11. ПРО ЦВЕТОЧКИ И ГРИБОЧКИ.

– Вот так-то, дружок, – сказал Серж и пробренчал нечто торжественное на своей гитаре, – попробуй теперь возразить высокочтимому собранью. Ты теперь наш вожак, лидер, командир – так решило Братство!

– Морской Робин Гуд! – воскликнул Ролан.

Барабанщик купил нашего героя этой фразой.

– А ты хитрый, малек! – сказал Рауль.

– О! Вы даже не представляете, какой я хитрый, г-н де Бражелон! – важно заявил Ролан.

И конечно, Пираты опять захохотали.

– Веселый месяц май! – вставил свое словечко Анри де Вандом, обожающий робингудовские баллады. А Серж подвел итог выборов лидера провансальской песенкой:

Начало мая,

Пичужек стая,

Зеленый бук,

Лист иван-чая.

– Это что-то новенькое, – заметил Оливье.

– Новое не что иное, как хорошо забытое старое. Не люблю говорить банальности, но так оно и есть. Песенка эта, вернее, эс-там-пи-ада, упоминается в книге Жана де Нострадамуса ''Жизнеописание древних и наиславнейших провансальских пиитов во времена графов прованских процветавших''. Жонглеры из Франции играли эстампиаду. Она весьма по нраву пришлась кавалерам и дамам. Но Раимбаута ничего не забавляло. Посему маркиз, заметив это, сказал: ''Сеньор Раимбаут, что же вы не поете и не веселитесь, ведь вы слушаете столь прекрасную музыку и лицезреете здесь такую красавицу как моя сестра – наиблагороднейшая дама на свете! А Рау… Раимбаут ответил, что не станет петь. Маркиз же, догадавшись, в чем тут дело, сказал сестре: ''Мадам Беатриса, хочу, чтобы вы из благосклонности ко мне и ко всем этим людям соизволили просить Раимбаута – пусть он ради любви к вам и вашей милости примется петь и веселиться как раньше''.

Серж проиграл мелодию эстампиады.

– О, помню! Я тоже когда-то читал ''Жизнеописание провансальских пиитов''! Можно, я продолжу? – спросил Анри.

Серж кивнул, продолжая забавляться с гитарой.

– …И мадам Беатриса была столь обходительна и мила, что обратилась к Раимбауту со словами утешения, прося его возрадоваться ради любви к ней и вновь сложить песню. И тогда Раимбаут о том, что вы слышали, сложил эстампиаду…

– Вы запомнили? – спросил Серж, – Споем, что ли?

Начало мая,

Пичужек стая,

Зеленый бук,

Лист иван-чая.

– Но почему ''лист'', а не ''цвет'', – спросил дотошный барабанщик,- Цветы иван-чая – это так красиво! Я так люблю, когда цветет иван-чай! Они дикие и свободные, и вылезают на Свет Божий, где придется! Не то, что ухоженные, подстриженные лужайки в Ф-ф-фонтенбло, где для каждого цветочка свое место. А иван-чай – Цветок Свободы!

– Теперь он придирается к словам великого трубадура! – воскликнул Жюль, – Где ты видел иван-чай в мае?

– В Бретани не видел. Иван-чай цветет летом. Но в Провансе?

– Иван-чай цветет летом и в Провансе, а у нас как-никак `'начало мая''. Еще не пришло время иван-чая, – сказал Серж.

– Ничего, народ, скоро лето, – сказал Рауль.

– Вы только не смейтесь, – попросил Шарль-Анри, – Но у меня, кажется, тоже стишки складываются.

– Просим!

– Может, это и глупо. Да и третья строчка ваша, виконт, и Вийона.

Будь то Бретань, Турень или Прованс -

Цветок Свободы расцветет без нас.

''В Алжир уфиздипупила братва'' -

Когда еще увидим мы Блуа?!

Не очень точная рифма, я понимаю, – сказал Шарль-Анри смущенно,- `'братва'' – `'Блуа''… Но так сочинилось…

/ Я сказал бы `'И больше не вернемся мы в Блуа'', – подумал Рауль, – Но говори за себя, при чем тут Шарль-Анри. В таком случае…Тогда так:

Я не вернусь из этого `'круиза'',

Девиз мой – `'Здравствуй, грусть,

Прощай, Луиза''.

А переделывать применительно к себе стишок Шарля-Анри что-то лень. А, ладно! Хватит чепуху придумывать! /

– Вот, уже ностальгия начинается, – вздохнул Вандом.

– Она самая, – вздохнул Шарль-Анри, – Глупо, правда? Это все оттого, что вспомнился иван-чай.

– Вот что я тебе скажу, малой, – важно заявил Оливье, – В письме кузине Аннете попроси эту наиблагороднейшую девицу сорвать для тебя Цветок Свободы. Пока твое письмо дойдет до Блуа, как раз и иван-чай расцветет. Верно я говорю, люди?

– Она решит, что я помешался, – Шарль-Анри покрутил пальцем у виска.

– Проверишь ее чувство. Любит – поймет. А я тебя уверяю: кузина Аннета будет столь обходительна и мила, что пришлет тебе с полевой почтой цветок иван-чая. Эх! Мне бы твои заботы, малой!

– Я так и сделаю, – оживился Шарль-Анри, – Спасибо за идею, барон.

– Я ж еще не все мозги пропил, – вздохнул Оливье, – Помню, была стена старого замка, разрушенного еще при Ришелье. Мне нет надобности говорить вам об эдикте Ришелье двадцать шестого года.

– Против дуэлей, – сказал Гугенот.

– Не только. Господин кардинал издал в том же приснопамятном двадцать шестом году `'Декларацию о снесении замков''.

– К чему ты клонишь? – спросил Рауль.

– К тому, что на наших землях был такой архитектурный объект. Построенный Бог весть когда, при Ришелье уже разрушенный. Мятежный барон де Невиль – это мой родитель – сбежал от всесильного кардинала в Испанию. Вернувшись в родные места после амнистии в обществе известного вам

Педро-цыгана, отец занялся строительством, и новый замок вырос на нашей земле. Без рвов, подъемных мостов, бойниц – по последней моде. Здесь мы пропустим годков этак десяток и перенесемся в начало сороковых, когда наследник мятежного барона слонялся по этажам, разглядывая гобелены, башенки и дико скучал. В годы моего отрочества я еще не был знаком с творчеством Франсуа Вийона, столь вами почитаемого, но чувства мои были сродни автору `'Баллады о сеньорах былых времен'' -

''Куда девался Шарлемань?''

Зато вот там, на развалинах, была настоящая жизнь! И все древние стены в разгар лета были покрыты иван-чаем. Я с ватагой сорванцов излазил все эти развалины. А на башне я забирался на самую верхотуру, рискуя сломать шею. Мы попадали в волшебную страну, а цветы иван-чая мне казались приветом от сеньоров былых времен. Как заколдованные мечи. Но, разумеется, это вздор, ребячество.

– Не ребячество, а Детство, – поправил Рауль, – С заглавной буквы.

– Можно смеяться, – сказал Оливье.

– Да нет, – сказал Гугенот, – Мы понимаем.

– Тогда еще об иван-чае, – проговорил Оливье, – Иван-чай такой цветок – в комнате сразу вянет. Помню, на матушкины именины я притащил ей здоровущий букет иван-чая и запихал в самую роскошную вазу. А матушка засмеялась и велела ''убрать этот веник''. И мне: ''Иди в парк, котеночек, нарежь мамуле розочек, если хочешь сделать приятное''. Видите, Пираты, какое у меня было трудное детство!

– Рек он, головой качая:

`'Где ты, Рыцарь Иван-чая?''

– Иронизируешь, Рауль?

– И не думаю. Детей всегда тянет в такие места, как развалины, старые башни, лесные заросли.

– И полянки, заросшие иван-чаем! – сказал Шарль-Анри, – Раз достопочтенное общество с таким благосклонным вниманием выслушало г-на де Невиля, вы позволите и мне?

– Мы слушаем.

– Недалеко от Блуа, – заговорил Шарль-Анри, – Есть один лесок. А в том лесочке есть полянка. И на полянке той в разгар лета, куда ни глянь – иван-чай. Тоже вроде волшебной страны. Мы с ребятами любили там собираться. Я имею в виду моих приятелей из коллежа. А на полянке, ближе к лесу, была такая конструкция.

Шарль-Анри взял уголек и на клочке бумаги изобразил восьмиугольник.

– Типа скамейки, поставленной на пеньки. Но я непохоже нарисовал.

Рауль перевернул бумажку и нарисовал ''конструкцию'' по провилам линейной перспективы.

– Вот – теперь похоже. В центре ''конструкции'' мы обычно зажигали костер. Там были камушки, все что надо, чтобы проводить время на природе. И несколько шалашей.

– Вигвамов, – уточнил Рауль, – Мы там в индейцев играли.

– Да, Жан говорил. Жан мне и показал полянку. Нашей компании она, можно сказать, перешла по наследству. Впрочем, наши младшие товарищи – нынешние мальчишки – нет-нет, да и наведываются на поляну с иван-чаем.

– Вот и славно, – сказал Рауль, – хоть кому-то пригодится.

– О, у вас неплохие преемники! – заявил Шарль-Анри, прижав руку к груди и склонив голову, – Уж поверьте!

– Кто бы мог подумать…

– Жан говорил, вы там на костре грибы жарили на прутиках.

– Трюфели, завоеванные свободолюбивыми индейцами.

– Да! Отчим Жана, толстый Сен-Реми, все шнырял по лесам в поисках трюфелей! Ваше ''племя'' взяло толстяка в плен. ''Жестокосердый'' Жан хотел снять с пленника скальп, но вы сжалились над бедолагой и отпустили на все четыре стороны.

– Мы содрали с толстяка богатый выкуп – корзину с трюфелями.

– Да ты, как я погляжу, тот еще сорванец! – засмеялся Оливье, – А что же толстяк? Нажаловался небось, на ''диких индейцев''?

– Как ни странно, нет.

– И вам не влетело?

– Да нет. Вот только на следующий день наш Гримо привез доски и пеньки и соорудил вышеупомянутый восьмиугольник. Мы попрятались в зарослях, но любопытство пересилило. Как я впоследствии узнал через несколько лет, телега с Гримо и нашими парнями оказалась на полянке с иван-чаем не случайно. `'Дети сидят на голой земле, жгут костры, боюсь, они простудятся'',- сказал г-н де Сен-Реми. Остальное известно. Мы очень любили нашу полянку с иван-чаем.

Нам поляна с иван-чаем

Представлялась в детстве раем.

Странно, рифмы сами лезут в голову.

– Пусть останусь без ушей,

Раем – только в шалаше! – заметил Анри де Вандом.

– Да, – вздохнул Рауль, – Рай был в шалаше.

– Интересно, в Алжире цветет иван-чай? – спросил Шарль-Анри.

– Вот уж не знаю, – сказал Рауль, – Посмотрим.

– Ах вы, ботаники несчастные! – взвыл Гугенот, – Цветочков захотели?

– Опять каркаешь? – разозлился Оливье.

– Молчу, молчу, – прошептал Гугенот.

– Да, – вздохнул Шарль-Анри, – В этом сезоне нам не видать иван-чая.

– Как своих ушей, – заметил Гугенот, – Этот сезон обещает быть весьма жарким.

– Я тебе уши отрежу, если не уймешься! – пригрозил де Невиль.

– Этому человеку, – сказал Гугенот, – Ни в коем случае нельзя читать мемуары уважаемого графа де Ла Фера, учти это, милейший Рауль. Если он начал внаглую к месту и не к месту красть фразочки Атоса, что будет, когда этот нахалюга ознакомится с мемуарами?

– ''Пустяки'', – улыбнулся Рауль, – Тоже, оттуда же. Но уж главу про амьенский погреб ты не получишь ни в коем случае, хмельная душа!

– Про амьенский погреб я и без тебя знаю от гасконца. Это теперь место паломничества. Собственно, погреба, где г-н Атос и потрясный Гримо пили две недели, уже нет.

– Неужели трактирщик разорился? – пробормотал Рауль, – Насколько я знаю, мушкетеры честно расплатились с ним.

– Трактирщик – хитрая бестия, и он еще тогда здорово наварился. А уж потом, когда в его погребок потянулись поклонники аж из-за рубежа – о наших я и не говорю…

– Из-за рубежа?

– Из веселой Англии…

– Ах да, лорд Уинтер…

– Да, лорд Уинтер сделал отличную рекламу своим французским друзьям.

– Скорее амьенскому кабатчику.

– И владелец кабачка смекнул, что, коль его заведение так посещаемо юными безумцами ''с мушкетерскими сердцами'', он сделал в погребке зал с факелами, свечами и уютными столиками. За вход – двойная плата. Предприятие амьенского трактирщика расширилось, и он сам водит любопытный народ, повествуя о тех славных временах. `'Мушкетерский погребок'' в Амьене – одна из достопримечательностей. Я там был, я там пил и очень рекомендую наведаться в Амьен.

– Наведаемся! – воскликнул Шарль-Анри.

– А меня возьмете? – спросил Ролан.

– Куда ж мы без тебя, будущий мушкетер! – улыбнулся Рауль.

– Вот там и обмоем твой мушкетерский плащ, малек, – сказал Оливье.

– Этому господину только бы за воротник залить, – покачал головой Рауль.

– ''Он и кувшин повсюду были пара'', – сказал Серж, – Все тот же Франсуа Вийон.