктировал своих путников:

— Из машины сразу не вылезать, сначала посидим — покурим, когда вылезем на крыльцо не ломиться. Серега, особенно к тебе относится.

— А я что? Я ничего. — удивился Кларкунов. — А чего ждать то будем?

— Меня тиун просветил. Тут приход гостей, особенно на таком официальном уровне, — это целый ритуал. Что-нибудь не так сделаешь — можешь обидеть на всю жизнь! Во-первых, нужно дать время хозяевам приготовится, самим одеться, прислугу нарядить, прибраться, кого надо — позвать, кого не надо — выгнать с глаз долой. Во-вторых, старший группы идет первым, равные — рядом, а сопровождающие — следом. В-третьих, из двух руководителей первым здоровается — младший по чину, по званию, по достоинству. Если мы с князем коломенским равны, то подойти к крыльцу должны одновременно и поздороваться синхронно. Стало быть, как во двор въедем, они будут в дырочку подглядывать — когда мы к ступеням подойдем. Ведь если раньше выйдешь — свое достоинство уронишь, а позже — гостя обидишь. Потому и говорю, приедем — посидим, покурим. Чтобы хозяева успели все нужное сделать.

— Ага! Чтоб у дырочки успели очередь занять? — засмеялся Серега. — Не, нужно эту самодеятельность на официальный дипломатический протокол переводить. Там достоинство гостя считают в метрах ковровой дорожки. Просто, понятно, и никакой дырочки не нужно.

Едва стражник приблизился княжескому двору, створки ворот поползли в разные стороны, а когда подъехал внедорожник, ворота полностью распахнулись. Машине даже не пришлось притормаживать.

— Так вот для чего пешего пустили! — прокомментировал Геннадий. — Чтоб время точно рассчитать!

Въехали во двор, остановились против высокого резного крыльца. Дворня вроде как занималась своими делами, но переодета была в чистое, а двор терема засыпан слоем рыхлой свежей соломы. Сопровождающий немного постоял впереди машины, потом направился к задней дверце автомобиля, за которой сидел Афанасьев, и жестом пригласил выйти наружу. Офицеры вышли, обошли машину, потоптались немного около нее, а потом направились к терему. На крыльце было пусто, но едва Арсений Николаевич поднял ногу, намереваясь встать на первую ступень, как толстые дубовые двери тотчас отворились, и на крыльцо вышло сразу несколько разновозрастных мужчин в богатых собольих или бобровых шубах, высоких шапках. Из-за их спин появилась румяная девушка в шитой серебром душегрейке поверх темно-синего с серебряным отливом парчового платья, в белоснежном пуховом платке, сквозь который виднелась жемчужная понизь. В руках она держала деревянный корец с горячим сбитнем.

Вышедший из терема самым первым, моложавый мужчина с едва пробивающейся бородкой, примерно семнадцати-восемнадцати лет, всплеснул руками и торопливо спустился со ступеней, демонстрируя высшую степень уважения.

— Князь Арсений Афанасьев?

— Он самый. А Вы — Роман Ингваревич?

— Князь коломенский. — согласился встречающий и тут же представил сопровождающих — мой дядя Юрий Игоревич, князь рязанский; мой брат Олег, князь муромский; князь Олег курский, мой кузен; свояк Владимир, князь углицкий. Евдокиюшка, сестрица моя, подай гостям испить с дороги!

Арсений Николаевич отпил сбитень и, передавая корчагу, представил офицеров:

— Полутысяник Геннадий и полутысячник Сергей.

Офицеры, услыхав свои звания, чуть не поперхнулись, но совладали. Сергей допил, перевернул корчагу, показав, что та пуста, и вернул посуду сестре князя коломенского.

Гости и встречающие потянулись вглубь терема.

Арсений Николаевич снял шинель, фуражку, бросив на руки кому-то из слуг, оставшись в парадной форме подполковника восьмидесятых годов с золотыми погонами. Глядя на него, Геннадий и Серега тоже сняли шинели, но если Геннадий, аналогично Афанасьеву, был в форме старшего лейтенанта конца СССР, то Серега был одет старшим лейтенантом НКГБ 1939 года с петлицами и «шпалами».

Первоначально Афанасьев хотел ехать в своей форме — старшего командира РККА, само собой, почищенной и отглаженной, но Шибалин посоветовал надеть что-нибудь более «блестючее». Как ни как — смотрины «жениха». Благо, после очистки прибалтийских складов из портала в 1993 год, мундиров и знаков различий конца СССР для всех видов войск и на все случаи жизни было с избытком. Афанасьев не долго «ломался», ибо в тайне, с юности, сам мечтал о золотых погонах, аксельбантах и ременной «сбруе» с кобурой. Увы, мундир заката СССР, хотя и с погонами, мало походил на амуницию офицеров царской армии, но на вкус Арсения — смотрелся лучше кителя от 1938 года.

«Нужно будет, все же, провести реформу княжеской армии, официально ввести погоны и одеть бойцов единообразно, а то ходят — кто в чем: штаны и галифе из одной эпохи, гимнастерки и кителя — из другой. Кто с погонами, кто с петлицами, а кто и вовсе без ничего» — размышлял он, глядя на сослуживцев.

Хозяева, коротко посовещавшись между собой, тоже скинули шубы, оставшись в цветных синих и зеленых кафтанах, отороченных мехом и серебряным шитьем.

Все вместе, вслед за Романом, прошли через просторную, но полутемную палату, поднялись на второй этаж и оказались в светелке с обитыми красным штофом стенами и сводчатым потолком, расписанным под сказочные леса с высокой травой, среди которой бродят львы, медведи, олени и антилопы. Напротив слюдяного окна, спинкой к изразцовой печи, стоял обитый бархатом высокий трон. От кресла его отличало только отсутствие подлокотников. Стул и стул — в мастерской немцев на промзоне делают во сто крат изящнее. Перед троном большой дубовый стол на массивных ножках, на нем канделябры со свечами, ибо слюдяные окна давали мало света. По краям с обоих сторон резные лавки.

Афанасьева князь посадил справа от себя, слева уселся дядя, сразу за ними братья и свояк. Серега с Геннадием оказались в самом конце почетных мест, но не на краю стола, а где-то посередине. За ними рассаживались еще какие-то люди. Коломенский князь не счел нужным их представлять, хотя гости сразу догадались, что это дружинники «ближнего круга».

Служки внесли в палату подносы, на столе расставляли блюда с яствами: запеченные гуси, утки, два лебедя в перьях, а к ним соленые грибы, квашенная капуста, моченые яблоки, пироги всех видов и со всякими начинками. Даже слуги не могли точно сказать — какой пирог с чем. Подали кувшины с дорогими рейнскими винами, горячим сбитнем и хмельным медом. Были на столе и бутылки шампанского «Абрау-Дюрсо» — в серебряных ведрах со льдом, разумеется, это Афанасьев внес свою лепту на праздничный стол, за что тут же получил ответный подарок в виде бобровой шубы. Более крепкие напитки он решил пока не выставлять, ибо предстоял разговор на серьезные темы, которые вести нужно было с ясной головой.

И пошли тосты да здравицы, сначала за гостей, потом за хозяев. Когда выпили за каждого из «высоких» гостей, в палату влетела толпа скоморохов: дедки, одетые бабами, девки, одетые мужиками, карлики и вся эта толпа в разноцветных лохмотьях, колпаках с бубенцами и привязанными бородами из мочала, принялась носиться по зале, дудеть в рожки, жалейки, сопелки, стукать бубнами, петь какие-то похабные частушки, одним словом — веселить публику по мере собственных сил и умений. Впрочем, грань они не переходили, ни к кому особо не приставали и вообще — держались немного в стороне, стараясь не пересекать некую незримую черту, отделяющую их «сцену» от стола со зрителями.

Вторая пересмена блюд, после птицы, была рыбная: копченые лещи, тушеные в сметане караси, щуки вареные и печеные, малосольная стерлядь, а главным украшением был полутораметровый осетр, запеченный целиком.

С точки зрения пришельцев, вина были достаточно «легкие», тем не менее, к третьей «мясной» пересмене половина княжеских дружинников уже изрядно «устала» и была унесена в другие комнаты снующими туда-сюда слугами. Скоморохи продолжали развлекать публику, хотя тоже «нагрузились», ибо дружинники, да и младшие князья за особо удачные шутки поощряли исполнителей чаркой вина или меда со стола.

А «пришельцы» выглядели вполне трезвыми, да и князья рязанский с коломенским — тоже, хотя пили вроде бы наравне со всеми, не пропуская ни одного тоста или здравицы. Впрочем, Арсений Николаевич вскоре «расколол» Юрия Игоревича, мужчину более чем взрослого. Афанасьев заметил, что тот, только пробует вина, а при здравицах до дна пьет кубок, наливаемый из кувшина, стоящего рядом с ним. Арсений как бы невзначай ухватил этот кувшин и плеснул малость себе, благо — сидел напротив, только руку протяни. Юрий рязанский спохватился, но было уже поздно. Афанасьев отпил, посмаковал, кивнул Юрию, мол — отличное вино, долил себе еще и переключился на закуски. А слегка напрягшийся рязанский князь тут же вылил остатки в свой бокал, чтобы никто больше не смог распробовать его напиток. Затем понаблюдал за Афанасьевым и успокоился, ибо тот вел себя как ни в чем не бывало. Дело в том, что в кувшине был обыкновенный кисловато-сладкий яблочный компот, без каких-либо признаков алкоголя.

Пожалуй, лишь одно неудобство было в слабоалкогольных рейнских винах и медах — очень много воды, из-за чего гостям, да и хозяевам при каждой пересмене блюд, пока прибирают стол, приходилось выскакивать во двор, где было довольно морозно, как говориться: на «подышать свежим воздухом», а пришельцы умудрялись заодно и покурить.

Впрочем, Афанасьев для этих целей приспособил бобровую шубу и был весьма рад такому подарку — даже просто накинутая на плечи она согревала намного лучше зимней полковничьей шинели.

Если в первый перекур хозяева лишь присматривались к непонятному занятию гостей, то во время второго Роман отважился спросить у Сереги, в чем заключается удовольствие от глотания дыма? Но Серегу опередил Афанасьев:

— Очень вредная привычка, особенно в таком… возрасте, как у Сергея.

Он хотел сказать «молодом», но в последний момент передумал и переиграл на Серегу. Вдруг Роман обидится за «молодого»? Хоть и пацан еще, а все же князь. Кто их, князей, знает? Потом повернулся к Юрию рязанскому, стоящему рядом, человеку зрелых лет, чуть старше самого Арсения и повторил:

— Очень вредная привычка! Лучше не начинать — здоровье ухудшается, дыхалка садится, болезни всякие привязываются. А главное, потом трудно отвыкнуть. Сам когда-то начал курить молодым и глупым, а сейчас никак бросить не могу. Тяга как у пьяницы к вину, хотя удовольствия никакого.

— Почему? — опять спросил молодой князь.

— Мясо кушаешь? — внезапно спросил Сергей.

— Да. — Роман даже оторопел от такого неожиданного вопроса.

— Вот! А чтобы организм переваривал мясо, ему нужна никотиновая кислота. Она вырабатывается поджелудочной железой, причем процесс энергоемкий и затратный, потому никотина вырабатывается ровно столько, сколько нужно… И ни крупицей больше.

Афанасьев, да и остальные, стали прислушиваться к Серегиной лекции.

— А здесь… — Серега показал пальцем на сигарету, — Тоже есть никотин, точно такой же! И поджелудочная курильщика очень быстро привыкает к халяве. Отсюда и тяга. Второй момент, излишек никотина в крови — начинает «перерабатывать» нутряной жир человека, то есть тот самый «запас», отложенный организмом на «черный день». Вот почему после сигареты появляется чувство сытости даже при голодном желудке. Ну и стройная фигура, несмотря на переедание.

— А как же болезни? — спросил удивленный Афанасьев, он впервые слышал лекцию в защиту курения.

— Так кроме никотина — в сигарете полно разных других вредных веществ. Вот они действительно опасны. Те же смолы, альдегиды.

— Хорошо, а лошадь, погибающая от капли никотина? — подначил стоявший рядом некурящий Геннадий.

— Лошадь? Лошадь — существо травоядное, ей никотин ни к чему. В отличие от всех хищников. Вот кошку, собаку, да даже обезьяну — можно научить курить и они будут это делать с удовольствием. Кроме того, что такое капля никотина? — это грамма 2–3, в сигарете же содержится всего от 08 до 15 сотых миллиграмма! То есть, в той капле порядка десяти тысяч сигарет, выкуренных одномоментно! От такой дозы и заядлый курильщик может окочуриться!..

— И все же, табакокурение вредно! Оно несет с собой кучу болезней! — объявил Афанасьев.

— Я с этим не спорю, но есть один нюанс — курильщики не страдают от болезни Альцгеймера. Более того, альцгеймером страдают именно в тех странах, где борются с курением! Почему? Не знаю!

— Может, курильщики просто не доживают до того возраста? Ведь болезнь начинает прогрессировать после шестидесяти? — спросил удивленный Геннадий.

— Все может быть. Но по мне, лучше умереть в пятьдесят, оставаясь бодрым, чем тянуть дополнительные двадцать-тридцать лет в виде овоща!

Афанасьев усмехнулся.

— Не, Сережа, это ты говоришь, пока молодой! А как полтинник стукнет — другое запоешь!

Напрасно Афанасьев рассчитывал провернуть переговоры в тот же день. Затянувшийся завтрак, плавно перешедший в обед поставил крест на обсуждении деловых вопросов. Несмотря на угрозу монгольского нашествия, жизнь в средневековье текла неторопливо и князья отложили обсуждение военно-свадебного договора на завтрашний день. Хотя в «кулуарах», точнее — во дворе, общими мнениями успели перекинуться.

Во второй половине дня Геннадий сходил к бойцам сопровождения и привел их к детинцу, оставив у машин четверых караульных. А пока Серпилин ходил за бойцами, Афанасьеву и Сереге показали светлицы, отведенные им и их воинам для ночлега.

Перед теремом Геннадий упорядочил взвод и бойцы вошли во двор печатая шаг, как на параде. На крыльцо высыпали князья и дружинники, которые были в состоянии оставаться на ногах, дворня побросала работу, дивясь на невиданное зрелище. Геннадий остановил строй напротив крыльца, а сам строевым шагом подошел к Афанасьеву, отдал рапорт, и только после этого поступил приказ разойтись. Пятерых злоумышленников тоже торжественно передали Роману. Князья удивились, дескать, зачем их вообще сюда везли? Можно было повесить на месте. Но Афанасьев ответил, что с одной стороны — они не успели совершить злодеяние, а с другой — в Торжокском княжестве смертью наказывают только за убийства, за все остальные преступления, включая воровство, грабеж, мошенничество — всего лишь лишение свободы, то есть рабство, на несколько лет, в зависимости от степени злодеяния. В данный момент у торжокских гостей нет возможности припахать новоявленных рабов, да и на коломенской земле этот закон не работает — ибо негоже лезть в чужое княжество со своим уставом. Афанасьева поддержал и Юрий рязанский, которому понравилось само наказание — зачем убивать смердов, если их можно использовать для пользы княжества? Ну, а если не получится, так повесить никогда не поздно. Роман подумал над словами и согласился. Несостоявшихся разбойников отвели в поруб, а судить и назначать меру наказания будут позже, сейчас — не к спеху.

Гостей отвели в баню, где пару часов они парились, поливая раскаленные камни пивом и его же употребляя внутрь, а как офицеры вышли, запустили остальных бойцов. Хоть красноармейцы и были тепло одеты, но успели несколько продрогнуть, карауля автотранспорт. Бойцы с удовольствием нахлестывали себя березовыми и дубовыми вениками, мылились привезенным с собой мылом, смывая пот и пену водой. Потом, одевшись в свое же исподнее — ведь мылись перед самым отъездом, два дня тому назад — чего его менять, натянули мундиры. Офицеры с вновь прибывшими прапорщиками вернулись к столу, а красноармейцев поместили в людскую. Накрытый для бойцов стол отличался от княжеского только отсутствием заграничных вин, все остальное было тем же самым. А в светлице к прежним яствам прибавились печеные половинки куриц, разного рода уха: и рыбная, и куриная, и яблочная, ломти сала и буженина, холодец из потрохов и говяжьего рубца, мясное под густым коричневым соусом: от целиком запеченных зайцев до огромных кусков свинины и баранины с торчащими костяшками. Само собой на столе было полно всевозможных пирогов, пышек, кулебяк и круглых лепешек, используемых тут вместо тарелок.

Застолье продолжалось еще часа три, после чего Афанасьев взмолился, мол больше внутрь ничего не лезет. За это пришлось опять выпить по полному кубку, после чего нагруженные гости побрели в свои светелки. А дружинники, слегка пришедшие в себя после «завтрака», опять постарались оторваться «по полной» и, похоже, не очень обращали внимания, кто еще за столом держится, а кто сполз «отдыхать».

— Не, правду говорил Варсонофий, настоятель Борисоглебского монастыря, обжорство — большой грех. — выдал Афанасьев свое мнение по поводу банкета, заваливаясь на широкую лавку, покрытую волчьими шкурами.

— А чего? — удивился Васильев. — Нормально, вроде бы, поели. Вот только водочкой залакировать не мешало бы…

— Э! — протянул Геннадий. — Это ты так говоришь, потому что завтрак пропустил!

Осадчий тем временем включил рацию и вскоре связался с базой.

— У Волкова проблемы. — сказал он, снимая наушники.

— Что такое? — в один голос спросили Серега и Арсений Николаевич.

— Да нет, не пугайтесь. Все живы здоровы, просто путь на Курск завален деревьями на сотню верст. Говорит, лет сорок тому назад местные князья засеку делали от Киева и Смоленска. Короче, машины не пройдут.

— Растащить никак?

— Не знаю, смотреть нужно. Андрей передал, что без бульдозеров точно не пройти. Но сколько времени на это уйдет?

— А сжечь? — спросил Афанасьев. — Там деревни какие-нибудь по пути есть? Если нету, так сжечь все это на хрен.

— Тоже не знаю. Смотреть надо.

— Ладно. — подытожил подполковник. — Передай, будем решать сразу, как вернемся, а пока нужно этот завал Гансу с Хайнцем показать. Пусть выберут древесину для своей мастерской, заодно может какой совет дадут.

— А когда вернемся? — спросил Геннадий.

— Если завтра об основном договоримся, то послезавтра разведка пойдет на юг, а мы покатимся на запад. До стоянки, где мы ночевали, а оттуда можно сразу эвакуироваться. Так что, думаю, через день дома будем. Вот в таком плане и передавай.

 

Неизвестно где, 29 ноября силурийского периода палеозойской эры

Рано утром Ганс Реслер перешел вместе с курьером в Силур. Его компаньон по мастерской Хайнц Хаген решил не ходить, с сырьем мог и напарник разобраться, а в Торжке возводились дополнительные цеха — фабрика расширялась. По переданным из 21 века проспектам немцы заказали оборудование для изготовления фанеры и плит ДСП и, ожидая станки, спешно строили для них помещения.

Андрей Волков со своими бойцами еще с вечера вернулся на базу — какой смысл ночевать в зимнем лесу, если дальше все равно хода нет. Димон, открывший портал сразу после получения радиограммы, и чуть позже подошедший Шибалин, осмотрели засеку и согласились с мнением старшего лейтенанта.

И вот Ганс принялся осматривать деревья, сваленные несколько десятков лет тому назад. Проверяли разные участки засеки. Зацепив трактором, вытащили в силур пяток кряжистых дубов, спилив или обрубив порталом не пролезающие в «окно» ветви, десяток вполне прилично выглядевших сосен, пару раскидистых лип.

Ганс поковырял распилы одного дерева, другого, третьего и покачал головой: мол, совсем-совсем не «гуд». Деревья неравномерно сохли, потом вновь мокли под дождями, растрескивались. В трещины натекала осенняя вода, а последующий мороз раскалывал древесину дальше. В лежащих на земле участках мертвых деревьев проникла плесень и грибы, а под корой завелись жучки короеды. Короче, отходов от такого сырья будет во много раз больше, чем от нормальной древесины.

— Значит — жечь! Лады. Приедет Афанасьев, еще раз своим глазом глянет — и запалим.

— А загорится? — спросил Димон. — Снегу то сколько! Пока огонь мелкий — начнет таять и зальет пламя. Да и дерево сырое.

— Попробовать все равно надо. Вот если не получится, тогда и думать будем. А пока, проверь, не притаились ли где на берегах рек деревушки, которые может зацепить пал.

Отдав распоряжения, Шибалин и Ганс Реслер отправились к себе. Впрочем, краснодеревщик сначала заскочил к своим бывшим приятелям — сослуживцам по 78 артиллерийскому полку Вермахта и навербовал под два десятка желающих переселиться в Торжок на вакантные места, после расширения фабрики, но безопасники Шибалина сначала уперлись, мол не у всех людей «правильные» мысли и примерное поведение и вообще — проверки на лояльность только начались. А ну как эти работники убегут к тевтонам? Но после вмешательства командира немцев Гельмута Штаудера, трижды бегавшего жаловаться Шибалину на безопасников, Ганс получил «добро» на двенадцать человек, у остальных были какие-то зафиксированные нарушения режима: то ли драки, то ли проявление русофобии. Тем не менее дюжину новых работников Ганс увел с собой в средневековье.

 

Коломна, 29 ноября 1237 года (грудень 6746 год)

Утро следующего дня в тереме коломенского князя опять началось с застолья. Впрочем, все хмельное было убрано, только яблочные и сливовые компоты, да квас со сбитнем на опохмелку. Когда пришельцы рассаживались по своим местам, князья были уже на месте, а дружинников не было вовсе. Да и прислуга, подававшая рыбные и мясные закуски с пирогами и расстегаями, старалась побыстрее обслужить и смыться из комнаты. Сразу чувствовалось, что предстоят серьезные разговоры государственной важности, коим посторонние уши не нужны. Афанасьев толкнул локтем Геннадия, мол, смотри — еду поставили, но за нее никто не хватается. Геннадий передал толчок Сергею, а тот прапорщикам, уже приготовившимся протянуть руки к кувшинам, но вовремя остановленным. Все застыли со скорбными лицами. Пауза не успела затянуться, как неизвестно откуда появился чернявый попик, судя по виду и акценту — чистопородный грек. Он выступил на середину комнаты, где весь вчерашний день скакали скоморохи, и завел долгую молитву на странной смеси старорусского и греческого языков. О чем он вещал — было совершенно непонятно. Единственное, что сумели разобрать гости, это встроенные в молитву имена пророков из Ветхого Завета и новозаветных апостолов. Судя по тому, что князья сопровождали каждое имя крестным знамением, из вдохновенной речи священника для них были понятны только эти моменты. Само собой, офицеры старались не отставать от хозяев в точном соблюдении обряда, включая коммуниста Афанасьева, крестившегося с умиротворенными выражением на лице. По окончании молитвы попик обошел всю светелку, окурил кадилом углы и прочие места, где мог прятаться враг человеческий, окропил стол и присутствующих святой водой и торжественно удалился.

— Что это было? — тихо спросил Серега Геннадия, когда хозяева, а вслед за ними и гости слегка расслабились и потянулись, наконец-то, за пирогами.

— Темнота! — также тихо ответил Геннадий. — Чему тебя только в школе учили? Это благословение переговоров на самом высшем уровне.

Сами переговоры проходили не столько трудно, сколько нудно. По основным стратегическим направлениям договоренность была достигнута практически сразу: Афанасьев берет в жены Василису Давыдовну, которая в момент замужества обретает статус наследницы Курского княжества. Но прежде чем вступить в права, Олег курский, занимающий ныне это место, должен пересесть на Черниговский престол и это забота Афанасьева. Кроме того, будущий курский князь берет на себя обязательства по охране рубежей Черниговского, Рязанского и Муромского княжеств со всеми их удельными вассалами от любых посягательств из вне. Это будет являться платой Курского удела вместо традиционной дани.

Зато в деталях закопались да самого вечера. Например, должен ли Афанасьев ввязываться, в случае возникновения междусобойчика внутри этого триумвирата? Договорились — не должен. Или — сколько воинов обязан выставить торжокский князь при нападении, скажем, на Рязань стотысячного войска? Сия проблема касается только самого Арсения Николаевича и никого более. Сколько посчитает нужным, столько и выставит. Именно этого момента никак не могли понять остальные князья, как и второго — где именно следует встречать ворога, точнее — где начинается ответственность Афанасьева. Князья настаивали на некой охранной зоне вокруг рубежей, откуда следует выметать любые вооруженные группировки. Арсений Николаевич наоборот — готов в разумные сроки выставить любого супостата, вторгшегося в пределы оговоренных княжеств, и совсем не горел желанием записывать в договор обязательства громить любое войско, оказавшееся рядом с границей. А может это и не враг, а будущий союзник, проходящий мимо по своим делам? Или вовсе пограничный сосед, скажем, Смоленский князь, решивший устроить маневры на своей территории, пусть и рядом с границей черниговцев? А, к примеру, что делать с мелкими бандами, проникнувшими вглубь муромских лесов за полоном и до поры там скрывающихся? Это общие враги или просто разбойники, с которыми должен разбираться местный хозяин земель?

Еще одним камнем преткновения явилось участие княжеских дружин в будущих баталиях. С одной стороны — Арсений Николаевич был готов разбить любого противника без какой-либо помощи, но это означает, что и возможную добычу он целиком забирает себе. Если же дружины будут принимать участие в битвах, то тогда встает вопрос — в каком качестве? Точнее, кто кому помогает, а еще точнее — кто главный?

В итоге по ряду вопросов обе стороны пошли на компромиссы.

— Хотите охранную зону? — наседал Афанасьев. — Пожалуйста, но тогда мне необходимо вокруг ваших границ устроить заставы и держать там свои войска! А иначе как я успею отреагировать на вторжение?

Князья, поразмыслив, сняли свое требование об охранной зоне, выставив взамен сроки выдворения супостата — не более одного месяца, с чем Афанасьев спорить не стал. Согласились и с подчиненным статусом в совместных походах. Ведь если рязанские, муромские, черниговские дружины могут ходить или не ходить на битву по собственному желанию, то о каком главенстве может идти речь?

Примечательно, что во время переговоров про невесту и предстоящую свадьбу как-то забыли. И про дату венчания — на приближающиеся святки до Рождества, вписали в рядную грамоту чуть ли не задним числом, когда основной текст договора был составлен и переписан начисто в двух экземплярах. Афанасьев даже не успел поинтересоваться — согласна ли Василиса Давыдовна выходить за него замуж?

 

Коломна, 30 ноября 1237 года (грудень 6746 год)

В начале осени, едва обозначилась угроза вторжения монгольского войска, в 150 километрах от Рязани на правом берегу реки Воронеж у двух бродов собралась приличная для Руси рать — сразу четыре княжеских дружины, да еще столько же добровольцев из мужиков. На низкой заливной пойме раскинулся пестрый город шатров и шалашей. Осенние дожди сменились снегопадами, но ожидаемого нападения все нет и нет. Три месяца вынужденного безделья плохо отражались на состоянии защитников. Княжьи воины, первое время щеголявшие в доспехах, теперь норовили не таскать на себе лишний пуд железа — под шубой ведь все равно не видно. Князья и воеводы, закатывавшие в сентябре многочисленные пиры своим служилым — угомонились, ибо подъели все привезенное и изрядно опустошили закрома у окрестных смердов. Мужики, томясь бездельем, валялись по своим шалашам, вспоминали оставленные избы, глядели на пасмурное небо, делились видами на урожай после таких обильных снегов. Некоторые, наплевав на гарцующих на другом берегу скуластых, редкобородых всадников, одетых в овчины шерстью наружу, выходили на лед ставили сети и ловили рыбу.

Монголы, сновавшие на нескладных гривастых коньках с коричневыми, сожженными степным солнцем, лицами, были безучастны, но острые глаза зорко смотрели из-под высоких, бараньих шапок. Некоторые что-то кричали рыбакам, наверное, обидное, поскольку другие степняки начинали хохотать, но мужики не обращали внимания, все равно никто не понимал этих гортанных криков.

Там, дальше, на высоком берегу за редкими прибрежными кустами, едва угадывались передовые сотни монгольского войска. Шатры, кибитки, юрты, конца и края не было видно. Между юртами сновали наездники, верблюды, просто пешие. Весь этот человеческий муравейник неторопливо копошился, готовясь к чему-то. Но к чему? Совершенно непонятно. То ли нападут, то ли уйдут.

В ставке Батыя безвылазно сидело посольство рязанского князя Юрия Игоревича — его сын Федор Юрьевич с боярами. Он отвез монголам богатые дары, изредка передавал весточку, что жив-здоров и что Батый пока на Русь нападать не собирается, но чего он тут ждет — посольству неизвестно.

В октябре через русский лагерь проскакало посольство монгол во Владимир. Десяток нукеров во главе с тысячником, в богатых халатах с заводными лошадьми — русские порубежники проводили скучающими взглядами. Больше ничего интересного не происходило.

* * *

Проводники, предоставленные коломенским князем, вывели три десятка разведчиков по водоразделу между Окой и Доном через не густые леса к стоящим в обороне княжеским дружинам. Афанасьев предупреждал, чтобы отряд раньше времени не «светился», поэтому Серега остановил взвод на снегоходах в паре-тройке километров от реки. Кларкунов, Осадчий, коломенский проводник и пара бойцов пробежались до лагеря пешком, понаблюдали издали через бинокли за русским воинством, обменялись мнениями и также тихо ушли обратно.

Замерзшая река поставила крест на стратегическом значении местоположения русского войска. Какой смысл оборонять броды, если теперь можно перейти реку Воронеж в любом месте? Мало того, если Субудай успел обзавестись проводниками, то он и вовсе может обойти изгиб реки, подняться к ее истокам и сразу попасть в волжский бассейн на реку Проню — приток Оки, по которой до Рязани рукой подать.

Алексей Васильев, оставшийся со взводом, между тем связался с Торжком. Афанасьев, Геннадий и отделение сопровождающей охраны на автомобилях, к тому времени через портал благополучно добрались домой. Арсений Николаевич успел распорядиться, чтобы разведчикам в лесу по маршруту движения в заранее условленные захоронки перекинули горючее и боеприпасы, и в настоящее время инспектировал засеку на дороге в Курск, выявленную старшим лейтенантом Волковым.

После возвращения наблюдателей, взвод разведчиков отошел от русского лагеря еще на пять километров и остановился на ночевку. Поставили палатки, развели бездымные костры. Проводники — трое лучших витязей из коломенской дружины путешествовали пассажирами на снегоходах бойцов. Первоначально они расселись в полном боевом облачении, и даже щиты пытались пристроить за спиной, но после первой остановки в лесу поддались на уговоры и распределили свою амуницию по другим снегоходам. Проскакивать на приличной скорости через кусты с торчащими ножнами мечей, то и дело натыкающимися на ветки и стволы деревьев, либо волочащимися по снегу — было очень неудобно. Но в целом путешествие им понравилось. Особенно — скорость. За полдня отмахали свыше полутора сотен километров. Ведь на лошадях на этот путь им понадобилось бы дня три-четыре, а если с обозом, то и вовсе неделя.

Согласно ранее обговоренному плану взвод должен был разделиться на три отряда, Васильев продолжал тайное наблюдение за дружинами, стоящими в обороне, Серега — пройти вверх по течению вплоть до водораздела волжского и донского бассейнов, а Александр — вниз, посмотреть — что происходит за пределами лагеря. Еще в момент обсуждения планов было решено не выходить напрямую к воеводам, ибо информация о том, что непонятный монголам Торжокский князь присоединился к русскому воинству могла легко попасть к врагам, а это не хотелось. Геннадий и Арсений согласились, что при столь огромной разнице в соотношении численности — главным фактором успеха может стать только внезапность.

На следующий день отделение Сереги подкатило к водоразделу. Внимание проводника, ехавшего на передовом снегоходе, привлек след большого отряда, хоть и немного засыпанный свежей порошей, но заметный на нетронутых окрестных снегах. Бородач слез с пассажирского сиденья, присел на кромке протоптанной лошадиными копытами дороге. По его мнению тут сутки тому назад прошло чуть больше полусотни степных лошадок, половина из которых была основательно нагружена. Стало быть, двадцать — двадцать пять воинов с заводными.

Серега взглянул на карту.

— К Проне идут. Полагаю, дозор — послали посмотреть пути на Рязань.

Со слов дружинника, тут в верховьях реки Проня деревень нет. Земли считались черными, если кто и селился на свой страх и риск — то на защиту князя не рассчитывал и потому дань не платил. Тем не менее, поглядеть на полусотню стоило.

Через десять километров идущие по следу снегоходы выкатились на лед реки.

— Проня! — подтвердил проводник.

А еще через десяток — обнаружили брошенную стоянку монгольского дозора. Здесь, на лесистом берегу неширокой реки враги устроили ночевку: жгли костры, из валежника устраивали лежбища, кормили лошадей привезенным с собой зерном. Совсем свежий утренний след выводил обратно на русло и шел дальше вниз по течению. Проводник, покрутившись на стоянке, увеличил число воинов до тридцати.

— Как бы не спугнуть. — посетовал Серега. — Моторы громко работают, а по реке звук далеко разносится.

Однако, по мнению проводника еще верст пять-шесть можно проскочить на технике. Следам часа четыре, за это время степняки могли уйти верст на десять. Но уже через три километра проводник заметил густой дым впереди на левом берегу. Большое черное облако резко взмыло вверх, но очень быстро побелело и истончилось.

Снегоходы заглушили и руками закатили под берег.

— Что это может быть? — спросил Серега проводника.

Тот долго вглядывался в быстро рассеивающийся дым, а потом сообщил, что очень похоже на сигнальный костер, который сначала запалили, а потом кто-то активно тушил. Отсюда — версты две.

Оставив пару бойцов охранять снегоходы, отделение пешком направилось по следам лошадиных копыт. Дорога была достаточно хорошо утоптана, идти было легко. Через километр следы резко свернули в лес и стала понятна причина интереса степняков. Снега реки были испещрены многочисленными тропками, уходящими на левый берег.

— Деревня на черных землях! — подтвердил проводник.

Он пояснил, что здешние жители, чаще изгои без старшей родни, тайные язычники, не желающие жить по христианским обычаям или просто буяны, не признающие длань и защиту князя, сбиваются вместе и поселяются в глухом лесу, в версте или больше от воды на свой страх и риск. Прячутся. Потому летом, да и осенью от реки найти их невозможно, а зимой снег выдал — сети на Проне ставили и никого не опасались. Ведь степняки зимой не воюют — тут лошадей нечем кормить, а больше нападать никто не будет.

— Нужно идти выручать. — согласился Серега с мнением бойцов. — Похоже, это предтечи наших казаков. Что мы два десятка безоружных сабленосцев из-за кустов не перестреляем? Они ж по кустам скакать не смогут, а мы их…

Степняки смогли подкрасться вплотную к самой деревне. На дороге к реке у деревенских был наблюдательный пост, но к несчастью смердов именно в этот день к дежурившему молоденькому пареньку пришла его зазноба. Впрочем, может быть тут изначально предполагался парный пост, но как бы там ни было, наблюдатели вместо того, чтобы следить за дорогой, занимались совсем другими делами и двойка вражеских воинов легко сняла стрелами обоих горе-наблюдателей. Те даже не успели сообразить, что произошло. всадники обошли восемь хозяйств — низеньких домов-полуземлянок с такими же хозяйскими пристройками, по крышу засыпанные снегом и напали разом со всех сторон.

Первыми тревогу подняли собаки. На лай даже кто-то успел среагировать, запалив сигнальный костер, но было поздно. Татары закричали, толкаясь между собой, кинулись к домам, вытаскивая крестьян на улицу. Один, со шрамом через нос и щеку, тащил за косу молодую женщину. На его руке повис ребенок, кричавший с тонким плачем:

— Не тронь матки, поганый!

Находившиеся рядом степняки оскалили зубы, затрясли жидкими бороденками. Ближайший из стоявших схватил пацана за плечо, отодрал с руки напарника, с размаха стукнул по голове рукояткой сабли и отшвырнул оглушенное тело на снег. А из дома выводили связанного волосяным арканом главу семейства. Его русая борода растрепалась, холщовая рубашка разорвана от ворота до пояса. Отец посмотрел на сына долгим прощальным взглядом и опустил голову. А на земле вопила и билась головой его жена. Степняк связал и ее, прикрепил к седлу оба конца аркана, вскочил на коня, взмахнул плетью. Крестьянин жалко дернул головой и, мелко перебирая ногами, стараясь не потерять лапти, вприпрыжку побежал за конем, а женщина, так и не сумев подняться волочилась следом по земле. Во двор влетело еще трое татарских конников, закричали что-то двум другим, волокшим из избы добро: сермяги, овчины, трубки холста, выводившие из хлева корову и трех коз. Дюжий татарин из въехавших во двор подхватил пацана, кинул поперек впереди седла. В этот момент через тын перескочил молоденький парень в стареньком зипуне и заячьей шапке, пытаясь убежать со двора соседей. Но позади свистнул аркан, тугая петля сдавила пареньку горло. Степняк подтянул пойманного к ограде, равнодушно, точно молодого жеребенка, оглядел со всех сторон, не снимая петли, двумя взмахами сабли развалил жиденький тык, накоротко привязал аркан к седлу и тронул коня, уводя пленника в образовавшуюся дыру в заборе.

За околицей конники собирали русских полоняников. Деревушка небольшая, всего то три десятка жителей, за небольшим исключением, все были тут. Подъехал на поджаром коне важный монгол. Седло под ним было в серебре, рукоять кривой сабли с дорогими камнями. Щуря из-под редких бровей быстрые глаза, татарин оглядел пленников, заговорил с молодым конником в желтом халате. Когда важный степняк закончил говорить, молодой прижал руку к груди, повернул к толпе селян коня и по-русски сказал:

— Сотник великого хана сказал, если у кого из русских плохо будут идти ноги, тому отрежут голову.

Отделение Сереги едва углубилось в лес, как послышались крики и причитания людей, ржание лошадей. Степняки возвращались к реке.

Сергей поднял руку, останавливая бойцов. Затем согнал своих бойцов с протоптанной тропы в сторону. Двоих сразу послал назад — отсекать тех, кто сумеет прорваться, остальных, проведя стороной вперед еще метров на десять, чтобы за кустами и деревьями не видно было следов, приказал подтянуть маскхалаты, приготовить оружие и залечь в засаду.

— Без приказа не стрелять! — передал Серега по цепочке бойцов. — Пропускаем авангард, расстреливаем основную кучу и авангард в спину. Если кто в арьергарде и останется, им все равно к реке выходить, другого пути, кроме как мимо нас, нету. Зачищаем проскочивших, а затем добиваем остатки. Эх, пулеметик бы нам… Но ничего, думаю, с двумя то десятками и так справимся. Место для конницы уж очень неудобное — по кустам скакать!

Бойцы согласились с мнением командира, приготовили оружие, затаились.

Впереди гуськом ехал авангард из десятка воинов, выставив вперед копья, которыми периодически приподнимали низко свисающие ветки деревьев. Следом неторопливо шли заводные лошади. Остальные всадники, тянувшие на арканах полон, отстали на весьма приличное расстояние. Плюс к тому, перед засадой, когда авангард уже проехал мимо, основная часть отряда и вовсе остановилась. Некоторые смерды либо обессилев, либо изначально не сумевшие подняться, волочились по земле. Тех, кто еще шевелился, следом идущие конники били сыромятными плетями, заставляя встать на ноги. Двух, так и не сумевших подняться, спешившиеся монголы попинали ногами и, вытащив кривые сабли, рубанули по шее. Затем оба нагнулись, подняли головы, показав их сотнику и закинули далеко в кусты.

Но всего этого Серега с бойцами не видел. Он посчитал, весь костяк уходит на двух красноармейцев, запирающих выход к реке, а сзади с полоном — меньшая часть отряда.

И потому, едва из-за кустов показались морды степных лошадей, крикнул:

— Огонь!

Шесть автоматов начали поливать монголов и их низкорослых скакунов. Всадники поначалу растерялись, кто-то из арьергарда развернулся и рванул галопом обратно, сбивая и топча копытами полоняников, кто-то попытался сойти с тропы и уйти в лес, но большая часть оставшихся в живых обнажили сабли и рванули через кусты на засадное отделение.

Серега, увидев, что врагов чуть ли не втрое больше, чем он рассчитывал, с ужасом осознал, что совершил ошибку — десяток всадников, выбитых после первых выстрелов, большой роли не играл. Атакуемая колонна растянулась на сотни метров, и те, что находись в авангарде и арьергарде, скрытые от прямого огня за деревьями, принялись охватывать малочисленную засаду. Расчет на компактную группу и панику среди врагов от звуков выстрелов — полностью провалился. Паники почему-то не произошло. Да и засада была устроена слишком близко от дороги. Несмотря на глубокий снег и испуг лошадей от громких выстрелов, всадники преодолели небольшое расстояние и вот уже двое бойцов, расстрелявшие в первый момент свои рожки, пали, разрубленные кривыми саблями, так и не успев перезарядить оружие.

— Отходим! — закричал Серега, доставая гранату.

Взрыв, снесший еще трех степняков, вырвавшихся вперед, позволил четверке оставшихся отбежать немного назад, на ходу меняя рожки. В этой ситуации наилучшим образом проявил себя проводник: прижавшись спиной к толстому стволу столетней сосны он отмахивался мечом сразу от двух всадников, не позволяя им зайти в тыл разведчикам, неуверенно чувствующим себя в рукопашной с таким противником. Серега перевел автомат на одиночные выстрелы, и, спрятавшись за деревом, сначала выбил одного конника, из насевших на проводника, потом переключился на группу монгол, продирающихся через кусты к его бойцу, у которого, видимо, заклинило патрон.

Увы, не успел. Хотя он ополовинил эту группу, спасти бойца не сумел. Красноармеец так и застыл в попытке передернуть затвор, пришпиленный копьем к дереву.

В этот момент сзади наступающих раздались еще две автоматные очереди. Вероятно, это пара бойцов, посланных отсекать отступающих монгол, услышали выстрелы, немного подождали и, видя, что никто никуда не отступает, пошли на помощь командиру.

Возможно, именно это спасло отделение от полного разгрома. Степняки, услышав звуки нового нападения, не зная — против какого количества воинов они воюют, бросили полон и на рысях рванули по дороге к реке.

Серега в изнеможении привалился к дереву и спросил у пристроившегося рядом бойца:

— Браток, сигареты не будет?

Тот достал мятую пачку «Явы». Вытряс одну сигарету, отдал ее командиру, вторую достал себе, и тут же щелкнул зажигалкой.

Серега глубоко затянулся, после чего ткнул едва раскуренную сигарету в снег.

— Подъем! Пошли смотреть, чего мы тут натворили.

К нему подошел проводник, ведший на поводу низкорослую монгольскую лошадку.

— Спасибо, Сергий, от двоих я бы не отбился.

— Потом, потом. Что тут у нас?

— Из тех, что с нами были — четверо твоих, троих насмерть, один ранен. Про остальных не знаю. Зато от степняков меньше половины осталось! Ушли. От полона тоже половина погибла — кого стоптали в суматохе, кого в бою зацепило.

— Тогда быстро к реке, их нужно догнать и добить. Не дай Бог, на наших у снегоходов наткнуться!

Троица выскочила обратно на дорогу, на ходу чиркнули ножами, освобождая руки оставшихся в живых пленных. Дав короткое распоряжение — собрать своих убитых и раненых, поймать разбежавшихся лошадей, добить раненых степняков, троица припустила по дороге. Впрочем, пешком торопились лишь Серега со своим бойцом, проводник скакал на трофейной лошадке. Рядом с рекой к ним присоединились еще двое бойцов, оставленные перекрывать отход. Один из них был ранен стрелой в руку, впрочем легко — стрела пробила рукав полушубка, зацепив краем бицепс. Красноармеец стрелу извлек и даже сумел перебинтовать рану, но продолжать бой — был не готов. Серега отправил его к полонянам.

Четверка выкатилась на лед, когда остатки врагов — десятка два всадников с таким же количеством заводных, оторвались в верх по реке на полкилометра. Хоть и далековато, но Серега вместе с бойцами дали вдогонку несколько коротких очередей. Судя по тому, что две лошади закачались и повалились на снег, кого-то зацепили. Вылетевший из седла степняк, с ходу пересел на запасную и продолжил удирать. Вторая павшая лошадь была без седока.

Серега выхватил рацию, вызывая бойцов, карауливших снегоходы.

— Снегоходы замаскировать, в бой не вступать, по возможности всадников пропустить.

В ответе ему доложили, что приказ понят и что бойцы замаскировали технику в прибрежных кустах сразу как только отделение ушло вниз по течению.

Чуть позже по рации сообщили, что всадники, числом семнадцать человек, заметили их следы, но, сделав крюк к противоположному берегу, проследовали мимо.

Через несколько минут караульные подкатили на двух снегоходах к своему командиру. Но самое главное — они привезли рацию. Отправив четверку бойцов за остальными снегоходами, Сергей принялся вызывать Торжок.

Афанасьев, узнав перипетии боя, долго ругался, обзывая Серегу «бараном». Дескать, его посылали не для того, чтоб он вдесятером махался в рукопашной с сотней специально обученных конников. И вообще, если уж загорелось ему освободить пленников, нужно было дождаться, когда сотня выйдет на лед и издали, со скоростных снегоходов понемногу отстреливать врагов, ибо те в течение минимум четырех дней не смогли бы не то что куда-нибудь свернуть, а даже спрятаться!

— У вас же есть снайперки, так какого черта устроили это безобразие в лесу? — кричал он в микрофон. — Обязательно скажу Шибалину, чтобы он никогда больше не выпускал тебя с силурийской базы. Будешь там до самой пенсии сидеть!

Командир взвода — Геннадий полностью поддержал подполковника, добавив своему приятелю крепких напутствий еще и от себя:

— Сколько из полона в живых осталось, освободитель? Ради чего твои бойцы погибли?

Когда командирский гнев несколько иссяк, разговор перешел в более конструктивное русло. Было решено, что Серега, прячет в лесу у Прони лишние снегоходы, оставшиеся без седоков, затем захватив своих раненых и убитых прямиком мчится к ближайшей захоронке, до которой от реки километров пятьдесят, заправляется, потом катится в Коломну, возвращает проводника и там на дороге его эвакуируют порталом. Остатки монгольской полусотни на водоразделе перехватит десяток Васильева, который уже выдвинулся к другой захоронке, куда ему подбросили пару пулеметов.

Серега, поразмыслив, понял, что сейчас спорить с начальством бесполезно, а то и в самом деле — запрут в Силуре, и тогда вообще никакой жизни не будет.

 

Неизвестно где, начало декабря силурийского периода палеозойской эры

В силурийском лагере продолжалось вечное лето. Железная дорога почти бездействовала — мощный поток грузов в 1941 год прекратился, а для перевозки товаров и продуктов на нужды жителей доисторической базы, включая невольных попаданцев с теплохода «Армения» — вполне хватало автомобильного транспорта. Тем более, что в хозяйстве появились дополнительные новенькие фуры, пригнанные как из конца 20, так и из начала 21 веков.

Серегу временно отстранили от боевых действий, и в качестве наказания — поручили сопровождать Марию Михайловну Задорную по магазинам Сашкиной с Димоном реальности. Мария Михайловна с подругами если не через день, то раз в неделю обязательно посещала подмосковные супермаркеты — Ашан, О’Кей, Мега. Поскольку каждый раз вместе с ней ходила Анна Серпилина, то Геннадий Серпилин, изрядно вымотанный шопингом, с удовольствием передал эту почетную обязанность своему приятелю.

— Ты, блин, последнее время стал слишком самоуверен. — объяснял Геннадий Сереге свое видение постигшей того неудачи. — Расслабился, дескать, варвары с мечами и луками, а у тебя — автоматы, вот и попал. Между прочим, на эти грабли неоднократно наступали англичане, когда Африку покоряли. Приедет очередной свеженький офицер и смотрит свысока на аборигенов. Дескать, у меня пушки, ружья, даже пулеметы… А в результате при первой вылазке в джунгли терял все свое подразделение! Хорошо если сам успевал удрать, а то и его вырезали.

— Я ж думал — татары побегут после первых выстрелов! Лес, неудобья, да и ожидал там человек двадцать, не более. Проводнику поверил. Он то местный, знает реалии…

— Он то местный, а у тебя своя голова есть или нет? Думаешь, если враг с луком, так непременно побежит от автомата? Ага, счаз! Ты в курсе, что у монгол за бегство одного казнили весь десяток? А за отступление десятка — резали сотню? Эти степняки своего хана боятся больше, чем твоих выстрелов и взрывов. Кстати, никаких татар еще нет. Там монголы, кипчаки, меркиты, кераиты, половцы, китайцы, в конце-концов, а татар нет вовсе. Татарское племя было вырезано полностью, включая детей, что выше тележной оси, самим Чингизханом за то, что те украли его жену.

— Откуда ж тогда они взялись? — удивился Серега.

— А, ну да, ты ж, когда Саня нам лекцию по средневековью читал, у товарища Берии майорские петлицы зарабатывал. Татары — это самоназвание нынешних булгар, которое они примут лет через сто-двести. Но пока все это тебя не касается. Снимай свою НКВД-шную форму, одевай что-нибудь цивильное и вперед. — рассмеялся Геннадий. — А в оставшееся время тебе нужно пополнить свое отделение и продолжать тренировки. Чтоб в следующий раз такого конфуза не получилось, а то точно до конца жизни будешь только шопингом заведовать.

— Значит, не все потеряно? — обрадовался Серега.

— Скажи спасибо своему проводнику! — ответил Геннадий. — Он так впечатлился возможностью побеждать, воюя в соотношении один к десяти, плюс скорости снегоходов, что по прибытии напел коломенскому князю дифирамбы в твою честь, а тот замолвил слово перед Арсением Николаевичем.

— В смысле? А, ну да, там же одного бойца с рацией оставили — для связи.

— Ага! Так что между нами и Коломной теперь не только голубиная почта работает.

* * *

Прапорщик Васильев, в отличие от Сереги, получив задание уничтожить остатки полусотни монгольских разведчиков, не стал пороть горячку. Он выдвинулся к водоразделу, нашел тропу, по которой полусотня шла к Рязани и устроил на ней нормальную засаду с двумя пулеметными гнездами и снайперами на деревьях. Ждать пришлось недолго, монголы подошли на второй день, тут же все и легли, даже не успев понять — что произошло. Сразу после этого прапорщик отправил по два снегохода на восток и запад. К вечеру ему сообщили, что восточнее, километрах в пятидесяти, на том же Волго-Донском водоразделе найдена вторая тропа — еще одна полусотня разведывала пути, на сей раз по устью реки Пожва, текущей параллельно Проне. Западнее же на протяжении более сотни километров присутствия монголов не обнаружено.

Шибалин оставил Васильева встречать вторую полусотню. К вечеру в усиление на снегоходах подкатил десяток Осадчего. Он вел разведку южнее батыева войска и пока ничего интересного там не обнаружил, вот Шибалин и приказал Александру Осадчему срочно выдвигаться на помощь Алексею. Меж тем из силура через портал перебросил взвод красноармейцев «похоронной команды». Им предстояло очистить тропу на реку Проня от трупов степняков и лошадей, по возможности замести все следы. Валерий Петрович полагал, что Субудай обязательно решит проверить — что стало с разведчиками, а демонстрировать трупы с огнестрельными ранениями считал преждевременным. Пропали и пропали. Мало ли? Может под лед ушли? Кстати, именно туда — под лед реки Проня и отправляли похоронщики трупы, не заморачиваясь рытьем могил. Все равно до весны все в Каспий уплывет. Если еще раньше по дороге рыбы с раками не съедят.

Спустя три дня на тропе со стороны Пожвы появилась колонна из четырех десятков пленных смердов, десятка коров и голов двадцать мелкого рогатого скота. Их сопровождала пятерка всадников с одной или двумя заводными лошадьми. Боя практически не было, одномоментно прозвучали выстрелы — всадники упали на снег, лошади вскинулись, понесли, но очень быстро остановились — по глубоким снегам с торчащими то тут, то там кустами и деревьями — особо не разгонишься. Крестьяне — кто попадал на снег, кто наоборот — застыл столбиком. Куда-либо бежать невозможно — веревки мешают. Бойцы окружили и развязали полонян.

Со слов смердов, тут находились жители сразу трех разных деревень. Захват происходил по одному и тому же сценарию — окружают деревню, вытаскивают всех жителей на улицу, слабых убивают, остальных связывают и куда-то гонят. Причем, основной отряд ушел дальше — на реку Оку, а их погнали в противоположную сторону.

За два дня пути кормить пленников никто не удосужился, напоить — тоже. Сколько снега по пути ухватишь, столько и попьешь. Лошадей и коров поили, полон — нет. Утром, после первой ночи из шести десятков пленных не поднялись четверо. Но это ничуть не смутило степняков. Всех остальных подбодрили плетьми, накинули на шеи петли и потащили дальше. К вечеру еще десять человек остались на дороге. И на следующее утро шестеро не смогли встать.

Крестьяне долго переминались с ноги на ногу, встряхивая затекшие руки в попытках восстановить кровоснабжение, хотя некоторые, наиболее смелые, пинали ногами трупы своих поработителей, дабы убедиться, что те действительно мертвы.

Бойцы кинулись ловить лошадей и коз, заодно проверяя седельные сумки. Найденную еду — куски вяленного мяса, засохшие лепешки, нечто вроде брынзы, зерно — тут же передавали бывшим пленникам. Теперь, когда враг был уничтожен, выжившие могли расслабиться — и тут же дали о себе знать раны и усталость. Люди просто садились на снег, не в силах сделать шаг, тупо радуясь, что их никто не бьет и никуда не гонит. У них не оставалось сил даже на то, чтобы поесть.

— Зачем степнякам сейчас пленные? — удивлялись Васильев с Осадчим. — Чем их зимой кормить? Просто перемерзнут через несколько дней и все.

Оказалось, у монголов была практика — именно пленные строят осадные машины, заваливают крепостные рвы и идут на штурм, прикрывая собой монгольских воинов. Неделю как-нибудь продержатся, а больше и не нужно. Но сейчас даже не это главное, Батыю нужны проводники, хорошо знающие здешние леса. А кто лучше местных, живущих на границе и в основном промышляющих охотой, знает окрестные леса?

— Ну, если Батый начал набирать проводников, значит, со дня на день его войско атакует княжеские дружины на реке Воронеж, а потом двинется к Рязани. — сделал вывод Шибалин во время радиопереговоров с прапорщиками. — Он своих разведчиков ждет, как только те вернутся, так и начнет. Пора и нам свои войска перебрасывать поближе к Курску и Рязани.

Отойдя подальше в лес, трое красноармейцев через неустойчиво работающий портал — все же далековато, получили ведра, крупу, хлеб. Вернувшись, передали продукты и посуду крестьянам, присовокупили всех пойманных татарских лошадей и украденный скот. Васильев провел колонну бывших пленников в том же направлении, как они шли — чтобы след раньше времени не насторожил возвращающихся монгольских разведчиков. Затем отправил крестьян домой кружным путем через лес, посоветовав на реки не выходить ни в коем случае.

Едва бывший полон скрылся за деревьями, бойцы взялись маскировать следы недавней стычки. Впрочем, больших усилий не понадобилось — сорок человек да столько же прочей живности, включая лошадей, плотно утоптали снег. Боковые стежки говорили, что на этом пятачке случилась какая-то замята, но судя по основной дороге — полон дружно ушел в нужном направлении, значит — ничего страшного не произошло.

Васильев заново расставил бойцов по номерам, указал места для пулеметчиков и снайперов, а Осадчий занялся своим любимым делом — минированием дороги и подходов. Узкая тропа через густой ельник выводила на широкую полянку среди сосняка, справа и слева Александр поставил растяжки, прикрутив гранаты к деревьям. Налево от полянки спускалась длинная просека без кустов и молодняка, достаточная чтобы по ней ехало четверо всадников в ряд, не мешая друг другу и не касаясь сосенок. Очень удобное направление — спасаться от пулеметов. На эту просеку Осадчий нацелил МОНку. Аккурат, в спины ударит, если кто пожелает по ней удирать. Пулеметчики встречали врагов «в лоб», а остальные бойцы перекрывали возможные пути обхода западни.

Засада сидела долго. На четвертый день Осадчий с Васильевым начали сомневаться — не пошел ли монгольский дозор другим путем — через Проню? И только оба проводника успокаивали, дескать, все так и должно быть — отсюда до Рязани и обратно конному две недели скакать. Так им же еще и для разведки время нужно. Впрочем, чуть позже пришла весть от Шибалина, подтвердившая расчеты коломенских витязей. Димон, находясь в силуре три дня подряд сканировал окрестные реки и нашел таки всю полусотню разведчиков — в одном переходе от засады. Просто попаданцы действительно не учли невысокую скорость лошадей. Это на снегоходе за пару часов можно сотню километров проскочить и не заметить, лошадка же если полсотни по снегу за день прошагает, то к вечеру будет валиться от усталости. А с этой группой опять тащились пленники, коровы, козы, что общую скорость только уменьшало. Впрочем, едва монгольский дозор сошел с реки на берег, в нем произошло разделение. Авангард, примерно в половину воинов — пошел в отрыв, остальные продолжали неспешно ползти следом. По всем прикидкам — через день авангард попадет в ловушку, а арьергард появится еще на сутки-двое позже.

* * *

Меж тем, к югу от Торжка на водоразделе Смоленско-Московской возвышенности разгорались пожары. Хотя, если быть предельно точным, то отнюдь не разгорались, а с трудом разжигались, и не пожары, просто — костры-переростки. Несмотря на несколько бочек солярки и бензина, вылитые на разных участках старой засеки, что препятствовала возведению намеченной трассы Ржев-Курск, сырая и промерзшая древесина упорно не хотела разгораться. Там, где бензин не пожалели — появлялись овальные проплешины вплоть до обугленной земли с торчащими небольшими черными пеньками, но вокруг возвышались стены едва обуглившихся стволов. Рыхлое из-за грибниц, короедов и древоточцев дерево, было как губка, под завязку насыщено влагой. Едва оно высыхало, как падающие сверху шапки подтаявшего снега — гасили пламя и вновь возвращали древесину в исходное по влажности состояние.

— Да! — сказал Шибалин, наблюдая через портал очередной несостоявшийся костер. — Сколько горючки туда вылили?

— На этот? Канистру. А всего, с начала опыта — тонну! — ответил Саня, стоя рядом. — Причем, результат пшиковый. За трое суток едва с десяток километров прогорело. Из трехсот. С такими темпами мы и к Новому Году не успеем. Жалко у немцев огнеметы не позаимствовали, когда возможность была.

— Огнеметы и сейчас достать можно. Только боюсь, тут и они не помогут — возразил Шибалин. — Напалм нужен, причем много. Термитные бомбы, фосфорные.

— В принципе, можно попробовать сделать. — задумался Саня.

— На триста километров? — удивился Шибалин. — У тебя есть такие производственные мощности, чтобы смешивать сотни тонн инградиентов?

Саня смутился.

— Не, я думал тонну-две.

— Ага! Неделю возиться, чтобы прожечь еще десяток километров? Нет, Саша, тут нужно что-то другое пробовать. А ты, Геннадий, что думаешь?

Серпилин присел на корточки, разглядывая угасающие угли так и не разгоревшегося пламени, потом повернулся к подполковнику.

— А может рвануть все это? У нас на побережье сотни тонн нестандартных снарядов лежит, которые из Прибалтики вынули. Девать их все равно некуда. Уложить один к одному — цепочкой. Порталом их можно ровненько под завалы распихать. Затем подорвать. Дерево раскидает по сторонам и будет относительно прямой путь. А затем бульдозерами подравнять

— Гена! Ты бы хоть посчитал сначала — сколько лет мы будем твою цепочку на триста верст выкладывать! А дорога нам нужна на днях! Не сегодня-завтра Батый двинется, Афанасьев сообщает, что Олег Курский уже деревни для сосредоточения войск выделил, старост про переселенцев предупредил, а у нас тут и конь не валялся.

— Тогда, Валерий Петрович, как хотите, а за три дня ни хрена не получится. Нужно сделать по простому — выкинуть порталом колонну с бойцами и «армянами» за пределы засеки, и не морочить себе голову. — Последнюю сотню доедут спокойно. А эти триста верст пусть бульдозеры потихоньку ковыряют. Глядишь, через год что-нибудь и расчистят. Было бы лето — все б за три дня сгорело, а сейчас — не сезон, по любому.

— Эх! Если бы в этот костер кислороду добавить, он бы не погас, несмотря на влажность!

— Кислород? — переспросил Шибалин. — Так, любопытно… Если через трубу подавать кислород, то это будет покруче напалма и термитки вместе взятых…

— А если полить жидким кислородов древесину, то будет круче всей нашей взрывчатки! — добавил Геннадий.

— Портал то успеем закрыть? — спросил Саня. — Вам то что, это я первым сгорю!

Но Шибалин уже не слушал.

— У патронной фабрики пока только фундамент заложили. Но криогенное оборудование имеется, то есть, кислород добыть можно. Вопрос — сколько и когда… Ладно, Саня, закрывай портал, пойду-ка я с тамошним главным инженером пообщаюсь. Он мужик грамотный, вдруг чего присоветует?

* * *

Мозговой штурм с участием инженеров показал, что для преодоления засеки не нужно изобретать велосипед, а задействовать обычную дорожную технику — бульдозеры, экскаваторы, грейдеры. Тем более, что колонне с бойцами и военной техникой не придется продираться сквозь весь завал. Примерно с трети от начала засеки их маршрут свернет в направлении на реку Воронеж, по левобережью Дона на водораздел с Волгой. На этом участке уже есть основательные выжженные проплешины, да и дальше лес на каменистом водоразделе жидковат. Ну а поселенцам с теплохода «Армения», как ни крути, придется отправлять порталом поближе к Курску, за пределы засеки, а там уж обычным порядком.

— Почему вы с самого начала не хотите использовать портал? — удивлялся главный инженер патронной фабрики Евгений Муравьев, обращаясь к Шибалину и Афанасьеву.

— Во-первых, принято решение не светить портальные возможности перед местными, во-вторых, мне нужно до конца года невесту доставить в Торжок, а ей портал противопоказан. Если доставим ее через Силур, то она не сможет сюда вернуться. И как мне потом качать права на Курское княжество? — ответил Арсений Николаевич.

— Но местные то как-то зимой путешествовали? — спросил Муравьев.

— Ага, на лошадях по рекам. Сани нынешний лед еще выдержит, а машину нет. Рановато. На санях же — недели две-три катиться. Можно, конечно, на снегоходах доставить, но там же народу много будет — мамки, няньки, охрана…

— Опять же не тот шик! — добавил ухмыльнувшийся Санек. — Одно дело — Лэнд-Ровер с лентами и парой КАМАЗов с кунгами, другое — какие-то снегоходы.

— Да причем тут ленты и бантики? — возмутился Афанасьев. — Дорога на Курск и Рязань по любому нужна. На первых порах грунтовка, чтоб грузовики могли пройти. Портал на такие расстояния неустойчив, а грузов и людей по этим направлениям будет много. В перспективе, если металлургию замутим, нужно железку стоить. А мостов нет вовсе. Вот и приходится выбирать окружные пути, чтоб рек было поменьше и леса не такие густые. Это лошадям крюк на сто верст — критично, а машинам все равно.

 

Исток реки Пожва, 1 декабря 1237 года (студень 6746 год)

Долгожданный отряд в тридцать всадников на полусотне лошадей показался под вечер. Лошади заметно устали, да и воинам переход по снегам достался нелегко. Сначала авангард из трех степняков по протоптанной полоном широкой дороге выехал на полянку, пересек ее, но дальше в лес не пошел, остановившись у кромки кустов. Следом выкатились остальные. Двое всадников авангарда разошлись в стороны, объезжая место будущей стоянки, принюхиваясь и прислушиваясь к непривычному и потому враждебному для степняков лесу. Третий вернулся в центр полянки и воткнул в снег копье.

Засада из отделений Васильева и Осадчего лежала тихо в глубине, укрытая маскхалатами и не смея шелохнуться. Во время предыдущего боя красноармейцы старались не выскакивать за пределы дороги, перемещались за кустами, избегая приближаться к открытым местам, поэтому увиденное степняков не насторожило: следов, кроме как на самой дороге — нет, шапки снега на окружающих кустах и деревьях лежат нетронутыми. В лесу тихо, даже дымом не пахнет, ибо бойцы костров не разводили.

Меж тем, всадники спешились, ослабили подпруги на лошадях, стали снимать переметные сумки. Двое степняков по натоптанной дороге вернулись в лес, принесли охапки хвороста и разожгли большой костер, а вокруг него — еще несколько. Остальные расстилали кошмы, бросив их прямо на снег, поближе к огню.

Сотник, не слезая с лошади, молча наблюдал за своими нукерами. Когда центральный костер основательно разгорелся, он неторопливо спешился, засунул плеть за голенище сапога, завернулся в широкий халат и уселся на кошму, протянув озябшие руки к пылающему огню. Молчаливым жестом он подозвал одного из нукеров. Тот подал сотнику плоское деревянное блюдо с тонко нарезанной вяленой бараниной, сушеной рыбой, курагой и овечьим сыром. Достал из сумки круглую чашу, налил из бурдюка желтоватый пенящийся кумыс и хотел поставить на кошму. Сотник что-то недовольно буркнул, нукер вздрогнул, поспешно отпил глоток из чаши и уставился на своего повелителя. Увидев его одобрительный кивок, осторожно установил чашу на кошму и отошел к другому костру, вокруг которого собрались простые воины.

Начали сгущаться сумерки. Пара из авангарда, завершившая полный объезд опушки, тоже подъехала к стоянке. Кто-то из мелких начальников отправил им на смену три пары, да еще двое отогнали табун поближе к просеке, остальные стали располагаться на ночь, заваливаясь по трое-четверо на каждую кошму и укрываясь сверху одним общим мохнатым покрывалом.

— Пора! — тихонько сказал Васильев, щелкнув по микрофону рации.

В тот же момент оба пулемета длинными очередями ударили по лагерю степняков. К ним присоединились автоматчики. Снайперы, сидевшие на деревьях. Открыли огонь по дозорным, обосновавшимся по краям опушки, у самой кромки леса. Степняки вскакивали, кто-то успевал схватить лук или выхватить саблю, но они тут же попадали под поток свинца, падали и больше не поднимались. Трое или четверо степняков, включая самого сотника, попытались улизнуть к табуну. Но не успели пройти и половину пути, свалившись на снег. Впрочем, один из дозорных и оба табунщика выскочили на просеку и, нахлестывая коней, отгородились от стрелков табуном лошадей и затем скрылись среди деревьев. Васильев по рации передал Осадчему, чтобы тот не тратил МОНку, ибо кроме лошадей она все равно никого не зацепит.

— По следу найдем. — сообщил он напарнику.

Бойцы высыпали на разгромленную стоянку: трупы следовало убрать, раненых добить, лошадей собрать и увести вглубь леса. Пятеро бойцов вместе с Осадчим завели снегоходы и, включив фары, покатили по следу беглецов. Догнали быстро: просека представляла собой вершину водораздельной гряды, изобилующую камнями, слегка припорошенными снегом. Скача по этим камням, одна из лошадей сломала ногу, упала и придавила наездника, не успевшего освободиться от стремени. Осадчий даже не стал останавливаться, на ходу добив и всадника, и лошадь. А еще через километр гряда резко обрывалась, упираясь в овраг, поросший густым ельником. Свет фар выхватил двух лошадей, топтавшихся без седоков. Слева качнулись ветви, один из красноармейцев засадил по ним длинную очередь. Раздался жалобный вскрик, перешедший в вой. Справа от лошадей появился второй степняк, вооруженный луком, пустил стрелу и тут же повалился, сраженный очередями сразу двух автоматов. Лошади рванули в сторону, заметались в кустах, зацепились поводьями за ветви и только тогда остановились. Стрела выбила фару на одном из снегоходов стрелявшего красноармейца. Александр подъехал ближе к ельнику, сошел со снегохода, зашвырнул за елки гранату. После взрыва скулеж раненого степняка прекратился. Убедившись, что оба беглеца мертвы, пятерка медленно покатила обратно, держа на поводу двух трофейных коняшек.

 

Неизвестно где, начало декабря силурийского периода палеозойской эры

Приняв решение по расчистке засеки обычным порядком — с помощью дорожной техники, колонисты за пару дней снарядили добровольцев для боевого и трудового фронта в средневековье. Как ни странно, желающих было даже больше, чем требовалось, хотя Серега честно предупреждал, что татаро-монгольская орда — враг серьезный и шапкозакидательское отношение может привести к плачевным результатам.

Сразу после появления в Силуре теплохода «Армения» в госпитале на силурийской базе шла ускоренная выписка легкораненых и выздоравливающих красноармейцев, на их места привозили тяжелых с теплохода. А выписанные, из тех кто не владел нужными в Торжке гражданскими специальностями, пополняли состав воинского контингента, ибо три имеющихся роты еще в ноябре развернули в батальоны. Но еще больше желающих было с теплохода «Армения». Пассажиры и выздоравливающие бойцы пока не видели для себя иного пути — уйти из опостылевшего палаточного лагеря посреди пустыни, кроме как записаться на войну против «татаро-монгольского ига». Аналогично думали и немецкие пленные. Прожив по два-три, а некоторые и пять месяцев в условиях ограниченной свободы, без внятных перспектив выбраться отсюда хоть куда-нибудь, легко соглашались строить дороги, заводы и вообще — все, что угодно, под гарантию получить свой надел и относительную свободу в Курском княжестве. А некоторые даже питали надежду попробовать со временем перебраться в средневековую Германию и замутить там промышленную революцию, по аналогии с той, что устроил Афанасьев в Торжке.

Вновь принятых бойцов всю вторую половину ноября усиленно обучали. Шибалин, инспектирующий занятия, порой за голову хватался:

— Красноармейцы совсем не умеют стрелять, даже из мосинок! Как так можно?

— А что ты удивляешься? — возражал Афанасьев, не понаслышке знакомый с реалиями Красной Армии. — Ты, Валерий Петрович, приказ по РККА номер 113 за 1938 год читал? Нет? Прочти! Там нарком Ворошилов открытым текстом признает, что не только красноармейцы, но даже младшие командиры, которые должны учить бойцов, сами не умеют стрелять и бросать гранаты. А к 1941 году ситуация ни чуть не изменилась, наоборот — ухудшилась, это видно по приказам нового наркома Тимошенко. Читаю ваших современников, они говорят, что мы — мясники, ибо народ в штыковые на пулеметы водили. Правильно, водили. Почему? Да потому что это единственная возможность потеснить немцев. В простой стрельбе мы проигрывали начисто! Даже при нашем численном превосходстве! При простой перестрелке немцы выбивали бойцов и при этом практически не несли потерь! А на рукопашной потери — примерно поровну.

Разумеется, за такое короткое время новички не дотягивали до уровня старожилов, хотя попадать с полусотни метров в ростовую мишень научились. Освоили карманные рации и некоторые приемы тактики боевых действий вместе с военной техникой, но десантники, обучавшие бойцов все равно были недовольны. Слишком мало времени отведено на учебу.

На перехват монгольского войска через Торжок и Ржев в сторону Курска покатилась автоколонна с полутысячей красноармейцев, в зимней одежде Советской Армии, с боеприпасами и снаряжением. Кстати, красноармейцы и командиры Красной Армии вполне благосклонно отнеслись к погонам, одномоментно введенным в силурийских подразделениях и Торжокском княжестве, тем более, что они уже были знакомы с историей Отечественной войны. Дорогу протаптывало несколько танков, а за автоколонной тянулись тягачи с гаубицами. По следам военной техники катились трофейные МАНы и Блицы с дорожными рабочими — в основном пленными немцами, успешно строившими железные дороги в Силуре, КАМАЗы, тащившие платформы с бульдозерами и экскаваторами, самосвалы. Техника в тот же день проехала Ржев. Афанасьев, пока автоколонна делала крюк к броду через Волгу, даже успел по льду заскочить к тамошнему воеводе Яруну, засвидетельствовать свое почтение и вернуться в колонну. К вечеру, проскочив в общей сложности 260 километров, автоколонна достигла засеки.

Двух дней вполне хватило, чтобы протоптать широкую полосу по частично выжженным участкам на расстояние в сотню километров, после чего военная техника повернула строго на восток, а дорожники остались пробивать дорогу на юг — к Курску. До конечной цели оставалось каких-то 300 километров, не считая последних двух сотен, где машины могут проехать и без тракторов.

В это же время пришло сообщение от подразделений Васильева и Осадчего — остатки второй группы монгольского дозора успешно разгромлены, с нашей стороны потерь не имеется, есть пострадавшие среди отбитого полона. Крестьянам передали трофейных лошадей и отправили обратно. Афанасьев приказал Осадчему вернуться к реке Воронеж и продолжать тайное наблюдение за княжеским войском и противником, а Васильеву установить посты в обоих местах, где были боестолкновения — у истоков рек Проня и Пожва и периодически осматривать окрестности.

На следующий день от Васильева пришло сообщение, что на реке Проня замечен десяток монгол, двигающийся со стороны Оки вверх по течению.

— Так, этих пока не трогать. Скорее всего — это послы, отправленные Батыем во Владимир. — сказал Афанасьев. — А послов убивать не принято. Тут нужно посоветоваться, что нам выгоднее.

Шибалин, которому тут же доложили о новом отряде степняков, да и офицеры, собравшиеся в штабе, согласились с мнением Афанасьева.

— Если послы благополучно пройдут по этому маршруту, то и Батый двинется тем же путем. Нам меньше возни с переброской техники между Проней и Пожвой.

— Но обе дозорных сотни, проверявшие маршруты, не вернулись. — возразил кто-то из офицеров.

— Следы недельной давности, по которой скачет посольство, говорят, что сотня на середине маршрута свернула в лес и обратно не выходила. Точнее, вышла небольшая группа, которая повернула назад и тоже куда-то сгинула. Сами послы к деревушке на черных землях не сворачивали, что там произошло — не знают, а вот о чем они подумали — сие нам пока не известно. Единственное, что можно утверждать наверняка — послы хотят донести до Батыя, что княжеские дружины слабы и русские города защищать некому. Но чтобы разбить сотню, княжеской дружины вполне хватит. Полагаю, на них потеряшек и спишут. А дорога по реке Проня — вполне проходима для всего монгольского войска. Вот, исходя из этого, и будем плясать. Есть предложение устроить засаду как раз на реке Проня, у той самой деревушки, где Серега воевал.

— А почему не на водоразделе? — спросил Афанасьев.

— Потому что с водораздела у монгол путей отхода много — все стороны открыты. С русла же им деваться некуда. Либо вперед, либо назад.

— Но тогда мы не сможем развернуть танки. По берегам — лес, а на реке лед не выдержит.

— А я изначально на них не рассчитывал. — ответил Шибалин. — Слишком места лесистые для танков. Ими можно запереть проход по реке Пожва, если кто туда сунется, а всю остальную технику сосредоточить на Проне.

— А может, ближе к Оке? Или вообще у Рязани? — спросил капитан Калужин. — Там есть свободные участки, пригодные для танков.

— А смысл? — возразил Шибалин. — Геннадий Михайлович, танки по льду все равно преследовать противника не смогут, а с места стрелять из гаубиц намного удобнее. Вот в Курском княжестве — действительно просторно, туда их и перегонять потихоньку. А здесь — слишком много леса.

— А что на счет авиации? — задал вопрос Филатов.

— Юра, это я у тебя, как у летчика и начальника над всей нашей авиацией должен спрашивать! Ты с Ерисовым вроде бы трофейные Юнкерсы освоил?

— Да, и еще двое летунов подготовил. Только нам дальности не хватит. Туда по прямой свыше 700 километров, а у наших 87-х Юнкерсов максимальная дальность меньше. Были бы 88-е, тогда б хватило. Но мы даже не приступали к их сборке — машины большие, сложные.

— А тогда чего спрашиваешь? Аэродромов подскока пока нет и появятся под Курском не раньше, чем через пару месяцев. А Аннушку ты сам не захотел в Торжок переводить. Так что, голубь сизокрылый, опять вместе с Мишей седлай дельтапланы, будешь сверху огонь корректировать. А про Юнкерсы забудь до лета.

Когда совещание закончилось и народ начал расходиться, в штаб влетел взъерошенный Димон, с бешенными глазами:

— Где Шибалин?

— Дима, что случилось? На тебе лица нет! — ответил встревоженный подполковник, выходя из своего кабинета. — Что, еще один портал схлопнулся?

— Не, Валерий Петрович, пока не схлопнулся, но дела плохи. Нашу базу 93-го года окружили войска РФ и ОМОН. Пытались атаковать, была перестрелка, первый натиск отбит. Сейчас по мегафону предлагают всем сдаться, сложить оружие и выходить по одному.

Встревоженные офицеры, не успевшие покинуть штаб, окружили Дмитрия:

— Что такое? В чем дело? Где наши связные из той реальности?

— Сдала, все-таки, какая-то зараза!

— Так, спокойно. Поехали к порталу, по дороге все расскажешь.

Как выяснилось из путанных объяснений Димона, над базой в 93 году давно сгущались тучи. С одной стороны, переведенные туда три сотни красноармейцев, прошли акклиматизацию, легализацию и частично разошлись по обширной России, а может и не только по ней, с какими-то секретными заданиями от пенсионеров КГБ-шников, остальные бойцы взяли под охрану саму базу. С другой — статус этой точки до последнего времени был в «подвешенном» состоянии. По одним документам она проходила как армейская, по другим — как ФСБ-шная, плюс неучтенные дензнаки, оседавшие в карманах нужных людей, что позволяло ушлым пенсионерам некоторое время успешно лавировать в мутных водах девяностых годов. Тем более, что самым крупным начальникам из Министерства обороны и ФСБ было не до какой-то там спорной базы с неизвестной ведомственной принадлежностью. Даже несмотря на усиленную возню иностранных разведок, проявляющих извечный интерес ко всему непонятному. На шпионов в 93-ем вообще мало кто обращал внимание. И все катилось бы так и дальше, но на свою беду пенсионеры решили вмешаться в ход истории, который был им известен по информации из 21 века и при этом очень сильно не нравился.

Во время октябрьского противостояния Президента и Белого Дома пенсионеры решили не вмешиваться, поскольку так и не смогли понять — кто из двух противоборствующих сил хуже. Создание нужной партии — дело не быстрое, хотя в этом направлении был предпринят ряд шагов, но на попадание своих людей в Думу, да даже в местные органы власти — в ближайшем будущем никто не рассчитывал. Что оставалось делать? Общее мнение свелось к знакомому ремеслу — устранению наиболее одиозных фигурантов, сыгравших решающую роль в падении России. Тем более, список членов клуба «Семибанкирщины» известен.

Но тут, видимо, сыграла свою роль очень слабая подготовка красноармейцев образца 1941 года в роли профессиональных киллеров. Фигурант, стоящий первым в списке — Борис Абрамович Березовский, как и в известной реальности, после взрыва автомобиля был сильно покоцан, но остался жив. Мало того, силовые структуры быстро взяли след, который и привел к тайной базе силурийского анклава. И вот тут властьимущие решили всерьез разобраться с непонятной организацией.

За разговором офицеры, подкатили к порталу в 1993 год. Димон приоткрыл глазок с видеокамерой, демонстрирующей картинку на большой плазменный экран.

— Блин! Да там бой не шуточный идет! — воскликнули офицеры, глядя на монитор.

— Бой — не бой, тяжелого вооружения нет, а пули железно-бетонный забор пока держит. Но стреляют много. — подтвердил Шибалин. — О, смотри, знакомый нам Григорий Иванович притаился. Дмитрий, давай к нему.

Дмитрий активировал портал рядом с пенсионером, спрятавшимся в подъезде кирпичного административного здания и открыл небольшую дверцу.

— Наконец-то. — воскликнул Григорий Иванович. — А мы уж вас заждались. Дмитрий, тебя только за смертью посылать!

Пенсионер тут же начал вызывать каких-то людей по рации, затем нырнул вглубь здания. Через несколько секунд к порталу потянулись бывшие красноармейцы, одетые в штатские пальто и куртки, перепачканные землей и штукатуркой, в сорочках с галстуками и с автоматами Калашникова на руках. Некоторые были ранены, кого-то несли, кого-то выводили, придерживая за плечи. Следом за этой группой опять появился Григорий Иванович. Не проходя в портал, он сказал Дмитрию, чтобы тот перегнал «окно» к соседнему зданию. Там еще человек двадцать, потом у складов людей нужно забрать, а сами склады — взорвать.

— Ваши приятели тоже тут? — спросил Дмитрий.

— К счастью, нет. Они сегодня на базе не появлялись. Я один попал.

— Так переходите тогда, кого еще ждем? — удивился Дмитрий.

— Я остаюсь. — вздохнул пенсионер.

— Как так? Решили сдаться? — спросил Шибалин.

— Нет. Перейти к вам никогда не поздно, даже из застенков. — усмехнулся бывший КГБ-шник, — Вернуться же сюда будет невозможно. А у меня здесь дела имеются. Вон, старшину, точнее, прапорщика слушайте, я ему рассказал — что нужно делать.

Пока Дмитрий эвакуировал людей, вытаскивая всех, кто попал в окружение — не только бывших красноармейцев, но и работников базы, служивших здесь еще с Советских времен, Шибалин выслушивал старшину Красной Армии, одетого по форме прапорщика Российской Федерации. Потом отошел в сторонку, заговорив в микрофон гарнитуры. Вскоре на базе раздался звук сирены и через несколько минут к порталу подъехали три танка Т-80, только вместо экипажей подразделения Ярошенко, попавших с Силур из 1993 года, за рычагами сидели красноармейцы из 41. Впрочем, Ярошенко тоже приехал на своем командирском месте, дабы посмотреть — как будут использовать его любимую технику. Но около портала вылез из люка и соскочил на землю. Вслед за танками подкатили и два немецких бронетранспортера.

— А это то зачем? — удивился Никитин. — Если у армейцев есть крупняк, то он расковыряет их, как консервную банку!

— Не переживай. — ответил Шибалин. — Насколько я понял, кроме Григория Ивановича и еще пары-тройки местных, всех забираем сюда, а техника пойдет пустая. Чтоб у нападавших не возникло подозрений по поводу пропавших защитников.

— А танки то потом куда?

— Увидишь. — ответил Шибалин и подошел к Дмитрию, давая ему прямые указания.

Дмитрий в этот момент уже закончил эвакуацию людей у склада, окинул взглядом зеленые ящики, приткнутые там и сям мины, начавшие отсчет обратного времени, вздохнул:

— Не знаю, что тут лежит, а все равно жалко!

После этого свернул «окно» и активировал его у здания, где сидел пенсионер. Распахнул портальные ворота, во двор двинулись танки, развернулись. Троица, во главе с Григорием Ивановичем, быстро перебежала ко второму нырнула в предусмотрительно открытый люк. Стрельба стала заметно стихать еще во время эвакуации, по мере того, как замолкали автоматы защитников. Танки выползли на открытое пространство, следом за ними пошли немецкие бронетранспортеры. А нападавшие, тем временем, рискнули пойти на штурм. Бойцы ОМОНа дружно лезли через забор, короткими перебежками приближаясь к разбитым окнам одноэтажных административных зданий. Появление танков было для них большой неожиданностью. Порскнув в разные стороны от мчащейся к воротам тяжелой техники, омоновцы остановились, не сочтя нужным даже стрелять по бронированным машинам. Меж тем, головной танк проломил запертые ворота, подмял стоящий в стороне автобус, протаранил три грузовых автомобиля ОМОН-овцев и устремился по узкой асфальтовой дороге. За ним следом, не отставая, двигалась остальная техника. Третий танк, чуть довернул в сторону и изуродовал последний автомобиль, на котором, судя по всему, приехало начальство.

Погони не было, хотя офицеры схватились за рации, видимо, пытаясь передать — какие дороги следует перекрыть, дабы задержать убежавших от правосудия подозреваемых. Через пару километров, в подмосковном лесу недалеко от железнодорожной платформы колонна слегка притормозила. Трое пассажиров на ходу спрыгнули, и устремились электричке, на бегу переодеваясь в чистые зимние куртки, сброшенные им через «окно». Танки с ганомагами проехали еще километр, и выскочили на какое-то водохранилище. Дорога уходила влево, к мосту, но танки пошли прямо, ломая прибрежный лед.

— А вот здесь, Дима, нужно сработать очень аккуратно. — заметил Шибалин. — Следы должны остаться, как будто танки ушли в воду, но и топить их не нужно. Сумеешь? Там первые пару метров от берега — очень мелко, зато потом сразу глубина начинается.

— Попробую. — ответил Димон.

Первый Т-80 проломил лед, прошел немного вперед и даже наклонился, нащупав начало глубины, затем пополз обратно. Димон открыл портал, слегка загнав его в воду. Колонна, в окружении брызг и кусков льда, двинулась через распахнутое настежь «окно» домой, в Силур. Стоящие рядом официеры были вынуждены отскочить назад и в стороны от потока воды, хлынувшего вслед за техникой.

— Кажись все. — сказал Дмитрий, закрывая окно за последним танком.

— Ну-ка, верни обратно. — скомандовал Шибалин. — Только воду сюда не нужно гнать. Оценим, как там и что.

Общее впечатление от картинки оставляло желать лучшего.

— Мало льда разбито. Нужно бы дорожку удлинить. Никто не поверит, что тут танки целиком прошли.

— Ерунда, вон наша «Беларусь» стоит, сейчас подгоню и ковшом доработаю. — ответил Димон.

— Отлично, только пошустрее, погоня может с минуты на минуту появиться. А потом пусть водолазы все дно обследуют, в поисках сгинувших танков. Водохранилище большое, им надолго хватит.

 

Река Воронеж, 10 декабря 1237 года (студень 6746 год)

Во второй половине дня автоколонна военной техники, в сопровождении разведки на пяти снегоходах и боевом охранении из трех немецких танков T-IV благополучно достигла секрета, оставленного прапорщиком Васильевым на Волжско-Донском водоразделе в районе реки Проня. По словам пяти бойцов, никаких происшествий за время дежурства не случилось, передвижений противника не замечено. С севера прошло два обоза, общим числом на полсотни саней с русским конным сопровождением. Внешне — похоже на провиант для войска, поскольку через четыре дня пустые сани возвращались обратно. Еще видели три десятка людей в разное время переходившие водораздел с юга на север в сторону Рязани. Судя по одежде — ополченцы из княжеских дружин, что стоят на реке Воронеж. Скорее всего — дезертиры, поскольку на дозорных или гонцов не похожи. А там, кто их знает? Согласно приказу, секрет все фиксировал, но никого не задерживал и себя не раскрывал. Доложились и по разведанным маршрутам для тяжелой техники. Оптимальный путь к реке Проня проходит по ее правому притоку — небольшому ручью, берущему начало на водоразделе и текущему строго на север до слияния с Проней. Хотя ручей прокопал широкий овраг, зато он совсем мелкий и с каменистым дном — даже если техника проломит тонкий лед, она не увязнет и не утонет — максимальная глубина на всем протяжении — по колено, а в основном — по щиколотку. Тем более, что обозы ходят именно этим маршрутом. Можно, конечно, пройти и по самой реке — ее исток недалеко, но русло Прони сильно петляет, вначале забирая далеко на запад, потом течет строго на восток через городки Михайловск и Пронск и только потом устремляется на север к Оке. Суммарно петля добавит к маршруту лишних 60–70 километров.

— А ведь татары могут и в обход пойти. — размышлял Афанасьев, склоняясь над картой. — Им эти лишние километры погоды не делают, а два городка с окрестными селами — вполне лакомая добыча. Распылять силы, перекрывая все направления, невозможно — нас и так мало, значит… Придется отдать эти городки, чтобы монголы раскидали свои силы. А мы будем бить их по частям.

Афанасьев связался с Васильевым и Осадчим. Сообщил первому, что дозор из пяти бойцов у Прони он заменил, а бойцов отправил к нему. У второго поинтересовался обстановкой. Александр Осадчий сообщил, что в татарском лагере происходит непонятное шевеление. Передовые сотни, стоящие на берегу реки внешне выглядят также, но в глубине лагеря, за деревьями — начали пригонять табуны лошадей, сворачивают юрты. Из степи, с юга, появились новые войска, которые, не останавливаясь, по левому берегу уходят на север, к верховьям реки Воронеж.

— Так, началось! — ответил Афанасьев. — Александр Петрович, предупреди русского военачальника, кто там сейчас за старшего? Кажется, пронский князь Всеволод Михайлович? Вот его, что не сегодня, так завтра следует ожидать нападения. Пусть готовится. А сам спрячься вблизи русского лагерь с севера и присмотри, особо не высовываясь. Чудится мне, Батый хочет обойти княжеские дружины и ударить с тыла. Если большие силы двинут, шумни немного и отходи к Васильеву. Сам смотри, по обстановке. А я завтра по утру отправлю туда же три танка и взвод автоматчиков.

Ближе к ночи Осадчий сообщил, что войско Батыя действительно перешло на правый берег реки Воронеж и встало на ночевку километрах в десяти от княжеского лагеря. При том, что русские дозоры дальше пяти-шести километров не патрулируют. Монгольский лагерь очень большой, как бы не целый тумен — заполонили все свободное место, тысячи костров. Но еще больше войск — конца и края не видно, осталось на левом берегу и, по всей видимости, нацелены идти дальше — к Проне и Пожве.

— Не удержим! — сообщал Осадчий. — Тут десятки тысяч монгол. Что им наши три танка?

— Не паникуй, раньше времени. Посмотрим. — ответил Афанасьев. — Сам на рожон не лезь. Твое дело наблюдать, ну и пугнуть, при случае.

На следующий день хан Кюлькан со своим туменом, совершивший обходной маневр по льду реки, вышел во фланг стоящим на бродах княжеским дружинам. Всеволод Михайлович еще с вечера получил предупреждение от странного воина, лихо прикатившего на самобеглых санках, которые сильно трещали и воняли, распространяя сизый дым. Однако, большого значения ему не придал. Пронского князя не сочли нужным пригласить в Коломну, для знакомства и подписания договора с новым Торжокским князем и потому он затаил некоторую обиду на своего двоюродного дядю Юрия Игоревича. Тем более, что слухи про Афанасьева ходили разные — в дружине его полно безбожников, сам, наверняка, знается с бесовскими силами, о чем неустанно нашептывают монахи и отцы церкви. Взять те же самобеглые санки? Ну как можно без лошадей или еще чего так лихо скакать по снегам? А предупреждение чего стоит? Ведь видно же, что вражеские войска — как стояли на другом берегу три месяца, так и стоят недвижимо. Ничего за все это время не изменилось. Подготовки не видно! Так чего ради они нападать станут?

Однако, ближе к полудню в лагерь прискакал дозорный из патруля, что наблюдал за подступами в верх по течению:

— Беда, княже! Мунгалы идут силой несметной! От верховьев!

В лагере сыграли тревогу, витязи, расслабившиеся от длительного безделья, с трудом отыскивали свои доспехи, облачались, взнуздывали лошадей. В этот момент из-за кустов левобережья, на котором стоял, казалось бы, сонный монгольский лагерь, взвились в небо сотни и тысячи стрел. Дружинники и ополченцы пытались прикрыться щитами от смертоносного ливня, но разве можно в одиночку укрыть под ним все тело? Вот если бы сплотиться, да сдвинуть щиты. Увы, обстрел застал воинство в самый неудобный момент — подавляющее большинство находилось в своих шатрах и шалашах, которые стрелам совсем не помеха. Еще больше доставалось лошадям. Одно-два неприцельных попадания, и даже самая спокойная кобыла начинает метаться по лагерю, внося дополнительную сумятицу.

Чтобы хоть как-то облегчить участь расстреливаемого войска, Всеволод Михайлович повел немногочисленных воинов, успевших оседлать своих коней, в атаку на левый берег. Короткий разбег по льду реки и вот уже рязанские и пронские дружинники влетают в монгольское становище. Стрелки отложили луки, вверх взметнулись кривые сабли и копья. Всеволод, уподобившийся разъяренному медведю, бросился на врагов. Его длинный меч свистел и лязгал, выбивая сабли из рук монгол, срезая наконечники копий, отсекая головы и руки, пробивая щиты и кожаные панцири. Дружинники не отставали от пронского князя, прикрывая его щитами от летящих татарских стрел. Степняки стали шарахаться от Всеволода Михайловича, прячась между шатрами. А дружинники, чтобы внести побольше смятения и освободить пространство, по ходу рубили веревки и опоры монгольских юрт. Матерчатые, кожаные, войлочные крыши и стенки складывались, опадая на жаровни и очаги, горевшие внутри, тут же загорались, распространяя едкий сизый дым с запахом горелой шерсти.

— Княже, обернись! — крикнул один из старших дружинников.

С высокого левого берега Всеволод Михайлович увидел, как на заснеженную низкую пойму правого берега реки выезжают из леса три колонны монгол, перестраиваются в боевые порядки и начинают разгон на русский лагерь.

— Назад! Отходим! — крикнул он своим дружинникам, заворачивая морду боевого коня в сторону реки.

Но не тут то было. Едва поредевшее воинство попятилось и повернулось, как из-за юрт вновь высунулись степняки на своих низкорослых лошаденках. В спину полетели стрелы, ссаживая витязей на землю.

Меж тем, в лагере пешие ополченцы и обезлошадившие дружинники сумели организовать некоторое подобие стенки, прикрывшись щитами и ощетинившись сотнями копий. Монгольская конница приближалась. Вот в небо взмыли стрелы, вот под громогласный боевой клич: «Урагх!» засверкали изогнутые сабли и умбоны на монгольских круглых щитах. Наконечники копий в обрамлении кистей из конского волоса, склонились, выбирая жертву. В этот момент из леса по правому флангу конницы застрочил пулемет. Казалось, всадники наткнулись на невидимую стену. Пули прошивали сразу по два-три человека. Монгольские воины вместе с лошадьми падали десятками, за рядом ряд. Боевой порядок поломался. Правый край атакующей тысячи отстал, изогнулся, уперся в груды павших лошадок и наездников, остановился и стал разворачиваться в сторону новой угрозы. Тем временем левый фланг, прикрытый телами своих сослуживцев, добрался до стенки из щитов, копий и мечей. Но ослабленный удар не смог с ходу проломить наспех выстроенную оборону русских витязей и потому левый фланг увяз в рукопашной, не в силах — ни проскочить вперед, ни повернуть назад.

Однако, на пойму продолжали прибывать все новые и новые сотни и тысячи монгольских всадников, да по льду через реку, вслед за пронским князем с двумя-тремя десятками оставшихся в живых дружинников, скакало более тысячи.

Пулемет замолк, всадники приободрились. Лошади, увязая в снегу, понукаемые наездниками, устремились к лесу, охватывая полукругом то место, откуда бил смертоносный свинцовый шквал и на ходу засыпая кусты и окрестные деревья стрелами. Осталось сделать последний рывок в какой-то десяток саженей, но внезапно земля вздыбилась, разрывая на куски и лошадей, и наездников, сунувшихся в первых рядах. А спустя мгновение, раздался еще один оглушительный взрыв, унося сразу всю сотню, стремившуюся захватить пулеметчиков. Толстая береза, к которой была прикручена МОНка, сломалась, крона взлетела на несколько метров вверх и рухнула, придавив незадачливых степняков. Куски мяса, внутренности людей и лошадей, чьи-то руки, ноги, конские морды долетели до следующей сотни, идущей поддержать авангард. А шрапнель повалила и их первый ряд.

Едва уцелевшие степняки начали приходить в себя, пытаясь сообразить — что же тут произошло, как далеко в стороне от этого места вновь заговорил пулемет, выкашивая последние остатки наступающих сотен. В этот момент нервы монголов не выдержали и они повернули своих коней обратно. Глядя на их бегство, отступил и левый фланг, увлекая за собой всадников, атакующих по льду.

Всеволод Михайлович оглядел остатки дружин и ополченцев. В живых, точнее — в чуть живых, едва стоящих на ногах, оставалось меньше половины от тех, кто сюда пришел осенью.

— У ходим в лес! — крикнул он, заворачивая коня.

Воины князя, ведя за собой легкораненых и добивая тяжелых — лучше смерть, чем плен, сохраняя некоторое подобие строя и прикрываясь от стрел, опять во множестве падающих на головы, медленно двигались к лесу, удаляясь от реки.

Под князем в очередной уже третий раз пала лошадь — стрела угодила в шею. Всеволод выпрыгнул из седла, не дожидаясь пока конь свалится. Ближайший из дружинников тут же отдал ему свою, а сам пересел на степную, из тех, что во множестве метались по полю. Алый плащ, символ княжеской власти, за спиной Всеволода представлял собой набор красных лент разной ширины, на груди отсутствовали несколько пластин из бахтерца, глубокая вмятина на левом наруче. Тем не менее, Всеволод Михайлович казался самым бодрым из всего воинства, уверенно прокладывая путь и уводя остатки дружин.

Пулемет в лесу молчал. Лишь пару раз, когда монголы опять попытались построить боевой порядок и начать разгон в атаке на уходящие дружины, застрекотал короткими очередями, остановив их порыв. Как только атака останавливалась — умолкал и пулемет.

— Что ж не подготовились? — вместо приветствия спросил Александр Осадчий подъехавшего князя. — Специально ж бойца послал.

Но Всеволод лишь махнул рукой, слезая с коня.

— Ты из Торжка? Спасибо, друже. Кабы не твои вои, всех нас положили б.

На сей раз махнул рукой Осадчий.

— Из Торжка, из Торжка. Афанасьев к вам в помощь прислал. Все, амба. Патронов осталось на десять минут. — вместо «пожалуйста» ответил Александр. — Да и ствол пора менять, а запасного с собой нету. Мы тут налегке.

— Куда мыслишь направиться? — спросил князь.

— Я в дозоре. У меня приказ, пугнуть монгол и на север. — Осадчий махнул рукой, показывая направление.

— К Рязани?

Александр покачал головой.

— Не совсем. До Рязани мы не доедем.

— Жаль. Весточку хотел передать. Что разбил нас Батыга. Нет больше русских войск на Воронеже.

— Весточку? Так, погоди пару минут, я сейчас подойду.

Осадчий отошел в сторону, связался с Афанасьевым и объяснил ситуацию. Переговорив, вернулся к пронскому князю, который тем временем отдавал распоряжения дружинникам, уходящим в лесную чащобу.

— Значит, весточку, говоришь? Это можно. Сегодня вечером Юрий Игоревич все узнает.

— Сегодня? Там же три дня, если лошадей не жалеть… А! У вас голуби есть.

— Голуби — не голуби. Ну, почти. Пиши, что надо передать. А хочешь, поехали с нами — сам все расскажешь. Мы человек пять-шесть взять можем.

От приглашения Всеволод отказался, мол негоже князю своих воев бросать. Осадчий усмехнулся, пояснив, дескать, Всеволод Ярославович, бывший князь в Новом Торге, сын Ярослава Всеволодовича киевского, по этому поводу имеет совсем иное мнение. На что пронский князь сплюнул: у них, у Ярославичей, все не как у людей. Тем не менее, троих раненых, но держащихся на ногах витязей, подозвал. Мол, если не трудно, вот с ними весточку передам. На словах надежней, потому как писать на морозе, без пергамента, чернил и писаря — очень тяжело. Да и перехватить записку врагам легче, случись чего.

Когда последние дружинники углубились в лес, Осадчий дал приказ пулеметчикам отходить к снегоходам. Спустя некоторое время кавалькада, включая трех раненых, покатила к водоразделу, обходя и ушедших на запад пронских и рязанских воинов, и ставших лагерем монголов, приступивших к грабежу павших русичей.

 

Исток реки Проня, 11 декабря 1237 года (студень 6746 год)

К вечеру Осадчий докладывал Афанасьеву результаты боя на реке Воронеж. Раненых дружинников отправили вместе с автоколонной к реке Проня. А затем на шишиге их повезут дальше — в Рязань. Как изначально и планировалось, батарею гаубиц установят у неизвестной деревни на черных землях. Большая часть бойцов останется при ней, в качестве прикрытия. А с танками стратеги явно просчитались. Для прикрытия водораздела требовалось в десятки раз больше техники и людей. И если с техникой более ли менее дело можно было утрясти — Шибалин пообещал подкинуть еще два десятка немецких танков с экипажами, а также взвод старшего лейтенанта Ярошенко с его тремя Т-80, то людей Шибалин выделить не мог.

— Нету у меня! Ты почти всех выбрал. Только раненые остались да конвоиры, включая твоих комендачей в Торжке. Ты лучше у своих будущих родственников попроси. Рязанский князь тысячу другую быстро наберет. — объяснял Валерий Петрович по рации ситуацию Афанасьеву. — Ничего, что автоматом не умеют пользоваться, зато с мечом и луком в рукопашной всех наших за пояс заткнут. А тебе бойцы только в ближнем бою и потребуются, ибо на дальних дистанциях техника будет работать. Но если монголы к батарее прорвутся — наши роты и с автоматами их не удержат. Монголы элементарно числом задавят. Вот с этой просьбой к князьям в Рязань дружинников и повезли.

Автоколонна ползла медленно, не выходя на середину, старалась идти берегом, по самой кромке воды. И все равно в некоторых местах машины попадали на незамерзающие ключи, проламывали лед, буксовали. Доехав до нужной деревни, автоколонна свернула в лес. Одинокая шишига покатилась дальше, заметно прибавив скорость. Впрочем, все равно Афанасьев намеревался ее догнать на Лэнд-Ровере, когда грузовик приблизится к Рязани. А тем временем, пользуясь отсутствием чужих глаз — раненые дружинники и рязанский проводник уехали, из Силура открыли портал.

— Принимай технику. — сказал Саня, поеживаясь в проеме на морозном сквозняке. — До чего ж тут у вас холодно!

Рядом нарисовался Серега.

— Ну как тут у вас, Арсений Николаевич? — спросил он Афанасьева. — Помощь не требуется.

— Ты уж один раз помог! — крикнул подполковник, пытаясь перекричать гул проходящей в портал техники. — Половину отделения потерял, да и сам чуть не погиб. А еще диверсант!

— Да ладно вам вспоминать. Ну, ошибся, с кем не бывает?

— Сережа, ты тренируйся, пока молодой. Мниться мне, очень скоро и твоя помощь понадобится. Людей нет, а знаешь какое у нас соотношение с противником? Один к ста! На одного нашего — сто или все двести монголов. Вот ты за что наказан? На пятерых наших положил всего тридцать врагов! Один к шести! Всего-то! С таким соотношением мы проигрываем вчистую. Было б пятьсот — тебе б никто слова не сказал! А для тридцати — допустимый максимум — один раненый. Причем, легкораненый.

— На пятьсот у меня патронов бы не хватило. — обиделся Серега.

— Вот именно! Значит, если видишь, что нужное соотношение никак не получается, то нечего и рисковать. Нужно уметь просчитывать риски! Вон, Васильев с Осадчим — сотни три уже на свой счет записали, а у бойцов ни одной царапины!

— Ладно, Арсений Николаевич, учту. Эх! Нужно было нам, пока портал в 41 год работал, еще пару лагерей к себе перетащить. — Серега задумался. — Кстати, сейчас мысль одна возникла — на счет людей. А вы не думали ввести в своем княжестве всеобщую воинскую повинность?

— Эва, куда хватил! — засмеялся Афанасьев.

— А что? Действительно! — поддержал стоявший рядом Саня. — двухгодичный призыв для всех восемнадцатилетних. Зато в случае вот такого «ахтунга» можно кучу народу под ружье поставить!

— Не все так просто. — задумался Афанасьев. — Во-первых, прежде чем обучать бойца, его нужно научить грамоте. А иначе он даже устав прочитать не сможет. Не говоря уже про инструкции по уходу за автоматом или пулеметом. А еще нужны артиллеристы, танкисты, летчики. Как он будет стрелять из гаубицы, если элементарной арифметики не знает? Вы думаете, для чего я школы строю? Но это не все, есть еще и во-вторых! Сейчас у каждого князя своя дружина плюс бояре. Что такое боярин? Это военное подразделение со своими боевыми холопами. При исполчении по требованию князя он обязан вывести на войну определенное количество воинов — одетых, обутых, обученных и вооруженных. Именно на кормление этих воинов боярину выделяются земельные угодья. В принципе, я мог бы вывести своих бояр, только толку от их воинов? Для прежних князей их умение и вооружение достаточно, для меня — нет. А отобрать, переобучить и отрядить к себе — не могу. Вассал моего вассала — не мой вассал! Такие тут средневековые порядки. И другой вопрос — за кого будут сражаться его холопы, случись в княжестве внутренняя измена? Молчите? Вот в том то и вопрос! Потому сейчас этих холопов мне никто не отдаст. Сначала нужно всю систему поломать. Но исподволь, постепенно. А иначе в Торжокском княжестве полыхнет локальная гражданская война со всеми ее прелестями. И кому от этого станет лучше?

— Понятно! Обучить смердов, заинтересовать ремесленников, прикормить купцов, создать свою партию поддержки на низовом уровне, а потом ка-а-ак вдарить по несогласным боярам! Большая политика, однако! — ухмыльнулся Саня. — Где-то я такое уже встречал?

— Ладно, заболтались. Закрывай портал, нам ехать пора. — Афанасьев пошел к танкистам ставить боевую задачу.

Серега покачал головой.

— Похоже, обиделся. Саня, зря ты так. Другого ж пути для объединения все равно нету. Либо, как Афанасьев говорит, либо воевать со своими. Что лучше?

 

Волго-Донской водораздел, 12 декабря 1237 года (студень 6746 год)

Неполный танковый батальон из 23 танков, в том числе трех современных Т-80, трех Ганомагов с бойцами, и четырех трофейных грузовиков со снаряжением медленно пробиралась к истоку реки Пожва по следам ушедшей на снегоходах разведки.

Еще три немецких четверочки свернули на реку Проня сопровождать автоколонну с артиллерией под командованием силурийского старожила лейтенанта артиллерии Игоря Андреева, попавшего на базу вместе с Афанасьевым из Бобруйского лагеря. С ними уехал и Арсений Николаевич на Лэнд-Ровере.

Перешедший через портал вместе с танками красноармеец Ерисов развернул свой дельтаплан и, пока обе колонны были недалеко друг от друга, совершал перелеты от одной к другой, наблюдая сверху за обстановкой. Лейтенант Филатов, сославшись на необходимость обкатки очередного только что собранного Юнкерса, обещался подскочить позже, а пока послал своего подчиненного.

Первоначально во время облетов дельтапланерист ничего существенного в окрестностях не замечал, хотя видел и крестьян, небольшими кучками с живностью и скарбом пробирающиеся в лесную глухомань, и пару десятков русских ополченцев, из разгромленного русского войска, бредущих на север к себе домой. И даже две тройки монгольских всадников, прибирающихся по лесу по следам деревенских жителей. Но крупных скоплений неприятеля в зоне полетов не было. Когда колонны разошлись на приличное для перелетов на дельте расстояние, и прилетевший Михаил Ерисов сообщил об этом Афанасьеву, пополняя опустевший бензобак, тот приказал с этого момента вести разведку только для лейтенанта Ярошенко с его танками.

— Надо будет — вызовем. Полагаю, на водоразделе войска появятся раньше, чем тут, на реке. Так что гляди в оба. — приказал он пилоту и, переключившись на артиллериста, добавил. — А ты, Игорь, пошли шесть снегоходов, пусть проверят — что за монголы у нас по тылам шарят и чего им нужно. За ополченцами особо не гоняйся, но если случайно встретятся, пусть из леса на Проню выходят. Посмотрим, что за люди, может и пригодятся.

Местные реагировали не стрекочущую «птицу» с человеком под крыльями — вполне ожидаемо, точно как в Торжке и Ржеве первое время. Кто бросался бежать, выкидывая по дороге свое имущество, кто старался спрятаться под деревьями и все неистово крестились. Монголы тоже шарахнули в разные стороны, по кустам. Но едва Михаил, сделав вираж, полетел обратно — вновь собрались в кучку. Куда они направились дальше — пилот не заметил, топливо было на исходе.

Колонна бронетехники уже приближалась к секрету Васильева, как Михаил Ерисов, передал сверху, что в километрах в трех к югу наблюдает сотню монгольских всадников, неспешно приближающихся к водоразделу. Старший лейтенант Ярошенко, принявший командование над бронетехникой, просил разведать тылы этой сотни.

— Что, неужели всего одна сотня идет? Не может такого быть.

Оказалось, танкист был прав. Замеченная сверху группа представляла собой не что иное, как авангард тысячи, следующей по следам разведчиков. Связались с Афанасьевым. Подполковник к этому моменту догнал ушедший вперед грузовик и вместе они приближались к Рязани. Арсений Николаевич и тысяче удивился, мол, маловато. Нужно остальных искать.

У дельта радиус небольшой — всего сто километров, вот на границе этой дальности Михаил и заметил основные силы монгольского войска.

— Черным черно! — докладывал он танкисту Ярошенко результаты своей разведки. — От истока Воронежа идут, тремя колоннами, конца и края не видно.

— Черно — это не ответ. Ты в штуках можешь сказать? — возмущался старший лейтенант. — Тысяча? Две? Десять?

— Товарищ командир, да не видел я никогда таких толп сразу. Много больше полка, в котором я служил. Лошадей пустых и с мешками втрое больше. Как все это сосчитать — не знаю. Кабы они поротно шли, а то каждый сам по себе. Да еще между колоннами постоянно снуют, особенно, как я приближаюсь — тут вообще кто куда. И хвоста у тех колонн не видно.

— Чему вас только в школе учили! Ладно. Будем считать — тумен, десять тысяч. Все равно маловато.

— Может они еще на реке Воронеж остались? — задумался Ерисов. — Я до реки не летал — мне б тогда бензина на обратную дорогу не хватило.

— Может и там остались, только на монгол это не похоже. Знаешь что, сейчас уже поздно, стемнеет скоро, а завтра с утречка сделай облет по водоразделу — на запад, а потом на восток.

К утру Ярошенко рассредоточил танки на местах наиболее вероятного выхода колонн. А едва рассвело — отправил Ерисова в разведку. Вскоре тот сообщил, что вся их засада расшифрована врагом — он своими глазами наблюдал несколько десятков всадников, спешащих от водораздела к лагерю передовой тысячи, ночевавшей в считанных километрах. Что и немудрено, танки — штука шумная, а степняки не могли не подсмотреть в темноте — кто это тут шумит. Несколько позже, после облета окрестностей, добавил еще кучу плохих новостей — те, что по фронту танковой засады, пока стоят и, похоже, никуда двигаться не собираются, зато в полусотне километров с востока и запада колонны числом, как бы не больше виденного вчера, уже прошли водораздел. Одна свернула на реку Проню и прет точно на артиллеристов, а вторая далеко на востоке движется в направлении реки Тырницы, протекающей восточнее Пожвы и тоже впадающей в Оку. Первым до засады дня два скакать, у вторых же путь вдвое дальше, зато никто не мешает. Не всем протяжении никаких войск. И, между прочим, с места впадения Тырницы в Оку до ближайших городков — Нузы, Белгорода, Исада всего по два десятка верст.

— Понятно, про нас узнали и на всякий случай решили обойти, оставив тысчонку-другую посмотреть — кто мы такие и чего можем сделать. Непонятно другое — как двадцатью танками держать фронт на расстоянии в сотню километров? Кто, интересно, решил, что монголы одной кучей попрут?

— Товарищ старший лейтенант, другого варианта у нас все равно нет. — возразил прапорщик Васильев. — Танки, может, и найдутся — на базе полно техники, а с экипажами напряженка — даже на полноценный полк не сумеем наскрести.

Ближе к полудню монгольский лагерь зашевелился, старший лейтенант сыграл тревогу, экипажи заняли свои места, сопровождавшие танкистов автоматчики и пулеметчики, включая подразделения разведчиков — Васильева и подтянувшегося накануне Осадчего рассредоточились по наиболее выгодным позициям. Лесок на водоразделе хиленький, гребень так и вовсе безлесный, тем не менее, обзор для танковых орудий из-за деревьев и кустов невелик. Но выбирать не приходится, остальная территория что на север, что на юг поросла такими дремучими лесами, что не только технике, но и монгольской коннице иного пути нет. Либо тут, либо возвращайся к реке Воронеж, чтобы начать обходной маневр на добрую сотню верст, но в итоге окажешься на том же водоразделе всего лишь на полсотни верст восточнее или западнее танковой засады. Как назло, погода, до того просто пасмурная, окончательно испортилась — подул ветерок, повалил мелкий колючий снег. Ерисов попробовал сделать очередной вылет, но едва оторвавшись от земли, чуть не навернулся — его легкий дельт внезапный порыв ветра сначала задрал к верху, а потом резко дернул в сторону, на редкие сосенки. Михаил чудом сумел увернуться, весьма жестко посадил аппарат, и, дотолкав его вручную к Ганомагу, начал разбирать.

— Товарищ командир, погода не летная, взлет невозможен. — сообщил он своему тезке — старшему лейтенанту.

— Жаль, жаль. — сказал Ярошенко. — А я так на тебя рассчитывал.

— Товарищ командир, посмотрите, какой ветрище? А что я могу? Если б хотя бы порывов не было, а то дует то в одну сторону, то в другую. Может, чуть позже успокоится, тогда и полетаем. Крылья снял, чтоб случайно в бою не порвали. Привинтить то их не долго. А пока, дайте мне автомат. Буду вместе с пехотой воевать.

— Ага! Счаз! Ты у меня — ценный ресурс, мне, случись что с тобой, Шибалин с Афанасьевым голову свернут. Так что, карабин дам, но ты дуй к машинам. Будешь охранять их, вместе с шоферами. Какой-никакой, а все же тыл. — приказал Ярошенко.

Потекли томительные минуты ожидания.

Атака монгол началась вполне ожидаемо. Несмотря на метель, всадников заметили до того, как они пустили первые стрелы. Они шли с запада по водоразделу, нацелившись на правый фланг растянутых по кромке леса позиций..

Танковые пушки молчали — Ярошенко специально приказал без его приказа огонь из пушек не открывать. Да и куда тут стрелять? Видимость на редколесном водоразделе — метров семьдесят, не больше. В прицелах — одни деревья да кусты под шапками снега. Выходит, что дальность — что у лучника, что у пулеметчика, что у танкиста вполне сопоставима. Монгольские лучники и на 150 метров стрелы мечут. Едва первые стрелы ткнулись в танковую броню, заговорили два танковых пулемета, да автоматчики, скосив набравших разбег авангардные десятки. Как только наступавшие откатились назад и в сторону — поглубже в лес, атака справа повторилась с новой силой. Только теперь конницы было побольше, а впереди нее брели толпы раздетых до гола пленных русичей — мужиков, баб, детишек, которых едущие следом всадники подгоняли копьями. Да и началась атака из кустов, поближе предыдущей, чтобы поменьше торчать на открытом пространстве.

— Быстро учатся. — сообщил Михаил Викторович по радио. — Из пушек огонь не открывать. Только автоматно-пулеметный!

Вторая атака тоже была отбита достаточно легко — пулеметчики взяли чуть выше голов пленников — прицел пришелся аккурат в грудь наездников, возвышавшихся над толпой. Хотя и пленникам досталось. Впрочем, многие, услышав крик «ложись!» приказ выполнили и потому уцелели.

После того, как очередная волна наступавших откатилась обратно, оставшиеся в живых полоняне вскочили и со всех ног кинулись к ближайшим танкам. Увы, добежали не все, рой стрел, взвившийся вдогонку, ударил в спины беглецов. Ответный автоматно-пулеметный огонь не сильно охладил пыл лучников, несмотря на ощутимые среди них потери. Добежавших полонян бойцы из сопровождения отвели поглубже в лес, за танки.

После полудня наступило некоторое затишье. Наблюдатели, замаскировавшиеся на двух больших соснах, доложили, что и справа, и слева от растянутых танковых рот, из глубины леса монголы катят какие-то странные бревенчатые стенки, передвигаемые на сплошных деревянных колесах. За самими стенками тоже идет какая-то возня, что-то там на ходу прибивают, настраивают. Конструкции то и дело утыкаются в деревья, их разворачивают и упорно тащат к водоразделу.

— Как выглядит? — переспрашивал Ярошенко у красноармейца, ведущего репортаж с дерева. — Нам же снизу ничего не видно!

— Как забор из бревен и на колесах. — отвечал боец.

— Типа, гуляй-поля? — вклинился в радиоэфир Васильев. — Так их, вроде только через 300 лет изобретут.

— А что такое «гуляй-поле»? — переспросил боец на дереве.

— Ну, защита такая — от стрел, которую можно по полю перекатывать, подбираясь к крепостям.

— А, да, похоже. — ответил наблюдатель.

— Ну пусть попробуют от пуль за ними укрыться. — позлорадствовал Васильев.

Ярошенко хмыкнул, мол — пусть попробуют. Наблюдатель сверху передавал ориентиры, ибо наводчикам были видны лишь верхушки деревьев, под которыми монголы пристраивали свои противопульные стенки. Танкисты справа налево распределили цели — кто какой по счету стоит, тот на такую и наводит. Заряжали осколочными.

Монгольский лагерь замер.

— Сейчас начнут. — передал сверху наблюдатель.

Неожиданно воздух наполнился странным свистом, в небо взмыл град продолговатых камней с быстро развеивающимися на ветру черными дымовыми шлейфами.

— Огонь! — закричал Ярошенко в микрофон. — Никакие это не гуляй-поле, а баллисты! Что за наблюдатель — стенку от баллисты отличить не может!

Взрывы, разметавшие полтора десятка баллист вместе с обслугой, прозвучали практически одновременно. Однако, и горшки с зажигательной смесью достигли машин. К счастью, большинство танков было укрыто кустами, принявшими на себя значительное количество снарядов, да и точность у монгол «хромала на обе ноги», не в пример — выучке танкистов. Тем не менее, две немецких четверки, облитые черной жидкостью из разбитых черепков, вспыхнули ярко-красным пламенем с черным дымом. Экипажи быстро покинули горящие машины, и попытались снегом и огнетушителями сбить пламя. Но не тут-то было, от снега огонь и не думал гаснуть, а лишь сильнее искрил, обволакиваясь вонючим дымом.

Снаряды, попавшие в деревья, ветви и просто на снег — тоже раскалывались и загорались. Находиться на пылающей позиции стало опасно.

— Вперед! — отдал команду старший лейтенант.

Танки вылетели из леса, подминая кусты и мелкие деревья, сделав на ходу еще один залп, не столь дружный, но такой же меткий, снеся последние уцелевшие камнеметы, которые так и не успели перезарядиться.

Еще на двух танках загорелись гусеницы — они «вляпались» в разлившуюся перед машинами горючую смесь, но по ходу движения пламя быстро погасло.

Застрекотали пулеметы, вразнобой стреляли пушки. Лес по другую сторону водораздела был таким же густым, как и по эту. У монгол было три пути — либо узкой колонной, мешая друг другу уходить по тропе, на юг, к реке Воронеж, либо по широкому и относительно безлесному гребню водораздела — на восток и на запад. Большая часть всадников попыталась уйти именно по этим двум широким и удобным, с их точки зрения, направлениям. Однако, и танкам здесь было проще. Танковый батальон разделился на две роты, погнавшие тысячу на восток и на запад. Меньшая часть завоевателей, попыталась вернуться на юг, тем путем — откуда они пришли. На их преследование Ярошенко бросил два Ганомага с автоматчиками.

Степные лошадки, несмотря на яростное нахлестывание седоками, не могли оторваться от преследующей их техники. Более того, уже через десяток километров коняшки начали массово валиться от усталости. Танки, наступая широким фронтом, давили гусеницами и лошадей, и наездников. Пушки стреляли редко, только по далеко оторвавшимся степняками, чтоб те не слишком спешили. В этой бойне из всей монгольской тысячи уцелели лишь те немногие, кто догадался вовремя свернуть в лес, спешиться и затеряться среди деревьев. Да еще кучка, метнувшаяся на юг, улизнула не слишком потрепанной — дорога, петляющая по густому лесу, оказалась «не по зубам» немецким вездеходам. Через километр шедшая впереди машина, не вписалась в поворот, зацепив углом столетний дубок. Но накатанному снегу машину развернуло и она застряла, подпираемая сзади и спереди развесистыми дубами. Все потуги молодого водилы вывернуть машину из ловушки привели лишь к обратному эффекту: Ганомаг выбрал последние свободные сантиметры и прочно заклинился между стволами.

Водила выскочил на улицу, обошел свою технику, почесывая затылок.

— Либо пилить, либо тащить вбок. — выдал он свое заключение.

Наружу посыпались и остальные бойцы. Общее мнение сошлось на том, что тащить вторым Ганомагом будет проще и быстрее, чем пилить дерево. Сказано — сделано. Подогнали второй вездеход, к форкопу на заднице прицепили трос, дернули. Машина с третьей попытки выползла из ловушки, потеряв по дороге одну из гусениц. Когда, наконец-то, починились и техника приготовилась к маршу — преследовать стало некого. Остатки убегающих всадников рассеялись по лесу в разных направлениях. Да и среди бойцов оказались раненые — открытая сверху немецкая бронетехника не спасала от навесной стрельбы отступающих степняков.

Поздно вечером, обе роты съехались на прежнее место, подсчитали потери, боеприпасы. Убитых не было, зато имелись раненые, включая двоих тяжелых. Полсотни полонян, отогревавшихся у костров — они успели одеться, содрав одежду с побитых степняков, собрали приличный табун лошадей и тоже не спешили расходится — идти им было некуда. Все просились взять их с собой в Торжокское княжество, чувствуя, что там буде безопаснее всего.

Ярошенко связался по рации с другими подразделениями. Командир артиллеристов, стоящих на Проне, Игорь Андреев отозвался сразу. У него пока все было в порядке, противник количеством до 10 тысяч всадников разбил лагерь на ночевку в одном переходе от той части реки, где был намечен обстрел противника. А на батарею вышли остатки пронских и рязанских дружин во главе с князем Всеволодом Михайловичем общим числом под три сотни витязей, правда, среди них почти треть — раненые. С Афанасьевым связаться не удалось, точнее, радист из Рязани пояснил — у подполковника сегодня свадьба и в данный момент он с невестой венчается в церкви, будет на связи через час-два. Через оставшегося в Торжке комендантом Семецкого доложились Шибалину. Валерий Петрович предложил эвакуировать оба сгоревших танка и раненых в силур, для чего один грузовик в сопровождении пары танков охранения и пары в качестве тягачей подогнать по водоразделу поближе к зоне устойчивой работы портала. Заодно пополнить боеприпас и горючее. По мнению штаба, танкистам следует разделиться: одна танковая рота должна будет преследовать монгольские войска, ушедшие по Тырнице, а второй выступить в поддержку батареи лейтенанта Андреева. Впрочем, по любому сначала следует доложиться Афанасьеву — вдруг у него и рязанских князей иные планы? Что делать с полонянами Шибалин не знал, сославшись на Афанасьева, мол — как объявится, так пусть сам и решает.

 

Неизвестно где, начало декабря силурийского периода палеозойской эры

Меж тем у силурийских сидельцев жизнь протекала вполне размеренно. Отправив большую часть местного народонаселения в средневековье — воевать монголов и прокладывать дорогу из Торжка на Курск, лагерь заметно опустел. Не слышен стук топоров и визг электропил на строительстве домов, не тарахтят трактора, прокладывающие новый путь железной дороги, перестали гудеть паровозы. Их загнали по тупикам, погасив топки — некуда ехать и незачем спешить. Лишь на патронной фабрике царило оживление — там, после возведения каркаса здания, разворачивали оборудование и устраивали пробные пуски конвейера. Да из лагеря военнопленных немцев раздавались металлические звуки — работа по ремонту битой техники продолжалась. Хотя и здесь темп заметно снизился. По вечерам в столовой у плазменного телеэкрана уже не собирались толпы любителей сериала про «Ментов» или очередного телешоу. Немногочисленных зрителей, преимущественно женского состава и примкнувших к ним выздоравливающих — едва набиралось на треть огромного ангара, приспособленного под «фабрику питания» для тысяч человек. Из-за того, что база в 1993 году оказалась разгромленной, основной упор по снабжению лег на портал в 21 веке. Артур Волошин и Федор Гонтаренко, разведчики товарища Берия, заброшенные в будущее, с лета под Торжком выкупили территорию заброшенных торфоразработок, которую в перспективе планировалось использовать как перевалочную базу для воюющего 1941 года. Увы, не сложилось, тем не менее, для колонии такой пункт тоже был не лишним. И хотя новая база располагалась недалеко от железной дороги, самих путей, как в 1993 году, тут не было. Впрочем, на данном этапе они и не требовались — с одной стороны грузопоток заметно уменьшился, с другой — разведчики не желали повторять ошибки своих коллег из 93 года, привлекая посторонних странным грузооборотом: на ограниченный пятачок уходят эшелоны и тут же бесследно исчезают. Поэтому дело было поставлено иначе. Заказанный в силуре груз покупали у обычных поставщиков. Те завозили своим автотранспортом, разгружались на складах — все на виду, никакой секретности. А когда заказов набиралось на две-три полноценных фуры — приезжали силурийские «дальнобойщики», грузились и колонной выезжали в заранее обговоренное и постоянно сменяемое место, подальше от Торжка, в котором кто-то из операторов в нужное время открывал портал. Дело было поставлено так, что даже местные, трудившиеся бухгалтерами, кладовщиками, подсобными рабочими — не догадывались об истинном назначении нескольких ООО, сидевших под одной крышей. А что? Обычные оптовые снабженческо-сбытовые конторы типа «купи-продай». Разумеется, немногочисленные пришельцы, включая безопасников и главного бухгалтера, освобожденного в 1941 году из комсоставовского лагеря под Волковщиной, были в курсе, но они хранили гробовое молчание. Со всех дважды брали подписку о неразглашении — сначала Шибалин, перед отправкой, затем на месте — непосредственные работодатели.

А в развернутом в полутора тысячах километрах от базы лагере с теплохода «Армения» — наоборот, жизнь била ключом. Многочисленные врачи плавучего госпиталя стали отмечать факты ускоренного выздоровления раненых. Точнее, мышечная ткань нарастала с обычной скоростью, но практически прекратились воспалительные процессы и осложнения, с ними связанные. Первое время медики объясняли этот феномен воздействием мощных лекарств, поступивших из будущего. Однако, познакомившись поближе с жизнью переселенцев и аборигенов в средневековье, пришли к выводу, что дело не только в антибиотиках. По всеобщему мнению — что в средневековье, что в силуре прямой контакт с носителями болезней конца 20-го — начала 21-го веков просто обязан был вызвать, если не эпидемию, то по крайней мере, резкое увеличение заболеваний среди людей, не имевших иммунитета к неизвестным штаммам болезней последующих времен. Однако, этого не происходило. Проблемой живо заинтересовались сотрудники санитарно-эпидемиологической лаборатории, оказавшейся среди эвакуированных и из-за провала в Силур оставшихся временно не у дел. Шибалин, узнав о данной теме, поддержал начинание и даже предложил перевести их на базу — поближе к источникам научной информации.

Переброшенные к теплоходу капитаны ВДВ Калужин и Никитин готовили пополнение — из выздоравливающих красноармейцев и младших командиров были сформированы два батальона. Личный состав осваивал стрелковое автоматическое оружие, гранатометы, радиосвязь, тактику конца двадцатого века. Бойцов обучали водить немецкие мотоциклы, танки, автомашины, бронетранспортеры. Офицеры проводили полевые тактические занятия в составе взводов, рот. Отрабатывали слаженность подразделений.

Существенные проблемы создавали партийно-хозяйственные работники, преимущественно из номенклатуры, эвакуированные из Крыма. Их амбициозные натуры никак не могли смириться с одномоментной потерей всей своей власти и значимости. Дело доходило до того, что первоначально они начали оспаривать распоряжения Шибалина, и даже попытавшись сместить подполковника, который, находясь по их мнению, намного ниже по служебной лестнице, узурпировал всю власть.

Разворачивался сценарий, предсказанный двумя разведчиками товарища Сталина, закинутыми в 21 век. Валерий Петрович во время одного из своих приездов, отреагировал довольно жестко:

— Когда полностью перейдете на самоокупаемость и не будете зависеть от наших поставок продуктов, лекарств и прочего оборудования, вот тогда выбирайте себе любого начальника и живите — как хотите. А пока этого не случилось — комендант вашего поселения — капитан 3 ранга Плаушевский, его прямые заместители — старший лейтенант НКВД Борисов и младший лейтенант НКГБ Викторов, а командиры учебных батальонов капитаны ВДВ Калужин и Никитин. Разговаривать буду только с ними! Потому все свои жалобы и претензии — к ним!

Партийные функционеры на некоторое время затихли и перешли к тактике мелкого саботажа.

Однако в кулуарах, с подачи Валерия Петровича, бывший пограничник Максим Викторов и оба капитана ВДВ мягко запускали идею, что после передачи курского княжества под руку подполковника Афанасьева, а значит — и Шибалина, в средневековье понадобятся управленцы. Но вакансии будут распределять именно Шибалин с Афанасьевым. Потому те, кто засветился со своей нелояльностью — рискуют остаться вообще без ничего. Очень скоро слух распространился среди всех заинтересованных и противостояние пошло на убыль. Обстановка внешне нормализовалась, хотя разговоры продолжали будоражить местную публику, но это по большей части — были обсуждения планов и перспектив на будущее. Одновременно Борисову и Викторову, выполняющих роль местной службы безопасности, стали массово подбрасывать анонимки с перечислением грехов того или иного бывшего номенклатурного руководителя.

— Чистые пауки в банке! И где только бумагу берут? — жаловался бывший пограничник Максим Викторов своему старшему коллеге, впервые столкнувшийся с изнанкой новой службы.

— Оформляй и передавай наверх. Как там решат, так и поступим. — невозмутимо отвечал более опытный напарник, похоже, ожидавший нечто подобное. — Пока по переданным материалам никаких распоряжений не было, значит и нам нужно сохранять спокойствие.

Старший лейтенант НКВД, сопровождавший на «Армении» спецгруз из музеев и картинных галерей Крыма, быстрее всех разобрался в обстановке, вычислил — кто здесь главный и не собирался терять нынешний статус, который его вполне устраивал.

По сообщениям радиста Дмитрия Родионова, произведенного в сержанты, постоянно державшего через юрский период связь с 1941 годом, в воюющем СССР дела обстояли более чем нормально. В районе Киева немцев удалось остановить на Днепре, Ленинград не блокирован и лишь на юге войска Вермахта ценой неимоверных усилий захватили Крым. Битва за Киев своей ожесточенностью напоминала битву за Сталинград в других реальностях и закончилась аналогично. В начале декабря войска Красной Армии перешли в контрнаступление, с юга и севера охватив киевскую группировку противника. В результате 18 дивизий было окружено. В котел попало меньше войск, по сравнению со сталинградским, но зато и крымская группировка оказалась отрезанной от своих баз снабжения. Такую операцию безусловно помогла осуществить техника конца 20 века, которую эшелонами гнали в СССР всю осень. Тут были танки, вертолеты, установки град и ураган, а главное — добровольцы-инструкторы из 1993 года, весь октябрь с ноябрем в глубоком тылу обучавшие войска нового типа. Удар был настолько неожиданным и мощным, что очень часто противник вовсе не оказывал никакого сопротивления. Это в первую очередь касалось тех участков фронта на юге, где оборону держали союзники гитлеровцев — румыны, хорваты, венгры. Впрочем, и немцы ничего не могли противопоставить советским танкам Т-80 при активной поддержке с воздуха штурмовой и бомбардировочной авиацией и сверхдальнобойной, по местным меркам, артиллерии залпового огня. Война еще продолжалась, но о том, что становой хребет гитлеровской армии сломан — сообразили все игроки на европейском театре военных действий. Для СССР это означало снижение потерь минимум на 15 миллионов человек, сохранение материальных и природных ресурсов.

К тому же, поступившие заводские комплекты оборудования конца 20 века к декабрю в основном запустили на проектную мощность. Исчезла необходимость вывозить заводы из Подмосковья, Тулы, Ленинграда, да еще новые технологии, основанные на полной автоматизации, резко — в разы увеличили количество и качество традиционной военной продукции. Плюс — появились принципиально новые изделия, начиная от миниатюрных радиостанций и гранатометов, и заканчивая сложными электронными комплексами для авиации, надводного и подводного флота, цифровыми средствами управления артиллерией, беспилотниками, которым противник тоже ничего не мог противопоставить. Внезапно войска Вермахта оказались открыты для командования Красной Армии. Ни ночные передислокации войск, ни лихорадочная смена шифровальных кодов — не помогали. Но самое главное — обучение войск по передовым методикам, прекращение отправления неподготовленных танковых экипажей на фронт, по сути — на убой. Ведь в реале Красную Армию в 41–42 годах била, прежде всего, немецкая пехота и танки не за счет количественных, а за счет качественных преимуществ.

Просматривая в штабе донесения, переданные сержантом Родионовым, офицеры рассуждали, что в 1942 году немцам будет очень тяжело. У Красной Армии есть все шансы перемолоть основные силы и взять Берлин не в 1945, а намного раньше — либо к концу 1942, либо в начале 1943 года.

В связи с утратой прямого выхода на силур, у руководства страны угас сиюминутный практический интерес, и природный феномен полностью перешел к научным сотрудникам, продолжавшим изучение необычного явления. Перед спешно созданным НИИ была поставлена задача — разобраться с физикой явления, по возможности расширить имеющийся крохотный портал в юрский период, найти его аналоги в другие эпохи и, главное, вернуть потерянное «окно» в силурийский период или сразу в будущее. Однако, тут дела продвигались очень туго. Не помогли ни мозговой штурм, ни электрические и магнитные воздействия, ни даже СВЧ и рентгеновские облучения. Единственный успех был связан с привлечением полной экзотики — шаманов и колдунов, набранных из лагерей ГУЛАГа. Да и то крохотная подвижка заключался лишь в том, что имеющийся портал удалось расширить на несколько сантиметров. Зато по смежным областям знаний — информация лилась рекой. Геологи уточнили несколько своих теорий, палеонтологи нашли кладку мелких динозавров со сложным и труднопроизносимым названием, сумели перекатить к себе несколько яиц и теперь тряслись над ними, как курица несушка над своим выводком, ожидая в ближайшее время вылупления динозаврят. Медики проводили опыты с древней микрофлорой и фауной, а ботаники пытались вырастить канувшие в лету растения. Лишь один момент омрачал восторг научников — с полученными материалами нельзя было ни с кем поделиться. Публикации, включая уже написанные диссертации — были под запретом до тех пор, пока с феномена не снимут гриф секретности.

Впрочем, именно микробиологи из 1941 года помогли медикам с теплохода «Армения» разобраться с фактами ускоренного заживления раненых. Оказалось, физическое воздействие, валящее с ног все живые организмы при первом переходе через портал, воздействует на молекулярном уровне. Его природа пока остается неизвестной. Несмотря на несколько теорий, ни одна из них не дает исчерпывающего объяснения. Тем не менее, воздействие есть. Но если высшие многоклеточные организмы могут, спустя некоторое время, восстановиться, а при повторных переходах — и вовсе приспособиться, то простейшие одноклеточные бактерии массово гибнут — как зловредные, так и полезные. Причем, даже небольшой процент «выживших» — в данном случае идет на пользу, иммунная система животных и человека успевает включиться раньше, чем ослабленные переходом болезнетворные микробы и вирусы, уничтожает их, попутно формируя антитела. Получается эффект, аналогичный введению вакцины против той или иной болезни, которая до перехода находилась в организме-носителе. Этим микробиологи и объясняли отсутствие эпидемий — портал стерилизовал любой организм почище самых эффективных антибиотиков. Болезни не могли перебраться в иной мир вместе со своим носителем. Кстати, этим же объяснилось легкое расстройство желудка, возникающее у всех новоприбывших в первые дни после перехода — гибла кишечная микрофлора. К счастью, не вся, за несколько дней она восстанавливалась из выжившей малости, зато потомки полезных бактерий, намного легче переносили новые переходы между мирами.

У старшего лейтенанта Андрея Волкова, прокладывающего дорогу на Курск, также было все хорошо. Широкий коридор через засеку пробит, осталось лишь на отдельных участках засыпать песком с гравием глинистые низины, да положить в нескольких оврагах и руслах ручьев бетонные трубы, обеспечив свободный ток воды, а сверху опять-таки, присыпать песчано-гравийной смесью — и в целом грунтовка будет готова. Не то что КАМАЗы, легковушка проедет и нигде не забуксует. Встречался Андрей и с Олегом Святославовичем, договорился о местах дислокации войск. В связи с этим часть дорожных строителей Волков уже перевел поближе к Курску — возводить в княжестве жилье для военнослужащих, строить гарнизонную и аэродромную инфраструктуру. Курский князь сказал, что будет совсем не против, если сотник Волков наймет местных крестьян, зимой то они все равно практически ничего не делают. Еще князь пытался выведать планы Афанасьева относительно Черниговского престола, но поняв, что Волков не владеет информацией (или не хочет ею делиться), отстал. Монгольское войско в Курском княжестве пока не появлялось, но в свете скорых боев под Рязанью, Андрей просил и сюда добавить красноармейцев с военной техникой.

Пока прокладывали дорогу, строители сумели полностью перейти на «подножный корм», оставив большинство взятых с собой припасов в неприкосновенности. Леса изобиловали непуганой дичью. Глухарей били палками — по утрам те сами выходили к только что расчищенной и засыпанной песчано-гравийной смесью дороге — клевать мелкие камешки, служившие боровой птице в качестве «зубов», которыми в зобу перетирают твердые семена. Птицы разгуливали по пустой дороге, а одинокого человека подпускали очень близко, лишь в последний момент шарахаясь в кусты. Но именно тут переплетения мелких ветвей не давали им распахнуть широкие крылья и огромные птицы попадали в котлы дорожных рабочих. Рябчиков и куропаток извлекали по утрам из снежных сугробов: дичь вечером ныряла в снег и там ночевала, но иногда подмерзшая ледяная корочка затрудняла выход птицы обратно. Рабочим оставалось лишь найти такую ночевку и вытащить тех, кто не успел вовремя выбраться. Да еще загнали стадо зубров, прижав их к засеке на обочине. В стаде был матерый бык, три самки и три годовалых зубренка. Взрослых особей застрелили и разделали на мясо, а зубрят удалось общими силами отловить. Их живьем передали силурянам — это Волков решил похвалиться трофеем перед сослуживцами.

— Ну и что мне с ними делать? — размышлял Шибалин, глядя как мальчишки колонии пытаются кормить хлебом перепуганных и связанных телят. — На мясо зарезать? Жалко. Звери то из Красной Книги. В зоопарк продать? Пойдут вопросы — откуда взяли. Просто в Беловежской Пуще выпустить? А они выживут?

Немцы все больше и больше удивлялись богатству открывавшейся перед ними земли. Между ними уже устойчиво ходили рассуждения, что коль путь домой закрыт, было бы неплохо остаться тут навсегда. Хотя еще месяц тому назад такая мысль вызывала резкое неприятие бывших сослуживцев.

 

Река Проня, начало декабря 1237 года (студень 6746 год)

Три немецких четверочки, сопровождавшие автоколонну с артиллерией, после четырех часов марша по следам снегоходов ушедшей вперед разведки, наконец-то вышли на реку Проня. Неглубокий и широкий овраг, прокопанный безымянным ручьем, заваленный притоптанным санями смерзшимся снегом, оказался вполне проходимым не только для танков, но и для следующей по пятам автоколонны. В отличие от непроходимого густого леса, стоявшего по краям. Короткие пеньки ольхи, березок, то и дело торчавшие из под сугробов на обочинах, говорили, что этим зимником местные часто пользуются и все выросшее за лето и мешающее в пути, заботливо срубают.

Но дальше зимник выходил на лед, танкистов взяло сомнение — выдержит ли он тяжелую технику? Вслед за замершими танками остановились и автоколонна.

Притомившиеся за время марша по трясучей дороге, без хуторов, без коротких привалов и потому примолкшие в кузовах красноармейцы, начали высовываться, пытаясь разглядеть — что там впереди и как долго продлиться остановка.

Силурийский старожил артиллерист лейтенант Игорь Андреев, попавший на базу вместе с Афанасьевым из Бобруйского лагеря, связался с танкистами, потом пешочком направился к Лэнд-Роверу доложить обстановку. Арсений Николаевич выслушал, махнул рукой — мол, все равно давно пора привал делать, а заодно пусть лед проверят.

Команду продублировали взводные и отделенные, бойцы загомонили, высыпали из кузовов. Назначенные в караул патрули разошлись в разные стороны, остальные разбежались по кустам, в считанные минуты запылали костры, над огнем повисли закопченные котелки, набитые снегом.

Тем временем четверка бойцов с командирами танков пробивала на реке лунки и измеряла толщину льда.

— Хреново. — подытожил через некоторое время лейтенант результаты промеров. — Для танка весом в 20 тонн лед должен быть не менее полуметра, а тут и половина нужного не везде набирается. Даже грузовики не пройдут. Хотя для джипа — в самый раз.

Но, делать нечего, нужно двигаться дальше. Наскоро перекусив и выпив горячего чаю, бойцы заняли свои места и колонна пошла по правому берегу реки. В основном путь пролегал по твердой промерзшей земле заливной поймы. Однако на отдельных участках пойма повышалась, и это пространство тут же захватывал подлесок в виде кустов ивы, ольхи, вездесущих березок. Передовые танки легко проламывали препятствие, как катком прокладывая путь автомобилям и лишь в двух местах на крутых поворотах река полностью размыла пойму, а высокий обрывистый берег зарос такими древними и толстыми деревьями, что даже с применением бензопил на расчистку ушло бы дня два-три. В этих местах пришлось спуститься на лед, проведя колонну по воде. Лед ломался, машины фактически шли «вброд», но глубина у берега была небольшая, к тому же перед переправой автомобили и тягачи сцепили тросами в длинную цепочку — одна за другой и потому даже забуксовавшие общими усилиями сразу же вытягивались. И лишь Афанасьев спокойно ехал на своем джипе по зимнику, пролегавшему на середине реки.

К вечеру добрались до поворота к деревне на «черных землях». Разведчики, уже обследовали ее и доложили, что деревня пуста. Вероятно, жители, после того как Серега освободил их от монгол, решили не возвращаться в «засвеченное» место и ушли куда-то еще, поглубже в леса.

— Вот и отлично! — ответил лейтенант Андреев. — У деревни поставим батарею — до реки километра два — для гаубиц расстояние в самый раз, заодно будет где расчеты разместить.

Автоколонна медленно втягивалась в лес, а джип Афанасьева с сопровождающим его ганомагом, изрядно прибавив в скорости — рванул дальше, в Рязань за невестой.

Следующие сутки батарея обустраивалась. Артиллеристы готовили огневые и запасные позиции, расставляли орудия, оборудовали командно-наблюдательные пункты. Измерительно-топографическое отделение моталось по лагерю и реке, высчитывая углы и азимуты стрельбы, определяя основные и дополнительные сектора обстрела для каждого орудия. Бойцы сопровождения распределяли позиции и зоны ответственности на берегу, маскируясь в густом лесу.

Во второй половине дня поднялась метель, повалили густой снег.

— Это хорошо, — радовался Андреев. — Все наши следы заметет.

В этот момент пришло сообщение от дозора. К лагерю приближалось около трех сотен воинов, по виду — русские дружинники. Много раненых.

Секрет, вынесенный далеко вверх по реке, и первым заметивший войско, по мнению самих бойцов — остался не обнаруженным, хотя их разведчики прошли всего в пяти метрах. Хотя, как потом выяснилось — дружинники сразу вычислили засаду и даже определили принадлежность, количество бойцов, включая их намерения. Именно поэтому изобразили невнимательность и продефилировали мимо, чтобы не спровоцировать ненужное столкновение. А протоптанную тяжелой техникой дорогу и поворот в лес, несмотря на начавшуюся метель, проигнорировать было сложно, да и не нужно. Витязи остановились напротив поворота, подтянулась их разведка, шнырявшая по берегам.

— К нам собираются повернуть. — размышлял Андреев, наблюдая за воинами из-за кустов.

— Наши это. — подтвердил стоящий рядом сержант, командир разведки.

— Ну, раз ты так уверен, тогда поехали. Чего ждать? — ответил лейтенант.

На реку он выехал в сопровождении пятерки бойцов — все на снегоходах, и направился к дружинникам.

Паники среди витязей не было — нечто подобное они и ожидали, быстро подтянулись, образовав некую «коробочку», закрылись щитами, но копья не опустили и мечей из ножен не доставали.

Подъехав поближе, Андреев заглушил мотор и слез со снегохода. Из-за щитов вышел бородатый воин в богатых доспехах, прикрытый сверху алым сильно изорванным плащом. Представились. Лейтенант не ошибся, это был пронский князь Всеволод Михайлович с остатками пронских и рязанских дружин, разбитых на реке Воронеж.

Всеволод высказал категоричное пожелание присоединиться к засаде. О том, что именно тут союзники хотят встретить врага, князь нисколько не сомневался. А что может натворить всего один пулемет с десятком бойцов — он собственными глазами видел на реке Воронеж, когда отделение Осадчего выкашивало правый фланг наступающей тысячи. На Проне, судя по далеко расставленным секретам, воинов было намного больше, да и сотник Андреев как-то замялся, не желая приглашать дружинников в свой лагерь. Наверняка приготовил нечто большое, тяжелое и страшное, припрятанное далеко в лесу. Об этом говорила плотная колея. Легкие снегоходы, виденные им ранее — не смогут так непринужденно сносить и подминать крепкие березки и кусты, оказавшиеся на пути.

Андреев связался с Афанасьевым, доложил обстановку и получил «добро».

— У тебя бойцов в охранении мало — вдруг монголы их обойди смогут? Выйдут на батарею, тогда не до стрельбы будет. Так что пусть дружинники располагаются на позициях боевого охранения, чтобы по возможности перекрыть все подходы к батарее со стороны реки. Ну, а их раненых в деревню переводи, чтоб не мешали. И еще, у князя, судя по твоим словам, разведчики слишком глазастые, вот их по боковым наблюдательным пунктам раскидай в помощь нашим и патрули увеличь. Все польза будет.

Витязи втянулись в лес. Спешенными десятками лучников сразу дополняли отделения автоматчиков. Пулеметные гнезда, подкрепленные мечниками, расставили пошире, благодаря чему цепь, занявшая оборону на берегу, растянулась втрое. Сам проход к деревне прикрывала тройка замаскированных немецких танков, рядом с ними решил расположиться князь Всеволод. Он долго осматривал боевую технику, восхищаясь ее мощью и несокрушимостью, мол были бы они у нас на Воронеже, не видать бы монголам победы. Часть легкораненых гридней и самых молодых отроков прикрепили к патрулям, охраняющим тылы. Остальных раненых витязей, которых оказалось под сотню, отвели в деревню. Туда же перегнали, немногочисленных приморенных и оголодавших лошадей дружинников. Весьма кстати пришлись несколько стогов сена, заготовленных на зиму бежавшими крестьянами.

На следующий день снегопад усилился, к тому же ближе к полудню поднялся ветер и началась метель. Тем не менее, вынесенный на тридцать километров в верх по реке наблюдательный пункт сообщил, что появился противник — сначала сотня, потом крупное войско численностью до двух-трех тысяч всадников.

— Чего-то маловато. — усомнился Андреев. — Может авангард?

Всеволод согласился, но подумав, засомневался и предположил, что тумен мог разделиться — часть пошла вниз по Проне на Рязань, а остальные вполне могли завернуть вверх по течению. Ведь там стоят вполне приличные по их меркам города: Ижеславль, Михайловск и сама столица княжества Пронск. Он настолько испереживался, что готов был бросить уже подготовленную засаду и рвануть на выручку к своим городам.

— Ну и куда ты сейчас поедешь? — возмущался лейтенант. — По любому не успеешь, да и не поможешь ничем. У тебя бойцов всего ничего. Лучше здесь сиди. Завтра к нам подойдут эти тысячи, разобьем их, вот тогда всем вместе можно будет идти к Пронску. Уж дня три-четыре они как-нибудь продержатся.

Еще один день томительного ожидания подходил к концу. Монгольское войско встало лагерем в двадцати километрах от засады. Его численность не увеличилась, а это означало, что князь был прав. Основные силы повернули к Пронску и вполне возможно, что на Рязань они пойдут другой дорогой, минуя подготовленную для них ловушку.

Вечером пришел вызов от Ярошенко. Танкист сообщил, что он успешно разгромил появившееся на водоразделе войско, но как и на Проне его численность не превышала двух-трех тысяч. А уже в сумерках на дельтаплане приземлился лейтенант Филатов. Саня с помощью неустойчиво работающего на пределе дальности портала все же провел разведку окрестностей и передал результаты Шибалину. Подполковник нанес их на карту и получил неутешительную картину — противник наступал слишком широким фронтом. Две опорные точки — Ярошенко на водоразделе у реки Пожва и Андреев на Проне просто не в состоянии были удержать монгольские тумены, фронт которых развернулся полосой свыше двухсот километров. Валерий Петрович спешно мобилизовал артиллеристов среди выздоравливающих — хотя бы на один расчет для гаубицы — прикрыть Пронск через портал, когда его осадит тумен Гаюк-хана. И послал последнего своего летчика Филатова в помощь Андрееву, чтобы не отвлекать Ерисова, прикомандированного к танкистам.

* * *

Разрозненная усталостью, огромная колонна кочевников, занявшая реку от берега до берега, медленно приближалась к рубежам открытия огня. Двадцатикилометровый марш по глубоким снегам давал о себе знать. И хоть передовые сотни, протаптывающие путь, периодически менялись, общая усталость охватила войско каким-то безразличием. Маленькие лохматые монгольские лошади с мокрыми мордами, обросшие колючками инея, мотали головами в такт механически переставляемым ногам. На их спинах оцепенело покачивались в седлах воины. То и дело взвизгивали несмазанные огромные колеса повозок, дополняемые хрустом снега под множеством колес и копыт взмокших лошадей. Вчерашний снегопад замел все следы, окреп мороз и над людьми из ледяной синевы нависала белесая пелена с радужными иглами солнца.

— Приближаются. — прокомментировал лейтенант Андреев, осматривая реку в бинокль.

Глубоко в лесу негромко хлопнул выстрел, за ним еще пара, практически одновременно.

— Что за черт? — чертыхнулся Андреев, хватая рацию. — Кто там стреляет? Я же приказал соблюдать полную тишину.

Оказалось, один из патрулей обнаружил пятерых монгольских всадников, крадущихся лесом, параллельно реке. Причем первыми заметили их именно княжеские гридни, приданные в подкрепление. Первого сняли стрелами, трех других застрелили красноармейцы, а последнего взяли живьем на всякий случай.

Вместо наказания пришлось хвалить дозорных за бдительность, тем более, что далекий выстрел, заглушенный заснеженным лесом, многотысячное войско могло и не услышать, или не придать особого значения непонятному звуку. Игорь Андреев велел им и дальше патрулировать берег, а пленного привести в деревню. Вот только как его допрашивать — непонятно.

Наконец войско захватчиков достигло контрольных точек. Именно в этот момент оно слегка притормозило: с одной стороны началась плановая смена передовых частей. Уставшие остановились как раз напротив лесной дороги, поджидая скачущую им на смену свежую сотню, с другой — топчущиеся на месте степняки получили возможность оглядеться более внимательно и заметили прогалину, уходящую вглубь берега. Об этом недвусмысленно говорили их жесты: степняки загомонили чуть громче, руками или хлыстом показывали своим десятникам на прогалину. Едва сотни поменялись, как десяток всадников устремился обследовать берег.

— Пора. — решил Андреев, и отдал приказ — открыть огонь.

Первые же выстрелы девяти гаубиц очень удачно накрыли хвост колонны. Тяжелые снаряды шелестели над головами, врезались в лед, в берега, поднимая на воздух деревья в вперемешку с землей, лед, воду, людей, коней, повозки. В небе застрекотал дельтаплан, Филатов сверху передавал поправки наводчикам. Огонь перенесли на начало тысячи. Среди всадников началась паника: люди, лошади полезли на берег, пытаясь затеряться в лесу. На правом берегу в бой вступили красноармейцы из боевого охранения. Затрещали выстрелы, застрочили пулеметы, во врагов полетели стрелы. Дружинники приготовили мечи, но рукопашного боя не получилось: сразу как завязалась перестрелка, толпа монгол отхлынула от правого берега и, обходя или прыгая через полыньи, по разбитому льду, устремилась к левому — тихому и спокойному. Многие гибли даже не от осколков, а просто тонули, утаскиваемые на дно намокшей зимней одеждой и железной амуницией.

Когда река стала совсем не проходимой, гаубицы перенесли огонь на левый берег, где спрятались монгольские сотни, успевшие выбраться из огненного мешка. А над рекой продолжал летать дельтаплан, указывающий самые многочисленные группы всадников.

Разгром был полный. Через пятнадцать минут артобстрела от монгольских тысяч осталась едва треть, да и те разрозненными кучками по пять-десять человек — кто верхом, кто пешком — кинулись обратно, вверх по реке. По протоптанной колее двинулись танки, преследуя противника, удиравшего по противоположному берегу. Вместе с танками рванул ганомаг с десятком автоматчиков и сотня рязанских дружинников верхами. Вскоре боевая техника достигла нетронутой части реки. Именно здесь выбирались на лед уцелевшие десятки степняков, формируя некое подобие отрядов. Еще не увидев, а только услышав шум приближающейся техники, монголы рванули вверх по реке, нахлестывая своих лошадок. Танки сделали по уходящим по паре выстрелов осколочными, но это лишь подстегнуло беглецов. Дружинники тоже выехали на лед, преследуя деморализованного противника. Им в поддержку двинулся ганомаг, а танки притормозили, рассредоточились и свернули в кусты. Из леса противоположного берега продолжали прибывать степняки, вот их то нужно было тормознуть — не пустить вслед за дружинниками.

Меж тем, пронский князь, воодушевленный такой быстрой победой, прискакал в деревню, умоляя сотника Андреева немедленно двинуться на помощь Пронску, ибо по его мнению основные силы монгол сейчас находятся именно там.

Лейтенант связался с танкистом Ярошенко, передал ему информацию по исходу боя. Тот сообщил, что одна танковая рота уже вышла на исходные позиции и с минуты на минуту ожидает появления разбитых на реке Проня монгол, вторая пытается преследовать тысячи, ушедшие по реке Пожва. Впрочем, пока неудачно — лед для танков слишком тонок — первую машину чуть не утопили, а леса вокруг и вовсе непроходимые. Монголы как-то сумели вычислить их засаду, бросили повозки, лесом обошли ее по большой дуге и сейчас оторвались на двадцать километров. Ерисов на дельтаплане следит за монголами, но толку то от этого? Как говориться, близок локоть, да не укусишь. После переговоров с Афанасьевым и Шибалиным было принято решение эту роту вернуть в силур, чтобы потом перекинуть ее поближе к Коломне и уже оттуда попытаться пройти к Рязани.

— Были бы нормальные дороги, либо лед покрепче, а так — не война, а сплошные мучения. — констатировал танкист.

Так что первая танковая рота именно сейчас на всех парах несется по водоразделу, к точке устойчивой работы портала.

Афанасьев одобрил просьбу пронского князя.

— Игорь, ты сейчас сворачивайся, и выдвигайся к Пронску. Посмотри что там и как, а потом, если монгол отгоните, тоже давай возвращайся домой. Через Коломну хоть и дальше получится, зато надежнее — дорога уже накатана.

Пока орудия срочно готовили к маршу, Филатов успел заправиться и полетел в сторону Пронска.

— А успеем? — переживал князь.

Андреев приложил к карте линейку.

— Если напрямую, через лес — сорок километров. Если по реке петлять — полтинник набежит. Часа два пути, плюс — время для сборов. Должны успеть.

* * *

Едва закончилась битва на реке Воронеж, к Бату-хану вернулись разведчики. Из погибших на Проне и Пожве сотен уцелело едва ли с десяток всадников. Но их вполне хватило, чтобы Субудай сразу изменил порядок выдвижения войск. Больше всего его насторожили железные повозки, которые не берут не стрелы, не мечи, хотя их можно сжечь из катапульт. Но эти железные коробки и сами умеют стрелять огнем — намного быстрее и точнее, чем имеющиеся в войске китайские камнеметы. А вот то, что эту тяжелую технику не держит лед реки и по лесу они пробираются с трудом — вселяло определенные надежды. Впрочем, вопрос с неизвестной боевой техникой можно было отложить на потом, когда разведчики соберут побольше информации, а на данном этапе следовало просто обойти два участка, запустив в приготовленный капкан разведчиков. Лучше бы из недавно принятых в войско — половцев и булгар.

Бату-хан согласился со своим наставником и отдал приказ: тумены Гаюк-хана и Байдара сворачивают в верховья Прони и блокируют Пронск и Ижеславль, а на Рязань по прямой дороге отправляют тысячу разведчиков. Менгу обходит Проню еще западнее, выйдя на городок Михайлов. Хан Кюлькан со своим туменом должен обойти водораздел с запада и лесами параллельно реке Пожве выйти к правобережью Оки к городку Ольгову. Остальные войска обходят и Проню, и Пожву еще дальше, по реке Цна, выходят на Оку, и только потом поворачивают к Рязани. Тумен хана Бури выходит на город Исады, хан Урянх-Кадан на Белгород, стоящий в устье реки Кишни.

Через три дня, когда тумены вышли к Оке, в ставку пришла весть о побоище на реке Проня. Правда, была и хорошая новость — неизвестные воины повернули к Пронску, а значит до начала штурма Рязани никак не успеют.

Пронск был немногим меньше Рязани, имел мощные валы и стены, поэтому Всеволод Михайлович надеялся, что его столица продержится за сильными укреплениями до подхода союзников.

Передовая тысяча, едва подойдя к Пронску, попыталась захватить его с ходу. Но не получилось — защитники успели затворить ворота, со всех колоколен доносился набат, на стенах показались воины в островерхих шлемах, в монгол полетели стрелы.

Захватчики откатились на другой берег, развели костры, поставили свои юрты. Город со всех сторон обложили конные дозоры. Из стана врага весь день и всю ночь доносились стуки топоров — враги готовили лестницы, собирали осадные машины.

Утром во время первого штурма тысячник Гаюк-хана применил испытанный прием, погнав впереди своих войск пленных русичей: мужчин и женщин. Пленники, подгоняемые вражескими копьями и хлыстами, карабкались на стену по длинным лестницам, крича защитникам, чтобы те не стреляли, и не кидали в них камни и копья. Дружинники и сами не желали губить своих соплеменников, в большинстве крестьян с окрестных деревень, помогая им перебираться на стену. Полоняне были раздеты, многие без единого клочка одежды. Их нагие тела издали бросались в глаза на фоне темной массы спешенных степняков. Пленники торопливо поднимались по лестницам к гребню бревенчатой стены, ища наверху спасения и от пронизывающего холода, и от безжалостных плеток ворога. Но следом за ними поднимались сотни монгол с копьями, саблями и щитами в руках. А за валом и рвом гарцевали лучники, засыпающие стены Пронска стрелами.

Упорство врагов поражало даже самых опытных дружинников. Идя на штурм, монголы не щадили ни себя, ни врагов, ведь в этом деле даже самый малый успех мог завершиться большой победой. А любая неудача часто влекла за собой крах всего предприятия, делая бессмысленным и время, затраченное на подготовку, и предыдущие жертвы. Защитники сбрасывали сверху тяжелые бревна, от ударов которых ломались лестницы, а облепившие их монголы, падали в глубокий ров, ломая руки и ноги, но враги подтаскивали новые и продолжали упорно карабкаться на высокую бревенчатую стену. Дружинники и ополченцы копьями и веревками опрокидывали лестницы в сторону, топорами и мечами рубили появляющиеся над стеной головы. Прячась за зубцами, лучники посылали стрелы одну за другой. Промахнуться было невозможно — так плотно наседал неприятель. С башен — на врагов выливали кипящую смолу. Вопли обваренных заглушали даже боевой клич новых штурмующих. Но и среди защитников множились раненые и убитые: кто от стрелы, кто от копья, а кто и от острой монгольской сабли.

И все же первый натиск остановили.

После того как пешие полчища откатились назад, с низовьев реки Прони показались густые колонны всего тумена Гаюк-хана, напоминающие трехголового черного дракона: три относительно тонкие извивающихся цепочки авангарда — издали смотрелись как «головы» змея, плавно переходящие в толстое «тело», занявшее все русло от берега до берега. Вражеская конница все прибывала и прибывала, появляясь из дальней дали и, казалось, этому не будет конца. Наконец, когда три «головы» втянулись в становище, наметился конец «тулова» — арьергард, похожий на утончавшийся длинный хвост. Кое-где монгольские полки вдруг рассыпались «крыльями», занимая какую-нибудь деревеньку, стоящую на берегу или осматривая прибрежные холмы, что еще больше усиливало впечатление от монгол — как от сказочного змея Горыныча, напавшего на Русь.

На белом сверкающем снегу темные фигурки далеких степняков выглядели игрушечными. Там, где конница растекалась по округе, ломая свои монолитные ряды, это выглядело куда более угрожающе, нежели упорядоченное движение кавалерии. Такого огромного войска, собранного в одном месте, никто на Руси до сей поры не видывал.

Тысячи и тысячи всадников в коротких шубах и меховых шапках с высоким верхом скакали по льду Прони, оглядывая крепость, протянувшуюся вдоль крутого пронского берега. Некоторые из монгол, видя на стенах защитников, поднимали большие луки и пускали длинные стрелы, издававшие в полете протяжное гудение. Расстояние было столь велико, что дружинники и ополченцы даже не думали прятаться или закрываться щитами, полагая, что ни одна до них не долетит. Однако все стрелы долетели, с коротким чмокающим звуком втыкаясь в бревна крепостной стены, перелетая дальше в город и даже попадали в защитников. Правда, на излете не смогли пробить броню, откованную русскими кузнецами, и лишь одному из добровольцев-ополченцев, стоящем в примитивном самодельном доспехе, стрела угодила в незащищенную шею. Тот, даже не поняв, что случилось, пошатнулся и упал со стены. Витязи торопливо подняли щиты, удивляясь дальностью и меткости нехристей, но следующего залпа не последовало. Всадники развернулись к становищу, оставив немногочисленные дозоры.

В этот день нового штурма не последовало. Подошедшие свежие тысячи обустраивали свои лагеря, расположенные вокруг всего города. Опять всю ночь стучали топоры. Едва рассвело, защитники увидели, что избы окрестных деревень были разобраны по бревнышкам, а вокруг Пронска возникли неведомые русичам сооружения. Мелкие — поближе, крупные подальше, но все они располагались за пределами уверенной стрельбы из лука. Вокруг конструкций копошились враги, впрочем, особо глазастые отметили, что эти монголы по одежде сильно отличаются от воинов. Были там и русские крестьяне, которых плетьми принуждали к самым тяжелым работам — таскать с реки большие камни, поднимать бревна, ворочать непонятные конструкции по указке какого-то важного пешего монгола в синем халате и с болтающимися сзади длинными косичками, которого охранял сразу десяток степных воинов. Этот «синий» строитель постоянно пешком перебегал от одной конструкции к другой, что было совсем не характерно для монголов, но охранный десяток на лошадях неотступно следовал за ним. Из-за кос кое кто даже усомнился — уж не баба ли? Но глазастые уверили: мужик, ибо у него есть седая борода и усы. Правда, бороденка худая, да и усы хоть и длинные, но тонкие. Но по любому — это мужик.

Наконец, «строители» во главе со своим «синим» начальником потянулись в свой лагерь, а им на смену выехали монгольские воины. Сюда же погнали русских крестьян, тащивших длинные осадные лестницы. Возле деревянных конструкций закопошились фигурки людей, уже ничем не отличающиеся от прочих монголов. Вот они схватили веревки, начали что-то натягивать. Деревяшки громко скрипели и стонали, принимая нужное положение. Затем короткий стук и на стену и город обрушились сотни каменных валунов. Некоторые достигали веса до трех пудов. Деревянная стена сотрясалась сверху донизу при каждом попадании каменных глыб. Недолетавшие камни увязали в снегу земляного вала или скатывались в ров. Камни, летевшие выше, срывали тесовую кровлю с бревенчатого заборола и проламывали крыши домов, что стояли вблизи от крепостной стены. А стоящие ближе всего мелкие камнеметы швыряли россыпи булыжников или выпускали пучки тяжелых толстых стрел, тучей летевших в защитников. Эти стрелы легко пробивали щит и поражали прикрывающегося им воина.

Даже опытные витязи, ходившие воевать во Псков и Новгород, никогда не видели таких диковинных боевых машин, швыряющих огромные камни на столь большое расстояние. Камнеметы ливонских рыцарей были гораздо меньших размеров. Ни в какое сравнение с монгольскими не шли и баллисты греков, от которых на Русь пришло немало военных новинок.

Через два часа каменный град проломил речные врата, что стояли в башне на пути к пристани и сделали две больших бреши в деревянной стене близ Рязанской башни. А Михайловская башня пылала, ее закидали сосудами с горючей жидкостью. Все попытки загасить яростное пламя снегом и водой только ухудшали положение — жидкость в ответ брызгала огненными искрами во все стороны, грозя поджечь и то, что уцелело. Вскоре Михайловская башня превратилась в гигантский костер, испускающий густые клубы серого дыма.

В тот же момент заснеженная равнина покрылась тысячами спешенных монгол, идущих на приступ с боевым кличем: «Урагх!». В лучах полуденного солнца сверкали изогнутые сабли, круглые щиты и наконечники копий. Как будто темный поток залил белые снега, продвигаясь к стенам Пронска, заливал низины, перетекал через холмы. Захватчики, не останавливаясь, ринулись на штурм через открывшиеся проходы. Лишь у Михайловской башни толпы степняков остановились, ожидая пока огонь уничтожит ворота и примыкающий участок бревенчатой стены.

Ополченцы сражались бок о бок с дружинниками князя. Рукопашные схватки были полны ярости и ожесточения. Защитники грудью бросались на монгол, поднимали их на копья и сбрасывали в ров. Случались и казусы, когда какой-нибудь молодой и впечатлительный подмастерье кузнеца, вроде бы не обделенный силушкой и пробравшийся в первые ряды защитников, не сделав ни одного удара, терял сознание от вида крови и разлетевшихся человеческих мозгов. Или того хуже — выворачивал содержимое своего желудка наружу, заливая броню и порты соседей. Таких опытные гридни выкидывали за спину, чтоб не мешались под ногами и уцелели, коль все равно толку от них тут немного.

А степняки, завывая и прикрываясь щитами, все лезли и лезли по наваленным в ров деревьям к зияющим в стене проломам. Но натыкались на тесный строй прямоугольных красных щитов с торчащими копьями. Шеренги наступающих не смогли потеснить русичей ни на шаг. От ударов мечей и топоров воины Гаюк-хана скатывались вниз по склону вала, мертвые вперемежку с ранеными. Натиск не ослабевал лишь благодаря их многочисленности и железной дисциплине. Степняки упорно продолжали карабкаться по заснеженному валу, топча у его подножия своих же убитых. Кровь, брызгавшая из порубленных и покалеченных тел, впитывалась в снег, выделяясь яркими алыми пятнами. Боевой клич захватчиков постепенно стих, поглощенный грохотом и лязгом сталкивающихся мечей и щитов, треском ломающихся копий и стонами умирающих.

Две силы старались превозмочь одна другую на узких участках разрушенной стены. Убитых с обеих сторон было так много, что бойцам приходилось рубиться стоя среди лежащих грудами мертвецов. Но если место каждого сраженного в сече монгола тотчас занимали двое новых, то потери русичей были невосполнимы.

Тем не менее, и этот штурм был отбит. Во второй половине дня монголы вновь откатились к своим камнеметам, в город полетели камни. Защитники, пользуясь случаем попытались завалить проломы, соорудив некую баррикаду из подручных средств. В ход шли бревна, сани, ворота и заборы окрестных домов. Камни сметали защитников, но работа не прекращалась ни на минуту. Пронский воевода созвал совет, но что-либо путное придумать так и не удалось. Если не уничтожить камнеметы, то скоро от стен ничего не останется. Самодельная баррикада и подавно не сможет удержать противника. Но если провести вылазку из города, чтобы уничтожить катапульты, то тогда монголы и вовсе в чистом поле сметут последних защитников. Оставалось уповать на чудо. Впрочем, во всех храмах и без того непрерывно шли молебны о даровании победы, изредка прерываемые на отпевание усопших. Обряды над последними, в виду многочисленности, проводили скопом и в спешке, тут же у храмов хороня в братских могилах.

И чудо случилось: в небе застрекотала невиданная птица с полотняными крыльями. Под ними сидел человек, управляющий стрекочущим механизмом с крутящимся винтом, заставляющим всю эту хлипкую конструкцию летать. Сначала пронские жители испугались, думая, что это очередное монгольское изобретение, но потом выяснилось, что и степняки не ожидали увидеть в небесах такое чудо. Даже камнеметы прекратили обстрел. А птица, пролетая над площадью у главного храма вдруг снизилась, человек сбросил вниз небольшой камень с привязанной к нему красной лентой. Помимо ленты к камню было привязано письмо от Всеволода Михайловича. Он с дружинами союзника — торжокского князя уже шел на выручку своей столице. Осталось продержаться совсем немного. Защитники возликовали и с удвоенной силой бросились укреплять баррикады на проломах.

Птица вскоре улетела, монголы вновь начали засыпать город камнепадом. Однако через час или чуть больше рукотворная птица прилетела вновь. Она поднялась очень высоко, кружа и над становищами врагов, и над катапультами. И вот тут началось самое главное — далеко за самым большим стойбищем раздался оглушительный взрыв. Второй, чуть позже, грохнул в реке, подняв вверх огромные куски льда. Но следом, взрывы начались в самих стойбищах, среди юрт, повозок, катапульт. В воздух в огне и дыме взлетали горы земли, части людей, лошадей, повозок. Один из взрывов пришелся по большой катапульте, разнеся ее на мелкие части и попутно сломав две соседних. Причем некоторые фрагменты долетели даже до крепостной стены. А грохот стоял такой, что можно было запросто оглохнуть.

* * *

Пока у артиллеристов шли сборы, сотня Всеволода Михайловича, преследующая отступающие группы степняков, по местным понятиям ушла очень далеко — километров на десять. Но для неприхотливых мохнатеньких монгольских лошадок, вскормленных на траве и не знавших — что такое зерно, для скачки во весь опор и это расстояние оказалось запредельным. Поэтому пронские и рязанские дружинники быстро догоняли отставших, рубили и скакали дальше. Впрочем, и степняки огрызались, отстреливаясь на скаку. Среди дружинников появились раненые и даже несколько убитых. Ганомаг с автоматчиками и пулеметом, как мог помогал витязям, но на лед выезжать не рисковал, а на разбитой автоколонной дороге, сквозь кусты и снежное месиво разогнаться не получалось. Но очень скоро — степняки «кончились». Сотня совсем уж было собралась повернуть назад, как с Ганомага ей просигналили оставаться на месте. Андреев по рации передал старшему бронетранспортера, что колонна уже выезжает и очень скоро нагонит сотню. Так чего мотаться туда сюда?

Не прошло и получаса, как послышался гул приближающейся техники. Однако, это были не гаубицы, а девятка танков, во главе с Ярошенко на Т-80. Он благополучно проводил свою первую роту к порталу и спустился по наезженной дороге к реке Проня. Не доехав какой-то километр, устроил засаду и напрасно прождал отступающих, про которых ему сообщили по рации. Вместо монгол, его наблюдатели заметили сотню дружинников, скачущих по льду, и Ганомаг, пробирающийся берегом. Поняв, что противника не будет, решил присоединиться к артиллеристам. Связался с Андреевым, но тот сам уже выдвигался к Пронску, потому и танкисту рекомендовал следовать за пронскими витязями.

На коротком совместном с древними воинами привале танкисты дождались автоколонну и все вместе тронулись дальше. Вторая сотня всадников, не участвовавшая в погоне, прибыла практически вместе с автоколонной, а всех раненых еще раньше отправили в Рязань. Таким образом, численность группировки возросла и пронский князь считал, что теперь им не то что тысяча — целый тумен не сможет противостоять. Однако, Андреев, да и Ярошенко имели другое мнение. Особенно, после вернувшегося из разведки на дельтаплане Филатова. Артиллерист справедливо полагал, что имеющихся снарядов просто физически не хватит для уничтожения десятков тысяч степняков, которые в силу своей численности заняли огромные пространства вокруг города. Именно поэтому, не доезжая до столицы восемь километров, батарею развернули на огневые позиции, танки выдвинули вперед и припрятали на берегу — дабы прикрыть гаубицы в случае появления монгольских тысяч.

После артобстрела, как верно оценили артиллерист с танкистом ситуацию — полного уничтожения не получилось. Филатов передавал про страшную панику, поднявшуюся в монгольском войске, про важных персон, бросивших богатые юрты и удиравших в сторону Ижеславля. Вслед за ними рванула тысяча отборных воинов. А прочие и вовсе разбегались в разные стороны.

— Похоже, на Ижеславль уходит кто-то из ханов или темников со своей охраной. — комментировал Ярошенко.

— Может сам Батый? — спросил Андреев.

— Может и Батый, но вряд ли. Батый должен идти с самым многочисленным войском, которое по информации Шибалина, двинулась сильно восточнее нас — километрах в двухстах отсюда. А здесь — что? Тысяч десять-пятнадцать, не больше. Так что, скорее всего — это кто-то из второстепенных чингизидов или вовсе простой темник. Ты уточни у Филатова координаты. Может удастся его… Того?..

— Снарядов мало. — ответил артиллерист. — Если точно не Батый, то не стоит. То ли хан, то ли темник, непонятно. Да еще группа мелкая и передвигается быстро. Пока Филатов поправки даст, да мы прицелимся — он уж в другом месте будет. Не, пока есть возможность — нужно по скоплению лупить. Все больше пользы.

— Ты знаешь, соглашусь. Я, конечно, не историк, но, помниться, читал роман Василия Яна. Аккурат, под Рязанью наши двух чингизидов завалили, так это только на пользу Батыю пошло — он власть свою смог усилить. У них же там, в верхах, тот еще гадюшник был.

— Василий Ян? Не читал.

— Напрасно! Хотя… — Ярошенко задумался. — Возможно, ты и не мог читать. Эта книга после войны написана. Или во время войны. Не помню точно, но никак не раньше. Автору в пятидесятых за нее Сталинскую премию дали. Ты, ведь, здесь из сорок первого?..

Пилот передал, что несколько сотен рысью двинулись вниз по течению Прони, остальные, кто еще не успел убежать в лес, рванули за своим начальством. Так что все три лагеря опустели, если не считать раненых и убитых, и огонь можно прекращать.

— Вот и ладушки. Сейчас дождемся тех, кто идет по реке по нашу душу, а потом можно возвращаться домой.

— Как домой? — удивился пронский князь. — А Ижеславль? А Михайловск?

— А все. — ответил Андреев. — Вон, глянь на снарядные ящики — пусто. Брали то на один тумен для реки Проня. На реке монгол оказалось меньше, потому и снаряды остались. К Пронску выдвинулись по твоей просьбе, то есть чистая самодеятельность, там расстреляли остаток. Сейчас у нас всего лишь по три выстрела на орудие, да и горючее на исходе. Только-только чтоб домой вернуться. Ты предлагаешь выдержать еще два боя, но для этого нам вагон снарядов нужен — в машины столько не поместится, а железной дороги тут пока не наблюдается. Кстати, была бы шрапнель — эффект был бы лучше, только не было среди трофейных снарядов шрапнели. Все больше фугасы, да осколочные. Еще бетонобойные, но нам они без надобности — монголы крепостей не строят, потому и не брали. Впрочем, у танкистов есть некоторый запас — стреляли меньше, чем планировалось, правда, не знаю, как у них с горючкой. Поговори сам с Ярошенко. А мы — заканчиваем. Да не переживай ты так, сегодня к вечеру домой заскочим, завтра можно будет опять в бой идти. Правда, тут на все воля начальства. Афанасьев наш, знаешь, какой строгий? Так он сейчас в Рязани сидит. Как скажет, так и сделаем.

Ярошенко тоже не согласился катить дальше. И у него с горючим в обрез, да и пока неотмененный приказ имеется: после Пронска возвращаться на базу.

Пронский князь совсем уж было расстроился, но тут неожиданно для него согласились помочь разведчики — Васильев с Осадчим. Их задача оставалась прежней — наблюдать за противником, уничтожать мелкие группы, тем более, что и с горючим проблем не было — в лесу оставались нераспечатанные схроны с боеприпасом для стрелковки и бензином для снегоходов. Осадчий даже поначалу подумал — не выпросить ли один Ганомаг в поддержку, посадив туда княжьих воинов, но Васильев отговорил: очень уж этот аппарат прожорлив, опять же не везде проехать сможет и верх открыт — чем он, в плане защиты, лучше снегохода? Только лишняя обуза.

За разговорами и сборами на танки вышли монгольские сотни, удирающие из под Пронска. Боя как такового не было — после первых же выстрелов, вражья сила повернула на 180 градусов и рванула обратно, теряя людей и лошадей.

Разведчики и сотни дружинников кинулись вдогон. На том танкисты с артиллеристами с ними и расстались.

 

Неизвестно где, середина декабря силурийского периода палеозойской эры

Первое, что увидели вернувшиеся из «командировки» бойцы — два десятка УАЗ-иков «Хантер», стоящих сбоку от портала. Вместо брезентового верха сделаны высокие деревянные миникунги из доски двадцатки, широкие «грязевые» шины, кенгурятники с четырьмя фарами, на передних и задних бамперах — лебедки самовытаскивателей, длинные трехметровые антенны, завернутые полукругом от капота к багажнику. А на крышах миникунгов торчали турели с пулеметами. Машины были разукрашены в зимний камуфляж и выглядели — как близнецы. Единственное отличие — разнотипные пулеметы: где-то немецкие МГ, где-то советские «Максимы» — трофеи, добытые в 1941 году. Что имелось, то и ставили. Рядом топтался Шибалин. По виду всегда сдержанного подполковника было заметно, что он нервничает.

Лейтенанты, включая пилота, почувствовав тревогу, спрыгнули с машин и строевым шагом направились к подполковнику.

— Товарищ подполковник, Ваше задание… — начал рапортовать Ярошенко, невольно косясь на УАЗ-ики.

— Потом, лейтенант, потом. — махнул рукой командир. — Про Пронск знаю, молодцы, но сейчас ситуация обострилась в другом месте. Батый, точнее Субудай — переиграл нас многочисленностью. Пока вы гоняли Гаюк-хана…

Ярошенко тихонько ткнул локтем стоящего навытяжку Андреева, дескать, значит все-таки это был чингизид, а не темник.

— Хан Кюлькан взял штурмом город Ольгов и не сегодня, так завтра двинет свой тумен к Рязани. Сын Субудая темник Урянх-Кадан захватил Белгород, хан Бури обложил городок Исады. Крепостную стену уже снесли, полагаю, с минуты на минуту город падет. Сам Батый возле Суличевска, а это всего лишь два конных перехода от города, который мы по договору обязаны защитить. Короче, тут нам товарищи из будущего новую технику подбросили, а мастера Гельмута Штаудера их слегка доработали. — Шибалин кивнул на стоящие за спиной вездеходы. — Учли, что грузовикам по льду рек проехать сложно, а эти проскочат. Личный состав можно на них пересадить, а на грузовиках больше места для боеприпасов появится. В дополнение к пушкам — минометы добавили. В лесу их применять было нельзя, а в новом рейде — на пойме Оки больше свободного пространства. Так что, пополняйте боезапас, горючее, в столовой тоже все готово — свободных бойцов сразу туда гони, и затем срочно выдвигайтесь к Рязани. Там сейчас Афанасьев с молодой женой. Не дай Бог с нее хоть волос упадет, тогда накроются все наши планы с Курским княжеством. Все ясно?

— Так точно! — хором ответили лейтенанты.

— Разрешите вопрос? — вставил Ярошенко.

— Да.

— Первая рота моего батальона пойдет с нами?

— Нет. Она уже два часа на марше, по пути к Курскому княжеству. Есть все признаки, что отогнанный вами Гаюк-хан повернет на юг и выйдет на Курск. А нам он там — никаким боком не нужен. Еще вопросы?

— Никак нет! Разрешите выполнять?

— Выполняйте. Жду через полчаса здесь, у портала… Нет, не управитесь — через час. Те из бойцов, кто прошел обучение на шоферов, могут приступить к освоению новой техники. Эти машины заправлены и укомплектованы. До заката вы уже должны быть под Рязанью! Филатов останься.

Как только Ярошенко с Андреевым погнали свою технику на склад и к столовой, Шибалин повернулся к летчику.

— А тебе, Юра, особое задание. Бросай свою тарахтелку и перегоняй Юнкерсы к Курску, аэродром уже сделали. Сумеешь пару-тройку самолетов в одиночку перегнать? Ибо твои молодые летуны, что ты гонял два месяца, не успев взлететь, уже стойку у одного самолета отломали.

— Кто именно? — возмутился Филатов. — Как посмели сесть в бомбардировщик без моего приказа?

— Ты не горячись, кто именно — разберешься, но вообще-то, на очередной учебный полет пошли с моего ведома, уверяли, что неделю летают самостоятельно. Хотят налетать установленные часы, пока ты воюешь.

— Понятно! Я даже догадываюсь, кто это был такой шустрый. Ну, я им устрою! Да, летают самостоятельно, но все равно под моим присмотром. Взлет-посадка. То и дело приходится по радио указывать на ошибки. А кто же тогда будет огонь корректировать?

— Ерисов. Других вариантов все равно нет. Кстати, он уже сержант, я приказ подписал, давно заслужил парень. А тебе — в Курск на Юнкерсе, обратно в Торжок либо на машине, либо на полпути портал перехватит. Желательно завтра же успеть отбомбиться по Батыю. И еще, как только слетаешь, забирай и Михаила к себе. Он же Юнкерс давно освоил? Полагаю, корректировать огонь с бомбардировщика будет ничем не хуже, чем с дельта. Плюс бомбы туда, куда Андреев из гаубиц не достанет.

— Товарищ командир, а может я все же попробую двух-трех новичков? Чтоб на машине не мотаться?

— Юра, ты тут главный по «летающим тарелочкам», тебе и решать. По мне, конечно лучше в один заход перегнать три-четыре самолета, чтобы рано утром ты — выспавшийся и свежий, мог спокойно полететь на задание. Но смотри сам. Ты среди «армян» летчиков искать не пробовал? Там же несколько тысяч человек со всего Крыма!

— А как же! Валерий Петрович, я ж докладывал. Есть! Немного, но есть — и истребители, и бомберы, но они все никак не раньше марта-апреля поправятся. Наша беда в том, что раненый летчик чаще всего остается на территории противника, потому и мало их в госпиталях. Только те, кто смог до наших дотянуть.

— Ну, март… К марту я надеюсь выбить противника. Так, ладно, больше не задерживаю. Можешь идти.

Скучающий у портала Димон только уточнил:

— Тебе сразу аэродром открывать? Или через кремль пойдешь?

— На аэродром. Что мне в кремле делать? А поужинать и с курсантами можно, там столовая не хуже кремлевской.

Димон отворил узкую дверь в широких и высоких деревянных воротах. В теплый силур с вечным летом сквозняком внесло изрядный заряд снежинок, растаявших налету. Юрий Филатов, поплотнее запахнул меховой реглан и шагнул на заснеженный аэродром.

Через пятьдесят минут, даже раньше указанного срока, автоколонна с бронетехникой подкатила к «воротам». Еще раньше двадцать пять водителей не подошли, а подбежали — кто быстрее, и разобрали машины, завелись, немного покрутились вокруг портала. Пятеро последних остались не у дел и с кислыми физиономиями наблюдали за сослуживцами.

— Еле успели. — сказал улыбающийся Михаил Ярошенко, высовываясь из люка своего любимого Т-80. — Сам старшина Завьялов грузиться помогал! Первый раз такое вижу.

— Да, Василий Николаевич — мужик вредный. — усмехнулся Димон. — Зимой снега не выпросишь, а чтоб еще и сам богатства из закромов Родины вытаскивал…

— Лейтенант Ярошенко! — официальным тоном вклинился Шибалин.

— Я! — ответил танкист.

— Десантируетесь под Коломной, на другом берегу Оки, за реку Осетр. Дальше своим ходом, примерно 65–70 километров. Дорог нет, но и рек крупных нет. Лес не слишком густой, должны просочиться. Конечное место для позиций — пусть бог войны выбирает, ему виднее. На марше главный ты, на месте — выделяешь Андрееву три танка в охранение, красноармейцев — сколько попросит, остальным разрешаю свободную охоту. Но не увлекаться и не удаляться от батареи. На корректировке будет сержант Ерисов. Как только прилетит Юнкерс, отпускаете Михаила в Курск за вторым самолетом.

— Я так понимаю, будет поддержка авиации?

— Поддержка — громко сказано, — Шибалин все же не выдержал и улыбнулся, — Но один бомбардировщик, возможно, прилетит. Все ясно?

— Так точно!

— Тогда вперед!

Едва прошла колонна и Димон закрыл ворота, он обратился к Шибалину:

— Валерий Петрович, а когда мы вертолеты пойдем добывать? Сейчас бы очень пригодились. А я и аэродромчик присмотрел в Прибалтике.

— Нельзя!

— Валерий Петрович, Вы, прям, как наш «безопасный» майор Николай Петрович. Нельзя, да нельзя… А почему? Риска ж никакого!

— Наоборот, Дмитрий… — Шибалин на минуту задумался. — Из-за риска! Я и сам был бы не против. Нам срочно нужны БТР и БМП. Ведь танки плавать не умеют! Те же вертолеты, боеприпасы объемного взрыва, ракетные комплексы, да много чего интересного нужно. Но, как ты знаешь, по некоторым не зависящим от нас причинам легальное снабжение военной техникой из всех периодов у нас временно прекратилось. Закрылся портал в 41 год, в 93-ем — разгромлена база, полагаю, в первую очередь из-за слишком большой активности. В твоей эпохе — ужесточены правила на торговлю оружием.

— Так можно же умыкнуть, никто и не догадается!

— Наоборот, догадаются! Вот поспрашивай у спецов из УГРО в Торжке — на чем горят все воры? На повторениях! Если первый случай — «висяк» на девяносто процентов, то каждый последующий увеличивает риск разоблачения сразу процентов на двадцать. А в случае с военной техникой — и на тридцать, ведь тут очень серьезные конторы будут землю рыть. Это означает одно, с каждым «эксом» растет вероятность, что к нам сюда придут крупногабаритные дяди из «маски-шоу». Тем более, что портал, как выяснилось, могут открыть многие. А мы с государством, узнавшим тайну, бороться не сможем — силенок не хватит. И так уже везде «хвосты» торчат — в каждой эпохе есть люди, знакомые с тайной. Бери любого и раскручивай весь клубок. Другое дело, что пока мы не проявляемся — нас, как того неуловимого Джо, никто и не ищет. А даже если кто из местных или засланных — сдаст, ему не поверят. Слишком фантастичная версия. И совсем другое дело, если власти будут раз за разом получать подтверждения — что такой портал реально существует. Его начнут искать, тут уж в любую фантастику поверят — и найдут! А оно нам надо? Так что, на сегодня все нелегальные способы для нас практически исчерпаны. А легальные… Будем ждать, наши друзья-пенсионеры не случайно остались там, в 93. И людей забрали. Проявятся! Слишком интересные игры у нас разворачиваются. Сашины квартирные постояльцы — тоже кое-чего подкидывают. Пусть пока не военного, но двойного назначения, как те же УАЗы, радиостанции, ткани на камуфляж. Зато легально и никакого криминала.

— А нас не сдадут? — вдруг испугался Димон. — Ведь действительно, про проход в иные миры столько народу уже знает. Те же красноармейцы в 93-м. Сами ж отправляли. Или пенсионеры из КГБ?

— Вряд ли. Ведь в лучшем случае их отодвинут на вторые роли, продолжать жизнь пенсионера. А в худшем — могут и того… как нежелательных носителей гостайны. Наши красноармейцы тем более будут молчать, как партизаны. Отбирались то самые идейные. Плюс — те же соображения, можно все потерять, ничего взамен, кроме пули, не получив.

— Понятно. Впрочем, после рассказа Сереги — как они с той стороны «окно» к нам из 41 открывали, мы с Саней все щели замазали и двери держим постоянно закрытыми. Даже если кто найдет — открыть не сможет.

— Это правильно! — поддакнул Шибалин, направляясь на базу. — Главное, чтобы с той стороны портал таким же способом не замуровали.

Валерий Петрович внезапно остановился.

— Дмитрий, слушай, вот какая у меня мысль появилась. А может в других эпохах, куда тонкие «дырочки» ведут — тот самый случай? Стоит на месте портала некое препятствие — дерево, к примеру, или камень огромный, а мы потому и видим «дырочку» — через трещину, дупло или мышиную норку? Нужно бы проверить!

— Хорошо, я Сане скажу, проверим. Только вряд ли. В юрском периоде и в 1938 году — двигали эти дырки. Но на свободном пространстве, где заведомо нет никаких препятствий, они не распахивались, хотя должны были.

— Да? Жаль. Но все равно проверить стоит.

 

Рязань, середина декабря 1237 года (студень 6746 год)

Узнав от Шибалина, что Субудай перехитрил артиллерийскую засаду на реке Проня и повел основные войска в обход, Афанасьев потребовал, чтобы артдивизион, после разгрома передовой тысячи, развернули к Рязани. Но Шибалин сообщил, что ниже по течению для колонны с военной техникой места вовсе не проходимы, но даже если пройдут — путь преградят три притока Оки, которые ни танки, ни автотранспорт форсировать не смогут. То есть, по любому нужно возвращаться на водораздел, оттуда на базу, пополнять боезапас и десантироваться в новом месте. Впрочем, по расчетам штаба, Андреев должен успеть, если по дороге ничего не случиться. Самодеятельность артиллериста по деблокированию Пронска, внесла в планы некоторую сумятицу, но не критичную — потеря десяти часов, лишь уплотнила график, зато давала определенный бонус — отсекала от Батыя чуть ли не половину войск — три тумена, из которых один основательно потрепан.

Юрий Игоревич, находящийся в трауре из-за гибели сына в ставке Батыя, узнав, что на Рязань движется враг, а Торжокский князь до сих пор не привел свои хваленые войска, смотрел на Афанасьева волком. Впрочем, вникнув в расклад и узнав о разгроме Гаюк-хана под Пронском, немного смягчился, но отношения были по прежнему натянутыми: где Пронск и где Рязань? По совету того же Афанасьева он три дня тому назад, когда еще была возможность, не стал отправлять рязанскую княгиню, невесток и главное — внуков во Владимир. Афанасьев и сам уже не рад, что дал такой совет: а вдруг артдивизион не успеет? Или того хуже, успеет, но не сможет разбить тридцати или сорокатысячное войско? Ведь там всего то девять гаубиц! Остальная ударная техника осталась вне игры: танки и бронетранспортеры могут лишь стоять без движения — лед слишком слабый. А где нет льда, там непроходимые леса. Получается — три сотни бездоспешных бойцов, пусть с винтовками и пулеметами, против сорока тысяч! К тому же, если красноармейцы не успеют проскочить под защиту крепостных стен, то в открытом поле, на первый взгляд, задача становится и вовсе не реальной. С такими думами и молодая жена не в радость. Чтобы случайно не сорваться, он пока отправил ее в женскую половину терема, утешать вдову Евпраксию.

А монголы приближались слишком быстро. Сначала пришло сообщение, что темник Урянх-Кадан захватил Белгород. Город, точнее не город, а приграничная крепость с немногочисленным гарнизоном пала, задержав монгол всего лишь на один день. Ее взяли штурмом, даже не разворачивая осадных машин. Потом прискакал вестник из под Ольгова. Этот город сопротивлялся чуть дольше — целых два дня. Затем потянулись беженцы из под стоящего на отшибе городка Исады. Его тоже плотно обложили, потому что с налету взять не смогли. Монголы разворачивали китайскую осадную артиллерию, чтобы сломать крепостные стены.

Все села вокруг Рязани опустели. Смерды и их семьи кто перебрался в Рязань, кто ушел дальше в Переяславец, кто в заокские леса. Лошадей, скот и домашнюю птицу крестьяне забирали с собой.

Обстановка сгущалась. Стоило Афанасьеву выйти во двор или трапезную, как Юрий Игоревич молча, втыкал в Афанасьева свой взгляд, как бы спрашивая, мол, ну и где же твои войска, князь?

Из-за этих взглядов Афанасьев последний день старался вовсе не выходить из предоставленной ему светелки, то и дело теребил радиста:

— Ну что там?

— Торжок отвечает, что из Силура пока вестей нет. — повторял радист одно и тоже.

Набат, ударивший сразу со всех колоколен, как-то разом подкосил Афанасьева:

— Не успели… — выдохнул он.

Вышел в коридор, стукнул кулаком в соседнюю дверь, где располагались бойцы его сопровождения.

— В ружье! Тревога!

Коридор моментально заполнился выскакивающими красноармейцами, на ходу застегивающими полушубки и шинели, подтягивающими ремни. Топот сапог по лестнице, металлический стук проверяемого оружия.

— Товарищ командир… — сержант попытался отдать рапорт, но Афанасьев перебил его.

— К машинам, сержант. Разобрать пулеметы, гранаты, всех построить во дворе.

— Слушаюсь! — гаркнул сержант и побежал вслед за бойцами.

Афанасьев вернулся в свою светлицу, надел шинель, подпоясался, снял с крюка снайперскую винтовку, кинул вопрошающий взгляд на радиста. Тот лишь покачал головой — пока ничего нового. Подполковник вышел в коридор и направился вслед убежавшим бойцам. Но едва он вышел в сени, сверху раздался крик радиста:

— Товарищ подполковник, есть связь с Силуром, Шибалин на проводе!

Афанасьев в одно мгновение влетел на верх, схватил наушники и микрофон.

Через пять минут, немного успокоенный, вышел во двор. Отыскал глазами рязанского князя. Тот в полном доспехе: в блестящем панцире, на голове островерхий шлем с наносником, на плечах красный плащ, на ногах красные яловые сапоги. Глядя на построенных красноармейцев, пытался изобразить нечто похожее со своими дружинниками.

— Мои войска будут тут через два часа. — сказал подполковник Юрию Игоревичу. — Они уже в шестидесяти верстах от Рязани! Успеют! А пока дай команду, чтобы моих бойцов расположили на Крутицкой башне.

— Почему? — удивился князь

— Мои воины могут уничтожать пеших и конных в зоне прямой видимости в радиусе до одной версты. Для этого им нужно сидеть повыше. Нападение будет со стороны Оки, и башня — лучшее место для стрелков. Всю реку будут держать под контролем.

— Добро. — кивнул Юрий Игоревич.

По команде сержанта неполный взвод бегом кинулся к башне, занимать заранее распределенные позиции.

Крутицкая башня располагалась на самом высоком месте обрывистого берега Оки. Квадратный бревенчатый сруб с дубовыми перекрытиями в три яруса. Каждый этаж соединен с верхним и нижним лестничными пролетами, идущими вдоль стен. На каждом этаже могло разместиться по десятку воинов. Через узкие бойницы, пропиленные в толстых бревенчатых стенах, открывался вид на все четыре стороны. Отсюда была видна вся Рязань: тесовые крыши, укрытые белым снегом, блестящие на заходящем солнце купола белокаменных церквей, деревянная крепостная стена, окруженная высоким валом.

С другого берега Оки к Рязани подступала холмистая рукотворная степь — за сотни лет окрестные жители вырубили и выкорчевали древние леса, распахали, застроили ныне брошенными деревеньками, стоящими среди островков смешанного леса и просторных заснеженных лугов.

С верхнего яруса Крутицкой башни Афанасьев и рязанский князь через бинокли разглядывали орду, разбивающую лагерь на том берегу Оки, сразу за густыми зарослями ивы и ольхи.

Монголы ставили свои круглые юрты — серые, желтые, белые, снимали поклажу с лошадей и верблюдов, возводили загоны для овец. Равнина кишела множеством всадников на низкорослых лошадях. Конные отряды то и дело срывались с места, проносясь вдоль валов Рязани, то скрываясь в куцых рощицах на берегу, то выскакивая оттуда на лед реки. Спешенные монгольские воины сновали в деревнях, рубили изгороди, заборы, тонкие деревья, тащили в стан вязанки дров. Над юртами тут и там поднимались белые струйки дыма. Этот дым юго-восточный ветер нес в сторону Рязани.

— Как у себя дома расположились. — проворчал сержант, пристраивая у бойницы пулемет.

Кроме красноармейцев на каждом этаже башни, находилось еще по двое трое рязанских ратников. Князь Юрий решил оставить их тут, то ли в помощь союзникам, то ли для пригляда за бездоспешными витязями с непонятным оружием.

— До стана мунгальского меньше версты. — князь опустил бинокль и с усмешкой уставился на Афанасьева.

— Хочешь посмотреть? Твое право. — ответил Арсений Николаевич.

Он отложил бинокль, взял снайперскую винтовку, прислоненную к стене, осмотрел, выставил на прицеле дальность, передернул затвор, прицелился, высунув ствол в бойницу.

— Вон того нойона на лошади видишь? Что-то командует, плеткой машет?

Юрий вновь поднес бинокль к глазам.

— У желтого шатра? Вижу.

Раздался выстрел. Мимо.

— Не угадал с дальностью — Афанасьев довернул верньер на два щелчка, вновь прильнул к оптике.

Приклад ударил в плечо, всадник выронил плеть и начал медленно заваливаться на бок, конь встал на дыбы, сбрасывая уже мертвого седока. Десяток монголов, только что получавшие втык от своего начальника, сначала растерялись, а потом засуетились, один схватил лошадь под уздцы, остальные поднимали тело, вынимали его ноги из стремян, с опаской поглядывая на рязанскую крепость.

— Верю, далеко стреляешь, князь. — Юрий Игоревич опустил бинокль, а потом принялся вновь рассматривать врагов.

— Полагаю, сегодня штурма не будет, скоро темнеть начнет. — Афанасьев отложил винтовку. — А утром мои отгонят супостата.

— Дай то Бог! — ответил рязанский князь и направился к лестнице.

Уже на закате пришло, точнее, прилетело, новое подтверждение близости подмоги. Все воины в обеих враждующих армиях, побросав свои текущие дела, задрали головы, разглядывая в небесах стрекочущий дельтаплан. Монголы и даже некоторые русские лучники пробовали стрелять по небесному чуду, но тот летал слишком высоко. Впрочем, по крепости очень быстро разошелся слух, что это рязанский союзник и дружинники прекратили обстрел. А монголы перестали метать стрелы ввиду ее полной бесполезности. Дельт, немного покрутившись над городом, монгольскими стойбищами и окрестностями вскоре улетел на запад. Воины продолжили заниматься прерванными делами.

— Пойду я, пожалуй. Похоже, больше ничего интересного сегодня не произойдет. Первое отделение за мной, второе остается тут. Сержант Глазычев, остаешься за старшего. Рацию держи включенной, если что — звони. — приказал Афанасьев, закидывая винтовку на плечо.

— Слушаюсь.

* * *

Вернувшись в терем Афанасьев, еще не скинув шинель, приказал радисту.

— Давай связь с артиллеристами.

Радист поколдовал над рацией, потом подал гарнитуру подполковнику:

— Андреев на связи.

— Андреев? Докладывай!

— Товарищ подполковник, закрепились на берегу реки Плетенка, рядом с деревней Высокой.

Афанасьев потянулся за картой, лежащей на столе. Радист вскочил и быстро подал ее командиру.

— Так. Вы в пяти километрах от Рязани?

— Так точно! Ерисов слетал на разведку, сейчас по его докладу будем определять цели.

— Погоди, вы что, через Рязань будете стрелять?

— Не совсем, хотя да, некоторые снаряды пролетят над городом.

— А если один из твоих «чемоданов» в город упадет? Или какую-нибудь крышу зацепит? Тут колокольни достаточно высокие. Может вам лучше чуть в сторону отойти?

— А куда? Что южнее, что севернее такой бурелом, плюс речки с обоих сторон. Они хоть и невелики, но глубокие, заразы, и берега обрывистые. Да Вы не волнуйтесь, Арсений Николаевич, Все будет аккуратно. Впрочем, там южнее Рязани тоже большой лагерь, начнем по нему, а тот, что за Рязанью Филатов обработает. Если успеет.

— Филатов? На дельте?

— Не, товарищ Шибалин предполагает, что он к утру Юнкерсы в Курск успеет перегнать.

— О! Это дело!

— Не факт, товарищ Шибалин сказал не особо рассчитывать. Переход, потом самолеты готовить. Первый большой перелет, да еще с учениками, мало ли? Получиться — получится, нет — так нет.

— Лады. Что еще кроме гаубиц у тебя есть?

— Девять танков. Три немецких остаются нам в прикрытие, остальные выдвигаются к Рязани. К Вам подойдут с севера. Еще двадцать УАЗов, оснащенных пулеметами, эти по рекам будут колесить. Девять немецких тягачей. Автопарк обновили, два Опеля после Пронска перед самым порталом поломались — у одного движок застучал, у второго что-то с коробкой передач, еле доехали. Шибалин выделил взамен пару сто тридцать первых ЗИЛов, и еще три МАНа заменили Шишигами.

— А с МАНами что случилось?

— С ними ничего, но, как показал наш поход, проходимость по снежным дорогам у них оставляет желать лучшего. Вот Валерий Петрович и выделил в последний момент. На Проню ехали по безлесному водоразделу, а тут то вовсе по лесам и буреломам. ЗИЛы уже разгрузили, сейчас думаю отправить их обратно, чтобы еще снарядов привезли.

— Завтра во сколько начнете?

— Как рассветет, сержант Ерисов над целями зависнет, поправки после пристрелочных даст, так сразу всей батареей и начнем.

— Хорошо. На сегодня все, отдыхайте. Отбой, лейтенант.

— Слушаюсь. Отбой, товарищ подполковник.

 

Верховья Прони, середина декабря 1237 года (студень 6746 год)

Горожане Пронска и дружинники шумно встречали своего князя Всеволода Михайловича, от церквей доносились праздничные перезвоны колоколов. Сгущающиеся сумерки не позволяли в полной мере оценить разрушения крепости, но и то, что выхватывал глаз, приводило в оторопь. Столетние дубы, в обхват, из которых была сложена крепостная стена, были во многих местах проломаны, как тонкие лучины. Михайловская башня догорала, рассыпая в ночное небо кучи искр и белого пара — это защитники, передавая по цепочке деревянные ведра, ушаты, кувшины пытались залить красные уголья, опасаясь — как бы от тлеющего пожарища, мечущего искры на ветру, не занялись стоящие недалеко избы. Дома, частью разобраны на баррикады, частью сломаны прилетевшими из-за стены камнями. Храмы переполнены ранеными и убитыми. И тем не менее, сквозь слезы на город снизошло некоторое успокоение — враг, пусть не разбит, но отброшен и в ближайшие дни штурма с его напряжением всех сил не последует.

Сопровождавшая княжеские сотни разведка на снегоходах, вкатилась в город вместе с дружинниками. Горожане с опаской взирали на союзников, оседлавших непонятно какой силой движимые конструкции, напоминающие половинку саней: один самобеглый полоз, да одна широкая лыжа впереди. Тем не менее, слух о том, что это именно они, вот эти самые два десятка витязей устроили под Пронском небольшой Армагеддон для монгольского тумена, быстрее молнии разлетелась по городу. Как водится, вперед вылезли мальчишки, по младости не боящиеся ни черта, ни дьявола, ни самобеглых трещащих колясок. Некоторые даже подскакивали, пытаясь потрогать это чудо, за что получали от испуганных матерей подзатыльники или тычки.

— Дядя, а вы умеете летать? — самый шустрый прорвался к Осадчему, опознав в нем начальника, и задал самый животрепещущий для него вопрос.

Тот обернулся, покачал головой, и проезжая дальше успел сказать:

— Я — нет, но в Торжке есть летчики и, главное, этому можно научиться!

Парень с раскрытыми глазами так и замер на дороге, чуть не сбитый с ног, едущими следом.

— Все, похоже у Филатова скоро появится новый ученик. А может и не один! — подумал Осадчий еще раз оборачиваясь на подростка.

Князя на пороге терема встречала княгиня с толпой челяди. Всеволод Михайлович отпил поданный женой ковш и тут же передал его Васильеву. Пока прапорщики допивали поднесенный сбитень, князь представил союзников, распорядился выделить лучшие светелки. Потом была баня, трапеза, затянувшаяся до полуночи. Защитники к моменту возвращения князя успели прочистить брошенное становище врага. Набрали кучи трофеев, от оружия и доспехов, до ковров, тканей, не убранных юрт, больших табунов лошадей, да еще диковинных двугорбых верблюдов. Уяснив, кто сделал основной вклад в победу, тут же принялись перераспределять упавшие с неба «богатства», справедливо предполагая, что на значительную долю должен рассчитывать ушедший на некую «базу» сотник Андреев со своими людьми. Осадчий с Васильевым лишь отнекивались:

— Куда нам это барахло девать? Да и не нужно оно нам. Мы же завтра опять в бой пойдем, а лейтенант Андреев, небось, уже на базе.

Однако, и хозяева не унимались. Более того, похоже — обиделись, не понимая, мол, как десятники могут решать за сотника и тем более за князя? Ведь это трофеи, честно взятые в бою. Невместно пронскому князю брать чужое, не по совести. Поддавшись на уговоры, прапорщики согласились лишь оставить все причитающееся Торжку в Пронске на хранение. Будет время и возможности — приедут машины и все заберут, нет — так хоть в Проне утопите. Единственное, что пожелал Осадчий, так это взять свою долю верблюдами.

— Хорошая животина. Может две недели не есть и не пить. И морозов не боится. Зато потом как начнет жрать, не останавливаясь, как три лошади…

— А тебе они на хрена? — спросил недоумевающий Васильев.

— Ты ничего не понимаешь. Я их кладовщику Завьялову подарю. Пусть старшина помучается: и прогнать жалко, и прокормить сложно. С его то жабой!

Приятели засмеялись.

Лишь глубоко за полночь бойцы добрались до постелей. Но до рассвета, прапорщики подняли своих бойцов.

— Подъем!

Короткие сборы, обильный, но быстрый завтрак в трапезной и вот разведчики вновь на льду реки, перемалывают версты своими гусеницами в сторону Ижеславля.

Первые пару километров сотня княжеских воинов пыталась не отставать, но быстро поняли, что это никак не удается и приостановились, дабы не запалить лошадей.

Не доезжая десяти километров до осажденного города, произошло первое боестолкновение — навстречу разведчикам из-за поворота реки высыпало до полусотни монгольских всадников. Скорее всего они несли дозор и заинтересовались непонятным шумом, раздающимся с низовьев. До противника было метров четыреста. Всадники рассыпались лавой, достали луки и устремились вперед. Снегоходы тормозили, бойцы хватались за оружие. То тут то там раздавались короткие очереди, потом в дело подключились два пулемета. Если первые выстрелы не произвели на кавалерию должного впечатления, то длинные пулеметные очереди резко оборвали начинающую атаку, сразу уполовинив наступающих. Остатки развернулись, так и не пустив ни одной стрелы, и кинулись обратно. Но не тут то было, снегоходы неслись чуть ли не втрое быстрее лошадей. Короткие остановки, треск очередей и через считанные минуты от полусотни остались одни трупы, да десяток лошадей без наездников.

Осадчий с двумя бойцами проскочил вперед, за поворот и вскоре передал по рации:

— Дальше все чисто. По крайней мере, до следующей излучины. Над лесом дымы, много, километрах в трех-четырех и справа большой дым. Похоже, Ижеславль горит.

Подъехали остальные.

— Надо полагать, это из необстрелянных, про Пронск они если и слышали, то не поверили. — сказал Васильев Осадчему. — А то б так смело не выскакивали. Ну что будем делать? Дальше пойдем или княжеских дружинников дождемся?

— Тю, Леша, на лошадях сюда сутки скакать, если не больше.

— Да ну, мы оторвались от них всего-то километров на пятнадцать. — ответил Васильев.

— Во-во! Лошадь не снегоход, двадцать верст для них — дневной переход. Долго галопом скакать не может, да еще ей попить, поесть, отдохнуть надо. Иначе свалится и тогда совсем кранты. Так что, проще нам вернуться, чем им до нас добраться.

— Тогда вперед?

— На счет «вперед» у меня есть другое мнение. — возразил Осадчий. — Скорее всего это было боевое охранение, значит дальше следует ожидать крупные силы, ты на количество дымов глянь, как бы не тысяча, а может и целый тумен. Давай так, тут на излучине ставим на берегах по паре пулеметов, а я с тройкой бойцов проскочу дальше по руслу. Как увижу противника, поворачиваю обратно и несусь во весь опор сюда. Полагаю, за мной обязательно устремится две-три сотни, не больше. Вот тут-то их пулеметики и встретят.

— Хм… Можно и так. Слушай, а если за тобой вся тысяча погонится?

— Ну и что? Догнать все равно не догонят…

— Зато согреются. Но пулеметчики могут и не успеть.

— Успеют. Машинки рядом будут стоять, плюс на деревья или вон в обрывчик монки пристрою. Не боись, прорвемся.

Через пару километров, как и ожидал Александр Осадчий, действительно располагалась тысяча, а может и больше. Привлеченные далекой стрельбой, река хорошо разносила звук, монголы засуетились, седлая лошадей. Передовые сотни вышли на лед и неспешно направились вниз по течению. Неожиданно выскочившие из-за поворота пятерка снегоходов заставила монгол сбиться плотнее в боевой порядок. Снегоходы резко развернулись, дали пару-тройку очередей по толпе всадников, завалив несколько лошадей, и рванули обратно. Сотни, завидев удирающего противника, перешли на рысь, потом и вовсе в галоп. Однако, как ни старались, как ни нахлестывали своих коняшек, расстояние только увеличивалось. Всадники растянулись цепочкой — самые смелые на сильных лошадях ушли в отрыв, лошади послабее норовили встать на уже протоптанную тропу.

Перед очередным поворотом беглецы внезапно сбросили скорость и скрылись из глаз так медленно, что пешеход сможет обогнать. Преследователям показалось, что их самобеглые повозки «обессилели», как те же лошади, проскакавшие без остановок изрядное расстояние. И это лишь подстегнуло погоню. Вот, сейчас, еще немного, и можно будет расквитаться с неуловимым противником. Первый десяток всадников уже почти скрылся за поворотом, как прозвучали выстрелы. Сотни не видели, как лег авангард, зато кинжальный огонь четырех пулеметов с двух сторон, косивших сбившуюся в кучу толпу, заметили все.

Попытки развернуться, пресекались длинными очередями, выкашивающими арьергард, попытки взять в лоб крутой берег, тоже не приводили к успеху.

— Сто метров, мой любимый размер, — бормотал Алексей Васильев, водя пулеметом по надвигающейся лаве. — Меня ж хлебом не корми, только дай сверху вниз по всадникам со ста метров пострелять… С крутого бережка. Куда ж вы, дурачки, прете? Стена то отвесная! Ага, правильно, в плотном строю с шашками наголо — это ж праздник сердца для пулеметчика…

А пули рвали и рвали плоть, перерубали копья, валили лошадей, всадников, пробивали щиты и хлипкие доспехи.

Соседний пулемет внезапно замолчал, Алексей подумал, что напарник просто меняет ленту. Вот и у него самого выстрелил последний патрон, вылетела гильза. Красноармеец, помощник пулеметчика, давно уже открыл очередную коробку, держа наготове край новой ленты, но прапорщик подхватил пулемет, вскочил:

— Быстро на вторую позицию, а то эту сейчас стрелами закидают!

Пара заняла новое место, Алексей заправил ленту. А второй пулемет, расположенный метрах в двадцати все продолжал молчать.

— Что так долго? — забеспокоился прапорщик. — Не случилось ли чего?

Монголы еще раньше, увидев, что один берег вдруг перестал огрызаться огнем, собрали остатки своих сил и бросились в последнюю атаку.

Когда до берега оставалось метров десять, и большая часть попала в мертвую зону под крутым берегом, Васильев потянулся к взрывной машинке, предусмотрительно выведенной к этой позиции.

— Ну, на этот случай у нас тоже гостинец имеется. — сказал он и крутанул ручку.

Грохнул взрыв. Из под обрыва выплеснулись остатки монгольских сотен, нависавший над рекой обрывчик покачнулся и сполз вниз, унося с собой пару немолодых елочек, стоявших на самом краю. Люди, кони, кто бегом, кто вскачь, кто вовсе ползком, оставляя кровавые следы, устремились к реке в сторону Ижеславля, пытаясь уйти от неминуемой смерти.

— Чудненько, кто под берег набился — никого хоронить не надо! — пробормотал Васильев, стреляя в спины убегающих.

В этот момент заговорил второй пулемет. Осадчий вскинул голову.

— Значит жив! Что ж ты молчал то, зараза? Ну, я тебе устрою, как бой кончится. Нельзя так своего командира пугать!

А из-за поворота появился десяток снегоходов, преследующий отступающих.

— Вот и все. — сказал Алексей помощнику.

Он поднялся, передав остывающий пулемет бойцу, и пошел ко второй точке.

— Ну, и что тут произошло? — спросил Васильев вскочивших красноармейцев.

Те путано принялись объяснять, что в ленту затесался нестандартный патрон, гильзу не то раздуло, не то заклинило, короче, ее никак не удавалось оттуда выковырнуть.

— Кто снаряжал ленту? — грозно спросил Алексей.

Помощник пулеметчика потупился.

— Три наряда вне очереди!

— Слушаюсь!

— А в следующий раз тебе нужно не дергаться, и не лезть со своими дурацкими советами, а автомат хватать и прикрывать пулеметчика!

Позже, пересчитав убитых и добив раненых, подвели итог — очередная тысяча стала без малого на шестьсот сабель меньше.

Посовещавшись между собой, отцы командиры решили отойти назад на километр — к предыдущему повороту реки, занять оборону и дождаться пронские сотни. Впрочем, Осадчий сначала предложил продвинуться вперед, но более осторожный Васильев выдвинул контраргументы:

— Монголы обязательно пошлют разведку, чтоб посмотреть — куда их полутысяча делась. На чистом месте опять в атаку пойдут, не задумываясь. Еще один бой, на ночь глядя, мы, конечно, выдержим, но отдыхать то когда? Оружие почистить, перекусить. Увидев же своих мертвых — поостерегутся идти дальше. По крайней мере до завтрашнего дня. Пока вернутся и доложат, пока то да се — день и закончился, все нам поспокойнее.

Тем и уговорил. На точке оставили тройку наблюдателей и откатились назад.

 

Рязань, середина декабря 1237 года (студень 6746 год)

Не находя нигде поживы, не имея информации от туменов Гаюк-хана, Байдара и Менгу, теряя лошадей из-за бескормицы, Батый-хан пребывал в раздражении. Совсем не так он представлял себе этот поход. После падения Ольгова Батый вызвал своего наставника Субудая.

В юрте было сумрачно и душно, в очаге мерцали прогорающие угольки. От большущей русской липовой бочки с заквашенным кумысом пахло кислятиной. Едва Субудай переступил порог и поклонился, как хан жестом указал на подушки возле себя, потеснив родных братьев Бури и Берке и дядю Кулькана, а служка зачерпнул медным ковшом белесой бражки и подал гостю. Субудай неторопливо выпил. Глядя на него, младший сын Чингисхана Кулькан, желая подчеркнуть, что он здесь не просто так, сказал служке:

— Поднеси и мне кумыса. Видишь, у меня во рту пересохло!

Батый зыркнул на дядю, дождался, пока тот поставит ковш и спросил у своего полководца, когда же начнется штурм стольного города.

Опытный полководец неторопливо и спокойно стал выкладывать свои сомнения. Три тумена, начавшие поход с верховьев Прони, давно должны были подойти и соединиться с основными войсками, но их до сих пор нет. Три группы вестников, отправленных разными путями — пока не вернулись. Оставалось только гадать — либо города в верховьях Прони оказались крепким орешком, в сравнении с приокскими, либо в дело вмешался Торжокский князь с его не понятным оружием. По словам уцелевших, катапульты, которых никто не видел, могут кидать снаряды огромной разрушительной силы с расстояния в один конный переход! Они выворачивают деревья и землю, ломают бревна, взламывают лед, образуя на пути огромные полыньи, а людей и лошадей раскидывают десятками, как тряпки. Их ручные приспособления стреляют огнем, каждое как полусотня опытных лучников, поражая воинов через щиты и доспехи на расстояния до двух или трех полетов стрелы. После гибели сотни разведчиков, на Проню была отправлена тысяча новобранцев из половцев и булгар. Ее уничтожили полностью на том же самом месте. Значит ли это, что Торжокский князь стоит без движения и продолжает оборонять один из возможных путей? Ответ пришел только что, но об этом позже. Другую группу, в верховьях Пожвы, сумели вовремя заметить и обойти. Спустя несколько дней вернулись оставленные наблюдатели, сообщившие, что железные «повозки» с Пожвы повернули на заход солнца. А сегодня прискакали половцы с Прони, чудом проскочившие к Оке — передовая тысяча, отправленная на разведку, перестала существовать, но и тут железные повозки покатились прочь от Рязани, в верховья Прони. Это, в свою очередь, говорит о том, что Гаюк-хану будет очень не просто. Но есть и хороший вывод: сейчас взятию стольного града ничто не препятствует: Торжокский князь с его непонятным оружием, легко уничтожающим тысячи в течение ближайшей недели мешать не будет, ибо не успеет.

Почему он вообще вмешался — стало ясно только после взятия Белгорода. Пленники сообщили, что Торжок заключил оборонительный договор с Рязанским княжеством. Непонятно другое — почему войска Торжка ушли в обратную от Рязани сторону? Если Афанасьев решил помочь второстепенному удельному пронскому княжеству, то он может вернуться. В этом случае нужно быстро брать Рязань и сразу откатываться обратно за реку Воронеж. Если же он совсем ушел, бросив союзника на произвол судьбы, то тогда походу на Владимир ничто не мешает, ибо как ни пытали пленников, сколько ни опрашивали купцов — про договор между Торжком и Владимиром никто ничего не знает. Более того, Юрий Всеволодович Владимирский — в ссоре с Афанасьевым и даже заключил договор с Ярославом Киевским против Торжка. Вывалив эту информацию, Субудай замолчал, пригубив кумыс, дескать, тут вопросы не военные, а политические — продолжить поход или вернуться в степь. Их должен решить сам глава войска.

Ханы заспорили между собой.

Кулькан, узнав новость о возможном разгроме своего конкурента, по новому взглянул на поход за расширение улуса Джучи. Теоретически Батый, старший сын Джучи — старшего сына Чингисхана, имел все права на трон великого кагана. Но среди монгол было убеждение, что Джучи вовсе не сын великого завоевателя, ведь его мать Бортэ полгода провела в плену, где была наложницей у вождя меркитов Чильгир-Боко. Именно поэтому Чингисхан передал свою империю младшему Угедею, отослав старшего в Забайкалье. Из-за этого прямым наследником становился Гаюк-хан, старший сын Угедея. Если Торжокский князь потрепал тумены Гаюк-хана, а может и вовсе его убил, то у Кулькана появляются надежды побороться за престол. Так не лучше ли покинуть эти негостеприимные заснеженные места и оказаться поближе к степи, дабы не пропустить новостей с реки Керулен, где обычно проводится курултай? Бури и Берке, младшие братья Бату, имели иное мнение. В империи им точно ничего не светило. Старший брат Батый уже унаследовал от отца огромный кусок Великой степи — от Байкала до Яика и потом передаст его своему сыну Сартаку, а вот им, младшим, нужно самим добывать свой улус. Поэтому они предпочитали наплевать на угрозы, брать Рязань и идти дальше.

Батый не вмешивался в спор ханов, но когда шум немного утих, поднял руку, призывая к молчанию.

— А что думает Субудай-багатур?

Полководец пожал плечами.

— Кабы весть о союзе Торжка и Рязани пришла пораньше, пока войска стояли на Воронеже, можно было бы вовсе не ввязываться в этот поход, а повернуть на Чернигов и Киев. Как поведет себя Торжокский князь после взятия Рязани — неизвестно, слишком мало мы о нем знаем. Впрочем, и сейчас повернуть своих коней на полуденное солнце еще не поздно.

— Почему мы ничего не знали об невиданном оружии этого князя?

— Никто из наших соглядатаев посланных в Торжок не вернулся. Некий уруский купец, перед самым ледоставом спускавшийся вниз по Итилю в Персию со стеклянными товарами, рассказывал, что какой-то гость из Византии пытался подкупить местных бродяг, чтобы те выкрали огнестрел, которым вооружена дружина Торжокского князя. Но купца быстро поймали, а на его подельников устроили настоящую облаву, обложив половину города и перебив много мирных жителей. Того византийца тоже, скорее всего, убили. С тех пор купцы с опаской относятся к любым предложениям добыть и привезти разновидности этого оружия.

Батый покивал головой, добавив, что если бы у его войска имелось аналогичное оружие, то и он, оберегая такую важную тайну, поступил бы точно также. А Субудай продолжил, сообщив, что по сведениям того же купца, дружина в Торжке небольшая, не более двух сотен. Скорее всего именно поэтому Афанасьев не может защитить большие территории, сосредоточив свои сотни на небольших клочках земли, оставляя все остальное без защиты. Было бы неплохо направить послов в Торжок с мирными предложениями. Даже если они не о чем не договорятся, то все равно получат хоть какие-то сведения о загадочном князе и его возможностях. А уже потом можно будет решать — стоит ли воевать уруский удел или оставить его в покое.

Хан Кюлькан, воодушевленный нежданной поддержкой полководцем своего мнения, опять завел речь о возвращении в степь.

— Здесь слишком высокие снега, наши лошади не могут его раскопать для пропитания. Урусы специально сушат прошлогоднюю траву, чтобы кормить своих лошадей зимой. Несколько стогов было найдено на берегах Оки, еще зерно, которое мы взяли в Ольгове. Но все уже съедено. Если мы пойдем дальше, наши кони падут от голода и нам не на чем будет возвращаться в степь!

— В Рязани много зерна. — возразил Бури.

— Тогда при штурме нам нельзя использовать катапульты с огненным боем! — ответил Кюлькан. — Иначе все сгорит, и в первую очередь — сухая трава и зерно! А без огня мы потеряем много воинов.

— В первых рядах пойдут половцы. — усмехнулся Берке. — Тысячей больше, тысячей меньше, какая разница?

— Сколько защитников в Рязани? — спросил Батый своего наставника.

— Немного. — ответил Субудай. — Мы имеем двадцатикратный перевес в людях. Стены деревянные, их можно сломать за два дня и без огня.

Батый на минуту задумался, потом тряхнул головой:

— Завтра начинаем штурм, готовь катапульты, но бить будем только камнями, без огня.

Бури и Берке радостно переглянулись, Кюлькан отвернулся, что-то пробормотав себе под нос.

— Слушаюсь, мой повелитель. — ответил Субудай, поднялся и покинул юрту.

* * *

Задолго до рассвета Арсений Николаевич и Юрий Игоревич опять находились в самой высокой башне, наблюдая за действиями вражьего войска.

Их поднял Твердислав, рязанский воевода, оставленный ночью за старшего. Прибежал в терем растрепанный и всклоченный, разбудил рязанского князя, сообщив, что поганые затеяли непонятную возню на реке, как бы не устроили, нехристи, ночного штурма. Юрий Игоревич, едва открыв глаза, крикнул, чтоб заодно разбудили и его гостя. Пока одевал бронь да подпоясывался, воевода начал путано рассказывать: сразу как стемнело, посыпались сообщения от ратников, стоящих по всей стене, что монголы что-то делают на льду Оки и на берегу, вокруг всей крепости. Твердислав пошел проверять, но из-за темноты что именно делали монголы было не особо видно, лишь по звукам слышно, что народу там много — шумят, лаются по своему, да еще раздаются непонятные скрипы и стуки. Факелов много, но их от защитников загораживают щитами, вроде как прячут.

— Как далеко от крепости? — спросил князь.

Твердислав ответил, что в темноте сложно оценить, да еще луна то и дело за облаками прячется.

— Ну, прикладно? Стрелой достать можно?

— Не. — твердо ответил воевода, — Дальше ходят.

В этот момент к спальне князя подошел и Афанасьев с пятью бойцами за спиной.

— Ну и кто панику поднял? — спросил он воеводу, помахивая рацией. — Субудай решил катапультами похвалиться. Три десятка устанавливают и монтируют на Оке, еще три тащат к напольной стороне. Стрелять начнут не ранее утра, а может и вовсе к полудню. У них пока и камней-то нету.

— Так может их теперь и изничтожить? Коль ваша сбруя дозволяет?

— А зачем? — удивился Афанасьев. — Только спугнем раньше времени, Лучше уж пусть выкатят все, что у них имеется, смонтируют, установят, наладят. Потом, под нашим обстрелом будет очень сложно все это назад разбирать. А нам — наоборот, на свету, да по неподвижной мишени бить — одно удовольствие. Если же сейчас вылезем, они в момент, под покровом темноты, катапульты обратно уволокут, пока те по частям разложены. Нет, сейчас стрелять никак нельзя, ибо кроме вреда — никакой пользы. Так что, можно еще поспать часика два-три.

И все же, Юрий настоял, чтобы они прямо сейчас вдвоем осмотрели вражеские приготовления своими глазами.

— Пойдем, прогуляемся, раз уж подняли. Все равно дальше уснуть не получится. — согласился Арсений.

Они поднялись на все башни крепости, начали, естественно, с Крутицкой, затем на Пронскую и Исадскую, насколько позволяла луна, осмотрели и напольные подступы.

По общему мнению, основной штурм состоится со стороны Оки. Тут стена пониже и похуже. Когда строили крепость, тут экономили. Вся надежда была, что эту сторону прикроет река. Ведь враги всегда летом приходили. Напольная сторона, наоборот, отличалась высотой, мощью, количеством башен. Да и расположение катапульт свидетельствовало, что монголы верно оценили слабину приречной части крепости. Князь Юрий, пока обходили башни, просил Афанасьева равномерно распределить своих воев по всем башням, но Арсений Николаевич не желал распылять силы, сосредоточив их на Крутицкой башне, смотрящей на Оку:

— Утром сам поймешь, почему моим бойцам тут нечего делать! — загадочно улыбаясь, объяснял он рязанскому князю.

* * *

Рано утром, едва развиднелось, и к катапультам потянулись, понукаемые всадниками, вереницы полуголых русских мужиков, тащившие камни, над городом застрекотал дельтаплан. Он летел на очень большой высоте, сделал круг над Рязанью, перелетел на ту сторону Оки, покружил над скоплениями приготовившихся к атаке войск и над катапультами, затем отодвинулся чуть в сторону.

— Ну вот, и мои объявились. — усмехнулся Афанасьев. — Ты, князь, рот открой, да так открытым и держи, и витязям своим скажи. А то сейчас такой грохот начнется, что барабанные перепонки лопнут. Рот закроешь — можешь оглохнуть.

Юрий Игоревич не сразу понял и, похоже, не поверил, но губы чуть разжал. На всякий случай.

Потом грохнул первый взрыв. Он пришелся на противоположный от Рязани берег, и далеко в стороне: и от войск, и от реки. Смерды побросали камни, за что тут же получили плети. Монголы посматривали на место взрыва, но особо не впечатлились, продолжая подготовку к штурму. Второй взрыв пришелся заметно ближе. Повалил одинокое дерево, стоявшее на окраине заречной деревеньки, но из врагов тоже никого не зацепил. Зато следом грохнуло сразу семь или восемь взрывов подряд, попавших в самую гущу сосредоточенных на берегу войск.

И пошла канонада — сдвоенные, строенные или одиночные выстрелы: по катапультам, по шатрам и юртам, по всадникам, по пешим воинам, тащившим в руках осадные лестницы. В небо взмывали части от людей, коней, повозок, земля, лед. Для защитников все происходящее больше походило на чудо. Проломанный во многих местах лед Оки не выдержал тяжести самых больших камнеметов, и стал разламываться на куски. В белую от ледяной крошки поверхность медленно уходили десятки метательных машин с их прислугой. Лишь пара катапульт на массивных колесах без спиц, оказавшаяся на мелководье, продолжала торчать над водой в полузатопленном состоянии. Монголы и их лошади, оказавшиеся на реке, в спешке и панике старались побыстрее добраться к пологому берегу, падали в полыньи, люди хватались за лошадей, кони пытались забраться на льдины, те переворачивались, топя и коней, и наездников. Но и на берегу было не лучше — снаряды уносили жизни десятками. Самым страшным было то, что монголы совершенно не понимали — где можно укрыться от этого ада. Некоторые смельчаки увидели свое спасение вблизи города — у стены не рвались снаряды и не взлетала к небу земля, но тут были защитники, добивающие стрелой, а чаще пулей ополоумевших монголов.

Но все это происходило за городом, на заокской стороне. Тысячи, стоявшие в предполье, слышали грохот, понимали что на противоположном берегу происходит нечто страшное, но не видели того разгрома, что учинила батарея немецких гаубиц. Здесь тоже потянулись вереницы русских рабов, тащивщих камни к катапультам, здесь тоже отряды спешенных половцев, булгар, кераимов готовили лестницы, ожидая приказа на штурм. Но вместо приказа к ним тыл выехала пятерка танков и десяток легковых автомобилей, вооруженных пулеметами, шедших чуть позади тяжелой техники.

Боя, как такового, не было. Легко смяв арьергардные и левофланговые сотни, танки и УАЗы-Охотники широкой дугой попытались охватить изготовившееся к штурму воинство, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее, наращивая темп, вытесняли монгольские тысячи к рекам — на притоки и саму Оку. Некоторые смельчаки пытались атаковать, чаще стреляя из луков, но попадались и такие, кто с копьем наперевес несся навстречу стальным монстрам. Впрочем, никто из них не сумел не то что воткнуть свою палку с железным острием, а даже приблизиться ближе, чем на пяток метров. Впрочем, нет, разумеется, они приближались, но только лежа на земле, с двумя-тремя пулевыми отверстиями в теле, и их счастье, если, будучи пока живыми, оказывались в стороне от колес и гусениц.

Наплевав на законы монгольской ясы, первыми побежали тысячи новобранцев из половцев и булгар. Они бросали щиты, мечи, копья, кто верхом, кто пешком, держась за стремена наездников или хвосты лошадей, ломанулись на Плетенку, Истью, Раку и другие притоки Оки, к противоположному берегу Оки и дальше через прибрежные кусты, стараясь вырваться из этого ужаса. Однако с верховьев приток по руслам катился второй десяток автомобилей, скашивая разбегающихся всадников и вытесняя их обратно на Оку, под удары артиллерии и танков.

Монгольские ветераны — десятники и сотники пытались остановить трусов мечом или копьем, убивая тех, до кого смогли дотянуться, но и сами таяли, как снег под весенним солнцем. А артобстрел с левобережья перешел на правый берег, сместившись дальше, ниже по течению Оки. На глазах у Кюлькана и Бури гибли их сотники и тысячники из близкого круга, падали на снег простые воины из тюркских и монгольских племен, прошедших половину Азии. Творилось что-то невообразимое!

Когда взрывы, пройдя по окраине лагеря, стали приближаться к богатым шатрам, чингизиды не выдержали. Быстро облачились в бараньи тулупы, наскоро похватали самое ценное и, оседлав лошадей, рванули в ставку Батыя, отстоявшую на десять километрах от места побоища. Повторялся сюжет, произошедший в верховьях Прони — вслед за начальством рванули охранные тысячи, а за ними и все остальное войско.

Артобстрел продолжался чуть более получаса, но по мнению всех свидетелей он длился бесконечно долго. Танки с запада обогнули Рязань и остановились на берегу, не рискуя выезжать на лед. Внедорожники выехали, но не все. Пять машин застряли посреди поля — шофера меняли пробитые скаты.

— Понакидали тут острых железок! — со смехом жаловались шофера высыпавшим из машин красноармейцам.

— Слышь, Вась, — говорил один другому, выдергивая или ломая на ходу стрелы, застрявшие в деревянном миникунге. — Посмотри на свою тачку, чистый ежик! А ты еще ругался, говорил — зачем эти деревяшки приделали!

— Да ну, на хрен! Лучше б железом прикрыли, да заодно весь корпус. Весь капот и двери покоцали. Вон, глянь, аж до дыр! Где мне тут жестянщика искать?

— Не боись, в Торжке полно кузнецов, отрихтуют, лучше нового будет. А то и вовсе на двери колонтарь сработают, а на колеса — кольчугу повесят!

Бойцы, в свою очередь, рассыпались по полю, уничтожая немногочисленных уцелевших монгол, пытавшихся стрелять из луков или размахивающих саблями. К ним на помощь спешили витязи и ополченцы, защищавшие напольную стену города.

К пятерке УАЗов, сопровождавших танки и выскочивших на лед Оки, вскоре присоединился еще десяток, выгоняющий беглецов с притоков. Вся кавалькада, растянувшись от одного берега до другого, объезжая открытые полыньи, погнала противника вниз по течению.

Юрий Игоревич, не выпуская подаренного бинокля, наблюдал за разгромом врагов и исходом, точнее, бегством захватчиков в сторону Белгорода и Нузы. Афанасьев больше переговаривался с командирами подразделений, принимал доклады и давал указания. Лишь изредка подходил к той или иной бойнице, оценивая обстановку.

— Здесь становится неинтересно. — сказал он Юрию, убирая свой бинокль в чехол. — Давай, князь, выводи дружину, нужно территорию от всяких недобитков зачистить. За северную и западную часть можешь не переживать, там мои бойцы сейчас работают. А тебе самое сложное — на ту сторону Оки, куда моя тяжелая техника проехать не может. Там брошенные лагеря, среди юрт и шатров может скрываться много противника.

В этот момент в воздухе появился Юнкерс с красными звездами, вместо крестов.

— А вот и Филатов! Как всегда, к шапошному разбору! — воскликнул Афанасьев.

Дельтаплан с Ерисовым улетел минут десять тому назад, аккурат перед окончанием артобстрела. Юнкерс сделал круг над Рязанью и взял курс на юго-восток, к ставке Батыя. Вскоре в той стороне раздалась серия взрывов.

* * *

К полудню, когда в Рязань только-только потянулись первые повозки трофейщиков, Афанасьев резко засобирался домой — в Торжок.

— Где там, моя ненаглядная Василиса Давыдовна? — спросил он у служки. — В женской половине? Пусть собирается, домой поедем.

— Что так? — удивился Юрий Игоревич. — А пир? А трофеи?

— Потом, Юрий, потом. Не последний раз видимся. Мне сейчас передали из Торжка, тумены Гаюк-хана двинули на юг. В смысле, на полуденное солнце. Мои люди проложили дорогу от Торжка до Курска через Ржев. Монголы будут ее пересекать, по другому им никак не пройти. В связи с этим принято решение выдвинуть технику с обоих сторон с целью блокировать оба направления, оставив им узкий коридор для выхода. Подразделению, воевавшему под Рязанью, поручено на легком автотранспорте протолкнуть отступающего противника дальше к притокам Десны или Дона, чтобы тот не слишком долго задерживался. Мои бойцы выступают через час. А я собираюсь ехать вместе с ними. Как только путь освободится, поеду в Торжок через Ржев. Если не случится каких-либо неприятностей, полагаю, к вечеру будем дома.

— А почему ты не хочешь их уничтожить?

— Пока уничтожить полностью не получается, среди лесов нет места для маневра. Вылавливать же сотни и тысячи мелких банд, которые будут долго терроризировать местных жителей — не хватит ни сил, ни времени, ни боеприпасов. Выгоднее пропустить их всех скопом и изгнать в степь на чистое поле, так мороки меньше.

Рязанский князь на минуту задумался, потом воспрянул и засмеялся, дескать, с тобой, Афанасьев, все понятно. Гаюк-хану иного пути, кроме как через Чернигов, нет. Таким образом, руками захватчика решается основной вопрос — освобождение престола для Олега Курского. А о том, что монгол потом выбьют, Юрий Игоревич уже не сомневался.

— Хитро! Хитро придумано! — молвил он Афанасьеву.

Сборы были не долги, княгиня Василиса, влюбившаяся в своего мужа с первого взгляда, который состоялся только в церкви при венчании, после молниеносного разгрома врагов, готова была ехать с ним куда угодно и в чем угодно. Можно даже прямо так, в легком льняном сарафане, расшитом новгородским жемчугом и кокошнике, украшенном самоцветными камнями, за которым спрятались волосы, заплетенные в две косы замужней женщины, взамен одной — девичьей. Но опекающие ее холопки, мамки и няньки, доставшиеся вместе с приданым, имели другое мнение и носились по комнатам и светелкам, поднимая пыль, увязывая в узлы все, что попадало под руку. Хоть и наслышаны они про нездешние богатства Торжка, но не бросать же из-за этого свое добро?

А Юрий Игоревич, поглядев на сборы Афанасьева, решил и сам с дружинами пройтись вниз по Оке, посмотреть — как далеко отошел враг и что стало с окрестными селами и деревнями.

На Ольгов надвигалось рязанское войско, развевались боевые русские стяги с ликом Иисуса Христа и Георгия Победоносца, в небо вздымались длинные копья, витязи закрыты большими щитами.

Город встретил освободителей замогильной тишиной. В ожесточенной схватке на узких улицах полегли все защитники, вплоть до последнего человека. Остальных жителей монголы убивали на пороге их собственных домов, уведя в плен немногих, выбрав лишь крепких смердов с женами и детьми, да нескольких зажиточных горожан. Богачи, не пожелавшие покидать свои дома, из опасения, что воины гарнизона и беженцы растащат имущество, сейчас, на полпути к Воронежу проклинали и собственную жадность, и монгол, и свою глупость.

Ольгов выгорел наполовину. Среди развалин и пепелищ лежали застывшие на морозе мертвые тела русичей. Степняки грабили убитых, поэтому павшие были обнажены. У трупов не хватало ушей, пальцев, рук, у кого-то — головы… Монголы не заморачивались, снимая перстни, браслеты, серьги, стаскивая воинские доспехи.

Некоторые витязи были изрублены на куски. Так воины Кюлькана мстили защитникам, забравшим при обороне жизнь не одного степняка. Своих убитых монголы давно собрали, вынесли из города на равнину и сожгли по древнему обычаю.

Едва въехав через разбитые ворота, Юрий Игоревич спешился, снял шлем, перекрестился, и всю дорогу до центральной площади шел с обнаженной головой, взирая на разгром, учиненный монголами.

* * *

Тумены Батый-хана спешно покидали пределы Рязанского княжества по своим же следам, протоптанным на притоке Оки речки Тырница.

Вчерашним утром, едва со стороны Рязани донеслась отдаленная канонада, в юрту к своему ученику заглянул престарелый учитель — Субудай-богатур. Он не успел ничего сказать, только по его встревоженному виду едва высунувшийся из под овчинных шкур хан все понял: чтобы спасти войско — нужно уходить. Батый быстро соскочил с ложа, растолкал спящую жену, пнул сидящего у очага раба:

— Собираемся, уходим!

Субудудай, не произнеся ни слова, лишь кивнул головой и вышел из юрты, закрыв за собой полог.

Полусонный лагерь в несколько минут преобразился. Люди вытаскивали из юрт вороха шкур, войлочные скатки, узлы, короба. Между ними сновали пешие и конные, разыскивая сотников и тысячников, чтобы передать приказы начальства. Из загонов выводили лошадей и верблюдов, складывали юрты, вьючили животных, укладывали на арбы с огромными колесами. Пока одни грузили повозки и трофейные сани, другие запрягали в них лошадей.

Канонада со стороны Рязани прекратилась так же неожиданно, как и началась. Батый, пересевший на гнедого жеребца, поискал глазами своего полководца, но вместо него увидел вестника от Кюлькана, сопровождаемого к владыке верными нукерами из личной тысячи. Гонец спрыгнул с лошади, повалился на колени и монотонно завел длинное приветствие с перечислением всех титулов великого хана. Но Батый уже не слушал, он заметил переполох на краю лагеря. Это оба его родных брата и дядя Кюлькан скакали галопом, практически догнав своего же гонца. Окружавшие их нукеры расчищали дорогу, лупцуя нагайками самых нерасторопных. Откуда-то сбоку вынырнул и Субудай на пятнистом мерине, встал рядом с Батыем и махнул рукой гонцу, чтобы тот убирался с глаз долой. Гонец, мысленно простившийся с жизнью, опустил голову еще ниже и, не вставая с колен, быстро шмыгнул в сторону, под брюх ближайшего коня: не дай Бог великий Субудай-богатур передумает и тогда ему, не сносить головы за дурную весть.

Кюлькан, на правах старшего, начал рассказывать о разгроме туменов под Рязанью, заодно пытаясь убедить Батыя, что урусы, пользуясь своими страшными катапультами, разбили лишь головные тысячи, и что основные силы уцелели только потому, что именно он, хан Кюлькан, вовремя отдал приказ на отход в места, куда эти катапульты не могут забросить свои смертоносные снаряды.

Субудай при этом посетовал на дальнобойность урусских катапульт, из-за чего туменам Кюлькана, Бури и Берке пришлось отступать аж до лагеря самого Бату.

Бесстрастное лицо Батыя не позволяло определить, верит он рассказчику, или сомневается в достоверности, но тут в подтверждение сказанного послышался непонятный шум, затем появилась «железная птица». Она была в десятки раз больше виденного ими до этого безобидного дельтаплана. Новый летающий монстр сделал широкий круг над лагерем, пройдясь длинными очередями по окраинам. А когда перепуганные всадники ломанулись в центр, точно над головами ханов и сгрудившейся толпы высыпался целый рой мелких снарядов. Вероятно, только боги спасли Батыя со свитой от неминуемой смерти — пока падали снаряды, их отнесло дальше, по ходу движения самолета. Но едва они касались земли, как раздавались оглушительные взрывы, выворачивающие наружу мерзлую землю, раскидывающие людей и коней. Походя погубив не одну сотню не самых плохих воинов, «железная птица» набрала высоту и улетела на юг.

— Нужно уходить. — заключил Субудай. — Могучие шаманы русов оседлали железных птиц… Она может вернуться.

Полководец оказался прав, до вечера птица прилетала еще два раза, причем в последний раз — не одна, а вдвоем с другой, точно такой же. Правда, во второй и третий раз «птицам» не удалось собрать столь богатый урожай, как после первого налета: тумены уже находились на марше, растянувшись длинной многоверстной колонной и воины, едва заслышав звуки самолетов, разбегались кто куда, старались спрятаться в лесах, стоящих по берегам, или даже под собственными лошадьми, и это чаще всего помогало. Гибли или получали раны лишь те, кому совсем не повезло — бомба падала рядом со спрятавшимся. По окончании тысячи вновь собирались на реке и рысью неслись дальше, бросая на льду трупы товарищей, лошадей и разбитые повозки с награбленным добром.

С утра и до вечера следующего дня валил снег. Небо было затянуто плотным пологом из туч. В тишине и безветрии густой снегопад приглушал и без того блеклые краски хмурого зимнего дня. «Железные птицы» не прилетали. Субудай счел это добрым знаком, о чем тут же поделился с ханами. Потери он оценивал как значительные, но не критичные. И еще, по его мнению, если только войско доберется до реки Воронеж, нужно немедленно слать посольство в Торжок с очень богатыми дарами, чтобы хоть как-то замириться с грозным князем с его столь страшным оружием — нужно попробовать откупиться от страшной опасности, для этого ничего не жалко. Ханские послы, после возврата из Владимира, принесли странные и противоречивые сведения о Торжке, и именно он, Субудай, призывал ханов сначала проверить эти сведения и только потом принимать решение о нападении на Рязанское княжество.

— Послы ничего не говорили о союзе Арсения Торжокского и Юрия Рязанского, но все в один голос утверждали о слабости и Рязани, и Владимира. А это были твои люди! — Кюлькан и тут пытался переложить вину на кого угодно, поскольку именно он в совете на реке Воронеж подзуживал племянников выступить на Рязань, ссылаясь на данные разведки и отметая непонятки: дескать, Торжок далеко, даже если захочет помочь, так не успеет.

* * *

Артиллерия и танки, сразу после разгрома подступивших к Рязани войск, откатились обратно, в сторону Коломны и через пару часов уже въезжали силурийский портал.

Свадебному кортежу на Лэнд-Ровере в сопровождении двадцати Хантеров, двух шишиг и сто тридцать первого ЗИЛа с бойцами, мамками и няньками, с холопками и боярами — представителями рязанского князя, предстояло проделать путь намного длиннее. Тем не менее, машины шустро катились по Проне к водоразделу. На участке безымянной деревни, где артиллеристы устроили разгром передовой тысячи, машины выбрались на берег, впрочем, не уходя далеко от уреза реки. Полыньи от разрывов фугасных снарядов затянулись корочкой тонкого льда, слегка запорошенного снегом, и потому представляли серьезную опасность для автотранспорта.

Во второй половине колонна достигла развилки. Восемнадцать Хантеров свернули по изгибу Прони к Пронску, Ижеславлю и Михайловску, а Лэнд-Ровер с грузовиками и двумя УАЗиками, задействованных в качестве разведки, пошли прямо, по протоптанной танками и вездеходами колее — на водораздел.

К дороге Курск-Торжок подъехали еще засветло, разглядев стоящую колонну из пяти КАМАЗОВских фур, Ганномага и советского танка БТ-5. Подъехав ближе, рассмотрели блок-пост с пулеметными вышками, на пригорках ДОТы, в стороне минометные позиции и все это хозяйство обнесено рядами колючей проволоки и ленты, со спиралью Бруно по верху.

У поста Хантер разведчиков лихо газанул, водитель вывернул руль, юзом входя в управляемый занос и практически боком притерся к КПП. Разведчики высыпали на дорогу и о чем-то разговаривали с вышедшим им навстречу офицером.

— О! Сергей! Тебя уже выпустили? — Афанасьев, подъехав ближе опознал давнего знакомого.

Серега откозырял, но Арсений Николаевич лишь махнул рукой, мол, ладно, не чинись.

— Так точно. Давно вас ожидаем. Я специально колонну из Курска тормознул, чтоб вместе дальше ехали.

— А что, шалят на дороге?

— Пока нет, но было предупреждение о том, что в нашу сторону идут тумены Гаюк-хана, Байдара и Менгу. Мы их, правда, дня через три ожидаем, но к обороне уже подготовились. Ну и колонны отправляем с сопровождением. Мало ли? Наша дорога только не слишком густым лесом прикрыта, это с той стороны засеки, похлеще любой крепости.

— А кто с той стороны?

— Старший лейтенант Волков.

— Не маловато вас?

— Нормально. Завтра ваша артиллерия подъедет и танки. Отобьемся.

— Те, что из под Рязани?

— Да, они уже дома давно, отдыхают.

 

Неизвестно где, середина декабря силурийского периода палеозойской эры

С прибытием танково-артиллерийской группировки из под Рязани, опустевшая было силурийская база вновь наполнилась шумом моторов, суетой и гомоном красноармейцев. После построения и награждения отличившихся, бойцов повели в столовую, заранее предупредив, что сразу после обеда состоится небольшая лекция.

— Опять про татаро-монголов? — спрашивал один у приятеля.

— А про кого же? Все лучше, чем орудие драить. — отвечал другой.

— Не переживай, до вечера времени много, и на пушку хватит. — вклинивался третий. — Это тебе, пока вместо отдыха. Расслабься и получай удовольствие.

— Хорошо хоть, не политинформация.

— Тю! Деревня. Это и есть политинформация. Просто раньше тебе про фашистов политрук говорил, а здесь враг поменялся, вот про нового врага и рассказывают! Чтоб злости в бою прибавить!

— Мне связист знакомый сказал, он при штабе, завтра по утру опять выступаем. Вроде под Курск. Лучше б отоспаться дали.

— Отоспишься. Еще полдня и ночь впереди.

— Правильно, можно прям сейчас на лекции и начинать…

После обеда, под команды взводных бойцы, бойцы разнесли столы поближе к стенкам, выставив посередине скамейки. Места быстро заполнились, из госпиталя подтянулись выздоравливающие: скучно лежать в палате, если из столовой доносится гомон и веселье.

На импровизированную кафедру поднялся абсолютно лысый шустрый старичок. Не слишком аккуратные усы оттеняли старческий румянец на вытянутом лице. Темно-синяя видавшая виды тужурка с блестючими пуговицами — то ли полувоенный френч, то ли вицмундир дореволюционного ведомства. Что успел напялить во время эвакуации из Крыма, в том и сиганул в иной мир.

Старичок надел на нос проволочные очки с толстыми линзами, подслеповато оглядел публику, полистал свои бумаги.

— Добрый день, товарищи красноармейцы и командиры. Полагаю, некоторые меня уже знают, месяц назад я тут читал лекцию по татаро-монгольскому игу. Для остальных представлюсь — профессор Ершов Аристарх Христофорович, геолог, палеонтолог, историк, действительный член Академии Наук СССР. За время, прошедшее с момента нашей последней встречи, мне любезно предоставили материалы из будущего. Надо сказать, что за 70 лет наука сильно продвинулась вперед, и мне хотелось бы в сейчас уточнить некоторые положения из предыдущей лекции, в свете новых фактов. А также ответить на ваши вопросы.

— Товарищ профессор, а правда, что татар не существует?

— А? Что? Да. Монгольское племя татар уничтожил сам Чингис-хан во время борьбы за власть в степях древней Монголии. Та народность, которую принято в наше время называть татарами — на самом деле никакие не татары, а булгары. Самоназвание «татары» они приняли много позже. Впрочем, об этом я говорил в прошлый раз, не буду повторяться. Сегодня я хотел поговорить о другом. Вы видите среди противников много разных народов, тут и меркиты, и кераиты, и кипчаки, и ойраты, и найманы, и булгары, и даже русские. Многие из них всегда жили по соседству со славянами — те же булгары и кипчаки. Почему же эту войну назвали монгольским нашествием, а, скажем, не кипчакским или булгарским? Все очень просто, именно монголы всем покоренным народам, будь то захват или добровольное присоединение, навязывали совершенно чуждую структуру общества. А именно — китайскую. Чингиз-хан, после покорения Китая, имел перед глазами единственный вариант управления огромной империей — китайский. Более того, при создании собственной империи — именно китайские чиновники были той самой силой, которая знала — как управлять и главное — могла все это очень быстро устроить по тем образцам, которые знала. Эта модель насаждалось по всем захваченным землям. Так было проще и удобнее верховному правителю. В чем существенное отличие от, скажем, европейского варианта? В Европе император или король не мог посадить на землю «своего» начальника провинции — барона, графа или герцога. Либо силой захватываешь земли, либо договариваешься с прямым наследником. И все, других вариантов не существует! В Китае, а после татаро-монгол — и на Руси управляющий провинцией назначался непосредственно императором. Захочет — даст ярлык на управление, захочет — отберет, без всяких войн и захватов. Сейчас на Руси есть два великих князя — Киевский и Владимирский, которые тоже могут дать в кормление другому князю ту или иную область из подвластной им территории, но управляющие должны обязательно состоять в ближайшем родстве с великим князем. Кроме того, пришлый князь решает лишь военные вопросы, всем хозяйством управляют бояре. А вот они то никогда не назначались — жили в своих вотчинах, передавая землю из поколения в поколение, и, само собой, были заинтересованы в приумножении своего края. Вот вам и разделение властей, и необходимость компромисса в спорных ситуациях. Чингиз-хану и Батыю было удобнее сосредоточить всю власть в одних руках — и хозяйственную (налоги) и военную. После захвата Руси началась чехарда: кто князь, кто боярин, где чьи земли — непонятно. Князья стали тягать себе земли, воеводы полезли в князья, а бояре увлеклись военным делом. Из-за этого сразу пошли неприятности. Какой смысл назначенному «князю», получившему временный ярлык на управление всем, включая экономику, — как-то заботиться о местном населении и природных ресурсах? Он сегодня здесь, а завтра — на другом конце Руси. Ему нужно сорвать свой куш, пока ярлык не отобрали, и все. Других забот нет. И компромиссы не нужны — кто не согласен — голову с плеч и порядок.

Да это видно по русским царям, правившим уже после изгнания захватчиков. Мог ли мелкий московский удельный князь боковой ветки Рюриков, даже думать, что его потомки станут великими князьями всея Руси и царями? Ведь даже если по родам смотреть — те же тверские и рязанские князья были намного древнее и ближе к Рюрикам, чем московские? Опять же многие бояре — за 200 лет своими княжествами обзавелись. А уж выбор бояр Романовых после смерти Ивана Грозного — и вовсе нонсенс. Грозный — хоть и дальний, но все же родственник Рюриков, хотя и при живых прямых наследниках. А Романовы — кто? А все потому, что народ уже привык к монгольскому, точнее китайскому варианту: можно назначать любого правителя, невзирая на происхождение и не считаясь ни с чьим мнением. В нынешней дотатарской Руси, как и в любом государстве Европы, такое было бы невозможно в принципе. Захватить? Да! Но назначить или, тем более, выбрать? Никогда! Второй момент, кто реально управлял страной при том же Иване Грозном? Ну никак не князья и не бояре — а назначенные царем служащие. Естественно, в таких условиях большим и мелким правителям ни к чему заниматься комбинационной внешней и внутренней политикой в европейском смысле этого слова, одновременной разработкой нескольких вариантов развития, поскольку есть единственное решение верховного — его то и следует выполнять. Зато на первый план выходят способности вести подковерные дворцовые интриги — но именно они для государства в целом никакой пользы не имеют. А в Европе — все наоборот, даже самый мелкий барон был вынужден оттачивать свои дипломатические и хозяйственные способности, чтобы не сожрали соседи и сюзерен. Там король — всего лишь первый среди равных и не более! В итоге в Европе шел естественный отбор дипломатов, экономистов и просто предприимчивых людей, надеющихся только на самих себя, а у нас — все от мала до велика смотрели в рот вышестоящему начальнику. Кто не смотрел — тот сгинул.

Петр Первый видел то полезное, что можно было бы позаимствовать у Европы, но… Не с того боку взялся. Он стал силой насаждать «пользу», а иначе он и не умел, и никто после татаро-монгол не умел, и Софья, будь ее воля, пошла бы тем же путем. И пришел к закономерному результату. Некоторый петровский прорыв захлебнулся сразу после его смерти. С тех пор Россия никак не может догнать ушедший на полвека локомотив истории. Как ни странно, Екатерина дала больше Петра — она запустила импульс, заставивший работать науку и культуру — и после ее смерти, но и тут чиновничество подгребло и то и другое под себя. К концу 19 началу 20 века ресурс импульса полностью истощился, подпитки не было — «серебряный век» завершился всеобщим упадком. Даже российские немцы-колонисты, на которых так надеялась Екатерина — не справились — и их «засосала» и полностью переработала китайская бюрократическая машина. Ведь в большинстве ситуаций исконный русский и обрусевший немец поступают совершенно одинаково. Так в чем тогда разница?

Поэтому можно смело утверждать — был захват Руси, причем из вне. Из далекой восточной Азии, хотя в войске пришельцев мог находиться — кто угодно, а самих монголов — исчезающее мало, особой роли это уже не играло. Ведь не кипчакскую организацию общества нам навязали, и не булгарскую, посему их роль второстепенна, только в качестве пушечного мяса. А ваша задача сегодня — не допустить подобного развития истории.

Профессор после лекции отвечал на вопросы, поток которых был слабоват. Бойцы давно посматривали на выход — покурить, и на самых борзых, которые с вопросами лезут, потихоньку шикали и пинали. Ну тут вылез один щупленький красноармеец и задал вопрос, от которого сразу примолк весь зал.

— Товарищ профессор, а кто создал наши «окна» в другие миры?

Профессор замялся, а потом как-то преобразился.

— Вы хотите сказать, есть ли на свете Бог?

Красноармеец замахал руками, мол ничего подобного он и в мыслях не держал, а комроты грозно посмотрел на своего бойца и для верности погрозил ему кулаком, тем не менее Аристарх Христофорович поднял руку, призывая зал к молчанию.

— Вопрос сложный. Я не знаю существует ли Бог, но очень много фактов свидетельствует о том, что наша Солнечная система и планета Земля в ее составе — суть искусственные творения другого разума. И чем больше я стараюсь вникнуть в этот вопрос, тем больше сыплется фактов, подтверждающих такую фантастическую гипотезу. Впрочем, судите сами. Наша галактика представляет собой спираль, поскольку разлетаясь из центра она крутится. Но периферия отстает от центра, из-за чего галактика при взгляде сверху выглядит спиралеобразно. Мы не видим эту структуру, поскольку находимся внутри и с краю, наблюдая ее — как Млечный путь. Но по расположению звезд сначала выделили два «рукава» — Центавра и Персея, потом, вроде как еще два помельче, но это не суть. Сами «рукава» выполнены цепочками звезд, словно по ниточке закручивающиеся от центра. Ученые из будущего предполагают, что в центре давным давно грохнул Большой взрыв, из этой точки все звезды и разлетаются. В этом механизме пока ничего необычного нет. Необычно положение Солнечной системы. Оно расположено между последним и предпоследним витками, нарушая всю гармонию галактики. Ни там, ни сям.

Разумеется, при желании это можно объяснить. Мало ли в космосе летает всяких каменюк? Предположим, наше Солнце столкнулось с чем-то подобным, вот и выпало из отведенного природой места. Чем новое место лучше предыдущего? Тем, что в случае взрыва ближайшей звезды — наша система и Земля в том числе, не будет сожжена выбросами остатков лопнувшего соседа. Мы находимся в так называемом коротационном круге — самой безопасной зоне нашей галактики. И совершенно случайно!

Но за этой странностью следует другая — само Солнце. Все звезды, составляющие нашу галактику — либо голубые гиганты, либо красные карлики, либо черные дыры. Другими словами — разгорающиеся, стареющие и потухшие. И только наше Солнце — ни то, ни се. Оно — желтый карлик — и не разгорающийся, и не потухающий, а, скажем так — стабилизированный. У Солнца можно найти еще кучу отличий от «нормальных» звезд, но не будем углубляться в научные дебри, перейдем к планете Земля. Как известно, вся земная жизнь основана на свойствах всего одного главного элемента — углерода. Что вообще такое «жизнь» и чем она отличается от «мертвых» предметов? Скажем, взять живую кость слона и мертвую кость мамонта? Внешне, отличий никаких, но в первой постоянно идут химические реакции, а во второй — нет. Значит, без постоянного обмена веществ «жизнь» невозможна. Спросите, при чем тут углерод? А только этот химический элемент «умеет» соединяться и распадаться практически со всеми остальными элементами таблицы Менделеева. Но и тут есть один нюанс — строго определенная химическая активность, которая возможна лишь при температурах от пяти до пятидесяти градусах по Цельсию. Будет холоднее — углерод станет инертным и не сможет присоединять к себе другие элементы, а чуть выше — образует устойчивое соединение с другим активным веществом и на этом остальные химические реакции прекратятся. Из-за столь небольшого диапазона температур вокруг любой звезды можно рассчитать оптимальный радиус движения планеты, на которой будет нужный климат, а значит химические реакции, поддерживающие жизнь. Ученые будущего назвали его «поясом жизни». Земля, как вы правильно догадались, крутится именно в таком «поясе жизни». И хотя ее орбита чуть-чуть эллипсоидная, нигде и никогда за установленные границы наша планета не выскакивает. Предположим, и это случайность. Но почему именно на Земле сосредоточены все запасы воды? Вы знаете, ученые будущего уже запустили космические корабли на Луну, Марс и даже Венеру. С водой там очень туго. Почти совсем нет, впрочем, эти планеты вертятся за пределами «пояса жизни». А на Земле, там, где вода нужнее всего — есть. Или взять атмосферу — ее состав, точнее, соотношение в 75 % азота и 23 % кислорода установился в первых геологических периодах, в Кембрии и Ордовике и дальше на протяжении практически всех геологических эпох оставался почти неизменным, поскольку полпроцента то появляющейся, то исчезающей углекислоты на соотношение сильно не влияют. А что было бы, если б кислорода было на 2 % больше? Ничего хорошего — любая молния, ударившая в дерево, приводила бы к полному сгоранию органики от моря и до моря. Железо и то горит в кислородной атмосфере. А если на те же 2 % меньше? Тогда огонь был бы вообще невозможен. А, следовательно, и цивилизация разумных. Человек бы не появился. И, наконец, Луна. Тут, в Силуре — ее нет, по мнению большинства ученых она появилась много позже, а когда именно — мнения расходятся. Кто относит к доархейской эре, кто к протерозою и вроде как именно захват Луны вызвал дрейф материков и положил начало Палеозою, кто-то вовсе к историческим временам — вроде как всемирный потоп был устроен именно Луной, которую Земля захватила своим гравитационным полем и пока ее орбита стабилизировалась — на Земле бушевали приливы и отливы огромной разрушительной силы. А в 60-тых годах сразу несколько видных советских и американских астрономов выдвинули версию об искусственном происхождении Луны. Казалось бы, а Луна то здесь причем? Ан нет, Луна управляет не только приливами и отливами, но и биоритмами всех живых существ на Земле, климатом и стабилизацией орбиты, как ни странно. Кроме того, Луна представляет собой последний пояс защиты Земли от метеоритов. Почему последний? Потому что в первом — Сатурн и Юпитер. На их долю приходится львиная доля камней, залетающих из космоса в нашу Солнечную систему. Есть и другие странности, например, солнечные затмения, которые способствовали развитию астрономии и математики. Если бы орбита Луны отличалась от существующей всего на половину углового градуса — мы никогда не увидели бы солнечных затмений.

Подытожу свое выступление. Вероятность появления каждого из перечисленных случайностей — очень мала, но суммарная вероятность настолько низка, что не оставляет никаких сомнений в искусственности происхождения Солнечной системы и Земли. Вот и порталы — лишнее тому подтверждение. Очень похоже, что Земля создана не просто так, а в качестве какого-то глобального эксперимента с далеко идущими целями. И если мы не можем понять — кто ее сотворил, в конечном счете, Бог или не Бог — сам термин не имеет никакого значения, то догадаться — для чего — просто обязаны. Иначе… Что делает экспериментатор с результатами неудачного эксперимента? Вот! Как бы нас всех не «слили в раковину», чтобы очистить вселенную от неудачников и начать все заново, с другими подопытными.

Народ после лекции расходился смурной. Всюду шли обсуждения: так что делать то? Бить монголов или так оставить? Вечно эти умники, напугают простой народ, а что делать — не говорят. Даже гаубицы теперь будешь драить без всякого удовольствия.

* * *

 

Торжок, середина декабря 1237 года (студень 6746 год)

Автоколонна подъезжала к Торжку. Не доезжая городских ворот, КАМАЗы и танк свернули на промзону, а Лэнд-Ровер Афанасьева с сопровождавшими грузовиками проследовали через настежь распахнутые створки дальше в кремль. Красноармейцы выстроились на посту, глядя на них подтянулись и дружинники новгородского посадника. На колокольнях звучали праздничные перезвоны — город встречал своего правителя с молодой женой.

В кремле у княжьего терема столпились именитые горожане, бояре, купцы, посадник Иванко и игумен Борисоглебского монастыря Варсонофий, все в дорогих бобровых или собольих шубах до пят, высоких шапках. У некоторых шубы распахнуты, чтобы продемонстрировать ферязи, густо прошитые золотой и серебряной нитью, усыпанные самоцветами. И лишь настоятель был в скромной утепленной рясе. Отдельно стояли Шибалин с офицерами, командиры силовых ведомств и бойцы комендантской роты Торжка, во главе с Юрием Семецким, оставленным на хозяйстве. Тут были и Саня с Димоном, после обучения операторов порталов у них появилось много свободного времени. Присутствовали силурийские дамы, старые знакомые Афанасьева — Анна Серпилина, жена Геннадия, вдовы командиров пограничной заставы — Мария Михайловна и Ольга Леонидовна, медсестра Любаша Померанцева и еще несколько новых лиц. Вероятно, с теплохода «Армения» — подумал Афанасьев.

Знакомые силурянки тоже в шубах, но покрой, а главное — мех, представляли разительный контраст с одеждой аборигенов. На Любаше была легкомысленная белоснежная песцовая шубейка выше колен, на ногах высокие белые сапоги на высоком каблуке. На Марье Михайловне и Ольге Леонидовне — удлиненные шубы, более привычные средневековому времени, только мех — явная экзотика для здешних мест. На Марье Михайловне — кажется, каракуль, а что на Анне — Афанасьев затруднился определить. Судя по расцветке — какой-то африканский зверь. Новички с «Армении», на фоне старожил, одеты победнее — в пальто и куртки, хотя плотный драп или синтетическая болонья с молниями по местным меркам смотрятся не менее шикарно, чем песцы или каракуль.

«И сапоги у новичков — полный разнобой: у кого юфтевые, у кого хромовые, а у кого — из кожи молодой кирзы. Хорошо хоть не из дермантина» — с улыбкой отметил Афанасьев.

Из остановившихся машин посыпались бойцы, помогающие слезть холопкам, мамкам и нянькам молодой княгини. Во дворе сразу стало тесно. Из внедорожника вылез Афанасьев, подал руку жене и та легко выпорхнула из салона.

Встречающие придвинулись, на Афанасьева посыпались вопросы: как доехали, что с монголами, в каком состоянии осталась Рязань после нападения.

Силурийские дамы окружили молоденькую Василису Давыдовну.

— Ничего ж не умеет, ни готовить, ни стирать. — со смехом пожаловался подполковник. — Платье надеть и то прислуга помогает. Форменный ребенок!

— Ой, ой, ой! — ответила Анна, жена Геннадия. — Не царское это дело, борщи варить!

— А свадьбу зажилил? — наседала Мария Михайловна.

— Почему зажилил? Играли в Рязани. Там, конечно, все бедновато, да и враг был на подходе.

— Вот, и я про то же. Свадьбу нужно переиграть! — торжествующе заявила Мария Михайловна.

— Поддерживаем, поддерживаем! — отозвались остальные женщины.

— Не вопрос! — засмеялся Арсений Николаевич. — Сейчас отдам распоряжения…

— Арсений Николаевич, обижаешь. Уже все готово. Столы накрыты, гости собраны, только вас ждали. Только мы думали — будет все по старинке: кавалькада с бубенцами, с молодецким посвистом…

— И чтоб все, как у людей — кукла на джипе, ленты, шарики… — со смехом поддержала Анна Серпилина. — Веревочку на входе, выкуп за невесту…

— Поздно! — рассмеялся Афанасьев. — Почти неделя прошла, как нас обвенчали. Мы теперь муж да жена.

— Ну вот… Такой облом!

Молодые, а вслед за ними и все остальные потянулись в терем.

Молодых посадили во главе стола, накрытого в самом большом зале терема. Невеста с некоторым испугом косилась на электрические лампы, освещавшие весь зал не хуже, чем солнце летним солнечным днем. И еще ее внимание постоянно переключалось на аквариум с плавающими там рыбками. К жениху и невесте потянулись гости, передавая дары новобрачным, перед тем как сесть за стол. Иванко положил перед Афанасьевым связку соболей, скромно присовокупив:

— Чтобы детей у вас было, как волосков на этих шкурках.

Шахтовладелец Ивор и с ним еще трое купцов хлеботорговцев преподнесли невесте золотое ожерелье тончайшей филигранной работы, украшенное голубыми сапфирами. К нему в комплекте два браслета и ушные колты.

— Вот! От всего нашего купеческого сословия, с благодарностью. — сказал Ивор.

Вся четверка отвесила низкий поклон, коснувшись руками пола.

Связки бобровых, куньих и собольих шкурок, инкрустированные самоцветами, шитые серебряной нитью кафтаны, серебряные и золотые украшения, посуда — Арсений и Василиса благодарили гостей, осматривали и откладывали к остальным подаркам. Совсем иначе юная княгиня отреагировала, когда подошла очередь гостей из силура. Сначала удивление, а потом детский восторг появился на ее лице. Если про парфюмерные наборы, женскую одежду, фэн и прочие аксессуары, преподнесенные дамами, Арсений еще мог дать свой комментарий по поводу назначения и способам использования, то на половине подарков от офицеров, а особенно от Сани с Димоном, и Афанасьев растерялся: айфон из 21 века, видеоплейер с комплектом фильмов, музыкальный центр из девяностых с сотней музыкальных CD-дисков, плазменный монитор два на три метра. Тут пришлось комментировать Сане. Молодая жена, да и жители Торжка, забыв про накрытый стол, загорелись посмотреть последний самый большой подарок в действии. Коробки пришлось распаковать, смонтировать, подключить. Саня долго выбирал — что же такое поставить, чтоб не слишком шокировать публику. Нашел старенький фильм про 300 спартанцев, который был встречен «на ура». Пришельцев особенно порадовал испуг бояр и купцов, когда фаланги греков и персов, в пылу сражений, казалось, вот-вот выскочат из экрана и нападут на зрителей. Гости вскакивали со скамеек, шарахались в сторону, хватались за то место, где обычно висит меч, ныне оставленный в раздевалке с шубами. После перемещения камеры — успокаивались, садились на свои места. Периодически то один, то другой заглядывал за экран, недоумевая — где же все эти актеры спрятались, а Иванко посетовал Сане: как бы все эти воины, сидящие внутри монитора, не поломали столь сложную и дорогую технику. В углу скромно стояли скоморохи, приглашенные на свадьбу, и вместе со всеми, раскрыв рты, наблюдали за перипетиями фильма.

Когда фильм закончился, народ, наконец-то, переключился на выпивку и закуски. Дальше свадьба покатилась по обычному сценарию — тосты, здравницы, крики «горько!», смена блюд, опять тосты, опять «горько!» и так до тех пор, пока в битве между гостями и крепкими спиртными напитками из 20-го века не наметилась устойчивая победа последних. Скоморохи не сразу отошли от шока, вызванного фильмом, зато когда приступили к своей основной деятельности, постарались «оторваться» по полной, как бы желая взять реванш за зрительский интерес. Но с треском проиграли новинке цивилизации — на них, после фильма, никто не обращал внимания.

 

Река Проня, середина декабря 1237 года (студень 6746 год)

Два отделения разведчиков на десяти УАЗ-ах, под командованием Васильева и Осадчего, проводив свернувший на водораздел свадебный кортеж, направились к Пронску. Всеволод Михайлович, встретил бойцов у центральных ворот крепости. Самолично завел победителей в терем. Как водится, баня, потом пир до полуночи, долгие расспросы о рязанском сражении.

Добычу, оставшуюся после разгрома войск Гаюк-хана, уже подсчитали и поделили, выделив новоторам огромный санный обоз. Не забыли и про упомянутых верблюдов.

— Берите всех! Всю полусотню! — подытожил князь. — Все равно мои холопы не знают как их запрягать и чем кормить.

На вопрос Осадчего — куда же мы все это добро денем, Всеволод Михайлович пояснил, что весь обоз, сопровождаемый княжескими дружинниками, пойдет по следам разведчиков в Торжок. Своим ходом пойдет, так что пусть сотники не переживают.

По утру, бойцы покидали гостеприимный Пронск, вырулив на Проню в сторону Михайлова. Дозоры князя, ушедшие тремя днями ранее, шли по пятам уходящего арьергарда туменов. Сами в бой не ввязывались, но отставшие малочисленные отряды, рыскавшие в поисках поживы на берегах реки, отлавливали и добивали. К полудню авторазведка догнала дружинников и уже сама села на хвост монгольским ордам, превратив отступление в паническое бегство.

На реке все чаще и чаще стали встречаться брошенные обозы, небольшие табуны загнанных лошадей, полоняне и сами степные воины — раненые, обессилившие от безудержной скачки. Пронские витязи не могли соперничать в скорости с автомобилями и потому безнадежно отстали. Впрочем, они особо и не торопились. В отличие от отрядов Осадчего и Васильева, дружинники продолжали методично осматривать окрестности, не оставляя без внимания ни один след, уводящий с русла реки вглубь берега, к тому же собирали брошенное на реке имущество, комплектуя новый обоз трофеев.

Тумены Байдара сняли осаду Ижеславля и тоже пустились в бегство буквально за пару часов до появления разведчиков. Причиной тому стал прилет двух Юнкерсов, отбомбившихся по монгольскому лагерю.

Прапорщики никак не могли понять — откуда местные жители, находящиеся в полной осаде и изоляции, не только прознали об идущей помощи и высыпали встречать совершенно неизвестную им технику, но были в курсе основных событий, произошедших под Рязанью и Пронском. И лишь во время пира, кто-то раскрыл тайну — голуби, обычные почтовые голуби.

— Так что наше радио особой форы местным не дает. — поделился своим мнением Александр Осадчий с сослуживцем.

— Ну, не скажи! Радио — это наше все! — вяло возражал Алексей Васильев, больше интересующийся не проблемами связи, а сортами германских и французских вин, а также рыбными деликатесами. — И вообще, Саша, лучше подвинь к нам вон то блюдо с осетром. А с голубями мы потом, как-нибудь, разберемся.

По ходу разговоров выяснилась и остальная картина. Ижеславль спасло чудо. Защитники и сами не могли понять, как они смогли выстоять первые три дня. Вроде бы и городок небольшой, и крепостные стены так себе, но уж больно берег высокий и ключей много на реке. Тонкий, изъеденный родниками лед не держал стенобитную монгольскую технику. Их катапульты то и дело провались, а на вырубку окрестных глухих лесов, расчищая сектора для камнеметов на берегу, эти самые три дня и ушли, и вместо штурма получилась вялая осада. Но потом стали прилетать самолеты, мешая противникам, да и бегство тумена Гаюк-хана из под Пронска сильно убавило воинственный дух воинства. Гаюк-хан проскакал мимо, даже не задержавшись. Вот и выстояли. А Михайловск пал. Причем, давно, чуть ли не на второй день, как его осадили степняки. Надо полагать, сейчас и там монголы сворачиваются.

-----------------------------------------------------

[Дорога Торжок-Курск]

Бой с туменами Гаюк-хана. Их нужно «нежно» пропустить в Черниговское княжество.

[Курск]

Строительство базы.

[Чернигов]

Поход на Чернигов, изгнание монгол (Михаил Черниговсий сбежал в Киев до подхода монгол), воцарение Олега в Чернигове и Афанасьева в Курске.

-----------------------------------------------------

 

[за неделю до посольства]

Новость о том, что в Торжок направляется посольство от Бату-хана, обсуждали все, от штабных до рядовых, от номенклатурных работников до медсестер с «Армении». Ибо подавляющее большинство «силурийцев», как бы они себя не чувствовали, желали переселиться поближе к людям. Причем, средневековье даже предпочтительней — ибо, само собой подразумевалось, что утраченный комфорт и прочие блага цивилизации можно создать быстро, как тут — в силуре, где полгода назад вообще ничего не было. А уж в течение одного-двух поколений — обустроиться не хуже, чем в 20 веке, перепрыгнув сразу через шестьсот лет. И при этом — никаких угроз из вне. Ведь, нынешняя Русь уже заняла доминирующее положение в мире, которое при определенных усилиях будет лишь возрастать. Как ни странно, с этим соглашалось даже большинство пленных немцев. В их среде гуляла фраза одного из древнеримских философов о том, что лучше быть младшим офицером в огромной империи, чем генералом карликового королевства. Единственная проблема на пути к золотому будущему — неспокойная степь.

Вот и гуляли разные предложения, от «надо устроить грандиозный парад» — до «полить всю степь дустом, с самолета».

Что Шибалин, что Афанасьев, прислушивались к доносившимся к ним отголоскам, иногда посмеивались, иногда задумывали.

— А может, все-таки их уничтожить? — Арсений Николаевич, при очередной встрече с Шибалиным.

— Можно, но будет хуже. Арсений, мы ж обсуждали уже это сто раз. Вместо одной орды с единым центром, на который можно давить, получим тысячи мелких неуправляемых банд, рассыпанных по всей степи. И эта головная боль затянется на сотню лет, не меньше. Нет, нужно их, по возможности, всем скопом выставить за пределы территории будущего СССР. И не сильно громить, чтоб не разбежались. Пусть сами чингизиды следят за отставшими, за дисциплиной. А это значит, что разрушать их организацию нежелательно, да и руководство нельзя полностью уничтожать.

— Хм… Трогать нельзя, а как прогнать без физического воздействия? Они ж по другому не поймут. Если мы их не будем бить, то они воспримут — как нашу слабость и опять полезут. Не, сложно все это.

— Так на то ты и князь. Простые вопросы любой лейтенант решит.

— А если чем-нибудь удивить, ошарашить, напугать. — высказался Афанасьев.

— Напугать? Хорошее предложение. Танки они видели, пушки пробовали, про Юнкерсы знают. Мы, правда, ни разу не использовали их в полную силу, и они догадываются про это. Но что можно придумать еще страшнее? — рассуждал Валерий Петрович, — Причем, заметь, знают, заразы, что и для техники у нас не так уж и много людей. И в ближайшее время нам их взять неоткуда. А у них мобилизационный ресурс — под миллион, если не больше. Тупо обложат со всех сторон и «мелкими» группами по тысяче-другой всадников будут крестьян воровать или просто убивать. Успеешь ты с двадцатью танками, у которых, кстати, ресурс на исходе, все границы перекрыть? Не, тут нужно что-то глобальное придумать, и чтоб от нашей численности ничего не зависело. Может, действительно — дустом? Только где ж ОМП в таких количествах взять? 41 год — закрыт, в 93 нашу базу разгромили. Люди, разумеется, там остались, но когда они развернутся и наладят все на новом месте? А из 21 века таких подарков тем более не будет. Там уже все подобные вещи так засекретили и под такой плотный контроль поставили, что и портал не поможет. Впору нанимать химиков и синтезировать фосген или иприт — тут, на месте.

Уже находясь у себя, Афанасьев продолжал размышлять над разговором с Шибалиным. Подошел к аквариуму, постучал по стеклу и, когда рыбки приплыли к кормушке, бросил щепоть мотыля. Рыбки кинулись пожирать извивающийся корм, пока тот медленно опускался на дно. Внезапно его внимание привлекла личинка, притулившаяся к узкому листику водоросли. Вот ее панцирь лопнул, из него медленно вылез мокрый слипшийся комарик. Он немного посидел на краю листа, обсох, расправил крылья и с тонким писком полетел вверх.

— Я знаю, чем можно напугать Батыя! — воскликнул Афанасьев, бросившись к рации.

Дежурные у портального окна в Торжокском лесу быстро связали Арсения Николаевича с Саней

— Александр, дело есть, на сто миллионов. В Москве образца 1993 года существует птичий рынок?

— Конечно.

— Отлично! Запиши, что нужно купить. Причем срочно, сегодня, до приезда послов неделя осталась…

* * *

 

[посольство, 1 день]

Послов было трое. Дородный мужчина в трех длинных стеганных атласных халатах, одетых один на другой и островерхой шапке, отороченной мехом степной лисицы. Второй — в коротком овечьем полушубке с выглядывающим из под него куяком и в штанах из толстой грубой ткани, заправленных в кожаные сапоги с загнутыми носками. Третий был одет в какую-то грязную рванину, которая когда-то была халатом, но сейчас — не пойми что — швы разошлись, из прорех торчала вата, на голове малахай из грубой мешковины. Вылитый БОМЖ с площади трех вокзалов далекой Москвы. Послы сами по себе были низкорослы, а на фоне высоких акселератов из 20 века и вовсе казались карликами. Не успели войти, как «нищий» достал из своей одежды костяные и деревянные амулеты, затрясся, и начал, как припадочный, извиваться и корчиться, крутя руками, притопывая ногами, издавая непонятные завывания. Причем, оба «нормальных» посла взирали на припадочного с нескрываемым почтением и даже слегка посторонились, дабы не мешать.

— Да он колдует! — вскричал посадник Иванко и схватился за меч.

— Э! Осторожнее! — Арсений Николаевич встал между посадником и монголами. — Послов убивать нельзя! По крайней мере — в пределах нашего княжества.

Потом резко повернулся к шаману, сунул ему под нос баллончик и пшикнул кнопкой. Струя слезоточивого газа прыснула в колдуна. Тот рухнул на пол, как стоял, схватился за лицо, видимо, потеряв всякий интерес к продолжению процедуры камлания. Впрочем, вскоре все присутствующие почувствовали резь в глазах и дружно бросились вон из комнаты. Заодно бойцы вынесли и слабо шевелившего, но громко завывающего шамана. Афанасьев жестом пригласил всех присутствующих пройти в соседнюю комнату, и только колдуна бойцы аккуратно вынесли на улицу и уложили на сено, лежащее в санях. Пусть проветрится на свежем ветерке.

По дороге Шибалин толкнул локтем Афанасьева:

— Ну вот, а ты все думал, как бы половчее боевые газы продемонстрировать.

— Да, удачно получилось. — тихонько усмехнулся Арсений Николаевич.

Главный посол начал что-то выговаривать, степняк, одетый победнее, переводил, путая русские и половецкие слова, что мол послов негоже убивать и вообще, великий хан Бату такое никому не прощает. На это Афанасьев развел реками, дескать, никто никого не убивал. Сейчас ваш товарищ охолонет на свежем воздухе и будет как огурчик. Газ то — не боевой, слезоточивый, используется только для того, чтобы остудить головы чересчур разгоряченных подданных — драку прекратить, толпу разогнать. Тихо, мирно, никаких травм и кровопролития. А боевые газы в своем княжестве никто применять не собирается. Только на поле боя, да на чужой территории. Ведь тогда — все погибнет, и люди, и кони, и птицы, и даже мыши.

Едва переводчик закончил говорить, точнее — посол осмыслил сказанное Афанасьевым, как в комнате наступило гробовое молчание.

— А что такого я сказал? — удивился Афанасьев. — Да, у нас есть боевые отравляющие газы. И не только они. А вы не знали? Разве ваши шпионы, которых упустила моя служба безопасности, не докладывали?

Афанасьев подошел к окну, приглашая послов подойти поближе.

— Вот, взгляните.

На дворе стоял КАМАЗ, весь кузов которого был полностью заполнен большими красными газовыми баллонами с пропаном, а вокруг стояли часовые с винтовками. Грузовик приехал еще утром, он должен был отвезти баллоны страдальцам с теплохода, по дороге сбросив несколько штук на нужды торжокского кремля. Но Арсений Николаевич, с подачи Шибалина, тормознул машину и даже распорядился подогнать ее поближе у окнам терема. Дескать, пусть до обеда постоит. На всякий случай.

Движимые любопытством, присутствующие подошли к окнам, впрочем, разглядев — что именно демонстрирует подполковник, быстро вернулись на свои места. И лишь Иванко, да послы долго рассматривали машину. Удивившись, такому количеству баллонов, Иванко тихонько спросил у князя:

— А сколько там газа?

— Этого на всю Великую степь хватит! — ответил Афанасьев чуть громче, чтобы слышали послы.

А те продолжали изучать машину и баллоны на ней, видимо, ведя в уме свои подсчеты. Между тем Афанасьев крикнул в коридор.

— Дежурный! Что делает машина с боевыми отравляющими газами под моими окнами?

Из дверей показался перепуганный красноармеец.

— Так, товарищ подполковник, ее только что погрузили, сейчас должна уехать в хранилище.

— Кой черт, только что! Она здесь битый час стоит! Немедленно отправляйте.

— Слушаюсь! — красноармеец исчез из проема и через минуту КАМАЗ выехал со двора.

А блеф поддержал Шибалин, обращаясь к послам:

— Это нервнопаралитический газ, называется — зарин. Вдохнешь один раз, и сразу руки ноги отнимаются. Человека как бы паралич разбивает, пальцем шевельнуть не может. Ну, а через несколько часов и сердце останавливается. Одного баллона хватит на тумен. Поставить по ветру и открыть вентиль. Вон тот, что наверху. Гибнет все, куда ветер эту заразу занесет: птицы, мыши, рыбы. Ну и люди, само собой.

Посол усомнился, мол, если вдруг ветер переменится?

— Те, кто баллон будут открывать, специальные противогазы одевают. А ты думал, почему я всех своих воинов заставляю бороды брить? — Афанасьев тут же достал из под стола две противогазные сумки, потом еще две. Раскрыл одну, вытащив маску со шлангом. — Попробуй с бородой примерить? Обязательно щель появится, куда ядовитый газ просочится.

На этих словах Иванко, взявший вторую сумку, невольно бросил противогаз и ухватился за свою бороду, впрочем, тут же опомнился и начал разглядывать маску, не пытаясь ее примерить.

— Нет, если не верите, можем сейчас в лабораторию спуститься, покажем на мышках или собачках — что с ними одна капля делает. Только бороду нужно сбрить, иначе противогаз не налезет. Вы ж не хотите помереть вместе с собачками?

Послы переглянулись, но промолчали.

— Ну, как хотите. Можем на завтра отложить. А есть еще удушающие газы и кожно-нарывные…

Шибалин подхватил:

— Фосген, иприт, циклон. Но их пока не так много изготовили. От иприта все тело покрывается гнойниками, нос, рот, глаза — отекают. Причем даже противогаз не поможет — тут нужно все тело закрывать. Костюмы полной химической защиты у нас есть. Много.

Послы заметно занервничали, начали тихонько переговариваться между собой, обсуждая услышанное. Внезапно главный воспрянул, что-то сказал, второй перевел:

— Земля, трава и вода тоже будут отравлены?

— Конечно! Трава, может, и не погибнет, но всякая лошадь, баран, корова или косуля, что попробует ее съесть — умрет обязательно. И так будет весь год, пока не вырастет новая. Впрочем, и на следующий год какие-то участки земли останутся ядовитыми.

Монгол покивал головой, видимо, слова Афанасьева совпали с его мыслями и продолжил.

— Тогда князь обманывает монгольских послов, ведь если зараженными землями нельзя пользоваться, то пропадает смысл воевать! Или русы собираются жить в этих масках?

Тут первым засмеялся Шибалин, а Афанасьев его поддержал. Офицеры тоже заулыбались.

— Главная твоя ошибка в том, — Арсений Николаевич ткнул пальцем в грудь монгола, — Что нам не нужны эти земли. Если там будет пустыня, то так даже лучше!

— Тогда почему наши тумены еще живы? — спросил посол, хитро прищурившись.

— Живность жалко! Рыба погибнет, к нам она по Волге, то бишь, по Итилю от Великой степи плывет. И птицы перелетные — утки, гуси, лебеди никогда не прилетят. Они тоже весной погибнут. Вот их жалко. Ведь это существенная часть нашего пропитания. Но, сам понимаешь, если вопрос станет о жизни или смерти, то нам будет не до птиц перелетных.

Афанасьев поднялся, подошел к двери, что-то сказал бойцу, стоящему на карауле, вернулся в комнату.

— Впрочем, на такой случай есть и другая задумка.

А когда дверь открылась, махнул красноармейцу рукой, мол, заноси. Трое бойцов внесли пятидесятилитровые прозрачные бутыли, в одной кишмя кишели комары, в другой — мухи, поддон с чем-то, закрытый полотенцем, большую клетку с полусотней серых мышей и кейс, обитый черной кожей.

Первым Афанасьев открыл кейс, хотя послы уставились на живность. Отщелкнул замки, открыл крышку. В кейсе, вперемешку со колотым льдом лежали стеклянные ампулы. Арсений Николаевич достал одну из них, присмотрелся к черте, отмеченной красной краской.

— А это у нас черная оспа! — потом взглянул в бумажку, поменял ампулы и продолжил. — Нет, ошибся, здесь у нас холера, ампулы с оспой помечены синей краской. Но не суть. Что такое черная оспа, надеюсь, знаете? Вот если эту ампулу разбить где-нибудь, поближе к вашему войску, то через одну-две недели воевать будет не с кем. Опять спросите, а как же мы? Бойцы, закатайте рукав!

Красноармейцы, принесшие наглядные пособия, отстегнули пуговицу на левом рукаве и продемонстрировали по две оспины на предплечьях.

— Видите? Сюда введено лекарство, которого хватит им на всю оставшуюся жизнь. И это у всех, можете проверить. Мои люди никогда не заболеют черной оспой! А кроме нее у нас есть холера…

Шибалин опять вклинился в разговор, давая свои пояснения:

— Холера удобна тем, что может очень долго жить в воде. Кстати, все наши реки текут к вам — в степь. Так что тут нам и делать ничего не нужно — разбить ампулу и плеснуть в Тверцу, все остальное — река сделает.

— А это ящур — Афанасьев продолжал перебирать ампулы, помеченные разными красками.

— Это специальная болезнь для лошадей и коров. — комментировал Валерий Петрович.

— О, а это вообще шедевр! — Афанасьев извлек очередную ампулу с белым порошком. — Кумыс любите? Это хорошо! Вот эта болезнь, называется бруцеллез, передается через молоко коров и лошадей. Причем, с животными ничего не происходит, а человек, что молочко из под нее попробует, до конца своей недолгой жизни будет пластом лежать — кости у него будут ломаться, если вдруг подняться задумает.

Шибалин поморщился и сказал, обращаясь к послам:

— Честно говоря, лично мне бруцеллез не нравится. И проказа тоже — ну что это за боевая болезнь, если человек не сразу умирает?

— Согласен! — Арсений Николаевич взялся за бутыль и подвинул ее поближе к послам. — Комаров видите? Тут, в подвале выращены. На улице сейчас комаров нет. А эти — специальные, малярийные. Вы пока не знаете эту болезнь, но в Индии она известна. Слышали, наверное, про великого завоевателя Александра Македонского? Искандер — по вашему? Вот он, как раз, от малярии и умер. Его в Индии точно такой же комарик укусил. А это мухи с сальмонеллезом. Тоже, смею заверить, смертельная болезнь, хотя вы про нее даже не слышали. Мышки нравятся? Они заражены чумой. Выпускаем в поле, дальше — они сами. Где пробегут или травинку куснут — оттуда чума начнет людей и лошадей косить. Еще есть собаки с бешенством, птицы с гриппом. Птицы в полете — на траву гадят, лошади ту траву едят, а вы на лошадях скачете. Болезнь же только человека поражает: сначала ерунда — голова болит, сопли идут, температура повышается, а потом раз — и сердце остановилось. Вы готовы с нами воевать?

Посол опять хотел что-то возразить, но Афанасьев его перебил.

— Знаю, знаю, скажете — почему ваши тумены еще живы? К счастью для вас — сейчас зима. А зимой комары с мухами не летают, да и болезни на снегу — спят. Видите, специально во льду держим. Пусть спят до лета. Но ведь оно скоро придет! — Афанасьев отдернул полотенце с поддона, он кишел толстым слоем мотыля. — Подождем. Куда нам спешить? Аккурат, к этому времени новые комарики вылупятся. Видите, сколько их у нас? Хотя, скажу честно, эти болезни не так эффективны, как боевые газы. Умрут только две трети вашего войска. А если сразу после начала эпидемии разбегаться начнут — тогда еще меньше — половина, остальные переболеют, да и поправятся. Что, впрочем, совсем не мешает перебить их обычным способом, пока они будут пластом лежать по юртам. Зато и рыбы, и птицы — вся живность останется целой и невредимой. Им то человеческие болезни не страшны.

Послы, несмотря на все эти ужасы, держались невозмутимо и даже тихонько переговаривались между собой.

— Чувствую, не верите? Согласен, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Афанасьев сдернул ткань со стоящего в центре стола прибора, придвинул ближе. Прибором оказался микроскоп. На тонкое предметное стекло капнул пипеткой из стоящей рядом баночки с чистой прозрачной водой, накрыл сверху стеклянной пластинкой и положил под объектив микроскопа. Настроил тубус и зеркало под предметным столиком.

— Прошу взглянуть!

Главный посол прильнул к окуляру минут на пятнадцать, затем с ошарашенным видом оторвался и спросил, мол, что это там двигается? Второй едва перевел фразу, как и сам заглянул в прибор.

— Микробы. Правда, это не смертельные. Там кишечная палочка, инфузория туфелька, а те круглые — не помню, как называются. Не бойтесь, от этих только если понос прохватит.

Шибалин сделал знак Афанасьеву, чтобы тот закруглялся, а потом добавил вполголоса:

— Дай послам немного отдохнуть, а то притомись. — и еще тише добавил. — Они уже ничего не воспринимают. Пусть осмыслят сказанное, завтра продолжим.

Послов проводили в гостевые комнаты, разошлись и остальные участники совещания, включая новотора Иванко. Оставшись одни Шибалин спросил Арсения:

— А что в ампулах то?

— Физраствор, глюкоза, еще что-то. У наших айболитов выпросил.

— Понятно… Арсений Николаевич, ты в покер не пробовал играть? Попробуй, тебе понравится. Думаешь, поймут угрозу? Все же, эти дети степей академий не заканчивали.

— Валерий Петрович, простого кочевника послом не пошлют. А умный — о чем не знает, догадается. По крайней мере — про газы — совершенно точно. По ядам в степи были очень большие специалисты — наследники кагана в большинстве от ядов умирали, да и прочих людей травили. Того же Александра Невского в нашей истории. Приехал Орду — живой здоровый, а на обратном пути взял да и помер, ни с того, ни с сего. Летучий газ вместо порошка или жидкости — разница небольшая. Впрочем, если так боишься — можно наглядное «кино» показать. И про химическое оружие, и про бактериологическое. Большой монитор имеется, роликов тоже в избытке.

— Ага, а еще взрыв атомной бомбы. Ну что ж, ладно. Завтра на переговорах увидим, поверили или давление придется усиливать.

 

[посольство, 2 день]

Шибалин придвинул карту Европы поближе к послам, показывая указкой.

— Венгрия совместно с Болгарией пытается завоевать Сербию. Одновременно Болгария хочет прибрать к рукам обломки Византии, созданные крестоносцами. На нее же нацелилась Никейская империя, на которую, в свою очередь точит зубы Конийский султанат. Император Священной Римской империи германской нации Фридрих Второй Гогенштауфен воюет в Италии и конфликтует с Папским престолом. Англия проигрывает Франции, которая хочет отбить материковые владения английских королей Плантагенетов в Бретани. Короче, все очень заняты и потому до вас никому пока нет никакого дела. Тем более, что про Бату-хана никто толком ничего не знает. Зато у всех чингизидов остался неотмененный завет Чингисхана о походе к Последнему морю. А последнее море — вот оно — Шибалин показал на Атлантику. — Или Батый-хан не собирается выполнять волю своего деда?

— Кто там? — спросил посол, неопределенно махнув рукой в сторону Европы.

— По разным местам есть сильная рыцарская кавалерия, но, во-первых, ее не так много, на всю Европу наберется едва ли сто тысяч. Во-вторых, это тяжелая конница, которая с вашей — легкой и маневренной — ничего сделать не сможет. Те же арабы с их легкой кавалерией в крестовых походах нередко громили крестоносцев. И лишь крепости помогали рыцарям успешно отбиваться. Арабы не знают, как воевать крепости. Но ваши тумены и арабов били, и крепости брали. Разве не так?

Посол, выслушав перевод, кивнул, соглашаясь.

— Плюс дисциплина и единоначалие. — продолжил Шибалин. — А у рыцарей нет общего начальника. Кстати, именно поэтому в Европе появились монашествующие рыцарские ордена. К тому же они и понятия не имеют о тактике, а у вас есть Субудай. Лучший стратег и тактик мира! Так что, Европа не сможет устоять!

— Князь пойдет с нами на Европу? — спросил посол, посмотрев на Афанасьева, а потом перевел взгляд на Шибалина, почуяв в нем старшего.

— Нет! — ответил Афанасьев.

— Нет. — подтвердил Шибалин, подойдя к карте и взяв в руки деревянную ручку со стальным плакатным пером шириной 3 миллиметра, на карту рядом с Торжком поставил флакон с тушью. — Хочешь спросить, в чем наш интерес?

Валерий Петрович, макая перо во флакончик, повел длинную толстую черту от Балтики до Тихого океана, повторяя общую границу России, Украины и Белоруссии. У карты сгрудились все присутствующие, включая именитых новоторов.

— Вот тут — сфера наших интересов. Всякий, кто попытается тут воевать — погибнет. Торговать — пожалуйста, путешествовать — сколько угодно, даже войска можно водить из Европы в Керулен и обратно. Но если кто-нибудь с кем-нибудь внутри этой черты начнет воевать!.. — Шибалин достал из кармана ампулу с физраствором, потряс ею. — Даже разбираться не будем — кто прав, а кто виноват. Успокоим всех. А карту эту — дарим на память… Ах!.. Твою мать!

Шибалин, убирая ампулу обратно в карман, повернулся к послам и локтем задел пузырек с чертежной тушью. Черное пятно растеклось по карте, заливая реки, города, леса на значительной части российской территории.

— Не надо промокать! — воскликнул он послу. — А то еще больше размажем! Пусть так высохнет! Впрочем, ничего страшного — Европа не пострадала.

-----------------------------------------------------

* * *

 

[финал]

 

1238–1939 год

На Европу надвигалась монгольская орда. Батый двинул с юга, пройдя с огнем и мечом через Румынию и Болгарию, разгромив Сербию и Дубровнику. После Балкан войско разделились: сам Батый пошел на Рим, а тумены Гаюк-хана через Венгрию — в Германию и Францию. Противопоставить Европе было нечего.

К лету 1929 года все сколько-нибудь серьезные силы в Европе уничтожены. На поле брани пало европейское рыцарство — короли и герцоги, графы, князья и бароны. Под корень изведены структуры католической церкви: епископы, архиепископы, сам папа — убит. Епископства разграблены и разрушены.

От первого натиска сумели отбиться лишь островные государства: Англия, Дания, что-то в Нидерландах, уцелели Мальта, Родос, Кипр, Корсика и Болеарские острова. До них у монголов пока не дошли руки. Хотя в будущем орда сможет осуществить десантные операции. Ведь только случай спас Японию от монгольского вторжения. Уцелели и пиренейские королевства: Леон, Кастилья и Португалия, но тут воспаряли духом арабы, которые всего лишь лет 40, как потеряли Кордовский халифат. На Иберийском полуострове начинается еще одно арабское нашествие.

В Силуре весной произошло первое землетрясение, толчки были небольшие, даже цунами не вызвали, но это был серьезный симптом к тому, что начался дрейф материков, означающий окончание протерозойской эры. Силурийские сидельцы начали срочную эвакуацию. Афанасьев с частью бойцов и почти полным комплектом пассажиров с теплохода «Апмения» перебрался в Курское княжество, Шибалин — на освободившееся место в Торжок.

История изменилась, что отразилось на порталах — их радиус действия «сужается» не по дням, а по часам. В 1993 году вновь развернули базу, но теперь поближе к Торжку. С конца 20 и начала 21 века снова пошли поезда, на сей раз с гражданским оборудованием для планируемой индустриализации в средневековье — механизмы, инструмент, станки, материалы — от бурового до химического, включая метало и деревообработку. К лету в Силуре опять прошла серия землетрясений, завершившихся цунами, которая вынесла лайнер «Армения» далеко на берег, смыла постройки и часть оборудования, которое не успели эвакуировать. К осени порталы окончательно закрылись.

Под Курском развернулось строительство металлургического комбината, ускоренно возводилась ТЭС из второго комплекта оборудования, поставленного еще осенью для силурийской базы, но так до конца и не вышедшей на проектную мощность. Кроме того, из-за близости железа и людского ресурса (большинство раненых с плавучего госпиталя — выздоравливали), именно сюда предполагался перенос индустриальной базы. Черниговское княжество, возглавляемое Олегом Святославовичем, сначала предоставило вассальному Курскому княжеству самостоятельность, а чуть позже, после того как Киев заключил с Ордой союзнический договор, совместно с Рязанцами вошел в единое союзное государство с Торжком и Курском. Союз предполагал полное равноправие участников, управление — через совет князей и его исполнительно-координационный комитет. Единственное исключение по правам — общесоюзные монеты печатали в Торжке, а общесоюзная армия — в Курске.

 

1250 год

К середине 13 века Европа уже десять лет под властью монгольских ханов, за это время ее привели к одному знаменателю — никаких свобод и противоречий. Точнее, споры и междусобойчики есть, но решают их ханские наместники. Уцелевшие потомки французских и германских князей получают ярлыки на княжение из рук хана. Система управление покоренного улуса строится по монгольскому, точнее — китайскому образцу: строгая иерархия, подчинение нижнего верхнему, никаких разночтений. Вырастает поколение, для которых азиатские понятия являются своими. Власть сливается с собственностью, которую получают из рук хана: есть власть — есть собственность, лишился власти, отобрали и имущество. В культурном отношении Европа отброшена на сотни лет назад. Окончательно потеряны античные ценности: сожжены библиотеки, европейские города разрушены так, что уже и не восстановишь. Их развалины потихоньку скрываются в земле, а названия прочно забыты. Погибли предки Ньютона, Леонардо да Винчи, Колумба, Америго Веспуччи, Коперника, Лютера.

Союз русских княжеств переименован в Россию. Трофейная техника потихоньку приходит в негодность, но зато появились молодые инженеры из местных, открыты школы, университет, отраслевые институты и техникумы, начали работать собственные производства. С конвейеров сходят первые автомобили, трактора, самолеты.

К союзу присоединились Смоленское и Торопецкое княжества. Новгородская республика из-за обнищания Европы и потери прибылей от торговли с ней, переключилась на освоение севера и Сибири, однако ноша оказалась не по силам и Великий Новгород сначала влез в долги к Торжку, а потом был вынужден войти в Союз. Во Владимирском княжестве и его уделах началась смута.

Южные княжества: Киевское, Переяславльское, Галицкое попали под монгольское влияние, хотя и в качестве союзников. Формально договор о зонах влияния соблюдался — Батый и его потомки не нападал и не вел никаких военных действий в оговоренных пределах, но соседство со степью и нежелание вступать в русский союз, вынудило князей «добровольно» принять условия Орды. Впрочем, вполне терпимые и не бесплатные. Южные княжества стали тыловой базой, куда сбывалось награбленное монголами имущество, формировались войсковые транспорты воюющим частям в Европе, снаряжались войска, выведенные на отдых в причерноморские и донские степи.

 

Конец 13 века

К 14 веку в Европе нет ни одной крепости или крепостной стены. Их сроют по приказу темников великого монгольского хана. Не осталось ни одного по настоящему независимого европейского государства. Лишь вольнолюбивые горцы Швейцарии, Босконии и Черногории — отстояли свою независимость, но государств создать так и не смогли. Не хватило у них ресурсов, да еще клановые противоречия, подогреваемые захватчиками, слишком сильны. Поскольку Европа лежит в руинах, то рухнула и все ее экономика: ремесла, торговля, сельское хозяйство. Монголы сознательно разрушали инфраструктуру, как делали до того в Китае, в Тангутском государстве, Хорезме — все для того, чтобы сломить волю к сопротивлению. Кроме того, мастера и ремесленники побежденных были отправлены в Каракорум, как отправились туда сотни тысяч пленников до этого. Рынки рабов, организованные в портах Италии и Болгарии перемелют массу рабов европейцев: мужчин, женщин, детей. Кое-кого успевают перекупить на транзитном пути в южно-русских княжествах с целью перепродажи в Россию — этим, можно сказать, сильно повезло.

Монголы достаточно быстро, опыт в этом смысле у них имеется, организуют управление захваченными территориями. Образуются улусы — франкский, италийский, германский, внутри которых постепенно налаживается жизнь прежних владений — епископств, герцогств, графств. Те, что помельче — возглавляют наследники прежних владык, покрупнее — теми, кого поставил на это место хан или его наместники: Баскакодье, Де Юсупинни, Гумилеффы, Аксаконелли, Годунелли (наши Баскаковы, Юсуповы, Гумилевы, Аксаковы, Годуновы). Однако, даже за эту призрачную свободу нужно платить. И в столицу Бату-хана и его наследников текут деньги, товары, рабы. А европейские владыки ездят в столицу Синей Орды за ярлыками на княжение. Там интригуют, подкупают, лебезят и пресмыкаются перед победителем, лишь бы получить вожделенный ярлык. Сама же Европа стремительно откатывается в эпоху темных веков. Хозяйства переходят к натуральному характеру. Европейцы перестают глядеть вдаль, а лишь под ноги, чтобы не встретиться ненароком взглядом с заносчивым степным воином. И уцелеть, и помочь выжить своим детям. Европа теряет свой характер, но зато приобретает много иных черт, которые являются порождением рабства. И они перестают думать о будущем, только бы день прожить, а там — как Бог даст. Поскольку Папа Римский убит, то право назначения на церковные посты принадлежит монгольскому хану. И, стало быть, отцы духовные, так же как и светские государи, пресмыкаются перед ним в надежде получить красную шапку кардинала или тиару епископа. При таком повороте у католической церкви нет ни сил, ни людей, чтобы стать центром, объединяющим европейцев. Европа за долгие годы владычества монгол обречена на полную потерю своей идентичности и возникновения новой.

А в России, после ряда неудач, запустили первые спутники Земли. На очереди — освоение ближайших планет Солнечной системы. Монгольская экспансия на запад подтолкнула славян на освоение Сибири — будущей родины знаменитых первопроходцев и капитанов. Америка была открыта с ее западного побережья, через Аляску и Калифорнию, поэтому и весь континент получил название Аляскинский. Попутно идет освоение казаками и этого континента. Основной язык — русский с сильным влиянием поморского и индейского диалекта.

В южно-русских княжествах при сохранении общей православной веры и понимании своего культурного и языкового единства, юг приобрел некоторые собственные черты — наследие татаро-монгольского союза: иная лексика, кулинария, архитектура и еще куча мелочей по которым сразу узнают русского южанина. Однако, осталось в неприкосновенности все государственное и церковное устроение общества в целом.

Спустя 300 лет произошла битва при Ватерлоо, положившая начало распада Синей орды. И хотя Европа формально стала независимой, сбросив монгольское иго, догнать ушедшую вперед Россию она уже не в состоянии. Ее так и называют — задворки мира.