15. ОТКРОВЕНИЯ ''ВЕЛИКОГО ГРЕШНИКА''.

– Анри!

– Господин виконт, – паж заговорил торопливо и взволнованно, – Я даже толком не успел поблагодарить вас. Поверьте, я никогда не забуду ваш героический поступок. Простите, если речь моя покажется вам наивной, но моя благодарность так глубока, что я не нахожу нужных слов. Просто… меня переполняют чувства… Я понимаю, простые слова не произведут на вас впечатления, но мне, честное слово, ничего не придумать навороченного. Вот я сейчас смотрел на эту высоченную грот-мачту, на эти ужасные ванты и думал о вас и угрожавшей нам опасности… Боже мой!

– Вы слишком добры, маленький Вандом. Любой матрос сделал бы то же самое. Люди просто растерялись, опешили.

– Да, но меня спас не ''любой матрос''. Меня спасли вы! А я… А я даже там говорил вам всякую… чушь собачью! Простите ли вы меня? Я ведь не со зла, поверьте!

– Ничего особенного вы не говорили, – спокойно сказал Рауль, – А вот я действительно был… грубоват с вами. Но я тоже не со зла.

Опасности, пережитые вместе, сближают людей, и вскоре они по-приятельски болтали, сидя рядышком на мешках, сваленных в кучу недалеко от трюмного люка на баке.

– Вы сегодня очень хорошо выглядите, – робко сказал Анри, отметив щегольской вид Пиратского Вожака.

– Остатки былой роскоши, – насмешливо заявил Рауль.

– Я надеюсь, мы не будем больше ругаться? – и Вандом добавил совсем по-детски, – Мы с вами помирились, правда?

– Я с вами не ссорился, Анри. Но порой мне казалось, что вы относитесь ко мне несколько предвзято.

Бофорочка собралась с мыслями. Вот теперь настало время вспомнить об Анжелике де Бофор! Это объяснение должно было бы состояться раньше, но лучше поздно, чем никогда, решила Бофорочка.

– Я? Да, вы правы. На это есть причина. Я иногда просто ненавидел вас из-за моей родственницы, Анжелики де Бофор! Вы ведь с ней знакомы, правда?

А Рауль, введенный в заблуждение ''честнейшим человеком Франции'', ''сбился с курса'' и решил, что маленький Вандом наслышан о детской влюбленности своей родственницы, наследницы герцога. Он стал уверять пажа, что Анжелику де Бофор, милую, очаровательную, умную девочку он очень смутно помнит, и чувствует невольную вину за дурацкий розыгрыш, который в давние времена устроили его друзья. Он-то сам узнал об этом совсем недавно.

– Это я знаю, – сказал Анри, – Виновник розыгрыша – господин де Гиш, и мадемуазель де Бофор уже его отчитала.

– Бедный де Гиш! – усмехнулся Рауль, – Он, наверно, ''трижды мертв'' после этого разговора.

– Жить будет, – хихикнул Вандом, – Хотя… вы правы. Ну а вы? Вы не считали, что и вы в какой-то степени виноваты? Допустим, ваши друзья вас подставили, вы ничего не знали, но сейчас вы могли с ней объясниться.

– Нет, – сказал Рауль, – Я не мог.

– Почему это?

– Разные обстоятельства, – уклончиво ответил он.

– Ну, сказали бы как есть, так, мол, и так, я и не думал в вас влюбляться, у меня и в мыслях не было жениться на вас десять лет спустя, я обожал другую девушку…

– Да разве можно говорить такие вещи девушке, которая…

– Договаривайте, господин де Бражелон! Что же вы замолчали?

– …

– Ну что вы, воды в рот набрали? Я скажу за вас! Которая в вас влюблена, вы так считаете?

''Черт возьми, мне не нужно было разуверять Бофорочку, потому что я сам, как мальчишка, влюбился в нее с первого взгляда. Но ее родственника это не касается!''

– Так вот! Не обольщайтесь на ее счет, господин де Бражелон! Она любит другого!

– Вот как? – протянул он недоверчиво.

– Да. Совершенно очаровательного, отважного молодого человека!

– А я, что ли, трус и урод? – пробормотал он не без обиды.

– У вашего соперника одно преимущество: он тоже ее любит! И она поклялась, что будет принадлежать только ему!

– Я рад за нее, – сказал Рауль почти весело: упомянутая Вандомом клятва внесла ясность в ситуацию. ''Соперником'' был он сам, но в другой ипостаси.

– Анжелика де Бофор – очень милая девушка, и она заслуживает того, чтобы быть счастливой с… этим вашим ''красавцем и героем''.

– И я того же мнения! – заявил Анри де Вандом.

Но, вспомнив, что Бофор запретил наводить справки о личности ''красавца и героя'', паж решил не болтать лишнего, чтобы не выдать себя ненароком. А Рауль вернулся к исходной точке – стал считать прелестную дочь Бофора милым, но далеким воспоминанием, а сходство Анри с Анжеликой объяснялось совсем не так, как ему померещилось на вантах. То было наваждение. ''Прощай, моя потерянная любовь, – мысленно обратился он к Анжелике де Бофор, задумчиво глядя в синеву, – Пусть это будет нашей тайной. Ты осталась за морем, и лучше тебе поскорее забыть меня. Слишком много дров я успел наломать!''

А поскольку паж Анри де Вандом несколько раз проехался в разговорах с ним насчет Луизы, он решил, что теперь его бывшая возлюбленная будет ширмой, за которой он спрячет свою тайну – Бофорочку.

– И все-таки, – сказал Вандом, – Я на вашем месте написал бы Анжелике.

– Ну, нет! С этим покончено! Больше ни одна женщина не получит от меня нежных писем!

– Я обещал не говорить обидные для вас вещи, господин виконт…

– Я вам скажу: с меня хватит мадемуазель де Лавальер! Ясно вам? Сыт по горло!

– Не зарекайтесь, кто знает…

– Я, говоря образно, сжег корабли.

– Вы опять смеетесь? ''Образно говорит'' пьянехонький барон де Невиль. Или изволите говорить загадками?

– Может быть. Впрочем, Анри, вы еще дитя и многое не понимаете.

– Если хотите, расскажите. Я постараюсь понять.

– Ангел не поймет грешника. А вы все-таки невинный херувимчик.

– Вы опять изволите насмехаться над невинным Вандомом, как тогда, в вашей каюте? Что ж… У вас много единомышленников. А я, несчастный, один против всей вашей шайки.

– Я не насмехался. Я даже восхищался вами, Анри.

– Да-а-а? Что-то не заметно. Вы так ловко замаскировали свое восхищение, что я понял это как изощренную насмешку. Не такую грубую, как насмешки ваших дружков, но от этого еще более обидную.

– Хотите верьте, хотите нет, но погрязший в грехах пират вам сейчас сказал правду.

– О своих грехах вы изволили упомянуть еще на салинге нашего корабля. Это я помню. Но, может, вы излишне строги к себе? Раз мы остались живы – может, вы не такой закоренелый грешник?

– Мы остались живы – но это скорее из-за вас, ангелочек.

– Как сказать, сударь… Будь грешник послабее, и ангелочек пропал бы. Я только не понимаю, что вы могли натворить такое ужасное? Вы же никого не убили? Не украли ничего?

– Только этого не хватало! Вы, кажется, обижались, что я вас как-то не так назвал?

– Мой вопрос – не утверждение, а отрицание, господин де Бражелон! Я хотел сказать, что вы не можете быть вором, убийцей, предателем – а это, на мой взгляд, самые страшные грехи, за которые действительно гореть в аду!

– В какой-то степени я предатель.

– Я вам не верю! Кого вы предали?

– Любовь.

– Если вы имели в виду… простите, вы сами только что назвали эту… особу – Луизу де Лавальер, то это вовсе не грех. Око за око, зуб за зуб. Вполне по-божески.

– Вы не понимаете, маленький Вандом! Вы ничего не понимаете! И я не хочу докучать вам своими откровениями.

– Ну и не докучайте! – огрызнулся Вандом.

А Рауль, вспомнив, как ловко его отец переводил разговор на природу, и его восхищала блистательная легкость этих диалогов, решил попробовать взять такой тон в беседе с Вандомом. А поскольку ни полей с куропатками, ни грядок с ландышами, ни резных кленовых листьев вокруг них не было, Рауль сказал о том, что видел:

– А кстати, Анри! Как живописно развевается флаг на блинд-стеньге. И заметьте, как красиво надувает свежий ветер белоснежный блинд-парус. И все это на фоне лазури Средиземного моря создает величественную, живописную картину.

Довольный собой, он устроился на мешках поудобнее и перевел дух. Фраза получилась вполне атосовская. Но дерзкий паж был далеко не таким учтивым собеседником, как когда-то молоденький виконт.

– Что вы придуриваетесь? – сказал Вандом.

Вот это ответ! Рауль искренне расхохотался – его риторический прием не сработал. Но он-то сам никогда не сказал бы отцу, когда граф ловко уходил от опасных тем их бесед: ''Что вы придуриваетесь?''

– Ну вот, – вздохнул Анри, – Я опять сорвался. Но поймите, если у вас на сердце какая-то тяжесть – вы, может, и пьете со своими дружками из-за этого – подите к священнику, и он отпустит вам ваш грех.

– Простите мне пиратский жаргон, маленький Вандом, но у меня не повернется язык сказать нашему священнику: '' Святой отец, меа максима кульпа, я трахнул на Гревской площади самую красивую шлюху Парижа''.

– Вы убили женщину? Да еще и на Гревской площади? Разве вы палач? Вы опять наговариваете на себя!

– Да как же я могу убить женщину, Вандом? Вы в своем уме?

– Вы только что сами это сказали. ''Трахнул'', разве нет?

– Вы не знаете значение этого слова?

– ''Трахнуть'' – это ведь убить?

– О невинность! Да нет же! Я… занимался любовью с этой девчонкой.

– Вы?! Прямо на Гревской площади? В Ратуше, что ли? Или на набережной?

– Да нет… Есть там один закоулок.

– Какой ужас! А что же люди? Прохожие?

– Было очень рано. Людей не было, кроме торговки рыбой. Мою случайную подружку звали Луизеттой. Малютка Луизетта…

– Вы, что ли, специально раздобыли себе шлюху Луизетту, чтобы имя было такое… как у королевской шлюхи?

– Нет. Случайное совпадение.

– Но вы… просто чудовище! Вы развратный негодяй! Вы понимали, что делали?

– Не очень: пьян был.

– Если бы Анжелика де Бофор знала, в какую бездну порока провалился рыцарь ее детства!

– Я тогда не думал об Анжелике де Бофор. Это была в какой-то степени моя месть той, прежней. Предательство за предательство. Разврат за разврат. Грязь за грязь. Но самое ужасное то, что уличная девчонка мне понравилась. Видите…

– Вижу! – перебил Вандом, – Вы грязное животное! Похотливый мартовский кот! И вы еще смеете упоминать имя Анжелики де Бофор после ваших мерзких откровений?!

– У вас пуританская мораль, Анри, – вздохнул де Бражелон, в глубине души не считая свое мимолетное приключение с юной куртизанкой таким уж тяжким преступлением. Для двадцатипятилетнего дворянчика вполне нормальная выходка – визит к жрице любви. Правда, все подобные похождения сохранялись в тайне, как впоследствии провозгласит лицемерный мольеровский Тартюф – ''кто грешит в тиши, греха не совершает''. Своим безнравственным поступком Рауль бросил вызов той, которая предала его любовь. Он в тот момент сравнивал себя с дуэлянтом Монморанси де Бутвилем, который так же дерзко бросил вызов кардиналу Ришелье своей дуэлью на Королевской площади. На дуэлях дрались все, кому не лень, но на открытый вызов осмелился только Монморанси. И поплатился головой. А Вандом, так сочувственно отнесшийся к дуэлянту Монморанси, все-таки его не понимает и возмущенно моргает глазками.

– Да, – повторил он, – У вас пуританская мораль.

– У меня человеческая мораль! То, что вы так назвали – ''заниматься любовью''… допустимо, когда пламенная, взаимная, пылкая любовь, когда роковая страсть, любовь на всю жизнь! В противном случае – это похоть!

– Вы идеалист, Анри. Раньше я тоже так считал.

– А теперь довольствуетесь ласками куртизанки?

– Я же сказал, что сжег корабли.

– Я вам не верю! Песни о креолках поете! То ли еще в Алжире будет!

''Чудовище'' и '' похотливый кот'' вспомнил, как двенадцать часов спустя после встречи с потаскушкой он обнимал прелестную Бофорочку, вспомнил робкие поцелуи этой нежной невинной девочки и пробормотал:

– Разве я не прав был, говоря, что погряз в грехах?

– Какая гадость! – сказал Анри.

''А мне-то какое дело? Но почему мне так больно? Если бы это сказал кто-нибудь другой, Гугенот или Серж, взбесило бы меня такое признание? Кто угодно, но не Рауль. Как все это глупо, дико и странно. И плакать хочется. И все равно, любовная игра идет не на равных. Молодая девушка в отчаянии никогда не сможет позволить себе то, что позволяют они. Молодая девушка может только плакать. Топить свое отчаяние в вине или даже в агуардьенте, драться на дуэли, искать забвения в объятиях продажных женщин, податься на войну – вот, сколько вариантов у мужчин. А у женщин только слезы''.

– Вы были абсолютно правы, господин де Бражелон, – сказал Анри возмущенно, – Если бы я был священником, и вы на исповеди поведали мне о вашем ужасном прелюбодействе…

– Прелюбодеянии, – поправил Рауль.

– Не важно, суть одна! Конечно, ваши друзья назвали бы это покрепче…

– Я им не говорил о моем, с позволения сказать, приключении. Пока еще. Кроме моего слуги Оливена никто не знает об этом.

– Пока еще? Похвастайтесь!

– Не стоит.

– А что ж так? Они бы это оценили!

– Вижу, вы так ничего и не поняли. Ведь это было назло! Вопреки той, умирающей любви. И, правда, мне стало легче…

– Ага! Целовал шлюху Луизетту с Гревской площади и представлял на ее месте Луизу де Лавальер, развратный негодяй! Да еще и пьяный, что является отягчающим обстоятельством. Ужас какой! Вы не боитесь, что погубили свою душу?

– Да прекратите вы меня стращать, Анри! Какой аскет! Если так судить, всем мужчинам уготован ад!

– Не всем, – сказал Анри, – Только прелюбодейцам… я хотел сказать… прелюбодейникам.

– Прелюбодеям.

– Я не очень-то силен в греховной лексике, но вы меня поняли.

– Аскет, девственник, целомудренный монашек! Вы бережете себя для святой любви, что ли, маленький Вандом? Слушать смешно!

– Почему вы смеетесь надо мной, виконт? Так, по христианской морали, и быть должно. Чтобы жених и невеста вступали в брак, будучи чисты, невинны, непорочны. Как – не смейте смеяться, слышите! – как…Ромео и Джульетта.

– Но это же идеал, и Ромео всего шестнадцать лет. В его годы и я был сама невинность. А, что говорить! До вас все равно не доходит.

– Не доходит. Мораль распущенных молодчиков не доходит!

– Подождите, маленький невинный Вандом, мы раздобудем вам мусульманскую прелестницу, запрем вас с нею в каком-нибудь восточном… будуаре и не выпустим, пока дело не будет сделано. Сам потом спасибо скажешь.

– Только попробуйте! Я из окна выброшусь или еще что-нибудь ужасное сотворю, если вы меня запрете с этой вашей мусульманской прелестницей! Вот! – Анри перекрестился, – Богом клянусь!

– Вот чокнутый! Успокойся, я пошутил. Не хочешь – не надо.

– Да уж, господин де Бражелон, позвольте мне сохранить мою невинность. Обойдусь без вашей любезной помощи. И почему вы проявляете такую заботу обо мне? Уверен, что наш барабанщик, как и я, тоже не… занимался любовью ни с одной женщиной.

– Ролан? Его время еще не пришло. Ролан нормальный мальчишка, я за него спокоен. У Ролана все сложится удачно. Он будет мушкетером, таких, как Ролан, женщины обожают. А уж мы, если живы будем, постараемся, чтобы наш юный друг не повторил наши ошибки.

– А я, выходит, ненормальный? Что это за мораль такая? Невеста должна быть невинна?

– Конечно.

– А жених?

– А жених, милый паж, должен обладать некоторым опытом, чтобы не ударить в грязь лицом в первую брачную ночь, как наш покойный король Людовик Тринадцатый. Неопытный партнер с юной девушкой – ужасное сочетание.

– И этот опыт приобретается в альковах куртизанок?

– У кого как. Не будем уточнять.

– Какая грязь! О, виконт, если бы я был священником…

– Вы, к счастью, не священник.

– Я проучил бы вас и вам подобных…

– Прелюбодейников, – сказал Рауль насмешливо.

– Проучил бы! Не смейтесь, мало не показалось бы!

– И что бы вы сделали, аббатик? Какое покаяние наложили бы на развратное чудовище?

– Я… заставил бы всех грешников читать сто раз ''Отче наш''. Нет, сто раз мало! Тыщу раз! Я заставил бы грешников стоять в церкви на коленях и самобичеваться. Вот так!

– Нашел дураков! Ни один нормальный человек не будет заниматься самобичеванием!

– А на месте герцогини де Бофор я не позволил бы вам, да, именно вам, приблизиться к ней на расстояние мушкетного выстрела, пока вы не очиститесь от скверны!

– Сурово, маленький Вандом, сурово. И как же, по-вашему, бедный грешник должен очищаться от скверны? Самобичевание – это не в моем вкусе, сразу заявляю вам.

– А вот как! В рубище, босой, с веревкой на шее – в таком виде я заставил бы вас совершить прогулку от Гревской площади до

Нотр-Дам и там каяться – вот вам за вашу шлюху!

– В рубище? С веревкой на шее? Мне рубище не пойдет! И веревка на шее тоже. И маршрут преступников, одетых подобным образом, проходит в обратном направлении – от Нотр-Дам до Гревской площади.

– А на мой взгляд, рубище – самый подходящий наряд для такого типа! Сам король Генрих Третий в таком виде хаживал по Парижу. И самобичеванием занимался со всеми своими придворными. А чем вы лучше короля Генриха Третьего?

– Я не проливал невинную кровь и не занимался извращениями. У Генриха Третьего и его двора свои грехи были. Этим господам было в чем каяться. Одна Варфоломеевская ночь чего стоит.

– Да, это так. Но все-таки герцогиня де Бофор ни за что не простила бы вам такие… шашни. И кормила бы она вас, как собаку, на полу!

– Знаю, знаю, в монастырях применяют такие… методы. Но я-то не монах! И Вандомский дворец – не монастырь. Мне не хочется ругаться с вами, Анри. Вы говорите вещи очень смешные, но все же я напомню вам о вашем обещании.

– Да, я обещал, – вздохнул Анри, – Обещал не ругаться с вами. Но опять наговорил вам разных гадостей, а вам все нипочем. Как с гуся вода – хихикаете себе в кулачок. Я не знал о вас таких кошмарных вещей! Лучше бы вы мне ничего не говорили! Я знаю, что никто из ваших Пиратов меня не поймет, если я выскажу свои убеждения, меня сочтут свихнувшимся пуританином. Все! Даже Ролан, при полном отсутствии у него амурного опыта. Даже вы, а я вас считал благородным рыцарем. А впрочем, вы не виноваты. Такое уж время. Вы все вполне вписываетесь в Семнадцатый Век. Вы все – достойные детки этого века. А я какой-то выродок, белая ворона. Простите меня. Какое время – такие герои. Вы себя, видимо, очень комфортно чувствуете в этом времени, так что забудьте мои наивные слова, господин де Бражелон. Все так и должно быть в 1662 году. Я тщетно взывал к вашей совести.

– Нет, не тщетно, ангел по имени Анри. Ты, в сущности, прав. Но все-таки я не такой пропащий тип. В дороге с меня слетел хмель, и я решил изменить курс, пока меня не поглотила пучина разврата.

– После того как потеряли управление?

– Да – но всего лишь на какое-то время. А результатом этого приключения было…

– Ой! – вскрикнул Вандом, – Я догадываюсь! Даже я, невинный ангел, как вы изволили выразиться, и то сообразил, что было результатом подобного приключения! Вы подцепили какую-то гадость, несчастный? Что же вы сидите? Бегите к доку Дюпону, он поможет!

– Что за чушь! Я здоров как бык! Вот олух! Я вовсе не о том!

– Вы просто не представляете, как вы рисковали! С вами правда все в порядке?

– Ну конечно. И разве это риск?

– Еще какой! Ох, слава Богу! Тогда что вы имели в виду, сударь? Неужели вы сделали ребенка несчастной девушке?

– Снова здорово! Что за дрянь лезет тебе в голову, пажик?

– Но вы же поете о креолке…

– Далась тебе эта креолка! Это всего лишь залихватская песенка.

– А почему вы так уверены, что ваше приключение не имело последствий…для бедняжки?

– Ну ты и младенец! У женщин… бывают такие времена, когда не грозит появление нежелательного потомства.

– А точнее?

– А точнее – выясняйте у акушерок, у всяких там повивальных бабок. Мне эта тема не нравится.

– Мне тоже. Вы сами ее затронули. Но вы дешево отделались! Только я не понимаю, раз вы здоровы, и ваша милашка… в порядке – все обошлось без последствий, разве нет?

И тогда Рауль рассказал Анри де Вандому про свое отчаянное решение – письмо Великому Магистру, не упоминая только объект, где это письмо было написано – базилику Сен-Дени, не желая профанировать Сен-Дени после своих грешных откровений. Неназванный архитектурный объект мог бы подсказать Бофорочке тайну псевдонима ее рыцаря. Но Рауль поведал пажу только то, что письмо он отослал со своим слугой Оливеном.

– Час от часу не легче! – всплеснул руками Вандом, – Вы решили стать иоаннитом? Теперь я понимаю, что значит ''сжечь корабли''.

А вы уверены, что нужно было сжигать корабли?

На это виконт ничего не ответил. Теперь-то он очень и очень сомневался в том, что в то утро принял верное решение.

– То мартовский кот, то рыцарь-монах! Все крайности у вас!

– Не мартовский, – уточнил виконт, – Апрельский. Все это произошло первого апреля.

Вандом хихикнул.

– Великий Магистр Мальтийского Ордена не принял ваше заявление за розыгрыш? – лукаво спросил он, – Вот так прошение, написанное в День Дураков!

– Я не поставил даты. Именно потому, что был День Дураков.

– А как же мы? Пираты Короля-Солнца? А как же ваша яхта?

– Первого апреля у меня еще не было яхты. И вас со мной не было.

– Но вы еще не были Пиратским Вожаком! Это же понятия… взаимоисключающие. Вы нас бросите и уйдете к иоаннитам? Предадите наше Братство? А кто-нибудь из Пиратов знает?

– Нет. Я же сказал – только Оливен.

– И этот ваш Оливен не проболтается? Он знал содержание письма?

– Еще бы!

– И он не выразил свой протест?

– Пытался что-то возразить.

– Понятно. Вы ему доверяете? Он надежный человек?

– Да.

– Что же вы его не взяли с собой?

– Бедняга так просился… Но я не захотел. Зачем славному парню лишние… печальные переживания? А вот сейчас мне его очень не хватает. Думаю, мне очень пригодился бы Оливен.

– Я все-таки не понимаю. Ностальгия по эпохе крестовых походов? Вы можете раздобыть у Бофора каперское свидетельство и по окончании кампании пиратствуйте себе на здоровье! Зачем же расставаться со свободой? Я, сударь, не такой уж и темный – немного наслышан о законах братьев-рыцарей. Да ваши Пираты на смех вас поднимут, если вы заикнетесь…

– А вы не болтайте.

– Я не разболтаю. Смотрите, как бы не разболтал ваш верный Оливен. Если этот парень вас очень любит, он непременно попытается помешать вам.

Бофорочка вспомнила все уроки аббатиссы, посвященные крестовым походам и рыцарским орденам. Госпожа аббатисса преподавала своим девочкам весьма приукрашенную историю крестоносцев. Но хитрая наставница умела увлечь свою юную аудиторию, и ее малышки обожали таинственных героических иоаннитов и прочую доблестную публику. Подражая рыцарям Госпиталя, воспитанницы аббатиссы активно занимались благотоворительностью – уроки настоятельницы имели реальный результат. И, усвоив из этой сложной и противоречивой эпохи только позитивную информацию, лучшая ученица аббатиссы имела о рыцарях-иоаннитах представление идеализированное, знала то, что хотела ей внушить ее эрудированная воспитатаельница.

– Я… не очень-то представляю, как вы будете мыть ноги нищим! – фыркнул Анри де Вандом.

– Запросто. Так и буду, – лихо сказал виконт, – А вы полагаете, мальтийские рыцари только этим и занимаются?

– Мальтийские рыцари – это рыцари Госпиталя, сударь!

– А то я не знаю. Но главная цель Ордена – война с Полумесяцем!

– Так-то оно так, но они еще и больных лечат. А я очень сомневаюсь, что вы будете заниматься чумными, прокаженными и прочими мизераблями! Пустая затея! Ничего у вас не получится!

– Вот как? – возмутился Рауль. – Да с какой стати я тут с вами болтаю?

Он сам себе удивлялся – с чего это он так разоткровенничался с Анри де Вандомом.

– Простите, сударь, я к вам в собеседники не навязывался, – сказал Анри.

– Да! – отважился Рауль, – Я сам навязался вам в собеседники. Мне нужна твоя помощь. Ты, именно ты, маленький Вандом, сможешь сделать то, что я мог бы поручить Оливену.

– Что именно? – с готовностью спросил паж.

– Да, сущий пустяк. Вытащи мне занозу. Сможешь?

Он протянул руку пажу.

– Это вы… вчера? Из-за меня? Что же вы врачу не показали? Очень больно?

– Вот еще! Буду я беспокоить дока по таким пустякам!

– Мне нужна булавка. А можно вашу брошку? Я отцеплю, да?

– Давай.

Анри отцепил золотую брошку и ловко вытащил занозу.

– Молодец, – сказал Рауль, – У тебя легкая рука. Я почти ничего не почувствовал.

Легкая рука Анри вернула брошку с сапфиром на прежнее место. Паж схватил Рауля за руку и поцеловал то место, где была заноза.

– Что это с тобой? – удивился Рауль.

– Вы меня спасли. Это в знак благодарности. И все-таки вы недоговорили… Дело не в занозе. В чем дело?

– Я тебе скажу… попозже.

– Уважаемый господин де Бражелон, Пиратский Вожак, не знаю, как еще к вам обратиться, чтобы вы мне доверились. Попробую в стиле любимого мной эпоса – О, Рауль, отважный рыцарь, сын Великого Атоса, Наследник Мушкетеров, Малыш Шевретты, – поверьте, что паж Анри скорее умрет, чем предаст вас! Насколько я вас знаю, вы не отличаетесь ангельской кротостью, и, если вы так долго терпели меня, что-то вам от меня нужно?

– Насколько я знаю тебя, маленький Вандом, ты не способен на предательство. И скоро ты все узнаешь. Всю правду об обстановке в Алжире. Будет ''весело''.

– Как-то вы это зловеще говорите. Но я готов на все! Правда, если честно, я не очень метко стреляю. И не очень силен в фехтовании. Кое-что умею, но… но если надо, я научусь! Вы только скажите, что делать. Вы только не думайте, что я безнадежный трус. Вот лошадью управлять я умею, это правда.

– Все это не потребуется. Ни стрельба, ни фехтование. Твоя задача другая. Вспомни, маленький Вандом, свои детские проказы. Всякие шалости. Вспомнил? Итак, в нужное время, если кто-то из начальства будет разыскивать нас, ты сделаешь невинные глазки и с самым честным видом скажешь: ''Адъютант герцога? Да только что здесь был, пять минут назад''. И сиди себе в штабе, вот и вся твоя задача. Это понятно?

– А вы? А где вы сами будете в это время? – тревожно спросил Анри.

– Ну, мало ли где, – сказал Рауль, – Посмотрим по ситуации.

– Вы замышляете что-то опасное! – прошептал Анри, – И вы хотите даже иоаннитов оставить позади, я вас правильно понимаю?

– Вы, похоже, мне не верите?

– О! Я знаю, вы сможете драться с мусульманами. Я уверен, на этом поприще вас ждут блистательные победы. Это так. Но я тоже кое-что помню из истории. Исцеляя больных и раненых, рыцари Госпиталя как бы очищались от пролитой крови… Так, во всяком случае, мне говорили… мои наставники…

– В этом нет противоречия. Это верный принцип. Вот я и собираюсь служить этому принципу, а не земному властителю – нашему монарху.

– В принципе нет противоречия, но противоречие в вас, сударь! Это я к тому, если вы все-таки примкнете к славным иоаннитам.

– Что, я испугаюсь чумы и проказы?

– Я думаю, вы не сможете преодолеть отвращение.

– Я… постараюсь.

– А как насчет нищих?

– Каких нищих?

– Нищих, которым мыли ноги братья-рыцари. И не только они! Позвольте напомнить вам исторический факт…

– Тайная Вечеря?

– Нет, не только. Наш король в возрасте семи лет в Великий четверг сорок пятого года мыл ноги двенадцати беднякам из своего прихода Сен-Эсташ и обслуживал их за столом. А вы не знали?

– Знал. И что? Где ваши нищие?

– А зачем вам обязательно нищие? Гримо годится?

– Гримо? Вы с ума сошли, Анри, детка!

– Ну вот, господин иоаннит, я вас поймал! Старику Гримо вы не станете мыть ноги?

– Я?!

– Да, вы! Докажите, что вы могли бы быть иоаннитом! Вы, конечно, откажетесь! Над вами будут смеяться, правда, коллега Жана де Лавалетта? Вот видите! А старик Гримо вас вырастил, нянчился с вами, он так вас любит, бедный старичок.

– Гримо, – улыбнулся Рауль.

– А верность святым принципам, сударь, доказывается не красивыми словами, а поступками! А вот я мог бы! Я мог бы вам помочь – моя левая нога, ваша правая. Или – пошлите меня ко всем чертям. Я и так уж достал вас.

– Нет, ангелочек Вандом, – сказал Рауль насмешливо, – Я принимаю ваше предложение. Но я обойдусь без вашей помощи. Для подобных испытаний на принципы госпитальеров ищите сами своего старого слугу.

– Только не вздумайте орать на Гримо.

– Гримо точно решит, что я помешался, но орать на него я не буду.

– А вы лучше, чем я думал.

– Тогда – прошу вас ко мне, шевалье де Вандом. Гримо, наверно, уже проснулся.