– Сир! Извините за вторжение, но мы придумали потрясающую вещь!- воскликнул де Невиль.

– Пришвартовывайтесь, ребята, – пригласил ''сир'', – Выкладывайте, что там у вас.

Пираты разместились кто где, чуть ли не на коленях друг у друга.

– Вот что мы придумали: поручим твоему Гримо сделать чучело, он же мастер на все руки, твой Молчаливый!

– Зачем?

– Это будет чучело Дуэлянта. Люк нарисует рожу пострашнее, и мы повесим чучело на рее. Как бы понарошку, понимаешь? Но пригласим начальство, устроим все как на самом деле. Со священником, палачом, барабаном. Это будет наш ответ Бофору и капитану! Я наряжусь пострашнее и повешу чучело Дуэлянта. Ты у нас будешь священником и пробормочешь что-то типа молитвы. Малек будет барабанить. А прочие господа Пираты сменят парадную форму на одежды кающихся – дырка в мешке – вот тебе и кающийся грешник! Вроде Двора Генриха Третьего. А потом торжественно снимем чучело с рея и выбросим в море. На их приказ ответим им потешной церемонией. Ну как, согласен?

– Нет. Мне не нравится эта идея.

– Но это же шутка! Развлечение!

– Мы только шутили… Оливье, потешная казнь – дело, недостойное нас. Я сказал бы, что это ребячество, но в этом есть изрядная доля кощунства. Даже не ребячество. Нормальные дети не играют в смертную казнь, разве выродки какие-нибудь.

– Не губи на корню отличную идею!

– Тупую идею. Я в этом отказываюсь участвовать.

– Можешь не участвовать, от тебя требуется только приказать Гримо сделать нам чучело.

– Вот еще! Делайте сами, если вам охота.

Гугенот, примостившись в уголке с книгой о пиратах, сказал:

– Ты прав, Рауль. Зубоскалить над смертной казнью – тупо, пошло и цинично. Эта публика мается от безделья.

– А ты вообще молчи! – огрызнулся Оливье, – Мушкетер нашелся! Книжный червь! Уткнул нос в книжку и ничего слышать не хочет.

– Да позволено мне будет вмешаться, – заговорил Анри де Вандом, – Книга, которую с такой жадностью читает господин Гугенот, содержит весьма интересные, но и жутковатые сведения о морских разбойниках Средиземноморья. И я намерен познакомиться с ней в ближайшем будущем. Вы помните, что я занял очередь за вами, сударь?

Гугенот кивнул и снова уткнулся в книгу.

– Какие же вы скучные! – протянул Оливье, – Значит, за начальством останется последнее слово? Гугенот читает, Рауль зевает, а я должен думать – один за всех! Эй вы, сонные мухи! Можете вы представить, чтобы Тревиль приказал своим мушкетерам подписать такую поганую бумажонку? И что, они подписали бы? Мог бы наш гасконец потребовать от нас поставить подписи на такой бумаге? Д'Артаньяну в голову бы не пришла такая пакость!

– Моряки флагмана – это тебе не гвардейцы кардинала, – буркнул Гугенот.

– Ладно, мальчики из Фонтенбло, отдыхайте. Что мне, больше всех надо? Капитан прав. Пай-мальчики из Фонтенбло.

Рауль задумчиво дергал хвостики своей банданы.

– Не горячись. Дай подумать. Есть одна мыслишка.

– Что за мыслишка? – живо спросили желторотые.

– Дайте подумать! – он повысил голос.

– Думайте, думайте, – примирительно согласились желторотые.

Рауль взял у Гугенота книгу / не без некоторого сопротивления со стороны последнего /, полистал ее, открыл начало и зашептался с Гугенотом. Между тем Серж обратился к Пиратам:

– Не так надо действовать, господа хорошие. Не дело мы затеяли.

– Но сначала все согласились!- возразил Оливье.

– Ряженый священник, ряженый палач, чучело Дуэлянта, кающиеся, барабан. Пародия на смертную казнь. Нельзя глумиться над трагедией нашего века. А ты, Ролан де Линьет, – продолжал Серж, – Не для того выпрашивал свой барабан, чтобы участвовать в таком тупом фарсе. Героическому Жоффруа понравилось бы это, а?

Ролан молча покачал головой.

– ''Люди бегут за несчастными преступниками, чтобы взглянуть на них вблизи, выстраиваются шпалерами и высовываются из окон, чтобы увидеть, с каким лицом и осанкой идет на казнь человек, который приговорен и ждет неизбежной смерти. Какое пустое, злобное, бесчеловечное любопытство! Будь люди немного разумнее, место казней всегда пустовало бы, а присутствовать на подобных зрелищах считалось бы позором''.*

…. * Слова Жана де Лабрюйера.

….

– Простите, господин граф, – сказал Ролан, – Мы заигрались. И я готов был принять участие в этой игре, недостойной нас – вы совершенно правы, господин виконт. Но я еще никогда не видел…этого…

– И не увидишь, даст Бог, – сказал Рауль вполголоса.

– А я… а мне уже приговор прочитали! – вырвалось у Сержа, – Меня, как сторонника мятежного Конде должны были вздернуть на виселицу. Не дай Бог никому из вас… Тьфу, черт, опять я…

– Мы знаем, Серж, – так же тихо сказал Рауль, – Это прошло. Успокойся. Не терзай себя кошмаром прошлого.

– Прости, дружище,- виновато проговорил Оливье, – Я не хотел сыпать соль на твою рану. Я думал, она уже давно зажила. Я хотел обратить кошмар в шутку.

– А может быть, господа, наш король когда-нибудь отменит смертную казнь? – спросил Ролан.

– Держи карман! – фыркнул Рауль, – Дорогой Ролан, ваш покорный слуга когда-то тоже на это надеялся. Правда, нашлись добрые люди и помогли мне расстаться с наивными иллюзиями. Но довольно о грустном. Что-то вы и впрямь приуныли. Я предлагаю высмеивать наших врагов, это более достойное занятие. Но сначала, Пираты, нам необходимо узнать о них побольше. Я только повел носом по страницам книги, в которую с такой жадностью вцепился Гугенот, но, смею заверить, есть нечто, заслуживающее нашего внимания.

– Вот смотрю я на вас, – вздохнул Гугенот, – и удивляюсь вашей беспечности,- Сидите тут, разнаряженные, в кружевах, и не понимаете, какие чудовища ожидают вас за морем!

– Можно – рондо? – спросил Рауль, – А то народ в тоске.

– Просим, просим! – закричали Пираты.

– С одной оговоркой – некоторые строки ваш покорный слуга внаглую похитил у самого Франсуа Вийона.

В Алжир ''уфиздипупила братва'',

Дай Бог, чтоб уцелела голова,

''А уж сама орава какова'',

Забыли все красивые слова,

''Теперича монет едва-едва'',

Есть выпивка, и есть еще жратва,

Хотя трещит с похмелья голова,

А ветер треплет наши кружева.

О, где ты, изумрудная трава!

Жара. Мы закатали рукава.

Дай Бог, чтоб уцелела голова.

В Алжир ''уфизипупила братва''.

Автор ''глупенького рондо'', многие строки которого он заимствовал у Вийона, о чем честно предупредил своих приятелей, не ожидал такой реакции! Они устроили овацию, подобную той, которой награждали ведущих звезд мольеровской труппы, принялись тормошить, похлопывать по плечам и требовать повторения и продолжения.

– Да вы, похоже, рехнулись, люди, – пробормотал Рауль смущенно, – Это же шутка, и довольно-таки дурацкая.

– Не скромничай, Бражелон, повтори, раз публика просит! – сказал Гугенот.

– Гугенот?! И тебе мой бред пришелся по душе?

– В духе времени, – сказал Гугенот.

– В тему, – сказал Серж,- Так что не кокетничай, Рауль, и давай по новой.

– Ну, если угодно, слушайте.

– ''А уж сама орава какова''! – восторженно повторил Ролан, – Гениально!

– Не мое, – сказал Рауль, – Великого Вийона.

– Вы мне напишете ваше рондо, сударь? – взмолился Ролан.

– Зачем тебе эта чушь?

– Это не чушь! – горячо возразил Ролан, – Как же вы не понимаете? Все, что сейчас происходит, принадлежит Истории! Мы все – участники великих исторических событий, мы живем в великую эпоху, в великой стране / к счастью, он умолчал о великом короле /, и я… вы только не смейтесь, пожалуйста,…пишу об этом…мемуары.

– Что ты пишешь, малыш? – спросил Оливье.

Ролан покраснел и повторил:

– Мемуары.

Старший брат шутливо дернул барабанщика за ухо:

– Не позорь меня перед этими господами… Не принимайте его всерьез, господа. Он еще ребенок, сам не понимает, что говорит. Замолчи, Ролан, – И Жюль с силой сжал плечо барабанщика, но Ролан стряхнул с плеча руку брата и вскочил на ноги. Пираты и не думали смеяться над Роланом.

– Если ты старший, это не значит, что ты можешь затыкать мне рот! – обиженно проговорил Ролан.

– Верно, малек! – поддержал Серж, – В нашей ''ораве'' не принято обижать новичков.

– Но вы же его не знаете, – устало сказал Жюль, – Он вас еще не успел достать! Ишь, писателем себя возомнил! Хотел быть писателем, учился бы в Сорбонне. Матушка последние деньги тратила, чтобы этот разгильдяй получил образование, надеялась, что он выучится на аббата или на юриста, а он на войну сбежал, пр-р-ридурок!

– Да какой из него аббат? – фыркнул Оливье.

– А барабанщик из него уже получился, сказал Гугенот.

– Вот, съел? – Ролан показал язык старшему брату, – А еще из меня получится мушкетер!

– А мы тебе поможем! – пообещал Гугенот.

– Зря вы его защищаете, господа, – сказал Жюль, – Это самое вредное и приставучее существо во всей Бретани!

Самое вредное и приставучее существо во всей Бретани тряхнуло длинными космами и исподлобья взглянуло на Жюля.

– А ты – самое вредное существо во всей Франции!

– Не надо ссориться, господа, – вмешался Анри де Вандом,- У нас, как мне любезно объяснил г-н де Бражелон, должно быть вроде как братство по оружию.

– Без ''вроде как'', – заметил Гугенот, – Просто – братство по оружию.

– Братство по несчастью,- мрачно сказал Жюль де Линьет.

При этих словах Рауль, до сих пор не вмешивавшийся в беседу, внимательно посмотрел на де Линьета-старшего. Именно это он говорил себе самому, но считал желторотого слишком наивным и молодым, чтобы разобраться в тревожной ситуации, в которой вскоре окажется их веселая орава. Но де Линьет имел в виду другое "несчастье" – своего младшего братишку.

– Вот оно, наше несчастье, господа! – простонал он, – Я думал, он хоть на время притихнет, а он уже начал! Писатель хренов! Сбежал от короля, а мы тут с ним возиться должны!

– Что я начал? – огрызнулся Ролан.

– Людей доставать начал! Не обращайте на него внимания, господин де Бражелон, умоляю! Братишка у меня малость с приветом.

– Сам ты с приветом.

– Да мы тут все с приветом, – лениво изрек г-н де Бражелон, – А что вы так набросились на Ролана, де Линьет? Может…/ он постарался сделать серьезную мину,/ мемуары нашего барабанщика представляют интерес для истории. Правда, Ролан?

– Льщу себя надеждой, – важно сказал барабанщик.

– Не надо так шутить, – вздохнул Жюль, – Этот олух, он же все принимает за чистую монету. Вам, господа, угодно забавляться, а я не хочу, чтобы он тут был вроде шута!

– Об этом мне успел поведать ваш младший брат еще в Тулоне, – заметил Рауль.

– Не надо поощрять бредни этого безумца! Рондо ему, видите ли, подавай! Шиш тебе, а не рондо! Я прошу вас прощения за этого нахалюгу, виконт. Если его не остановить, он вас всех достанет! Он вам сядет на шею!

– Да напишу я ему это рондо, жалко, что ли!

Ролан просиял, а Жюль расстроился вконец.

– Вы слишком снисходительны к этому оболтусу, – сказал де Линьет,- Если бы у вас был младший брат, такой же вредный и настырный, как Ролан, вы бы меня поняли! Убирайся с моих глаз, горе мое! У нас важные дела! Пшел отсюда! Брысь! Нечего крутиться возле взрослых!

Ролан вздрогнул от гнева – он чувствовал, что после таких слов старшенького может наговорить Жюлю ужасных вещей. Пока эти слова еще не сорвались у него с языка. Он сдерживался изо всех сил. Но Жюль никогда не позволял себе орать: ''Брысь!'', как какому-то паршивому коту! Попробовал бы он так орать при маме! Или при господине Д'Артаньяне! Но мама осталась в Нанте, а господин Д'Артаньян, вероятнее всего – в Фонтенбло. И барабанщик рванулся было из каюты, Рауль подставил ему ножку, Ролан споткнулся. Бражелон ухватил мальчика за курточку и усадил рядом.

– Ты не прав, парень, – сказал он де Линьету-старшему, – Ролан никому из нас не мешает. И, если честно, я тебе даже немного завидую.