Под 1462 годом московский летописец записал: великий князь Василий Васильевич «преставися месяца марта 27 день в суботу, в 3 час нощи (т.е. около 10 ч. вечера по теперешнему счету времени. — Ю. А.)»1 .

Кончилась целая историческая эпоха. Несколько десятков лет бушевала феодальная война: шла борьба за московский великокняжеский стол между двумя линиями потомков Дмитрия Донского. Князь Юрий Звенигородский, второй сын Донского, пытался отнять великое княжение у своего племянника Василия Васильевича, воспользовавшись его малолетством. Он опирался на свое толкование духовной грамоты отца: в завещании Донского было сказано, что после его старшего сына Василия великое княжение переходит к Юрию2 . Духовная Донского была составлена в мае 1389 г., когда 17-летний Василий Дмитриевич не только не имел сыновей, но и не был женат. Диктуя на смертном одре свою волю, Дмитрий Донской имел в виду, очевидно, ближайшую конкретную действительность, а не общие принципы княжеского престолонаследия. Бездетная смерть юного Василия была возможной — отсюда и распоряжение о передаче стола следующему за ним по старшинству Юрию. За 36 лет реальная действительность изменилась, когда Василий Дмитриевич умер (27 февраля 1425 г.3 ), после него остался десятилетний сын. Тем не менее эта статья духовной послужила формальным основанием для претензии Юрия на великокняжеский стол.

Опытный политик и искусный военачальник, Юрий дважды овладевал Москвой. После его смерти, в июне 1434 г., борьбу продолжили Юрьевичи: Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Феодальная война осложнилась ордынскими и казанскими нашествиями, нападением Литвы и Ордена на пограничные русские земли, попытками удельных князей расширить свои владения, стремлением новгородских бояр извлечь свои выгоды из московской княжеской смуты.

Боролись не только лица — столкнулись политические принципы. Укрепление на московском столе Василия Васильевича означало сохранение и продолжение политики отца и деда, усиление авторитета и влияния Москвы, увеличение ее роли в качестве основного политического, экономического и идеологического центра Русской земли. Победа удельных князей означала бы замедление или остановку процесса стягивания русских земель к Москве, увеличение значения местных удельных центров, их политических амбиций, претензий на самостоятельность. Речь шла о борьбе двух основных тенденций развития Русской земли — к объединению вокруг Москвы и к сохранению привычных порядков феодальной раздробленности. Победила Москва — московские феодалы, московские горожане, московская политическая традиция — традиция единства Русской земли4 .

Летопись скупа на личные характеристики, ограничиваясь в крайних случаях житийным штампом. Великий князь Василий не заслужил в глазах летописца такого штампа. Черты личности этого князя можно восстановить только по его поступкам.

Летом 1445 г. Русская земля подверглась нашествию казанских «царевичей», сыновей Улу-Мухаммеда, основателя Казанского ханства. Великий князь Василий выступил им навстречу. На помощь пришли его двоюродные братья Иван Можайский и Михаил Верейский, а также шурин Василий Серпуховской «с малыми людьми» «А князь Дмитрий Шемяка и не пришел, ни полков своих не прислал». Вечером 6 июля князья долго пировали в своем стане под Суздалем, а на следующий день, узнав, что татары переправляются через Нерль, великий князь Василий «начат доспехи класти на ся и, знамена подняв», пошел в бой, хотя «всех князей полци не успеша совокупитися». Храбро сражаясь в первых рядах своего небольшого войска, Василий, весь израненный, попал в плен. Опрометчивое решение вступить в бой, не дождавшись сбора всех сил, привело к катастрофе: русские войска были разгромлены, на страну лег тяжелый выкуп за плененного князя. Неудивительно, что на Москве «бысть плач велик и рыдание много»5 .

В феврале следующего года Василий отправился с сыновьями и «малыми зело людьми» в Троицкий монастырь, пренебрегая опасностью со стороны Дмитрия Шемяки и его союзника Ивана Можайского. Захват Москвы Шемякой, пленение и ослепление самого Василия — дорогая цена за излишнюю доверчивость к злейшему врагу — сопернику в борьбе за великокняжеский стол. Но, потеряв зрение, власть, свободу, Василий сохранил ясный ум и несгибаемое мужество. Он продолжал бороться даже в безнадежном, казалось бы, положении. Ровно через год после предательского ослепления он победоносно вступил в Москву. В последующие 15 лет своего княжения Василий Васильевич проявил активность и дееспособность, поразительные для слепого человека. Он лично участвовал в важнейших походах. Последняя дальняя поездка великого князя Василия — в январе 1460 г.: рискуя жизнью, он поехал в клокочущий ненавистью боярский Новгород для переговоров с новгородской господой, для поддержания авторитета великокняжеской власти. Активность и силу воли Василий сохранял до последних дней жизни.

Умирая на сорок восьмом году от «сухотной болезни» (от которой он тщетно пытался излечиться традиционным средством — жжением трута на теле), великий князь Василий Васильевич уходил из жизни победителем, восторжествовав над всеми своими врагами. Никто из его предшественников не располагал ни таким количеством городов и земель, ни такой полнотой реальной политической власти.

Духовная Василия подводит политические итоги долгим годам его бурного княжения6 . «Приказываю свои дети своей княгине. А вы, мои дети, живите заодин, а матери своей слушайте во всем, в мое место, своего отца» — такова традиционная формула, с которой начинается текст духовной. Она раскрывает специфику политических отношений средневековья. Каждый князь — глава феодальной власти в своем княжестве, но в то же время — член княжеской семьи. Он сын своей матери и как всякий сын обязан ее «слушать». Одна из главных особенностей средневековья — тесное переплетение общественного и личного, политической власти и семейной традиции — отражается в духовной Василия Васильевича, как и в завещаниях его предков.

«А сына своего старейшего Ивана благословляю своею отчиною, великим княжением». Эта статья — важнейшая часть всей духовной. Со времен Батыя назначение великого князя на Русь и арбитраж в княжеских спорах были прерогативой хана Золотой Орды. Именно в этом проявлялся основной показатель политической зависимости Руси от хана, утрата ею национального суверенитета.

Из поколения в поколение ездили в Орду за ханским ярлыком князья ярославские, тверские, московские, суздальские, ростовские. Кровавые и унизительные сцены разыгрывались в ханской ставке. Действующими лицами были русские князья, а стороной, почти неизменно бывавшей в выигрыше, — ханская власть над Русью.

Только Дмитрий Донской решился вставить в свою духовную заветные слова: «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княжением»7 . Но что означала эта формула на практике? Через три месяца после смерти отца, 15 августа 1389 г., князь Василий Дмитриевич действительно «седя на великом княженьи в Володимери… на столе отца своего и деда, и прадеда», но на стол-то этот он «посажен бысть царевым послом Шихоматом»8 . Не от победителя на Куликовом поле, а от хана Тохтамыша — вот от кого в конечном счете зависело, «сядет» или не «сядет» Василий Дмитриевич на великое княжение.

Сын Донского всю жизнь искусно лавировал между сильнейшими врагами Руси — Литвой и Ордой, кроме того, он должен был еще учитывать интересы и настроения своих братьев, удельных князей — Юрия Звенигородского, Андрея Можайского, Петра Дмитровского. Добившись крупных политических успехов, Василий Дмитриевич трезво оценивал реальную действительность и в своем завещании (последнем из трех, составленных в разное время) говорил о передаче великого княжения сыну в очень условной форме («а даст Бог, сыну моему… княжение великое держати»)9 . Прологом к кровавой борьбе между самим Василием Васильевичем и братом его отца Юрием Звенигородским была их апелляция к воле хана: «Которого царь пожалует, то будет князь великий Владимирский»10 . Право и возможность хана решать подобные вопросы не вызывали никакого сомнения у русских князей, детей и внуков победителя на Куликовом поле. И если, уходя из жизни, Василий Васильевич безоговорочно распорядился великокняжеским столом, ни словом не упомянув про «царя», то это само по себе важнейший показатель роста государственного и национального самосознания, результат политического развития Руси за долгие и бурные десятилетия великого княжения Василия.

Термин «отчина», которым Василий Васильевич (как и его отец, и дед) обозначил великое княжение, — одно из фундаментальных понятий средневекового правосознания. Оно одного корня со словом «отечество» и означает в широком смысле вообще все то, что передается от отца к сыну, от предков к потомкам. В данном случае «отчина» — государственная власть над всем великим княжением Владимирским — политическим ядром Русской земли. «Отчинный», наследственный, так называемый патримониальный характер политической власти — одна из основных черт феодального государственного строя средневековой Европы.

Итак, Иван, старший сын Василия Васильевича, получил по духовной отца формальные суверенные права на великое княжение. Какие же реальные земли достались новому великому князю?

«Треть в Москве, и с путьми» — жребий Василия Васильевича, полученный им в свою очередь от отца, с Добрятинским селом с бортью, «и Васильцевым стом, и численными людьми, и ордынцы». Седой стариной веет от этих слов духовной. Родоначальник московской политической традиции, мудрый и дальновидный Иван Калита наделил каждого из своих трех сыновей городами в тогда еще небольшом Московском княжестве (Семена Гордого — Можайском и Коломной, Ивана Красного — Звенигородом, Андрея — Серпуховом), но столицу княжества поставил под их совместную политическую власть11 . Средневековое общественное сознание высоко ценило традицию. После Ивана Даниловича все его потомки в своих духовных исходили из «третного» деления Москвы. Каждый князь Московского дома, имея свой удел, был в то же время непременным владельцем своей доли в политической власти над столицей и в доходах с ее населения. Совместное управление Москвой — материальное воплощение политического единства Калитичей, сплачивавшего их против всех других русских князей — тверских и рязанских, суздальских и ростовских.

Иван Васильевич получил также 12 городов — все «с волостями, и с путьми, и с селы, и со всеми пошлинами», т.е. со всеми землями и идущими с них государственными доходами. На первом месте названа Коломна — один из самых старых московских городов, вошедший в состав Московского княжества на заре его политического подъема, еще в самом начале XIV в., и со времен Калиты неизменно передававшийся во владение старшему сыну великого князя. На второе место поставлен Владимир — формально стольный город великого княжения с политической традицией, восходящей к домонгольским временам, ко дням Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, при которых сложилось могущество Северо-Восточной Руси. В Успенском соборе этого города традиционно совершалось поставление новых великих князей. С ростом Москвы и ее новой политической традиции значение прежней столицы настолько упало, что среди других городов великого княжения Владимир стоит не на первом месте. Третьим среди городов назван Переяславль. Этот старинный наследственный удел Александра Невского с начала XIV в. стал великокняжеским городом, когда пресеклась династическая линия старшего из Александровичей, Дмитрия. Та же участь постигла еще в конце XIII в. Кострому, названную в списке городов вслед за Переяславлем, — после смерти своего князя Василия Ярославича, брата Александра Невского, она вошла в состав земель, непосредственно подчиненных великому князю Владимирскому.

Галич, завещанный новому великому князю вместе «с Солью» (т.е. с теперешним Солигаличем), — живое напоминание о еще недавно бушевавшей феодальной смуте. Этот город был главной опорой мятежного Шемяки и открыл ворота великокняжеским войскам только после того, как 27 января 1450 г. Шемяка был разбит под его стенами московским воеводой князем Василием Ивановичем Оболенским12 . Судьба этого города на северной окраине Владимиро-Суздальской земли во многом отражает основные тенденции политического развития удельной Руси. Самостоятельное Галицкое княжество образовалось в середине XIII в. в процессе дробления «отчины» сыновей Всеволода Большое Гнездо. Первым Галицким князем был Константин, брат Александра Невского. Потомки Константина Ярославича сидели на Галицком княжении до второй половины XIV в. Последних галицких князей согнал с удела Дмитрий Донской, ссылаясь при этом на своего деда Ивана Калиту, который приобрел Галич (а также Углич и Белоозеро) путем «купли» у их князей. Вопрос об этих «куплях» остается неясным (сам Калита в своей духовной о них ничего не говорит, молчат о них и духовные его сыновей), но скорее всего Калита действительно приобрел за деньги какие-то права на названные княжества13 . Маленькие и слабые осколки старой удельной системы XIII в. в новых политических условиях XIV в. не могли надолго сохранить независимость и шаг за шагом попадали под власть богатых, сильных и энергичных московских князей. По своей духовной Донской передал Галич сыну Юрию, так образовался Галицкий удел новой формации — уже в руках князей Московского дома. Юрий Дмитриевич в свою очередь завещал Галич младшему сыну Дмитрию Меньшому (Красному). Здесь Дмитрий и умер 22 сентября 1440 г., а Галич достался его старшему брату Дмитрию Шемяке.

Решительная победа над Шемякой в ходе феодальной войны привела к полной и окончательной ликвидации Галицкого удела и включению его земель непосредственно в состав великого княжения. Галицкая земля, расположенная в Верхнем Заволжье, имела большое экономическое и стратегическое значение: здесь находился один из главных соледобывающих центров Руси, здесь проходили пути в богатое новгородское Заволочье и фронт борьбы с казанским ханом.

Еще дальше к северо-востоку новый великий князь получил Устюг — крупный торговый город на Сухоне и важный политический центр. В годы феодальной войны Устюг не раз переходил из рук в руки. Захватив город после длительной осады зимой 1435 г., князь Василий Косой, в то время главный соперник Московского великого князя, устроил кровавую расправу над устюжанами — «многых… секл и вешал». Пятнадцать лет спустя, летом 1450 г., Устюг был захвачен братом Косого, Дмитрием Шемякой. Разбитый в январе того же года под Галичем, Шемяка нашел прибежище в Новгороде, где был признан «великим князем» и откуда совершил поход на Двину и Устюг. На этот раз город сдался без боя, но сторонники Московского великого князя опять пострадали: Шемяка «метал их в Сухону-реку, вяжучи камение великое на шею им»14 .

Устюг располагался на важнейших стратегических и торговых путях на Двину, в Северное Приуралье (Пермская земля) и в Вятскую землю, которую тоже получил новый великий князь, но власть над нею носила скорее формальный, чем реальный, характер. Находясь на далекой северо-восточной окраине Руси, окруженная иноязычными племенами Вятка представляла собой подобие феодальной республики. Вятчане на свой страх и риск воевали и мирились с соседями, нападали и на русские земли. Для приведения их к покорности великим князьям не раз приходилось отправлять военные экспедиции. Так, в 1458 г. в поход на Вятку ходил воевода князь Семен Ряполовский, но, «ничто же успев, воротися». Только на следующий год новая рать во главе с князем Иваном Юрьевичем Патрикеевым, взяв два вятских городка, Орлов и Котельнич, сумела привести вятчан «к целованию за великого князя».

К новому великому князю отошли также Суздаль и Нижний Новгород с тяготеющими к нему городами Муромом, Юрьевцом и Великой Солью. Это были земли Нижегородско-Суздальского княжения потомков Андрея Ярославича, старшего брата Александра Невского. За сто лет до составления духовной Василия Васильевича правнук Андрея Ярославича нижегородско-суздальский князь Дмитрий Константинович выпросил у хана Навруса ярлык на великое княжение Владимирское, но вскоре вынужден был отказаться от него в пользу Москвы: соглашение было скреплено женитьбой московского князя Дмитрия (будущего Донского) на дочери Дмитрия Суздальского Евдокии. В последние десятилетия XIV в. некогда сильное княжество, раздираемое феодальными усобицами, пришло в упадок. Великий князь Василий Дмитриевич, сын Донского и внук Дмитрия Суздальского, добился ханского ярлыка на Нижний Новгород и в 1392 г. завладел самим городом.

В борьбе за нижегородский ярлык Василий Дмитриевич проявил большое дипломатическое искусство. Проведя в Орде три месяца, он сумел, по-видимому, использовать затруднительное положение Тохтамыша, на которого с юга надвигался грозный Тимур, и кроме ярлыка «многу честь от царя прием и дары». Московский летописец с удовлетворением и даже гордостью замечает, что Василий Дмитриевич «толику же честь прият от царя, яко же ни един от прежних великых князей не прият тако ни у которого царя». Характерная черта эпохи: милость ордынского «царя» казалась величайшим благодеянием даже сыну победителя на Куликовом поле. Однако борьба с суздальско-нижегородскими князьями продолжалась еще десятки лет. Один из эпизодов этой борьбы — предательское нападение в 1411 г. на Владимир ордынского «царевича» Талыча, «наведенного» на стольный град Русской земли Данилом Борисовичем, сыном последнего нижегородского князя. В борьбе за уделы князья не останавливались перед прямой изменой своей стране — в этом одно из важнейших проявлений нарастающего кризиса удельной системы. Со своей стороны московские великие князья пытались укрепить свое влияние на суздальских путем династических браков: Василий Дмитриевич выдал за одного из них свою дочь Василису15 .

В разгар феодальной войны Дмитрий Шемяка заключил договор с Суздальскими князьями, отказавшись в их пользу от Суздаля, Нижнего Новгорода и Городца. Стремясь заручиться союзниками в борьбе против великого князя, Шемяка шел на разрыв с традиционной московской политикой и готов был восстановить и поддержать уже, казалось бы, ликвидированные уделы16 .

Только после победы над Шемякой Суздаль и Нижний Новгород прочно и окончательно были включены в состав великого княжения. Передача этих городов новому великому князю давала в его руки важнейшую стратегическую позицию для прикрытия центра Русской земли от вторжения казанских ханов. Велико было и экономическое значение Нижнего Новгорода, расположенного на торговом водном пути по Волге.

На юго-западном направлении от Москвы, в сторону литовской границы, Иван Васильевич получил Боровск — часть бывшего Серпуховского удела. Этот удел — наследие третьего сына Ивана Калиты, Андрея. Второй князь этого удела, Владимир Андреевич, — видный деятель эпохи Донского, храбрый воин, сыгравший заметную роль на Куликовом поле и во многих других походах и боях, в то же время рачительный хозяин своего удела, не раз вступавший в конфликты с великими князьями Дмитрием и Василием. В своей духовной он разделил Серпуховский удел на равные части между своими пятью сыновьями17 , но через некоторое время земли Серпуховского княжения вновь соединились в руках его внука Василия Ярославича, чья сестра Мария была женой Василия Темного. Василий Ярославич в годы борьбы с Шемякой был верным союзником Темного, оказав ему неоценимые услуги в самом трудном 1446 году, когда слепой великий князь был в заточении в Угличе. Однако десять лет спустя, в 1456 г., «иуля в 10 день поймал князь великы князе Василия Ярославича на Москве и послал его в заточение на Углеч»18 .

Перед нами — одно из темных мест в истории эпохи. Возможно, Василий Московский просто проявил черную неблагодарность и, придравшись к какому-то поводу, расправился со своим верным шурином, когда перестал в нем нуждаться. Не исключено, однако, и другое объяснение: Василий Ярославич был и оставался прежде всего удельным князем и преследовал собственные интересы. Он поддерживал своего свойственника, пока тот был слаб и вел отчаянную борьбу за московский стол с более сильными соперниками. Но тот же Василий Ярославич мог вовсе не хотеть дальнейшего усиления великокняжеской власти — отсюда его неизбежное столкновение с этой властью. Во всяком случае, трагическая судьба серпуховского князя, проведшего в заточении 27 лет (он умер в Вологде в 1483 г.)19 , отразила главный внутриполитический конфликт эпохи — непримиримое противоречие между растущей великокняжеской властью и интересами удельных князей, между новой (объединительной) и старой (центробежной) тенденциями развития Русской земли.

Далее к югу, на Оке, на рубеже, отделявшем Русскую землю от Дикого Поля, новый великий князь получил Калугу и Алексин — города, принадлежавшие до 1454 г. уделу князя Ивана Андреевича Можайского, двоюродного брата Василия Темного. В годы феодальной войны Иван Можайский примкнул к Шемяке и должен был бежать в Литву, распрощавшись со своим уделом20 .

О чем мечтали удельные князья, бежавшие в Литву, можно судить по докончанию (договору) между Иваном Можайским и Иваном, сыном Василия Ярославича21 . Лишенные своих уделов, беглецы заключили договор о совместной борьбе против великого князя Василия. Конечная цель договора — передача великого княжения Ивану Можайскому. В этом случае он должен был отдать Василию Ярославичу Бежецкий Верх, Звенигород и Суходол. Сверх того создавался еще самостоятельный удел сына Василия Ярославича: он получал Дмитров и Суздаль и признавался «братом молодшим» нового великого князя. Князья-эмигранты договорились также о разделе всего, что им удастся захватить в Русской земле во время своего мятежа — городов и волостей, казны великого князя и его бояр, пленников, отпускаемых за выкуп; Иван Серпуховской «во всем том» получал третью часть.

Итак, беглые князья заключили соглашение не только о захвате власти в Москве, но и о феодальном переделе Русской земли, о восстановлении старых и создании новых крупных уделов. Важный пункт договора — правовые гарантии «брату молодшему» и удельному князю. Если кто его «изобговаривает чем» перед великим князем, последний не может его «изымати», а должен вызвать к себе и «вспросити… по… крестному целованию». Удельный же князь должен «сказати по тому крестному целованию в правду», т.е. поцеловать крест, присягнуть в своей правоте, и великий князь обязан ему поверить. Эта новая форма межкняжеских отношений существенно усиливала бы самостоятельность уделов. Ее введение в практику служило бы надежной гарантией полной безопасности удельных князей и сохранения их уделов, стало бы мощным средством консервации удельной системы в целом.

Список (копия) с этого договора, хранящийся ныне в Рукописном отделе Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге, был привезен из Литвы В. Давыдовым, казненным в марте 1462 г. за то, что вместе с другими детьми боярскими двора Василия Ярославича он составил заговор с целью освобождения своего князя из заточения в Угличе. В свете документа, привезенного из Литвы, это обвинение выглядит далеко не беспочвенным. Заговор детей боярских может рассматриваться как составная часть разработанного в Литве плана обширной удельно-княжеской интервенции с далеко идущими целями. Над Русью нависла тень новой феодальной войны. Жестокая расправа с заговорщиками — последняя политическая акция Василия Темного22 .

Младшие сыновья Василия Васильевича также были наделены городами, волостями и селами. Юрий получил четыре города (Дмитров с придачей четырех переяславских волостей, Можайск, Серпухов, Хотунь) и 27 сел в пяти уездах (Москве, Коломне, Юрьеве, Костроме, Вологде); Андрей Большой — три города (Углич, Бежецкий Верх и Звенигород) и несколько сел; Борис — три города (Ржев, Волок и Рузу) и более 20 сел в шести уездах (Москве, Коломне, Владимире, Вологде, Костроме, Переяславле). Андрею Меньшому достались Вологда с Заозерьем и ряд отдельных волостей и сел.

Все младшие сыновья вместе получили в общей сложности одиннадцать городов с уездами. Эти уделы, расположенные в густонаселенных районах, в непосредственной близости от Москвы, на важнейших стратегических направлениях, представляли в совокупности серьезную политическую и материальную силу, с которой новый великий князь не мог не считаться.

Уделы младших сыновей великого князя создавались по одному и тому же принципу. Каждый получал несколько городов — полных территориальных комплексов, несколько отдельных волостей и большое количество сел, чересполосно разбросанных по разным уездам. Значительная часть этих сел доставалась князьям в частноправовом порядке — по завещаниям великой княгини Софьи Витовтовны, матери Василия Темного, и Марии Голтяевой, матери великой княгини Марии Ярославны. Каждый из князей в своих городах, волостях и селах выступал как полновластный независимый владелец с неограниченным правом суда и управления: «А которым есмь детям своим села подавал во чьем уделе ни буди, ино того и суд над теми селы, кому дано».

Каждый из сыновей получал долю в самой Москве и являлся, таким образом, совладельцем, сопричастным политической власти в столице. Арбитром в спорах между сыновьями традиционно оставалась мать, великая княгиня-вдова.

Великая княгиня Мария Ярославна еще при жизни мужа пользовалась суверенными княжескими правами на некоторые волости (как и жены предшествующих великих князей). В Переяславском уезде ей принадлежала Маринина Слобода, в Костромском уезде — Нерехотская волость. По духовной Василия Темного, великая княгиня впервые наделялась не только волостями и селами, но и половиной города Ростова: «… князи Ростовские, что ведали при мне при великом князи, ини по тому и держат и при моей княгини, а княгиня моя у них в то не вступается…», т.е. в Ростовской земле новые права московских князей тесно переплетаются со старыми правами ростовских. После смерти Марии Ярославны ее половина Ростова должна была перейти к сыну Юрию.

Итак, духовная Василия Темного отнюдь не уничтожала московскую удельную систему как таковую, а регенерировала ее на новом уровне, в новых условиях и с новой расстановкой материальных сил — более благоприятной для старшего из наследников, и только.

Эта черта духовной не только и не столько дань традиции, сколько прежде всего реальный учет действительности. Союз московских князей во главе со старшим из них продолжал оставаться основным политическим фактором, определявшим структуру Московского великого княжения, систему его организации и управления сверху донизу.

На первый взгляд это выглядит парадоксальным. Двадцать пять лет кровавой феодальной усобицы привели к ликвидации почти всех московских уделов — уцелело только Верейско-Белозерское княжество Михаила Андреевича. Казалось бы, с системой уделов покончено, и вся Московская земля будет отныне подчиняться непосредственно великому князю — победителю в феодальной войне. Однако этого не произошло. Старая феодальная политическая традиция вовсе не была преодолена. Война Василия Темного против Шемяки и его союзников объективно, по существу своему, была борьбой новых и старых начал, центростремительных и центробежных сил феодальной Руси. Но эта война воспринималась современниками и действующими лицами как борьба между князьями — законными и незаконными обладателями великокняжеского стола, верными и неверными сторонниками великого князя, наконец, как борьба Москвы против других феодальных центров. Феодальная война повлекла за собой ликвидацию большинства уделов не потому, что великий Князь Василий и его советники были или стали принципиальными противниками уделов как таковых, а потому, что владельцы этих уделов оказались врагами великого князя. В результате феодальной войны конкретные уделы ослабели и сократились, но удельная система сохранилась. По-прежнему сын князя не мыслился без княжества, как боярин — без вотчины, крестьянин — без земельного надела, монах — без монастыря, горожанин — без городской общины. Традиционное средневековое общественное сознание представляло себе мир не иначе как в форме строгой, четкой иерархии, выпадение из которой воспринималось как катастрофа. Политическое мышление середины XV в. недалеко ушло от знаменитой формулы XII в., принадлежащей внуку Мономаха, Всеволоду Мстиславичу: «… изгои — трои: попов сын грамоте не умеет, холоп из холопьства выкупиться, купець одолжаеть… А се и четвертое изгойство… аще князь осиротееть»23 , т.е., потеряв удел, выйдет из княжеской иерархии.

Но дело, конечно, не только и не столько в особенностях политического мышления средневековья. Это мышление отражало основной исторический факт: несмотря на успехи объединительной политики, сохраняли свое значение мощные общественные силы, заинтересованные в существовании уделов. Эти силы — прежде всего сами князья и их непосредственная опора — бояре и дети боярские, т.е. верхи класса феодалов данного княжества. Именно они и являются в первую очередь носителями и выразителями консервативной удельной традиции.

Фактическое превращение главы Московского дома в великого князя Московско-Владимирской земли еще не приводило к изменению существа территориальных и политических взаимоотношений князей Московского дома. В этом — двойственность политической структуры, отраженной в духовной Василия Темного. Новое реальное содержание политических отношений, определяемое решительной победой Москвы в феодальной войне и всем ходом социально-экономических процессов, делавших Москву фактическим центром Русской земли, не сопровождалось на данном этапе пересмотром политических отношений между потомками Калиты.

После ликвидации Можайского (в 1454 г.) и Серпуховско-Боровского (в 1456 г.) уделов в составе Московской земли был только удел верейско-белозерского князя Михаила Андреевича. Этот двоюродный брат Василия оставался его верным союзником в течение всей феодальной войны. Политический статус его княжения определен в докончании 1 июля 1450 г.24

Основное положение докончания — признание Михаила Верейского «братом молодшим» великого князя. «Брат молодший» должен под старшим «великое княжение держати честно и грозно», а старейший брат — младшего «держати в братстве и в любви и во чти» (чести). Братья взаимно обязывались «хотети добра… везде во всем, до живота» (до конца жизни) и быть друг с другом «везде заодин и до живота на всякого недруга»: без взаимного уведомления не заключать союзов («не канчивати») и не вести дипломатических переговоров («ни ссылатися ни с кем»). При этом великий князь должен был включать младшего как участника в свои договоры («А с кем яз буду… в докончании… и тебе с тем учинити в докончании»), а младший — порвать свои прежние союзы («А с кем ты будешь в целовании, и тебе к тому целованию сложати»). Великий князь принимал на себя обязательство опекать и защищать младшего брата («жаловати и печалити ми ся тобою и твоею отчиною»).

Важная часть договора — взаимное признание неприкосновенности территорий. В состав удела Михаила Андреевича входили доля в Москве, Верея с волостями, Белое озеро с волостями. Все это, а также будущие «примыслы» (приобретения) великий князь обещал под младшим «блюсти и не обидети, не вступатися…». Это же обязательство великий князь распространял и на свое собственное «пожалование» Михаилу — Вышгород и несколько отдельных волостей. В свою очередь удельный князь обязался «не обидети и не вступатися» в земли великого князя (долю в Москве, Коломну с волостями и «все великое княжение»). Эти обязательства распространялись и на детей договаривавшихся князей.

Все сношения с Ордой — в руках великого князя: «А Орда, брате, знати мне, великому князю. А тебе, брате, Орды не знати». Составная часть отношений с Ордой — сбор и выплата «выхода» (дани). Великий князь обязывался «имати… выход по старым дефтерем, по крестному целованию».

Младший князь в одностороннем порядке обещал не принимать в службу «служебных князей» с их вотчинами — тем самым отсекалась потенциальная возможность сколько-нибудь существенного усиления Верейско-Белозерского княжества.

Особая статья договора регламентировала порядок выступления в поход: «А где будет… мне, великому князю, всести на конь самому, и тебе, брате, со мною поити. А где ми… будет тебе послати, и тебе поити без ослушания». Эта статья фиксировала неравноправие в военных вопросах: младший князь должен был беспрекословно идти в поход по требованию старшего.

В договоре взаимно гарантировалось одно из основных положений феодального вассалитета — экстерриториальность боярской службы: «А кто… имет жити твоих бояр, и детей боярских, и слуг в моей отчине… и мне… блюсти их, как и своих… А кто… которому князю служит, и где бы ни жил, тому с тем ехати, которому служит» (вассал, где бы он ни жил, должен был идти в поход только со своим сюзереном). Исключение делалось только для «городной осады»: в этом случае, «где кто живет, тому туто и сести, опричь бояр введенных и путников». Гарантировалось и право феодалов на отъезд: «… боярам и детям боярским и слугам межи нас вольным воля».

Докончание 1 июля 1450 г. — типичный пример иерархического договора, в котором четко определялись взаимные права и обязанности старшего и младшего князей. Отдавая решающие политические преимущества великому князю Московскому, докончание вместе с тем сохраняло характер двустороннего союзного договора и гарантировало полный внутренний суверенитет удельного княжества.

Докончание 1450 г. отразило традиционное феодальное межкняжеское право Русской земли в том виде, в каком оно сложилось к началу второй половины XV в. В основе этого права лежит несколько принципиальных положений, содержащихся во всех княжеских договорах начиная со времен сыновей Ивана Калиты.

Первое из этих положений — установление иерархии договаривающихся князей, выражаемой в терминах условного родства. С этой иерархией неразрывно связан второй основной элемент межкняжеского права — принятие взаимных обязательств, вытекающих из «братства» — военно-политического союза договаривающихся князей. Обязательства эти к середине XV в. носили, как видим, неравноправный характер — в этой неравноправности и реализовалась иерархия «братьев». Третий необходимый элемент межкняжеского договора — взаимное обязательство «не вступаться» в земли друг друга, т.е. гарантия политической и территориальной неприкосновенности княжества. Это обязательство, как правило, носило формально равноправный для обеих сторон характер и распространялось не только на самих договаривающихся князей, но и на потомков. Четвертым элементом межкняжеского права была взаимная гарантия политических и имущественных прав бояр и слуг вольных — непосредственной политической и классовой опоры любого князя в его княжении. Их права: свобода отъезда от одного князя к другому, неприкосновенность вотчин, экстерриториальность военной службы (кроме особого случая «городной осады»).

Докончание 1450 г., как и другие межкняжеские договоры, представляет собой в сущности юридическое оформление удельной системы. Феодальное право гарантировало основные политические прерогативы и интересы удельного князя и его бояр.

Характерная черта духовной Василия Темного — полное умолчание обо всем, что выходило за пределы Московского великого княжества. Великие княжения Рязанское и Тверское, Господин Великий Новгород и Господин Псков в духовной не упомянуты. Это не ограниченность политического кругозора, а тот же учет реальной действительности. Каждая из этих земель имела самостоятельное политическое бытие, свою политическую традицию, свой строй внутренних отношений. С великим княжеством Московским эти земли связывались системой двусторонних договоров.

Южный сосед Московской земли — великое княжество Рязанское, осколок древнего Черниговского удела потомков Святослава Ярославича (второго из сыновей Ярослава Мудрого), перечисленных в его предсмертном «ряде» (завещании). Многострадальная Рязанская земля приняла когда-то на себя первый удар Батыевых полчищ, а затем, на протяжении двух столетий, регулярно опустошалась ханами и ордынскими «царевичами». Тщетно пытался Олег Иванович, последний сильный рязанский князь, отстаивать свою независимость, лавируя между Москвой и Ордой. Войска Дмитрия Донского нанесли ему решительное поражение, но не столько оно, сколько рост политического и экономического могущества Москвы привел к тому, что к концу XIV в. с самостоятельной ролью Рязанского княжества было покончено. Сын Олега Федор был женат на дочери Донского Софье Дмитриевне и выдал свою дочь Василису за одного из сыновей Владимира Храброго25 — система династических браков скрепляла московско-рязанский союз.

По докончанию 20 июля 1447 г., Рязанский великий князь Иван Федорович признавал Василия Темного «братом старейшим», Ивана Можайского, тогдашнего союзника Москвы, — «братом», Михаила Верейского и Василия Серпуховского — «братьями молодшими»26 . Эти формулы тонко отражают иерархию отношений и ограничение самостоятельности Рязанского великого княжения: в отношениях с Москвой оно выступало в качестве младшего партнера. Тем самым Рязань формально втягивалась в систему политической иерархии, во главе которой стоял великий князь Московский: Василий Васильевич и его «братья» обязались не только «быть заодин» с Иваном Федоровичем, но и «печаловаться» о нем, и «боронити» его, т.е. опекать, защищать, помогать и т.п. В докончании особое внимание уделялось татарам и Литве, подчеркивалось «одиначество» (единство) договаривающихся сторон в отношениях с этими наиболее реальными политическими противниками. Москва и Рязань фактически заключали союз против Литвы, причем великий князь Московский брал на себя одностороннее обязательство защищать Рязань от литовцев. Рязанский великий князь в свою очередь принимал одностороннее обязательство не вести переговоров без ведома Москвы; Василий же Темный обязался только включать Ивана Рязанского в свои договоры, представляя, таким образом, его интересы и его личность. Эта статья докончания, как и другие, раскрывает реальное содержание отношений между «старшим» и «молодшим» «братьями». Фактически это отношения политического протектората. Покровительство Москвы простиралось и на систему внутренних межкняжеских отношений Рязанского великого княжения: великий князь Московский выступал арбитром в делах Рязани и Пронска, т.е. в спорах между великим и удельным князьями Рязанской земли. В докончании признавались протекторат Москвы над Тарусой как реально существующий факт и такой же протекторат над Новосилем как эвентуальная возможность: великий князь Рязанский в обоих случаях обязался иметь с соответствующими князьями «любовь», т.е. быть в мире и дружбе. В свою очередь Василий Московский обязался «не вступатися» в Тулу и Берестей, признавая их тем самым сферой политического влияния своего партнера.

Великий князь Рязанский, как и удельный князь Московского дома, — «брат молодший» великого князя Московского, далеко не равноправный военно-политический партнер. Но удельный князь Вереи и Белоозера в то же время совладелец Москвы. С другой стороны, договор Москвы с Рязанью не касался вопросов выплаты ордынского «выхода» — очевидно, Рязанский великий князь в этом вопросе сохранял самостоятельность. В федерацию русских земель, возглавлявшуюся великим князем Московским, Рязанское великое княжество входило не на таких основаниях, как Верейско-Белозерский удел. Оно сохраняло свою внутреннюю политическую структуру и суверенитет в большей мере, чем удел Московского дома.

Отношения Москвы с Рязанью в 50-х годах могут послужить наглядной иллюстрацией действенности договора 1447 г. Умирая в 1456 г., великий князь Иван Федорович «княжение же свое… и сына своего Васильа приказал великому князю Василию Васильевичу». Московский великий князь восьмилетнего княжича «с сестрою его взял к себе на Москву, а на Рязань послал наместники свои, и на прочая грады и на власти» (волости. — Ю. А.) — статья о «печаловании» действовала эффективно27 .

Когда в августе 1460 г. к стенам Переяславля Рязанского подошли ордынцы во главе со своим новым ханом Ахматом, город оказал мужественное и успешное сопротивление, отбивая многодневные приступы с большими потерями для противника. Упорная оборона Переяславля Рязанского была полной неожиданностью для татар, которых навел Казат-улан мурза, «не чающе от Руси ничего сопротивления»28 . Эта неожиданность будет понятной, если вспомнить, что еще с 1456 г. по рязанским городам были посажены московские наместники и оборона рязанских земель и самой Рязани входила в их прямые обязанности. Не преуменьшая мужества самих рязанцев (о котором прямо говорят летописи), можно думать, что в обороне Переяславля от Ахмата участвовали и московские войска: именно это могло оказаться неожиданным для ордынцев и сыграть важную роль в спасении города.

Служилые люди Рязанского княжества нередко переходили на службу к московскому князю. Формально подтвержденное в докончании традиционное право перехода бояр и вольных слуг («А боярам и слугам межи нас волным воля») — один из основных устоев удельной системы — в отношениях между «старшим» и «молодшим» «братьями» имело особое значение. Оно создавало легальную возможность пополнять ряды московских феодалов за счет наиболее энергичных и способных выходцев из других княжеств. О переходе рязанских служилых людей на более перспективную и надежную службу к великому князю Московскому можно судить по «Сказанию об умершем отроке» — сочинению Родиона Кожуха, включенному в митрополичью летопись29 . Главный персонаж «Сказания» (действие которого происходит в январе 1460 г. в Новгороде, во время поездки туда Василия Темного) — великокняжеский «отрок постельник… именем Григорий Тумгень, сын некоего боярина, именем Василия, отчества же его от страны Рязанское». Выходец из Рязани, сын рязанского «боярина» (т.е., видимо, феодала в широком смысле этого слова), он стал одним из ближайших слуг Василия Темного, пользовался его расположением и покровительством. Подобный факт, по-видимому, не исключение. У автора «Сказания» во всяком случае он не вызывал никакого удивления — надо думать, что к таким вещам в Москве привыкли. В том же «походе миром» 1460 г. слугой Федора Басенка — одного из наиболее видных деятелей последнего десятилетия правления Василия Темного — оказался тоже рязанец, Илейка Усатый30 .

Тем не менее Рязанское великое княжение к 60-м годам — политическая реальность. Протекторат Москвы не разрушал внутренней структуры этого княжества. Московские наместники в рязанских городах — временное явление, до возмужания нового великого князя, воспитывавшегося в Москве.

На северо-западе Московское великое княжение граничило с Тверской землей. Когда-то Верхнее Поволжье входило в состав старого великого княжения Владимирского — основной политической структуры Северо-Восточной Руси. После смерти Всеволода Большое Гнездо Тверь принадлежала его сыну Ярославу Переяславскому, а затем досталась Ярославу Ярославичу — младшему брату Александра Невского. Ярослав Тверской был сильнейшим князем своего времени и несколько лет занимал великокняжеский стол. Все последующее столетие было наполнено кровавой борьбой Твери и Москвы за первенство в Русской земле. Правнук Ярослава Михаил Александрович вынужден был склонить голову перед Дмитрием Донским. С этого времени (1375 г.) Тверь окончательно признала приоритет Москвы.

Отношения Москвы с Тверью к 60-м годам отразились в докончании, заключенном, по-видимому, около 1456 г.31 Московская сторона представлена великим князем Василием и его сыновьями: великим князем Иваном и князем Юрием; тверская — великим князем Борисом Александровичем, его сыном князем Михаилом и его «молодшей братьяю» — удельными тверскими князьями Дмитрием и Иваном Юрьевичами. Остальные князья упоминаются в общей форме — это «дети меньшие» Василия Московского, «меньшая братия» Бориса Тверского и его эвентуальные будущие дети. Докончание, таким образом, является соглашением между всем Московским и всем Тверским домами. Наиболее характерная его черта — полное титулярное равенство договаривающихся сторон. «На сем на всем, брате, князь великий Василий Васильевич, целуй ко мне крест, к своему брату, к великому князю Борису Александровичу», — обращался Борис Тверской к Василию Московскому. Великие князья Тверской и Московский выступали как равноправные сюзерены — «братья». С этим связана и другая черта договора: он не устанавливал взаимоотношений между московской и тверской системами княжеской иерархии: московские и тверские князья, названные в грамоте после великих, друг с другом не соотносились никак. Договаривающиеся стороны взаимно обязались поддерживать существующую политическую систему княжеской иерархии в каждой из земель, Московской и Тверской. «Который мой брат молодший и из меньшей моей братьи згрубит мне… тех вам к себе не приимати», — требовал Борис Тверской, принимая на себя аналогичное обязательство в отношении конкретно Ивана Можайского (бежавшего в Литву в 1454 г.) и вообще, если «который ти и иный брат згрубит».

Один из важнейших пунктов договора — взаимная гарантия от вмешательства Орды в московско-тверские отношения. «А ци имут нас сваживати татарове, а учнут вам давати дом Св. Спаса… и вам ся, брате, не имати за дом Св. Спаса», — призывала тверская сторона московскую. В московском тексте — соответственно слова «нашу вотчину», великое княжение, Москву и Новгород Великий. Великий князь Московский тем самым включал в сферу своего политического влияния и Великий Новгород.

Договаривающиеся стороны заключили союз против внешних врагов: «Быти нам, брате, на Татар, и на Ляхи, и на Литву, и на Немцы заодин, и на всякого нашего недруга». Это общее принципиальное положение конкретизировалось в виде точно указанных обязательств в соответствующих случаях «помочь послати» (против татар) или «самому всести на конь» (против Литвы, Польши и Ордена), причем оговаривалось право союзных войск «корм взяти», но «не користоватися ничем».

Существенное значение имел пункт договора о равном праве обоих великих князей сноситься с Ордой: «А к Орде ти… путь чист… и твоим людям». Перед лицом Орды Москва и Тверь выступали, таким образом, как самостоятельные, независимые друг от друга политические организмы.

Особо оговаривалось положение служебных князей: при их отъезде к другому великому князю им «в тех… отчину не вступатися». Это означает, что переход служебного князя не влек за собой включение его княжения в территориальный комплекс нового его сюзерена.

Заключительный пункт докончания — взаимное обязательство «печаловатися нашими княгиней и нашими детми» в случае смерти одного из великих князей — участников договора.

Договор Москвы с Тверью по своему реальному политическому содержанию существенно отличается от московско-рязанского докончания 1447 г. В данном случае перед нами соглашение двух формально равноправных сторон, основанное на строго взаимных обязательствах. В договоре нет ни одной статьи, дававшей формальные преимущества одной из сторон. В отличие от Рязани Тверское великое княжение к концу 50-х годов полностью сохраняло свой политический суверенитет, свою структуру, свой статус «великого княжения Тверской земли».

Характеристика положения Твери в составе русских земель будет далеко не полной без учета отношений Тверского великого княжества с Литвой. Эти отношения отразились в договоре 1449 г. между Борисом Тверским и Казимиром Польско-Литовским32 . Они — «братья», т.е. формально равноправные, полностью суверенные государи. Это — исходное положение договора. Реальное его содержание — военный союз («што ж пособляти ему нам везде, где будет ему надобе») против всех без исключения врагов («стояти заодно противо всих сторон, никого не выимуючи»). Из этих врагов по отношению к Литве конкретно назывался Орден («немцы»). Но тут же подчеркивалось распространение обязательства со стороны Литвы на любого врага Тверского великого князя: «А где будет мне, великому князю, обида или немирен к ним буду, и Казимиру… мне пособляти думою и помогою». Казимир Литовский принимал обязательство не посягать на земли «дома святого Спаса» — на все тверские земли, и великого князя, и его «братьи молодшие», вернуть захваченную им Ржеву. Взаимное соглашение восстанавливало статус спорных порубежных земель — им «тягнути по давному» (т.е. по старине), при этом Борис Тверской юридически признавал факт захвата Литвой Смоленска.

Служебные и младшие князья Тверского дома могли отъезжать в Литву беспрепятственно («мне… не вступатися»), но при отъезде теряли свои вотчины. Такое же правило распространялось на литовских служебных князей, отъезжавших в Тверь. В то же время бояре и слуги вольные имели неограниченное право отъезда («вольным воля межи нас»).

Реальное значение литовско-тверского договора 1449 г. проясняется соответствующими статьями докончания, заключенного 31 августа 1449 г. между великим князем Василием Васильевичем и Казимиром Польско-Литовским33 . Василий признавал, что «князь великий Борис Александрович Тверской и со своею братьею и з братаничи своими в твоей стороне» (Казимира), а с ним, великим князем Василием, только «в любви и докончании». Споры между великим князем Василием и Тверью подлежали третейскому суду.

Еще более показательна статья о Новгороде. В спорах между Тверью и Новгородом: «А о чем судьи их спорут, и они вложать на митрополита, кто будеть обема нама люб, и митрополит на кого помолвит. Помолвит ли на новгородца, и ему посылати ко мне, к великому князю к Василию, а мне то оправити. А помолвит ли на тферитина… и ему послати до тебе, короля и великого князя Казимира, и тебе то оправити».

Таким образом, в конце 40-х годов Москва вынуждена была официально признать не только суверенитет Тверского великого княжества, но и включение его в орбиту политического влияния Литвы.

Договоры 1449 г. отражают крайнюю степень сближения Твери с Литвой и соответственно ослабления связи Твери с другими русскими землями. Литовско-тверской договор имел несомненную антимосковскую и антиновгородскую направленность. Кто же еще мог быть наиболее вероятным врагом великого княжества Тверского, против которого оно ждет помощи короля? Заключением союза с Литвой Тверской великий князь принимал меры против усиления Москвы, незадолго до этого одержавшей решительную победу над Шемякой в феодальной войне.

В результате докончаний 40—50-х годов XV в. Москва, Тверь и Литва оказались связанными попарно между собой равноправными договорами. Фактически это означало выход Твери из сферы влияния великого князя Московского — полный политический суверенитет великого княжества Тверского, сохранявшийся путем сложного лавирования между Москвой и Литвой.

В середине XV в. в связи с ослаблением Москвы в результате феодальной войны Тверь переживала последний период своего расцвета как самостоятельное феодальное княжество. В своем «Похвальном слове» тверскому князю Борису Александровичу инок Фома называл его «новым Константином», сравнивал с римскими и византийскими императорами, титуловал «царем», «самодержцем», сообщал о его венчании царским венцом34 . О значении Твери как политического, идеологического и торгового центра свидетельствует и знаменитое «Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина35 .

Фактическое положение Тверской земли к началу 60-х годов было достаточно противоречиво. Тверь входила в состав Русской земли, но не была включена в систему политической иерархии, возглавлявшейся Московским великим князем, а занимала особое положение. Тверской епископ был подчинен митрополиту всея Руси — в церковном отношении Тверь тяготела к православной Москве, а не к униатскому Киеву, но тверской епископ почти никогда не ездил в Москву в отличие от глав других русских епархий, признававших власть московского митрополита. В политической сфере Тверской великий князь сохранял полную самостоятельность (с оглядкой на Литву), и это важнейший факт, характеризующий московско-тверские отношения.

Особое положение в составе Русской земли занимал Господин Великий Новгород. Договор 1449 г. с Казимиром Польско-Литовским признавал его сферой политического влияния великого князя Московского. Однако реальное содержание этого влияния ни в коей мере не следует преувеличивать. Могущественная боярская олигархия, тесно связанная с городской общиной и независимая ни от какого князя, проводила фактически самостоятельную политику. Она оказывала поддержку Шемяке: предоставляла ему политическое убежище и признавала «великим князем» после его разгрома под Галичем в 1450 г. Враждебная Москве политика новгородской правящей верхушки — основная причина зимней войны 1456 г., закончившейся после поражения новгородцев под Старой Руссой Яжелбицким договором. Докончальная грамота, составленная от имени Великого Новгорода, отражает настойчивое желание новгородских властей сохранить традиционные основы отношений с великим князем, сложившихся еще в первые десятилетия XIII в.36 Эти отношения носили строго договорный характер и скреплялись взаимным крестным целованием: великие князья выступали как договаривающиеся стороны и принимали на себя ряд обязательств по отношению к Новгороду. Важнейший принцип этих обязательств — «Новгород держати… в старине, по пошлине, без обиды». В ответ на это «мужи новгородские» обязались «княжение… держати честно и грозно».

Фактическое содержание новгородских условий — полное сохранение неприкосновенности внутреннего строя Новгородской земли. Волостями этой земли управляли исключительно «мужи новгородские», а великие князья получали от волостей только «дар». Вся исполнительная и судебная власть сосредоточивалась в руках посадника, без которого великим князьям «суда не судити, ни волостей раздавати, ни грамот давати». В новгородских волостях ни сами великие князья, ни их люди не могли держать сел, принимать закладней, выводить оттуда людей в свою землю. Великие князья не имели права управлять Новгородом, находясь в своем княжении «на Низу»: все свои судебно-административные функции они могли осуществлять, только будучи в самом Новгороде.

Княжеские доходы с Новгородской земли подробно оговаривались: в Русу князья могли ездить «на третью зиму», в Ладогу — «на третье лето», княжеская охота («звери гонити») допускалась в летнее время на Взваде. Посылка осетринников и медоваров на Ладогу регулировалась «по старым грамотам по крестным». Точно оговаривались и размеры пошлин княжеских «дворян» (судебных исполнителей). Осуществляя вместе с посадником свои судебные функции в Новгороде, великий князь мог «судей слати по волостям» только в Петров день — «как пошло». На территории Новгородской земли великие князья и их «мужи» владели только пожнями.

Ряд статей посвящен вопросам торговли: регулировались размеры мыта на Суздальской земле, оговаривалось право «гостем гостити без рубежа» со ссылкой на грамоту ордынского хана («по цесареве грамоте»), особо подчеркивалась монополия новгородцев на торговлю «в Немецком дворе» и неприкосновенность этого двора для великих князей: им «двора… не затворити, ни приставов не приставливати». Новгородская «господа» намеревалась твердо держать в своих руках внешнюю европейскую торговлю — один из главных источников своего экономического могущества.

Что же со своей стороны новгородцы обещали великим князьям в качестве реализации общего своего обязательства «княжение ваше держати честно и грозно»? Во-первых, «не таити» княжеских пошлин. Во-вторых, согласие на пребывание в Волоке (Вышнем) и Торжке княжеских тиунов наряду с новгородскими («на своей части»). Как видим, никаких существенных, принципиально новых черт в отношениях с великим князем новгородская «господа» не допускала, несмотря на свое военное поражение и вызванные им просьбы о мире.

Московская грамота существенно отличается от новгородской37 . Ее основное положение — установление суда на Городище по спорным делам между людьми великого князя и новгородцами, причем окончательный арбитраж в таких делах принадлежал великому князю совместно с посадником. Суд великокняжеского наместника в Новгороде объявлялся неприкосновенным для новгородцев, за исключением особых случаев — «ратной вести или город коли имут делати», т.е. случаев, связанных с непосредственной обороной Новгорода. Принципиально новым положением является отмена впредь «вечных» (вечевых) грамот и требование запечатывать все акты великокняжеской печатью. Исполнение этих требований значительно усиливало бы влияние великого князя на новгородские дела и ставило бы их под его формальный контроль. Однако эти требования, растворенные в массе других частных условий договора, носили, по-видимому, декларативный характер. Во всяком случае, нет данных о том, что они действительно исполнялись новгородцами: до нас дошли акты Господина Великого Новгорода, относящиеся ко времени после Яжелбицкого мира и утвержденные без всякого участия великокняжеских волостей: перемирная грамота 18 марта 1466 г. с ганзейскими городами и жалованная грамота 1459—1469 гг. игумену Соловецкого монастыря Ионе на острова в Белом море38 .

Яжелбицкий договор явился не более чем временным компромиссом. Между великокняжеской властью и новгородской «господой» не было достигнуто действительно прочного, эффективного согласия. Основные политические институты боярской республики остались без какого-либо существенного изменения, и московско-новгородские отношения продолжали сохранять противоречивый, неустойчивый характер. Поездка Василия Темного с сыновьями Юрием и Андреем Большим зимой 1460 г. «миром» в Новгород была, по-видимому, попыткой московской стороны реализовать продиктованные ею положения Яжелбицкого договора.

Едва ли эта попытка была успешной. Официальная Московская летопись кратко сообщает, подчеркивая московско-новгородское согласие, что Василий был принят «с великой честью»39 . По данным Софийско-Львовской летописи, приезд Василия вызвал бурную манифестацию на вече и заговор с целью убийства великого князя и его сыновей. Однако архиепископу Ионе удалось отговорить заговорщиков от исполнения этого замысла, угрожая расправой со стороны оставшегося в Москве великого князя Ивана40 . Этот рассказ находит подтверждение в Ермолинской летописи: нападение на воеводу Федора Басенка, возвращавшегося на Городище после пира у посадника, и убийство его слуги «шильниками» были сигналом; новгородцы «возмятошася и приидоша всем Новым Городом на великого князя к Городищу». По словам летописца, они «чаяли, что князя великого сын пришел ратью на них»41 .

Сообщения этих летописей можно считать достаточно правдоподобными. По всей вероятности, попытки великого князя осуществить свои прерогативы, декларированные Яжелбицким договором, вызвали резкое обострение антимосковских настроений и раскол новгородской правящей верхушки на умеренных во главе с архиепископом — сторонников сохранения компромисса с Москвой и крайних, требовавших полного разрыва с нею.

О наличии на рубеже 50—60-х годов стремления к известной нормализации московско-новгородских отношений свидетельствует упомянутый литературный памятник «Сказание об умершем отроке». Его герой Григорий Тумгень получил избавление от смерти благодаря Варлааму Хутынскому — наиболее почитаемому новгородскому святому. В «Сказании» подчеркивается, что Григорий, постельничий великого князя, выходец из Рязани, сам был почитателем Варлаама. С сюжетом этого произведения связано основание в 1461 г. церкви Варлаама Хутынского в Кремле по повелению великого князя и начало почитания его в Москве. «Сказание» отражает тенденцию к идеологическому единству Русской земли, к стиранию политических и идеологических перегородок между отдельными землями: выходец из Рязани служит великому князю Московскому, почитает новгородского святого и сам великий князь способствует установлению культа этого святого в Москве.

Тенденция к сближению проявляется не только в стольном граде. Согласно «Житию» новгородского архиепископа Ионы, он «умысли… в вечные памяти вписати» сюжет «Сказания об умершем отроке» в новую редакцию «Жития» Варлаама Хутынского, поручив это Пахомию Логофету. Таким образом, к идеологическому единству стремились и определенные круги новгородского общества — сторонники сближения с Москвой. Одновременно в Новгороде началось строительство церкви Сергия Радонежского — наиболее популярного московского святого42 . Нельзя не упомянуть и о том, что, согласно «людской молве», приведенной в Ермолинской летописи, отравление Шемяки организовал посадник Исак Борецкий, подкупив его повара43 . «Людская молва» заслуживает внимания: участие посадника в убийстве Шемяки казалось в Москве правдоподобным — в 50-х годах новгородский посадник мог быть доброхотом великого князя.

Но в целом политика новгородской «господы» в годы после Яжелбицкого мира и похода «миром» Василия Темного носила выраженный антивеликокняжеский характер. В московско-новгородских отношениях назревал серьезный кризис. Новгородские бояре приглашали литовских князей на свои «пригороды». Они с резким неодобрением отнеслись к подчинению Пскова великому князю, последовавшему в те же зимние месяцы 1460 г.: «… взбуяшаяся Псковицы в нестройне уме, наша братиа мнимая… задашася за великого князя», и не выразили никакого желания участвовать в войне с Орденом за защиту Пскова44 .

Таким образом, власть «великого князя всея Руси» к началу 60-х годов на Новгород фактически не распространялась. Подчинение этой «отчины» носило чисто формальный характер, и вопреки распространенному в историографии мнению45 Яжелбицкий договор не только не стал поворотным пунктом в политической истории Новгорода в смысле укрепления влияния великого князя, но и, напротив, способствовал активизации антимосковской тенденции в новгородской политике (вероятно, именно благодаря своему компромиссному характеру).

Если «поход миром» 1460 г. в Новгород не привел к существенным результатам в московско-новгородских отношениях, то в отношениях Москвы с Псковом именно в это время произошел важный сдвиг. По сообщению Московской летописи, великий князь Василий из Новгорода послал сына Юрия во Псков для помощи против немцев. Псковичи приняли его с великой честью, посадили на княжеский стол в Троицком соборе и вручили Довмонтов меч. Военная экспедиция против Ордена, предпринятая московскими войсками, привела к быстрому заключению мира на псковских условиях46 .

Псковские летописи освещают эти события гораздо подробнее. Псковичи, узнав о прибытии Василия в Новгород, послали к нему депутацию в составе двух посадников и бояр со всех концов бить челом о помощи против агрессии Ордена и об утверждении находившегося в то время во Пскове князя Александра Васильевича Чарторыйского наместником великого князя. Василий Темный согласился на эту просьбу при условии присяги на свое имя со стороны Александра. Категорический отказ последнего привел к его разрыву с Псковом и к отъезду из города. Тогда-то и был послан во Псков князь Юрий Васильевич, торжественно встреченный псковичами, которые «посадиша его на столе отца своего великого князя Василия Васильевича». Юрий был принят псковичами не как собственно псковский князь, а как представитель великого князя, олицетворяющий его особу. Именно поэтому псковичи «биша челом господину князю великому Юрию Васильевичу», чтобы он от имени отца и от своего имени дал Пскову князя-наместника, в качестве которого псковичи просили князя Ивана Васильевича Стригу Оболенского. И князь Юрий «по повелению отца своего и брата Ивана» исполнил просьбу псковичей. 23 марта во Псков прибыл новый князь-наместник, которому псковичи «даша… всю княжу пошлину», а Стрига в свою очередь «целова крест ко Пскову по всей псковской пошлине»47 .

Значение событий 1460 г. в истории московско-псковских отношений трудно переоценить. Разрывом с Александром Чарторыйским Псков продемонстрировал стремление твердо следовать московской ориентации. Правнук Ольгерда от его третьего сына Константина князь Александр Васильевич Чарторыйский не мог не быть одиозной фигурой в глазах московского правительства. В годы феодальной войны он был князем в Новгороде, и зимой 1452 г. новгородцы под его руководством «много волостей великого князя повоеваша и пожгоша». Летом того же года он в Новгороде женился на Марии, дочери Дмитрия Шемяки, а в январе — феврале 1456 г. стоял во главе новгородских войск во время войны с Василием Темным (не участвуя, однако, в боевых действиях). Изгнанный в том же году из Новгорода (по объяснению новгородского летописца, «перевет ли не вем держал еси к Низовцам», а фактически, вероятно, по требованию Москвы), он обосновался во Пскове48 . Посажение на стол князя Юрия и принятие от него нового наместника означали фактически полное политическое подчинение Господина Пскова великокняжеской власти. В то же время Псков, по крайней мере по мысли своих непосредственных руководителей, полностью сохранял свой внутренний суверенитет, свою «псковскую пошлину». Военно-политический союз с Москвой на началах полного подчинения власти великого князя отнюдь не означал какого-либо отхода от принципов псковского внутреннего самоуправления. Псковская вечевая республика как таковая прочно входила в федерацию русских земель, возглавляемую Москвой.

Кроме крупных, относительно самостоятельных феодальных политических организмов, связанных с великим княжением Московским системой двусторонних договорных отношений, к 60-м годам XV в. на Русской земле сохранялось множество мелких княжеств — осколков старой политической системы великого княжения Владимирского. Эта система, сложившаяся при ближайших потомках Всеволода Большое Гнездо, к середине XV в. сохраняла реликтовый характер в виде уделов многочисленных суздальских, ростовских, ярославских, белозерских и других князей. Размножившиеся потомки некогда сильных удельных князей, они сохраняли титулы и некоторые остатки княжеского суверенитета. В своей духовной Василий Темный признавал часть Ростовской земли владением ростовских князей; он ничего не говорил о Ярославском княжестве, тем самым молчаливо признавая его относительную независимость. К 60-м годам эти княжества вплетались в новую политическую систему великого княжества Московского49 .

* * *

Итак, Русская земля к началу 60-х годов XV в. представляет собой в политическом отношении сложную, пеструю мозаику крупных и мелких земель и княжеств. Это сложное переплетение осколков старой системы уделов сыновей Всеволода Большое Гнездо (при которых выделилось Ростовское княжество, раздробившееся впоследствии на множество уделов) с еще более старой системой, ведущей к временам распадения Древнерусского государства (когда выделились Рязанское княжество и Новгородская земля). На эту древнюю основу в следующие века наложились системы уделов внуков Всеволода (Тверское княжество), сыновей, внуков и правнуков Ивана Калиты (собственно московские земли, подробно перечисленные в духовной Василия Темного). Непрерывный процесс дробления княжеств, начавшийся со времен Ярослава Мудрого, не прекратился и в первой половине XV в.

Реальной социально-экономической основой этого процесса дробления политической власти было укрепление феодальных отношений. Развитие феодального землевладения и хозяйства приводило к появлению новых и новых центров, вокруг которых группировались вотчины светских и церковных феодалов. Маленькие местные феодальные мирки, связанные растущим обменом, становились материальной базой политической власти местных князей, отпочковывавшихся от разросшегося генеалогического древа потомков Ярослава Мудрого — фактического родоначальника всех русских княжеских династий. Этот прогрессивный в своей основе (с точки зрения социально-экономического и культурного развития) процесс не остановила и катастрофа Батыева нашествия. Ни опустошение земли, ни потеря национального суверенитета не изменили общего направления развития Руси — в стране продолжали укрепляться феодальные отношения.

Эти исторически необходимые и прогрессивные для своего времени отношения распространялись в той или иной форме повсюду в Европе и на Ближнем Востоке. Политические последствия их были не вполне однозначны, но общей чертой было ослабление старой императорской (королевской, великокняжеской) власти и усиление власти местных правителей (герцогов, графов, удельных князей). На Руси этот процесс осложнился и усугубился ордынским игом. Политика ханов Золотой Орды неизменно была направлена на усиление феодальной анархии на Русской земле, на разжигание княжеских усобиц — отсутствие политической стабильности в стране было одной из существенных предпосылок самого ига. При этом и почти непрерывные нашествия и набеги, крупные и мелкие, всевозможных «царевичей» чрезвычайно ослабляли Русь в материальном отношении и замедляли естественное социально-экономическое развитие страны, консервируя старые политические и экономические формы. Эти старые формы и традиции были основой процесса удельного дробления Русской земли — преобладающей тенденции политического развития по крайней мере до второй половины XIV в.

Со времен Калиты и особенно Донского этот процесс встретился с постепенно усиливающейся противоположной тенденцией — собиранием земель московскими князьями, которые не стеснялись сгонять прежних наследственных владельцев уделов. Московские князья могли себе это позволить только потому, что опирались на растущую силу своего княжества. А непосредственной основой этой силы был прогрессирующий военно-служилый вассалитет, опиравшийся в свою очередь на развивающееся крупное феодальное землевладение и хозяйство. Не случайно именно в середине — второй половине XIV в. возникло подавляющее большинство известных нам впоследствии боярских фамилий, именно к этому времени относится и реальное появление земельного акта — документа, отражающего в первую очередь развитие феодального землевладения. От прежних времен сохранились считанные единицы таких актов. С конца же XIV в. наблюдается лавинообразный рост количества актов. При этом еще надо помнить, что до нас дошла, по-видимому, только небольшая их часть — только те акты, которые были так или иначе связаны с десятком крупнейших русских монастырей, ставших крупнейшими феодалами-землевладельцами именно в то время. Появление и развитие нового источника — земельного акта — свидетельство крупных изменений в реальных общественно-экономических, базисных отношениях. Русская земля во второй половине XIV в. поднималась на новую ступень своего феодального развития. Наличие сильного военно-служилого сословия — основа политического могущества московских князей, залог их успехов в борьбе с тверскими, рязанскими, суздальскими соперниками.

Но развитие крупного феодального землевладения предполагает соответствующий рост городов как центров обмена и реализации прибавочного продукта. К сожалению, мы не располагаем актовым материалом, непосредственно связанным с городами. И это неудивительно: города в отличие от феодальной вотчины были гораздо меньше связаны с монастырями — основными хранителями дошедших до нас документов. Но косвенные свидетельства роста значения городов у нас есть. Это и летописные известия, и княжеские договоры. Именно Дмитрий Донской в своем докончании с князем Владимиром Андреевичем впервые упомянул о московских горожанах как таковых: столица великого княжения превращалась сама по себе в большую силу, и великий князь Дмитрий, политик и полководец, не мог не заметить это. Растущее значение Москвы — важнейшее преимущество ее князей в борьбе с соперниками. Феодальная смута при Василии Темном со всей яркостью высветила этот факт русской жизни.

Но развитие городов как крупных экономических центров противоречило самому принципу феодального раздробления страны на множество слабо связанных друг с другом провинциальных мирков. Как и великокняжеские вассалы, горожане были заинтересованы в сильной княжеской власти, в объединении разрозненных земель. Эти новые элементы русской жизни и были главной реальной опорой новой тенденции политического развития страны — тенденции к объединению вокруг единого центра.

Несмотря на развитие феодального землевладения, значительная (если не большая) часть крестьянских земель по-прежнему входила в состав «черных» волостей, подчиненных непосредственно княжеской власти. В исторической перспективе эти земли и их население составляли основной резерв развития феодальных отношений, в частности землевладения княжеских вассалов. В реальной действительности второй половины XIV в. и всего XV в. «черные» волости и их относительно свободное население являлись одним из важнейших устоев великокняжеской власти: именно «черные» крестьяне несли на себе основное бремя налогов и государственных повинностей, обеспечивая военные и финансовые потребности княжества. В дробящихся мелких удельных княжествах, превращавшихся фактически в вотчины своих князей, «черные» крестьяне быстрее теряли свои земли и свободу. В большом великом княжестве Московском «черных» земель было еще очень много, а в ряде уездов они заметно преобладали. «Черные» волости великого княжения сохраняли свое значение существенной материальной и моральной силы в политической борьбе50 .

Наконец, вся Русская земля, все ее социальные слои были заинтересованы в ликвидации ордынского ига. Попытка его свержения при опоре на союз князей не удалась даже Дмитрию Донскому. Архаический союз князей явно не годился в качестве инструмента внешней политики: он не мог ни остановить литовскую экспансию, ни свергнуть ордынское иго.

Все эти факторы и обусловили к концу XIV в. появление новой, центростремительной тенденции в политическом развитии Руси. Если материальной основой стремления к объединению земель служили социально-экономические и политические факторы, то культурно-идеологической базой этой тенденции явился ярчайший феномен «русского Возрождения» — небывалый для средневекового общества подъем духовной культуры и самосознания русского народа, связанный с именами Сергия Радонежского, Андрея Рублева, Епифания Премудрого. Москвичи и тверичи, новгородцы и рязанцы все в большей степени чувствовали себя русскими людьми, сопричастными единому великому народу с его многовековой культурой.

Несмотря на наличие новой тенденции политического развития, во вторую половину XV в. Русская земля вступила, находясь еще в состоянии феодальной раздробленности. Система уделов как основа политической структуры страны сохраняла свое значение и после победы Москвы в феодальной войне. Старые уделы частично заменялись новыми, дробились и соединялись, исчезали и возрождались, но принципиальная основа оставалась без изменений. Каждый князь, опираясь на своих вассалов — бояр и вольных слуг, был полным господином своего удела и в то же время «соучастником» политической власти в соответствующих великих княжениях — Рязанском, Тверском, Московском. Каждое из них имело свою княжескую иерархию, «старейших» и «молодших» «братьев», просто «братьев» и «братьев» «меньших». Эта зыбкая и достаточно противоречивая система связана договорными отношениями и традицией, но более всего — реальным ходом исторического процесса, внутренним единством русского народа. Суверенитет земель и княжеств колеблется в пределах от почти полного до почти нулевого: феодальные владыки этих земель размещаются в широком диапазоне от суверенных великих князей Тверской земли до владетелей нескольких волостей и сел в прежних уделах своих предков. Власть великого князя Московского, именуемого в некоторых официальных документах «великим князем всея Руси», далеко не равнозначна даже на территории собственно Московского княжества и старых земель великого княжения Владимирского.

Политическая система Московского великого княжения, т.е. система уделов князей Московского дома, потомков Калиты, достаточно сложная сама по себе, вплетается в сеть договорных отношений с Тверью и Рязанью, Новгородом и Псковом. Великий князь Московский выступает то как государь-суверен с максимальным объемом политических прав, то как глава Московского дома, то как старший «брат» другого великого князя, то как сторона, равноправная со своим контрагентом.

Причудливая, противоречивая картина политической надстройки феодальной Руси начала второй половины XV в. отражает реальные, глубинные противоречия своего времени. При всей сложности и мозаичности политической структуры Русской земли, можно проследить две основные противоборствующие политические системы. Одна система — великое княжество Московское, олицетворяющее силы, борющиеся за единство Руси. Эти силы — феодалы, служащие непосредственно великому князю (его вассалы), горожане, и прежде всего жители Москвы, все слои общества, заинтересованные в прекращении феодальных смут и вражеских нашествий, основная масса русского народа — крестьяне, больше всего страдающие от княжеских усобиц и ордынских ратей. Другая система — крупные, средние и мелкие удельные (старые и новые) княжества и земли со своими собственными местными политическими центрами. Эта система отношений выражает интересы всех сторонников феодальной раздробленности, прежде всего самих удельных князей и их светских и церковных вассалов. Борьба этих двух систем, отражающих противоположные тенденции политического развития страны — новую объединительную и старую центробежную, — составляет основу политической истории Русской земли XV в.

К началу 60-х годов обе системы сосуществуют и тесно переплетаются, при этом само великое княжение Московское продолжает еще носить живые черты старой удельной традиции. В этом — специфика положения, сложившегося к тому времени в Русской земле.