/ Продолжение дневника Анжелики де Бофор/.

Я шила-шила Синее Знамя для наших Пиратов, чтобы хоть так искупить свою вину перед ними. И все-таки чувство вины не покидает меня. Теперь я носа не высуну из каюты. Добряк Гримо меня не убедил. Анри де Вандом жалкий трус – так может сказать любой из них, и мне нечего будет возразить. Даже Ролан пытался что-то сделать и изо всех сил тянул огромный парус. А я жалкое ничтожество! Может быть, Пираты не подадут вида и будут вести себя, как ни в чем не бывало? Я заметила, что они тактичные молодые люди и, можно сказать, берегут друг друга. Но я себя не прощаю.

А может быть и так – Анри де Вандома ожидает позорный бойкот. Не помню, как пираты наказывали трусов. Об этом Рауль, кажется, не говорил. Но, видит Бог, я не струсила. Я убежала из-за герцога. Не буду повторять его ужасные слова. Мы все-таки помирились.

Конечно, мне было страшно! Но не за себя, за всех нас! Я никогда не видела ничего более ужасного и была уверена, что мы все потонем. Но я же в этом ничего не понимаю. Ничегошеньки!

А Пираты меня просто не поймут. Анри де Вандом жалкий трусишка. Какое же моральное право я имею осуждать за трусость фаворита короля де Сент-Эньяна, этого де Свиньяна? Но, наверно, все-таки имею право. Хоть и по-дурацки, но я выразила свой протест против "пиратского" приказа отца. И опять – мне было страшно не за себя. Разум мне говорил, что со мной никто из них драться не станет. Как ни обидно сознавать, но всерьез меня никто, кроме барабанщика, не воспринимает. Своим протестом я хотела защитить Пиратов от произвола, а нарвалась на грубое ''цыц'' герцога и насмешки Рауля.

Только барабанщик поддержал меня яростной дробью своего барабана. И чего мы добились? Герцог свел на нет протест Ролана, при всем честном народе извинившись перед барабанщиком, а Рауль подписал приказ, чего я никак не ожидала ни от него, ни от Сержа, ни от Гугенота и де Невиля. А ведь тогда, утром, я еще не знала про его дела с этим свином де Сент-Эньяном.

Вот и пойми их! Интересно, пришел бы принц Конде в восторг, узнав, как дружно подписали ''головорезы'' Бофора эту ужасную бумагу? Говорят, благородство обязывает… Мне казалось, благородство обязывало не подписывать. А кто-то из Пиратов сказал – ситуация обязывает. Но теперь уже ничего не изменишь, думай не думай.

Если вспомнить сегодняшний день – я наделала уйму глупостей и, наверно, нажила себе врага в лице Шарля-Анри де Суайекура. Сама виновата – за ''дурака'' Суайекур разозлился, и, если бы не Рауль, мы могли бы – Суайекур и я – уже сегодня нарушить приказ!

Теперь я начинаю понимать, что имел в виду Рауль, когда говорил о своих глупых поступках. ''Глупцы Эразма Роттердамского отдыхают''. Но я считаю его вызов фавориту не глупым, а героическим поступком. Может, он ''поумнел'' и потому подписал бумагу? Что-то не очень в это верится. И не стоит очень-то им восхищаться. Тоже хорош! Схватил меня как… даже не схватил, а пихнул этак: ''Сядь!''

Но он же не знал, с кем имеет дело! Я сама поставила себя в зависимое положение. Боже мой, Боже мой, как это трудно – играть роль Анри де Вандома!

Не раз и не два посещает меня отчаянная мысль – предстать перед Пиратами Короля-Солнца в своем настоящем обличье, в своем лучшем платье, открыть им свое настоящее имя!

''А сказать вам, кто мой отец, и вообще, кто я такая?''

Но я все время себя останавливаю. И не потому, что я какая-то безбашенная авантюристка, морочащая головы этой удалой компании. Может быть, это только суеверие – что женщина на корабле приносит несчастье? Но я все-таки очень суеверна. И мне кажется, что если я сорвусь и не доведу свою роль до конца, случится какая-то непоправимая беда. Мы все в какой-то мере суеверны. Кто больше, кто меньше. И еще я боюсь – не эта ли морская примета вызвала шторм?

Нептунчик-Посейдончик, грозный Бог Морей, Всемогущий Властелин Бурь, Штормов и Шквалов, Повелитель Океанов, пошли нам самый лучший ветер, то ли ''фордевинд'', то ли ''бакштаг'', то ли еще какой, самый-пресамый лучший. Не знаю, как объяснить, такой, о каком только мечтает наш капитан. И не гневайся на мадемуазель де Бофор. Я же здесь инкогнито, и никто ни о чем не подозревает. Они ни в чем не виноваты. Вся вина на мне.

А ведь женщин на кораблях боятся даже пираты – я имею в виду настоящих морских разбойников, а не нашу блистательную шайку. Иначе с чего бы такое жесткое условие – смертная казнь грозит каждому из пиратов, если тот приведет на судно переодетую женщину. А сами, злодеи, переодевались в женщин, чтобы обманывать свои жертвы и захватывать торговые корабли. Разве поймешь их логику?

А если бы я завтра утром все-таки сменила курточку пажа на свое серебристое платье! Бойкот, которого я так боюсь, был бы невозможен. Упреки в трусости отпали бы сами собой. Я избавилась бы от выслушивания вещей, которые они себе никогда не позволят в обществе молодой девушки. Небо! Чего я только не наслушалась, когда Пираты болтали, о чем придется. И смеялись над ''невинным'' Вандомом! Вот какие лицемеры! Вот чего стоят их комплименты и учтивости! Вот как они общаются между собой, когда думают, что их никто не слышит! Конечно, явись я перед Пиратами Короля-Солнца в своем истинном обличье, я поставила бы их в неловкое положение. Ничего, не жалко! Переживут. Нет, тут другое. Нельзя так делать. Боюсь. Боюсь принести несчастье. Боюсь нового шторма, еще более сильного -/ хотя, казалось, куда уж сильнее!/. Боюсь нападения врагов. Приходится терпеть. А может, это все-таки глупое суеверие?

Путешествуют же тысячи женщин на тысячах кораблей, и ничего. Разве Шевретта принесла несчастье ''Короне'' и ее обитателям? Ее появление произвело фурор, все были в восторге. Но она не осталась с нами. Она, можно сказать, нанесла прощальный визит и умчалась на белой ''Виктории'' к своему графу. Это не тот случай. А женщины, отправляющиеся в путешествие – их что, всех за борт покидать? И это не тот случай. На таких кораблях как ''Корона'' дамы не путешествуют. Значит, надо держаться изо всех сил. Отчаянный вариант у меня всегда в запасе: ''А вы знаете, кто я такая?'' Но я еще не дошла до последней крайности.

Так до каких же пор – Quosque tandem – как говорили древние – играть эту роль? До Алжира? А там уже не море. Там суша.

Нет! Все-таки подождем до победы. До тех пор, пока мы захватим мусульманскую крепость и будем праздновать победу. Тогда-то и можно будет представиться победителям под своим настоящим именем. Тогда-то я позлорадствую в душе и посмотрю, с какой миной встретят Юную Богиню Фронды мушкетер Ролан и полковник Бражелон – после победы будет именно так, я в этом не сомневаюсь. Если только… случайность не заставит меня раньше времени выдать свою тайну.

Я, кажется, начинаю успокаиваться. Я совсем спокойна. Оставлю на минутку свой дневничок – вижу у отца какую-то красивую книгу в черном переплете с золотой каравеллой на обложке. Видимо, тоже из библиотеки капитана. Почитать, что ли – чтобы не быть совершенной невеждой в беседе с мореплавателями и Пиратами. Нет, лучше погадаю. Открою книгу на любой странице и прочту, что там написано.

Боже милосердный, какая страница мне открылась! Цитирую по книге: ''Люди. Корабли. Океаны''.

''…Когда же налетал шторм, и рангоут начинал скрипеть, и охать, когда верхушки мачт кружились, а палуба, окатываемая забортной водичкой, становилась скользкой, будто смазанная мылом, когда промерзшие канаты деревенели, а судно после нескольких прыжков в этой дьявольской чехарде вдруг давало резкий крен, тогда начиналась битва с морем не на жизнь, а на смерть! Для того чтобы суметь в неистовстве урагана взять рифы на гроте, нужны были нечеловеческие силы.

И барахтались люди в хлещущей их, словно плетьми, путанице такелажа, словно мухи в паутине… И раскачивались между небом и землей на этих сатанинских качелях отчаянные ползуны по вантам, цепенея от ужаса и выкрикивая прямо в тучи богохульные проклятия.

Но никто не покидал своих постов, если только ураган не распоряжался по-другому. За трусость полагалась смерть. Таков был суровый закон палубы''.

Конец цитаты. Анри де Вандом трус. Анри де Вандом по суровому закону палубы должен быть повешен на рее.

Пираты Короля-Солнца об этом законе еще не знают, и я дешево отделаюсь, если мне объявят бойкот. Может быть, до Алжира. А может быть, до конца войны. Ведь никто из них до сих пор не появился, не спросил: ''Живы ли вы, Вандом? Все ли с вами в порядке?''

Теперь от меня будут шарахаться как от зачумленной или от прокаженной. Уберу-ка я эту книгу с глаз долой. Хотела успокоиться, прогнать отчаяние, а отчаяние еще более усугубилось. Ну, вот что – продолжу свое занятие. С места не сойду, пока не закончу шов на Синем Знамени… Умный человек написал книгу о кораблях и океанах. Все именно так и было на ''Короне''. Но пусть умная книга, написанная умным человеком, отдохнет. Где мое шитье? Нитку в иголку и полный вперед! Хоть так-то душу успокою…