========== Глава 1. Седьмой и Девятая ==========

— Брат, как ты думаешь, мы бессмертны?

— Не городи чушь, Девятая. Мы такие же смертные, как и все остальные. Спи.

— Не называй меня так! Ми-ра! В детском доме такие правила.

— В детском доме правила подразумевают отбой в десять. А правила…

— …нельзя нарушать.

* * *

— Да-а-ашуля! — тошнотворно-громкий крик огласил весь кабинет, вызвав предсказуемые смешки. — Ты куда это от меня сбежала, красота ты моя неразумная?

Костя завалился на свободное место рядом со мной, а я не смогла сдержать недовольное шипение — правда, очень тихое. Я привыкла терпеть молча — иногда это помогало. Костя выхватил из-под моего локтя тетрадь, открыл ее на последнем домашнем задании и начал старательно вырисовывать огромный член прямо поверх ровного почерка. Мои слабые попытки остановить его результата не давали. И я перестала пытаться. Ничего страшного. У меня в рюкзаке имеется дубликат этого задания на листке — сдам его. Учителям обычно и дела нет, почему я так часто сдаю работы не в тетрадях.

Я знала, что в сложившейся ситуации виновата сама. Это я первая допустила ошибку еще два года назад, что и привело к текущему состоянию дел. В старой школе я, может, звездой и не была, но общей неприязни никогда не вызывала. Училась отлично, со всеми одноклассниками отношения были доброжелательные. Кто бы мог подумать, что перевод в профильную гимназию с языковым уклоном так сильно изменит мою жизнь? Оптимистично настроенная, знающая, чего стоил мой перевод родителям, я сильно переживала, что не смогу потянуть новый уровень, поэтому очень старалась. Видимо, старалась слишком сильно. Первая ошибка была мною допущена еще в самом начале, когда я только пришла в новую школу. После ответа Константина Белова, считавшегося лучшим учеником класса, учительница английского обратилась к остальным:

— Да, рассказ получился хорошим. Но кто заметил ошибку?

Мне нужно было зарекомендовать себя перед учителем, показать, что место в этом классе я получила не просто так, поэтому, волнуясь, подняла руку и после разрешения ответила:

— В последнем предложении правильнее было бы использовать Past Perfect Continuous, там ведь есть уточнение…

— Верно! Садись, Костя, четыре. Молодец, Даша, тебе пятерка за внимательность.

И еще не успев ощутить прилив радости от одобрения учителя, я поняла, что сделала неверный ход — на меня разом уставились несколько пар глаз, и даже раздалось тихое: «Сильно умная?». Сам Костя только усмехнулся.

Нет, это еще не было началом катастрофы. Только незначительная неприязнь, которая быстро бы забылась. Но, на свою беду, я не сделала нужных выводов — отношения с одноклассниками бывают важнее, чем уважение учителей. И я сама сильно ухудшила ситуацию еще через неделю, когда наша классная руководительница — вечно заполошная молодая девушка — поймала меня в коридоре перед уроками и, преданно заглядывая в глаза, спросила:

— А ты почему не на олимпиаде? Там ведь Белов сегодня участвует, и весь класс пошел его поддержать!

И за что мне ставят пятерки? Мне — не умеющей думать. Мне — полной идиотке.

— Так ведь Белову вчера из комитета позвонили… Сказали, что приехать должны только участники… У них, оказывается, мест посадочных не хватает для зрителей. Их даже не запустят в институт… Он должен был вас предупре…

И в ее округлившихся глазах я прочитала свой смертный приговор. Только что я сдала весь свой класс, решивший сбежать с уроков, пользуясь тем, что никому из учителей новое решение комитета неизвестно. И если первой ошибкой я только обозначила место своей могилы, то второй — сразу вырыла траншею, в которой меня будут хоронить до самого окончания школы.

Конечно, на следующий день огребли все. Мучительные нравоучения, звонки родителям, а Белову, который был обязан рассказать о звонке из комитета руководству, досталось сильнее прочих: речь даже шла об исключении, но потом сошлись на наказании — он был вынужден дежурить в классе целый месяц один. И даже занятое в олимпиаде второе место тут же утонуло в негативе от директора и учителей. Огребли все. Но я огребла больше остальных.

Чувство вины и осознание собственной глупости заставило меня встать перед классом и промямлить:

— Ребята… Костя… Пожалуйста, извините меня! Я на самом деле не знала, что так получится. Меня ведь никто не предупредил! Я не знала…

Первая скомканная бумажка прилетела мне прямо в лицо, обозначая начало эпохи катастрофы.

Вопреки моим ожиданиям, это была не холодная война, а активная целенаправленная политика издевательств. Меня оскорбляли, хватали так, что пару раз втайне от мамы приходилось зашивать пиджак, прятали сменную обувь, а школьную форму после занятий физкультурой я не раз находила в унитазе. Это делали все, потому что многим для таких действий достаточно было команды. Первая команда, пусть и неявная, просто в виде одобрения, была получена от Белова, а дальше им уже было достаточно одобрения друг друга. Меня захлестывала обида, но понимая, что моя вина в произошедшем и стала катализатором, я, забыв об остатках гордости, сама попыталась свернуть конфликт.

Белов дежурил после уроков в очередной раз. Я попыталась проскользнуть в класс, но была остановлена охранником:

— Он должен убираться один. Никакой помощи! Такие распоряжения от директора. Ты уж прости, Николаева, не могу тебе разрешить.

— Я… Я тогда не буду помогать. Мне поговорить с ним нужно. Пожалуйста!

Охранник ничего не ответил и зашагал дальше по коридору, давая этим понять, что пара минут у меня есть.

— Костя! — я прикрыла за собой дверь, не желая, чтобы наш разговор был подслушан. — Костя!

Тот елозил шваброй из стороны в сторону, не особо заботясь о том, чтобы на полу не оставалось разводов.

— Костя! — поняла, что нужно просто говорить, а ответа я вряд ли дождусь. — Пожалуйста, извини! Я полностью поняла свою вину, но исправить все уже не могу. Что мне сделать, чтобы ты и остальные простили меня?

— Возвращайся назад в свою школу. Тут ты учиться не будешь, — я даже вздрогнула, потому что не ждала, что он хоть что-то скажет.

О, этот вариант я, конечно, обмозговала со всех сторон. Но как растолковать своим старым друзьям, почему я вернулась? Что сказать родителям, которые чуть ли не молились на эту гимназию? Как объяснить себе в будущем, почему я упустила такой шанс?

— Костя… — я даже не поднимала на него взгляд. — Пожалуйста, прости. Я уйти не могу. Ну неужели ты никогда не ошибался?

Швабра стукнулась об пол, поэтому я решилась поднять голову.

— Ты, крыса, знаешь, что сделал мой отец? — кажется, он даже побледнел от ярости.

Я просто открыла рот, не находя ответа. Но по спине прошлось морозом. Мне до сих пор и в голову не приходило, что Косте досталось не только от руководства. Его бьют дома? Состоятельная семья, солидные родители… Но чего только не бывает.

— Что он тебе сделал? — я все же выдавила это.

— Мне? — Костя уже взял себя в руки и рассмеялся. — Мне он ничего не сделал! Сказал, что я поступил так, как поступил бы любой достаточно смелый девятиклассник. А вот крыс из коллектива надо изгонять.

— Костя…

Он перебил:

— Давай, встань передо мной на колени. Попроси прощения как следует, и тогда я подумаю.

Голова почему-то закружилась. Так сильно, до отупения. Еще и постыдные слезы мешали сосредоточиться. Это я виновата! Я! Так разве сейчас не время засунуть свою гордость куда подальше, лишь бы исправить собственную ошибку? И сама не поняла, как мои ноги подкосились, опуская тело на мокрый пол, а губы повторяли: «Прости, прости, прости».

Из этого гнусного оцепенения меня вывел взрыв смеха. Костя, хохоча во всю глотку, как бешеная гиена, обходил вокруг, снимая мой позор на телефон. Я вскочила на ноги и вылетела из класса, проклиная себя за слабость. Назавтра это видео было уже у всех одноклассников. И почему я решила, что, унизив себя, заслужу их уважение? Конечно, ситуация только усугубилась.

В общем, девятый класс был адом. В конце концов я прекратила все попытки наладить хоть какие-то отношения с одноклассниками. Когда все начиналось, никто и не подумал бы встать на мою защиту. Более того, слабые члены любого сообщества только рады, когда гнобят кого-то другого. Даже и сами принимают участие в травле, лишь бы оказаться тем самым на стороне сильных. Так что мне еще повезло, что дело ни разу не дошло до серьезного вреда здоровью. Физическому — не моральному. Потому что морально я была раздавлена: ревела ночами в подушку, не находя уже в себе сил на то, чтобы продолжать сопротивляться этому бесконечному психологическому насилию. А потом, в очередной раз сцепив зубы и повторив себе, что учеба в лучшей школе нашего города стоит этих издержек, шла на уроки, чтобы продолжать терпеть. К концу девятого класса меня отучили тянуть руку на уроках, есть в общей столовой, обращаться к кому-то за любой помощью и даже здороваться с одноклассниками. Меня чурались, как проказы, даже те, кто не был так же агрессивен, как сам Костя. Кстати говоря, учителя, случайно ставшие свидетелями некоторых неприятных эпизодов, никакого участия в моей судьбе тоже не принимали. Я иногда даже мечтала о том, чтобы Костя или кто-то из его друзей меня избил до синяков, чтобы они сделали нечто такое, что руководство школы уже не смогло бы проигнорировать. Но этого не происходило, а значит, все продолжало идти своим чередом. Была, правда, учительница, среди школьников получившая прозвище Снежная Королева. Что-то было в ней такое… какая-то внутренняя сила, с которой все считались. Даже Костя перестал меня донимать после ее равнодушной фразы «Слышь, Белов, не фони. Не подходи к Николаевой ближе, чем на два метра, а то… меня это раздражает». Сказано это было без малейшего раздражения, но с тех пор занятия по английскому для меня стали единственным временем, лишенным нервотрепки. Но потом наша Снежная Королева ушла в декретный отпуск, чем и прекратила даже эти редкие эпизоды спокойствия.

В десятом классе ад продолжился. Теперь уже никто толком и вспомнить не мог, с чего все началось. Меня травили по привычке, от скуки, словно исполняли ритуал. Некоторым это надоело, но и они даже не помышляли о том, чтобы разговаривать со мной — для них это тоже могло обернуться неприятностями. В этот период я нашла себе моральную гавань: да, все сложилось именно так, но я буду выживать в этих условиях. Мне никто из них не нужен. Главное — чтобы родители и друзья из старой школы не узнали о происходящем. Физическое насилие практически полностью прекратилось, а до насмешек мне уже дела почти не было. К концу десятого класса я даже улучшила успеваемость, которая еще недавно катилась в пропасть, подобно Ниагаре. С устными ответами до сих пор было сложно, но зато на основании письменных работ мои оценки опять подтянулись. Самое важное — я перестала себя чувствовать виноватой, потому что давным-давно с лихвой расплатилась за собственную ошибку. Гонения шли уже не из-за того случая, а просто потому, что это любимое развлечение для шакалов.

В одиннадцатом классе все резко изменилось, но, как это ни парадоксально, стало еще хуже. Прямо первого сентября Костя во всеуслышание заявил, что я его девушка и «мы любим друг друга давно и сильно», что вызвало только взрыв хохота. Ну конечно, после «морды очкастой», «эй, зануды» и «пятерочной жопы» это звучало как очередное издевательство, чем, по сути, и являлось. Теперь игра шла по другим правилам — Костя обнимал меня и смачно целовал в щеку, несмотря на сопротивление, обматывал мою голову пыльным тюлем, называя «невестой», отвешивал сомнительные комплименты типа «О, шкура, а ты сегодня голову помыла? Прямо красавица!» или «Дашенька, душа моя, пойдем, отсосешь мне за углом?». Справедливости ради надо заметить, что за стенами школы никаких преследований не было, чего я всегда подспудно боялась. Поэтому после звонка с последнего урока у меня ежедневно начиналась нормальная жизнь — хорошая семья, старые друзья и знакомые, никто из которых не был в курсе моих школьных проблем. Я никому не рассказывала об этом по одной простой причине — мне было стыдно стать в их глазах таким ничтожеством.

Костя уже отвешивал очередную колкость в мой адрес, дабы ежедневное представление для зрителей произвело ожидаемый эффект, но конец его фразы утонул в звонке, знаменующем начало урока. С появлением в аудитории учителя мой личный садист все же вел себя несколько сдержаннее. На этот раз Николай Степанович, наш учитель русского языка, зашел не один, а в сопровождении классной руководительницы и незнакомых парня и девушки.

— А у нас пополнение! — звонко защебетала Анна Ивановна, до сих пор почему-то вечно заполошная. — Знакомьтесь, это новенькие. Перевелись к нам из Москвы, — последнее прозвучало как научная фантастика. К нам из Москвы? Это какими же перипетиями судьбы кого-то могло закинуть к нам из Москвы?

Девушка улыбалась доброжелательно, а на лице парня вообще невозможно было прочитать эмоции — он равнодушно окинул взглядом весь класс и будто бы просто ждал, когда приветственные обряды закончатся. Тем временем учительница продолжала:

— Это Мира и Максим Танаевы. Прошу любить и жаловать!

— Мира и Макс, — девушка поправила учителя, произнеся это без злости, но с каким-то расслабленным нажимом, при этом продолжая улыбаться.

Анна Ивановна, вероятно, немного растерялась, потому что повторила:

— Мира и Макс, конечно… Ну, прошу любить и жаловать…

— Можно не жаловать, — на этот раз сказал парень и прошел к свободной парте, которая оказалась как раз перед моей.

Мира слегка пожала плечами и продефилировала вслед за ним. Белов присвистнул. Да что там, даже я, не будучи парнем, не могла не отметить великолепие этой девушки. И даже не в чертах лица и длинных каштановых волосах, а в самих движениях. Грациозная кошка — высокая, худенькая, но источающая уверенность.

Пока учитель раскладывал свои пособия, чтобы начать занятие, новенькая повернулась ко мне — секундная оценка взглядом, приведшая меня в смятение, затем вопрос:

— Тебя как зовут?

— Даша, — ответ получился неуместно сдавленным.

Она улыбнулась точно так же, как до этого всем присутствующим.

— Привет, Даша. Мы тут с братом ничего не знаем. Покажешь на перемене? Правила расскажешь. Ну, если тебе не сложно.

— Д-да, конечно, — возможно, я немного покраснела, а Белов рядом только хмыкнул. Я уж было подумала, что это первый случай, когда моему тирану нечего сказать, как и он подал голос:

— А я — Костя, — услышав это, девушка снова повернулась к нам. — Могу предложить и свою помощь… в экскурсии.

Мира снова замерла на секунду — было похоже на то, что она проводит какую-то внутреннюю диагностику, а только потом улыбается и отвечает:

— Привет, Костя. Спасибо. Но я уже договорилась с Дашей, — сказано это было так, будто меня рядом и не было. После Мира скользнула взглядом по уже законченному Костей рисунку в моей тетради. Она наклонила голову и посмотрела на моего соседа по парте с чуть большим интересом: — Ты нарисовал? Это мужской половой орган? Твой? Очень красиво. Ты художник?

Белов отвесил челюсть, потому что прозвучало это не как шутка. И именно поэтому было в десять раз смешнее, чем если бы в тоне проскользнул сарказм.

Внутри что-то дрогнуло. Больно-больно, резко, но приятно до слез. Конечно, новички не знают о моем статусе в классе, и конечно, Белов не позволит мне просто так сорваться с поводка. Но интуиция вопила о том, что теперь все изменится! Эти двое — точно не из тех, кто пойдет на поводу у общественного мнения. Они — другие, это видно с первого взгляда — как они говорят, как уверенно ведут себя, как выглядят. А значит, я найду в себе силы предпринять новую попытку выбраться из своей ямы, перестать быть такой жалкой.

Я перевела взгляд на брата Миры, который нам никакого внимания так и не уделил. Если они учатся в одном классе, то, скорее всего, близнецы. Внешне совсем не похожи. Макс тоже очень симпатичный, но черты лица совсем другие, насколько я успела заметить еще в самом начале. Волосы у него темнее, без той блестящей рыжины, что есть у Миры. Хотя нет. В них есть кое-что общее, которое не так бросается глаза, но очевидное, если хотя бы раз обратишь на это внимание — эта кошачья грация. А теперь оба сидят с прямой спиной, при этом никакого напряжения и никаких лишних движений, будто замороженные. Да, они точно близнецы.

Я знаю, почему так сложно разрушить устоявшиеся правила! Почему любая моя попытка проваливалась — люди привыкают себя вести определенным образом и не прилагают усилий, чтобы изменить ситуацию. Надо мной смеялись. И если бы я закатила истерику, попыталась обратиться к кому-то серьезно, нажаловалась учителям или сделала бы хоть что-то еще — надо мной бы просто продолжали смеяться. Устоявшиеся правила невозможно изменить одному человеку. Но если вдруг… появится кто-то извне, тот, кто не примет сложившихся традиций, то ситуация станет другой. Это мой шанс! Если мне удастся хотя бы в глазах Миры и Макса быть человеком, то уже этого будет достаточно, чтобы снова начать в себя верить.

* * *

— …подавление эмоций в их случае действует гораздо хуже. И тому уже немало примеров: две девушки с Первого Потока нуждаются в усиленном контроле, в Третьем Потоке Десятую вообще пришлось уничтожить. Да, удачный опыт тоже имеется, но у мужчин вообще нет никаких проблем! Я все же настаиваю на раздельном содержании мужских и женских особей. Женщины более эмоциональны, а значит…

— Вас послушать, так легче вообще от наших девчонок избавиться! Но не вы ли давеча говорили о том, что женщины нам нужны будут в качестве генетического материала? Первый поток уже через два-три года можно будет использовать для воспроизведения потомства…

— Да-да! Я очень жду этого. Их дети уже родятся улучшенными. Это будет прорыв, поверьте мне! Если оба родителя…

— И еще, девочки лучше социализируются — это тоже факт! Для многих заданий мы вообще можем использовать только их…

— Вот именно! Лучше социализируются, а значит, больше шансов на предательство! Хотя… вы правы, если женские особи будут воспитываться отдельно, то их возможности к социализации только повысятся, а эмоциональный фон вырастет. Те удачные экземпляры, что у нас имеются, импортируют холодность и уважение к правилам — в первую очередь, от мужских особей… А мужские, в свою очередь, перехватывают от первых способность к социализации…

— Вот и договорились, профессор. А предательства исключены. И пока не будет фактов…

Этот разговор главного ученого с шефом Девятая Третьего Потока подслушала еще в раннем детстве, совершенно не уловив смысл. Но, несмотря на это, он прочно засел в ее голове. Слова «социализация», «мужские и женские особи» ей, конечно, были знакомы, но вместе с этим, общий смысл этого спора так и остался для нее загадкой. Особенно сбивало новое, такое странное на вкус слово — «предательство». Именно оно и не давало сойтись вместе знакомым значениям.

Конечно, никому об этом разговоре она не рассказала. У них вообще не было принято о чем-то говорить, если это не касалось практических заданий или учебы. Она ярко вспомнила о нем, только когда Третий Поток начал курс социализации — ту его часть, где говорилось, что женские особи лучше социализируются, чем мужские. В Первом Потоке остались четыре девочки и четыре мальчика — через пять лет они станут совершеннолетними и смогут выполнять задания в социуме. Во Втором Потоке, который был на три года младше Первого, девочек вообще не осталось — все погибли в процессе подготовки. В Третьем Потоке изначально были две девочки, но Десятая не подходила по параметрам. Физическая подготовка у нее была удовлетворительной, но эмоциональный фон не снижался даже при усиленном воздействии препаратов. Девятая хорошо помнила ее — постоянно рыдающего ребенка. Когда они были совсем маленькими, то все хотя бы иногда плакали, но обычно годам к шести их от этого полностью отучали. Десятая же была излишне эмоциональной. А когда во время тренировки погиб один из их братьев — Второй — с той произошло что-то совершенно необъяснимое. Она орала, ломала мебель, истерически смеялась и даже нанесла себе несколько травм. Безусловно, ее уничтожили, потому что такое неуравновешенное существо не способно стать солдатом. Смерть сразу двух членов Третьего Потока, конечно, огорчила остальных семилеток, но не до такой степени, чтобы позволить эмоциям отразиться на их лицах.

Скорее всего, именно тот подслушанный разговор и стал первой червоточиной, засевшей в голове Девятой. Это знание ни во что бы не проросло, если бы не резкое изменение обстоятельств. Женские особи более способны на предательство — позже Девятая узнала смысл этого слова. Но она и предположить не могла о себе такого, пока не случился Взрыв.

Курсантам Третьего Потока было по двенадцать лет. Девятую и Седьмого сопровождали на базу после отбытия ими наказания. Девятая завалила экзамен по профильному языку. Английский изучали все курсанты, а вот второй язык у каждого был свой. Девятой достался китайский, и в ходе экзамена, проводимого по телефону с носителем языка, выяснилось, что ее лексикон отвечает требованиям, но акцент выдает сразу. А Седьмой не прошел зачет с собаками. Это было особенно удивительно, если принять во внимание, что Седьмой по сумме баллов был лучшим в их Потоке. Шею натасканной овчарке он, конечно, свернул, но она успела его довольно ощутимо укусить за руку — непростительная ошибка. В двенадцать лет такие проколы недопустимы. В итоге, в качестве наказания их обоих отправили на три дня в карцер — холодные комнаты в лесу, неподалеку от основной базы Организации. Назад их сопровождал только один охранник — обычный человек из числа тех, что выполняли обязанности, скорее, сторожей. Если хотя бы один из детей любого Потока, даже Четвертого, где сейчас были восьмилетки, захотел бы причинить охраннику вред, то у последнего не было бы ни единого шанса. Но никому из них и в голову не пришло бы выступить против этих слуг Организации.

Раздался грохот, а ночная тьма впереди ослепила ярким всполохом. Седьмой и Девятая рефлекторно прижались к земле, откатываясь по ее поверхности немного назад. Охранник, не успев сообразить, или просто от шока по инерции прошел еще несколько шагов. Спустя один короткий свистящий звук он рухнул на землю с простреленной головой. Девятая и Седьмой, не сговариваясь, бесшумно сменили место своей позиции и только там позволили себе оценить обстановку. За это время прогремело еще три взрыва — во всех зданиях базы, а захватчики заканчивали расстрел выбежавших охранников.

— Нападение, — спокойно обозначил очевидное Седьмой.

Нужды отвечать не было. Но что делать дальше? Сейчас глубокая ночь, а значит, все дети были заперты в своих казармах — каждый Поток в отдельной. Соответственно, выживших среди них быть не могло. Вся охрана перебита — это очевидно. Начальство, вероятнее всего, тоже. Нападавших всего несколько, но они будто знали, где закладывать взрывчатку и откуда будет выбегать испуганная охрана. На такой вариант событий инструкций не было, поэтому впервые с момента начального взрыва Девятая и Седьмой разошлись во мнениях. Мальчик начал осторожно передвигаться в сторону, не поднимаясь выше голых кустов, чтобы напасть на пришлых сзади. Девятая же, не отдавая себе отчет в действиях, схватила камень и, бросив свое тело вперед, со всего маха зарядила им брату в затылок. Тот не пропустил бы такой удар, если бы допустил мысль о нем, это и дало Девятой фору. Она схватила обмякшее тело, взвалила его себе на плечи и, пригибаясь к земле как можно ниже и стараясь не создавать шума, потащила его в лес.

Ее сил, несмотря на отличную физическую подготовку, надолго не хватило, но она умудрилась не привлечь внимание врагов. Отойдя на достаточное расстояние, она просто свалила тело брата на землю и потащила его дальше волоком, схватив за руки. Добравшись до почти непроходимой чащи, она связала ему руки за спиной так, чтобы он, придя в себя, не смог бы моментально освободиться; Девятая снова прошла туда и обратно проделанный путь. К взорванной базе слишком близко не приближалась, а цепочку собственных следов тщательно замела ветками. И только потом вернулась к Седьмому.

Когда тот очнулся, то сразу же сел, пытаясь сообразить, что произошло.

— Ты предала Организацию, — сделал он вывод все тем же безэмоциональным тоном, что и обычно.

— Нет больше Организации, Седьмой. Мы остались вдвоем.

— Да, — хорошо хоть, что с этим он спорить не стал. — Но мы могли попытаться убить тех, кто ее взорвал.

Вот она — та самая червоточина, ждавшая своего часа пять лет и вмиг расцветшая буйными красками. Это она ответила вместо Девятой:

— Нас бы убили. У них оружие, и они — профессионалы. Наших братьев и сестер спасать было поздно. Мы с тобой погибли бы просто так.

На руку сыграл и тот факт, что Седьмой и Девятая не имели понятия о том, что такое месть. Любые их действия должны были иметь конкретную цель, не связанную с эмоциями. Поэтому мальчик после недолгих размышлений кивнул.

Через два дня они вернулись на пепелище. Тел не было, очевидно, их куда-то увезли, чтобы вообще никаких доказательств не осталось. Вокруг не обнаруживалось ни одной вертикальной поверхности — возможно, место расположения базы специально выравнивали какой-то тяжелой техникой. Уже к весне, а может, и раньше, никто, случайно обнаружив это место, и не подумает, что еще недавно тут стояли корпуса Организации.

Седьмой был потерян. Приученный скрывать свои эмоции, он никак не мог определиться с моделью поведения — ходил туда-сюда, молча сжимая и разжимая кулаки, сосредоточенно напрягая взгляд, нацеленный вдаль, и тут же расслабляясь; бесконечно вскакивал и садился на промерзшую землю. Мысли у Девятой тоже не были в порядке, но ее психика нашла выход: она определила себе цель — сейчас необходимо помочь брату, а остальные цели они потом поставят вместе.

— Сестра… — Седьмой наконец-то заговорил. — Что мы будем делать дальше?

— Нам надо уходить, — она ответила, приближаясь к нему. — Возможно, они вернутся. Потому что все выжившие придут сюда рано или поздно.

— Выжившие? — он будто воспрянул духом. — А кто, кроме нас, мог выжить?

— Почти весь Первый Поток, ведь они сейчас где-то на заданиях.

Взгляд мальчишки снова потух.

— Это максимум восемь человек. И то, если они все были на заданиях. И если их еще не нашли. Видишь, тут явно работали профи. Во внутренних базах данных есть все отчеты о том, где находятся наши. Возможно, их уничтожили еще до нападения или делают это прямо сейчас.

Девятая и не надеялась на благополучный исход для Первого Потока. Даже если кому-то и удалось спастись, то для них двоих это ровным счетом ничего не меняло.

— Седьмой, — она снова обратилась к брату. — Мы должны уходить. Зима обещает быть морозной, еще пара недель — и нашего обмундирования будет недостаточно, чтобы спастись от холода. Мы должны идти… в социум.

Если бы Седьмой умел смеяться, то сейчас разразился бы хохотом.

— Куда?! Мы только начали курс социализации! Мы не имеем понятия, как они живут… в этом своем социуме! Нас сразу же раскроют!

Девятая подошла еще ближе к сидящему на земле мальчику и резко ударила ногой, метя в лицо, но тот отбил удар отработанным блоком, даже не успев напрячься. Это был хороший знак — он приходит в себя.

— Соберись, Седьмой Третьего Потока! Тебе двенадцать лет, а ведешь себя, как сопливый младенец! Сейчас мы в ситуации, когда никто не может нам поставить цель, а это значит, что цель мы должны поставить себе самостоятельно. Или ты боишься?

Если бы Седьмой умел улыбаться, то сейчас для этого было бы самое время.

 

========== Глава 2. Предсоциализация ==========

Детский дом был самым настоящим раем. Если бы Седьмой и Девятая знали, что такое рай, то именно это слово они бы и использовали.

Правда, путь до этого рая был сложным, но не сложнее, чем вся их предыдущая жизнь. Не имея ни малейшего представления о том, в каком направлении двигаться, они решили выбрать юго-запад, предположив, что если исключат хождение по лесу кругами, то рано или поздно выйдут на людей, дорогу или населенный пункт. В глухом лесу зверья было достаточно, поэтому вначале они не голодали. Охотились по очереди, бросая заостренные колья в прыгучих белок и шустрых лис, мясо ели сырым. Волков старались избегать, заметив, что те часто живут стаями. Сначала они спали днем, когда было теплее, прямо на холодной земле, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться, а ночью спешно продвигались по намеченному пути. Но после того, как среднесуточная температура упала еще на десяток градусов, стало рискованно. Можно было и вовсе не проснуться. Тогда приняли решение не спать вовсе, продолжая свой поход теперь без остановок. Через неделю после начала путешествия лес заметно поредел, а охотиться попросту стало не на кого. Пара полевых мышей в день — это уже было огромной удачей. Но Девятая и Седьмой не умели отчаиваться или жаловаться — они просто шли, правда, теперь уже гораздо медленнее. И шли бы так до самой смерти. Но вместо нее они наконец-то увидели огни.

К счастью, к тому моменту сил на сомнения у них уже не осталось. Девятая, которая из-за своего пола была физически слабее, уже часто падала на землю, но чаще всего находила в себе силы не принимать помощь Седьмого.

— Эй! Пацан, ты чего творишь? — Седьмой тут же отпустил огромную дворнягу, которая зарычала, припадая на переднюю ногу, но кидаться уже не спешила, и повернулся к подбегавшему мужчине, принимая боевую стойку.

Да, зрелище было потрясающим. Мальчонка лет двенадцати или чуть больше, шатаясь, наклоняется вперед, глаза сосредоточенно прищурены, а правая рука крепко сжимает заостренную палку. Мужчина замер на месте, поднимая руки, будто сдаваясь.

— Пацан, ты чего? — уже более мягко, тише.

Седьмой расцепил обветренные губы и прохрипел:

— Сестра моя… — он кивнул на свалившуюся на землю девочку. — Ей поесть… надо.

Мужчина перевел взгляд на указанное место и просто охнул.

— Зи-и-инка! — от этого крика даже Девятая очнулась и попыталась подняться на ноги. — Зинка! Иди-ка сюды! — и снова обратился к детям: — Эй, ребята, вы откуда такие? Тузика есть не надо, мы вам чего-нить другого поесть дадим.

Девятая пристально исподлобья рассматривала врага, который почему-то не вел себя как враг. Поэтому и она решила ответить:

— Из леса.

А дальше все закрутилось. Прибежали какие-то люди, начали куда-то звать, даже попытались Девятую схватить за руку, но Седьмой вырвал ее обратно, задвинул себе за спину и снова поднял палку, обозначая свои намерения на случай, если еще кто-то попробует их тронуть. Взволнованные мужчины и женщины пытались уговорить их зайти в дом, но осознав тщетность своих попыток, просто принесли еду прямо во двор.

— Поешьте хоть, — это та самая «Зинка» протягивала Седьмому банку с теплым молоком и кусок хлеба. Он сначала принюхался, потом передал продукты сестре. Та, совсем немного поев, теперь сама встала спереди, давая возможность за ее спиной перекусить и брату.

А потом прибыли люди в форме. Странно, но форма вызывала у Седьмого и Девятой какое-то молчаливое одобрение, поэтому приехавшим полицейским удалось уговорить их сесть в машину и отправиться в участок. Потом было много-много вопросов, на большинство из которых дети не знали, что отвечать.

— Как вас зовут?

— Куда зовут?

— Ну, имена у вас какие?

Молчание. Девятая уж было подумала, что их спрашивают о номерах, но улыбчивый мужчина уже задавал следующий непонятный вопрос:

— А фамилия?

Молчание.

— День рождения?

— Первого сентября, — хором.

— Какого года? — мужчина в форме оживился.

— А сейчас какой год? Мы родились двенадцать лет назад, — Девятая отвечает, а Седьмой кивает, соглашаясь.

— Вы сколько в лесу-то были?

— Всегда.

— Одни?

Молчание. Если они хотят, чтобы их принял социум, то говорить об Организации запрещено.

— Вам что-нибудь нужно?

— Спать.

— Эй, Михалыч, с соцзащитой и медиками связался? Давай их в твой кабинет пока, пусть выспятся?

А наутро снова вопросы:

— Родители ваши где?

— Родители?

— Ну, с кем вы раньше были?

Молчание.

— Там, откуда вы пришли, кто-нибудь еще остался?

— Нет.

— Слышь… Я слыхал про людей, которые в тайгу жить уходят целыми семьями. Может, из таких? Родители погибли, а эти двое потом уже сюда пришли…

— Да я скорее в инопланетян поверю, чем в то, что детишки эти зимой в лесу выжили. Думаю, похищенные они. Черт знает, что там с ними делали. Сбежали… и нате вам, стресс, оттого и имен не помнят, и кидаются на всех. Ориентировки уже разослали…

Люди в белых халатах тоже были подозрительно добры. Они вообще не применяли никакой силы и не повышали голос. Даже махнули рукой на тот факт, что брат с сестрой наотрез отказались разлучаться. Так и спали на одной кушетке, осмотр тоже приходилось проводить только в присутствии второго. Однако нагота их совершенно не смущала — создавалось ощущение, что пока осматривают одного, второй просто стоит настороже, готовый в любой момент вцепиться потенциальному обидчику в глотку. Женщина по имени «Гинеколог» сначала опешила от того, что ей придется осматривать девочку в присутствии брата, и все же настояла, чтобы он хотя бы отвернулся, сказав: «Милый мой, у нас такие правила!». При слове «правила» мальчик безропотно повиновался, а девочка вынесла экзекуцию, приготовившись к любой боли — но так ее и не дождалась. Кажется, эти люди всеми силами старались не причинять им никакого дискомфорта. Даже когда брали кровь, несколько раз предупредили, что будет немного больно — будто Седьмой и Девятая боялись боли.

В карантине их на несколько дней вообще оставили в покое — только кормили и постоянно переспрашивали, как дела. За это время они уже привыкли к посторонним настолько, что не напрягались каждый раз, когда кто-то заходил. Когда они остались наедине, Седьмой и предложил:

— Мы теперь полностью пришли в норму, сестра. Можем уходить. Ты видела, система охраны тут…

— А зачем нам уходить, Седьмой?

Мальчик растерялся:

— Так ведь они же враги.

Женские особи более способны на предательство, а значит, и на переосмысление стереотипов.

— Брат, я не думаю, что они враги. Те, первые, даже не пытались нас убить, собаку оттащили, сразу еду дали. Разве враги так поступают?

— Я не знаю, Девятая, не знаю… Я не могу понять, что они задумали. Зачем столько этих странных взглядов и бесконечных вопросов о самочувствии?

Она уговорила его остаться, чтобы это выяснить. Как заодно и значение услышанного недавно чудесного словосочетания «Детский дом» — два слова, которые притягивали своей теплотой, означающие, что это будет дом и там будут дети. Возможно, это какая-то другая Организация, в которой они смогут найти свое место.

Более тонкий, чем у обычных людей, слух позволил им расслышать заключение медиков при разговоре с прибывшим сотрудником социальной защиты:

— Физически оба здоровы. Я бы сказала, как-то даже слишком здоровы: зрение, слух, мышечная масса значительно выше среднего уровня. Несмотря на существенные признаки истощения в самом начале, восстановились они очень быстро. На теле множество старых ран от колюще-режущих предметов, укусы крупных животных, у обоих — старые переломы конечностей, хоть и правильно срощенные… При этом признаков сексуального насилия нет. Множественные следы от инъекций — мы не обнаружили в крови следов известных нам препаратов, но предполагаем, что это были наркотики. Отчасти это и объясняет тот факт, что они вообще ничего не могут вспомнить. И совершенно точно — они не родственники. А заключения психолога у нас толком-то и нет… Она просто пришла в растерянность. Дала характеристики: замкнутость, возможно, аутизм, агрессивность, гипертрофированная привязанность друг к другу. Посоветовала наблюдение у специалиста в Москве и, по возможности, полная изоляция от стрессов. Случай, прямо скажем, экстраординарный, поэтому обвинять ее в непрофессионализме…

Затем двое суток в бесконечно трясущемся вагоне и вот, наконец-то, он — детский дом, который оказался лучше, чем самые смелые ожидания Девятой. Который был раем.

* * *

На перемене наши две парты окружили тесным кругом, а я попросту не знала, куда себя деть, случайно за долгое время оказавшись в самом центре событий. Даже попыталась сбежать, но Белов, конечно, мне такой возможности не дал, с силой схватив за локоть и усадив на место. Дабы не привлекать к себе еще более пристального внимания, я решила не сопротивляться.

Мира, а потом, с явной неохотой и Макс тоже немного развернули стулья. Но на вопросы отвечала только девушка:

— Какими судьбами из Москвы? Родителей ваших, что ли, сюда перевели?

— Нет, — улыбка широкая и дружелюбная. Мира и без этой улыбки была слишком красива. — У нас нет родителей. Умерли. Давно.

— О… простите…

— За что?

— А как же вы в нашу гимназию попали? Тут так-то неплохие бабки платить надо…

— Наследство, — девушка пожала одним плечом, будто показывала, а не на самом деле чувствовала волнение.

— А чего сейчас перевелись, а не в начале учебного года?

— Так получилось, — она снова улыбнулась и будто попыталась перевести разговор в другое русло: — Костя, а ты почему Дашу держишь?

Я только сейчас заметила, что пальцы Белова так и остались на моем локте. Он тут же отпустил мою руку и обнял за плечи, с силой прижимая к себе.

— Девушка она моя. Любит меня сильно. А я бросить не могу из жалости, хоть она тупая и страшная.

Вокруг раздался привычный смех. Но это была та самая точка отсчета, с которой и будет формироваться мнение новичков обо мне. Поэтому я, вопреки своему обычному поведению, с силой оттолкнула своего обидчика и даже вскочила на ноги.

— Ну вот, еще и истеричка, — прокомментировал Белов с наигранной досадой.

А я обратилась только к Мире:

— Я не девушка ему! И никогда ею не была! Этот урод просто издевается, — и хоть последнее прозвучало уже совсем жалко, но свою точку зрения я кое-как выдавить смогла.

Но к ужасу своему, я не увидела в выражении лица Миры не то что сочувствия к моему положению, но даже и проблеска понимания. Поэтому бессильно опустилась обратно на стул. Брат же ее просто лениво рассматривал лица моих одноклассников, заметно задерживаясь на девочках. На Яне его взгляд остановился чуть дольше — ну неужели и он стал жертвой ее длиннющих ног и почти светящихся изнутри светлых волос? Однако и Яна это уловила, может, только поэтому и произнесла:

— Реально, отстань уже от этой лохушки, Костик. Тоску нагоняешь.

Должна признать, что Яна — первая школьная красавица — давно потеряла интерес к травле меня. Только в самом начале высказалась, а потом просто со скучающим видом наблюдала за действиями остальных. Нет, она не пылала ко мне любовью, но я была ей благодарна хотя бы за равнодушие.

Макс еще пристальнее осмотрел ее и наконец-то произнес — впервые с начала всеобщего знакомства:

— Как ты сказала, тебя зовут?

— Яна ее зовут, — вместо девушки ответил Белов. — Ишь, какой шустрый. Не успел царство захватить, а уж прынцессу заприметил в полон брать? Глазастый.

Новенький никак не отреагировал, продолжая смотреть блондинке в глаза снизу вверх, поскольку она стояла рядом, сложив руки на груди. В этот момент я уловила короткий взгляд на него со стороны Миры.

— Я-на, — произнес новенький раздельно, будто пробуя это созвучие на вкус.

Но эту девушку смутить было невозможно — она хорошо знала себе цену:

— Закатай губки, красавчик. У меня парень есть!

Яна не соврала — она действительно встречалась с Никитой из параллели и вообще легкомысленностью никогда не отличалась. Позволяла любоваться собой со стороны. Думаю, что даже ее парень любовался этой прелестью только со стороны, хотя я и не могла знать подробностей. По крайней мере, в школе я ни разу не видела ни обнимашек, ни поцелуев с ее парнем. На самом деле, я все время думала, что Яна рано или поздно сойдется с Костей — внешне они очень хорошо бы друг другу подошли. Оба — яркие блондины, самоуверенные донельзя. Но она выбрала Никиту — внешне гораздо более простого, но уж точно с лучшим характером, чем у Белова. Это делало ей честь.

— Я только имя твое спросил, а ты уже придумала, как будешь изменять своему парню? — ответил ей Макс и продолжил свое исследование взглядом по остальным. Наконец-то мазнул равнодушно и по мне. Вскользь, не задерживаясь.

Он не был таким потрясающе красивым, как его сестра. Та, словно сошедшая с экрана дива, блистала, моментально, но основательно подвинув Яну с пьедестала. Карие глаза девушки переливались той же рыжиной, что и волосы, губы были четко очерченными, пухлыми, а школьная форма на ней сидела так, будто специально была пошита для этой цели всемирно-известным дизайнером. Макс же имел серо-зеленые глаза — очень светлые, пронзительные, что делало его взгляд каким-то особенно холодным. Темные волосы будто специально немного взлохмачены. Для себя я лишь отметила, что он ни разу за все время не улыбнулся. Вообще, даже краешком губ. Если бы не эта хмурость и странная манера разговаривать — будто отвешивать нехотя фразы, то я бы и его назвала очень симпатичным. Но все же человеческая красота — это не форма носа и цвет глаз, это, скорее, взгляд, улыбка, движения и эмоциональные реакции. Мы не влюбляемся в форму скул, но мы можем потерять голову от наклона головы или жеста. Из всего увиденного я могла сделать выводы о том, что Макс, очевидно, любит красивых девушек, возможно, вообще не пропускает ни одной юбки, но при этом он очень замкнутый человек, и на фоне дружелюбной сестры это особенно бросается в глаза. И еще — они совершенно точно близнецы, похожие чем-то, что невозможно объяснить словами.

Им задали еще кучу вопросов, на которые Мира отзывалась охотно. Хотя я заметила, что она часто не отвечает прямо — в ее рассказах звучало: «Да это потом расскажу», «Квартиру купили тут неподалеку», «Нам уже по восемнадцать. Так получилось, что мы пропустили год» или просто легко уводила разговор в другую сторону. Но громом среди ясного неба было:

— Мы из детского дома.

О, уверена, под элитный покров этой гимназии никогда не забредали дети из детского дома. И здешняя публика, включая меня саму, вряд ли когда-то общалась с такими. Детский дом — это для нас что-то страшное, что-то из другого мира. Там детей, одетых в обноски, избивают и мучают. И те, кому удается дожить до совершеннолетия, почти неизбежно становятся преступниками. После такого-то воспитания… И вот они сидят перед нами — немного странные, но точно не вызывающие жалости. Ничего в них нет такого, что выдавало бы тяжелое детство или перенесенные испытания.

Все сначала замерли от услышанного, но уже через минуту посыпались новые вопросы, от ответов на которые Миру спас очередной звонок.

— Ну ни фига ж себе… — пробубнил Костя мне на ухо, от шока, вероятно, забыв, с кем разговаривает. — Детдомовцы и богатые наследники в одном лице. В двух лицах.

Я, конечно, не ответила. Белов пихнул меня в бок локтем:

— Да ладно, ты, морда, не тушуйся. Я тебя никому не отдам. И ты сама на новенького не засматривайся! Он же детдомовский — на куски тебя порежет и сожрет. А вот я только на куски порежу.

Мира обернулась и бросила пристальный взгляд на Костю, обозначая, что расслышала каждое слово, в том числе и его отношение к «детдомовцам». Он не растерялся, развел руки в стороны и пожал плечами:

— Ну, а что? Ревную свою шмару. Имею право.

Та просто отвернулась. Мне было очень неприятно, что Мира вообще никак не реагирует на оскорбления в мой адрес. Ну хоть бы поморщилась! Или уж рассмеялась, если она такая же, как все. Но она не реагировала никак…

С чего я вообще взяла, что она обязана встать на мою сторону?

А после уроков я была крайне озадачена тем, что Мира, собрав свои вещи в модную сумку, повернулась и спросила:

— Даша, ты обещала показать школу и рассказать правила.

Может, не все потеряно? Может, получится если и не сдружиться с ней, то хотя бы не вызывать неприязнь?

Но Костя глупым не был — он тоже понимал, что ситуация имеет один шанс на миллион измениться в мою пользу. Он не мог этого допустить. Поэтому просто схватил мою голову и зажал рот рукой, отвечая вместо меня:

— Прости, красавица! Но сучка моя с тобой идти не хочет.

Я попыталась вырваться, но Белов был значительно сильнее — это мы уже проходили вдоль и поперек.

Мира же — и как ей досталось такое неподходящее имя? — посмотрела на меня и совершенно серьезно ответила:

— Ну, как хочешь, Даша. Попрошу кого-то другого.

И просто пошла вслед за братом, делая вид, что не видела, что происходит.

Это меня разозлило до чертиков. Но если свою злость на Белова я привыкла запихивать в глотку и молча проглатывать, то сейчас моя выдержка просто дала сбой. Я со всей дури вцепилась зубами в ладонь Кости, от чего он наконец-то оторвал свою грязную руку от моего лица, и заорала. Это всегда так — когда слишком долго что-то терпишь, а потом позволяешь этому выплеснуться, то получается гораздо хуже, чем планировала. Последующее говорить я уж точно не планировала, тем более так визгливо:

— А что, Мира, может, ты хочешь побыть сучкой этого урода? Готова уступить!

Мира остановилась и нахмурилась. А из-за ее спины раздался голос Макса:

— Я могу тебя порезать на куски и сожрать, как недавно предложил твой дружок. А теперь попробуй назвать мою сестру «сучкой» еще раз.

Мой яростный порыв просто схлынул под натиском такого ледяного тона. А Костя, тоже ощутивший какую-то равнодушную сталь слов этого жуткого парня, поспешил вставить:

— Все-все-все! Мир-дружба-жвачка! Дашенька у нас — умственно отсталая, не обращайте внимания.

Но Мира обратилась только к брату:

— Не злись. Она это несерьезно сказала. Она тут…

— … жертва, — закончил ее брат, и в его безэмоциональном тоне я расслышала отголосок брезгливости.

И они ушли, забрав с собой последние ошметки моей надежды, моей гордости. Меня. Просто ушли, хотя любой из них мог остановить это безумие одним словом. Ушли. А за ними и сам Белов, бросив напоследок:

— Я ж тебе говорил — детдомовские. Просто животные! И чего ты меня никогда не слушаешься?

 

========== Глава 3. Первый опыт социализации ==========

В детском доме странным было абсолютно все. И там был Телевизор. Увидев его в холле, дети просто сели на пол, забыв обо всем на свете. Этот ящик с постоянно мелькавшими цветными картинками просто приморозил Девятую и Седьмого к месту. Они не обращали внимания на смех вокруг и окрики, всматриваясь в лица людей на плоской поверхности. Лишь когда заведующая выключила Телевизор, они внезапно вспомнили о своей привычной осторожности и вскочили на ноги.

Им рассказали правила, которых практически и не было — какой-то расслабленный режим дня и несколько сопутствующих указаний. Фамилию они унаследовали от того полицейского, который открыл их дело — сержант Танаев — так, оказывается, делали нередко. Имена предложили выбрать самим, поскольку они не были новорожденными, но и собственных имен не помнили.

— Макс! Можно, мое имя будет Макс? — тут же спросил Седьмой, еще возбужденный от истории, которую показывал ему Телевизор. О каком-то мужчине, которого называли «Макс».

Заведующая согласно кивнула и устремила взор на Девятую. Та растерялась:

— А мне можно тоже Макс?

— Нет. Это мужское имя. Выбери себе женское, — заведующая говорила чуть строже, чем до нее люди в белых халатах.

Но Девятая других имен не знала.

— Давай я тебе предложу? Я сериал сейчас смотрю, там главную героиню зовут Мира. Нравится?

— Очень! — ответила Девятая.

Гораздо позже она поняла, что ей крупно повезло, что заведующая не была фанаткой корейских дорам или «Рабыни Изауры», так что все, можно сказать, обошлось.

— Тогда вы будете Максимом и Мирой. До тех пор, пока не обнаружат ваших родственников или хоть какие-то документы.

Конечно, никаких документов никто обнаружить не смог, поэтому впоследствии они получили новые — с именами Максим и Мира Танаевы. Им оставили одну фамилию, хотя все в детском доме знали, что они не являлись родными братом и сестрой.

Телевизор был самым большим чудом, но и без него странностей было предостаточно.

Во-первых, воспитанников практически никак не наказывали. Даже если они кричали и нарушали правила. Никого ни разу не лишили обеда, не отправили в карцер — так, покричат для вида или слабый подзатыльник дадут — вот и все наказание. Это было дико и непродуктивно! Если бы за сломанную игрушку того мальчишку избили до полусмерти, а эту девочку за истерику оставили на пару дней без еды — вот тогда бы и наступил порядок. Но отчего-то порядок тут не был главной целью.

Во-вторых, отношения между самими воспитанниками детдома были очень сложными. Все тонкости Седьмой и Девятая смогли уловить только через пару лет пребывания там. В Организации курсанты одного Потока не делили себя на группы — все были братьями или сестрами. Никого особо не уважали, никого не презирали, никого не выделяли. Выживание — и без того штука непростая, зачем ее еще больше усложнять? А тут они впервые встретились с особым типом людей, название которым узнали гораздо позже — жертвы. Конфликты здесь случались довольно часто, но не все пострадавшие оставались жертвами надолго. И еще сложнее — жертвами далеко не всегда становились самые физически слабые. Просто как будто само это детское сообщество выбирало кого-то и делало его своей жертвой. На первый взгляд. Но бывало и иначе — жертва отказывалась вести себя как жертва, и тогда сообщество переключалось на другого. К ним, как к новичкам, тоже попытались выразить агрессию некоторые сильные члены сообщества, но попытка эта — увы — успехом для тех не увенчалась.

Вечером первого же дня Девятая и Седьмой с интересом рассматривали игрушки, которыми была почти полностью заполнена комната младшей группы. Это вызвало смех и издевки со стороны старших «товарищей», но мальчик и девочка до сих пор не знали, что такое «оскорбить словами», поэтому просто не реагировали на выкрики. Наверное, это было неправильно, потому что дети разозлились. Один, старше года на три, попытался схватить Седьмого за плечо, но тут же получил молниеносный удар в нос, бросок через всю комнату — и вот он уже лежит, хрипя от сдавливающей горло руки. Девятая при этом даже не оторвала взгляд от своей куклы. Прилетела женщина, которую называли «Воспитатель», кое-как оттащила Седьмого от пострадавшего и бормоча: «Правила, правила», смогла его увести за собой. Девятая поплелась следом. И снова заведующая, которая попыталась объяснить, что силой решать конфликты недопустимо. Седьмой мотал головой, не понимая, что происходит. Кто победил — тот и прав! Почему ругают его, а не того слабака? Заведующая, не находя отклика своим словам у новичков, в конце концов прибегла к последнему аргументу:

— Еще одна драка — и я запрещу вам смотреть Телевизор!

Драк больше не было. Другие детдомовцы больше не хотели связываться с «этими психами» и сначала просто игнорировали их, а потом и начали общаться. Хотя брат с сестрой и не особо нуждались в этом, особенно на первых порах.

В-третьих, еще более удивительными, чем взаимоотношения между детьми, которые постоянно конфликтовали друг с другом, выглядели их отношения с воспитателями. За первый год пребывания Девятой и Седьмого, которые уже привыкли называться Мирой и Максом, в их группе сменилось три воспитателя. Первая — била по рукам тех, кто нарушал правила. Несильно, без синяков или каких-то травм, но на других детей это действовало. Вторая — ни разу не подняла руку, как ни разу не снизила тон. Она орала, как сумасшедшая, по любому поводу. Третья говорила мягко и старалась разобраться в каждом конфликте. И именно она вызывала протест и неподчинение со стороны детей. Казалось бы, она лучше двух прочих, но именно ее и любили меньше предыдущих, совсем не уважали и открыто дерзили «старшаки», а тянулась к ней только малышня. Это только подтверждало уверенность Миры и Макса в том, что порядок можно обеспечить только грубой силой.

В-четвертых, все дети посещали некую Школу. Но по настоянию психолога Максу и Мире разрешили пропустить этот учебный год, чтобы попытаться наверстать упущенное самостоятельно. Оказалось, что они не имеют представления о таких предметах, как история, литература, география и многих других, но при этом говорят на иностранных языках, как на родных. Они вернулись в школу через год и тут же удивили учителей по всем предметам своими знаниями. Их не нужно было приучать к дисциплине, она существовала, как часть их ДНК. Поэтому, когда им выдали учебники и предложили заниматься самим, они вытянули свои знания на нужный уровень без труда. Для воспитателей же такие подопечные оказались находкой — хоть они и сильно отличались от всех других детей, но не вызывали ровным счетом никаких проблем.

В-пятых — и именно до этого додуматься было сложнее всего остального — сытая и размеренная жизнь их меняла. Восьмичасовой сон, четырехразовое питание и почти полное отсутствие физической нагрузки сначала были восприняты ими как однозначные плюсы. Но уже через пару месяцев Мира стала замечать, что они теряют форму — уже не те реакции, не те навыки. Она и завела этот разговор первой:

— Брат, ты ведь видишь, у нас с тобой есть преимущества в этом социуме, но скоро мы их потеряем. Надо возобновить тренировки, меньше есть…

— Мира, — парень до сих пор так и не научился выражать открыто эмоции. Он просто произносил слова, при этом не меняя выражения лица. — У этой жизни нет других целей, кроме как есть, спать, ходить в туалет и так далее. В Организации у каждого нашего дня была цель — пройти задания и дожить до ночи. Ладно, вся наша жизнь была бы цепочкой выполненных заданий, но это проще, чем сейчас. Цель — это важнее, чем еда или сон. Тут у нас нет цели.

Они уже говорили об этом, но на этот раз Мира знала, что ответить. Она видела, как брат раскисает от такой жизни, как пытается заменить полученными благами пустоту внутри.

— У меня есть! Я хочу окончить школу, поступить в институт — и не какой-нибудь, а самый лучший! Я хочу влюбиться и выйти замуж. Хочу стать частью социума и быть счастливой. А потом я поставлю себе новую цель.

Брат долго обдумывал ее слова и наконец-то сказал:

— Хорошо. Если это твоя цель, то моей целью будет помогать тебе в этом.

На том и сошлись. Мира была довольна и достигнутой договоренностью, надеясь, что в будущем они оба смогут найти свое место в новом обществе. Максу было очень важно хоть на что-то ориентироваться — пусть для начала ориентируется на нее. Вот они — проблемы социализации, которые у мужских особей стоят острее. Он гораздо хуже, чем она, привыкал и перестраивался. Но если девочка это делала постепенно, то он — какими-то рывками, не зная меры. Если Телевизор — то с утра до ночи, если еда — то до отвала, если отдых — то часами не вылезая из постели. Все это было гиперкомпенсацией того, чего у них не было в детстве. Но Мира могла контролировать этот процесс, а ее брат — нет. В конце концов она научит его снова ограничивать себя во всем. За собой он в будущем оставит только одну слабость, о которой узнает значительно позже.

В последующие три года они были неразлучны. До тех пор, пока Макс не ушел.

* * *

Дома я никак не могла успокоиться и все продолжала ругать себя, сама не зная, за что. Конечно, оскорблять Миру я не собиралась, хоть и была зла на нее. Но на самом деле моя злость к ней не имела почвы — это просто раздражение на Белова вылилось на новенькую, потому что ему нужно было куда-то вылиться. Обязана ли она была заступиться за меня, сама еще не вошедшая в новый коллектив? Не слишком похоже, что они оба заботятся о мнении окружающих, но и лезть на рожон в первый же день тоже, вроде бы, не должны. Но слово «жертва» разъедало мне череп изнутри своей мерзостью. Чтобы уснуть, мне пришлось даже принять успокоительное, чего я уже больше года не делала. Вот так — одно событие снова выбило меня из колеи уже привычного смирения.

На следующий день я встретила близнецов перед входом в школу. Они будто ждали меня в машине, а увидев, тут же вышли навстречу.

— Привет, Даша! — дружелюбно крикнула Мира, в то время как ее брат просто кивнул.

Я остановилась, не представляя, как следует на это реагировать.

— Привет, — наверное, немного сухо, но на восторг моей измученной психики просто не хватило.

А девушка подбежала ко мне и подхватила под руку, увлекая во двор школы.

— Нам вчера в школе все показали, так что тут волноваться не о чем! — нет, она серьезно думает, что я об этом волновалась? — Но мы и город знаем совсем плохо. Как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой в пятницу после уроков прошвырнуться по магазинам? Покажешь, где тут и что, куда сходить можно, где отдыхают?

— Ты это серьезно? — я снова остановилась, пытаясь прийти в уме хоть к какой-то конкретике.

— Да, — она будто удивлялась моей холодности. — Даша, ты будешь моей подругой?

Подругой? Может, у всех детей, выросших без родителей, такие сдвинутые представления об отношениях? Я не выдержала и рассмеялась, хотя и немного нервно.

— Мира, ты в своем уме? Вчера ты просто смотрела, как Белов надо мной издевается, а сегодня хочешь стать моей подругой?

— А что я должна была сделать? — она стала серьезней и руку мою наконец-то отпустила.

— Не знаю! — смеяться расхотелось. — Хотя бы показать, что тебе это не нравится. Ты думаешь, что друзьями становятся сразу после фразы «Давай дружить?». Нет. Друзья — это те, кто поддерживает друг друга.

Мира в недоумении развела руками и посмотрела на брата, ища поддержки. Тогда он шагнул чуть ближе и произнес спокойно, как и обычно:

— Даша, Мира на самом деле хочет с тобой дружить. Научи ее этому, если хочешь. Но не жди, что она или я будем вмешиваться в твои отношения с другими.

Я была вынуждена согласиться с последним:

— Понимаю. Вам эти проблемы ни к чему, вы и сами новенькие. Я была неправа, ожидая этого…

— Чушь, — перебил Макс. — Нам наплевать на эти проблемы. Но это… твой экзамен по социализации, а не наш.

— Какой еще экзамен?

Мира снова подхватила мою руку и теперь уже продолжила вместо брата:

— Это просто термин такой. Макс хотел сказать, что ты должна выбраться сама. Если тебе кто-то в этом поможет, то ты так и останешься жертвой, а значит, потом, в других ситуациях…

— Мира! — я возмутилась. — Ты просто не представляешь, что тут происходит! Они все против меня! Я — не жертва! Но что я могла сделать одна против всех?!

— Если не жертва, — примирительно ответила Мира, — то и не веди себя, как жертва. Мы видели таких… много. Кого-то бьют, кого-то обижают, но далеко не все из них принимают это как должное. Вопи, бей, рви, воткни ручку кому-нибудь в глаз, только не соглашайся.

— Ручку в глаз? — очевидно, в детдоме именно так разрешают мелкие неурядицы. — Меня ж посадят…

— Ну… тогда не в глаз, — задумалась эта милая с виду девушка. — Я к примеру сказала. Самое главное — не будь безобидной. Не иди сразу против всех — выбери самого сильного, с остальными будет проще.

Этот разговор не имел вообще никакого практического значения. Но он прочно засел у меня в голове, только еще сильнее мучая. Легко сказать — бей и вопи. Ударить Белова — это значит самой получить в ответ. Вопить — это значит просто еще сильнее рассмешить одноклассников. Обратиться за помощью к учителям — это значит укрепить свою славу стукачки. Нет выхода, у меня просто нет выхода.

Но тогда я спросила только одно:

— А почему именно я?

— Ты странная. И я, наверное, тоже странная, — ответила Мира просто. — И ты одна. У остальных уже есть друзья, поэтому ты — самый простой вариант.

Да, цинизма ей не занимать.

Три дня я настраивалась… не быть безобидной. У меня не очень-то выходило. «Пошла на свое место, говно!» — от Смирнова вызвало только «Сам говно», после чего я все же ушла на свою заднюю парту. Зайдя в сопровождении Миры и Макса в столовую, я столкнулась с тем, что мне просто нет места — куда бы я ни пыталась пристроиться со своим подносом, мой стул тут же кто-то забирал под всеобщий хохот. Работники столовой активно не замечали происходящего. Ну конечно. Если кто-то случайно заметит, что в элитной гимназии все не так элитно, то с этим придется что-то делать! Легче не замечать. Я не выдержала и просто ушла, а близнецы Танаевы, как и обещали, вообще не вмешивались. Их, кстати, приняли легко, даже несмотря на мутноватое прошлое. С легкой подачи Белова почти все их называли «Мирамакс», хотя общаться получалось в большей степени только с сестрой. Уже на второй день Макс подошел ко второй парте, где сидела Яна и обратился к ее соседу:

— Можно, я тут буду сидеть?

Тот почему-то безропотно ретировался и пересел к Мире. Яна же просто приподняла бровь, но Макс с ней даже не заговорил.

На уроках английского оба блистали. У нас вообще не было слабых по этому предмету — таких в гимназию не принимали, но они сильно выделялись на общем фоне безупречным произношением и богатым лексиконом.

— As smart as pretty, — тихо прокомментировал очередной ответ Миры Белов, а она, снова все расслышав, повернулась к нему и улыбнулась.

Вот такая у меня милая «подруга», она бы еще расцеловала моего обидчика, чтобы свою преданность мне продемонстрировать. В общем, вся наша с ней дружба сводилась практически только к утренним приветствиям, «какделам» и прощаниям после уроков. А потом новенькие садились в свою черную машину — надо заметить, далеко не дешевой модели — и укатывали восвояси.

Конечно, я не считала Миру своей подругой. Она очень сильно преувеличила мои страдания от одиночества, считая, что я готова кинуться на шею любому, кто мне улыбнется. Скорее, наоборот, мне было непривычно отвечать на чьи-то вопросы и здороваться, удовольствия я от такой «теплоты» получала мало.

И все же я настраивалась. Не ради того, чтобы завоевать уважение новеньких, а ради себя самой. И решила, что пусть лучше меня считают неадекватной и больной, чем жертвой. Но подходящий момент, как это ни странно, оказался совсем неподходящим.

Началось все с того, что на последнем уроке Белов, как это делал часто, выхватил мое домашнее задание и начал старательно выводить: «Ебала я вашу литературу в задний проход прямым круговым конусом во имя геометр…». Я решила, что наступил мой черед. Схватила его тетрадь и начала выдирать из нее листы. Костя опешил, но ярость моя привлекла и внимание учителя:

— Костя, Дарья, что там у вас происходит? Выгоню обоих, если не угомонитесь.

Это не дало возможности Белову воздать мне по заслугам, а я возликовала.

Но счастье мое длилось ровно до звонка. Ученики уже покидали класс, а Костя схватил меня за волосы, не оттягивая до боли, но и не давая возможности подняться и убежать. Он молча ждал, когда мы в классе останемся одни — вероятно, это означало что-то ужасное, потому что обычно он был очень даже не против свидетелей.

А Мира, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:

— Ну что, Даша, поедем по магазинам?

— О-о-о, нет, красавица. Даша сегодня никуда не пойдет, — голос Кости сочился несдерживаемым исступлением. — У нас с ней серьезный разговор. Пока.

— Пока, — ответила Мира и вышла из класса.

— Отпусти, ублюдок, — я изо всех сил пыталась оторвать его руку от своего затылка.

Он сорвал с меня очки и прижал лицом к парте, теперь уже больно сжимая волосы в кулак.

— Ты охуела, мразь? Голос прорезался?

Я попыталась дотянуться рукой до его мерзкой рожи, чтобы расцарапать ее в кровь. Но Белов легко отбил мою руку.

— Извинись-ка. А то я тебе вырву твои кудряхи с корнем.

Я испугалась. Да нет, испугалась я гораздо раньше, просто ощутила это сейчас в полную силу. На что он способен? Каковы границы? Сможет ли он сделать что-то на самом деле непоправимое? Страшно до трясущихся рук и голоса.

— Извини.

— Громче!

— Извини, — на глаза навернулись слезы обиды. И сейчас даже не на него — на себя.

Костя отпустил меня и поднялся со стула.

— Место свое помни, шавка.

Я вскочила следом, собирая остатки мужества. Сейчас или никогда! Размахнулась и влепила ему пощечину. Тут же отпрянула, испугавшись собственной смелости, пожалев о сделанном, желая убежать, свернуть остатки самоуважения, терпеть до конца школы все, что со мной будут делать.

Он схватил мои руки, трясясь от злости. Зашипел прямо в лицо:

— Ты совсем ёбнулась? Я ж тебя убью.

Но вместо этого он с силой оттолкнул меня, быстро покидал свои вещи в сумку и направился к выходу, напоследок заметив:

— Хорошенько подумай, Николаева, хорошенько. Не доводи до греха. И не думай, что если ты покажешь зубы, то тебя начнут воспринимать, как человека. Тебе просто выбьют эти самые зубы.

Рухнув обратно на свой стул, я зарыдала. Пыталась успокоиться, повторяя себе, что уже давно к этому всему привыкла, что если меня тут кто-то застанет, то посмеются вдоволь, что так я никакие проблемы не решу… Но убедить себя очень долго не получалось.

В итоге только через час я, опухшая и красная, вышла из класса. Коридоры уже опустели, поэтому можно спокойно умыться, привести себя в порядок и отправиться домой. Там я обо всем и подумаю.

В женском туалете пол мыла уборщица. Буркнув приветствие и стараясь не обратить ее внимание на мой внешний вид, я поплелась в мужской. Стыд, злость, смелость, трусость — все ушло. Осталась только усталость и кратковременные рывки раздражения.

Толкнула дверь с такой силой, что слабая или не до конца закрытая щеколда вылетела, и глазам моим открылось зрелище, которое за весь сегодняшний день оказалось самым вопиющим: опершись на стену, даже не в кабинке, стоял Макс с закрытыми глазами. А перед ним на коленях девушка, голову которой он довольно жестко направлял рукой. Я застыла от этого зрелища, а в голове ни единой мысли, способной сподвигнуть меня к любому действию. Даже когда Яна вскочила, вскрикнула, увидев меня, пролетела мимо, я так и стояла в позе истукана.

— Вот же блин, — голос Макса раздался откуда-то издалека, словно сквозь плотное одеяло. — Даша, ну как не вовремя. Могу я тебе предложить продолжить то, что ты так некстати сорвала?

Я потрясла головой — не как отрицательный ответ, а чтобы извилины встали обратно на место. Хотя пусть заодно будет и отрицательный ответ, как это и понял парень. Он медленно застегнул ширинку, потом подошел к раковине и открыл воду.

— А ты чего тут? Или это я не туда зашел? — спросил он буднично.

И опять усталость — до такой степени мощная, что мне и дела не было до Ян, их парней, Мир и их братьев. Я подошла к другому умывальнику и начала ополаскивать лицо ледяной водой.

— Ты ревела, что ли? — встретилась с Максом взглядом через зеркало, но не ответила. — Мира, кстати, в машине ждет. Вы же по магазинам собирались сегодня?

По магазинам. Почему бы и нет? Все же в порядке. Я ударила Белова, он чуть не убил меня за это, перепугалась до такой степени, что вообще теперь не решусь прийти в школу, застукала нашу невинную Яну, отсасывающую Максу прямо в мужском туалете на грязном полу, а его сестра при этом терпеливо дожидается в машине. Нормальная, здоровая обстановка. Можно и по магазинам.

 

========== Глава 4. Погружение ==========

В привычную колею они вернулись очень быстро. Возобновили тренировки — пусть и не такие усиленные, как в Организации, к ним — часовая пробежка до завтрака; и уже это скоро показало, что они в отличной форме. Мире это нравилось, Максу, по-прежнему, было все равно, но так он хотя бы был чем-то занят. Оба подозревали, что в Организации им кололи что-то, увеличивающее физическую силу и выносливость, а иначе объяснить разрыв между их развитием и развитием обычных детдомовских одногодков было невозможно. Хотя кто знает, что бы было, если бы и тех тренировали с младенчества?

Их спарринги превратились в настоящее шоу для всех жителей детского дома. Они не дрались всерьез, не причиняли друг другу заметного вреда, но зрелище все равно получалось красочным — сложные приемы, броски и повороты в воздухе. Дети придумывали легенды о них — одна другой хлеще. Но ни одна из них не была страшнее действительности. Стоит ли говорить, что это сделало Миру и Макса главными любимцами, суперменами, образцами для подражания для всей малышни, а старшие предпочитали держаться на почтительном расстоянии? В конце концов Мира начала получать удовольствие от положительной реакции других людей. Ей понравилось нравиться другим: она все тщательнее изучала человеческие модели поведения, она социализировалась. Макса же подобное не волновало, и это, в свою очередь, все сильнее тревожило его сестру. Она понимала, что его замкнутость — это не простая защитная реакция на все непонятное. Теперь он уже не спал по двенадцать часов кряду и не просил третью добавку за обедом, вернувшись к привычным спартанским условиям выживания, но внутри оставался пустым, как пластмассовый пупс.

В четырнадцать лет Миру стала заботить и собственная внешность, поэтому она часто спрашивала у брата:

— Как ты думаешь, я красивая?

— Ты самая красивая, сестра, — отвечал он ей неизменное.

Через пару лет или чуть больше он ночами начал убегать из детского дома, дождавшись, когда все уснут, и профессионально уходя от внимания работников. Мира не переживала за него — сложно было представить, что тот даст себя в обиду. Наоборот, она надеялась, что где-то там, вне этих стен, он отыщет для себя что-то, что придаст вкус его жизни.

Девочка не знала, что брат ищет не это. Он думал только о том, чем может помочь ей. Мира хочет учиться в лучшем институте, Мира смотрит на красивые вещи в журнале, Мира достойна хорошей жизни — значит, ему придется ей эту жизнь обеспечить. Надо начать хоть с чего-то. Мелкие кражи у редких ночных прохожих — неоправданно рискованно. От этой идеи он отказался сразу. Лучшим вариантом выглядела какая-нибудь работа. Но Макс был еще совсем ребенком, умеющим только отлично драться и не имевшим никакого представления о том, как устроен мир.

Ночной клуб не очень далеко от детского дома привлек его внимание своими огнями, шумными посетителями и вечно-пьяным весельем. Внутрь его, конечно, не пустили — охранники просто посмеялись, но он продолжал наблюдать, оставаясь незамеченным у затемненной стены, почти каждый день приходя сюда. Да, он почти ничего не умеет, но кое в чем ему равных не было — а значит, это был единственный путь.

И все-таки он дождался своего часа. Вот этот лысый мужик был тут главным — это Макс узнал уже несколько дней назад, когда того встречала охрана — два огромных амбала ростом не меньше двух метров.

— Здравствуйте, шеф, — гаркнул один из громил, отходя в сторону, чтобы уступить проход.

Макс решил, что это лучшее время, чтобы привлечь к себе внимание. Он скользнул вперед, опережая мужчину, и ожидаемо столкнулся с рукой одного из охранников.

— Эй, пацанчик! Опять ты? Ну-ка, шуруй отсюда!

Макс схватил эту огромную руку и дернул на себя, усиливая инерцию огромного тела. Громила не удержался и упал боком прямо на подставленное колено мальчика, захрипев от боли. В это время Макс ударил под колени второго, заставив их согнуться, а после со всего размаха врезал ногой в лицо, опрокидывая всю тушу навзничь. Уже через секунду первый охранник с ревом поднимался на ноги, но спокойный голос остановил его порыв благородной ярости:

— Погоди-ка, Боря.

Макс только теперь позволил себе осмотреться и оценить, что должный эффект ему произвести удалось — несколько зрителей стояли полукругом, разинув рты. Но ему нужна была реакция только одного человека, и он ее дождался:

— Что ты делаешь, мальчик? — лысый наклонился к нему, вглядываясь в лицо.

— Я хочу у вас работать. Я сильнее их! — ответил Макс серьезно.

И ему не понравился раздавшийся вокруг смех. Теперь и второй охранник стоял на ногах, прижимая руку к лицу. Кажется, он единственный не рассмеялся.

— Вот как? Деловые разговоры тут не ведутся. Пойдем-ка назад в машину, поговорим. Внутрь я тебя провести не могу — юн еще. Ну, чего встал? На труса ты не похож.

А Макс и не боялся. Он вообще не знал, что это такое. Сел следом за мужчиной в автомобиль и захлопнул за собой дверь.

— Как тебя зовут? — поинтересовался мужчина, приняв самое серьезное выражение лица.

— Макс.

— А меня Сан Саныч. Приятно познакомиться, — он пожал мальчику руку. — Сколько тебе лет?

— Пятнадцать! Будет. Через два месяца.

— А родители твои знают, где ты?

— Я детдомовский.

На лице мужчины отразилось удивление.

— Хм… Так вот, оказывается, где надо было телохранителей себе набирать. Там у вас любой, что ли, может двух профессиональных охранников друг на друга сложить?

— Не любой, — Максу понравилась манера этого лысого вести беседу.

— Понятно. Но видишь ли… Макс, я не могу принять тебя на работу, хоть тебе и удалось меня впечатлить.

— Почему? — произнес Макс, чуть повысив голос. Для него даже такая реакция означала, что он крайне расстроен. — Я ведь сильнее!

А Сан Саныч терпеливо объяснил:

— Потому что они тут стоят не потому, что сильнее, а потому что страшнее. Понимаешь? Их вид должен устрашать — и тогда драк практически и не будет.

Макс подумал над этим, но потом был вынужден согласно кивнуть. Тем временем хозяин ночного клуба продолжил:

— А разве ты сможешь вызвать такой же ужас? Твою силу узнают только после того, как ее испытают — это мне не подходит.

Черт, а ведь он был прав. Макс только недавно начал обходить в росте свою сестру, и как бы ни был он силен — внешне он так и оставался худеньким подростком.

— Приходи ко мне, когда тебе исполнится восемнадцать. Думаю, что я смогу найти для тебя работу. Но до тех пор, сделай одолжение, побереги себя. Например, никогда не садись в машину к незнакомым людям.

Раздосадованный Макс хлопнул дверью и исчез в темноте, даже не попрощавшись. Сан Саныч продолжал смотреть в окно, размышляя. Нет, этот ребенок его не просто удивил — поразил. И не только своей просто невероятной силой и боевыми навыками, а скорее — глазами старика на детском лице.

* * *

Мира сидела на переднем сиденье, живописно уперев ноги в лобовое стекло. Такой отличный кадр сделал бы честь любому порнофильму. Играла в какой-то тетрис-шарики-змейку на своем телефоне. Я уселась сзади, а Макс занял место за рулем — и только после этого Мира соизволила обратить на нас внимание.

— Ну как, брат? Все нормально?

Это она его спрашивает о туалетном минете? Очень интересные у них взаимоотношения.

— Терпимо, — ответил ей Макс. — Куда вас везти?

— О, Даша, а где твои очки? — Мира просунулась между сиденьями, пристально меня рассматривая. Но, не дождавшись ответа, тут же добавила: — Какое у тебя зрение?

— Минус один, — ответила я, радуясь, что никто вроде бы не собирается настаивать на разборе моей последней драмы. Им обоим объяснять ничего не хотелось — все равно ведь не поддержат. — А что?

— То есть не слишком-то плохое. Ты ходишь в очках постоянно?

К чему она клонит? Что за интерес вдруг к моей милой миопии слабой степени?

— Нет. Ну, дома могу надеть — телевизор посмотреть или за компом, а так — нет необходимости.

Мира прищурилась:

— А в школе я тебя до сих пор ни разу не видела без очков! Вообще ни разу. О чем это говорит?

— О чем это говорит? — мявкнула я ей в тон.

Макс, видимо, тоже не понимавший смысла допроса сестры, повернулся ко мне. И произнес:

— О.

— Господа Танаевы, вы пиздец какие странные, — ответила я им обоим.

— Это да, — согласилась Мира, — но сейчас о другом. Глазки-то у тебя какие красивые, ресницы длинные. А не красишься почему?

— Чтобы тушь со слезами по всему лицу не растекалась после очередной стычки с любимыми одноклассниками! — разозлилась я.

— Не-е-ет, — протянула Мира. — Это твоя защитная реакция, чтоб внимание поменьше привлекать.

Вместо ответа я попыталась испепелить ее взглядом.

— О, — повторил Макс задумчиво. — Хороший цвет глаз… Как-то не обращал внимания раньше.

Мира вдруг захлебнулась воздухом и изо всей силы хлопнула его по плечу:

— Брат! Даже не смей! Даша — моя подруга.

Макс равнодушно кивнул и снова отвернулся к лобовому стеклу. Наверное, в этом разговоре был какой-то глубочайший смысл, уловить который мне никак не давала накопленная усталость. Хотелось скорее домой — от всего, ото всех. Но приличия ради я уточнила:

— А эта херня что должна означать?

Мира обреченно вздохнула и соблаговолила пояснить:

— У Макса отклонение психическое — он помешан на сексе.

Не слыхала о таком отклонении. Тогда послушаем продолжение.

— В общем, все дышащее, слышащее и издающее звуки находится в опасности. Ну чего ты улыбаешься? Я вообще-то серьезно! Психолог говорил, это потому, что у нас матери не было, ну там чего-то как-то… стремление к человеческому теплу, к ласке, которой в детстве не было, тяжелые испытания… у него вот в такую гипертрофированную форму вылилось. Нам и из Москвы, может, уехать пришлось, потому что добрая ее треть уже знакома с моим братом ниже пояса, — Мира рассмеялась собственной шутке, но брат ее не поддержал. — Но заодно, вопреки предположениям психолога, в эмоциональную привязчивость это не выросло. Как раз наоборот — ни эмоциями, ни привязчивостью мой брат не отличается. Макс, хоть с одной девицей у тебя было два раза?

Макс почесал указательным пальцем висок и отвернулся к боковому стеклу, демонстрируя, что этот разговор его не касается. Очевидно, сестра его не раз уже доставала этим. Я распахнула глаза:

— Серьезно, что ли? Но ты же никого не насилуешь, Макс? — посчитала, что имею право такой мелкий пунктик уточнить.

— Пока необходимости не было, — буркнул он.

— Ну… ладно. Теперь понятно, что там с Яной… — пробормотала я, чтобы хоть что-то сказать на такое откровенное признание.

— С Яной? — видимо, Мира не знала, кого конкретно шпилит ее брат в каждый дискретный отрезок времени. — Ясно. Но Дашу не трогать! Понял?

Это меня уже возмутило:

— Что это значит? А Даша тут что, грелка безмолвная? Даша не может сама отказать? — они меня считают жертвой до такой степени?! — И уж прости, Макс, но ты не производишь впечатления красноречивого Дона Жуана, который способен уболтать любую!

Он не ответил, поэтому я решилась добавить. Откровенность за откровенность:

— И вообще, я — девственница! Понятно? Это значит, что я не стала бы отсасывать в туалете малознакомому парню, а в постель лягу только с любимым и уж точно… не с тем, кого треть Москвы… ниже пояса!

— Я тоже! — удивила Мира. — В смысле, тоже девственница и тоже считаю, что секс допустим только с очень близким человеком!

— Пф! — не выдержал Макс. — Нашли, чем гордиться. Обе. Ты, — он обратился к Мире, — девственница только потому, что моя сестра. А ты, — это уже мне, — потому, что подруга моей сестры. Точка. Радуйтесь пока, если это вообще повод для радости. Куда вас везти, клуши невинные?

Мира тут же переключилась:

— По магазинам!

Но я слишком устала. Меня просто не хватило бы даже на то, чтобы составить Мире компанию.

— Я домой хочу, прости.

— Ну ладно, — она на секунду надула идеальные губы. — Говори адрес.

Уж не знаю, насколько серьезно она говорила о психологических проблемах. По-моему, Макс — просто типичный бабник, правда, слишком немногословный — хотя, может, этим и привлекает на фоне прочих болтунов. В восемнадцать бегать за девчонками — да это можно про каждого третьего сказать, а она тут развела целую психическую травму. В конце концов, меня это вообще никак не касается. Но все же прозвучало что-то, что заставило мое сердце дрогнуть, поэтому я спросила:

— Мира, а когда умерли ваши родители?

— Сразу.

Холодно и просто. И тут же уточнила, хотя я и без того поняла:

— Сразу после нашего рождения.

Вот так. Всю жизнь никому не нужные, из всех родных — только они двое. Против всего мира вдвоем. А я еще жаловалась на свои мелкие проблемы.

Забежала в квартиру и скинула туфли.

— Дашуль, ты? Мой руки и беги сюда, я пока суп разогрею, — раздался голос из кухни, а я сразу же подлетела к маме и обняла. — Даш, ты чего?

Я сжала ее еще сильнее:

— Так соскучилась, мам.

Мама разомкнула объятия, чтобы пристально посмотреть в лицо:

— Все в порядке?

— Да. Просто люблю тебя.

А потом я рассказала ей о Мире и Максе — двух своих друзьях. Ни с того, ни с сего именно сегодня ставших друзьями. Мама только качала головой, тоже не имея возможности представить — каково это. А вечером уселась смотреть с папой его дебильный футбол. По каким глупым критериям я смела называть свою жизнь плохой? А Белову я завтра еще разок врежу!

Правда, уверенность моя таяла рывками по мере приближения к зданию школы. Белов вчера меня не ударил — он вообще меня никогда не бил. Хватал, применял силу — да, но чтобы кулаком… такого не случалось. Но вчера я ведь перешла все границы, в его понимании моих границ. И он не ударил меня. Может ли быть такое, что эта сволочь имеет хоть какие-то пределы своей жесткости? Жестокость была ключевой чертой его натуры, он ни разу не упустил шанса меня унизить так, чтобы было как можно больнее. Вчера он опять меня унизил, но не ударил. Почему? А может, он боится? Ведь все его поступки оставались до сих пор тайной от моих родителей и учителей отчасти потому, что им никто об этом прямо не говорил. А вот синяк на половину моего очкастого лица станет слишком красноречивым доказательством — завтра же в школу прилетит мой отец, поставит на уши всех от директора до уборщицы, следовательно, беспечная жизнь Белова, так или иначе, перестанет быть такой же беспечной. Это больше похоже на правду! Так-так, значит, на этом страхе играть и нужно. Я отказываюсь сдаваться! Наоборот, собираюсь провоцировать его либо уж выйти из себя окончательно, либо раз и навсегда успокоиться. Страшновато, но что он мне может сделать такого, чего со мной до сих пор не делали? Не убьет же, в самом деле. А когда я справлюсь с Беловым, то все остальные мне покажутся мухами — тут Мира была права.

Прямо из пучины бурлящих мыслей меня выдернули за руку и потащили куда-то в сторону. Яна. Насупилась и смотрит так, будто я ей миллиард долларов задолжала. Но раз уж я настроилась на войну с Беловым, то противостоять, пусть и высокомерной, но более здравомыслящей Яне я уж точно в силах:

— Чего тебе?

Она привычно перекрестила руки на груди, но тут же опустила их.

— Даша, — ого! Она знает мое имя? — Извини меня за то, что я тебя оскорбляла. Но я никогда не трогала твою форму, обувь и…

— Знаю. И что? — а вот я сложила руки на груди, как это обычно делала она.

— Даша, — она выдавливала это слово из себя с явным волевым усилием. — Пожалуйста. Не говори. Никому.

Ясно. Это она о своем вчерашнем небольшом грехопадении. Да мне, если честно, все равно.

— Кому рассказывать-то? Мира уже знает, Макс… думаю, тоже догадывается. С остальными я, как ты могла заметить, не общаюсь. На доске написать маркером? Хорошая идея!

Я никогда не отличалась злорадством, но сейчас во мне всколыхнулось что-то темное.

— Пожалуйста.

Ну ладно, помучили — и хватит. Я решила смилостивиться:

— Не расскажу.

Я попыталась уйти, но Яна, видимо, не удостоверившись в моей искренности, снова схватила меня за руку, заставляя остановиться.

— Даша, я очень прошу! — боясь, что я уйду или что не окажусь, после двух-то лет бесконечной нервотрепки, достаточно великодушной, она затараторила: — Никита… Если он узнает, я потеряю его. Я люблю его, правда. Мне наплевать, что скажут другие, но если кто-то узнает, то и Никите…

— Раз так любишь, то зачем же сделала это? — не то, чтобы меня это особо заботило, но ее поступок явно шел вразрез с сегодняшним волнением.

— Не знаю! Глупость, ошибка, понимаешь?

Мне неожиданно стало интересно, но не из-за Яны, а из-за вчерашнего разговора с Танаевыми:

— Как тебя Макс вообще на такое уговорил? Я даже не видела, чтобы вы особо общались.

Она болезненно сморщилась. Но, опустив голову, снова забормотала быстро:

— Ты не поймешь. Да я и сама толком не понимаю… Есть в нем это… Как объяснить? Будто голодное животное, страсть неприкрытая — берет, что хочет, не заморачиваясь. Он меня просто вчера прижал к стене, целовать начал… А во мне словно впервые женщина проснулась. Я и сама ничего не поняла, как готова была на все. Ни одной мысли в голове… Это не любовь — это вообще черт знает что! Даже если он бы мне встречаться предложил — я бы не согласилась, потому что Никита лучше. Всех лучше. А Макс…

Она резко затихла, ощущая новый прилив стыда от своей откровенности. И мне вдруг стало невыносимо жаль ее. Ведь Яна даже не знает, что она такая у Макса… стотысячная?

— Не волнуйся. Я никому не расскажу. Правда.

Она кивнула, похоже, растеряв остаток всего своего запала, и наконец дала мне уйти.

Интересно, что это за любовь такая, если мимолетная страсть к другому может снести тебе крышу? Яна — не легкомысленная тупая девица, насколько я раньше знала, но если и она оказалась в такой ситуации, то что же требовать с других? А может быть, она просто шлюха, а мне тут втирает… Да и хрен с ней. Все равно я никому рассказывать и не собиралась.

Белов снова сел за мою парту с более тихим, чем обычно, возгласом:

— Хай, дурында! Сегодня кидаться на меня не будешь?

Я ответила с максимальной злостью, на которую была способна:

— А ты попробуй взять мою тетрадь, говнюк.

— Ой, чуешь вонь? Это я в штаны от страха наложил. Не хуей, Дашуля, пощади свое здоровье, — ответил он, но, к моему удивлению, даже не предпринял попытку захватить мои конспекты.

Значит, он вчера тоже испугался того, что мог сделать. Не так, как я, но все же. Это, конечно, еще не победа — издевательства будут продолжаться. Чтобы все прекратить, надо его вынудить дойти до самой границы. Чтобы его страх его и остановил.

В класс вошли Мира и Макс. Первая, как всегда, цветущая и приветствующая всех. Второй только удосужился кивнуть в никуда. Даже не взглянув на Яну, с которой сидел всю последнюю неделю, он направился к своему первоначальному месту рядом с Мирой. Возможно, Яна просто не смогла справиться с эмоциями, проводив его взглядом и позволив мне это заметить. Но именно на моем лице ее глаза остекленели. Что она там увидела? И я слишком поздно заметила за собой жалость. Жалость — это совсем неправильно, неуместно, оскорбительно! Я стала свидетелем не только ее вчерашней «ошибки», но еще и сегодняшнего позора — когда парень, ради которого она так унизилась — в прямом смысле этого слова, даже не соизволил поздороваться. Не удивлюсь, если после этого она возненавидит именно меня. Человеку в такой ситуации просто необходимо кого-то ненавидеть.

Со мной же близнецы поздоровались, как и с Костей — а вот это уже было неприятно. Мне не могло нравиться то, что мои друзья с такой легкостью его принимают. Едва усевшись, Макс тихо спросил о чем-то Миру, та сначала покачала головой, но потом ответила. Он тут же ткнул пальцем в спину девочки, сидящей впереди него.

— Настя, — тем же равнодушным тоном, что и всегда, — одолжишь ручку?

Рыженькая симпатичная Настя порозовела от неожиданного внимания и, естественно, тут же отдала ему всю свою канцелярию. Значит, вот так это происходит? Он просто переключается с одной на другую, не оглядываясь? Да по сравнению с ним даже Белов не выглядит таким моральным уродом… Эта Настя — просто очередная жертва, не такая сложная, как Яна, значит, тут у него проблем вообще не возникнет? Да не может быть! Слишком как-то просто — он обозначает свое внимание к кому-то, а потом ничего не делает. Ждет, когда они сами созреют? Настоящая змея! Или он выбирает только тех, кто изначально к этому готов, какой-то пятой точкой улавливая их внимание к себе? Не ее ли имя он предварительно спросил у Миры? Точно… Еще пять минут назад даже имени ее не помнил, а уже запустил свою мясорубку. А она эдакая простоватая, вечная хохотушка. Она громче всех хохотала, когда надо мной издевались. Стоп.

И когда это я успела перейти на их сторону? Все верно, Макс, продолжай. Ставь их на колени — не в переносном, а в прямом смысле — прямо на грязный пол в мужском туалете. Разве не там место этих гадюк? С чего вдруг мне нужно их жалеть? Много ли я сама жалости от них видела?

Откуда во мне появилось столько злости? Прямо до жесткого хладнокровия, до ледяной усмешки. И мне это понравилось. Может, я была жертвой только потому, что была слишком доброй?

 

========== Глава 5. Культура: физическая и социальная ==========

Макс не оставлял мысли о работе. После совершеннолетия им с Мирой в лучшем случае светила убитая квартирка от муниципалитета и возможность поступления в третьесортный вуз, если там на тот момент будут льготы для детей-сирот. Но это не то, о чем мечтала его сестра. Теперь полностью осознав, что его в таком возрасте никуда не примут, он искал другие пути заработка. Этот Сан Саныч все же вызвал у него некоторое уважение — он был очень богат, очень влиятелен и очень занят, но тем не менее, потратил время на какого-то незнакомого мальчишку. Поэтому Макс решил рискнуть еще раз, но теперь предварительно изучив обстановку.

В ту ночь атмосфера, окутавшая ночной клуб, была неестественной, включившей интуицию Макса на полную. Несколько странных мужчин кружили неподалеку, будто осматриваясь. Самого Макса они не заметили, но он с чего-то взял, что именно сегодня хороший день для новой попытки. Мальчик ждал, когда Сан Саныч отправится домой. В ночной клуб тот приходил раз в неделю, чаще всего уже глубокой ночью, и выходил оттуда максимум через час-два перед самым закрытием. Кстати, всегда трезвый, а из этого ночного клуба никто на твердых ногах, кроме работников, не уходил.

Едва мужчина сел в машину, парень подбежал к двери и попытался ее открыть, но та оказалась заперта. Сан Саныч глянул на него через стекло и, даже не удивившись, что-то сказал водителю. После этого Макс смог открыть дверь и юркнуть в салон.

— Привет-привет, дружок. Что же это за детдом у тебя такой, что ты спокойно шлындаешь по ночам?

— Я умею быть незаметным, — буркнул Макс, до сих пор не решаясь высказать свою просьбу этому лысому мужику, который очень сильно отличался от всех взрослых, окружавших его теперь. Скорее, он был похож на шефа в Организации, но говорил гораздо тише и спокойнее.

— Ладно, Макс. Давай, отвезем тебя туда. Степан, трогай! Куда ехать?

— Через два квартала налево, — ответил мальчик и тут же решился: — Сан Саныч, я могу быть очень полезным. Я могу выполнять поручения, с которыми больше никто не справится.

Машина тронулась с места, а мужчина усмехнулся:

— И с чего же ты взял, что у меня есть для тебя такие поручения?

Парень этот разговор прокручивал в голове много раз:

— В вашем клубе продают наркотики. Я это точно знаю — видел некоторых посетителей, проследил за ними. И еще людей видел с оружием.

Сан Саныч приподнял бровь, но теперь улыбался шире:

— Ну, раз ты такой умный, то должен понимать, что тебе тут не место. Знаешь, сынок, я много чего в жизни натворил, но делать ребенка наркокурьером пока не готов.

— Зря, — с едва ощутимым нажимом ответил Макс. — Вы бы не были разочарованы.

— Уверен в этом. Но и ты должен меня понять, — Сан Саныч хотел что-то еще добавить, но машина резко остановилась.

— Что-то не так, — раздалось со стороны водителя.

Макс оценил обстановку в долю секунды, расслышав щелчок предохранителя снаружи еще издалека. Путь им перегородил другой автомобиль, но люди приближались сзади.

— Что слу… — Сан Саныч не успел договорить, придавленный рукой Макса к полу, едва успев уйти от звенящего лязга пробивающей стекло пули. Следующая вошла прямехонько в висок Степана, который за это время даже не успел заметить выбегавших из темноты сбоку к машине людей.

— Голову не поднимать, — Макс перешел в режим тренировки с огнестрельным оружием.

Молниеносно он открыл противоположную от нападавших дверь и оказался на земле, тут же перекатившись в сторону. Рванул к ближайшему, который его заметил, пришлось приподняться от поверхности, чтобы выбить пистолет и ударить ногой в живот. Дезориентированное тело резко развернуть, чтобы именно оно встретило следующую пулю. Снова к земле, но по резкой траектории вперед, сбивая следующего с ног. И, несмотря на то, что этот жив и скоро снова станет опасен, сразу к третьему. Занырнуть за спину, два удара ногой и только потом сломать руку, зажимавшую пистолет. Едва жертва захрипит — тут же ломать и вторую, прямо в локтевом суставе, ведь неизвестно, на что способна его левая рука. И ногу — одну, только чтобы не ушел. Вернуться ко второму, почти ласково обхватить за шею и придушить, пока не потеряет сознание. Задание выполнено. Один труп, двое — недееспособных. Макс пытался вспомнить, что там конкретно было в задании: убить всех нападавших или просто спасти охраняемый объект?

Ощутил он себя в реальности, только услышав голос Сан Саныча, который быстро говорил по телефону. И лишь когда на безлюдной улице остался слышен только болезненный стон одной из жертв, мужчина вышел из машины, не отнимая телефона от уха. Коротко осмотрелся, перевел взгляд на Макса, который просто кивнул, обозначая «все чисто», и потом открыл дверь со стороны водителя. Двумя пальцами коснулся шеи Степана.

— Бляяяядь! — это было слишком громко, слишком пронзительно.

Макс повернулся на звуки быстро приближавшихся автомобилей, из которых выпрыгивали люди, даже не дождавшись, когда те полностью остановятся. По отсутствию реакции Сан Саныча он понял, что это его друзья, работники, банда — не имеет значения. Свои.

И даже видя, как тот сильно расстроен смертью своего водителя, решил использовать и этот шанс. Шагнул к нему и дождался усталого взгляда:

— Похоже, что я вам помог.

Тот только грустно покачал головой, но потом наконец-то ответил:

— Помог. Спасибо. Но если ты думаешь, что теперь я дам тебе работу, то очень ошибаешься. Никогда, запомни, сынок, никогда ты не будешь на меня работать. Такой грех я с собой в могилу брать не хочу.

Однако в детский дом он пришел сам. Буквально через неделю. Сначала переговорил с заведующей, а уже потом подошел к Максу и Мире, которые гуляли во дворе, лениво пиная друг другу еловую шишку.

Весь разговор Сан Саныча с Максом сводился к следующему: мужчина хотел усыновить мальчика. И сразу обозначил, что делает это не из огромной любви к нему или благодарности, а скорее, наоборот. Ему был нужен наследник, который может постоять за себя. И Макс на эту роль подходит, но должен осознавать всю грозящую ему опасность. На замечание о том, что у него есть сестра, Сан Саныч только покачал головой. Нет, он втягивает в эту воронку одного ребенка, второго туда уже точно не потащит.

Мира тогда впервые узнала, что такое страх. Она испугалась, что теперь останется одна, но и остановить Макса не смогла. Тот, вопреки всей ее уверенности в нем, сразу согласился на предложение Сан Саныча, даже не обсудив это с сестрой. На ее протесты он отвечал одно: «Все это только ради тебя. У тебя будет любая жизнь, которую ты захочешь. А пока тебе лучше остаться тут и просто подождать». А Мира уже не хотела ни института, ни красивых вещей, лишь бы брат не уходил.

Сразу после оформления документов Макс уехал. Конечно, его перевели и в другую школу. Но через пару дней он вернулся в детский дом уже посетителем, чтобы повидаться с сестрой. И потом каждый день после школы водитель отвозил его на полчаса в это место. Чаще всего они даже ни о чем не разговаривали, а просто сидели рядом на лавке во дворе. Но Мира, поняв, что Макс и не собирался ее покидать, успокоилась, хотя и продолжала скучать по нему каждую минуту, когда его не было рядом.

Настоящие мотивы Сан Саныча стали им известны гораздо позже, но все равно они имели все основания считать встречу с ним большой удачей.

* * *

Белов как-то не особо меня и доставал. На перемене вообще ушел куда-то с Максом — вроде бы, в библиотеку. Это будет просто замечательно, если я сдружусь с Мирой, а мой враг — с ее братом-близнецом. Но я уже поняла, что те никогда не пойдут друг против друга, и это будет презабавнейшее зрелище, как мы их между собой делить будем. Это бесило меня больше, чем даже предыдущие оскорбления Белова.

Проходившая мимо моей парты Наташа словно невзначай смахнула на пол тетради с учебниками. Я знала, что сейчас нельзя распыляться на всех — моим основным противником должен был оставаться Белов. Но поскольку того в классе в данный момент не было, я не стала сопротивляться внутреннему давлению — вскочила и со всей силы толкнула Наташу в спину. Та не упала, но, развернувшись, заорала благим матом, привлекая внимание окружающих. Я же нашла в себе силы не отступить. Быстро подняла свою ручку с пола и, дождавшись паузы во всеобщем гневе, крикнула:

— Еще шаг — и я тебе ручку в глаз воткну! — уж не знаю почему, но при этом я была уверена, что на самом деле способна это сделать.

Мира некстати хихикнула, что в гробовой тишине прозвучало как-то особенно неизящно.

— Сука больная! — ответила Наташа с некоторой истерикой. — Потом огребешь!

И спешно завалилась на свое место. А я в ее словах расслышала только чудесное «потом», ведь обычно было «прямо сейчас». Под шумные выкрики поддержки бедной Наташи и осуждения ужасной меня я собрала свои вещи и села на место, стараясь скрыть от окружающих, как сильно трясутся руки. Мира повернулась и, как ни в чем не бывало, спросила:

— А может, сегодня по магазинам? Или в кафе? Меня так достало сидеть дома, а гулять с Максом — это гулять с Максом… То есть слушать только себя.

— А давай! — ответила я, ощущая благодарность за то, что она заполнила мою внутреннюю паузу, не позволив ей перерасти в панику.

А после математики у нас была физкультура. Я, несмотря на весь свой настрой, очень боялась ответной реакции Наташи на мой бунт, поэтому старалась держаться подальше. Впрочем, как всегда. Мира заняла шкафчик рядом с моим — чуть поодаль от остальных, сразу напротив душевых кабин. Что бы она там ни говорила о том, что никакой прямой помощи мне оказывать не станет, ее пребывание рядом сильно успокаивало. С прозвеневшим звонком она забросила юбку от школьной формы, которая до сих пор лежала на лавке, в шкафчик и пошла за мной. Закинула она ее в мой шкафчик, не особо разбираясь. Да и какая разница? Как выяснилось потом — разница была и очень существенная.

После общей разминки в оставшиеся двадцать минут физрук предложил парням поиграть в баскетбол. Девочки при этом могли прохлаждаться на скамейке. Я села отдельно от остальных, и Мира, к моему вящему удовольствию, ко мне присоединилась. Я уж было подумала, что она пересмотрела свои представления о дружбе, но оказалось, что ей просто нужна информация:

— Даш, баскетбол? Зачем? Я по телевизору видела пару раз, но как-то особо никогда не интересовалась.

— Ну да. У нас тут вообще любят баскетбол. Белов, кстати, капитан сборной. Соревнуются с другими школами… А чего ты так распереживалась?

— Да нет, я не переживаю. Но Макс не умеет в баскетбол, насколько я знаю.

Посмотрев на ее брата, я увидела, что он остановился, соображая, что делать. Но к нему тут же подлетел Белов.

— Ты чего шкеришься?

Тот потер указательным пальцем висок, что у него означало задумчивость или смущение, и объяснил причину своей задержки.

— Николай Васильевич, — громко обратился Костя к физруку. — Танаев не умеет. Что ему делать?

— Как это — не умеет? — всполошился пожилой, но очень бойкий учитель. Сам он баскетбол просто обожал — наверняка, в том числе, и за победы сборной школы только в этом виде спорта. — В баскетбол не уметь нельзя! Щас научим, не переживай, новичок. У нас же, в конце концов, не соревнования, а урок… В общем, главная задача — попасть мячом в кольцо противоположной команды…

Макс, видимо, как и Мира, не особо интересовался правилами, даже когда видел матчи по телевизору. Хотя… возможно, в детском доме и не было каналов, по которым демонстрируют игры NBA.

— Вот так? — спросил Макс и кинул мяч одной рукой в направлении корзины через весь зал. Тот ровнехонько вошел в кольцо, едва колыхнув сетку.

В звенящей тишине раздался синхронный вдох.

— Этожпростонихуяжсебе, — высказал свое авторитетное мнение преподаватель элитной гимназии, обладатель звания «Учитель года» и заслуженный тренер. — А еще раз так сможешь?

Обалдевший Белов подхватил мяч и броском снова передал Максу. Тот поймал и, вроде бы даже не прицеливаясь, повторил тот же трюк. На этот раз зал отозвался выдохом и восхищенными междометиями.

— Этожпростонихуяжсебе, — прекратил все споры на корню физрук. На этот раз ребята начали смеяться, а в первый раз, видимо, просто решили, что послышалось.

— Никола-а-ай Васильевич! — с веселым упреком обратился к нему Белов.

— Какой еще Николай Васильевич, Костя?! Записывай эту прелесть в команду. Быстрее!!! — очевидно, он впадал в какую-то панику. — Как ты сказал твоя фамилия, мой любимый ученик?!

— Танаев, — ответил Макс, терпя нервные похлопывания по плечу.

— Тана-а-ев! — пропел физрук. — Музыка для моих ушей! А отбивать, уходить от атаки, блокировать можешь? Что еще умеешь?

— Да ничего не умею, — думаю, что Макс сейчас был озадачен. Я теперь могла иногда различать слабые сигналы его эмоций.

Мира смеялась, видимо, от гордости за брата. Отошедшие от первого шока парни окружили Макса и наперебой объясняли, как конкретно нужно играть. Рожа Белова была почти такой же счастливой, как у физрука, который едва держался, чтобы не лишиться чувств. И ведь не боится же, глупый блондинчик, что теперь он перестанет быть лучшим игроком сборной! Очень-очень плохой знак… Так они и в самом деле могут стать друзьями. Но за Макса я, конечно, была рада, хоть ни на одной межшкольной игре до сих пор и не присутствовала.

Таким образом, урок физкультуры был ознаменован каким-то болезненным восторгом, приподнявшим всем настроение. Николай Васильевич задержал Белова и Макса после звонка, чтобы о чем-то поговорить, а остальные отправились в раздевалку.

Мира открыла сначала свой шкафчик, а потом, сообразив, заглянула в мой.

— А где моя юбка? — спросила она у себя самой.

А я уже поняла, поворачиваясь на шум воды. Дверца крайней душевой кабинки была приоткрыта, и вода тонкой струйкой текла на синюю тряпку, лежащую прямо на железной решетке. Мирина юбка.

Но Мира соображала быстрее меня. Она резко наклонилась к низкой лавке и с силой передвинула ее в сторону двери, перекрывая выход. Теперь выйти можно было только, отодвинув эту скамью, грохот которой привлек внимание всех присутствующих, заставив их замолчать.

— Мира? Ты чего? — удивленно спросила Катя.

Моя подруга молча указала пальцем на открытую дверцу душевой. Девочкам понадобилась минута, чтобы понять, что произошло.

— Это точно твоя? — переспросила Настя, а после утвердительного кивка добавила: — Кто-то перепутал с Николаевской! — и хохотнула. Но моментально осеклась под взглядом Миры.

— Девочки! — неожиданно звонко и весело заговорила хозяйка пострадавшей вещи. — Посмотрите-ка, какая неприятность со мной произошла. И кто же так ошибся?

Я не понимала, чего она хочет добиться. Что кто-то сейчас признается в ошибке — мол, прости, хотела поиздеваться над Николаевой, а получилось — над тобой? Не понимала, но и не вмешивалась, продолжая стоять в стороне от всех.

Девчонки выстроились перед ней полукругом, тоже не понимая, к чему она ведет.

— Я так понимаю, никто не признается, да? — уточнила Мира, заставив их переглянуться. — И что же мне делать в такой трагической ситуации?

Яна сложила руки на груди и сказала твердо:

— И чего же ты хочешь? У нас остался только классный час — иди в спортивном костюме, ничего страшного.

— Неужели? — Мира говорила каким-то слишком мягким голосом.

— Ну, а что делать? Или ты хочешь, чтобы тебе кто-то отдал свою? — Яна держалась уверенно, что про остальных сказать было нельзя.

— А мне чужая не нужна. Я полжизни носила чужие вещи, надоело. Но как же мне быть, девочки, такая неприятная ситуация… Что же делать? Мне не хочется идти в спортивном костюме одной. Я еще новенькая — и сразу так выделяться!

Яна пожала плечами, остальные молча ждали продолжения. Мира подошла к Кате и выхватила у нее из рук юбку, та только вскрикнула от неожиданности. Танаева, прямо как недавно ее брат с баскетбольным мячом, легко закинула вещь сквозь открытую дверь душевой кабинки, под струю воды.

— Эй! — закричала Катя. — Ты спятила?

— Смотрите, девочки, а Катя теперь тоже идет на классный час в спортивном костюме! — ответила Мира всем, кроме самой Кати, а та забежала в кабинку, выхватила свою юбку и начала ее отжимать.

— Ну и как это называется? — хмуро спросила Наташа.

— Это называется — солидарность. Поддержка. Укрепление корпоративного, мать его, духа. А не ты ли Даше хотела отомстить? Твоих рук дело?

— Нет! — Наташа даже вышла вперед. — Не я. Честно.

— И как же мне тебе поверить? Я слышала, как ты ей угрожала, а потом по ошибке поставила меня в такое неприятное положение — все логично.

— Да не я это! — та заметно разозлилась. Я почему-то верила, что она говорит правду. Наташа была прямолинейной — она обычно не отрицала, если что-то делала. — Вот, смотри! — она подошла к своему шкафчику, вытащила оттуда юбку, подошла к душевой и сама закинула ее туда. — Доказала? Только отъебись уже, ради бога.

Мира дружелюбно ответила:

— Спасибо, подруга. Я знала, что ты не оставишь меня в беде.

— Мира, успокойся, — снова подала голос Яна.

На самом деле Мира выглядела совершенно спокойной. Девочек в классе было всего десять, считая нас двоих. Я, кажется, поняла, чего она хочет. Но это просто невозможно! Хотя бы потому, что против них всех ей не устоять. А чтобы не быть против всех, ей нужно было их разъединить. Она хотела создать раскол — для этого била словами по очереди: сначала самая безобидная Катя, которая может выпендриваться только из-за спины более сильного, а одна ничего не стоит; потом импульсивная Наташа, которая или кинулась бы в драку, или поддержала бы Миру — а Мира ей нравилась, поэтому ставка была невелика. И когда она успела их всех так хорошо изучить? Следующей, по моей логике, должна быть Настя.

— Настенька! — еще мягче и добрее обратилась к застывшей однокласснице Мира. — Мне интересно, ты за солидарность или против?

Почему они не бросаются на нее все разом — просто отодвинут лавку и спокойно выйдут отсюда? Что она смогла бы сделать против всех? Почему они отупело ждут, пока она успешно прорежает их до сих пор монолитный строй? Возможно, нежелание портить с ней отношения? Нет, тут другое. Чтобы толпа перешла к активным действиям, кто-то должен был стать первым, за которым последуют остальные. И в данном случае, первым быть никто не решался. Точнее, они упустили этот шанс в самом начале.

— Знаешь что, Мира, — ответила Настя. — Мне очень жаль, что ты попала под раздачу, но и поддерживать тебя сейчас никто не обязан.

Дверь, открывающаяся вовнутрь, стукнулась об лавку.

— Что у вас там происходит? — раздался голос Белова.

— Дедовщина происходит. Прямо по-детдомовски! — ответила Мира и с силой захлопнула дверь. — Или женская солидарность — посмотрим, как получится.

— А-а, ну окей, — раздалось из-за двери. Вероятно, там весь разговор был слышен.

После этого девочки напряглись сильнее.

— Ну так что, Настя? — Мира вернулась к своей очередной жертве.

Наверное, пройденных нескольких секунд рыжей хохотушке хватило на то, чтобы переосмыслить свое отношение к происходящему. На самом деле Настя была еще более простым вариантом, чем Наташа. Сегодня я, и конечно, внимательная Мира видели, что той небезразличен Макс. А значит, портить отношения с его сестрой из-за какой-то юбки, которая уже через пару часов высохнет, было бы глупо.

— Солидарность так солидарность, — сказала Настя, забрасывая под струю воды и свою юбку.

Внутренне я ликовала. Но оставалось самое сложное. Следующей я бы выбрала Кристину: она лучшая Настина подруга — а на поддержку лучшей подруги решиться гораздо проще. Но Мира пошла ва-банк:

— Яна?

Та рассмеялась.

— Успокойся уже, а то включила свою детдомовскую быдлятину. И что ты сделаешь? Бить будешь?

Мира прищурилась и стала совсем похожа на довольную кошку:

— Буду, солнышко, буду. Только не кулаком, а информацией. И не тебя, а…

Вот так. Не моргнув глазом, она ударила самым подлым образом — шантажом, что расскажет Никите. Но я ее не осуждала — если начинаешь бить, то уже поздно оглядываться. Яна расцепила руки и крикнула, заметно побледнев:

— Ладно! Черт с тобой! — и закинула свою юбку поверх общей кучи.

Ну, а после того, как сдалась Яна, остальные даже и не думали спорить — теперь они остались в меньшинстве, а никто из них никогда не был в меньшинстве. Я со смехом бросила свою юбку в душевую кабинку последней.

Странное дело, но некоторые из девчонок уже улыбались — ведь гораздо проще отнестись ко всему, как к шутке, или, действительно, как к поддержке невинно пострадавшей, чем продолжать нагнетать обстановку. Влажные юбки все сложили в мешки для спортивной обуви — и, в общем-то, ни с кем катастрофы не произошло, потому что они предпочли не делать из этого катастрофу. Мира отодвинула лавку, шутя о том, как они все будут объяснять сейчас класснухе, кто-то даже поддержал ее, но вдруг моя подруга выпрямилась.

— Яна! — вот сейчас в ее голосе впервые появилась жесткость. — Я знаю, что это ты сделала. Видела, как ты во время урока бегала в раздевалку. Единственная. Поверь, я очень внимательная.

Та заторможено повернулась:

— Нет, не я! — но что-то в дребезжании ее голоса заставило остальных переглянуться.

— Так вот, — продолжила Мира. — Если у нас с тобой какие-то проблемы, то прямо и скажи.

— Какие у нас с тобой могут быть проблемы? — и Яна слишком поспешно ушла, тем самым впервые показав остальным, как у нее сдали нервы.

— Я что-то не поняла, — проговорила Наташа. — Если ты сразу знала, что это Яна, то к чему весь этот цирк?

— Не знаю… — с легкостью ответила Мира. — Хотела выяснить, кто тут ко мне хорошо относится. Выяснилось, что все, — она рассмеялась.

И Наташа, покачав головой, тоже усмехнулась.

Нет. На самом деле, Мира показала всем, что с ней лучше не связываться. Навсегда отбила охоту объединяться против нее в любом варианте развития событий. Откуда у нее столько внутренней силы? Я уверена, что это некоторых и сдержало — уверенность в том, что Мира не остановится и перед мордобитием, если до этого дойдет дело.

Выйдя из раздевалки последней, я вспомнила о железобетонном фундаменте ее самоуверенности — он сидел на подоконнике рядом с Беловым.

— Порядок? — спросил брат.

— Порядок, — ответила сестра. — Выбила страйк.

Она ничего не боялась, потому что за ее спиной всегда был Макс.

— Новая мода? — спросил Костя, подразумевая дефиле в спортивном стиле с участием всех девчонок класса.

Ему никто не ответил, а мое настроение не могла испортить даже его противная физиономия.

Вот только зачем Яна это сделала? Теперь я почему-то была уверена, что она точно знала, что берет не мою юбку. Яна, которая к моим вещам до сих пор не прикасалась, держалась вроде как выше этого. И тут — нате. Возможно, она хотела настроить коллектив против Миры, как когда-то сделал со мной Белов? Ей это не удалось, но заранее она вряд ли могла предположить, что ситуация повернется именно так. Зачем? Злится на Макса, поэтому решила отыграться на его сестре? Или зависть от того, что все постепенно перестают называть ее самой красивой девочкой в школе? Не слишком ли хорошего мнения я была до сих пор о Яне? А может, через Миру она хотела обострить отношения класса и с Максом, ведь тот бы все равно за нее заступился? Да, похоже на правду. Вот такая месть — единственное, что она могла себе позволить. И та провалилась. Значит, Макс будет продолжать… потакать своему психологическому сдвигу. Ура! Мои губы снова, уже не в первый раз за сегодняшний день, раздвинулись в ехидной усмешке. Ах, как, оказывается, приятно быть отрицательным персонажем. Интересно, а что в нашем злодейском кружке делает Белов?

 

========== Глава 6. Изменение ролей ==========

Мы договорились с Мирой встретиться в кафе в семь. Дома я коротко рассказала маме о своем дне, не затрагивая большинства вопросов. Я вообще ей многое рассказывала, но никогда — о самом главном. Мне показалось, что мама не в самом большом восторге от того, что я сдружилась с детьми из детдома. Наверное, у нее оставалась некая предубежденность против таких. Хотя после сегодняшних событий в женской раздевалке, я бы не смогла сказать, что эта предубежденность беспочвенна — Мира могла быть очень опасной; но уверена — не для меня.

Тем не менее, на встречу меня мама все же отпустила. А для меня это был первый «выход в свет» за долгое время! С друзьями из старой школы отношения как-то сами собой постепенно рассосались, поэтому они перестали звать меня гулять. А самой навязываться я в себе сил не нашла. Ну, а в новой школе я до недавних пор друзей и не имела.

Принарядилась и расчесала вьющиеся волосы, даже чуть-чуть подкрасила глаза, чтобы доставить удовольствие Мире, считавшей, что небольшая доза косметики даже важнее, чем одежда. Вне школы у меня не было необходимости оставаться серой мышкой, а лишний комплимент от подруги только еще больше поднимет мне настроение.

… которое рухнуло в преисподнюю, едва я вошла в слегка затемненное помещение кафе. За столом, кроме Танаевых, сидел и Его Святейшество Говнюк.

Может, просто развернуться и уйти, обозначив этим самым свою позицию? Ага. И преподнести Белову на блюдечке своих друзей. Ну уж нет! Он у меня и так слишком многое отнял, этих двоих я ему живыми не отдам!

— Привет, — я села напротив ухмыляющейся морды. — Рада видеть тут… всех. Вы бы еще собак дворовых притащили для компании, раз сюда всё пускают.

Мира просто пожала плечами, а Макс отреагировал… как Макс — ему и дела не было до наших локальных конфликтов, пока вокруг шныряла такая длинноногая и улыбчивая официантка. Посетителей в зале почти и не было, поэтому шныряла она, в основном, возле нас. Зато Белов меня встретил приветливым:

— И ты тут, страшилка! Наконец-то у нас с тобой настоящее свидание!

А я только сейчас осознала одну простейшую вещь — тут он мне ничегошеньки не сделает! Ни-че-го! Это не школа с ее молчаливым или громогласным одобрением одноклассников. Вряд ли работники кафе отреагируют нормально, если он начнет меня за волосы таскать по залу. И ведь он прав — это первая наша встреча вне привычной ему обстановки. Кажется, настроение — штука поправимая.

— О, Белов! И ты тут, а то я сразу и не узнала. Теперь мы можем нормально поболтать, дорогой мой! А я давно хотела расспросить тебя, что же с тобой такого страшного случилось, что ты такой мразью вырос? Групповое изнасилование в младенчестве или банальное чувство неполноценности из-за маленького члена? Давай же, не томи. В кругу друзей ты можешь открыться!

Костя драматично закатил глаза к потолку.

— «Ко-ко-ко» — в переводе на человеческий язык. Психологический портрет мне сочинила, мартышка? Я точно расслышал кукареканье про чувство неполноценности от сучки, стоявшей передо мной на коленях?

Мира неожиданно соизволила вмешаться, не дав мне перейти на нелитературный ответ:

— Слушай, Костя, а на самом деле — что не так?

— В смысле? — ее вопрос сбил его с мысли.

— Если серьезно, то уже любому бы надоело. Даже одноклассники-то все издеваются, скорее, по привычке, лениво. Насколько я поняла, пыл уже у всех на нет сошел. И только ты не унимаешься.

Белов уже расслабленно смеялся, подпирая рукой подбородок:

— И как ты себе это объясняешь, красавица? Таки групповым изнасилованием в младенчестве?

Мира серьезно всматривалась в его глаза, будто на самом деле искала ответ:

— Не исключаю. Но не таится ли за этой ненавистью что-то еще? Какая-нибудь скрытая страсть, например? Может, ты влюбился в Дашу, но пока не знаешь, как свернуть с выбранной траектории?

Белов тут же заметным усилием воли заставил себя принять серьезное выражение лица и обратился ко мне:

— Точно! Николаева, выходи за меня замуж!

— Я себе, скорее, руку по локоть отгрызу, — честно ответила я.

— Что, не нравлюсь? — он прищурился, продолжая эту игру.

На самом деле, действительно не нравился. Никогда. Я из тех людей, что видят глубже внешней оболочки. Меня не интересует ни его рост, ни цвет глаз, если внутри он — сплошное дерьмо. Конечно, весь этот диалог был шуткой, но я попыталась ответить искренне:

— Знаешь, Белов… Если я когда-нибудь, хотя бы на долю секунды, увижу в тебе человека, то смело вызывай санитаров из психушки. Прости, стокгольмский синдром — это не про меня. Я ненавижу тебя… до отчаянья. Представляешь, я иногда радуюсь, что слабее тебя! Потому что если бы я только могла сломать тебе руку или ногу… просто если бы физически это могла, то я точно бы не остановилась. Даже если бы этим создала себе серьезные проблемы, понимаешь?

— Могу научить, — неожиданно обозначил свое присутствие за столом и Макс, при этом не удосужившись оторвать взгляд от официантки. — Это не так уж и сложно.

Белов же ухмылялся, как сытая скотина:

— Жаль, что не нравлюсь. Если бы ты еще за мной бегать начала, после нашей-то обширной истории — это был бы тот еще номер! Я бы лично уржался до смерти — а ты ведь именно об этом мечтаешь?

И снова вместо меня ответила Мира:

— Вон, наш заказ несут. Даша, я тебе тоже заказала на свой вкус, ты не против? — я кивнула, обозначая согласие. А голос моей подруги неожиданно сменился на приглушенную злость: — Но если вы продолжите сейчас общаться в том же духе, то мы с Максом уйдем. Потом делайте друг с другом, что хотите. Ясно?

Костя поднял руки вверх:

— Не горячись, красавица! Я вообще всегда за перемирие! А Макс-то тоже не особо тут присутствует. Он, скорее, под юбкой той официантки обитает, — он хлопнул парня по плечу. — Ты чего залип на ней? Ну подойди, спроси телефончик, — Белов решил, видимо, поделиться опытом профессионального соблазнителя, даже не представляя…

Усмехнувшись, я подвинула к себе один из салатов, довольная тем, что знаю о Максе больше, чем Белов. Это однозначно свидетельствовало о том, что я им ближе, чем он. Очень приятно ощутить такую маленькую победку в дележке территории. В смысле, Танаевых.

Девушка, конечно, тоже давно заметила его пристальный взгляд, поэтому, выставив перед нами еду, бегло улыбнулась — то ли смущенно, то ли призывно — я в таких тонкостях не разбираюсь. Макс отлепил взгляд от ее ляжки, расслабленно откинулся на спинку стула и посмотрел прямо в лицо. Гипнотизирует, что ли? Едва та отошла, Белов решил привлечь его внимание:

— Ма-акс! Максимушка, душа моя! Вернись ко мне, я все прощу.

Тот наконец-то соизволил взглянуть и на соседа по столу, ожидая объяснений, по какой причине его оторвали от столь важного занятия. Белов же был совершенно серьезен:

— Слушай, а ты умеешь улыбаться?

Макс устало наклонил голову и почесал пальцем висок.

— Умею, — о, даже я не ожидала, что он ответит. — Просто в данный момент не вижу причины.

— Ну ничего себе! — возмутился его собеседник. — Какой же тебе повод нужен? Ты отдыхаешь в компании двух великолепных нас… и курицы, которая сегодня даже мосю свою намалевала ради тебя!

— Не ради меня, — спокойно заметил Макс, снова поймав зрачками официантку. — Но Даша сегодня действительно хорошо выглядит.

Я улыбнулась комплименту, хотя Макс ни разу с момента моего прихода на меня даже не посмотрел. Мне и не нужно было его одобрение своей внешности, я восприняла это, как поддержку. Тем более, что и Мира тут же подхватила, заметив, что и в школу я должна ходить «такой же офигенной». Костя только скривился, не желая, видимо, замечать положительные отзывы обо мне. Поэтому снова вернулся к бедному Максу, тронув его за плечо, чтобы заполучить его внимание.

— Понравилась тебе эта Анна, я смотрю, — имя официантки было указано на бейджике. — Она и так уже постоянно сюда поглядывает. Но сразить девушку можно только безупречной улыбкой. Давай же, приятель, напрягись!

Не вызвав никакой реакции, кроме смеха Миры, он указательным пальцем ткнул в уголок рта Макса и потянул наверх. На фоне не изменившегося выражения лица парня даже улыбка Гуимплена выглядела бы более веселой. Он просто терпеливо ждал окончаний издевательств.

— Бли-и-ин! Танаев, а ты красавчик! Какое сногсшибательное обаяние, аж в зале светлее стало от твоих лучей добра!

— Отстань от него, Костик, — решила вступиться за брата развеселившаяся сестра. — Ставлю сотню, что ты увидишь его улыбку примерно… — она взглянула на часы, — минут через сорок.

— Не понял, — не понял «Костик».

Макс же встал и молча направился вглубь зала к удивленно-радостно застывшей официантке. Мне очень нравилась мысль о том, что Костя не понимает, что конкретно происходит, в отличие от меня. Поэтому я решила использовать хотя бы этот козырь:

— Мира, думаешь, сорока минут хватит? — с полной серьезностью поинтересовалась я.

— На что хватит? — Костя был озадачен, но ответа так и не дождался.

Мира почему-то просто отмахнулась, не желая комментировать. Я не думаю, что из «сдвига» Макса они делали какую-то тайну — мне ведь рассказали легко и просто. Может, она была зла на брата или это не полагалось обсуждать в его отсутствие. В общем, и это мне сыграло на руку. Пусть помучается хоть этим мой любимый Белов, поэтому я продолжила:

— Сотку ставишь, ты сказала? Отвечаю! Ставлю, что вернется позже!

Мира снова оживилась, вовлеченная в мою игру:

— Отлично! Костя?

Тот нагнулся к столу, переводя взгляд с меня на нее:

— Так-так-так, дамы, — он, видимо, от шока и меня заодно «дамой» окрестил. — А в чем суть дела-то? Макс пошел у нее номерок спросить или свидание назначить? Зачем ему сорок минут?

— Ага, — отозвалась Мира. — И номерок спросить, и свидание назначить, которое прямо сейчас и будет проходить где-нибудь в кабинке туалета, если у них нет комнат для персонала.

— Да ты гонишь, — отрезал Костя. — Не может быть. Это ж официантка, а не проститутка. Да и выглядит неплохо — такую уламывать надо, как минимум, свидания два.

— Значит, ты ставишь на то, что Макс ее сейчас не уломает? — подключилась я. Мне до сих пор с трудом понималось, как брат Миры это все проворачивает, но, по ее рассказам, проколы у него случались крайне редко. Я сейчас внутренне гордилась нашим с ней Максом и готова была ставить на него, лишь бы показать Белову, что его место чуть поодаль от нашего тесного круга друзей.

Костя еще раз глянул в зал, где ни Макса, ни официантки уже не было, подумал секунду и произнес уверенно:

— Ставлю. Сколько? Сотку?

— Ну уж нет, — я ликовала. — Проигравший оплачивает ужин за всех.

— По рукам, — Костя протянул мне свою ладонь, на которую я только посмотрела брезгливо. Сам он, видимо, в азарте и забыл, какие у нас взаимоотношения.

Мира перехватила его руку и пожала сама:

— Значит, так — если уломает, то платишь ты. Если нет, то Даша. С какой стороны ни посмотри, я в выигрыше.

Для меня не стало бы большой проблемой оплатить ужин — родители мне давали достаточно денег, а тратить их до сих пор было некуда. Но тут важнее была победа. Белов же попытался еще о чем-то спросить, но Мира перевела разговор в другое русло, начав расспрашивать нас обоих о семьях, где живем и прочее. Пришлось отвечать. Оказалось, что я жила дальше всех от гимназии. В свою очередь, на расспросы Кости о месте жительства Танаевых она предложила после кафе съездить к ним в гости, посмотреть, если так интересно. Спиртное заказывать не стали — Мира сразу обозначила, что ее брат вообще никогда ничего не пьет. Сама она к алкоголю относилась, скорее, равнодушно — «могу и выпить в компании друзей». Я же вообще промолчала — было как-то стыдно признаваться, что больше глотка вина на каком-нибудь семейном торжестве я ни разу не пила. Потом Мира с Костей обсуждали предстоящее школьное празднование Хэллоуина, которое меня лично вообще никак не касалось. В языковой гимназии буржуйским праздникам всегда уделяли много внимания, но мое измученное тельце на эти вечеринки, конечно, никогда не заносило. В общем, к удивлению моему, разговор за столом клеился — Мира легко переключалась с меня на Костю и обратно, не позволяя никому затихнуть надолго. Но вдруг она оборвала прямо посередине свой рассказ о впечатлениях о Москве:

— Идет!

К нашему столику плавно продвигался герой дня. И он действительно улыбался, как недавно предсказывала его сестра! Едва раздвинув губы, блуждающе, расслабленно. Надо же, я впервые видела настолько сильную эмоцию на его лице.

Едва он приземлился на стул, то попал под объектив сразу трех пар глаз.

— Что? — спросил сразу у всех и даже улыбаться не перестал, чем подтверждал мою уверенность в победе.

Костя тоже это понял, воскликнув возмущенно:

— Да быть не может!

— Плати, Костик, — вынесла вердикт судья.

— Не-не-не, погоди, — Белов не сдавался. — Макс, ну рассказывай — где был, что делал?

Макс с той же расслабленной улыбкой почесал пальцем висок.

— Телефон у нее взял? — Костя просто не мог поверить.

— А, точно, взял, — Макс достал из кармана джинсов клочок бумаги и протянул Белову. — Нужен?

Тот ошарашено смотрел на выведенные женским почерком цифры:

— А мне-то зачем?

Макс немного наклонился в его сторону и произнес почти торжественно:

— Ну, мало ли. Если тебе нужен знак качества от меня, то эта… как ее?

— Анна, — подсказала Мира.

Белов не стал дослушивать рецензию Макса об уже даже ему понятном событии:

— Да не может быть… Как?! Тридцать семь минут уж слишком мало для «все включено»! Ты ей наплел, что арабский шейх или продюсер какой?

— Нет. Могу научить. Это не так уж и сложно, — ответил Макс точно тем же текстом, которым мне предлагал недавно научить ломать конечности Белова.

Костя обреченно достал кошелек и махнул другому официанту, чтобы принесли счет. Анна, кстати говоря, в зал еще не вернулась. А я не выдержала внутреннего восторга, подскочила, обняла Макса и звонко чмокнула в щеку, благодаря за свою личную победу. Он только еще шире улыбнулся, а сестра его расхохоталась, заметив:

— Хоть кому-то радость от твоих психологических проблем!

И на вопросительный взгляд Белова снова отмахнулась, закрывая эту тему.

Из кафе я выходила последней. И что-то дернуло меня обернуться — возможно, четкое осознание того, что увижу: рядом с нашим столиком стояла официантка Анна, стеклянными глазами уставившись на брошенный листок с ее номером. Да, она, конечно, королевой целомудрия не была, но что-то в этом замороженном стекле говорило о том, что она не часто соглашается на секс с первым встречным, что этот порыв для нее был — из ряда вон, что Макс ей понравился. Она еще не успела выстроить какой-то конкретный план о том, что будет дальше, но и такого точно не ожидала. Сам Макс даже не глянул в ее сторону. Улыбка сползла с моего лица. Макс — безэмоциональное, зависимое от секса чудовище, которое вообще не смотрит, что оставляет после себя. Использовать, выбросить и забыть — вся его жизнь. Он вообще способен что-то чувствовать?

Я, как впрочем и Белов, была несколько удивлена простой трехкомнатной квартиркой Танаевых в старой пятиэтажке. Уверена, что никто в нашей гимназии такой обыкновенностью жилища похвастаться не мог. Ремонта как такового вообще не было — только то, что смогли соорудить своими руками предыдущие хозяева: старые обои в полосочку и выцветший линолеум. Как-то по умолчанию мы, видимо, оба приняли, что они обязаны жить в хоромах — на эту мысль наталкивал недешевый автомобиль, учеба в нашей гимназии и брендовая одежда. А может, их наследство не было таким уж огромным, как мы с чего-то решили? Или они еще не успели обустроиться. В любом случае, даже нетактичный Белов воздержался от комментариев.

Мира предложила нам чай, а потом и организовала экскурсию по их небольшому жилищу. Всюду идеальный порядок, но ощущения человеческого присутствия почти и не было. Минимум мебели и личных вещей. Комната Миры — довольно тесное помещение, правда, украшенное какими-то разноцветными подушками и туалетным столиком, заваленным косметикой. Максова же напоминала, скорее, тюремную камеру — идеально заправленная кровать и стол, на котором лежал только ноутбук. И больше ничего, ни одной вещи, нигде. Говорят, что комната отчасти характеризует человека — и если это так, то, возможно, я очень сильно недооценила психологические проблемы ее владельца. Мне внезапно стало интересно, а что с ним еще не так? Похоже, то, что я о нем уже узнала — только вершина айсберга, и чем глубже копать, тем более странные или даже страшные вещи там можно будет обнаружить. Но я посчитала, что некрасиво будет расспрашивать об их сиротском детстве. Все узнаю со временем, но больше точно не стану так легко радоваться его «победам» над девушками.

Белов тоже был какой-то притихший. Даже не кинул вслед какую-нибудь мерзость, когда Макс остановил машину возле моего дома. Мира попрощалась со мной тепло, а Макс, как обычно, просто кивнул, но потом зачем-то вышел вслед за мной и пошел рядом до подъезда. Всегда равнодушный, такое он мог сделать только для одной цели — сказать или спросить о чем-то важном.

— Даша, все в порядке?

Белов с Мирой остались в машине, вероятно, тоже недоумевая, что тут происходит.

— О чем ты?

— Я бы не хотел, чтобы твое отношение ко мне испортило вашу дружбу с моей сестрой, — еще сильнее озадачил он.

— Макс… А что не так с моим к тебе отношением? Все нормально… Мне очень понравился сегодняшний…

— В кафе ты развеселилась только из-за того, что Костя проиграл тебе. Но ты меня осуждаешь. Сегодня, и с Яной осуждала, и с рыжей этой… как ее?

— Настя! — я подсказала, запоздало действительно отметив напряжение в голосе, поэтому решила уточнить: — Нет! Я не осуждаю… В общем, это не очень-то приятно с их точки зрения, но ведь это их выбор… Я не…

— Я плохой человек, Даша. И, если начистоту — вообще сомневаюсь, что из меня получился человек. Но у Миры нет никого, кроме меня. И я бы очень хотел… если вдруг такое случится, что мне придется ее оставить, я бы хотел, чтобы ее окружали хорошие люди. Как ты.

— Оставить? Почему?

— Все, пойду я обратно, а то твой Костик мозги себе сломает, пытаясь понять, что тут происходит. Пока.

И после этого Макс наклонился и поцеловал меня в щеку. Я даже немного отшатнулась от неожиданности.

— Ты же сама первая начала, — он снова улыбнулся. Второй раз за все время нашего знакомства.

Укладываясь спать, я все думала о том, что он сказал. Разве может плохой человек настолько сильно любить кого-то? Как Макс любит Миру. Да, он странный. Жестокий и циничный по отношению ко всем, кроме нее. Но я бы многое отдала за то, чтобы рядом со мной была такая же поддержка.

Перед первым уроком Белов привычно завалился на место рядом:

— Привет!

Я повернулась, ожидая продолжения в виде «обезьяны в очках», «говноумницы» или хотя бы «oh, my fuckin» victim», но он приблизил свою рожу ближе и совершенно серьезно спросил:

— Что там за проблемы с психикой у Макса? Как-то прямо спрашивать я у них не стал, но ты же в курсе. Бля, меня любопытство доконает!

— Белов, — я даже не пыталась скрыть изумление, — ты ничего не перепутал, родной? С каких пор мы с тобой делимся секретиками, как близкие подружки?

— Да ладно тебе, Николаева. Не будь такой злопамятной! — он даже легко хлопнул меня по плечу.

Вчерашнее веселье из меня уже выветрилось полностью, поэтому этот жест чуть не заставил меня блевануть.

— Руки для начала убери, говнюк.

Он послушно отодвинулся.

— Окей, злыдня, окей! Что еще я могу сделать, чтобы ты смилостивилась и не дала мне умереть от любопытства?

Он серьезно, что ли? Типа я вот прямо сейчас могу потребовать что-то от него в обмен на информацию? Я сплю или просто в коме? Перестать надо мной издеваться? Отсесть от меня на другой конец класса? Заставить всех заткнуть свои поганые глотки? Неужели выполнит? Я наклонилась к нему и прошептала с придыханием обольстительницы:

— А ты встань передо мной на колени, и тогда я подумаю.

Белов — мой закадычный враг, мой извечный обидчик и главное действующее лицо моих кошмаров — усмехнулся, поднялся, вышел в проход и… опустился на пол, продолжая смотреть прямо на меня. От удивления я встала, ощущая, как нагнетается тишина вокруг.

— Костик, это че за новый прикол? — раздалось откуда-то сбоку.

— Не прикол, — ответил Костя, но глаза его искрились весельем. Все же это игра — он смотрит, как я поведу себя в такой ситуации. Ох, милый мой, я не подведу!

Шагнула из-за парты, чтобы стоять прямо перед ним, с наслаждением подчеркивая свое положение.

— Знаешь, Белов, это очень мило с твоей стороны, но все же вынуждена тебе отказать. Ты мне совсем не нравишься. Страшный, глупый, злой… тошнотворный, — тишина заполнялась недоуменными перешептываниями.

Да, он сейчас совсем не в той же ситуации, в которой оказалась когда-то я, и ему хватило выдержки продолжать этот театр:

— Подумай еще разок, Николаева! Может, это последний твой шанс? — это угроза будущей расправы за унижение или он просто сводит все в шутку для окружающих? Но мне стало все равно. Кажется, я попросту устала бояться.

— Ой, и что же ты сделаешь, недоносок? — я даже наклонилась к нему. — Настроишь всех против меня? Неужели ты на такое способен?

Со спины к нему уже подошли близнецы.

— Они точно поженятся, как я и предсказывала! — прокомментировала довольная своими вчерашними выводами Мира. — Даша, ну прости ты его уже! Это же так романтично!

Я с негодованием посмотрела на нее. Ведь знает же о моем отношении к этой падали, зачем нагнетает?

— Даша, — вдруг заговорил и Макс. — Передвинь своего раба куда-нибудь в сторону, он мне путь к парте своим раскаявшимся телом перекрывает.

Вот! А вот это уже поддержка! Потому что после этого даже Белов не выдержал и поднялся на ноги, правда, продолжая при этом весело улыбаться. Его «унижение» по факту ни в чьих глазах таковым не было — все оценили это, как шутку, потому что он преподнес это в качестве шутки. Я была довольна, но не до такой степени, чтобы с этого момента начать с ним нормально общаться.

И он сам, похоже, был того же мнения. Потому что едва мы заняли свои места, тут же выхватил мою тетрадь, чтобы изобразить в ней очередную похабщину. Я схватила его за волосы на затылке, он легко оторвал мою руку, но я уже успела забрать свою вещь. Мира повернулась к нам и тихо завыла, как брошенная собачка:

— Надоели уже! Сколько можно?

Белов замер, только когда Макс с грохотом отодвинул свой стул и резко развернулся к нам. Он ухватил Костю за плечо и буквально перебросил на свое место. Возмущение того теперь стало настоящим, но Мира схватила его за локоть, не давая уйти. А потом еще погладила по голове, успокаивая. Тот, вернувшись в свое обычное состояние, показательно громко заурчал и повернулся к нам только за тем, чтобы показать язык. Утренник в детском саду, честное слово.

А я была счастлива до слез — Танаевы впервые встали на мою защиту прямо, хоть и не выступив при этом против Кости. Не потому ли, что я и без них теперь не давала Белову спуска? Наверное, для них я прошла свой экзамен по социализации.

* * *

Вынужденное разделение, на самом деле, позитивно сказалось и на Мире, и на Максе. Мире теперь приходилось гораздо больше общаться с другими сверстниками, а значит, и быстрее учиться находить с ними общий язык. Она все больше и больше замечала за собой желание анализировать мотивы и результаты поступков людей, выявлять закономерности. Для нее это было подобно захватывающему научному исследованию, и это удовольствие только упрочило ее место в социуме.

Макс с социализацией справлялся куда хуже, но и он был вынужден взаимодействовать с новыми одноклассниками один на один, теперь без поддержки сестры. Оставаясь молчаливым и замкнутым, он, тем не менее, все больше и больше походил на обычных людей, одновременно все меньше и меньше напоминая робота. Но все это были лишь внешние проявления, подстройка под обстоятельства, внутри же при этом практически ничего не менялось.

Сан Саныч был к нему терпелив, сразу окружив «сложного» ребенка заботой. К счастью, он никогда не пытался играть роль его отца, скорее — старшего товарища. Так к нему Макс и начал со временем относиться. Мужчина позволял привыкать к себе постепенно, не навязываясь. Сначала тот рассказал о своей дочери — Аленке, которую не видел уже больше двадцати лет. Ее мать, когда узнала, чем на самом деле занимается ее любимый сожитель, быстро собрала вещи и увезла трехлетнего ребенка подальше от такого «воспитания» и всех грозящих опасностей. Сан Саныч часто показывал приемному сыну фотографии маленькой девочки, обозначая этим, что он скучает по дочери, но вслух говорил только:

— Я каждое утро, просыпаясь, благодарю судьбу за то, что они уехали. Моя Аленка сейчас уже, наверное, замуж вышла… или учится… или я не знаю, что делает, но она жива. А тут, в этих обстоятельствах, ее бы просто пристрелили. И это в лучшем случае. Вот это, Макс, и называется «любить по-настоящему». Я даже справки о ней наводил через десятых лиц несколько лет назад, чтобы не привести к ней случайно своих врагов.

«Эти обстоятельства» тоже вскоре Максом были полностью осознаны. Сан Саныч официально владел двумя московскими ночными клубами, тремя ресторанами и несколькими точками розничной торговли, занимался экспортно-импортными операциями с Китаем. И все это было хорошим прикрытием для настоящего бизнеса — под каждой из этих точек развернулась целая сеть наркоторговли.

— В таком бизнесе, — учил Сан Саныч, — очень важна персонификация отношений. По-простому говоря, работать можно только с проверенными людьми. Никаких новичков, никаких непроверенных сделок. И в этом случае сеть никогда не всплывает на поверхность. Остаются только разборки между своими. Дело прибыльное, но нервное. Я уже перенес два инфаркта и, боюсь, на третий меня уже не хватит.

— Зачем же вы занимаетесь этим? Неужели вам мало ваших денег? — без особого энтузиазма поинтересовался Макс. — Если это так опасно, если вам пришлось ради этого отказаться от дочери?

— Из этого бизнеса, сынок, просто так не уходят. Нельзя уйти на пенсию, можно только вперед ногами, — засмеялся тот. — Мне шестьдесят семь — в этом возрасте даже такую жизнь менять уже поздно. И я же говорю — персонификация отношений. Вся сеть держится на моем имени, партнерам не понравился бы мой своевольный уход.

По рассказам Сан Саныча, вначале это было интересно — адреналин и азарт, делающий жизнь глупого молодняка насыщенной. Когда не знаешь наверняка, что переживешь следующую минуту, эта минута становится яркой. Тогда, в начале девяностых, когда он только начинал строить свою тайную империю, это было больше похоже на постоянную войну — дележ территории, убийства, пытки, разборки — страшно и драйвово одновременно, как в голливудском боевике. Но потом даже такой бизнес стабилизируется. Десять лет назад из Хабаровска в Москву приехал и двоюродный брат Сан Саныча, которого все называли «Святошей». Он занимался аналогичным «бизнесом» в родных краях, но в Москве крутились совсем другие деньги. А Сан Саныч с радостью принял в свои ряды родственника — более молодого, энергичного, на которого можно переложить часть дел. К тому же двоюродный брат самого шефа, по определению, не считался человеком со стороны, что исключало ненужные терки. Со временем Святоша почти полностью принял на себя руководство всей сетью, что дало приемному отцу Макса возможность немного отдохнуть. Помимо прочего, именно Святошу Сан Саныч и подозревал в заказе его убийства. Но уверенности у него не было — те двое, которых Макс оставил в живых, случайно умерли во время допроса, так и не расколовшись. А идти на открытую конфронтацию без доказательств у Сан Саныча уже не хватало ни сил, ни здоровья. Да чего уж там — и желания тоже. Он не хотел умирать, но был готов к пуле в любой момент — наверное, еще с юности.

Макса Сан Саныч в свои дела не втягивал — просто рассказывал и отвечал на вопросы, но настоял, чтобы при мальчике всегда была охрана. В той школе, куда его перевели, это не было редкостью, а он и не думал сопротивляться. Он вообще все принимал безропотно. Конечно, мужчина понимал, что подросток этот не совсем нормален — он никогда не смеялся, даже не улыбался, не плакал и не жаловался. Создавалось ощущение, что ему просто все равно. Словно он умер когда-то давно, но его тело продолжает ходить по земле. Нанял лучшего в столице психолога, но и тот через несколько сеансов расписался в своем бессилии — Макс просто не отвечал на его вопросы и не вступал в диалог. Потом Сан Саныч сам посещал этого психолога, хотя бы для того, чтобы получить совет относительно своего странного сына.

А Макс все чаще и чаще ловил себя на мысли о том, что винит сестру за то, что она его тогда вытащила. Если бы он умер в тот день, то этого бессмысленного существования и не было бы вовсе. Он и сейчас жил только потому, что Мира в нем нуждалась. Ее благо он поставил своей целью, а цель обязательно необходима, чтобы жить. Но об Организации он вспоминал каждый день, где-то внутри оставаясь ее солдатом. Поэтому, едва освоив интернет, он начал искать любые упоминания, информацию, хоть что-то, объяснившее бы ему суть Организации или причины ее разрушения, но ничего не находил.

Когда Максу было пятнадцать с половиной, он впервые напился — взял из бара бутылку коньяка, и, несмотря на противный вкус, сумел влить в себя несколько бокалов. Сан Саныч, застав его в обнимку с унитазом, ничего комментировать не стал. Мудрый старик понимал, что Максу нужно что-то, что заставит его почувствовать эмоции. Поэтому наутро он спланировал с ним разговор о том, что ни наркотики, ни алкоголь, ни никотин настоящих чувств ему не принесут, зато создадут проблемы, которые не обрадуют его сестру. Макс обдумал это со всей присущей ему тщательностью и принял решение никогда не прибегать к таким средствам. Но выход все-таки был нужен. Сан Саныч, не без помощи психолога, уже пришел к мысли, что этот мальчишка рано или поздно просто убьет себя, или свихнется, или станет маньяком, а уж маньяка с такими бойцовскими навыками мир еще не видел. И, чтобы предотвратить это, стал искать способы заинтересовать приемного сына хоть чем-то: покупал ему литературу по самым разным направлениям и жанрам, водил в музеи, церкви, буддийские храмы, на йогу, тайцзицюань и в тренажерный зал. Макс терпеливо принимал во всем этом участие, но ничто так и не оживило его чувства. Правда, к облегчению Сан Саныча, Макс сам и нашел выход, в один день заявив:

— Я хочу заниматься сексом.

Старик поперхнулся, но, собравшись, ответил с максимальной серьезностью:

— Занимайся. Но если что-то подцепишь или какая телка от тебя залетит, то придушу самолично. И тебя, и ее, и сестру твою, чтоб свидетелей не осталось. Понял?

— Понял, — ответил Макс равнодушно, как обычно.

Но Сан Саныч сам решил организовать парню «первый раз», приведя одну из милых и не особо затасканных девочек из клуба. Пусть хотя бы так… если уж мальчику приспичило. Хотя тому уже шестнадцать, со сверстницами он не общается, может, без помощи Сан Саныча слишком сильный ребенок и делов каких неприятных натворит.

Первый раз, по сравнению со всеми последующими, был слишком скоротечным и скомканным. Но Макс уже тогда понял, что это удовольствие он больше ни от чего получить не смог бы. Чрезвычайно приятная эмоция — когда внутри организма происходит больше, чем снаружи, хоть и под воздействием внешних факторов в виде ласковых ручек девушки. А утром, когда та же красотка снова полезла к нему, он вдруг понял — именно она ему больше и не интересна. Он уже знает, как она стонет, как приятно внутри нее, как она ведет себя во время и после. Какой смысл повторять это прекрасное запоминающее действо с тем же самым человеком, если на свете еще около трех миллиардов женщин? Наверное, когда они все закончатся, он перейдет и на мужчин, но это будет после всех трех миллиардов. Поэтому довольно холодно он выпроводил девушку из своей комнаты, и уже в то утро Сан Саныч увидел незначительные изменения в его поведении — спало извечное непроницаемое напряжение Макса, который впервые нашел свои эмоции хоть в чем-то. О контрацепции Сан Саныч упомянул еще раз сто, но дисциплина — это не то, чему нужно было обучать этого мальчишку.

С тех пор Макс только в этой сфере и разрешил себе расслабляться. Это никак не могло повредить его здоровью или Мире, а значит, можно себя не ограничивать. Впереди его ждали еще несколько проституток, а потом выяснилось, что и девочки в школе тоже непрочь поразвлечься. Главное — выбирать тех, кто не слишком заботится об условностях, кто провожает его задумчивым взглядом — с ними просто проще. Некрасивых и застенчивых Макс оставил тоже на потом, поставив их в очередь сразу перед мужчинами.

Таким образом, странная психология Макса все же устаканилась в какой-то точке. Сестра долго хмурилась; и все же, как и Сан Саныч, тоже в конце концов пришла к мысли о том, что этот выход далеко не самый страшный. Она уже была достаточно взрослой, чтобы понимать, что ее брат привлекателен для женщин — не только внешностью, но и своей силой, уверенностью в каждом движении, напором, особенным взглядом и короткими, но емкими фразами — все это выделяло его из ряда типичных бабников. Женщины склонны сдаваться, так почему же не сдаться тогда тому, кто этого действительно достоин? С чего бы ему не пользоваться своими дарами ради этого, раз больше он ни в чем не нашел удовольствия? Уж точно лучше, чем наркотики — а этого Мира, знающая, чем занимается новый папаша брата, боялась больше всего. Она никогда не влюблялась, поэтому не могла себе представить, что происходит с девочками после того, как Макс их «миновал». Заочно жалела их, но брата она все же любила больше.

Еще почти через два года интернет-поиски Макса наконец-то увенчались успехом. Он натолкнулся на одном из форумов, тематически вообще не связанном ни с чем подобным, на сообщение: «Ищу Первый Поток».

В этот миг он ощутил внутри что-то настоящее, сродни оргазму, но более мягкое — его сердце забилось быстрее, а кровь прилила к вискам. Конечно, это могло быть совпадением, под этим сообщением могло прятаться совсем не то, что он искал, но интуиция вопила — это не так. Сильно укрепляло уверенность то, что сообщение было написано на шестнадцати языках — очень показательный знак для тех, кого с рождения учили говорить еще на двух, кроме русского. Это было послание, понятное только своим. А значит… возможны несколько вариантов.

Первый — начальство Организации или начальство начальства Организации продолжает существовать. Они разыскивают тех, кто в тот злополучный день был на задании, чтобы воссоздать эту структуру?

Второй — Первый Поток, все восемь человек или меньше, были разбросаны по миру. Возможно, кто-то из них закидывает вот такие весточки, чтобы разыскать своих братьев и сестер.

Третий — враги, уничтожившие Организацию, ищут тех, кого в тот день не смогли убить. Чтобы закончить дело.

Семнадцатилетний Макс до сих пор выходил из дома только с телохранителем и одновременно водителем, с ним же он и отправился в интернет-кафе. Он не знал, каковы возможности у «ищущего Первый Поток» отследить его местоположение, но решил не рисковать. Пусть ищут по всей Москве. Она как раз настолько мала, что тут можно спокойно спрятать целую армию солдат.

Набрал указанные координаты и отправил: «Кто ты? Где ты? 7-3п».

Именно так обозначались их номера на бирках униформы, поэтому представитель или дитя Организации сразу поймет, что это значит.

Ответ он получил только через месяц, ежедневно наведываясь в разные места, предоставляющие интернет-услуги, которых, кстати, оказалось не так уж и много. В сообщении, снова заставившем сердце Макса сменить ритм, значился город и номер профильной школы с языковым уклоном — видимо, предлагалось место встречи. И подпись, самое главное — подпись: «5-1п».

Пятый или Пятая Первого Потока! Уцелевший, выживший, близкий, как родственник… и далекий, потому что Макс не знал точно, кто это. Потоки содержались и тренировались изолированно друг от друга — Третий Поток не знал Первый по номерам, но лицо, конечно, должно быть знакомым. Пятый или Пятая Первого Потока… Или западня.

И именно это остановило Макса от дальнейших действий. Если это ловушка, то он подставит под удар и Миру — а это недопустимо. Обсудив это с сестрой, согласился, что риск не оправдан. К тому же он понимал, что Мира не так, как он, заинтересована в поисках ответов на старые вопросы, она уже на всю катушку жила новой жизнью, поэтому и он решил отложить эту информацию на неопределенное «потом», которое наступило скорее, чем они оба тогда предполагали.

 

========== Глава 7. Щит ==========

Из больницы снова позвонили, когда Макс находился в детдоме у Миры. Заканчивалось лето, а это значило, что скоро у них будет меньше свободного времени, чтобы находиться рядом. После нее Макс отправился сразу в уже такую привычную кардиологию.

Проблемы с сердцем у Сан Саныча были и раньше. Но после того, как месяц назад его все-таки подстрелили, ситуация резко усугубилась. Ранение было несерьезным — пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов, но свое дело сделала — подорвала и без того шаткое здоровье.

Сначала парень зашел к лечащему врачу, от которого и поступил звонок.

— Здравствуйте, Максим, заходите, — пробормотал невысокий полноватый мужчина с волосами, вечно торчащими клочьями, как у пьянствующего сантехника, а не одного из лучших кардиологов Москвы. — Да-да, снова критическое состояние.

— Какие нужны лекарства? Средства? Оборудование? — российская бесплатная медицина могла творить чудеса при достаточной оплате.

— Нет-нет, — врач замахал рукой. — Все есть. Я хочу вам прямо сказать, что шансов на полную реабилитацию немного. Александр Александрович хорошо держится, но…

Все это Макс знал и без него. Видел, как старик сдает позиции на глазах.

Возле VIP-палаты стояли телохранители. Они кивнули Максу и пропустили внутрь. Но там, к его удивлению, присутствовал и еще один человек, с которым мальчика познакомили несколько лет назад. Юрий Никитич — юрист и очень доверенное лицо Сан Саныча.

— Садись, сынок, — сегодня голос больного был немного бодрее, чем вчера. Может, и обойдется еще?

Макс сел в кресло и приготовился к серьезному разговору, которого ждал уже давно.

Но Сан Саныч начал с другого:

— Если бы тебе пришлось выбирать — я или Мира, то кого бы ты выбрал?

— Миру, — не задумываясь, ответил парень. Старик знал, что мальчик к нему привязан, но даже в этом случае приоритеты у Макса никогда не менялись.

— Это правильно, — ответил больной. — Может, именно поэтому ты меня и поймешь. Если бы мне пришлось выбирать между тобой и Аленкой, то я бы выбрал…

— Аленку, — закончил Макс. — К чему это?

Мужина устало улыбался, про себя отмечая, что парень сильно повзрослел и изменился с их первой встречи. И изменился в лучшую сторону, а в этом была и его заслуга.

— Именно потому, что я выбираю Аленку, ты мне и нужен. По завещанию все мое имущество переходит к тебе. Ты ведь знаешь всю систему — тот, кто получит мои клубы и торговые точки, вместе с этим получит и всю распределительную сеть. Ценность наследства — не в этих клубах, а именно в ней. Поэтому дробить имущество на нескольких собственников совершенно недопустимо — все развалится к чертям, а это многим не понравится. То есть мне нужен один наследник, и это ты. Юра, объясни подробности сам.

Макс перевел взгляд на юриста, который прочитал свою лекцию быстро, иногда проглатывая окончание слов:

— Так, я тебе сейчас схему юридическую расскажу, постараюсь попроще. В общем, все имущество, квартира, весь бизнес Александра Александровича переходит к тебе, согласно завещанию. На твой счет уже давно переводятся деньги — их тебе хватит на безбедное существование в течение нескольких лет. Этими средствами ты можешь распоряжаться уже сегодня.

— И при чем тут Аленка? — не удержался Макс.

Юрист поправил очки и терпеливо продолжил:

— Если завещания нет, то имущество переходит к наследникам первой очереди равными долями. Это ты и Алена. А как ты уже знаешь, это, — он выделил слово, — имущество нельзя дробить. Если же составлено завещание на тебя, то Алена юридически сможет его оспорить. Она не станет оспаривать — мы это знаем, но тут самое главное, что это право у нее есть. Дальше. Если нет наследников первой очереди, тогда вступают другие претенденты. Соловченко Николай Игнатьевич, — это было паспортное имя «Святоши», — являясь родственником, может претендовать на наследство по представлению. Понимаешь?

— Не очень, — Макс уже примерно осознавал, зачем Сан Санычу на старости лет понадобился сын, который «может за себя постоять», но ему требовались подробности.

— Соловченко получает право на наследство только и только в том случае, если прямых наследников нет. Если ты, например, просто не доживешь до момента вступления в наследство — а это полгода после кончины завещателя — следующим наследником становится Алена, даже без завещания, как наследник первой очереди. Таким образом, пока ты жив, никто про Алену и не вспомнит. Ты в списке смертников будешь стоять перед ней.

Вот. Теперь понятно. Он брал из детдома не сына, а щит перед своей дочерью. Можно сказать, что Сан Саныч не прогадал, выбрав на эту роль единственного, кто сможет с ней справиться и понять причины такого цинизма.

— То есть вы уверены в том, что это именно Святоша пытался вас убить? Ему нужен ваш бизнес полностью, а не какая-то там управленческая должность.

— Теперь уже уверен, — отозвался Сан Саныч.

— Я все равно не понимаю, — размышлял Макс. — Если вы так сильно боитесь за дочь, то почему бы просто не написать завещание в его пользу? Отдайте ему все, пусть подавится. Ведь он в любом случае останется в верхушке вашей сети, продолжая грести бабло. Алене вашей все равно из этого ничего не перепадет. Ради чего риск?

Ответил ему снова юрист:

— Максим, я же тебе объяснил. У Алены останется первостепенное право оспорить завещание, наш суд в таких делах обычно принимает сторону прямых наследников. Даже если все просто подарить Соловченко, он ее уберет для подстраховки. Поэтому это не вариант.

— Теперь ясно. И что я должен делать?

— Когда тебе исполняется восемнадцать? Через семь дней? — Макс кивнул приемному отцу. — Я постараюсь прожить и это время, и гораздо дольше. Но что-то сомневаюсь, что буду высылать тебе новогодние подарки. Сразу после моей смерти Юра подаст документы об оглашении завещания и все, что там нужно. Но до вступления в наследство, то есть шесть месяцев, ты должен быть в недосягаемости от Святоши. Поэтому берешь свою сестру и укатываешь куда подальше, где он тебя не достанет. Понял?

— Почему только шесть месяцев? А потом? Разве он не захочет достать меня потом?

— А потом, — это уже снова Юрий Никитич, — смысла не будет. После того, как ты вступишь в наследство, у него уже не будет никакой юридической возможности его получить. И если он не захочет терять свое место, то ему сразу станет выгодно, чтобы ты жил. Соображаешь, какая игра? Если протянешь полгода, потом будешь жить припеваючи.

— Я могу просто убить его. Прямо сегодня, — пожал плечами Макс, который всегда искал более простые пути.

— Сынок, — улыбнулся мужчина, — ну что же ты как маленький. Я сколько раз тебе объяснял? Он сейчас во главе структуры, хоть и не собственник — убей его, и вся структура встанет против тебя. И тогда тебе уж не дадут жизни ни через полгода, ни через год.

— Ладно, я все понял. И желаю вам дожить до новогодних подарков. Мне будет жаль… когда… Но я уеду с Мирой, как вы и сказали. Только один вопрос напоследок — что мне потом делать со всей этой индустрией?

— Что хочешь! — вот теперь голос Сан Саныча стал гораздо тише, чем вначале. Похоже, сильно переутомился. — Что хочешь, то и делай. Возглавляй. Или просто получай свои дивиденды — Святоша их тебе отработает, мало не будет. Или разрушь ее со временем и продай по кирпичикам — мне все равно. А потом, когда все закончится, отправь моей Аленке новогодний подарок от меня.

Сан Саныч уснул до того, как Максим успел выйти из палаты. Но его окликнул юрист:

— Максим, — очень тихо, почти шепотом. — Не вздумай приезжать на похороны. Отдай свой долг человеку, который очень старался быть тебе отцом — выживи.

Документы из детского дома они забрали первого сентября, как только стали совершеннолетними. Потом из школы. Перевод денег с открытых Сан Санычем счетов на новые, чтобы невозможно было отследить. И другие формальности, которые и обусловили опоздание Танаевых на начало учебного года в языковой профильной гимназии.

Они сразу сошлись во мнениях, что сейчас наступил тот самый момент, когда стоит проверить город и школу — координаты, оставленные 5-1п. Прошло уже много времени, возможно, что там уже никого и нет. В том числе и ловушки. Мира пошла на эту уступку брату, понимая, что его туда тянет. Так почему бы не сейчас?

Пройти собеседование в гимназии не составило труда. Правда, Макса очень уговаривали пойти в 11 «Б» — там детей меньше, а его немецкий звучал просто потрясающе. В Организации у Макса вторым был именно он, и Танаевы рассудили, что лучше делать сначала ставку на немецкий, поскольку там нехватка учеников. А им непременно надо было поступить. Но после зачисления Макс отказался заниматься отдельно от сестры, и учителя были вынуждены уступить, потому что английский тоже у обоих звучал потрясающе.

Они и не думали сразу же столкнуться с кем-то из Первого Потока, гарцующим по коридорам. Не найдя вообще никаких зацепок, они решили задержаться там, где им понравилось. И оставалась вероятность, что оставивший сообщение наведается сюда позже.

* * *

Жизнь моя менялась в корне и слишком быстро. После того, как Макс насильно отсадил от меня Белова, ругаться с тем стало просто как-то несподручно. Он, кстати, тоже заметно остыл — возможно, что наше пребывание в одной компании все же снизило степень его ненависти ко мне, или он не хотел портить отношения с близнецами. Не только он — никто не хотел портить отношения с близнецами, а это значит, что меня просто продолжали игнорировать, но никаких активных действий ко мне больше никто не применял. Я даже начала ходить в общую столовую и больше не боялась одна пройти по коридорам. Слишком быстро все изменилось в лучшую сторону. Думаю, именно это и повлекло за собой мои дальнейшие ошибки. Дело в том, что в последние два года я привыкла себя во всем ограничивать, к беспросветному одиночеству; но в течение этого времени во мне взрослела девушка со своими желаниями. Я хотела быть, как все — гулять с друзьями, получать внимание от мальчиков, обсуждать с кем-то свои дела. И очень часто плакала не из-за физических, а именно моральных страданий, проклиная мимо проходящую жизнь. А неудовлетворенные желания не исчезают — они ждут своего часа, зреют, чтобы потом вылиться в гипетрофированной форме. Поэтому я почти сразу ощутила эйфорию от этих изменений, пытаясь компенсировать все упущенное.

С Мирой отношения становились все более близкими — каждый день мы шли домой вместе, очень много времени проводили рядом. Едва расставшись, я тут же снова набирала ее номер, чтобы обсудить очередное мелкое событие. Уверена, что я была немного навязчива, но Мира ничем не демонстрировала свое недовольство. Она была очень странной, и наверное, только поэтому принимала всю меня — со всеми достоинствами и недостатками. Мы часто ходили с ней по магазинам, когда Макс и Белов оставались на тренировки по баскетболу, или в кино, или в кафе. Даже посещение школы теперь стало радостью — я будто не могла остановиться, отвоевывая обратно свое место в пространстве. Например, не стала на уроках физкультуры сторониться остальных по старой привычке, садилась прямо в центре лавки, когда парни играли, в душ шла первая — я будто даже провоцировала их: ну же, только подайте голос протеста! Я и без Танаевых вас тут всех в щепки разнесу! Это сложно объяснить, но одноклассники будто подсознательно это чувствовали и не нарывались. Со временем даже прекратились шепотки за моей спиной. Да, они и сейчас, наверное, могли бы бросить мою обувь в унитаз или сказать что-то унизительное — я бы снова могла стать пострадавшей, но уже никогда — жертвой. Вот в чем отличие, оказывается. Но они и этого не делали. А может, Мира была права, и всем уже давно эта травля надоела? И после того, как даже Белов покинул поле боя, остальные окончательно потеряли интерес.

Макс относился ко мне ровно, но уже без той полной отстраненности, что была раньше или наблюдалась по отношению ко всем другим одноклассникам. Я точно знала, что это просто его поддержка Миры случайно затрагивает и меня. И если бы завтра мы с Мирой рассорились, то он тут же бы и забыл мое имя. И все равно меня полностью устраивало его молчаливое покровительство, хоть теперь оно уже и не требовалось. Кстати, девочек, злобно глядящих Максу вслед, в школе уже было несколько. Его это не тревожило, почему должно было тревожить меня?

В этом новом идеальном мире, естественно, должна была присутствовать и цистерна дегтя, иначе бы я просто сошла с ума от его идеальности. Белов, конечно, тоже постоянно находился поблизости — близнецы относились к нему точно так же хорошо, как и ко мне. Поэтому я терпела совместные посиделки и ленивые перепалки, благодаря жизнь за все остальное. Кстати, Мира тут же и рассказала ему о любопытном «сдвиге» своего брата, стоило тому только прямо об этом спросить.

Мама моя повела себя несколько странно — до недавнего времени переживающая из-за моего вечного затворничества, она почему-то и не обрадовалась моей внезапно появившейся общительности. Потребовала даже знакомства с новыми друзьями. Я привела подругу на обед, а мама, по всей видимости, была очень удивлена, увидев сногсшибательную красавицу в пальто от Армани вместо ожидаемой забитой девочки в рваном свитерке с чужого плеча. Мама, в отличие от меня, не постеснялась и задавать вопросы о детдоме, и в итоге была более чем удовлетворена результатами собеседования. Правда, вечером спросила меня о другом:

— А брат ее почему не пришел?

— Да я не знаю… Я предлагала, мам, честно! Но они с Беловым по своим делам поехали. Что ж ему — всю жизнь за сестрой таскаться? — я не кривила душой, просто удивилась этому вопросу. В конце концов, общалась-то я в основном с Мирой. Макс незримо и почти неосязаемо только физически присутствовал.

— Доча… просто я думаю, что этот Максим тебе нравится… А иначе, с чего вдруг такой ажиотаж вокруг них?

Я искренне расхохоталась. Ну придумает же любимая моя мамуля!

— Нет, мам! Но я его обязательно приведу, чтобы ты успокоилась.

Однако же после визита Танаевых в полном составе через несколько дней, во время которого Макс молча поглощал еду и односложно отвечал на вопросы, моя неумная родительница почему-то не успокоилась. Хоть больше ничего такого и не говорила, но требовала все больше и больше подробностей о каждой нашей встрече. Это выдавало ее тревогу за меня, но я-то знала, что тревожиться совершенно не о чем. Все дело было в том, что она просто всего не знала… Поэтому я и решилась наконец-то ей рассказать — как в девятом классе я подвела всех, как потом надо мной смеялись и никто со мной не разговаривал. Без подробностей, которые расстроили бы ее еще больше, просто прошлась «по поверхности» — и без того слишком сильно ее удивив таким длительным молчанием и вызвав к себе только усиление внимания с ее стороны. Но теперь она вместе со мной была благодарна Танаевым за то, что они вытащили меня из этой ямы. Совместные ужины с моими друзьями у меня дома стали уже еженедельной традицией, а отцу они вообще оба понравились.

Вот как, оказывается, живут нормальные люди? Как же это просто, весело и приятно.

Мы возвращались домой вечером от близнецов вчетвером. К сожалению, Костя тоже пошел со всеми меня провожать. Решили прогуляться пешком, раз уж октябрь, переваливший через середину, даже и не думал морозничать. Мы с Мирой болтали, когда у Макса затрещал сотовый. Он остановился, чтобы ответить. До сих пор я думала, что им не с кем разговаривать, но и Мира как-то сразу заметно напряглась и подошла к брату:

— Всё?

Тот кивнул. Она неожиданно обняла его, заставив опустить голову себе на плечо.

— Сочувствую. Он… был хорошим человеком. На похороны не получится…

Сам Макс не выглядел расстроенным, но я и не знала пока, как у него выражается плохое настроение. Было очевидно, что умер какой-то их знакомый. Мы с Беловым тоже подошли к ним.

— Мирамакс, — начал Белов тихо. — Это кто-то близкий? Что случилось?

Мира отпустила брата и повернулась к нам:

— Да. Умер приемный отец Макса. Вы нас простите, мы пойдем домой.

— Конечно… — было бы верхом бестактности сейчас спорить.

Я взглянула на Белова. Тот, конечно, тоже был не в лучшем настроении.

— Пошли, Николаева, провожу уж тебя. А то если тебя кто изнасилует, Танаевы меня потом прикончат.

У меня сейчас не было желания спорить или препираться. Я просто шла по едва освещенной аллее, а Белов плелся рядом.

— Ты знала, что у Макса был приемный отец? — поинтересовался Костя.

— Нет, — для меня это тоже стало шоком, почему я и решила ответить.

Еще через несколько минут:

— Слушай, я точно где-то читал, что нельзя усыновлять только одного ребенка, если у него есть родные брат или сестра! Уж тем более — близнец!

Я остановилась, сейчас проигнорировав свое отношение к собеседнику.

— Да, точно. А Мира сказала не «наш приемный отец», а «Макса»… Может, просто оговорилась? Или я даже не знаю…

Белов задумчиво глядел в сторону, соображая.

— Там у них с этим детским домом вообще много непонятного. Заметила, что о чем-то, даже вроде бы личном, они говорят спокойно, но на некоторые вопросы не отвечают никак?

— Ну, может, там что-то еще более личное, — я пыталась оправдать скрытность своих друзей, но понимала, что Костя прав. — Хотя все их разговоры о детдоме всегда сводились только к последним шести годам… Про детство мне лично не удалось узнать вообще ничего. И даже то, почему они пропустили год учебы.

Он задумчиво потер подбородок и поплелся дальше, я за ним. Тогда Белов снова заговорил:

— А тебе никогда не приходило в голову, что они неродные? Ну уж совсем не похожи. И это бы объяснило юридически, что усыновили только Макса.

— Внешнее сходство не всегда обязательно. Не придумывай уже полной фантастики, — на самом деле, я тоже хотела разобраться. Не очень приятно, когда от тебя что-то скрывает тот, кому ты готов выложить всю свою жизнь. — Я не знаю, Белов… Может, ты и прав. Но разве мы не должны уважать их личное пространство, раз уж являемся их друзьями?

Сейчас было не до споров, кто из нас им ближе, а кто дальше, поэтому я решила не тратить на это свои силы.

— Подожди, Николаева, подожди… — он ни на секунду не выныривал из своей задумчивости. — В общем, Макс как-то сказал, что потом, через полгода или чуть позже, ему придется вернуться в Москву. Миру он брать с собой не собирается — а это уже о многом говорит. Как минимум, что там его ждут какие-то проблемы. Больше того, уверен, что Мира об этом даже не знает. Он осознанно окружает ее людьми, связями, друзьями, чтобы потом было легче ее уговорить на это… Я так думаю. Ты же знаешь, что они без причины друг друга не оставят.

— Да, — вынуждена была согласиться и я. Выходит, что Макс и с Беловым составил примерно такой же разговор, как и со мной. Надеюсь, в щечку не целовал? — И тем не менее, разве мы имеем право, как друзья…

— Именно как друзья и имеем! — заявил Костя. — Если у них какие-то проблемы, разве мы можем оставаться в стороне? По-твоему, так друзья и должны поступать? Может, там просто с финансами какая-то напряженка, но это дело поправимое. Я что-то опасаюсь, что не без криминала… Уж слишком Макс… как бы это… подготовлен для любой драки. Черт знает, куда он там вляпался и как его оттуда вытаскивать.

— Я тебя просто не узнаю, — наконец я вспомнила, из чьего рта прозвучали такие пафосные речи. — Неужели тебе есть дело до кого-то, кроме себя самого?

Он недовольно скривился:

— Ладно, проехали. Я в любом случае собираюсь вытрясти из Макса все подробности. И помогу ему, если буду в силах. А ты можешь сделать то же самое для Миры. Или не делать ничего — выбор твой.

Какой интересный поворот событий! Получается, что я должна отказаться от своей первой настоящей подруги, лишь бы не оказаться в одной команде с Беловым? Конечно же нет. Я не настолько мелочна.

— Нет, Белов, я в теме, — подвела итог своим внутренним рассуждениям. — Стоит ли говорить, что ты со своей стороны должен прекратить все издевательства по отношению ко мне?

— Уже прекратил. Не заметила? — он снова улыбнулся своей паршивой ухмылкой. — Или чего ты ждешь? Извинений? Не дождешься.

До дома мы дошли молча. Наши отношения еще пока не вошли в ту стадию, где люди дружелюбно прощаются. Пока не вошли?

Перед сном я все же набрала номер Миры.

— Да, Дашуль? — голос был неожиданно бодрым.

— Ну что, как там Макс? Он расстроен?

Мира задумалась на секунду, видимо, понимая, что сегодня ввела нас в курс дела чуть дальше, чем изначально собиралась.

— Я не знаю, Даш, — она стала говорить тише и как-то обреченно. — Просто не знаю. Он такой же, как всегда. И… я была бы спокойнее за него, если бы он был расстроен. Меня… пугает это. Думаю, что стоит присмотреть за ним. Он никогда не срывался, и я не знаю, когда это произойдет впервые.

— Мы присмотрим за ним вместе, Мира, — ответила я ей серьезно.

Я знала и раньше, что ее немного беспокоит неэмоциональность брата, но тут она впервые сказала прямо, что, возможно, ему нужна помощь.

В понедельник Макс и Мира зашли в класс точно такими же, как и в последнюю пятницу. Никаких внешних изменений, подсказывающих, что у них случилось горе.

— Мы сегодня на тренировку после уроков, — сказал мне Белов перед тем, как уйти на место рядом с Мирой. — А вы погуляйте девочками, отдохните, поговорите. Вина бутылку в конце концов высосите. И уже прекрати говорить сама, а начинай слушать свою подругу.

Макс удаляющегося от меня Белова проводил полуудивленным взглядом. Даже его шокирует наше неожиданное примирение, чего уж говорить об остальных?

На самом деле, со своей «бутылкой вина» Белов, сам того не подозревая, попал в точку. Все мои одногодки уже пережили не одно алкогольное опьянение, кто-то курил, а кто-то уже бросил, кто-то попадал в переделки, кто-то выстраивал серьезные отношения, кто-то просто флиртовал направо и налево, а я всего этого была лишена. Стыдно признаться, но я начала вести себя как бешеная собака, сорвавшаяся с поводка, — металась туда-сюда сознанием, бесцельно и не задумываясь о последствиях, лишь бы наверстать упущенное.

В общем, позвонив маме и предупредив, что останусь у Миры до позднего вечера, я уговорила ее на пьяные девичьи посиделки. Подруга удивилась, но согласилась без долгих споров.

Странно, но я не опьянела. А вот у Миры глаза довольно быстро заблестели. Мы разместились уже прямо на полу возле дивана и, довольные, потягивали красную, не слишком-то приятную на вкус жидкость из бокалов. Хватали со смехом с тарелки сыр и разговаривали.

— Так что у вас там с Костиком? — очевидно, что речь не могла пройти мимо обсуждения мальчиков. Мальчиков! А не Белова.

— Ты о чем, дорогуша? — я сделала вид, что не понимаю.

— Ну, любовь там или что? Вы прямо заметно освежили свои отношения в последнее время, — она подмигнула.

— Ну Мира, — устало отмахивалась я, хотя почему-то хотелось смеяться. — Что за бред? Какая любовь?

Она недовольно скуксилась, но мгновенно переключилась:

— А кто из мальчиков нравится?

— Никто, — я с грустью пожала плечами. Конечно, я, как и все, хотела, чтобы мне дарили цветы и приглашали в кино. Как и все, я бы хотела влюбиться.

— Не переживай, Дашуля! Скоро кто-нибудь обязательно понравится, а ты понравишься ему, — она участливо похлопала меня по руке, делая очередной глоток вина. — Лишь бы не мой брат! — спохватилась она.

— За это не волнуйся! А ты сама? Присмотрела уже себе парня? На тебя-то вся школа любуется, только свистни.

— Мне тоже никто, — она печально вздохнула. — Там, в Москве, у меня был один мальчик. Мы целовались с ним столько раз! — она вдруг зашептала, нагнетая таинственности, но потом снова заговорила громче: — Но как-то чтоб прям влюбиться — такого не было… А тут кто? Костик твой, если только…

— Белов?! — я вывалила глаза на линолеум.

— А что? Хорошенький, умненький, беленький, сероглазенький, чего ты так удивляешься? Но я его кандидатуру не рассматриваю — не хочу влезать в ваши отношения.

Это было чуть более оскорбительно, чем тот факт, что у красавицы Миры настолько дурной вкус.

— Какие еще отношения? Бери — дарю!

— Попридержи-ка пока свой подарок! — на это я только возмущенно фыркнула. — У вас же прямо классический любовный роман: любовь из ненависти.

Эту тему я продолжать категорически отказывалась. Надо было переходить к более важному, но я не знала, какие можно задать вопросы, чтобы не обидеть девушку. Решила начать издалека:

— А что случилось с приемным отцом Макса?

Она погрустнела:

— У него сердце больное было. Умер в больнице. Он… не сказать, чтобы прямо шикарным отцом был, но очень многое сделал для Макса. Все же очень жаль.

— Мира, а когда его усыновили? И почему ты осталась в детском доме?

— А, — отмахнулась она снова, как всегда это делала в таких случаях. — Долгая история. Потом как-нибудь расскажу.

Этим она обозначила безусловную границу — дальше вопросы задавать смысла нет. Ну и как же, господин Хорошенький и Беленький, вести допрос в таких условиях? Потянулась за бутылкой и с удивлением обнаружила, что жидкость там плещется на донышке. Ну ничего себе мы! Я, кажется, выпила меньше Миры, но все равно довольно много — почему же я не пьянею?

Мы перемусолили косточки всем одноклассницам, перешли на учителей, но вскоре вернулись и Макс с Беловым.

— О! Костик! — радостно поприветствовала Мира.

— Ого, — прокомментировал Макс, так и оставаясь у стены.

Белов тем временем уже уместился между нами:

— Да я смотрю, вы тут неплохо сидите! Не помешаем?

Мира потрепала его светлую шевелюру:

— Не помешаете. Ну чего ты такой хорошенький, а? Почти как Макс.

Костя чуть было не положил ей благодарную голову на плечо, но встрепенулся:

— Как это «почти»?

— Ну да, — терпеливо пояснила девушка. — Макс — самый красивый. А ты после, уж извини!

Сам предмет ее обожания приподнял бровь, видимо, не приходя в восторг от состояния сестры.

— Если бы Макс не был моим братом, я бы его сразу захомутала! — продолжала Мира.

— Если бы меня кто-то и захомутал, — подхватил Макс, — то только ты. Так что нам крупно повезло, что мы родственники. Мне уж точно. Не хотел бы я быть… захомутатым.

Белов расхохотался, а я поднялась на ноги. Ну как поднялась… Покачнулась и чуть не рухнула обратно, сумев приземлиться на диван. При этом было не стыдно, а очень смешно.

— Ого-го, — в мой адрес Макс выдвинул чуть более развернутую рецензию.

— Бухая Николаева… — с каким-то диким восхищением протянул Костя. — Уж и не думал, что доживу до такого дня.

— Костик, — снова встрепенулась Мира и только сейчас я поняла, что она по сравнению со мной была вполне себе трезвой. Лишь немного навеселе. — А оставайся опять сегодня у нас? Кино посмотрим!

Опять? Хм. Но меня мама бы ни за что не отпустила на такую ночевку…

— Да легко! Только мне домой надо — вещи там, форма, учебники. Макс, свозишь туда-обратно?

Макс достал из кармана ключи, но его сестра сказала:

— Слушай, а пошли пешочком? Вдвоем. Мне прогуляться надо. Поболтаем, погуляем?

Ее брат убрал ключи обратно в карман, посчитав вопрос решенным. А Белов посмотрел на меня, будто спрашивая, до чего я уже успела докопаться и откуда начинать копать ему. Я же в это время соображала — а мне-то что делать? Но Мира и тут вставила свое слово:

— Даш, мы купим еды какой-нибудь на обратном пути. И еще вина! А ты свари картошки, пожа-а-алуйста, — она умоляюще заломила руки.

— Без проблем! — ответила я, качнувшись в сторону кухни.

Макс присоединился ко мне после того, как закрыл за ними входную дверь. Сел за стол и заявил:

— Я готовить не умею, так что на меня не рассчитывай.

— Да ничего, — я достала большую кастрюлю с верхней полки. — Я сейчас быстро почищу и поставлю!

Меня заметно шатало и хотелось смеяться. Понимая, что это действие алкоголя, я держала себя в руках, но где-то внутри какие-то барьеры оставались размытыми.

— Макс, а если бы твоя сестра влюбилась в Белова, что бы ты сказал?

Он уперся локтями в стол.

— А что я должен говорить?

Я чистила картошку, но и успевала посматривать на него. Такой же тухлый тухляк, как и всегда.

— Ну, ты не был бы против?

— А с чего мне быть против? Даша, тот факт, что ты ненавидишь Костю, не означает, что все его должны ненавидеть.

У меня от возмущения даже картофелина выпала из руки и плюхнулась в воду.

— То есть у меня никаких объективных причин нет?

— Даша, успокойся. Давай сюда, я почищу.

Он решил, что я настолько пьяна, что могу порезаться? Я не отдала ему нож, показывая, что раздражена его словами.

— Даш, — он примирительно продолжил. — Ты тогда, в самом начале, не была готова к такой ситуации, поэтому и стала жертвой. Теперь готова — разве сама не видишь разницу? А Костя… ты для него стала точкой отрыва. Он до тебя тоже к такой ситуации готов не был. Постоянные упреки от отца, бесконечное сравнение со старшим братом, который, в отличие от него, на олимпиадах брал первые места. Мать, которой и дела нет до сыновей — только салоны и спа. У него это не находило никакого выхода. И тут ты, безропотно принимающая всю его накопленную злость… Вот его и понесло.

Ничего себе! Удивлена, что Макс знает о жизни Белова такие подробности.

— И по-твоему, это его оправдывает? Я должна после этой информации забыть обо всем?

— Никому ты ничего не должна. Я просто высказал свое мнение, — ругаться с Максом совершенно невозможно. Даже неинтересно. Значит, не будет и возмущения, если я перейду границу?

— Сменим тему? Мира рассказала мне про твоего приемного отца. Он был хорошим человеком. Мне очень жаль.

— На самом деле, не был, — ответил Макс, но, словно не замечая этого за собой, почесал пальцем висок. — Но для меня он был хорошим. Спасибо.

— Расскажи мне о нем, — я решила немного надавить.

— Да как-то и нечего особо рассказывать, — он задумался. — Он усыновил меня в пятнадцать. Всегда был рядом. Потакал моим прихотям.

— Прихотям? — это в исполнении Макса прозвучало как-то особенно фальшиво. — У тебя вообще есть прихоти?

— Ну ладно. Моей единственной прихоти, — смирился собеседник. — Даже первую проститутку он сам привел ко мне, — оценил удивленный взгляд. — Уверен, что если бы не он, я бы, возможно, и спятил. А так — живу себе, получаю удовольствие.

— Макс, — я отложила нож и вытерла руки полотенцем. — Мне очень интересно, а как ты это делаешь? И почему это так важно для тебя?

— Я сейчас не готов прочитать тебе курс по соблазнению. А важно… наверное, потому, что все остальное для меня неважно. К тому же, удовольствие в неограниченном количестве — через мой «фильтр» по внешности и поведению проходят многие, я не привередлив.

— А я вот даже не целовалась ни разу, — зачем-то заметила я.

— И к чему ты мне это говоришь? Чтоб я посочувствовал?

Вино это во мне, приподнятое настроение или предыдущий разговор с Мирой, а скорее — все накопленное за два года, вылилось в дальнейшее:

— Нет! Но… Слушай, а я бы прошла твой «фильтр»?

Он смотрел на меня теперь еще более серьезно.

— Нет, — на удивление в глазах решил ответить: — Потому что я тебе даже не нравлюсь. Поверь, я это очень четко ощущаю — наверное, поэтому проколов практически и не бывает.

— Не нравишься, это правда. В смысле, нравишься, но только как друг, — я шагнула к нему. — Но это просто любопытство — что в тебе такого, что даже у Яны крышу снесло?

Он прищурился и даже слегка улыбнулся.

— Даш, сначала «я еще ни разу не целовалась», а тебе, похоже, очень интересно, каково это. Прибавляем к этому внезапное любопытство к моему «фильтру»… Ты сейчас случайно не ведешь к тому, что раз нам обоим все равно, то почему бы и не сделать это?

Я не знаю, что на меня нашло! Просто собака, сорвавшаяся с поводка! Шагнула еще ближе. Он встал со стула.

— Ну раз ты сам это озвучил, то почему бы и нет?

Он не отдалялся, не отступал, даже наклонил чуть ближе голову, но при этом взял меня за плечо, чтобы я не смогла приблизиться еще.

— Знаешь, многим девушкам я сразу говорю, что дальше ничего не будет. Но, кажется, никто из них до конца в это не верит. Но ты-то точно знаешь.

— Подожди-ка, мы сейчас говорим о сексе или о поцелуе?

— Я в принципе не говорю о поцелуях без секса. Предложи мне что-то большее, подруга Миры, за которую Мира меня убьет.

— О, — я осеклась. Конечно, мне было интересно узнать, что означает на практике словосочетание «заниматься любовью», но не так, не сейчас, не с человеком, к которому ничего не чувствую и который ничего не чувствует ни к кому.

— Тогда сделаем так. Я готов в любое время, ты это знаешь. Я опущу свое высказывание про «фильтр», потому что мне наплевать, как ты ко мне относишься. Если созреешь избавиться от своей девственности, с которой носишься, как с писаной торбой, я помогу тебе в этом. Но для твоего же блага, приходи только в том случае, если по-прежнему не будешь ко мне ничего испытывать. Потому что потом наши отношения в любом случае развалятся, и это отразится на сестре.

— Ну ничего себе! Если ты со всеми так флиртуешь, то я просто диву даюсь! Или ты меня просто решил отпугнуть? — да что за демон в меня вселился?! — Макс, поцелуй меня. А то я буду чувствовать потом стыд за все произошедшее — типа решилась, а вот так резко отказали.

— Ты будешь чувствовать стыд в любом случае, поверь мне, — Макс улыбался. Макс! Улыбался! — Ладно, уговорила.

Он положил руку на мой затылок и наклонился еще сильнее. Я чуть было не засомневалась в таком поспешном решении, но все же не отпрянула. Макс просто чмокнул меня в губы, а потом шутливо оттолкнул, снова усаживаясь за стол. А я… рассмеялась. Всему. Его улыбке, своей смелости, его честности — всему, что со мной теперь происходило. И нет, Макс ошибся в том, что я обязательно потом почувствую стыд — ничего подобного! Никогда! Не от действий в присутствии Макса.

Картошка почти доварилась, когда вернулись Мира с Беловым. Я хлопнула Макса по плечу со словами:

— Я сама открою. А ты пока перестань улыбаться, а то сестра свернет тебе шею до того, как мы успеем что-то объяснить.

И домой меня отвозил тоже он — вот так мы неожиданно и сдружились окончательно и бесповоротно. После ужина Мира уже не захотела никуда ехать, а Белов составил ей компанию в просмотре комедии или в распитии купленной бутылки вина.

— Ты правда не переживаешь из-за того, что они так много времени стали проводить вместе? — решила я все-таки уточнить у ее брата.

— Я понять не могу — ты ревнуешь, что ли? Ну, так и скажи Мире — она поймет.

— Белов из тех, кто может спокойно причинить девушке вред! — доказала я свою невиновность в выдвинутом обвинении.

— Хотел бы я посмотреть на того, кто захочет причинить моей сестре вред, — ответил тот, не моргнув глазом.

На прощание, еще в машине, я потянулась к нему и снова поцеловала в щеку, вызвав очередной проблеск улыбки:

— Вот так, Максим Танаев. Мы с тобой целовались и теперь практически родные люди! Так что привыкай, дорогуша, — и такое в жизни случается!

Комментарий к Глава 7. Щит

   Блин, ну я не знаю, почему главы такие огромные и такие сопливые! Оно как-то само! Недовольных прошу высказываться, довольных - улыбаться) И высказываться) И улыбаться))) Кому-то пора баиньки

 

========== Глава 8. Допрос с пристрастием ==========

Мы сидим на полу и нервно переглядываемся, будто любое неверное движение способно спровоцировать взрыв атомной бомбы. Карты прижимаем ближе к груди. Мира кидает последнюю — и… Макс забирает свою взятку. Затаиваем дыхание, глядя на то, как из его руки прямо в центр круга летит червовая дама. Сердце останавливается, но это еще не конец… Еще есть шанс — и неплохой! Огромный, невероятный шансище! И потом — тихий спокойный голос, вдребезги разносящий всякую надежду и последнюю мечту на счастье:

— Хвалю, — и контрольным в голову демонстрирует короля.

— Да блин! — хором отзываемся мы с Беловым. Костя скидывает оставшиеся карты, потому что понимает, что теперь уже точно Мира, которая ведет счет, произнесет:

— Все, партия. Да черт тебя дери, брат! Хоть бы иногда поддавался!

— Как это? — искренне интересуется Макс.

На самом деле Мире грех жаловаться. Она набирала тысячу не меньше раз, чем он. Оба они идеально «считали» карты, проигрывали, только если с раздачей не везло. Белов же выигрывал гораздо реже, чем они, но немного чаще, чем я, научившаяся играть только неделю назад, поэтому произносит замогильным голосом:

— Еще партейку распишем? А то у меня какое-то чувство неудовлетворенности осталось.

Все соглашаются. Мира чертит на новом листе линии, заодно спрашивая:

— Так чего ты там про учительницу рассказывал? — она вернула его к разговору, начавшемуся до того, как Макс «сел на бочку».

— А, да просто говорю, что видел Снежную Королеву вчера. Она в соседнем доме живет. Пупс у нее такой, год ему с чем-то. Мамашка стала, счастливая вся, про школу расспрашивала. Даже и не скажешь, насколько она крутой училкой была. Она у нас в девятом классе английский вела, — пояснил он Танаевым, — просто отличная! Правда даже года не отработала, в декрет свалила.

— Ага, — вынуждена была я с ним согласиться. — Вообще самая лучшая. Хоть и молоденькая совсем. Такая… на Макса чем-то похожая. Вроде спокойная, как мамонт, а взглядом к стенке приколачивает.

— Точно, — подхватил Белов. — И дрючила нас, как никто больше. А произношение у нее зверское. Она, короче, всю жизнь в Англии жила, но кто-то из родителей — русский, поэтому она на двух шпрехает идеально. А уж такая холодная, как гребаная Мэри Поппинс…

Мира откинула листок, а Макс положил на пол колоду, после чего они переглянулись.

— Где, ты сказал, она живет? — спросил парень.

Немного странная реакция удивила и Белова:

— Спакуха, Казанова. Она молоденькая, но даже тебе не по зубам. И дите у нее…

— Где? — повторил Макс вопрос, показывая, что его невозможно будет увести в сторону.

Белов недоуменно глянул на меня, будто я могла ему объяснить, что происходит, но потом ответил:

— Так рядом с моим домом. У нас детская площадка общая, она там с ребенком гуляет по вечерам. Вчера ее видел в пять. А что?

Танаевы уже поднимались на ноги:

— Поехали, сейчас начало шестого, — полностью прояснил ситуацию Макс, а Мира добавила:

— Познакомиться хотим с этой вашей… Снежной Королевой. Представите ей новых учеников?

Белов проворчал что-то вроде «да она вообще вряд ли до нашего выпуска в школу вернется» и «почему при приеме в гимназию не требуют справку от психиатра?», но ему никто не ответил. Я тоже была в полном недоумении. Даже в машине все попытки заговорить сходили на нет. Хоть с Беловым начинай общаться, честное слово!

К счастью, учительница оказалась на площадке. День был относительно теплым, поэтому она сидела на скамейке с книгой в руках, а ее маленький сын, вероятно, уснул в стоявшей рядом коляске.

— О, Костя, — она оторвала взгляд от книги и широко улыбнулась — раньше я за ней такой эмоциональности действительно не замечала. — И Даша? Здравствуйте, здравствуйте.

Мы поприветствовали ее тепло, а я мельком успела заглянуть и к мирно сопящему малышу.

— Я вот почему-то так и думала, что вы встречаться начнете, — заявила она.

— Да нет, мы не встречаемся! — ответила я, стараясь не сильно шуметь.

— Встречаемся, но не сильно, — добавил Белов.

Танаевы почему-то застыли поодаль, и только теперь медленно подходили. На лице у Миры было какое-то странное удивление: широко распахнутые глаза и подрагивающие губы, будто она хотела что-то сказать, но не знала, что именно.

Снежная Королева повернулась к ней… И тут же поднялась со скамейки, постепенно приобретая похожее выражение.

— Ты… Но как же тебе удалось…

Теперь Мира улыбалась с явным облегчением:

— Привет, — как-то неуверенно она обратилась к нашей учительнице.

— Привет, — та даже протянула к ней руку. — Седьмая? Это ты мне писала?

— Девятая, — ответила Мира с трогательной улыбкой, будто вот-вот заплачет. — Писал мой брат.

— Брат? — голос Снежной Королевы резко изменился. Лишь теперь она увидела только что подошедшего Макса. И выронила книгу на землю. Теперь уже выражение радости на ее лице быстро менялось на… удивление? Скорее, страх.

Мира с Максом переглянулись, не понимая, что вызвало такую реакцию. Ну, а уж мы с Беловым вообще ни черта не понимали, так и стояли, отвесив челюсти.

— Костя, Даша, — Мира шагнула к нам. — Пожалуйста, оставьте нас сегодня. Она — наша старая знакомая. Мы хотели бы поговорить…

Белов соображал быстрее меня и в руки себя брал успешнее:

— Старая знакомая? Верю. И как же зовут вашу старую знакомую?

И ведь действительно, ее имя-отчество мы, кажется, не упоминали, называя ее по привычке Снежной Королевой. А Мира явно не знала ответа на этот вопрос, стушевавшись. Но тут вмешалась сама учительница:

— Костя, пожалуйста!

Продолжать настаивать на своем неуместном присутствии было бы глупо, поэтому я кивнула, подхватила Белова за локоть и повела с детской площадки. Он заговорил, только когда мы вышли на аллею, ведущую к моему дому:

— И что ты об этом думаешь? У меня вообще никаких версий не вызревает.

— У меня тоже, — я вдруг почувствовала в себе решимость. — Но знаешь что, Белов, они скрывают от нас слишком многое, чтобы называться нашими друзьями!

— Согласен. И это… сейчас… было охереть как странно.

— Именно! Надо уже просто взять их и вытрясти! Лучше по одному, вдвоем они непобедимы. Мира? — предложила я, как мне казалось, более слабое звено.

— Нет, лучше Макс — он хоть и не такой разговорчивый, но относится ко всему проще. И увиливать не умеет. Берем и трясем!

— Завтра Мира идет в парикмахерскую после школы! — вовремя вспомнила я.

— Зашибись! Значит, завтра после школы мы составим Максу тесную компанию.

— По рукам, Белов.

— По рук…

— Даша? — перед нами стояла моя мама.

— Ой, — сказала я.

— Здрасьте, — по-своему ойкнул Белов.

Она смотрела на него с тщательно скрываемым любопытством. Наверное, до сих пор втайне так и подозревала, что я встречаюсь с Максом, а тут совершенно незнакомый парень провожает меня домой. Это хорошо, что я ей про действующих лиц своих трагедий не рассказала, а то бы она сейчас шлепнулась в обморок, узнав, что это тот самый говнюк.

— Здравствуй…? — вопросительное выражение оставляло паузу для имени. Пришлось представить:

— Мам, это Костя — мой одноклассник. Мы у Танаевых сидели, вот и пошли… эмм… вместе. Костя, это моя мама — Мария Сергеевна.

— Очень приятно, — угрожающе заявила мама. — А то я уж думала, что в Дашином классе, кроме Танаевых, других учеников и нет. Белов ведь, да? Я встречалась с твоими родителями. Ты на маму очень похож.

Костя кивнул, а я внутренне выла. Ну вот зачем эти приветственные речи? Не могла, что ли, тихонько мимо пройти? А если бы я с парнем своим шла после свидания, то вообще бы от стыда сгорела.

— Пойдем, Костя, чай у нас выпьешь, — добила родительница и, не слушая монотонные возражения, потащила нас в подъезд.

Родители специально, что ли, обучаются в какой-нибудь спецшколе доводить любую простейшую ситуацию до крайней неловкости? Отец не ударил в грязь лицом, гаркнув:

— Доча! Что-то ты повадилась разных мужиков в дом водить! — доброжелательно протягивая Косте руку. — Ты уж определись, всему району голову не морочь.

На иронично изогнутую бровь Белова пришлось прокомментировать:

— Макс с Мирой вчера на ужин приходили.

В общем, чаепитие вышло крайне неудачным. Одноклассничек мой держался из последних сил, отвечая на какие-то вопросы мамы, и при первой же возможности свалил. А после его ухода мне еще пришлось краснеть под вопросительно-удивленными взглядами однофамильцев.

— Да не встречаюсь я с ним! — не выдержала я слишком многозначительной паузы. — Просто у Танаевых сидели вместе!

Но любопытство их я, кажется, утолить не смогла, позорно бежав в свою комнату. Успокоившись, я вспомнила о сегодняшних странностях. Вот тут, действительно, было, о чем подумать.

На следующий день после уроков мы действовали по оговоренному сценарию. Выпроводили Миру в парикмахерскую, подхватили Макса под руки, усадили в его же машину и заявили, что очень хотим к ним в гости. Основное представление должно происходить за стенами их жилища, чтобы не привлекать внимание прохожих.

Белов подтолкнул озадаченного Макса к дивану и прищурился, оценивая фронт работ.

— Так, Танаев, сейчас ты нам все выложишь! Отвечай на вопросы без утайки! Откуда вы знаете Снежную Королеву, а?

Макс почесал висок:

— Может, пусть лучше сестра на ваши вопросы отвечает? Вас давно надо посвящать в курс дела, но из нее рассказчица получше…

— Ну уж нет! — Белов вовремя сообразил, что Макс просто снова отводит разговор. — Здесь и сейчас! Сдавай-ка, партизанишка, полицаям свой отряд, — получил довольно задумчивый отрицательный взмах головой и добавил: — У нас с Николаевой куча орудий пыток!

— Валяйте, — Макс откинулся на спинку дивана. — Вечер обещает быть томным.

— Ну, ты сам напросился! — Белов возмутился такому спокойствию и подошел к жертве допроса ближе, осторожно протянул руку и, не дождавшись реакции Макса, воткнул палец ему в ребра. Не знаю, чего он добивался, но подопытный даже не поморщился, терпеливо ожидая, к чему приведут эти пересчеты его ребер.

— Ты чего? Совсем щекотки не боишься? — уточнил Костя.

— Не очень-то, — и без этого ответа все было предельно очевидно.

— Та-а-ак, — экзекутор оставался разочарованным недолго. — Значит, включаем тяжелую артиллерию! Будем бить по самому больному, прямо ниже пояса!

«Пациент» почему-то не испугался. Возможно, что даже ему стало интересно, что это означает. В это время Белов занырнул в комнату Макса и вынырнул оттуда с его ноутбуком.

— Запаролен? — уточнил он грозным голосом.

— Неа, — ответил хозяин, подыгрывая, чтобы узнать, что же будет дальше. Мне тоже было очень интересно.

Белов включил ноут, минуты две рыскал в поисковике и потом с торжествующей улыбкой повернул монитор к Максу, объясняя:

— Будем использовать самый подлый способ, а именно — психологическую проблему нашего неразговорчивого клиента. Посмотрим, как он запоет после порнушки! Ха-ха, пулемет Максим, испугался?!

«Пулемет Максим» не особо испуганно глянул на него, как на полного придурка, и я в этом с ним внутренне согласилась. В общем-то, нам не слишком многое было известно о его психической травме, а вдруг он сейчас слетит с катушек и изнасилует потом нас обоих? Хотя по спокойному лицу Макса было видно, что этого вряд ли можно опасаться.

Белов запустил видео, сопровождающееся фальшивыми охами и хлюпающими звуками. Я не знала, куда именно отвести взгляд, чтобы случайно не покраснеть, но Костя в это время подлетел ко мне, схватил за талию и плюхнул на диван рядом с Максом.

— Это для усиления эффекта! Будешь играть у нас роль женщины, Николаева! Справишься?

Все это было уже до невозможности смешно, но я старалась держать себя в руках, уперев взгляд в потолок.

— Так, напарница, проверяй, есть ли там эффект? — он содрал меня с потолка и кивнул на ширинку Макса, которая внешне признаков потусторонней жизни не подавала.

— Не буду я проверять! — возмутилась, однако, едва сдерживая хохот.

Сам Макс и спас меня от припадочного веселья:

— Ты бы хоть что-нибудь с сюжетом нашел, чтоб не так скучно было, — а потом прокомментировал разочарование Белова: — На меня порно не влияет. Вообще. Суть моей проблемы не в возбуждении, а в обязательном человеческом присутствии. Долго объяснять… В общем, не влияет. У тебя будет гораздо больше шансов, если ты сейчас об меня сам тереться начнешь. Не знаю, что из этого получится, но со своей стороны обещаю хотя бы попытаться.

— Нет! — Белов выставил вперед открытую ладонь. — Этот вариант мы пока попридержим.

Сам он наклонился к экрану и, вероятно, попытался все же уловить суть сюжетной линии.

— Вообще, что ли, не влияет? — это было скорее любопытство, чем часть допроса. — Прям нисколечки? — продолжал он разговор с самим собой. Поразился, но смирился: — Ну да ладно.

Он захлопнул ноутбук, после чего демонстративно глубоко задумался, уперев кулак в лоб. Еще через несколько секунд выдал:

— Так, Николаева, все варианты, которые ты предложила, мы уже перебрали, — так это я предложила?! — Значит, будем переходить к более жестким мерам! Тащи кастрюлю с ледяной водой! Я его подержу, а ты обольешь!

Макс зыркнул сначала в мою сторону, но тут же снова посмотрел на Костю. Сощурился.

— Ой-ё… Николаева, а чего он на меня так смотрит? — тот отпрыгнул на шаг назад. — Николаева! — уже с некоторой долей истерики. — Сделай что-нибудь! Мне еще рано умирать!!! Да-а-а-ашка!

Я уже смеялась в голос, аж слезы на глазах выступили:

— А что я могу сделать, Белов? Я вообще не знаю, чем его пронять можно! — чуть подумала и вспомнила: — Только знаю, как ему настроение поднять!

— Действуй, любимая, действуй! Спаси меня, родимая! — верещал Костя, хотя Макс даже не шелохнулся. Конечно, он переигрывал, но в целом сцена выходила презабавной.

Я обхватила Макса за шею и чмокнула в щеку. Потом наклонила голову, чтобы заглянуть в лицо. Максим по-прежнему смотрел исподлобья на Белова. Пришлось повторить. И еще пару раз. И еще десяток, все время не выпуская его шею, чтоб не увернулся.

— Во-во, Николаева, работает, — шепотом, будто боясь спугнуть утихомирившегося зверя, забормотал Белов. — Продолжай. Щас мы его размягчим, как булку в молоке.

Лицо Макса оставалось хмурым, но уголок рта чуть дрогнул — словно он сдерживался, чтобы не начать улыбаться.

— Ага! — победоносно воскликнула я, показывая пальцем, что все вижу. Этого Макс уже вытерпеть не смог, отвернулся от меня, но улыбался во весь рот. Белов ржал, аж пополам сложившись. Я снова попыталась обнять Макса, чтобы продолжить казнь, но тот легко отбивался и мне даже на секунду показалось, что я слышу тихий смех.

— Все, все! Хватит! — взмолился он о пощаде. — Костя, оттащи от меня эту лизунью уже в конце концов!

— Лизунья, к ноге! — сквозь смех поддержал тот друга. Я обиженно надулась и отодвинулась от Макса, хотя перестать улыбаться возможности не было.

— Ну что, — Белов вспомнил о цели всего этого бардака. — Созрел для ответов?

Макс снова откинулся на спинку дивана, продолжая улыбаться.

— Костя, я просто думаю, что Мира рассказала бы лучше…

— Ты мне друг или портянка? — уточнил Белов.

— Друг, — уверенно выбрал Макс. — Просто… Так всего много… Я не знаю, с чего начать, чем закончить и, вообще, как об этом говорить.

Теперь Белов уже не смеялся, говоря серьезно и тихо:

— Давай тогда постепенно. Хорошо? Мира — твоя родная сестра?

Макс задумался ненадолго. Я испугалась, не слишком ли резко начал Костя. Но, возможно, он прав, делая ставку на наши взаимоотношения. Дружбы не бывает на пустом месте. Дружба — это, помимо прочего, и отсутствие тайн. В крайнем случае, Макс не ответит ничего. Но он ответил:

— Если ты имеешь в виду, одни ли у нас с ней биологические родители, то нет. Но мы вместе с самого рождения, поэтому роднее не бывает.

Я сначала напряглась, но быстро сообразила: они не врали, что являются братом и сестрой. Для них все так и было, независимо ни от чего другого. Они говорили так, как чувствовали, потому что всех тонкостей каждому не объяснишь. И решила тоже задать вопрос:

— А Снежная Королева… Вы ее знаете по детдому? Она тоже была там?

Макс повернул лицо ко мне и смотрел в глаза долго-долго, просчитывая, может ли мне сказать правду:

— Не по детдому. Туда мы попали только в двенадцать. Мы знали ее еще раньше. По другому месту. Я называю его просто «дом», а Мира — «ад».

Веселье схлынуло волной мурашек. И я, и Белов знали, что он не врет. И от этого стало еще страшнее, просто до льда по венам. Что-то на самом деле жуткое было в их детстве, и психологические травмы Макса — не пустой звук. Все это оттуда. И их нерушимая связь, большая, чем у близнецов, — оттуда.

Костя сел с другой стороны от Макса и хлопнул его по спине.

— Послушай, если ты на самом деле считаешь нас вашими друзьями, то можешь все рассказать. Я серьезно. Иногда нужно с кем-то поделиться. Поверь, ни я, ни Дашка не отвернемся от вас, что бы…

— Потом как-нибудь, со временем, — оборвал его Макс. — Вы и так чего-то припухли. Пойдемте кофе, что ли, выпьем?

Он совершенно не стеснялся собственной откровенности — это было видно. И не тяготился прошлым. Они не рассказывали только потому, что не привыкли кому-то что-то рассказывать. Вот и все. Уверена, что и Мира была того же мнения.

— Еще только один вопрос, — сказал Костя, направляясь вслед за ним на кухню. — Там, в Москве, у тебя какие-то проблемы?

Макс повернулся к нему:

— Проблемы есть, но не такие уж серьезные, как ты мог бы придумать. Просто дела, которые надо закончить. Миру я не хочу брать потому, что пора ей уже жить нормальной жизнью.

— Не волнуйся, — решила ответить на этот раз я. — Мы за ней тут присмотрим, если потребуется.

И он снова улыбнулся.

Пришедшей через час Мире мы рассказывали о том, что тут вытворяли, и о том, что потом нам рассказал Макс. Она на нас обиделась за то, что самолично не могла это лицезреть, а потом предложила помучить в следующий раз брата вместе.

   Комментарий к Глава 8. Допрос с пристрастием

   В начале главы герои играли в "Тысячу" - кстати, моя любимая карточная игра) Если кто-то не в курсе, то ситуация была примерно следующая: если Макс был уже на бочке (то есть до тысячи осталось 120 очков), то захвалить червовой матерью после одной удачной взятки - это победа во всей партии. Партия может длиться от двадцати минут до нескольких часов. "Считать карты" - это отличное умение, помогающее в этой игре, когда человек отслеживает все выбывшие карты, кто что скидывает, прикрывая "отца" и "мать", которыми потом можно будет перебить козырь, то есть точно знает, какие карты и какая хваль осталась на руках. То есть частично победа зависит от везения, частично - от умения "считать".

 За возможные косяки простите.

 

========== Глава 9. Вселенная злоебучих дипломатов ==========

Конечно, в пятницу я пошла на игру по баскетболу, которая на этот раз проходила в нашей гимназии. Теперь я уже не чувствовала себя изгоем, а была даже обязана поддержать Макса. И Миру, которая пришла поддержать Макса и Белова.

Матч, по-моему, получился не особо интригующий. Макс всеми силами «играл в команде», то есть отдавал пасы, позволяя забивать и другим. При всем этом вид у него был тоскующий, производящий впечатление, что он со всей командой противника легко справился бы и в одиночку. В итоге наша гимназия, конечно, победила с разгромным счетом, тренер носился, как умалишенный, вдоль скамеек туда-сюда; учителя, зрители и баскетболисты из другой школы были подавлены уже на четвертой минуте встречи, а к окончанию вообще перестали подавать признаки жизни.

Наши же распевали песни и веселились, ожидая, когда парни выйдут из раздевалки после игры, чтобы поздравить еще раз. Мы с Мирой ждали своих, вынужденные глохнуть от шума в этой толпе. Вышедшего первым Макса хлопали по спине и называли «звездой», что ему явно было по барабану, и он не особо это скрывал. Белов же цвел и пах, получая и свои поздравления, как капитан, принесший уже далеко не первую победу местной команде. Благодаря великодушным подачам Макса в этой игре он был вторым по сумме полученных очков. Наверное, он неплохо играет, раз им удавалось побеждать и без Танаева. Наконец и он вслед за Максом пробился к нам, оставив на растерзание восторженной публике остальных участников сборной.

— Поздравляю, капитан, — Мира улыбалась искренне, принимая его в свои торжественные объятия.

Белов, продолжая смеяться, подставил ей щеку и показал пальцем, что надо делать. Она, конечно, с удовольствием чмокнула. После чего он повернулся ко мне другой и повторил жест. Ну что тут сделаешь? Я же не брюзга, в конце концов. Сегодня он честно заслужил свои поздравления, а не выяснение отношений. Поэтому я тоже коснулась его щеки губами.

— Костик, поздравляю с очередной победой! — раздалось со стороны. Это Яна подошла в сопровождении нескольких девчонок из нашего класса и параллели. Макса она, конечно, проигнорировала. Наверное, вообще бы не подошла, если бы не считала себя обязанной поздравить Белова, с которым дружила с первого класса, если не с пеленок. Но застать меня, целующей его в щеку, она, вероятно, готова не была, потому что тут же сменила тон:

— А ты случайно не заигрался в любовь с этой… — она мельком кивнула на меня и, кажется, хотела добавить какое-то оскорбление, но вовремя осеклась: — Николаевой?

Белов ей что-то ответил, но я не расслышала, провалившись в свое возмущение. Нет, вы только посмотрите — говорит так, будто я Белова недостойна. Не он меня, что было бы логично предположить после всем им знакомых событий, а я его! И что-то дернуло меня осадить, поставить на место:

— А что, Яночка, не верится, что такой замечательный человек, как твой Белов, может влюбиться в такую лохушку, как я?

Она только сейчас на меня посмотрела, ничего не отвечая, но приподнятой бровью показывая, что именно так и считает. И я сделала ставку! На все последние дни, на мою волнообразную эйфорию, на Белова… или его чувство юмора. Я схватила его за шею, заставляя нагнуться к себе и поцеловала в губы. Прижалась секунды на две, не представляя, что делать дальше и как из этой ситуации теперь выруливать. Белов же, как обычно, оказался сообразительным малым и подыграл. Ладонью скользнул вдоль щеки и зарыл ее в мои волосы, а другой рукой притянул к себе за талию. И начал меня целовать! По-настоящему! У меня от нежного движения его губ зашатались ноги, из головы все куда-то поплыло. От страха, неожиданности, смущения и тихонько пробивающегося в сознание удовольствия. Я даже не уловила тот момент, когда Яна фыркнула и исчезла с радаров. И только после этого Белов отпустил меня, покрасневшую и хлопающую глазами.

Я, конечно, сама спровоцировала это, а он просто меня поддержал — не выкинул в очередной раз на съедение шакалам. И все равно, мой первый настоящий поцелуй произошел с Беловым! Ощущение когнитивного диссонанса, доходящего моментами до расщепления личности, остановило весь мыслительный процесс, словно его никогда и не водилось в моей глупой головешке.

Убедившись, что лишних зрителей не осталось, Белов прокомментировал тихо:

— Ты если не умеешь, то зачем же кидаешься грудью на амбразуру? Чуть не провалила всю миссию.

Хорошо, что тут была и Мира, которая смогла ответить вместо отупленной меня:

— Да ладно уж тебе, Костик! Дашуля и сама не поняла, что сделала! Потом постебешься над ее смелостью и неадекватностью, — она приглушенно смеялась.

Я просто кивала, не в силах спорить. Весь азарт куда-то испарился, оставив за собой только трясущиеся коленки. А Мира продолжила:

— И все это очень кстати! Нам с Максом по делам нужно, и раз уж вы теперь так близки, то проводите друг друга… куда-нибудь.

Макса произошедшая сногсшибательная сцена никак не озаботила — я вообще сомневаюсь, что он хоть на секунду оторвал взгляд от группы поддержки из другой школы, которая как раз покидала свою раздевалку, поэтому шлепнув в нас своим «Пока», он просто пошел прочь, а сестра поспешила за ним.

— Мирамакс… — вяло позвала я, едва сама себя расслышав. Но на молитву отозвался только Белов:

— Возьми себя в руки, дочь самурая! Раз уж начала, то и отыгрывай сцену до конца. Под занавес мы должны удалиться из школы вместе, давай руку.

Я ткнула деревянной кистью в его ладонь, доверяя вывести свое тело из этого мутно-драматического театра. Он отпустил ее, только когда мы отошли от гимназии на достаточное расстояние.

Свежий воздух или несколько минут осмысления привели меня в порядок. Белов сразу все мои мотивы понял, как мне кажется. Как и Мира, хотя та теперь будет подкалывать, пока я не сбегу от стыда в Зимбабве. Остальные теперь заткнутся надолго, хотя… какое мне дело до остальных? Это был рецидив моей слабости, заставивший им снова что-то доказывать. Но на это плевать. А оказывается, целоваться — довольно приятно, даже и не думала, что это настолько просто и волнующе. Хоть Белов особо никакой пошлости себе и не позволил — ну прямо джентльмен — это все равно было очень странно. Интересно, а глаза сами собой закрываются во время поцелуя или их можно удержать открытыми? Теперь обязательно заведу себе парня и буду целоваться с ним круглосуточно!

Вслух я заговорила лишь тогда, когда мы с ним вышли на финишную аллею.

— Ты, Белов, только не подумай, что ты мне нравишься или что-то в этом духе!

— Ага. Ты мне это так часто повторяешь, что я уже начинаю иногда задумываться: «А может, я ей не нравлюсь?», — он усмехнулся, а потом добавил примирительно: — Да не волнуйся, я понимаю, почему ты это сделала.

— И на том спасибо. А вот почему ты поддержал меня? — с ударением на «ты». — Ведь какая возможность представилась меня унизить!

— Не знаю. Возможно, потому что посмотреть на их вытянувшиеся рожи было интереснее… — он подумал, — а может, заодно мне хотелось увидеть, как она на это отреагирует?

— Кто — она? Яна? — я попыталась заглянуть в его лицо.

Белов поморщился устало:

— Ну до чего ж ты, Николаева, тупая…

Замерла на месте, внезапно поняв:

— Мира!

Он тоже притормозил, и по его взгляду я поняла, что не ошиблась. Хотя… сама себе удивляюсь, почему раньше об этом не задумывалась. Мира попросту не может не нравиться, и Костя после появления Танаевых моментально забил на многочисленных своих друзей, чтобы сдружиться с ними. И если уж начистоту, то с чего я взяла, что ему никто не может нравиться, что у него нет сердца? Ведь сейчас я уже знала, что он не настолько прогнивший человек, как думала раньше — он может быть преданным, веселым, понимающим в определенных обстоятельствах. Пусть и не хороший человек, но вполне им может стать. Если будет по-настоящему любить кого-то настолько замечательного, как Мира. Подумалось вдруг, что я была не совсем справедлива к нему и решила выдать аванс:

— Ну, это отлично. Поздравляю, Белов, ты не бездушная скотина.

Он не ответил, а просто пошагал дальше вдоль аллеи. Я захотела утвердить наше внезапное шаткое взаимопонимание усилением доверия. Авось, мы так еще и друзьями станем?

— Макс рассказал про твоего отца и старшего брата, — я говорила спокойно, идя рядом. — Конечно, семейные проблемы твое поведение не оправдывают, но… мне все равно очень жаль.

Он снова остановился, но лицо его менялось в доли секунды, наливаясь злостью.

— Что? Какие еще семейные проблемы, идиотина?! — он будто откатывался на месяц назад, на глазах перевоплощаясь в того говнюка, о котором я уже начала забывать. — Пожалеть меня решила? За что?! Меня бьют, что ли, или издеваются как? Ты чего себе придумала? В моей семье нет никаких проблем, которых не было бы у всех остальных в нашем круге!

Пытаясь пояснить, оправдаться, я только усугубляла ситуацию:

— Белов, да успокойся ты. Я не то имела в виду! Я… просто решила, что напряженная обстановка с родней сделала тебя… таким, каким ты был…

— А что со мной было не так? Тебя послушать, так я каким-то уродом был, и вдруг прекрасным принцем заделался!

Тут уж и я начала злиться:

— Вообще-то, действительно был! Или ты считаешь, что издеваться над человеком — это в порядке вещей? Я тут по доброте душевной ищу тебе хоть какое-то оправдание!

Он аж рот открыл от удивления:

— А мне нужно какое-то оправдание? Ты чего о себе возомнила?!

— Тогда почему ты это делал?! — я пыталась контролировать раздражение, но получалось плохо.

— Да потому что это весело! Я ненавижу эту гимназию, каждого из своих любимых одноклассничков, и тебя в том числе. Да на тебя вообще насрать! Доводить тебя — это было хотя бы какое-то развлечение, чтобы украсить очередной монотонный день!

— Развлечение?! — я уже тоже кричала. — Ты спятил?! Морально уничтожать человека — это для тебя развлечение? Так чего же ты не удавился, раз у тебя такая скучная жизнь, и ты просто всех ненавидишь? Прямо каждого первого!

— А за что мне их любить? Болото одинаковых богатеньких детишек, которые учатся в лучшей гимназии, чтобы потом поступить в лучший универ и оправдать лучшие надежды богатеньких папаш! Ни у одного нет своего мнения! Хоть один бы встал и сказал: «Перестань ты ее мучить!». Хоть один! — Белов в каком отчаянии махнул рукой в сторону, а потом чуть сбавил тон. — Я бы не перестал, но зато бы увидел, что и тут водятся люди. Да где там, просто болото! Они даже тебя травили просто заодно с остальными, потому что я начал. Толпа ничтожеств без самостоятельного настоящего, прошлого и будущего! Разодетые, размалеванные твари, ничего в своей жизни не решающие! Треть нашего класса поедет поступать в МГИМО, треть — в МГУ на госадминистрирование, остальные — за границу. Все уже с рождения решено за каждого! Вот ты куда пойдешь после школы?

Я решила попытаться вернуть разговор в более мирное русло, поэтому ответила:

— Ну, с родителями обсуждали МГИМО…

Конец фразы утонул в громком и невеселом хохоте.

— Вот именно! Все будут дипломатами, политиками, наследниками родительского бизнеса или около того. Весь класс дипломатов. Вся гимназия дипломатов. Целая вселенная злоебучих дипломатов!

— Ах, ты мой бедненький богатенький мальчик! — даже плюнуть ему в лицо захотелось. — А сам-то чем лучше?

— А ничем! Я хуже! Я согласен быть хуже, лишь бы хоть чем-то от них отличаться! Я, может, пошел бы к отцу да сказал бы, что хочу быть ебаным участковым терапевтом! Или учителем младших классов! Или ветеринаром, блядь, ежиков лечить!

— Так пойди и скажи, выделись из болота!

И снова этот ненормальный смех. После чего Костя хватает меня за затылок и заставляет наклонить голову, будто что-то показывая:

— Константин Игоревич, вы изволили жрать папенькину еду, одеваться на папенькины баблосики, так уж для начала оправдайте вложения, а потом можете и ежиков лечить, — я пыталась вырваться, но парень был намного сильнее. — А эти вложения никогда не оправдаются! У меня в гараже уже стоит Ягуар Кабриолет, а мне восемнадцать будет только в декабре! Нечеловечески дорогая тачка, которую я даже не просил! Так какой же надо быть неблагодарной сволочью, чтобы не ценить такую жизнь, а?! Чтобы стать после всего этого ветеринаром! И все точно в таком же положении!

— Отпусти, больно! — вопила я. Он отпустил, но продолжал орать так, что на нас оборачивались редкие прохожие:

— Мы не люди! Мы — инвестиции, которые обязательно должны окупиться! И отношение к нам соответствующее. Не так, что ли?

— Не так! Мои родители — нормальные люди! — я заступилась за несправедливо обвиненных родственников.

— Да что ты говоришь! — голос Белова сочился сарказмом. — Еще скажи, что сама их умоляла перевести тебя в эту гимназию. Или все же они прибежали радостные и облагодетельствовали тебя неожиданной новостью?

На самом деле, второй вариант… Но ведь они поступили так во имя моего блага! Никто меня не заставлял! Я согласилась на перевод добровольно, после недолгих уговоров, хоть и очень боялась, что не впишусь…

— Ну и что? — я пыталась доказать свою точку зрения. — Что плохого в том, что они хотят для меня лучшего будущего? Никто меня не станет заставлять поступать в МГИМО, если я захочу стать ветеринаром!

— Правда? — он изобразил ироничный интерес. — Николаева, ты такая дура или только притворяешься? Попробуй, пойди и скажи им, что после школы останешься тут и поступишь в кулинарный техникум или еще куда. О, они не станут на тебя кричать! Конечно же, нет. Твой отец только пару лет назад стал партнером в юридической фирме, то есть еще не успел окончательно скурвиться. Они еще способны на человеколюбие, поэтому мать просто расстроится, а отец попытается поговорить серьезно, направить, так сказать, на путь истинный, — теперь он со злостью смотрел мне в лицо, продолжая свою просветительскую речь. — Если будешь настаивать на своем, то со временем это превратится в бесконечные споры. Возможно, кричать на тебя так и не начнут, а скажут: «Это твой выбор», и напоследок поведают грустную историю — как сложно жить в этом мире и что потом твои ошибки исправлять будет уже поздно. И после этого ты сама сдашься, увидев заплаканную из-за твоего загубленного будущего мать и разочарованного отца, который только ради твоей учебы, может, и стал партнером в фирме. Манипулировать детьми можно не только криком, но это работает всегда!

Я не сдавалась, хоть и понимала, что он в чем-то прав:

— Допустим. Но я не хочу быть ветеринаром или учиться в кулинарном! Я хочу быть переводчиком или журналистом-международником, а почему бы и не дипломатом, в конце концов!

Он почему-то продолжал злиться. Ткнул меня два раза указательным пальцем в лоб, пока я не отступила:

— А ты не видишь разницы? Мне пофигу, кем ты хочешь стать — я говорю о том, что у тебя нет выбора! Ни у кого из нас нет! Больше того, мы и в детский сад ходили такой же… элитный, с Яной, Никитой, Наташкой и многими другими. Нас с младенчества тренировали смотреть на остальных людей, как на дерьмо, усекаешь? И программировали на «светлое будущее». Еще до поступления в школу вся наша жизнь была расписана по шагам, без права голоса! Я, может, и сам захотел бы стать дипломатом, но мне ни разу не дали об этом подумать! — Белов словно и забыл обо мне, но снова вернулся, начав говорить даже с некоторой долей доброжелательности: — И тут ты пришла к нам только в девятом классе — из нормального мира, где дети — не инвестиции, где их хвалят, если те занимаются спортом, красиво рисуют или имеют другие увлечения! Хвалят, а не говорят: «Можешь заниматься, чем хочешь, пока это не мешает учебе!», — и снова в нем поднималось раздражение. — Где людей ценят за какие-то качества, а не количество бабла и умение преподнести себя. В твоей старой школе все тоже бы молчали два года, если бы над кем-то так измывались, а? Никто бы слова не сказал? И сама бы молчала? И учителя бы делали вид, что ничего не происходит? Сомневаюсь! Пришла-то ты другая, и что? Тут же постаралась слиться с этой элитной массой! Извинялась, на коленях ползала, когда тебя унижали, лишь бы мы тебя приняли! Да я тебе услугу огромную оказал, не позволив этому случиться! А иначе сейчас ты бы уже изменилась — свысока смотрела бы на своих старых одноклассников, жалела бы их или смеялась над ними со своими новыми «друзьями». Спас тебя от скатывания в эту мерзоту!

— Благодарна тебе до слез! — снова вспылила я. — И что же ты тогда прекратил издеваться-то? Надоело?

Белов посмотрел на меня с презрением, будто я сморозила какую-то глупость, но через пару секунд решил объяснить:

— Потому что Танаевы! Потому что с их приходом мне перестало быть интересно доводить тебя — нашлись другие развлечения. Вот они — настоящие! Из всего этого обезличенного дипломатического биомусора можно выбраться, только держась за таких. Да и то, лишь до тех пор, пока мои родаки не узнают, что их безоблачная надежда дружит с детдомовцами! Этого они мне уже не простят!

Может, он и преувеличивает, но в корне прав. Если отец у Белова хотя бы вполовину такой, как он его описывает, то, узнав про «неблагополучных» друзей, сделает все возможное, чтобы изолировать их чадо от плохой компании. Уж если даже мои родители не пришли в восторг… Но — как там он выразился? — мои еще не успели скурвиться?

— Но… Это твой экзамен по социализации, не мой, — ответила я словами, когда-то услышанными от Макса.

— Да иди ты к херам со своей социализацией, мартышка! — Белов отрезал, заканчивая все разговоры. И быстро зашагал в обратном направлении, обозначая, что перемирие наше на этом расторгнуто.

Я смотрела ему вслед, вдруг впервые что-то в нем поняв. Он во многом ошибается, но не во всем. И при этом не видит самого главного — он ненавидит не гимназию, не одноклассников, не родителей… а только себя. Я же допустила серьезную ошибку, лишь теперь полностью это осознав: Белов никогда бы не смог принять спокойно мой удар жалостью. И он оставался все тем же говнюком.

* * *

Пятая Первого Потока свернула разговор на детской площадке почти сразу, предложив встретиться через пару дней на «нейтральной территории». Чем улица была не нейтральной, Мира и Макс понять не могли, но вынуждены были согласиться. Тем более, что внезапно возникшая скованность висела в воздухе, мешая спокойному разговору.

В итоге они все же встретились — в кафе сразу после школьного матча по баскетболу. Пятая в этот раз была без ребенка, будто опасалась, что тому могут причинить вред. Возможно, она не исключала и такое развитие разговора, что придется дойти до драки? И именно поэтому перенесла встречу? В общем, эту позицию она сразу же и обозначила:

— Учтите, я своим сообщила, что вы тут.

Свои — это остальные выжившие дети Первого Потока. Она еще в первый день сказала, что они всегда на связи.

— Что происходит, Пятая? — все же Мира не могла оставаться в неведении относительно замеченных странностей и дальше. — Что за негатив по отношению к нам? Словно мы враги!

Пятая думала долго, переводя взгляд с одного лица на другое, а потом решила ответить:

— А я пока не знаю, враги вы или нет.

— Ты о чем? — Макс нахмурился еще сильнее, будто до этого лицо его светилось счастьем.

Она пристально рассматривала неэмоциональное лицо парня:

— С тобой все в порядке? — она задала уж совсем непонятный вопрос, и Мира вспылила:

— С моим братом все в порядке! Завязывай уже с этими короткими непонятными фразочками! Объясни, как есть!

Пятая отвела взгляд от Макса и дальше говорила только Мире:

— Хорошо. Как ты, наверное, знаешь, в Первом Потоке осталось восемь человек — четыре мальчика, четыре девочки. У нас вообще был самый «женский» поток, — Мира кивнула. — С семнадцати лет мы выполняли задания. Братья делали то, где не нужно было глубоко внедряться в социум: убить, организовать теракт, заложить взрывчатку, украсть. Нас, девушек, использовали там, где требовалось что-то большее: наладить связи, поддерживать контакты, добыть информацию. Как оказалось, у нас это получалось гораздо лучше, а братья чаще вызывали подозрение… — девушка не хотела вдаваться в подробности, возвращая разговор к важному: — Нам всем кололи что-то, контролирующее эмоции. То ли этот препарат лучше работает на Y-хромосоме, то ли женщины в силу своих гормональных особенностей быстрее выводят его из организма — не знаю. Но факт в том, что мальчики социализировались хуже. Уже через год полевых работ, после седьмого трупа, я задалась вопросом: а зачем мы это делаем? Я видела других людей, видела, что они живут совершенно иначе! Нам заказывали политиков, журналистов, обычных бизнесменов, и когда я попыталась отследить логику, то поняла, что никакой системы нет. Нас просто использовали для заказов — кто заплатит, тот и клиент. Понимаешь?

Пятая пристально всматривалась в лицо Миры, ища поддержки своим словам, осознания. Конечно, Мира задумывалась об этом и раньше, но впервые ей кто-то говорил о настоящих неопровержимых фактах. Не дождавшись ее реакции, старшая продолжила:

— Организация зарабатывала на нас деньги, при этом не имея никакой политической стратегии или цели защиты национальных интересов. Скорее всего, это было временно — рано или поздно Организация встала бы на службу к какому-нибудь правительству. Опять же, просто к тому, которое способно предложить больше денег, — для Пятой, как и для Танаевых, отсутствие глобального целеполагания было очень важным аргументом, поэтому она выделила это утверждение, как особо важное, а только потом перешла к следующему. — Кроме того, над нами с младенчества ставили опыты и когда-нибудь, может, уже в Пятом или Шестом Потоке они бы создали идеальных солдат… — очередная пауза, которая закончилась даже проблеском полуулыбки. — К счастью, мы поддерживали друг с другом связь, несмотря на то, что задания проходили в разных уголках мира. Организация допустила ошибку, позволив нам считать друг друга родными. И после разговора с сестрами я только убедилась в своей правоте. Братья тоже к нам присоединились, потому что в итоге привязанность к нам оказалась сильнее преданности Организации, — и добавила совсем тихо: — Кстати, Второго мы так и не нашли. Он пропал где-то на последнем задании. Думаем, что погиб, но все равно закидываем весточки через интернет, на одну из которых вы и отозвались. Хотя… он бы уже обозначил себя, если бы был жив.

Вот оно самое: женские особи более способны на предательство. Магическая формула из детства Девятой, которая приобретала теперь ярко-выраженный контекст. Первый поток был самым «женским». Самым бракованным. Тем временем, Пятая продолжала:

— В среднем, через пять лет все сестры вписались в общество. Одна поступила на службу в полицию, чтобы реализовать свои навыки, другая… неважно, все нашли свое место, хоть и не все у всех гладко. А я социализировалась на сто процентов — вышла замуж за прекрасного мужчину, родила сына. И научилась бояться. Например, того, чтобы действие того препарата не передавалось по наследству. Но наши братья в силу отсутствия кем-то поставленной цели и сложностей социализации… — она перевела дыхание или собралась с мыслями. — В общем… Первый через пару лет начал воспроизводить свое последнее задание — он отыскивал бизнесменов, по внешним признакам похожих на его последнюю жертву, тихо убивал его, а потом и его семью. Даже отчеты высылал в уже несуществующую Организацию, — дала возможность слушателям оценить сказанное. — Третий насиловал женщин. Зверски так, с огоньком. Ни одна не выжила. Девятого каким-то образом людям удалось упечь в психушку, когда он в состоянии то ли алкогольного, то ли наркотического опьянения разнес в Мехико полквартала. И он сбежал оттуда. У людей нет средств, кроме пули в лоб, способных задержать кого-то из нас. И тогда мы…

Она замолчала. И Макс закончил за нее:

— И тогда вы сами убрали своих братьев.

Мира зажала рот рукой, чтобы не закричать. Пятая продолжала смотреть только на нее:

— И вот теперь я спрашиваю — все ли в порядке с твоим братом, Девятая?

— Да! — Мира вдруг захотела убедить ее, поэтому отозвалась чуть импульсивнее, чем собиралась. — Да! Никаких жертв! Агрессия только в случае самозащиты! Правда! Мы жили в детском доме, его потом усыновили, мы в школе… — она тараторила, пытаясь успеть выложить всю их историю, чтобы та поверила. Но вдруг осеклась, а потом добавила спокойнее: — Я не позволю причинить ему вред.

— Если он свихнется, — устало ответила ей Пятая Первого Потока, — то у тебя не будет выбора.

Над столом повисла звенящая пауза, во время которой каждый прокручивал в голове собственные мысли. А Максу было все предельно ясно, кроме одного:

— А вы узнали, кто взорвал Организацию?

— Ты еще не понял? — Мира грустно усмехнулась. — Они и взорвали. Они. Девочек на базе оставалось всего трое, считая меня. Незначительная жертва по сравнению с уничтоженными мальчиками и самой структурой.

— Конечно, — с железной уверенностью в справедливости своих действий подтвердила Пятая. — Однако тех, кто финансировал Организацию, мы так и не вычислили. А значит, не исключаем, что в мире могли остаться и другие такие же инкубаторы. И никто из нас ни разу не усомнился в том, что мы совершили добро. Во имя всех детей, которые составили бы дальнейшие Потоки.

Макс молча встал и вышел, Мира ринулась за ним.

— Брат! Стой, брат! Ну подожди же! — она догнала, схватила за руку, заставила посмотреть себе в глаза. — О чем ты думаешь? Ты их винишь за смерть наших братьев? Я тоже! Но… давай спокойно обо всем подумаем?

— Я спокоен, — сказал Макс, и именно так все и выглядело. — Я совершенно спокоен, как всегда. И разве это тебя не пугает, а, сестра?

Мира же услышала в этой реплике вызов.

— Нет! Тебя это не коснется! Потому что у тебя была другая ситуация! Макс, опомнись! У тебя всегда была я, ты держался за меня, а они были одни, поэтому и не справились. Ты не…

— То есть если с тобой что-нибудь случится, то у меня больше не будет ограничителя? И что я тогда сделаю? Разрушу мир? Или получу пулю от одной из старших сестер, как бешеное животное?

Легко вырвав свою ладонь из ее рук, он развернулся и потопал к машине, не дожидаясь ответа.

… ответа, которого у Миры и не было.

 

========== Глава 10. Физиологический аспект социализации ==========

Мне и не требовалось проверять гипотезу Белова о реакции моих родителей, если я вдруг им заявлю, что отказываюсь от уже намеченного будущего. В этом он был прав, как ни крути. Но я и не ждала, что получу еще и дополнительные доказательства заботы о моих перспективах незамедлительно, в ходе разговора с мамой после своего возвращения домой.

— Доча, случилось что-то? Опять проблемы с одноклассниками? — мама встревожено рассматривала мою озлобленную физиономию.

Удивительно, что раньше она таких мелочей не замечала, а теперь выискивала их в каждом неловком жесте.

— Да нет, мам, — попыталась ее успокоить. Я вообще старалась ей говорить правду во всех случаях, когда это можно было делать: — Просто с Беловым поругались.

Она усадила меня за кухонный стол, который тут же принялась заставлять тарелками. Минуты через три поинтересовалась осторожно:

— Что, сильно поругались?

Я отмахнулась, не понимая, зачем вообще мусолить эту тему.

— Ага, сильно. Включай телек, это по-любому уже показывают во всех новостных программах! — заметив ее обиженный взгляд, устыдилась: — Да не переживай, мам! Это у нас с ним не впервые. Разберемся.

— А-а, — мне показалось, или это прозвучало с каким-то радостным облегчением. — Помиритесь, конечно. Дело молодое.

И до меня медленно начало доходить, к чему она ведет. Странная логика моей маман, отцепившись от мысли, что я влюблена в Макса, прицепилась сразу к другой — что я влюблена в Белова?

— Мама! — я изобразила строгое порицание. — Мы с Беловым не встречаемся, если что. Не придумывай себе!

Она так и не положила мне котлету к пюре, совершенно о ней позабыв, и уселась напротив:

— Ну, доча, не злись. Я просто подумала, раз вы столько времени проводите вместе, и до дома он тебя провожает… Что же удивительного в моих предположениях? Мальчик-то какой! Золото! Отлично учится, красивый, семья у него замечательная. Твой папа с Игорем Михайловичем работают сейчас вместе по одному делу…

Так вот, что получается? Она меня замуж за Белова собралась выдавать? Ну это уже ни в какие ворота! Я разозлилась:

— А что же Макс? Некрасивый, что ли? — решила ударить по предыдущему варианту, раз он ей не очень нравился.

Мама растерялась:

— Танаев?

— Нет. Соседский доберман!

— Даша! — она, очевидно, хотела выудить из меня хоть что-то, но такие разговоры к откровенности точно не располагают. — Максим, конечно, тоже симпатичный, чего уж говорить. Но влюбляются-то не только в лицо!

Ну да, конечно. В лицо, если это лицо из «замечательной семьи», а не из детдома. А я устала спорить и пытаться переубедить.

— Мам, я тебе честно говорю — я скорее с соседским доберманом бы встречаться начала, чем с Беловым. Так что не надо меня колупать с этим…

— Хорошо, хорошо, — она приняла мой пакт о ненападении и рванула за котлетами.

Вот зачем родители лезут в эту сферу? Неужели не доверяют своим детям? Или, как обозначил Белов, хотят их во всем контролировать? Раздражение уже почти утихло, но возродилось после маминой фразы напоследок:

— Нас на прием пригласили к Беловым на следующей неделе. Доча, хорошо бы было, если бы ты к нам присоединилась, тем более, там кто-то из твоих одноклассников будет. Посмеют они тебя потом обижать!

Прием! Прием, чтоб его! Этого слова в нашей семье до сих пор еще не использовали! Не «на день рождения», не «на встречу», а «на прием». Неужели так быстро курвятся мои любимые родители? А может, пойти по Беловскому методу и устроить им на этом «приеме» скандал какой, чтобы больше не приглашали? Нет, я, безусловно, на такое не способна, это просто раздражение. На весь мир. Почти как у Кости. Заразный он, что ли? Или это я пытаюсь его понять?

На следующий день в школе мы с ним просто игнорировали друг друга. Мира попыталась прокомментировать внезапное похолодание, но получив пару злобных взглядов, успокоилась. Танаевы вообще были какие-то притихшие. Даже Макс был еще молчаливее, чем обычно. Молчаливый Макс — это вообще реально?

Яна, конечно же, мимо пройти не смогла:

— Что, уже на развод подали, голубки?

— Отъебись, — Белов даже не пытался скрыть злость от ее внимания к «нашим отношениям». — Ага, развелись мы! Характерами не сошлись! И че теперь?

Яна удалилась, не ответив.

Я смотрела в его белобрысый затылок и пыталась проанализировать свои эмоции. Нет, я не могу продолжать его ненавидеть, потому что, пусть и не разделяю, но начинаю понимать его мотивы. Это как с той индейской сказкой про двух волков — победит тот, кого ты будешь кормить. Я не хочу кормить свою ненависть! Без волевого усилия продолжать испытывать к нему только отрицательные эмоции уже довольно сложно. И да, я вдруг решила, что согласна быть одним из тех, кто нацарапает в Белове частички человечности и попытается из них собрать что-то стоящее. Полноценный хомо сапиенс из него вряд ли выйдет, но что-то издалека напоминающее — вполне! Вот даже сейчас — не заложил же Яне, что тот поцелуй был показушным, не дал дополнительного повода для шуток надо мной. А это значит, что нам пора мириться.

Подойти и извиниться за вчерашний приступ жалости, вызвавший всю эту бурю — не вариант. Не в его случае отношения можно возобновить таким образом. Надо просто вернуть нас обоих в нашу великолепную четверку, а там все само собой наладится.

Я пихнула локтем своего соседа по парте:

— Ну что, Макс, мы идем на Хэллоуинскую вечеринку?

Ответом мне был серо-зеленый зырк холодного гнева из-под темных ресниц. Уф! Аж мороз по коже! Ну до чего же приятный в общении человек.

— Я-я-ясно, — обозначила я, что посыл поняла. Точнее, то, что этот вопрос надо решать с остальными участниками. Поэтому довольно сильно ткнула пальцем в спину Белова:

— Эй, инвестиция! — он повернулся ко мне с недоумением ребенка, впервые увидевшего Деда Мороза. — Мы на Хэллоуин идем?

Это был красный день календаря, однозначно, потому что я впервые видела Белова, растерявшегося от неожиданности. Он, так и не найдя слов, глянул на Миру, и та приняла руководство на себя. Нашла ответ сначала в его глазах, потом пристально посмотрела на брата и наконец ответила мне за всех:

— Конечно, идем!

Вот так, Белов, ха-ха. Оденем тебя Дракулой и будем из деревяшки строгать человечка!

В общем, на вечеринку мы пошли. Я нарядилась в черное короткое платьице с широченными рукавами и напялила огромную зеленую ведьминскую шляпу. Мира постаралась больше — такую потрясающую тыкву мир до сих пор не видел! Хотя весь ее костюм сводился к оранжевому цвету и характерным полосам на подоле, выдававшим ее «тыквенность». Белов просто пришел в одежде, заляпанной красной краской, будто кровавыми разводами. И только Макс — ах, наш карнавальный весельчак Макс — явился в джинсах и черной рубашке с воротником-стойкой. К этому, вероятно, сводилось все его представление о костюмированной вечеринке.

Едва мы вышли из машины, я все же спросила у него с сарказмом:

— Ты в кого нарядился, Танаев? А то я никак уловить не могу.

Тот молча прошел мимо меня к зданию гимназии. Как это часто бывало, за брата ответила Мира:

— Сомнамбула! Сама, что ли, не видишь?

Белов хмыкнул. Мы с ним на прежний уровень взаимопонимания не вернулись, но парой фраз все же обменяться получилось. Думаю, он тоже понимал, что детская насупленность вызовет только Мирин смех, но никому ничего не докажет.

— Пошли, Белов, — со своей стороны, я не давала ему зацепиться за собственное равнодушие, то есть старательно делала вид, что ничего непоправимого между нами не произошло. — Покажешь мне что да как, а то я впервые…

Он, наверное, лопнул бы, если бы не сказал:

— Зря ты, Николаева, в мартышку не нарядилась, я б оценил! — при этом подошел и подставил мне руку, согнутую в локте. Я взялась, чтобы прошествовать так за Танаевыми. Никак не могу понять — ему просто по приколу злить остальных «нашими отношениями» или в нем действительно проклевывается нечто джентльменское?

Идя с ним под руку, я решила уточнить:

— Так что, Белов, снова мир?

— Ага, Николаева. Похоже, мы с тобой свое уже отвоевали. В нашем возрасте осталось только с ностальгией вспоминать былые сражения. Да, ветеран?

— Да, ветеринар! — хмыкнула я, намекая на его «мечту». Он в ответ только рассмеялся.

Внутри разряженного народу было предостаточно. Правда, на входе мы чуть не запороли фейс-контроль. Два десятиклассника, обязанные проверять, чтобы все пришедшие были в костюмах, пытались остановить Макса. О, я догадываюсь, что в его коротком взгляде они прочитали всю свою биографию вплоть до насильственной кончины, поэтому пропустили, вероятно, решив, что человеку с настолько добродушным видом костюм на Хэллоуин ни к чему. Я же буквально через пятнадцать минут поспешила избавиться от своей шляпы.

Основное действо происходило в спортзале, по случаю украшенном соответствующими декорациями, а в ближайших классах добровольцы организовали «комнаты страха», куда могли заходить все желающие. Довольно скоро я поняла истинное предназначение тамошних страшилок, когда туда школьники стали заглядывать все чаще, а выходить с чуть более блестящими глазами. Естественно, что одиннадцатиклассники таким образом решили проблему с алкоголем и поднятием среднестатистического настроения. Даже я разок занырнула в одну из «комнат страха» с Беловым и Мирой, пропустила мимо пролетающий скелет, послушала заунывный вой, после чего получила пластмассовый стаканчик с чем-то, похожим на пиво. Хлопнула пару глотков и была спешно выпровожена обратно в коридор. На второй и третий заход я уже не пошла — эта парочка и без меня неплохо справлялась. Макс еще в самом начале бесследно растворился где-то в толпе.

Уже порядком повеселевшие Белов с Мирой потащили меня на танцпол, где толпа куролесила по полной. Учителя в это безобразие особо не вмешивались, да и серьезных поводов для этого молодежь не давала. Все просто веселились, не выходя за рамки приличия. Даже конкурсы какие-то организовали, но к этому моменту я устала от адского шума до головной боли. Вышла в полупустой коридор, а потом и решила прогуляться по вечерней гимназии, которая почему-то стала казаться какой-то необычно-таинственной.

Поднялась на этаж выше, где вообще никого не было. Даже немного пугала пустота, наполненная приглушенными звуками музыки снизу. Уселась на подоконник, пытаясь рассмотреть в темноте школьный двор.

Я провела столько времени в ожидании обычной жизни, с присущими ей весельем и куражом молодости, что сейчас стало даже немного жаль, что почему-то не чувствовала себя полностью счастливой. Сегодня никто не посмел подойти ко мне и сказать что-то неприятное, я проводила время в окружении своих друзей. Даже Белова можно теперь считать частью своего круга, ну, а как иначе? И ушла я, скорее, не причине своей усталости, а чтобы их с Мирой оставить вдвоем. Мира нравится Белову — и, как мне кажется, это его единственный шанс на очеловечивание. Сама же она говорила, что Белова не рассматривает как кандидата из-за меня. Так вот пусть там и пообщаются без моей мешающей персоны. Я буду только рада, если они до чего-нибудь договорятся. Но если все так замечательно, почему внутри остается чувство, будто мне чего-то не хватает? Словно вышла из одних границ, чтобы просто попасть в другие, пошире.

Рассеянно блуждающий по стеклу взгляд столкнулся с отраженным силуэтом позади моего лица. Я вскрикнула и чуть не свалилась с подоконника.

— Макс! Как ты так тихо подкрался?! Е-мое! Ты меня напугал!

— Вижу. Вот теперь можешь сказать спасибо, что я хоть без страшного костюма, — он едва уловимо улыбался, стоя расслабленно, руки в кармане джинсов, рубашка сверху теперь была расстегнута.

В общем-то, уже по его улыбке можно было понять, чем он занимался в свое отсутствие.

— Где ты был? Или правильнее спросить — с кем? — сердце до сих пор еще не успокоилось после пережитого страха.

Он пожал плечами:

— А это важно? С этой… как ее? Биологию ведет.

— Что?! — я забыла напрочь о своем испуге, впадая в шок. — С училкой? Ей же лет… тридцать!

Он только хмыкнул, показывая, что не собирается это обсуждать. Светлана Валерьевна была худенькой, подтянутой, довольно красивой женщиной, но…

— Макс, — я хлопнула по подоконнику рядом, приглашая его присесть. Он повиновался, — я просто не могу понять — как ты это делаешь? Расскажи, если не секрет? Ну вот не верю я, что ты подошел к ней, кивнул, и она побежала за тобой на край света!

— Да… как-то… со всеми по-разному, — задумчиво произнес Танаев. Он был в хорошем настроении сейчас, что и объясняло его терпеливые ответы. — Нет какой-то строгой и одинаковой программы. С теми, кого знаю, легче. Даже простое наблюдение помогает. С незнакомыми выруливаю по ситуации. Может, чувствую, что они хотят услышать. В общем, твое любопытство я удовлетворить рассказом не смогу.

— Тогда покажи, — я не нарывалась на неприятности, зная, что Макса могу не опасаться. Мне вообще в его присутствии скромность была чужда. И все же было интересно, как конкретно он может развести на трах практически любую. В этом предложении, действительно, не было никакой дополнительной подоплеки.

Но Макс, видимо, расценил мое поведение иначе.

— Даш, я думал, мы договорились, — он спрыгнул с подоконника и встал передо мной, а лицо снова стало серьезным. — Ты хочешь поиграть во взрослые игры, но других кандидатов, кроме меня, нет? Или ты правда считаешь, что раз являешься подругой моей сестры, то я тебя не трону? Почему бы тебе не развести на секс Белова? У вас сейчас как раз такие отношения, которые можно привести и к страсти. Если сама пожелаешь.

Я хотела ответить, но сбилась, когда он поставил руки на подоконник по обе стороны от моих бедер. Теперь его лицо было слишком близко.

— Конечно, тебе все это странно и необычно. Но ты мечтаешь только посмотреть издалека, взвесить все риски, а уж потом бросаться в омут с головой, — я чувствовала его дыхание на своем лице, и это немного выбивало из колеи. — Но за тебя никто не решит, когда ты будешь готова. Не позволяй этого никому, и уж тем более — мне. С чего ты вообще взяла, что можешь мне доверять? Зачем эти провокации?

И при этом его губы уже были в паре сантиметров от моих. Глаза смотрят в упор, словно ждут действия. Я затаила дыхание, уверенная, что сейчас он меня поцелует, вопреки всему, что говорит. Но он продолжал ждать, позволяя смотреть, как мои глаза отражаются в его зрачках, чувствовать его спокойное дыхание, его почти физически ощущаемую уверенность в себе.

— Чего ты добиваешься, Даш? Сама целуешь Белова, сама дразнишь меня. Ждешь, когда кто-то из нас примет решение за тебя? О чем ты думаешь, когда засыпаешь? Твои мечты уже имеют чье-то лицо? Ты можешь хотя бы признать, что тебя возбуждает такая близость парня, как я к тебе сейчас, или будешь и дальше прикрывать свою трусость любопытством?

Если бы в тот момент я могла думать о чем-то, кроме обвинения в трусости, то никогда бы не сократила последнее расстояние между нами. Но Макс позволил мне едва коснуться его губ, отстранившись, и опять замер на таком же коротком расстоянии. Едва заметно покачал головой, предупреждая, останавливая. Внутри зрела пустота, как эрозия, разъедающая внутренности. Поднималась откуда-то снизу и вверх, к горлу.

И я снова, чуть более уверенно потянулась к его губам, теперь медленнее, не прерывая зрительного контакта. Уловила промелькнувшую улыбку, которая теперь от меня не пыталась ускользнуть. Обхватила руками его за шею, чтобы контролировать, и снова коснулась губ. Но теперь уже настойчивее — и он ответил мгновенно. Именно этого он и ждал от меня — уверенности, выраженного желания, а не намека. Только весь опыт, полученный мною во время первого поцелуя, провалился в никуда. Макс, приняв мой шаг за уверенность, больше не сдерживался. Словно перешел в какой-то только понятный ему режим, где мои правила не считаются. Он целовал с напором, не жалея моих губ. А потом вскользь языком по губе и снова оторвался, вызвав протестующий выдох и распахнутые глаза. Я была готова снова потянуться к нему, но он остановил меня новым движением, проведя пальцами по щеке, задержав их возле уголка губ, потом снова вверх до виска и опять к губам. Я чуть было не отвлеклась на эту ласку, но он не позволил мне этого сделать: не отрывая кончики пальцев от моей щеки, большим он надавил в уголок рта, заставляя приоткрыть его. И еще сильнее, практически заставляя меня утонуть в этой невероятной пошлости — открывать рот, повинуясь его пальцу, смотреть как он снова приближает лицо, тоже размыкая губы, закрывает глаза, сразу же касаясь своим языком моего. В этом не было никакой нежности, а у меня не было никакого выбора — только отвечать, задыхаться, не отпускать, неконтролируемо прижиматься еще ближе. Недавно возникшую пустоту внутри теперь заполняло нечто иное, зреющее внизу живота и рывками бьющее в кровь, а через нее — повсюду, до корней волос. Хотелось прижать его до боли, вжать в себя, чтобы остановить распространение этого возбуждения.

Макс уже целовал щеку, подбородок, потом шею, и я только теперь заметила, что он совсем не такой, как всегда — дыхание такое же рваное, как мое, движения порывистые, голодные. Захотелось тоже коснуться его кожи, шеи, груди. А он, не давая мне возможности перехватить инициативу, скользнул языком вверх по шее, каким-то непонятным образом вынуждая мое тело выгнуться. И шепот — тихий, хриплый, быстрый:

— Даш, поехали сейчас домой. Кинем Мире СМС-ку и просто поедем.

И снова светло-зеленые глаза с огромными зрачками, ожидающие ответа. Боже, я только через несколько минут умру со стыда, понимая, что если бы он меня в тот момент потащил в мужской туалет, не позволив вынырнуть из этого тумана, то я бы пошла! И я ему по гроб жизни должна быть благодарна за то, что он не дал мне успеть что-то сказать, убрал руки, выпрямился и заговорил вслух совершенно спокойным голосом:

— Вот, примерно так я это и делаю. Говорил же — если знаю человека, то проще. А тебя я знаю очень хорошо. Ну что, пошли, а то нас, наверное, уже потеряли?

Я сначала опешила, прижала ладони к лицу, замерла, а потом не выдержала и начала смеяться. Сначала тихо, но потом все громче и громче. Успокаиваясь, смотрела на улыбающегося Макса, снова сунувшего руки в карманы.

— Знаешь, Макс, — я теперь тоже могла говорить, — по всем законам жанра мне бы сейчас провалиться сквозь землю! Но ты настолько ты, что мне даже не стыдно!

— А чего стыдиться? — он подал мне руку, помогая спрыгнуть с подоконника.

Светлана Валерьевна, на которую мы натолкнулись при входе в зал, старательно нас не заметила. Я чуть не хмыкнула, но кое-как сдержалась, вовремя вспомнив и о своем провале. Мира с Беловым подлетели к нам. Судя по восторженным лицам, они не слишком сильно нас потеряли и еще не раз посетили «комнату страха».

— Слышь, Николаева! — вдруг сказал Белов, обнимая меня за плечи. — Ты же в курсе про днюху моего отца? Вас тоже пригласили, — я кивнула, — а за тобой должок, дорогуша! Я в школе отыграл свою роль, когда тебе это было нужно, теперь твоя очередь.

Я непонимающе ждала продолжения.

— Сыграешь перед родаками роль моей девушки? Яну или Миру я попросить не могу, сама понимаешь, — конечно, Миру надо подольше скрывать от отца-деспота, а про отношения Яны с Никитой его родители, конечно, знают. — Мои участившиеся отлучки хорошо бы было чем-то прикрыть, а то начинаются вопросы. Девушка — само то. Поможешь?

Я задумалась, улавливая умоляющий взгляд Миры. Стало понятно, что они это уже обсудили между собой и, скорее всего, она и была креативным директором сего гениального плана.

— Белов, да я бы помогла… Но мои и так думают, что у нас с тобой любовь… Я уже задолбалась им доказывать, что это не так.

— И пусть думают. Если им это нужно, так дай им это! И тебя сразу оставят в покое. После чего ты получишь свободу делать все, что захочешь.

А ведь и правда! Если мои решат, что я встречаюсь с мальчиком из «замечательной семьи», то и донимать меня перестанут. Потому что если я действительно в кого-то влюблюсь, то таких дотошных допросов просто морально не вынесу. И Белов на самом деле мне помог, когда требовалось, а значит…

— Почему бы и нет?

 

========== Глава 11. Любопытство, инвестиции и воздушные шарики ==========

Перед сном мысли откатились на несколько часов назад. «О чем ты думаешь, когда засыпаешь? Твои мечты уже имеют чье-то лицо?» — раздавалось в голове отголосками эха. Сейчас передо мной всплывали только глаза Макса — пронзительные, прищуренные, прокалывающие насквозь через темные ресницы. И снова внизу живота приятно затянуло от воспоминания о произошедшем… эпизоде. Он целовал не так, как Белов, он даже не целовал меня — ставил на место! Я хоть и не особо сведуща в этих вещах, но и не полная дура, понимающая, что он мог действовать мягче, не так… развратно?

Да уж, развратной я себя никогда не считала. Не имею ничего против того, чтобы целоваться или заниматься сексом с любимым человеком, но о каких-то извращениях думать мне до сих пор не приходилось. А в действиях Макса было что-то, наводящее на мысль о какой-то особой пошлости, излишней откровенности. И мысли снова потекли в сторону анализа каждого его движения. А заодно — и своих реакций на эту уверенную провокацию.

Могу точно сказать, что все эти зашкаливающие эмоции — от отсутствия опыта. Я на самом деле не смогла бы сообразить, как действовать иначе, как не захотеть еще большей близости… еще большей пошлости в тот момент. Да, я испытала настоящее влечение. Он это тоже, конечно, понял, но не видел в этом ничего страшного или странного. Интересно, как долго эти отголоски будут тревожить меня? А что, если я буду продолжать его хотеть? Это казалось понятным, учитывая, что мое воспаленное воображение услужливо начало подкидывать уж совсем неприличные кадры с его участием. Бедра сами собой напряженно сжимались, словно тело хотело запереть все мысли где-то там или, еще лучше, вновь почувствовать, как соприкасаются наши языки. Ложная отговорка, как у наркомана. Еще доза — и все сразу станет лучше. Завязать можно будет как раз после нее. Но потом окажется, что следующая доза принесет только краткий миг облегчения, а после захочется еще больше.

К сожалению, через пару дней, хоть основная волна и схлынула, чувство внутренней тяги, разбуженной Максом, осталось. Теперь смотреть на него стало сложнее, легкость в общении пропала — каждый раз, когда он открывал рот, чтобы что-то сказать, дыхание останавливалось, а взгляд соскальзывал на губы. Даже и не знаю, замечал ли он сам изменения в моем поведении. В любом случае, скоро заметит — ведь он как никто другой разбирается в таких реакциях. И когда заметит, то что сделает? Зная Макса, могу руку на отсечение дать, что ничего. Не станет ни отстраняться, ни приближаться, больше никакого давления, никакого «удовлетворения любопытства» — только свобода самой решить для себя, что мне нужно.

Как ни странно, эмоции от воспоминания все же ослабевали. И это позволило мне рассуждать теперь более здраво: задавать себе вопросы и стараться честно отвечать на них. Могла бы я влюбиться в Макса? Нет, это было бы полной ошибкой. Могла бы я с ним переспать? Нет. Разовый секс меня не интересует. Могла бы я один раз удовлетворить свое желание, а потом спокойно смотреть, как он идет дальше, видеть его многочисленных девушек после? Нет. Если уж после поцелуя я сама не своя, то после постели меня, наверное, просто разорвало бы от ревности и его равнодушия. Хочу ли я Макса? Да. Но это не страшно. Когда я в кого-нибудь влюблюсь, то это пройдет само собой. Это чистая физиология, а я не животное, я человек, который не позволит инстинктам руководить.

Парадоксально, но после того, как я честно призналась себе, что хочу его в сексуальном плане, что какое-то время это будет во мне жить, сразу стало легче. Прямо как у того самого наркомана, признавшего проблему. Теперь мне не нужно было бороться со всей своей личностью, а только с одной мыслью — а это уже куда проще.

Помог и Белов. Мы с ним остались в квартире Танаевых, когда те свалили опять по каким-то своим делам, в которые нас не спешили посвящать. При этом милостиво предложили свою жилплощадь нам для обсуждения предстоящего в пятницу «знакомства с родителями». В принципе, никаких правил и не было. С меня было достаточно на банкете громко не материться и не танцевать стриптиз. Он же, в конце концов, не невесту свою представляет, а просто девушку, поэтому критерии оценки сильно занижены. А значит, довольно было и того факта, что мой отец нравится его, а потом нас обоих оставят в покое, лишь изредка со стороны проверяя эту легенду.

— Николаева, ты какая-то нервная была в последние дни, а теперь задумчивая. Случилось чего? — Белов нарушил затянувшееся молчание.

Я посмотрела на него. Теперь-то я уже могла оценить, что он действительно очень симпатичный, да и фигура — загляденье. Почему же от него так не сносит крышу? Из-за его былых заслуг? Наверное.

— Да нет, не нервная. Кажется тебе, Белов.

Он улыбался, но без ехидцы:

— Как скажешь. Только вот мне непонятно — от меня ждешь откровенности, но при этом сама откровенничать не спешишь. И Мира какая-то заполошная в последние дни, поэтому с ней поговорить ты тоже не можешь?

С Мирой говорить об этом я как-то даже и не собиралась. Но Танаевы, действительно, были еще более замкнутыми, чем обычно. Примерно после баскетбольного матча. Ожили они только на пару часов Хэллоуинской вечеринки, а потом снова стали неразговорчивыми. Вот и сейчас ушли куда-то по каким-то «делам», предоставив нас с Беловым в очередной раз самим себе.

Я задумалась. У Белова такое количество недостатков, что придумывать ему несуществующие уже ни к чему. Например, он не был треплом. А на фоне наших изменившихся отношений — уж тем более не стал бы распространяться о моих закидонах. Правда, посмеется вдоволь… Но, с другой стороны, иногда крайне важно с кем-то поговорить. Пусть даже и с недочеловеком.

— Ладно, Белов, я тебе кое-что расскажу. Ржать ты будешь в голос, но может, и совет какой подкинешь.

Он кивнул, давая согласие на роль «выслушивателя». Я шумно вдохнула, выдохнула, заполнила легкие до отказа еще раз, передумала рассказывать, а потом все же решилась:

— Короче… Я поцеловалась с одним парнем. И теперь выкинуть не могу его из головы. Отношения с ним вообще невозможны, влюбляться я в него не собираюсь, но это тревожное чувство… постоянно думаю о том, что хочу большего…

Осеклась, увидев расширенные глаза Кости:

— Николаева! Ты с дуба рухнула, да? — он даже вскочил на ноги, а потом снова осел на пол. Заговорил теперь тише, спокойнее: — Так, Даша, это все фигня! Ты ни с кем до меня не целовалась, а у девчонок мозг так устроен…

Я поняла внезапно, одновременно покатываясь от хохота. Теперь он смотрел на меня с еще большим удивлением. Заговорил сам:

— А-а, это ты не про меня? — и сам засмеялся, хоть и не так истерично. — Вот же блин, чуть инфаркт не заработал! — он соображал мгновенно, поэтому тут же посерьезнел и спросил: — Макс?

Мне веселиться сразу расхотелось. Конечно, даже подтверждать не нужно было, потому что он точно знал, что я больше ни с кем и не общаюсь. Сам Белов тем временем глубоко задумался, погрузив пальцы в светлые волосы. Я молчала.

— Николаева… Ты же мне рассказала, чтобы мнение узнать? — пришлось кивнуть. — М-да… Ситуация так себе… И кто кого? Мне надо знать, чтобы глубину жопы оценить.

— Я начала. Но он спровоцировал, — честно призналась, жалея, что вообще завела этот разговор. Хотя Белов теперь не смеялся, наоборот, старался говорить серьезно:

— Ты и сама знаешь, что вариант этот плохой. Что вообще на тебя нашло? Ладно, ладно, не осуждаю… И ты уж точно понимаешь, что тебе ничего, кроме разового траха, не светит. Ну и чего тогда мучаешься? Переключись на кого-нибудь, просто, чтоб эмоции занять. Или подумай хорошенько о перспективах — что будет дальше, если ты поддашься желанию. Ночью все кошки серые — девственности он тебя лишать будет примерно тем же аппаратом, что и любой другой. Так что с ним у тебя даже нормального траха не выйдет, потому что это только потом… с опытом…

Меня пугала его прямолинейность, но она же и успокаивала внутри что-то, сейчас более важное.

— А потом ты его вообще видеть не сможешь, уж поверь. И думаешь, кого из вас выберет Мира? Так что ради непонятно чего еще и подругу потеряешь. И еще, помни всегда, что ты для него стала бы одним из смазанных лиц в бесконечной толпе. Сейчас, пока ты просто подруга его сестры, он считает тебя человеком, а потом ты перестанешь и им быть. Посмотри на себя его глазами! — Белов призывал меня к анализу, и у него это получалось. — Хочешь стать для него никем? Не ударит по самолюбию? Эгоизм — очень хорошая штука, способствующая душевному комфорту и выживанию. Прямо представь себе в картинках, к чему приведет, если ты вдруг решишь поддаться этому зуду. А зуд у тебя не из-за Макса, а из-за возраста уже. Давно пора!

Я возмущенно охнула и даже мягко стукнула его в плечо, но уже улыбалась:

— Слышь, Белов, из тебя бы вышел отличный ветеринар! Грубовато, но честно. А значит, помогает.

— Ладно, Николаева, не тушуйся, — он схватил меня за шею, прижимая к себе, а другой начал щекотать, вызывая смех. Наверное, это и спасло меня от предсказуемого приступа стыда.

К моменту возвращения Танаевых мы уже пили чай на кухне, оба пребывая в отличном настроении.

— Где были? — я решила поинтересоваться у Миры.

Она подумала немного, но потом посвятила и нас:

— Записывали Макса к психологу. Чтобы подстраховаться, что его сексуальные похождения так и останутся просто сексуальными похождениями, а не какой-нибудь скрытой сублимацией, — и громче, так, чтобы и брат из зала расслышал. — Но он поможет, только если Макс начнет с ним говорить!

Брат не ответил. Мне стало стыдно, что я столько значения придавала каким-то мелочам, игнорируя нечто более важное — Макс был моим другом. Ему нужна моя поддержка, а не эмоциональные страсти. Поэтому чуть позже, когда все разместились перед телевизором, я села к нему на диван и положила голову на плечо. Он не отреагировал, тогда я взяла его ладонь в свою и переплела наши пальцы.

— Макс, — тихо, чтобы только он расслышал. — Все хорошо, ведь правда же? И мы с тобой. Будем с тобой, даже если ты нас станешь прогонять. Понятно? А уж своими сдвигами ты нас точно не отпугнешь! Поэтому один ты никогда не останешься.

Он сжал кулак с моими пальцами внутри.

— Знаю, Даш, знаю. Но ты неправильно меня понимаешь — я не боюсь одиночества. Я вообще ничего не боюсь. Даже того, что когда-нибудь могу убить и тебя, и твоего Костю. Всех. Кроме Миры.

Сердце заныло. Не от страха, а от непонятной тревоги. Но при этом Макс почему-то улыбался.

* * *

В пятницу мама меня нарядила, как королевишну, даже в салон мы с ней сходили. Причем без малейшего давления, наоборот, я была очень рада. Все же девушке небезразлична ее внешность, а чувство протеста у меня никогда не было настолько ярко выражено, чтобы спорить с родителями обо всем на свете. Поэтому красивое платье и уложенные волосы я приняла с благодарностью.

Нас встретили очень приветливо, хотя подспудно я опасалась, что в этом обществе все очень высокомерные. Отца знали все присутствующие, с мамой тут же знакомились, отвешивая звучащие искренне комплименты. Я немного растерялась в самом начале, но быстро взяла себя в руки, поняв, что никаких особенно злостных церемоний с целованием колец и битья челом не планируется. Приглашенных оказалось меньше, чем я ожидала — всего пятнадцать-двадцать человек, которые разбрелись по всему первому этажу квартиры, нахваливая интерьер. Правда, пара официантов с подносами добавляла мероприятию некоторую напыщенность, но ничего особо зазорного я не увидела и в этом. В конце концов, для меня ведь не было секретом, что отец Кости очень богат.

Квартира Беловых оказалась значительно больше нашей, хотя и мы жили не в пещере. Шикарное помещение в честь события было украшено маленькими воздушными шариками синего и белого цветов по всему периметру. Весь банкет развернулся в гостиной, а наверху, я полагаю, были расположены спальни трех жильцов, кабинет, а может, даже и библиотека. Старший брат жил отдельно, как я уже знала.

Сам Костя тут же подошел к нам, поприветствовал моих родителей, а меня схватил за руку и потащил в сторону, давая возможность взрослым поздороваться с главой семьи, подарить что-нибудь неприлично дорогущее и пообщаться. Мама проводила нас недоуменным взглядом.

— Ну что, Николаева, готова? — поинтересовался Белов, будто ему это было интересно.

— Готова, — я была настроена решительно, а глаза выловили в толпе Яну, которая неожиданно приветливо помахала рукой. — Но если я провалюсь, считай меня коммунистом.

— Все, поехали, — и он потащил меня к кругу, в котором стояли теперь мои и его родственники, а также и несколько других гостей.

Игоря Михайловича я уже видела неоднократно — он нередко бывал в гимназии. Мама же Кости была просто потрясающе красива — худенькая, улыбающаяся блондинка, о которой невозможно было сказать, что у нее есть двадцатипятилетний сын, который тоже тут присутствовал: Алексей был больше похож на отца — и пусть не такой яркий, как младший брат, но даже в своем еще молодом возрасте солидный и очень привлекательный.

— Здравствуйте, — промямлила я, пытаясь скрыть волнение. — С днем…

— Мам, пап, позвольте вам представить Дарью Николаеву — мою девушку.

— Ах! — это раздалось то ли со стороны матери Белова, то ли сразу от нескольких присутствующих.

Отец его широко улыбнулся и отставил бокал с шампанским на высокую стойку у камина:

— Вот это сюрприз, сын! Ну раз так, то очень рад, — это прозвучало с душевной прямотой. Игорь Михайлович производил на меня впечатление открытого и вежливого человека, никак не соответствующего описанию Кости. — Все-то вы, молодые, вечно скрываете!

После этого пришлось отвечать на какие-то глупые вопросы со стороны, задаваемые скорее с ровным светским любопытством, чем с искренним участием. Покрасневшая от такого внимания и скрываемого волнения, я наконец повернулась и к своим родителям. Папа тоже улыбался, похлопывая Костю по плечу, а мама смотрела на меня обиженно. Видимо, решила, что я ей тогда соврала. Можно подумать, не может быть такого, что на прошлой неделе мы не встречались, а теперь вот встречаемся! Ну вот все ей не так. Я сама шагнула к ней и виновато заглянула в глаза, после чего она, конечно же, меня обняла, прощая все на свете. Моя мама хоть и была немного любопытной, но любила меня по-настоящему — в этом я ни на миг не сомневалась. И она не рассматривала меня как инвестицию, а ее расспросы были оправданы только тем, что она за меня переживает.

Белов меня уже снова оттаскивал подальше от довольных родственников. Хотя счастье их в большой степени объяснялось шампанским и хорошим настроением. Об удачности нашей с Беловым партии никто в этот момент всерьез и не задумывался, а значит, и напрягаться ни к чему.

— Молодец, — похвалил он меня, усадив на какой-то изящный диванчик и плюхнувшись рядом. — Теперь еще с часочек потусим тут для вида, а потом можно и отчаливать. Стащим пару бутылок шампанского и к Мирамаксу на такси.

Я расстроилась. Посидеть у Танаевых, сменив этот официоз на что-то более привычное и настоящее — было бы отличной идеей.

— Ага, отчаливать. Меня мама не отпустит сейчас.

Белов обнял меня за плечо — ничего лишнего, но для поддержания образа вполне себе подходит.

— Думаешь? — усмехнулся он. — Сейчас они подопьют, разомлеют. Ты даже не представляешь, какие чудеса творят такие вот признания, как сегодня выдали мы с тобой. Уровень сентиментальности скоро зашкаливать начнет. Отпустит тебя мама, никуда не денется. Давай, посмотри мне в глаза и улыбнись, будто любишь без памяти, не будь такой скованной.

Я выполнила поставленное задание, как могла, после чего мы продолжали создавать видимость непринужденной болтовни. Яна с Никитой тоже подошли к нам, вынудив подняться на ноги из уютных полуобъятий, поздоровались и обменялись с нами парой ничего не значащих фраз. Никакого негатива в мой адрес не последовало, но этому я не удивилась — Яна держала лицо в этом кругу, как нигде больше. Но когда Никита отошел к своему отцу, она, не меняя выражения, заговорила тише:

— Вы что, точно не разыгрываете?

— Нет, — спокойно ответил Белов. — Зачем нам притворяться?

— Ну даже не знаю, — она посмотрела на меня. — Костик ведь целых два года та-а-ак ухаживал, любая бы девушка не устояла! — естественно, она не могла не уколоть. Да и черт с ней! Пусть думает, что хочет. Даже то, что он продолжает надо мной издеваться, а наши отношения плавно и закономерно переросли в БДСМ-игры.

— И что? — я, кажется, заражалась его уверенностью. — Тебе это не нравится?

Яна улыбнулась:

— Да нет. Делайте, что хотите, мне-то какое дело? Единственное, что мне не нравится, так это то, что ты, Костик, мгновенно променял своих старых друзей на этих новеньких. Некрасиво как-то. Да и непонятно.

Яна ненавидела Макса — тут все было ясно. И Белова обвиняла в том, что он не видит, как плоха его новая компания. К слову говоря, Костя, насколько я знала, не был в курсе Яниного «падения», поэтому ему и не была известна до конца природа ее неприязни:

— Успокойся, «старый друг». У тебя Никита есть — занимайся им. А мы скоро срулим отсюда. Дружить пойдем, гормоны у нас!

Девушка не удержалась и сложила руки на груди:

— Друг с другом дружить или с Танаевыми? У вас там групповуха, что ли?

— О, а отличная идея! — отшутился Белов. — Вас с собой не зовем, уж извините. И без того сложно сориентироваться, кто с кем.

Как потом выяснилось, этот разговор выльется в настоящую катастрофу. Но тогда мы об этом подозревать не могли и, выждав достаточное время, снова подошли к родителям Кости.

— Пап, мы уйдем вдвоем, ладно? Скучно тут. Мы куда-нибудь в клуб или еще где посидим.

— Конечно, конечно, — отозвался Игорь Михайлович, а его жена даже обняла меня и поцеловала в щеку.

Моя мама нахмурилась и уже хотела возразить, как мужчина и за нее все решил:

— Машенька, да отпусти ты детей! Взрослые же уже, пусть гуляют. И не бойся ты, с моим Костей твоей Даше ничто не угрожает! Ну, кроме самого Кости, — он громко расхохотался собственной шутке.

— Мария Сергеевна! — подхватил и Белов-младший. — Ну пожалуйста! Мы посидим где-нибудь, поболтаем. Не волнуйтесь!

После этого мама вынуждена была разрешить. Неприятно ведь показаться в глазах новых «друзей» такой щепетильной и строгой родительницей, да еще и не доверяющей сыну гостеприимного хозяина. Я даже не дала ей возможность обозначить время моего возвращения домой, а лишь удостоверившись в ее согласии, тут же улизнула. Вот, как оказывается, было легко решить проблемы с излишним контролем.

Мы уже в такси начали смеяться, как ненормальные. Как ни крути, но из нас с Беловым получилась отличная команда.

Мира нас ждала, открывая дверь с улыбкой. А потом мы пили шампанское, с хохотом рассказывая, как легко провели всех, даже Макс слушал с интересом. Хотя, по своему обыкновению, к алкоголю не притрагивался, на чем мы и не настаивали. Решили потом с подачи Миры, что нужно будет и в соцсетях залить совместные фотки, да и вообще — прекращать уже ссориться.

Моя жизнь была прекрасна! Теперь внезапно возникшее желание к Максу было полностью задвинуто на второй план, я получу больше свободы передвижения, прикрываясь свиданиями с Беловым, психолог поможет Максу решить все проблемы, ну а если он и не перестанет трахать все, что шевелится, то ничего страшного — жертвы это переживут! Мира лохматит белобрысую челку Белова, а значит — у того есть шанс! А самое, самое главное — я нахожусь в кругу своих друзей, рядом с которыми ничего не страшно.

Идиллия эта и не могла длиться вечно. Белов ответил на телефонный звонок, быстро меняясь в лице.

— Я не понял, что в вашей гимназии делают дети из детдома?! — орала трубка. — Кто вообще их принял туда? На каком основании? Так ладно бы это, Яна еще и сказала, что ты с ними тесно якшаешься! Как это понимать?! И почему я об этом узнаю от посторонних, а не от родного сына? Да они уже в понедельник вылетят оттуда, помяни мое слово! Вылетят!!!

Наверное, Белов не преувеличивал, когда рассказывал о своем отце.

Он скинул вызов и с ужасом посмотрел на Танаевых. В нависшей каменной паузе вдруг послышался тихий смех. Мы одновременно посмотрели на Макса. Он смеялся искренне, все громче и громче, обхватив ладонями лицо. Мира встала, и на ее лице читались по очереди испуг, надежда и полное счастье, заполняющее глаза слезами. Ей было наплевать на отца Белова и на все другие проблемы — ведь ее брат смеялся!

Белов же этой радости оценить не смог:

— Я, конечно, в восторге, что ты и хохотать умеешь, но вообще-то он серьезно…

Макс оторвал руки от лица, немного успокоился и ответил:

— Да вы только послушайте, как это звучит! Я выжил в Организации, я притащил на руках в деревню умирающую от голода сестру, я социализировался, я — наследник чуть ли не всей московской наркоимперии, и кто-то поднимет нехилые бабки, если я не доживу до апреля, за мной следит Первый Поток и только ждет, когда я начну пачками убивать людей, чтобы сразу же пристрелить, я, в конце концов, знаю в совершенстве два иностранных языка… и меня выгонят из какой-то паршивой школы?

Мира уже обнимала его и тоже смеялась. Мы с Беловым просто переглянулись, не поняв и половины сказанного, кроме того, что Танаевых возникшая проблема не сильно обеспокоила и, судя по реакции его сестры, что Макс так смеется впервые.

 

========== Глава 12. Экзамен Белова ==========

Когда все более или менее успокоились, я поинтересовалась у Белова:

— Так что, тебе домой сейчас нужно?

Он удивленно глянул на меня, а потом, как будто только вспомнив о произошедшем, отключил телефон.

— Зачем? Я уже в любом случае нарвался, так что пара часов ничего, по сути, не решит. Может, переместимся в зал? Кино какое-нибудь посмотрим. Комедию, раз Макс у нас такой весельчак.

Хоть он и пытался вести себя естественно, было очень заметно, что он расстроен. И я смела предположить, что расстроен он в большей степени из-за беспокойства за друзей. Хотя и ему самому несладко придется, это понятно.

Макс передвинул журнальный столик поближе к дивану, Мира переносила на него фужеры и тарелки, Костя открывал вторую бутылку шампанского — первую уже прикончили. Я на алкоголь вообще не налегала, даже первый бокал еще не допила, поэтому почти все к тому моменту выпитое можно списать только на заслуги Белова с Мирой. Я же выбрала один из дисков с полки — фильм, который мы в последний раз не успели досмотреть. Ну, а если захотят наши пьяницы что-то другое, то перевыберут вместе. Села рядом с Максом, занимая одно из лучших мест в кинотеатре.

Он тут же взял мою руку и переплел наши пальцы, как это недавно делала я, когда хотела его поддержать. Но в данном случае этот жест мне показался каким-то слишком интимным, не оправданным ситуацией. Поэтому я с удивлением посмотрела на него. Он наконец-то решил заметить мой взгляд и тоже повернулся.

— Ты против?

Я не то чтобы была против, но все же внутри у меня не окончательно все устаканилось. Такие жесты должны носить или явно выраженный дружеский подтекст, как это было в предыдущем случае, или начинают наталкивать на ненужные мысли. А я еще пока не готова снова встретиться с ними лицом к лицу.

— Нет. Но… Почему? — попыталась улыбнуться, чтобы показать, что искренне интересуюсь, а не пытаюсь обидеть холодностью.

Но Макс, наверное, не понял или, наоборот, все понял слишком верно, потому что с серьезным лицом тут же убрал свою руку и положил к себе на колени.

— Я просто ошибся. Решил, что это допустимо, раз ты сама так делала.

Он иногда просто с ног валит своей детской непосредственностью. Кто бы мог сейчас заподозрить в той угрозе, что он из себя представляет? Мне даже стыдно стало. Поэтому уверенно взяла его руку и вернула на место, сжав пальцы, чтобы показать, что ничего зазорного в этом нет.

— Это допустимо, Максим Танаев. Мне просто было интересно, почему ты это сделал, ведь я хочу тебя понимать лучше. Но если не хочешь — не объясняй.

Мне стало бы менее неловко, если бы он улыбнулся, но он не удосужился хотя бы попытаться. Даже висок пальцем левой руки почесал, тем самым выдав свою растерянность или глубокую задумчивость. Мира с Беловым смеялись о чем-то на кухне, но Макс все равно говорил тихо, только мне:

— Я говорил уже, что суть моей проблемы не в возбуждении, а в обязательном человеческом присутствии. Мы росли без матерей, отцов, без вообще какого-либо тепла, и, как говорил мой московский психолог приемному отцу, у меня что-то типа гиперкоменсации. Слыхала о таком? — я кивнула, хотя и не очень-то понимала суть этого термина. Просто не хотелось его сбивать — он и так нечасто откровенничал. — Если коротко, то моя тяга к сексу — это многократно увеличенная компенсация каких-то там детских переживаний, защитная реакция психики, позволившая мне не сойти с ума. Но я недавно заметил, что ты на меня влияешь положительно. Я объясняю себе это так: ты тут постоянно рядом крутишься, сама то обниматься, то целоваться лезешь, так что я к тебе просто привык. И поэтому ты меня успокаиваешь, но при этом не вызываешь желания подавить, подчинить полностью… ну, ты понимаешь, о чем я. У меня от тебя внутри все успокаивается, хоть и не до конца, но ощутимо.

Да вы посмотрите на него! У него внутри все успокаивается! А с моим «внутри» теперь что делать прикажете? И разве он только что не обозначил, что в сексуальном плане потерял ко мне интерес? То есть трахнуть хочет каждую первую, а меня — подержать за руку? Аж зарычать хотелось от такого неприятного осознания. Но сказано это было так искренне, так открыто — как просьба о помощи, причем совершенно невинная. Я отвела взгляд, чтобы он не прочитал в нем метания, и произнесла как можно увереннее:

— Хорошо. Если тебе это помогает, то можешь брать меня за руку, когда тебе это потребуется. С меня не убудет.

Да, все верно, друзья для того и нужны, чтобы поддерживать. Помолчала немного, пытаясь себя убедить в правдивости сказанного. Но потом спросила:

— А Мира? — я имела в виду то, что за руку можно взять и ее, если в человеческом тепле он действительно находит успокоение.

— Она моя сестра! — заявил Макс совершенно неожиданное. — Я же не извращенец!

У меня аж челюсть отвисла, но несформулированные слова не успели обозначиться, потому что в комнату зашел Белов:

— Это кто тут не извращенец?! — это прозвучало даже как-то возмущенно. — Парень, у меня для тебя дурные вести!

Следом за ним впорхнула и Мира. Замерла, увидев наши сцепленные ладони, потом перевела внимательный взгляд с моего лица на брата. Но комментировать ничего не стала. Наверное, это было что-то новенькое, удивительное для нее. Но тут ничего страшного — Макс потом объяснит ей, раз уж даже мне удалось объяснить.

Белов снова разливал шампанское, а Мира уселась в кресло сбоку. Я решила вернуть разговор к важной теме:

— Так и что теперь делать-то? Если Игорь Михайлович действительно захочет вас выгнать из гимназии? Он человек влиятельный…

Мира, видимо, сильно заботиться об этом не собиралась:

— Даже если и выгонит, пойдем в другую школу.

— Э-э, нет! Меня этот вариант не устраивает! — озвучил Белов и мою точку зрения.

А Макс будто его и не расслышал:

— Или вообще можем отсюда уехать. Мы тут уже нашли то, что искали. Нас тут больше ничего не держит.

Все замерли и уставились на него. Но я свое возмущение скрывать не собиралась:

— Вот так просто, да? — даже повысила голос. — Ничего не держит?! То есть для тебя ничего не значат друзья? Уедешь и даже не вспомнишь про нас?!

— А чего мне про вас вспоминать? — он ответил настолько серьезно, что холодом обдало.

Тут уже вмешалась и Мира:

— Знаешь, брат, ты что-то перегибаешь. Дашка легко заставляет тебя улыбнуться, а Костик вообще выбил из тебя смех! Если я куда-то и поеду, то только с этими двумя в багажнике! Разве ты не видишь, что они тебе тоже стали близкими? Это твой выход, кроме меня, идиот!

Белов просто выкрикнул возмущенное:

— Да! — и тут же умолк, не находя дополнительных доводов.

Я почувствовала, как слегка дрогнула рука Макса. Думаю, это означало, что он злится или очень взволнован. При этом лицо и голос оставались предельно спокойными:

— Сестра, это не мой выход, а твой. Может, тогда пора меня отпустить, раз ты наконец-то полностью социализировалась? С Костей у вас… не знаю, что там у вас намечается. А Даша — твой первый настоящий друг…

— Макс! — я задохнулась. — Да, я друг Миры! Но я и твой друг, если что! Прекрати уже быть таким гадом!

Он повернулся ко мне, а в радужках блеснуло нечто серое, как стальная молния:

— Друг? Серьезно? Ты правда думаешь, что с друзьями так целуются? Ничего не смущает? — он зачем-то хотел поддеть меня. Не знаю, что на него нашло. Видимо, он хотел использовать этот шанс, чтобы вернуться в Москву, а сестру оставить на нас. Или разругаться со всеми, считая, что представляет для нас угрозу.

Но Мира анализировала не причины его неожиданного цинизма, а переключилась на другое. Она вскочила на ноги, закладывая уши воплем:

— Что?! Целуются?!

Макс уже тоже поднялся, и поскольку мою руку он так и не отпустил, я вынуждена была последовать за ним.

— Ты с Дашей?!! — она орала, даже не пытаясь сдерживаться. — У тебя вообще никаких границ не осталось, да?! Я же просила тебя не трахать одного-единственного человека! Никак не мог удержаться?!

— Э… — кажется, даже он опешил. — Я не тра…

Мира схватила с журнального столика фужер и запустила ему в лицо. Он чуть развернулся, пропустив летящий предмет мимо.

— Мира! — я испуганно пыталась восстановить справедливость. — Мира, успокойся! Мы только целовались! Ничего тако…

Фурия металась в поисках чего-то потяжелее. Она схватила деревянную табуретку и запустила туда же, но Макс перехватил ее прямо на лету за ножку свободной левой рукой и кинул обратно с еще большей силой. Мира увернулась, и табуретка с грохотом ударилась в стену, разлетаясь в щепки. Я охнула, не в силах что-то сказать, даже Белов отшатнулся назад. Хорошо, что сам Макс наконец-то соизволил объясниться:

— Сестра! Успокойся, я тебе говорю. Не трахал я твою Дашу!

Фантастичность ситуации зашкаливала еще и от того факта, что при этом руку мою он так и не выпустил, а я вообще боялась пошевелиться.

Мира сузила глаза:

— Ты лапшу на уши кому-нибудь другому вешай! А то я не знаю, как у тебя это работает! Поцеловал и в койку не потащил?!

— Честно, Мира, честно! — собралась и я.

Она словно только что заметила, что я находилась в шаге от летающих предметов:

— Даша, скажи мне правду! — угрожающе.

— Мира, я правду говорю! Только поцеловались! Причем я сама и начала! Макс не виноват, честно!

Она как-то быстро успокоилась, видимо, поверив в сказанное, но все же пробурчала:

— Ага, невиноватый такой Макс… Бедненький наивный мальчик, попавший в руки роковой женщины… Ну ладно, раз так.

Мы переглядывались, не в силах поверить, что такое цунами так быстро улеглось. И не ошиблись:

— Так, ну-ка отойди от нее! Костик, иди к своей девушке, вы встречаетесь или где?! — она толкнула Белова ко мне. Сама же оторвала меня от Макса, швырнула его обратно на диван и плюхнулась рядом. — Ну, чего стоите? Обнимитесь хоть!

Это она нам, недоуменно пытающимся осознать, что вообще происходит.

— А если мы не хотим обниматься? — вежливо поинтересовался Белов.

Мира посмотрела на него с ненавистью:

— Для такого умного мальчика, Костя, ты слишком тупой! И у нас с тобой ничего не намечается, понял?!

Белов уже отошел от шока настолько, что мог разозлиться:

— Понял! Я домой! У меня сейчас даже дома обстановка получше, чем тут.

И пошел в прихожую, чтобы натянуть куртку. Я поспешила за ним. Сейчас не лучшее время, чтобы оставаться здесь без него.

— Подождите, я отвезу вас, — предложил единственный хладнокровный тут человек.

Я повернулась:

— Не надо. Мы на такси. Поговорите спокойно друг с другом лучше. Созвонимся, Мира?

Она подошла и обняла меня:

— Давай. Извини меня, Дашуль, за эту вспышку. Напридумывала себе черт знает что и вспылила. Но это от страха, что могу тебя потерять, понимаешь? Потому что я вас обоих считаю своими друзьями. И Макс считает… ему просто сложнее это принять.

— Понимаю, — я похлопала ее по спине, не испытывая ни малейшей обиды, лишь какой-то дискомфорт от осознания того, что в случае чего, ей не слабо будет запустить в меня и табуреткой. — Пока, Макс.

— Пока.

И я решила добавить:

— Ты ведь не собираешься уезжать? А то мы с Беловым будем по тебе скучать!

Он снова улыбнулся. Уверена, что он и сам этого за собой не замечал. Он улыбался всегда, когда чувствовал чужое тепло, даже выраженное простыми словами, не отдавая себе в этом отчета.

— Если сестра хочет, чтобы мы остались в гимназии, мы останемся. Не вопрос.

* * *

В воскресное сладостное утро меня разбудило неуместное завывание сотового. Незнакомый номер.

— Да?

— Николаева! Привет, любовь моя!

— Откуда у тебя мой номер, Белов?

Он замялся. У нас очень романтическая парочка, между прочим, не удосужившаяся даже обменяться номерами телефонов.

— У Макса спросил.

— А у Макса откуда? — я до сих пор не могла проснуться.

— У Миры спросил.

— Ишь, Белов, какими обходными путями ты выискиваешь способ разбудить меня… в семь утра?! — я глянула на часы и раздражение оказалось более бодрящим, чем все остальное. — Опупел?!

— Вопрос не требует отлагательств, Николаева!

Я села, предполагая, что речь пойдет о его отце. Я вчера с Мирой разговаривала, но та ко всей ситуации продолжала относиться настолько спокойно, что даже я расслабилась.

— Говори.

— Николаева, а приезжай к нам сегодня на обед? — его голос стал вкрадчиво-мягким.

— Зачем?

— Да ты не представляешь, что тут творится! — из голоса исчезла вся мягкость. — Я с ума просто сойду! Эти крики уже два дня без перерывов. А при тебе, возможно, постесняется… Да и что тут странного, что моя девушка пришла на обед? А потом, может, получится с тобой уйти хоть на пару часов. Пожа-а-а-алуйста, Николаева, прояви благородство!

Это было и смешно, и грустно. Он считал себя вправе просить меня о какой-то поддержке? Хотя… мне тоже не мешало бы оценить обстановку, так сказать, изнутри. Может быть даже, получится переубедить в чем-то Игоря Михайловича — ну не совсем же он кретин?

— Ладно, Белов, приду. Танаевы спокойны, как кал мамонта, хотелось бы удостовериться, что их спокойствие оправдано.

— Удостоверишься в обратном, — прозвучало обреченно. — Ты только, главное, ни с чем не спорь — а то хуже будет. Я пытался чего-то объяснять, но без толку. Ладно, тогда давай в три.

Он отключился, а я снова его заочно прокляла — зачем было звонить в такую рань, если встреча только в три?

Конечно, я попыталась узнать у своих родителей, что конкретно произошло на банкете, но выяснилось, что они не в курсе. Хоть я прямо и не выдавала природу своего любопытства, но все равно — если бы Игорь Михайлович закатил скандал прямо там, от них бы это не укрылось. Это значит, что Яна поговорила с ним наедине, и сыну он звонил оттуда, где никто бы не услышал. Хочется надеяться, что раз он не сторонник выноса сора из избы, то это может сыграть нам на руку — вдруг он и сам не захочет разводить излишний шум из-за такой ерунды? В конце концов, его должен заботить только собственный сын, а остальные — по барабану. Константину Игоревичу ремнем по попе только полезно. Жаль только, что не по тому поводу, который действительно бы это оправдал.

Моя мама кое-как сдерживала свое любопытство и практически никаких вопросов о нас с Беловым старалась не задавать. Вероятно решила, что я тогда ей соврала назло, от излишнего давления, и теперь пыталась этой ошибки не повторить. Пусть так. В любом случае, на обед к Беловым она меня отпустила с превеликим удовольствием и заставила пообещать, что и Костя к нам «обязательно как-нибудь зайдет». Действительно, а то даже как-то некрасиво выходит — Танаевы тут бывают гораздо чаще, чем мой молодой человек.

В очередной раз поразившись внешности матери Белова, я была сопровождена в гостиную, где уже накрывали стол. В этом доме водился обслуживающий персонал: повар, домработница и черт знает кто еще. Наверное, у Белова в детстве и няня была. Я хоть и считала это излишне вычурным, но до осуждения не опускалась — у людей есть деньги, они могут это себе позволить, так только им и решать — иметь в доме повара или нет. И еще я раньше, благодаря каким-то стереотипам, считала, что семьи с такими доходами просто обязаны жить в особняках. А тут квартира — правда, двухэтажная и в элитном доме с мраморным подъездом, но квартира. Думаю, это говорит о том, что рациональность в этой семье ценится превыше показушности. Здесь все рядом: и офис отца, и гимназия сына, и… салоны матери. Да и вид из окна пятнадцатого этажа на город весьма впечатляющий.

Я безропотно приняла объятия хозяйки дома и ответила на ее вопросы о родителях. Меня не покидало ощущение, что я не очень-то подхожу ее сыну по статусу — хоть мой отец и не был беден, но от них явно отставал. Или уважение к нему, а также то, что я учусь в той же гимназии и по оценкам имею все шансы не отстать в будущем от их второго наследника, превышало этот дисбаланс. Или ей попросту было все равно. В общем, первое впечатление оставалось довольно приятным.

Игорь Михайлович присоединился к нам минут через десять, приветливо поздоровавшись и задав те же формальные вопросы о родителях. Я уж было подумала, что Костя в очередной раз все слишком преувеличил, но изменила свое мнение, когда разговор наконец-то коснулся и Танаевых.

— Даша, — он говорил очень мягко, при этом пристально глядя в глаза. — И что же, Костя и тебя в эту компанию потащил?

Ощутила, как мой сосед по столу напрягся, готовясь к предсказуемой конфликтной ситуации.

— Ну почему же потащил? Они и мои друзья тоже.

Я не пыталась грубить или бросать вызов, но показалось, что именно как вызов это и было воспринято. Игорь Михайлович продолжал улыбаться, совсем не изменился в лице, но что-то в самом тоне его голоса перестроилось.

— А они хорошие люди? Ты, Даша, только не подумай, что я собираюсь диктовать всем свои условия, просто предлагаю разобраться вместе.

— Да, — я почему-то заволновалась, почти до испуга, хотя он вроде бы ничего такого страшного и не сказал. — Очень хорошие. И учатся на отли…

— Да-да, — он перебил, не желая слушать мои объяснения. Зачем тогда спрашивал? — Костя мне рассказал. И английский у них, дескать, лучший в вашем классе и деньги водятся… И что фактически парень-то и не из детдома. Что сиротой он стал только месяц назад.

Я быстро посмотрела на Белова-младшего, не понимая, к чему ведет его отец. А тот наклонился ближе, демонстрируя большую доверительность дальнейшей беседы.

— Я могу говорить с вами, как со взрослыми людьми? Без всяких там недомолвок?

Пришлось кивнуть. Неуютное ощущение страха только усиливалось от его вроде бы мягкого, но давящего тона, не позволяющего возражать.

— Наверное, они действительно хорошие. И кто может винить бедных детей за то, что они оказались в такой ситуации? Только пожалеть и порадоваться, что они и из таких бед вышли хорошими людьми, — я вообще не понимала, что он хочет сказать. Поэтому продолжала слушать, боясь даже взгляд отвести. — Но… Давайте уж рассмотрим ситуацию со всех сторон, а потом вместе решим, кто прав? Пятнадцатилетнего мальчика усыновляет на старости лет очень богатый мужчина. Ребенка, который не может за себя постоять, и у которого после детдома никаких шансов бы не было на нормальную жизнь, — при этом мягкий тон Игоря Михайловича противоречил равнодушию его взгляда. — О, я не собираюсь винить в этом самого ребенка. Кто знает, что он пережил, чтобы на такое пойти? Вы ведь не наивные дети, чтобы не понимать, зачем богатому старику понадобился красивый мальчик?

Я охнула. Мы на самом деле не знали всех подробностей этой истории, а из той информации, что имели, вполне можно было сделать и такие выводы. Да что уж там, такие выводы напрашивались бы сами собой! Если бы не одно но: они оба сказали, что приемный отец Макса был хорошим человеком! И они не жертвы, по сущностной какой-то природе своей — не жертвы! Это значит, что не стали бы терпеть издевательства и насилие или тем более их оправдывать. Игорь Михайлович, будто почувствовав, что я собираюсь возразить, тут же заговорил снова, более резко:

— Он даже на похороны к отцу не поехал, ведь так? Это ли не доказательство — едва мальчику исполнилось восемнадцать, он поспешил поскорее убежать из этого ада! Я лично нахожу в этом только мужество. Он совершенно не виноват, что его так использовали! Психику ему сломали основательно, никакие деньги этого не покроют. И к сексуальной ориентации я отношусь лояльно. Никого не осуждаю. Но можно ли меня винить в том, что я не мечтаю, чтобы мой сын общался с таким… парнем?

Ну ничего себе! Его доводы теперь еще и из Макса делали гея, что уж истине точно не соответствовало, от которого надо обязательно уберечь благородного натурального сынишку. Прямо захотелось в суд свидетелей вызвать. Например, нашу учительницу по биологии. Но этот довод тут, конечно, неуместен.

В паузе послышался стук ножика о фарфор — это мать Белова равнодушно разрезала в тарелке стейк. При этом всем видом демонстрируя, что разговор ее вообще не касался.

— Игорь Михайлович, — голос у меня дрожал, но и отмолчаться сил не хватило. — Вы их просто не знаете, и поэтому ошибае…

— Конечно, я их не знаю! — на этот раз он гаркнул чуть ли не в полный голос. Похоже, Белову тут без меня действительно достается по полной. — А ты, Даша, их знаешь? Все ли они тебе рассказывают, на любой вопрос отвечают?

И снова в точку! Да, Танаевы скрывают многое, но это не имеет ни малейшего отношения к произнесенному. Вот так из полуправды можно вывернуть совершенный абсурд, который даже доказать легко аргументированными доводами.

— И сестра его… которая, конечно, не сестра, иначе бы ее тоже пришлось удочерить, она тоже невинно пострадавшая. Родители бросают детей, вышвыривают бездушно в эту жизнь, а те уж выживают, как могут. Почитайте, почитайте в интернете, что происходит в детских домах, чем потом занимаются «выпускники». Да сам факт того, что десять процентов уже после ухода из детдома заканчивают жизнь самоубийством, о многом говорит. Только не думайте, что я преувеличиваю — сами поищите, почитайте, — и он снова не дал возможности даже слово вставить. — Девочка тоже ни в чем не виновата, и ей очень повезло, что парень вытащил и ее. Уж точно не от хорошей жизни тащил, как вы думаете? Я ничего не имею против них, но вам-то что в этой яме делать? Из жалости?

Да ему бы пяти минут хватило, чтобы понять, что последняя эмоция, которую способны вызвать к себе Танаевы — это жалость! У меня вскипало раздражение:

— Игорь Михайлович! — я сама испугалась от того, что это прозвучало резко. — Вы просто их не знаете! Мои родители тоже были насторожены в самом начале, но пообщались и все поняли!

— А с твоими родителями я еще об этом поговорю! — взревел он, но быстро взял себя в руки и сбавил тон. — Они просто слишком добрые люди, а в этой жизни нельзя быть бесконечно добрым! Уж поверь, разумный разговор и им откроет глаза! И лучше так, чем когда эта… бедная девочка обворует вашу квартиру или еще что похуже натворит.

Зашкаливающее количество «обоснованного» бреда!

— Зачем ей воровать, если ее брат — богатый человек, а?

— А он ей не брат! Забыла уже?! Ты у нее в голове, что ли, сидишь? И брат ее пока еще не богатый человек, это так, какие-то сбережения. В наследство он сможет вступить только через полгода после смерти этого педофила, ясно?! Может, и нет там никакого наследства? Ты не задавала себе вопрос, зачем они из Москвы приехали сюда и поступили в эту гимназию? Самое логичное — не будет никакого наследства или эти двое ищут иные способы подстраховки. Например, прилепиться к таким вот лохам.

Я захлебнулась воздухом. Треть правды, облеченная в домыслы, уже прочно сидит у него в голове. Почувствовала руку Кости, которую он положил поверх моей, успокаивая. Хотя его ладонь при этом дрожала.

— Пап, может, не стоит кричать на Дашу? — он, видимо, просто попытался свернуть уже очевидно бессмысленный разговор, прикрывая это шаг защитой своей «девушки».

Странно, но Игорь Михайлович тут же смягчился:

— Да-да, прости меня, Даша. Разнервничался ни к месту! Я же просто забочусь о вас, только поэтому вот так… Извини. Давайте уже ешьте, а то голодные сидите. Не будем ссориться!

В тишине раздался тихий хруст со стороны «хозяйки дома», смиренно жующей салатный лист. В голове всплыла ассоциация с верблюдом, с царственным величием перемалывающем траву и с тем же вселенским безразличием смотрящим сквозь бренный мир в никуда.

Я поразмыслила. Этот… человек был уверен в своей правоте на сто процентов, и переубедить его никому не под силу. И ведь Костя сразу предупреждал, чтобы я не спорила, а то хуже будет! Так и случилось. Сам он был раздавлен — если уж на меня такой эффект производил его отец, то ему, выросшему в такой атмосфере, вообще нечего было противопоставить. Я даже подумала, что он крепко пожалел о том, что пригласил меня. Вероятно, посчитал, что мое присутствие сгладит атмосферу, после чего получится нормально поговорить с отцом, но вышло все наоборот. А из тупика выход найти нужно хоть какой-то. Поэтому еще через пару минут, найдя в себе силы улыбнуться, я произнесла:

— Игорь Михайлович, вы, наверное, правы, а мы с Костей об этом даже не задумывались. Если честно, то и мама мне об этом говорила, просто не так… честно. Думаю, мы оба точно больше не захотим с ними общаться, у нас и без них друзей достаточно.

Он, довольный, откинулся на спинку, и теперь в его улыбке не было столько сарказма:

— Сынок, держись за такую девушку — и умная, и красивая. С чего вдруг на тебя такое счастье свалилось?

Сообразительный Костя понял мой ход и добавил:

— Так-то да. Только… Зачем их из гимназии выгонять? Жалко как-то. Ребятам и без того в жизни досталось.

— Договорились, — смилостивился мужчина. В общем-то, ему без разницы было бы до Танаевых, если бы не тесное общение с неблагонадежными друзьями его сына.

Дальше обед протекал под фальшиво-принужденную «легкую» беседу. Возможно, только мама не особо играла в эту беспечность, вдруг начав расспрашивать меня о планах на поступление и других мелочах. В этот момент мне почему-то захотелось ударить кулаком в это безупречно красивое лицо.

Когда мы наконец-то поковырялись и в десерте, Костя сказал:

— Ладно, я пойду Дашу провожу. Можно? — с какой-то едва уловимой злостью.

— Ну что за глупые вопросы, сын? Не можно, а нужно, — ответил отец, а его жена стала уговаривать меня посидеть еще. Я вынуждена была сослаться на невыполненные уроки и еще какую-то чушь.

Едва мы вышли за порог, Костя перестал «делать лицо» и теперь всем своим видом демонстрировал раздражение на границе с отчаяньем.

— Ну что, поняла? — он пнул скамейку, а потом уселся на нее.

Было довольно холодно, чтобы рассиживаться тут, но нам нужно было поговорить.

— Поняла. По крайней мере, в кого ты такой мудак, — ответила я и сразу пожалела, что произнесла это вслух. Решила хотя бы немного сменить тему: — А твоя мама… такая красивая, — но надолго моей дипломатии не хватило: — Она всегда молчит?

Он сплюнул на землю сквозь зубы:

— Если бы ты себе столько подтяжек сделала, то тоже была бы красивая! Да, всегда.

Я не стала реагировать на «комплимент».

— Так что, Белов, он теперь оставит их в покое?

— Не знаю. Надеюсь, что да. И учти, он не поверил ни одному нашему слову. Просто доиграл сцену, — парень зажал нижнюю губу зубами так, что та побелела.

Его надо как-то вывести из этого состояния:

— Ты не думай, что мы их предали или что-то в этом духе! Танаевы поймут. А задачи надо решать не все сразу, а постепенно. Мы сегодня хоть чего-то добились.

Он встал, но что-то в его дерганых жестах говорило о том, что он не считает это победой.

— Пошли уже, любимая девушка, провожу тебя домой, а то нос красный, смотреть тошно. Мирамаксу только о «выводах» папаши не рассказывай. И без того стремно, что ты это услышала…

После долгого пути в тишине я решила спросить и о другом:

— А с Мирой что? Почему ты брал мой номер через Макса, а не у нее?

Сегодня был не его день, это уж точно. Он снова сморщился:

— Да ничего. Я с ней не хочу разговаривать после этого… «у нас ничего не намечается», — он бездарно передразнил ее. — И это после того, как целовалась со мной при первой же возможности… А теперь будет старательно изображать, что под этим ничего не было.

Я оцепенела, замерла, но в два шага догнала его.

— Вы целовались?!

— Твое удивление убивает мое либидо, Николаева! Чуть ли не с первого дня знакомства. В смысле, я целовал, она отвечала, а через секунду делала вид, что ничего не произошло. Это игра такая, в нее многие играют. Без чего-то серьезного: поцелуи, обнимашки, даже потрахушки случаются — не у нас, но рано или поздно и до этого дойдем. При этом любая попытка заговорить об отношениях встречает только смех. Я не человек для нее, а просто способ украсить время. Я и сам в такое поиграть любил — молодость для того и нужна, чтоб хотя бы в эти игрушки наиграться. Но вот теперь… Карма, карма, бессердечная ты сука.

Да, действительно неприятно.

— Ну-ну, Дон Жуан, не тушуйся, — я решила поддержать. — Мне вот кажется, что ты ей нравишься.

— Это однозначно, — вдруг ответил он уверенно, но тут же исправился: — Нравлюсь, но не до такой степени, чтобы воспринимать меня всерьез. А еще она очень боится, что ты влюбишься в Макса, и поэтому будет из последних сил заставлять тебя влюбиться в меня. Я ей действительно нравлюсь, если она считает, что может доверить мне великолепную тебя.

Мы прошагали еще несколько шагов, как меня осенило:

— Слушай, Белов, а тебе не кажется, что сдвиги не только у Макса? Она ведь тоже была там, в этом их «аду»… Может, у Миры, наоборот, страх перед отношениями? Ну или что-нибудь в этом духе. До такой же зацикленности, как у Макса, только в другую сторону?

— Иди в психологи, Николаева, да побыстрее, а то тут уже бесишь, — он огрызнулся, но все же задумался над сказанным.

— Я ценю то, что ты мне это рассказал, — честно призналась я. Думаю, это была его плата за мою откровенность о Максе.

— Так а кому еще такое расскажешь, как не любимой девушке?

* * *

Наступил черный понедельник. Белов был как на иголках. Я его истерии не разделяла, но против воли ею заражалась. Макс на наши вопросительные взгляды ответил: «Я все уладил, не волнуйтесь». Что уладил, как уладил? Но это же Макс — что-то объясняет, лишь когда сам захочет. Белов Миру не игнорировал, посчитав, очевидно, что с этим они потом между собой разберутся, а она со своей стороны вообще никакой неловкости не выказывала.

Злость Белова вылилась на Яну. Он подошел к ней и что-то буркнул на ухо, я расслышала только конечное «мразь», когда он уже выпрямлялся. Она позеленела, но предпочла не нарываться. В этот миг я обрадовалась, что так и не решилась рассказать ему о Яниных туалетных приключениях. Он бы отомстил, ни на секунду в этом не сомневаюсь. И разрушил бы их отношения с Никитой. А тот — ее единственный шанс на очеловечивание — такой же, как Мира для Белова. Похоже, во всей этой истории только мы с Максом в таком шансе не нуждаемся, потому что уже изначально были душками. Белов-старший про Танаевых бы все равно узнал, да хотя бы на одном из общешкольных мероприятий поинтересовался — а что за новенькие. Этот скандал был в любом случае неизбежен.

Перенервничав и успокоившись мыслью, что Игорь Михайлович вроде бы как дал согласие оставить Танаевых в покое, я чувствовала усталость, засыпая на монологе учителя:

— В привычных обстоятельствах люди далеко не всегда обнажают свои лучшие и худшие качества, но главные герои повести оказались перед лицом настоящих испытаний. В то время, как Сотников находит в себе силы принять их с честью и достоинством, Рыбак отказывается от своих убеждений в стремлении спасти собственную жизнь, тем самым обесценивая…

Макс легко толкнул меня в бок и пальцем показал в окно. Скинув оцепенение, я наклонилась и глянула во двор.

— Он? — очень тихо поинтересовался мой сосед.

Я ошарашено кивнула. По двору в сторону центрального входа летящей походкой шел никто иной, как Игорь Михайлович Белов, который только вчера позволил нам думать, что ничего предпринимать не станет! А мы даже не отсели от Танаевых! Какое легкомыслие… Я снова запаниковала, но Макс прижал указательный палец к губам, обозначая «тихо». Стало понятно, что он не хочет, чтобы Мира с Беловым об этом узнали, и я обязана сохранить секрет.

Сам он тут же поднял руку во время речи учителя:

— Что говорит себе Рыбак в момент казни? О чем он думает?

— Можно в туалет? — Макс не слишком озаботился тем, как его фраза прозвучало в этом контексте, не желая дожидаться паузы. В классе раздались смешки, а учитель был вынужден кивнуть, разрешая.

После его ухода на меня предсказуемо нацелились непонимающие взгляды Белова и Миры. Но было дано однозначное указание… Поэтому я пожала плечами, подразумевая — ну, в туалет человек захотел. Да ладно бы человек, а то Макс, у которого в туалете может быть заодно назначена парочка свиданий.

Но Белов через несколько минут интуитивно понял, что что-то происходит. Он перегнулся через Миру и тоже выглянул в окно. Вида машины отца ему хватило, чтобы сопоставить два и два. Костя тут же вскочил, снова перебивая учителя:

— Мне тоже! Извините, — и вылетел из класса, не дожидаясь ответа.

Мы с Мирой помчались следом вообще без объяснений. Потом что-нибудь придумаем. В конце концов, от группового поноса никто не застрахован.

Белов, а мы следом за ним, сразу рванул к кабинету директора тремя этажами ниже. Макс стоял напротив двери, опершись на стену и заправив руки в карманы школьных брюк. В коридоре даже через приемную слышались приглушенные крики.

Танаев хмуро глянул на нас, но решил все же заметить:

— А вот это зря, — намекая на наше присутствие, конечно. — Лучше уйдите. Я поговорю с ним, просто чтобы подстраховаться на будущее.

Я решила, что если Макс в чем-то уверен, то на это можно положить свою жизнь. А значит, несмотря на любопытство — что конкретно он собирается говорить отцу Кости — нам лучше уйти. Я схватила Белова за локоть и потянула обратно, а Мира замерла, прислушиваясь, хотя слов разобрать отсюда было невозможно.

Но не успела я даже на два шага его оттащить, как стало поздно — дверь кабинета открылась, и оттуда вышел Игорь Михайлович. Спокойный, если учесть, что только что именно он о чем-то орал в кабинете, а уж в этом сомневаться не приходилось. Он тут же вперился в сына взглядом и направился к нам. Но Макс был ближе:

— Директор вам еще про аттестационную комиссию забыл сказать.

— Что? — мужчина замер от неожиданности. — Ты кто такой вообще?

— Детдомовец, приятно познакомиться, — как-то без радушия ответил Макс.

— А-а, ясно, — теперь уже Игорь Михайлович уделил ему все свое внимание. — Откуда у тебя такие юристы, говнюк?

Макс не ответил, только почесал висок. А в обращении старшего Белова наконец-то прозвучало его настоящее отношение. Но он был не простым человеком — скорее, акула, которую с толку сбить непросто. Он был почти одного роста с Максом и гораздо шире в плечах, но сейчас создавалось ложное ощущение, что он какой-то щуплый. Возможно, оттого, что Макс оставался расслабленным, а напряжение Белова на его фоне было очень заметно. Но дальше он говорил уже уравновешенно и тихо:

— Да, вы останетесь в гимназии. Нет никаких юридических оснований, чтобы вас отчислили без последствий. Очень рад за вас обоих.

Неужели он сдался? Не станет же он и в самом деле разводить этот скандал, пока дело не дойдет до суда? А именно этим, видимо, и пригрозили директору. Еще и какая-то аттестационная комиссия… Похоже, юрист Макса за два дня поработал на славу.

Мужчина кивнул Максу почти доброжелательно и продолжил свой путь к нам.

— А разве ты не говорил, что больше не будешь с ними общаться?

Поскольку я продолжала держать Костю за локоть, то почувствовала нервную дрожь, пробивающуюся даже через плотную ткань пиджака. Он просто не в силах противостоять этому человеку! Он раздавлен, уже давно. Но я оказалась неправа:

— А разве ты не говорил, что оставишь их в покое?! Похоже, мы квиты, отец. Познакомься, это мои друзья.

Прозвучало нервно, но прозвучало. Возможно, впервые в жизни он говорил с отцом в таком тоне, об этом свидетельствовали вздувшиеся вены на шее Игоря Михайловича.

— Ты сдурел, родной? — в этом спокойном голосе звучала ярко выраженная угроза. — Я тебе сказал, что…

— Да мне насрать, что ты там сказал! — Белов на глазах становился увереннее. Может, пришел его час поднять голову, а может, присутствие Миры придавало ему смелости.

К счастью, Игорь Михайлович поддержки в моем лице не искал. Он задыхался от ярости на сына:

— Я же тебя из дома вышвырну, щенок… Ты приползешь ко мне через пару дней! Я… — приглушенно, но эмоционально.

Белов вдруг рассмеялся:

— А давай, вышвырни! Или нет — я сам уйду! Прямо сегодня! Школьную форму позволите не отдавать, господин спонсор? Или из гимназии меня тоже вышвырнешь? Да и отлично! Давно об этом мечтал! Бомжевать будет приятнее, чем жить с такой родней!

Это было слишком! До такого дойти не должно было! Но что же делать… Белов впервые поступает, как человек, не желая отказываться от друзей, впервые набрался храбрости возразить отцу, но это уже перебор! Я чуть было не вмешалась, но со стороны раздался спокойный голос Макса:

— Спать будешь на диване, ты там уже себе место пригрел.

После чего он преспокойно потопал мимо нас по коридору. Игорь Михайлович вздрогнул, снова посмотрел на сына, но промолчал. Тут уже и с моей стороны добавлять было нечего. А Мира почему-то улыбалась, с какой-то гордостью глядя на Белова.

Напоследок внезапно ставший усталым мужчина сказал:

— Они появились всего два месяца назад и уже умудрились разрушить нашу семью. Это ли не доказательство?

 

========== Глава 13. Давай притворимся, что это счастливый финал ==========

Стоит ли удивляться тому, что мое возвращение домой было ознаменовано таким выражением лиц родственников, будто я возглавила список подозреваемых в убийстве Кеннеди? Или они побаивались, что и я из дома уйду вслед за своей «вечной любовью»? В любом случае, уже по их искаженным волнением лицам было ясно, что Игорь Михайлович не постеснялся оповестить всю округу о произошедшем сегодня в школе.

Однако, вопреки моим ожиданиям, ни мама, ни папа не стали читать мне морали по поводу друзей, а лишь попросили поговорить с Беловым, чтобы тот «не порол горячку». Я уже знала, что Костя в данный момент дома, собирает вещи — учебники и документы. И очень надеялась, что этот зашкаливающий протест не подразумевает, что он останется даже без одежды. Настроен он был крайне решительно, что не предполагало возможности переубедить его прямо сегодня. Отчасти я была со своими родителями согласна — как бы ни был жесток Игорь Михайлович, как бы ни мечтал Костя всю жизнь вырваться из этого дома — и, похоже, теперь просто воспользовался шансом — но садиться полностью на шею к Танаевым — это не лучший вариант.

В итоге вечером я отправилась выполнять свою миссию. Открыл мне сам Белов — да с настолько цветущим видом, что я засомневалась, что он слишком сильно переживает о произошедшем. Стянула куртку и направилась к находящимся в зале Максу и Мире. Те тоже не выглядели удрученными. Из динамиков ноутбука раздавалась громкая музыка. Я даже вставить свое веское слово не успела, как при заигравшей новой мелодии Белов подскочил ко мне, схватил за руку и за талию, принуждая с ним танцевать.

— You look so fine, I want to break your heart, - подпевал он. Я невольно начала смеяться. Наш танец представлял собой бессистемное болтание моим телом в ритм музыке, но, надо признать, пел он хорошо.

— Белов! — я в мотив не очень попадала. — Ты домой возвращаться собираешься, оболтус блудный?

— Ни! За! Что! — и тут же подпел строчку очень в тему. — It's so insane! Дашка, я свободе-е-ен!

— Угомонись, припадочный, это другая песня!

Он прижал меня еще сильнее и теперь булькал из стороны в сторону с еще большим усердием.

— Николаева, а ты знала, что у них есть график, кто пылесосит? Мои дни — понедельник и пятница! — сказал Белов, а Мира в стороне засмеялась. — И еще я буду обязан помогать ей готовить! Я не особо умею, но меня пытками заставили пообещать научиться! Отец заблокировал мою кредитку! — совсем уж праздничным тоном. — Если и из гимназии документы заберет, то и черт с ней!

Все это он говорил с выражением самого счастливого человека на планете. А я хорошо понимала, что это банальная эйфория — случилось то, о чем он давно мечтал, пусть и не в таком виде. Но любая эйфория со временем отпускает. И чем выше был взлет, тем глубже потом окажется депрессия. С другой стороны, Белову только на пользу поделать что-то своими руками, походить в одних и тех же джинсах или задуматься о том, на что он способен сам, без поддержки отца. Если бы мой голос учитывался, то я за то, чтобы он вернулся домой, но не сразу. В конце концов, у этого человека в жизни больше не представится шанса научиться пылесосить или варить макароны. Да и Мире будет полегче — она к готовке относилась крайне отрицательно, воспринимая ее только как необходимую обязанность. И Максу компания в виде постоянно щебечущей балаболки не помешает. В общем, я пока не видела минусов в том, чтобы Белов пока оставался тут. Кроме того, что это в принципе было неправильно.

— You're taking me over! — одухотворенно пел «неправильный» счастливчик. А я почему-то была за него рада, уже подтанцовывая по доброй воле. — Let's pretend happy end!

— Белов, — со смехом вмешалась я в этот аттракцион. — Это, вообще-то, грустная песня!

— Зануда! — он внезапно остановился, отпустил меня, а потом подтащил ко мне рядом стоявшего Макса, заставляя того закинуть его руку на меня. — Давай, Танаев, жги!

Сам Танаев при этом улыбался, но шевелиться намерен не был, я положила ему ладони на плечи, заразившись азартом Белова, и попыталась хотя бы чуть повернуть. Костя не выдержал:

— Макс, ну же! Это как сексом заниматься, только никто ни в кого ничего не пихает! Просто продолжай жечь, парниша!

Даже Мира, увлекшись экспериментом над братом, подбежала к нему со спины, безуспешно пытаясь расшевелить. Последнего спасло то, что песня почти сразу закончилась, после чего он как-то слишком легко вывернулся из нашего захвата и выключил плеер, заявив, что голоден.

Ужинали они гречкой с полуфабрикатными котлетами, а я просто составляла им компанию. Уверена, что они могли себе позволить питаться в кафе постоянно, но даже такие не особо изысканные блюда превращали их жилище в Дом, поэтому я понимала, почему Мира старается соблюдать хотя бы этот ритуал. За столом всеобщее веселье несколько улеглось, а после чая Белов сказал уже более спокойно:

— Ну ладно, раз я теперь практически член семьи, то давайте уже начинать посвящать меня в семейные тайны. Я хочу знать все, включая вашу Организацию и наркоторговлю. Николаеву можем выгнать домой, если лишние уши нам ни к чему.

Танаевы переглянулись, но ответила только девушка:

— Хорошо. Я расскажу. Идем в зал.

Ее история заняла не так много времени, как я могла бы ожидать. Говорила она ровным голосом, без какой-либо эмоциональной окраски. И хоть ни в одном ее жесте или интонации не проскользнула жалость к себе или осознание несправедливости произошедшего, мне почему-то очень хотелось подойти и обнять ее. И если бы они не сидели прямо тут, рядом со мной, я бы ни за что не поверила в сказки про какую-то Организацию, которая то ли ворует младенцев, то ли выращивает их в пробирках, чтобы потом бить, морить голодом, холодом, привязывать на сутки к стульям, бить, бить и снова бить, приучая к дисциплине. Судя по всему, эти суперсолдаты были далеко не совершенны, идеала предстояло достичь только в их потомстве. И я была благодарна тем детям, которые уничтожили это страшное место. Интересно, а много ли еще в мире проводится таких экспериментов над людьми? И все равно, самыми важными оставались эти двое.

Мира рассказывала и о детдоме — как о райском месте — со смехом подчеркивая, как сложно было Максу принимать новые правила, приводила забавные примеры и говорила о многом другом. Этот этап истории был сродни какому-то облегчению, отвлекал от мрачности их детства. Сам Макс ушел, тихо прикрыв за собой входную дверь, еще в середине рассказа. Не думаю, что он сделал это потому, что ему было психологически сложно слушать, наверное, просто стало скучно. Белов не выдержал первый и все же приобнял Миру, чего я побоялась сделать раньше — словно это выдавало какую-то жалость к ним. Но у этой парочки какие-то особые отношения, и я вдруг почувствовала, что это тот самый момент, когда лишние только помешают, тем более, что история подходила к переезду в наш город. Теперь пусть Белов крепче обнимет ее, поцелует, утешит — не ее, а себя, или просто помолчит рядом. Я тихо встала и заметила, что куртка Макса висит в прихожей. Глянула в окно — автомобиль припаркован во дворе дома. Придавленная всем услышанным, все же каким-то невероятным образом смогла удивиться и вышла в подъезд.

Интуиция потащила к чуть приоткрытой двери в коридоре, ведущей на открытые балконы. Выбегая наружу, я уже будто знала, что увижу там — он стоял прямо на тонкой перекладине, лицом к улице, раскинув руки и шатаясь всем телом под порывами ледяного ветра. Макс балансировал на тончайшей железной перегородке, разделявшей жизнь и смерть! Слишком расслабленно, слишком пугающе. Кровь в сосудах мгновенно замерзла, но не от уличного холода — от страха. Мне потребуются месяцы, чтобы осмыслить все сегодня услышанное, но он был внутри этой страшной истории, возможно, что до сих пор там и оставался. Потому и стоял сейчас на краю бездны, расправив руки, как крылья, чтобы взлететь. И все закончить.

— Макс, — не узнала я свой голос. Старалась не кричать, но произнести тихо, без звенящей паники, не вышло. — Макс.

— Ты чего пришла сюда? — он, на миг остановив мое сердце, перешагнул, развернув тело на сто восемьдесят градусов, и теперь смотрел на меня, так и оставаясь в миллиметре от конца всему.

— Макс, — мой голос дрожал, почти до выдаваемой истерики, но это сейчас было неважно. — Пожалуйста, пожалуйста, слезь оттуда…

Он коротко усмехнулся.

— Даш, ты что, решила, что я прыгнуть собираюсь? — настолько спокойно, что даже сердце пару раз стукнулось в грудную клетку надеждой. — Нет! Чувство самосохранения у нас очень развито. Я выживу даже после ядерного взрыва. Я и тараканы.

Я бы рассмеялась над шуткой, но отчего-то сил на это не хватило.

— Тогда прошу тебя, слезь. Я боюсь, — призналась честно.

Он улыбался, но произносил слова с какой-то педантичностью:

— Не бойся. Я не упаду, — при этом очередной поток воздуха чуть качнул его в сторону.

— Тогда просто слезь! — теперь я крикнула. — Идиот! Слезь, говорю!

Макс наклонил голову набок:

— Не вижу ни одной причины, почему ты могла бы говорить со мной в таком тоне.

Ну ничего себе! Хотя в данном случае я готова была его умолять:

— Пожалуйста, Макс, пожалуйста… Пожалей меня… Пожалуйста!

Он поразмышлял несколько секунд, а потом легко спрыгнул на балкон, позволив мне наконец-то выдохнуть. Я преодолела разделявший нас шаг в миллисекунду и схватила его за руку, но не могла сообразить, что нужно сказать. Я-то перепугалась, но он вроде как причины для моего страха не видел.

— Ты замерзла, что ли? — вдруг спросил Макс. Меня действительно колотило. В конце концов, на улице не май, да и нервы чуть не сдали.

Он уже за руку тащил меня в подъезд, где было гораздо теплее. Я остановилась там, пытаясь начать дышать ровно. Нам с Максом тоже нужно поговорить наедине:

— Пообещай, что не станешь больше так делать, — я это сказала очень тихо, стараясь не напирать, чтобы не вызвать нового протеста.

— С чего вдруг я должен тебе что-то обещать? — он отпустил мою руку. — Это тебя рассказ сестры так растрогал, что ты возомнила себе, что теперь обязана нас опекать?

Рассказ меня действительно растрогал, чего уж врать. Да и почему бы мне не опекать их? Раз уж мы оказались тут, вчетвером, то не нам ли положено опекать друг друга? Как будто это что-то плохое! Но ответить я постаралась мягко:

— Ты мне ничего не должен. Я просто прошу. На правах друга! — и тут же исправилась: — Пусть даже ты меня и не считаешь своим другом, мне это неважно.

Макс задумался и вдруг ответил неожиданное:

— Да нет, считаю. Просто понятие «дружба» мне до сих пор знакомо не было, — мое сердце уже почти успокоилось после пережитого ужаса, а Макс решил сменить тему. — Ну и как ты, мой друг, восприняла всю нашу историю?

Наступил мой черед всерьез задуматься.

— Знаешь… Мне это все переварить надо… — сказала, но тут же посчитала, что очень важно будет добавить: — Я просто хочу, чтобы ты почувствовал, как тебе повезло. У тебя теперь другая жизнь, все плохое позади…

— С чем повезло? Ты уверена, что жизнь в социуме лучше, чем в Организации?

Я даже опешила:

— Конечно! Разве ты не рад, что стал свободным?

Он пожал плечами и направил меня к батарее у окна.

— А в чем свобода, Даш? И там, и там правила. Люди в социуме точно такие же несвободные — все балансируют на грани условностей. Хорошая работа — паши с утра до вечера, плохая работа — нищеброд, причем и первый, и второй замкнут в своей социальной цепи; уступи бабушке место, поздоровайся с соседями, встань в семь утра, не слушай музыку громко, веди себя прилично, не бей людей кулаками, не спи со всеми подряд, женись, заводи детей, производи впечатление, учись… вечно учись новым правилам. В социуме сотни правил, и что бы ты ни делал, всегда найдется тот, кто посчитает, что ты недостаточно социализирован. В Организации всего одно правило — выполни задание. Ну так и где жить проще, Даш? Или что, просто радоваться? «Let's pretend happy end»? — процитировал он строчку из сегодняшней песни, которая почему-то обрывала что-то важное внутри.

Я понимала, что он прав, но не до такой кардинальности:

— А ради чего жить в Организации? — с некоторым вызовом спросила я.

— А ради чего жить в социуме? — парировал он.

Тут уж я могла ответить:

— Ради себя, ради друзей, ради любви. Смысл жизни в том, чтобы сделать свою жизнь осмысленной! И неважно, каким путем — это уж каждый сам для себя решает!

— Ради любви? — он почему-то выхватил только этот аргумент.

— А почему бы и нет? Когда ты кого-то полюбишь, кроме Миры, ты и сам увидишь, что жизнь может быть прекрасна!

Он, очевидно, спрашивал без сарказма, потому что с серьезным видом поинтересовался:

— А как я об этом узнаю? Что люблю кого-то, кроме сестры.

— Узнаешь! Макс, это когда… — я задумалась, потому что сама до сих пор чувствовала только легкую влюбленность, но у меня, как и у него, все впереди. — Это когда тебе с человеком лучше, чем без него. Когда хочешь его защитить от всех бед. Когда хочешь узнать о нем все, и чтобы он знал все о тебе. Когда человек просит тебя не стоять на краю, ты сначала выполняешь, а потом уже переспрашиваешь! — припомнила и последний инцидент.

Замолчала, не зная, что еще добавить, тогда Макс заметил:

— Если Миру исключить, тогда ближе всего к этому описанию ты. Я никого еще не подпускал так близко.

Прозвучало настолько неожиданно, что я невольно рассмеялась:

— Нет, не совсем. Ну это еще когда ты хочешь человека…

— Без проблем, — успел вставить он.

— Да нет же! — я теперь смеялась громче и искреннее, словно накопившиеся тревоги нашли такой выход. — Это-то у тебя ко всем. Я о другом! Когда ты хочешь только этого человека.

— Это вряд ли, — он задумался — видимо, на самом деле пытался проанализировать.

— И если тебе будет неприятно, если твой любимый человек будет флиртовать, целоваться или спать с другими. Вот тебе будет неприятно, если я пересплю с Беловым?

— Это вряд ли, — повторил он.

— Ну вот! — победоносно закончила я.

Макс продолжил свою внутреннюю мысль:

— И тем не менее, ты сейчас гораздо ближе, чем другие… — он, как робот, примерял на себя предложенную программу! Я не этого добивалась. — Даш, а ты бы могла меня полюбить?

Шумно выдохнула. До чего же он наивный! Но разве я не обязана быть терпеливой?

— Я, как твой друг, отвечу тебе честно! — он кивнул. — Я не завидую той девушке… или тому парню, если вдруг ты пересмотришь свои интересы, который станет твоим избранником. Извини за такую прямоту. Я лично сошла бы с ума от ревности. Или бы начала ломать тебя под себя, что тоже в любви недопустимо… Мне бы не нравилась твоя неэмоциональность, я бы переживала и изводила себя по пустякам. Если бы я любила тебя сегодня, когда увидела на балконе, то мне бы пришлось вызывать скорую. Так что нет, Максим Танаев, абсолютное безоговорочное нет.

Я не стала заострять внимание на недавнем своем влечении, которое к этому моменту практически полностью угасло. В конце концов, только полные дуры могут перепутать сексуальное желание с настоящей любовью, поэтому я не соврала даже на полпроцента.

Он еще хотел что-то спросить, но тут дверь их квартиры приоткрылась.

— Вы куда пропали? — Мира с подозрением посмотрела на брата. — Макс, ты что делаешь?

— В любви признаюсь, — ответил он, теперь явно иронизируя.

— Танцевать учится! — подхватила я.

— Не перегибай с легендой! — остудил он мой пыл.

Белов выглядел немного удрученным. Возможно, его история Танаевых придавила даже посильнее моего. Или снова не вышел «серьезный разговор» с Мирой. Остаток вечера прошел в каком-то неловком напряжении, что неудивительно — после такой информации нам потребуется время, чтобы научиться воспринимать друг друга по-новому. Но, насколько я могу судить, это не составит труда. Просто переварить, переосмыслить, передумать вдоль и поперек, чем я и занялась после того, как Макс отвез меня домой. И только на вопрос мамы о результатах переговоров с Беловым вдруг вспомнила, что совершенно об этом забыла! Да и не было это сегодня самым важным.

На фоне всех этих тягостных дум я разговору с Максом вообще особого значения не придала. Но вспомнила об этом на следующий день, когда уже в гимназии начались некоторые странности. Думаю, они бы остались незамеченными, если бы не вчерашний наш диалог.

— Костик, а ты чего не со своей девушкой сидишь? — зачем-то поддела Наташа. В классе меня продолжали игнорировать по привычке, но, наверное, не могли определиться с отношением к новому статусу Белова, который теперь заодно со мной отлучился от коллектива.

Он не мог не отшутиться:

— Мы с Дашулей живем вместе, спим вместе, едим вместе… Дай хоть…

— Живете вместе?! — перебила Наташа. — Так это правда, что ты из дома ушел?

Тут Белову почему-то резвиться расхотелось, поэтому он отмахнулся и повернулся к нашей парте, а за ним и Мира:

— У меня на сегодня грандиозные планы! Пойдем в парк? Снежок вон какой идет, пофотографируемся! Из вас парочку сделаем и в соцсетях! — она подмигнула.

— А зачем из нас парочку-то продолжать делать? — удивилась я.

Но тут вмешался и Белов, наклонившись ближе, чтобы только мы могли расслышать:

— Вообще-то, не повредит. Мать вчера звонила, ревет, — он поморщился. — Ревет-то она от того, что я ее наедине с любимым мужем оставил… Он теперь все свое внимание ей уделяет, а это тяжело. Но прозвучало то, что хоть пока ты со мной, они оба немного спокойны. Учти, тебя мои теперь долбить будут постоянно — что со мной да как, и когда я вернусь.

— Уже! — обреченно отозвалась я. Он говорил чистую правду: вчера моя мама полчаса говорила по телефону с его, повторяя, что сын не остался на улице и «Даша за ним приглядит». Я же только уверилась, что родители Белова любят его, в какой-то странной и специфической манере, но, безусловно, любят.

— Тогда давай наши отношения продолжим, если ты не против, — я кивнула, соглашаясь. Лишнее беспокойство его родителям — уж точно ни к чему. — Могу и с тобой за парту сесть.

И неожиданно для всех Макс вдруг заявил:

— Нет, не можешь.

Возмущение Миры и наше с Беловым удивление было прервано таким же тихим:

— Я тут буду сидеть. Так что разыгрывайте свою любовь где-нибудь за пределами этой парты.

Его сестра даже рот открыла, но прозвеневший звонок сдержал ее гневный монолог, если такой вообще подразумевался. Я лично не знала, как реагировать.

Согласно плану Миры ближе к вечеру мы отправились в парк. Снег теперь не летел крупными хлопьями, покрывая землю рыхлыми сугробами, но погода оставалась замечательной. Я натянула белую вязаную шапку и варежки, отметив, что в таком наряде фотографии получатся более реалистичными. Сама Мира была похожа, скорее, на Снегурочку в белом пуховичке с огромными помпонами. Даже мне захотелось ее потискать, не представляю, как держался Белов. Кстати, Мире-таки удалось насильно нарядить своих сожителей в шапки, поэтому оба теперь тоже выглядели вполне по-человечески.

Белов свою роль отыгрывал мастерски. Мира со смехом режиссировала и фотографировала «романтические сцены», в которых он то обсыпал меня снегом, то обнимал, то мы просто синхронно улыбались на камеру. Я даже увлеклась этим процессом, запоздало отметив, что хотела бы всего этого по-настоящему… а не с Беловым. Если столько радости доставляет даже игра в отношения, то какими бывают настоящие эмоционально насыщенные взаимодействия с любимым человеком?

— Эй, Макселя, ты почему сегодня какой-то странный? Чего так в нас кровожадно вглядываешься? — Белов выпустил меня из очередных объятий.

Тот стоял немного в стороне, терпеливо дожидаясь окончания этого безобразия. Пригляделась: вроде бы все, как обычно, стоит себе — серьезный, как памятник Третьякову, руки в карманы, смотрит на нас… И точно ведь! Смотрит на нас, а, например, не на тех двух девчонок, что оккупировали лавочку неподалеку. И правда, странно. Макс ответил:

— Я на Дашу смотрю, — у меня расширились глаза. — Пытаюсь понять, неприятно ли мне от того, как ты ее жамкаешь. Да, наверное, немного неприятно. Или это у меня ноги замерзли? — после чего подошел, взял меня за руку и потянул к себе. — Пойдемте в кафе уже, согреемся.

Теперь Белов уставился на меня, будто я немедленно должна была выдать какое-то менее фантастическое объяснение, чем то, в котором Макс… ревнует? Я же просто покачала головой, демонстрируя свою невиновность. Мира почему-то на этот раз обошлась без бурлящей ярости, просто внимательно посмотрев на брата, а потом заявив:

— Ладно, пойдемте.

В помещении, действительно, было гораздо теплее. Мы заняли столик возле батареи, на которую я и положила свои промокшие варежки. Лица у всех, кроме господина гуманоида андроидного типа, были раскрасневшиеся и довольные. Немного отвлеклись на заказ, откладывая разговор, который словно висел в воздухе — что происходит с Максом? Думаю, что именно я и была обязана открыть эту тему, но до сих пор не чувствовала уверенности, что в этом разговоре нам нужны свидетели. И что говорить? Разве я вчера не обозначила четко свою позицию? Я не находила в себе желания стать для него «тренажером» для эмоциональных чувств.

Однако же именно Макс разрешил все зарождающиеся внутренние противоречия — он тут же переключил внимание на девушку, которая стояла за барной стойкой. Отогрелся, видимо, пришел в себя.

— Я пойду поговорю с начальством, — вдруг сказал Белов.

— Зачем? — я оторвала взгляд от Макса, который теперь меня уже и не замечал.

— Может, они берут на работу несовершеннолетних, — он вздохнул. — Слушай, а ты знала, что у нас вообще устроиться никуда невозможно? Я вчера обзвонил пятьдесят мест… Но или на полный день, или через месяц, когда мне будет восемнадцать, или на интимные услуги. Там они готовы не ждать месяц…

Я поразилась и даже не пыталась это скрыть:

— Белов, ты ищешь работу?

— А почему нет? — он подмигнул и хотел было направиться к стойке, но Макс опередил:

— Сначала я, — да уж, очевидно, девушка сегодня вечером будет занята. Им. — Заодно и по твоему вопросу поинтересуюсь.

Белов не стал возмущаться, отмахнувшись:

— Давай. Ветераны секса без очереди! — это было сказано уже тому в спину.

Мне не то чтобы было обидно, но как-то тревожно. Он оставил меня тут одну отвечать на вопросы друзей о его же странностях. По взгляду Миры было понятно, что живой мне не уйти. Поэтому я кинулась следом за Максом, обозначая, что мне срочно нужно приобрести сок в баре.

Притормозила возле контейнера с пеносепаратором, невольно вслушиваясь в разговор.

— Когда заканчивается твоя смена, Светлана? — ишь, какой голос у него бывает бархатный…

Девушка была очень милой, на вид около двадцати пяти. Думаю, на такой работе ей нередко отвешивают комплименты и пытаются приставать подвыпившие клиенты. Да и Макс обычно проводил более тщательную диагностику жертвы, а тут прямо без подготовки ринулся в бой. На этот раз я бы поставила на девушку.

— Молодой человек, давайте не будем отвлекаться на ненужные разговоры, просто сделайте заказ, — ответила она с очаровательной улыбкой.

— Макс, — поправил он ее. — Так когда?

Она присмотрелась к нему внимательней. Наверное, Макс был для нее слишком молод, хоть и привлекал прищуренным взглядом.

— Макс, — она соблаговолила «услышать» его имя, — я тут работаю, как видите. Так что вам предложить?

— Предложи мне свой номер или просто назначь время, — он теперь тоже улыбался. Довольная кошачья морда, еще бы замурлыкал для полноты картины!

Она, то ли не зная, что ответить, то ли все же немного смутившись, направилась ко мне:

— Что вам предложить? — повторила ту же фразу.

Я ткнула пальцем в бурлящую жидкость вишневого оттенка. Девушка кивнула и принялась за мой заказ. Макс развернулся на высоком стуле лицом ко мне:

— Все нормально, Даш? — при этом снова очень внимательно смотрел мне в глаза, как и в парке.

— Да… — я удивилась вопросу. — Ты сегодня и вправду дико странный. Может, сам объяснишь сестре, что происходит?

— Тебе это не нравится, — прозвучало не вопросом — констатацией факта. — Прости.

Я получила свой сок, и теперь уже хотела вернуться к остальным. От непонимания его слов нарастало какое-то волнение. За что он извиняется? За то, что обозначил сегодня всем какой-то там подозрительный интерес ко мне или за то, что после этого сразу же пошел кадрить очередную девушку? Да и какая мне разница вообще? Я наотрез отказываюсь в этом участвовать!

— Нет, Макс. Мне нравится все, что идет тебе во благо, — сказала сначала уверенно, но потом добавила тише, склонив к нему голову: — Только меня не нужно использовать, хорошо?

Он не ответил, а барменша, частично слышавшая наш разговор, теперь просто иронично приподняла бровь, ожидая, когда и Макс соизволит отвалить. В ее глазах мы, наверное, выглядели поругавшейся влюбленной парой.

За столом я прямо обозначила, что если любопытствующим нужны какие-то пояснения, то пусть валят ко всем чертям… или спросят Макса, что, в сущности, одно и то же. Потом получилось перевести разговор на поиски работы Беловым.

Если бы Игорь Михайлович удосужился вдуматься в происходящее, то он бы Танаевым еще и денег дал за то, что погружают его сына в настоящую жизнь. Сомневаюсь, что Костю надолго хватит, но сам факт того, что Белов ищет работу — не в какой-нибудь фирме, а «принеси-подай» — говорит о том, что он небезнадежен!

Макс вернулся к нам минут через двадцать — все это время он продолжал сидеть за барной стойкой. Положил на стол две салфетки с разными номерами, одну шаркнул по столу в сторону Кости.

— Начальника сегодня нет, но им вроде как грузчик был нужен. Работа по вечерам, платят копейки. Позвони потом.

Белов выдохнул благодарное:

— Ого, спасибо! — этому я улыбнулась открыто — пусть знает, что мы его поддерживаем.

— Может, в кино? — предложила Мира, хлопнув Костю по плечу, тоже демонстрируя участие.

— Без меня, — Макс дважды ткнул пальцем в другую салфетку. В принципе, и без того было ясно, что он уже обеспечил себе занятой вечерок.

Мира снова перевела внимательный взгляд с меня на брата.

— Мне нужно знать, что происходит, или ты просто не выспался?

Но Макс почему-то повернулся не к ней, чтобы ответить, а ко мне, чтобы задать вопрос:

— А разве я тебя использую? Пытаться вызывать в ком-то интерес к себе в ответ на собственный интерес — это использование?

Я растерялась в очередной раз, но промолчать уже не смогла:

— Макс, я тебе вчера все объяснила! Заканчивай эту игру. Мне это не нравится!

— Тогда прекрати смотреть на меня такими голодными глазами, — вдруг ответил он. — И бегать за мной, когда я пытаюсь познакомиться с другой девушкой. Чуть мне весь вечер не сорвала.

Это он намекает на мое посещение барной стойки? Но это неправда! Хотя, может, так и выглядело? Попыталась оправдаться:

— Нет-нет, ты неправильно понял! — меня от двусмысленности своего поведения даже затошнило. — Мне все равно, с кем ты там знакомишься и проводишь вечера! Я не хотела тебе помешать, честно! Просто… Пожалуйста, не надо этих странных манипуляций, мне не по себе.

— Хорошо, — непринужденно согласился он. — Как скажешь.

Видимо, вопрос исчерпан. Я почувствовала облегчение, с благодарной улыбкой снова взглянув на него. И замерла, прочитав в движениях его рта безмолвное: «Я подожду».

Мира опять промолчала, решив, наверное, что обсудит это потом с ним лично, один на один. Очень на нее рассчитываю в этом вопросе, потому что сама я с целым Максом справиться не в состоянии. Слишком разные весовые категории.

* * *

Мира заметила слежку еще в парке, когда фотографировала смеющихся Дашу и Костю. Из них вышла бы просто замечательная пара, если не углубляться в суть их давнишней неприязни. Мужчину, мелькнувшего метрах в ста от них, она сегодня уже видела, когда они все вместе выходили из гимназии. Значит, два варианта — или не профессионал, или совпадение. Непрофессионализм исключал вмешательство Первого Потока — они смогли бы контролировать ее брата так, что никто бы не заподозрил. Макс тоже бы заметил этого мужчину, если бы не был так сосредоточен на Даше.

Почему брат так себя ведет со вчерашнего дня, девушка понять не могла. Возможно, что их с Дашей поцелуй запустил какой-то процесс в нем, и теперь он не может успокоиться, пока не доведет дело до конца? Или он на самом деле что-то чувствует к лучшей подруге Миры, только еще неформулируемое им самим? Несколько странных его поступков говорили в защиту этой версии, а в довесок — шаг с барменшей. От Миры не укрылось, что парень все это делал лишь для того, чтобы оценить реакцию Даши. Но вечер он будет коротать в этом внеплановом мероприятии, раз уж так все спонтанно выгорело. Потому что Макс — это Макс. В конце концов, он согласился больше в эту игру с Дашей не играть, соответственно, пока можно оставить данную ситуацию без внимания. Но и упускать из вида не стоит, ведь теперь приоритеты Миры не оставались такими же незыблемыми: если спокойствие брата потребует жертвы в виде Даши, то Мира постарается этого не допустить.

Кто же за ними следил? Может быть, отец Кости нанял человека, чтобы «приглядывать» за сыном? Его переезд к ним Мира восприняла с большим удовольствием. Макс от него будто черпал энергию, а сама девушка получала настоящее наслаждение от его общества. Ей нравился не Костя, ей нравилось нравиться ему. «Как это волнующе — знать, что волнуешь…». К серьезным отношениям она пока в себе тяги не ощущала, но парень был мил, с какой стороны ни глянь. Он был нежен, терпелив, он так отчаянно сопротивлялся колышущейся от их поцелуев страсти, что и у нее от этого сладко замирало сердце. Чуть позже, когда она будет готова, она позволит себе раствориться в нем. Если только он дождется. А ей нравилось провоцировать — демонстрировать равнодушие, толкать его к Даше, получая в награду мимолетные раздраженные взгляды. Да, точно, потом она растворится в нем. Мира понимала, что ведет себя, как стерва — женская версия своего брата. Но ей так нравилось то, что она теперь чувствовала, что просто не могла остановиться. И сама не замечала, как привязывалась, как больше не хотела, чтобы он обратил внимание на ее подругу.

Если следят за Костей — то это ерунда. Или все же совпадение? Или у Миры с Максом проблемы.

 

========== Глава 14. Капалабхати ==========

Вечное сияние чистого Белова меркло на глазах. Уже через неделю его усталость бросалась в глаза. Поскольку к его возвращению с работы я почти всегда находилась у Танаевых, то могла отметить эти изменения. Он уже не шутил безостановочно, не составлял нам компанию в «Тысяче», а просто сидел на диване, напоминая залипшую на клейкую пленку муху.

Сегодня он, как и обычно, вернулся с Максом — тот забирал друга после работы. Теперь даже Танаев выглядел более жизнелюбивым и разговорчивым существом, чем Белов.

— Аванс получил! — Костя сказал это почти восторженно, что сильно выделяло эту фразу из произнесенных им за все последние дни. — Слушайте, как люди живут на такие деньги? Я, кажется, на сотовую связь в месяц тратил больше.

Мира накладывала ему рис с жареной колбасой в тарелку, а Макс решил заметить:

— Люди на такие деньги и не живут. Люди работают весь день, а не пару-тройку часов по вечерам.

Белов обреченно почесал лоб, потом протянул Максу смятые бумажки.

— На, за проживание.

Танаев покачал головой:

— Ты тут живешь бесплатно.

Этой реплике никто не удивился. Очевидно же, что Костю тут приютили далеко не из меркантильных соображений, у хозяев было предостаточно финансов, чтобы прокормить еще один рот без особого напряжения. Но я сейчас была на стороне Белова — он тоже понимал, что у них нет других мотивов, кроме искреннего желания помочь, но не хотел выглядеть обузой. Хотя бы в собственных глазах. Именно для этого он таскал почти ежедневно тяжелые ящики в кафе, разгружал машины и даже временно забил на уроки, именно для этого заполучил темные круги под глазами и вечно плохое настроение. Он хотел чувствовать себя человеком, а Макс, которому человеческое самовосприятие вообще было чуждо, этого не понимал. Я уж было хотела вмешаться, но меня опередила мудрая Мира:

— Ты же у нас приемыш, так что мы обязаны тебя кормить и заставлять пылесосить. Но давай деньги сюда, а то тебе еще рано самому себе наркотики покупать. Завтра пойдешь со мной в магазин за продуктами.

Он улыбнулся ей с усталой благодарностью.

Я уж было начала делать ставки, через сколько дней он бросит эту идею с работой и, скорее всего, посчитает себя обязанным вернуться домой, но Белов меня удивил. Постепенно он стал возвращаться в свое привычное состояние, начал закрывать долги, накопленные за последние недели в гимназии, перестал раздражаться по мелочам и теперь уже не выглядел таким опустошенным. Наверное, он привыкал, втягивался, научился рассчитывать силы. При этом ни разу не заикнулся о том, чтобы сдаться. Правда, при любой возможности вворачивал в разговор то, что он, дескать, человек рабочий, поэтому лишний раз рассиживаться в кафе или шляться по парку ему недосуг.

При этом я несла собственную вахту, ежедневно отчитываясь по телефону перед его родителями. Вначале звонила только мама — с ней было достаточно выслушать, пока она проплачется. Но примерно через пару недель позвонил и Игорь Михайлович. Я ему честно рассказала и о работе Кости, и о том, что у него все в порядке, включая учебу. Мой собеседник ответил только:

— Ладно.

После затянувшейся паузы я уже хотела попрощаться и отключить вызов, как Игорь Михайлович добавил:

— Может, это и неплохо. Лишь бы не вляпался никуда.

Конечно, я рассказала Косте об этом разговоре и добавила, что ему пора пересмотреть отношения с родителями. Пусть не возвращается, если не хочет, но было бы неплохо хотя бы матери позвонить. Заметила, что их беспокойство искреннее, характеризующее их настоящее отношение к сыну. На что Белов ответил:

— А я и раньше не сомневался, что они меня любят. Но я пока сам не готов вернуться, потому что все очень быстро станет, как раньше.

Я понимала. Он сейчас выползал из своей ямы, как я недавно из своей. Если он сам внутренне не изменится, то все скоро откатится в привычную колею, потому что старые правила менять сложно. Только новый он сможет создать новые.

Парадоксально, но самые большие трансформации происходили не с Беловым, а с Максом. Он уже несколько раз встречался со Светланой, работавшей в том же кафе. По рассказам Миры, Макс до сих пор никогда не повторялся, так что это был нонсенс. На прямые вопросы он, по своему обыкновению, не отвечал, но меня посетила мысль, что он проводил некий эксперимент, и тот оказался успешен. Они не встречались в прямом смысле этого слова — никаких свиданий, цветов и знакомств с друзьями, просто редкий секс — но уже это для Макса было прорывом. На себе же я больше пристального его внимания не замечала, как, впрочем, и холодности.

Я отгоняла от себя мысли, связанные с осмыслением наших возможных отношений. Своим непонятным «Я подожду» он определил направление моих раздумий, но я усилием воли в ту сторону не заглядывала. Чего он подождет, интересно? Что я когда-нибудь добровольно соглашусь стать для него одной из десятков, если не сотен? Нет, я — человек разумный, но эти мимолетные весточки в сознании почему-то заставляли меня хотеть плакать, причем без осознаваемой причины. Какая-то внутренняя тяжесть, горечь, но все это было ненужным — если бы я позволила себе всерьез об этом задуматься, то горечь стала бы моим неизменным спутником. Поэтому я старалась радоваться за парня, которому и без того в жизни досталось слишком много плохого: красивая, раскованная Светлана, не стремящаяся к серьезным отношениям — это именно то, в чем сейчас Макс нуждался. И если случится такое, что именно с ней он и научится любить, то я буду громче всех кричать «Горько!» на их свадьбе. Хотя сейчас такие перспективы выглядели совсем уж бредовой фантастикой, но… почему я раньше не замечала за собой такой гнетущей апатии? Когда эта девушка всплывала в наших разговорах, я попросту удалялась мысленно за мексиканскую границу.

Раз в несколько дней мы ужинали все вместе у меня дома. Моя мама настаивала на этом, подчеркивая, что это обязательное условие, если я хочу и дальше иметь такую же свободу в общении с друзьями. Белова она обхаживала, как сына, но, уверена, не из-за того, что он мой парень, а пытаясь компенсировать ему отсутствие родительского тепла в последнее время. Она не хотела допускать мысли, что именно в последнее время он, пусть и заочно, получил больше родительского тепла, чем за всю предыдущую жизнь.

Отношения у Миры и Кости оставались какими-то странными, но перестали быть напряженными. Забавно было наблюдать, как «железная леди» превращается в обычную малолетнюю девчонку, играющую с симпатичным ей мальчиком в «тепло-холодно». И только один раз она вынесла свои настоящие эмоции на публику. Это случилось в один из первых дней, когда Белов только привыкал к новому режиму и по этой причине не находил в себе сил отвечать на ее манипуляции, как прежде. Ее обычное мимолетное касание не вызвало никакой реакции, повторная, уже почти очевидная, ласка встретила только усталую отмашку. И только после этого Мира не выдержала, обхватила его руками и чмокнула в губы. Белов, словно до этого притворялся, ожил и поцеловал ее уже по-своему, без детских игр.

— О! — от неожиданности нетактично среагировала я, поскольку все это происходило на наших глазах, перевела взгляд на Макса, ища поддержки своему восхищенному удивлению, но того больше заботили макароны по-флотски. Уверена, что он давно был в курсе их «полуотношений», но не считал себя вправе это комментировать.

После такой демонстрации в Мире будто разрушилась какая-то граница, после которой она уже не стеснялась проявлять к парню чувства. Ну а он, со своей стороны, тем более стесняться был не намерен. Таким образом, приступы нежности между ними стали почти обыденностью, хоть и выплескивались только наедине или в нашем тесном кругу, ведь при посторонних мы с Беловым продолжали играть роль влюбленной парочки — ничего не делая для этого, но и не опровергая.

Как ни странно, статус Кости в гимназии быстро восстановился. Он по природе своей не был способен долго оставаться замкнутым тихоней, поэтому его быстро начали воспринимать, как прежде. К Танаевым отношение оставалось ровным — настороженно-любопытствующим. Даже со мной стали здороваться — в нарушение всех устоев. За компанию. Или одноклассникам давно уже надоело воевать, а уж воевать с девушкой их любимого Белова тем более было несподручно. Никто со мной общаться не спешил, но банальное «привет» звучало уже при каждом моем появлении в классе, а я только со временем начала отвечать.

В общем, отношение к нашей «группе» менялось и в целом, и в частностях. Дошло до того, что нас всех даже пригласили на вечеринку к одному из старых приятелей Белова, который учился в «немецком» классе и был участником их баскетбольной сборной. Поскольку на параллели знали только общее направление моего гнобления, без подробностей, то я с радостью согласилась пойти, и не испытывала неловкости в этом кругу, где присутствовали, в основном, малознакомые или вообще незнакомые люди. Правда, к сожалению для Миры и Кости, нам и там пришлось разыгрывать парочку.

Макс практически мгновенно сконцентрировался на женской части присутствующих, вычислил себе добычу и направился на охоту. Это говорило о том, что верность своей Светлане хранить в его намерения не входило. Ну что ж, не все сразу. И даже тут нашлась парочка его уже прошлых «любимых». Меня очень удивлял тот факт, что ему до сих пор удавалось отыскать себе жертву, хотя, по идее, слава о нем должна была всех сделать настороженными. Призадумавшись, я поняла, что никакой славы и нет. Каждая, как Яна, получив жестокий удар по самолюбию, не спешила ни с кем делиться произошедшим, что предоставляло Максу и дальнейшую свободу в действиях под прицельными взглядами, полными ненависти, непонятной остальным. От предлагаемого алкоголя он не отказывался — брал стаканчик, делал небольшой глоток или создавал вид, что делает, потом отставлял его. И ведь сам не осознает, чудак, насколько он преуспел в этом аспекте социализации! В бурлящей полупьяной толпе молодежи ни разу не вызвать к себе подозрение в трезвости — это тот еще подвиг. Мне лично такой же трюк не удался.

Наша троица уже через час наглыкалась. Не буду утверждать за остальных, но меня тянуло и танцевать, и выпить еще, и признаваться в вечной любви к Мире. В общем-то, это я и делала, поощряемая друзьями.

Мы не держались изолированно — к Белову вообще постоянно кто-то подходил, ну а уж Мира просто плавала в обжигающих взглядах парней. Один потащил ее танцевать, но она со смехом вывернулась, чтобы снова присесть поближе к Косте. Мне стало интересно — а она сама замечает, насколько уже влюблена, или до сих пор думает, что играет в свою игру? Ей стоило больших усилий не касаться его невзначай, не делать их близость очевидной для окружающих. И вот в этой ситуации меня в очередной раз поразил Белов. Он очень хорошо видел, как она, в прямом смысле, тянется к нему, подсознательно желая обозначить остальным «свою территорию», но при этом никаких встречных шагов не делал. И уж точно не ради нашей легенды, нет! Я видела по его глазам, как он наслаждается ее мучениями, дает ей возможность привыкать к новому восприятию и себя, и его в ее жизни. Я даже засмеялась от осознания, что это был тот самый момент, когда он ее, а не она его, подсадил на поводок, громко щелкнув застежкой. Надо поскорее заканчивать ложь про нашу с ним любовь, и тогда у них начнется что-то настоящее. Хотя… почему-то уверена, что уже очень скоро это произойдет само собой, потому что страсть нельзя долго держать в вольере. Особенно когда она настолько взаимна.

Откуда мне знать о страсти и о том, что с ней можно, а что нельзя делать? Когда это я стала экспертом? Понасмотрелась сериалов, поначиталась книг — и вот, держите профессионального сексолога… Снова навалилась тяжесть, которая теперь пыталась одолеть меня часто, но я не давала ей спуска. Но тут еще и алкоголь подвывал свой лейтмотивчик, заставляя искать глазами в толпе Макса. К моему большому облегчению, к нам подошли очередные Костины друзья, помогая отвлечься.

Дима, хозяин вечеринки, нагло втиснулся на диван между мной и Беловым. Потом закинул руки нам на плечи:

— Ну че, любовнички, когда свадьба? — поинтересовался он у обоих.

— Послезавтра в четыре, — ответил Белов, я только хмыкнула.

— Ах, черт! — возмутился Дима. — Не успел я вовремя твою Дашу разглядеть под жуткими очками. Это она от любви так расцвела или от того, что твоя шпана перестала ее донимать?

Я удивилась, что он знает мое имя, ведь мы никогда не общались лично. А он добавил, теперь обращаясь только ко мне:

— Отец у тебя — вообще нормальный чувак. Его конторка сильно матери помогла, когда мои разводились. Если бы не он, жили бы мы с моей прелестницей не в этом доме, а где-нибудь в общаге. В лучшем случае. Причем, вначале ведь он даже и не был уверен, что сможет получить гонорар!

Дима сказал это серьезно, подчеркивая благодарность. Не знала, что папа занимается и бракоразводными делами, но совершенно не была удивлена тем фактом, что он способен бескорыстно помогать людям. Хотя в профессии юриста слова «бескорыстно» не существует — даже неоплачиваемые, но громкие дела влияют на репутацию, что является более важным козырем, чем единоразовая прибыль.

— Да, отличный дом! — я решила ответить хоть что-то.

Дом на самом деле был шикарным: трехэтажный, спокойно вместивший в себя несколько десятков гостей, часть из которых разбрелась по многочисленным комнатам.

— То-о-очно, — поддакнул он. — Маманя укатила с подружкой в Таиланд на недельку, а я решил по-быстренькому воспользоваться ее отсутствием, — сказав это, он снова повернулся к Белову. — Я тут девушку твою кадрю, между прочим, хотя бы изобрази ревность!

Костя наклонился чуть вперед и глянул на меня, будто оценивая, насколько ему нужно внедряться в свою роль, а потом заявил:

— Чет влом.

— Кусок идиота, — резюмировал Дима, встал и протянул мне руку. — Пошли, Даша, танцевать тогда со мной. Пусть он тут поплачет. Мира, ты с нами? — та отрицательно качнула головой, улыбкой поощряя его.

Я продемонстрировала Белову язык и приняла приглашение. На импровизированном танцполе было не продохнуть, а музыка играла, скорее, тяжелая, чем располагающая к романтике, хотя это никого не смущало.

Дима крутанул меня рукой вокруг оси, заставив засмеяться. Он танцевал просто прекрасно, насколько могла судить я, до сих пор танцевавшая только в шутку с Беловым или с папой на семейных вечерах. Парень был высокий, наверное, даже выше Макса и Кости, и обладал светло-русыми волосами, глазами темного оттенка и постоянно искрящейся улыбкой от уха до уха. Очень милый, хоть и не такой яркий, как Белов, и не такой таинственно-притягательный, как Макс. В очередной раз прижав меня совсем близко, он вдруг спросил прямо в ухо:

— Так что, у вас там прям любовь?

Он, конечно, имел в виду мои отношения с Беловым. Алкоголь в крови кричал: «Не-е-ет! Давай, еще разок меня покрути!», но остатки здравого смысла выдали:

— Ага.

В конце концов, я не имела права в индивидуальном порядке принимать решение об огласке.

Дима развернул меня спиной к себе и, продолжая танцевать, заметил только:

— Жаль.

Я посмотрела на Белова. Тот, глядя на нас, ткнул указательным пальцем себе в грудь, потом в нас и двумя пальцами показал на свои глаза — ироничный жест, означающий «я за вами слежу». Изобразил-таки ревность, вызвав только наш смех.

После танца парень вслед за мной присоединился к нашей компании, чем только упрочил мое приподнятое настроение. Еще немного алкоголя, еще немного безбашенного Димы, еще немного веселья — и я стану абсолютно счастливой. Я даже не выхватила собственную руку из его ладони, когда он незаметно для остальных поймал ее. Неужели он всерьез вознамерился приударить за «девушкой» друга? Или уже почуял неладное, ведь Костя не особо напрягался демонстрировать ко мне любовь, едва сдерживаясь, чтобы не начать ее демонстрировать к Мире. Внимательный зритель уж точно бы уловил, что эти двое за весь вечер ни разу друг от друга не отошли.

Мы же с Димой отплясывали без стеснений, а потом пили пиво из одного стаканчика и уже смеялись без какого-либо повода. Может, я влюбилась? Вот так молниеносно — в его легкость и простоту. Любовь с первого взгляда, чем черт не шутит! Пусть и немного ускоренная атмосферой и пивом, но такая ошеломляющая!

Я даже не сопротивлялась, когда Дима меня утащил в какой-то пустой коридорчик, подальше от шума.

— Не знаю, зачем вы врете, но Костику точно наплевать на тебя, а тебе на него, — он улыбнулся хитро.

При этом его руки еще сильнее сжали мою талию. Не знаю, хотел ли он наклониться, чтобы поцеловать меня. Не знаю, ответила ли бы я ему. И никогда не узнаю, потому что — ну кто бы мог подумать? — как из бездны ада, раздался равнодушный голос:

— О, Даш, а где Мира?

Пришлось посмотреть на Макса и ощутить, как вся моя влюбленность летела коту под хвост. Очень изящно он мне отомстил за тот срыв с Яной. Перевела взгляд на Диму, неожиданно для себя удостоверяясь, что даже и хорошо, что дело не зашло дальше. Он никогда не нравился мне раньше и не будет нравиться завтра — милый балбес, на которого я обратила внимание лишь потому, что он обратил внимание на меня.

Махнула рукой в сторону гостиной, отвечая на вопрос Макса, — поди не потеряется. Он тут же исчез в указанном направлении.

— Мутный этот Танаев. Прямо даже и не знаю, что у него на уме. В кино классические маньяки как раз такие. Но баскетболит безупречно, будто не родился, а вылупился из мяча… — отвлекся на него и Дима.

Отвечать было нечего, но поскольку напряженный момент был упущен, мы с Димой вместе направились обратно. Меня вся эта ситуация сильно разозлила. В тот момент я не отдавала себе отчет в том, что все мои эмоции стократно увеличены выпитым. С такой же силой, как недавняя легкость, теперь накатила тоска. До слез. До желания накричать. Я кое-как сдержалась, но настроение кануло в небытие. Теперь и шутки Димы не казались такими же забавными, просто захотелось домой, о чем я и оповестила друзей. Мое предложение было встречено недоумением — настолько внезапно я обратилась из души компании в строгую пуританку. Дима даже не скрывал своего разочарования, а Костя с Мирой только переглянулись и согласились уйти немедленно. Макс, как обычно, вообще не собирался реагировать. Он свое уже получил, ему тут больше делать нечего.

Однако стоило нам покинуть этот приют разврата, громкой музыки и реки алкогольных напитков, эта недо-парочка заявила, что пойдет пешком и непременно без нас. Бедолаги весь вечер держались, они заслужили хотя бы уединенную прогулку. На улице было морозно, но очень сомневаюсь, что сейчас они способны были это ощущать. Поэтому я плюхнулась на переднее сиденье рядом с Максом, соблаговоляя разрешить отвезти меня домой.

В голову лезло что-то неприятное — не мысли даже, а просто фон. Это, наверное, опьянение отпускает, а вместе с ним и эйфория. Ничего, приду домой, высплюсь, потом подумаю об оценке сегодняшнего вечера. Разговаривать с водителем не было никакого желания, а он редко заводил разговор первым. Но не в этот раз. Его голос даже заставил меня вздрогнуть от неожиданности:

— Даша, ты извини, что я так не вовремя вмешался. Даже и не знаю, что на меня нашло.

Почему мне хочется плакать? Навзрыд, чтобы прямо в голос орать. Никаких ведь причин нет.

— Да ничего страшного, Макс.

Замолчала. Даже лень было соображать, чем продолжить разговор. Он сделал это сам:

— Этот… как его… тебе понравился? В одной гимназии учимся, несложно скооперироваться. Это не проблема.

Мозг вообще сдавило в плоскость, тут даже думать нечем стало. Но я пыталась сохранить лицо:

— Да, скооперируемся с Димой. Потом. Не проблема.

Макс вдруг свернул к обочине, притормозил, потом развернулся ко мне.

— Даш, что-то не так? Тебя тошнит?

Меня не тошнило, но почему-то очень захотелось, чтобы меня вырвало. Кое-как сообразила, что веду себя совсем глупо.

— Да нет, Макс, я просто устала, наверное. Как у тебя вечер прошел? Расскажи.

Он наклонился ко мне, выискивая в глазах что-то скрытое, пытаясь понять, что со мной происходит. А потом перевел взгляд на губы. И снова в глаза. Неужели он собирается меня целовать, своим языком касаться моего, заставить снова обо всем забыть? Тот самый Макс, который способен разбудить во мне зверя, усыпить во мне зверя, у которого есть Светлана, который только полчаса назад вылез из постели очередной девицы, имя которой сейчас вряд ли вспомнит. Да, наверное, меня действительно тошнит. По крайней мере, должно. Хоть бы меня вырвало прямо на него!

— Даш, я идиот, да? — он говорил тихо, успокаивающе. — Я понимаю, что это как-то связано со мной, но до конца врубиться не могу.

Я молчала, а на глаза навернулись слезы, которые ждали своего часа уже не первый день.

— Даш, — он словно заволновался. — Ты ревнуешь?

Ну и чушь он несет! Самовлюбленная скотина, вокруг которой вращается мир! Хоть бы меня затошнило! Ведь должно же!

— Не плачь. Объясни, Даш. Я подстроюсь. Попытаюсь подстроиться.

Я собралась с мыслями и даже выдавила улыбку:

— Макс, я перепила. Впервые такое видишь, трезвенник-язвенник?

— Не впервые. Но не плачь из-за меня, как-то это… неприятно, — он отвел глаза, вглядываясь в темноту сквозь лобовое стекло.

Лучшая защита — нападение! Я нашла выход в язвительном тоне:

— С чего ты взял, что из-за тебя? Все отлично!

Он откинулся на кресло и теперь смотрел перед собой.

— Как-то не отлично, если честно. Между нами есть что-то… Могло бы быть что-то, — он подбирал слова. — Теплое, как твоя рука. И этого не будет, потому что я урод. Дай сказать! — он остановил мое возражение. — Я мог бы предложить тебе попытаться. Ну знаешь… отношения, первые для тебя, первые для меня. Но на самом деле я этого боюсь даже больше, чем ты. Для меня секс стоит на первом и единственном месте, и нет никаких гарантий, что получив это от тебя, у меня не пропадет интерес даже к теплу твоей руки, — я поежилась от искренности и очевидности сказанного. — И уж точно нет никаких гарантий, что мой мозг не улетит в тартарары, если я начну сдерживаться в… ну… с другими девушками. И просить тебя терпеть это я не вправе.

Меня наконец-то затошнило, даже на душе полегчало.

— Давай останемся друзьями? — шиканула я озорным сарказмом.

Он грустно улыбнулся. Кто бы мог подумать пару месяцев назад, что его лицо способно выдавать уже целых несколько эмоций!

— Ты так часто повторяешь «дружба, друзья», что это начинает звучать, как мантра, — он замолчал, а потом повернул ключ зажигания.

Я отвернулась к окну, принимая его молчаливое завершение разговора, на который у меня просто не было сил.

* * *

Мира проснулась, услышав непривычно громкий стук входной двери. Макс ходил по квартире туда-сюда пару минут, затем что-то с грохотом упало на кухне, а потом — шаги до его комнаты. Легче было предположить, что это какой-то вор залез к ним в квартиру, чтобы спокойно выспаться, чем то, что ее всегда бесшумный брат издает подобные звуки. Чем он так взволнован? Может, обнаружил очередную слежку? После того случая они больше никого не засекли и успокоились. Или еще что-то случилось?

Она осторожно выбралась из-под руки Кости, стараясь его не разбудить. Улыбнулась. То, что они сегодня сделали, было и неприятно, и приятно одновременно. И совсем не настолько насыщенно эмоциями и удовольствием, как описывал ей брат. В любом случае, это произошло легко и своевременно, что даже мысли не возникло пожалеть об этом. Они целовались так, как никогда раньше, а презервативы в этом доме найти не было проблемой — те находились в любом кармане любого предмета одежды Макса. И Мира сдалась, даже не пытаясь анализировать происходящее. Сейчас, проснувшись и полностью осознав, она испытывала к Косте какую-то нежность, отмечая, что подпустила своего очаровательного домашнего питомца ближе некуда. И рада этому. Она надеялась, что раздражение брата никак с этим событием не связано.

Девушка выскользнула из комнаты, зажгла свет в зале, потом тихонько приоткрыла дверь в комнату Макса. Освещенная полоска выхватила его, сидящего на полу. Ноги перекрещены, руки — в Гиан-мудре, дыхание резкое — выдох с усилием, вдох по инерции. Капалабхати, после которого последует более глубокая медитация. Значит, лучше прервать сейчас, чем потом.

— Брат, — Мира позвала шепотом.

Макс перешел на обычное дыхание, но глаза так и не открыл.

— Что?

— Ты чего такой раздраженный? И где ты был столько времени?

— Катался. Все нормально, сестра. Дай мне полчаса, я буду в норме.

Она опустилась на колени перед ним. Мира знала, что брат говорит правду — сейчас он полностью приведет себя в порядок, никто даже и не заподозрит, кроме нее самой, что с ним что-то не так. Несмотря на то, что эта практика эффективна, Мира была не согласна с братом в главном: она считала, что он тушит пожар, который еще не успел разгореться, а значит, просто запирает его внутри, не позволяя облечься в эмоции. Девушка осторожно тронула брата за плечо:

— Расскажи, что случилось.

Макс открыл глаза и посмотрел на сестру.

— Я не знаю, — ответил просто.

Мира попыталась хоть с чего-то начать разговор, чтобы потом дойти до главного, но, как оказалось, сразу попала в точку:

— Ты Дашу отвез домой?

Он не ответил, отвел глаза, и именно это послужило лучшим ответом. Мира уточнила:

— Между вами что-то произошло?

Макс выдохнул как-то обреченно, не желая продолжать разговор, но он с детства привык делиться с сестрой всем, поэтому, подумав, сказал:

— Не произошло, не волнуйся. Но происходит. Я всеми силами пытаюсь ее не трахнуть. Она всеми силами пытается не рассмотреть в столичной шлюхе отца своих будущих детей. Оба справляемся.

Мира опешила на минутку, но тут же порывисто обняла его:

— Может, со временем согласуете интересы? — она понимала, что брат впервые столкнулся с такими эмоциями, как настоящая привязанность к кому-то, кроме нее, и просто не знает, что с ними делать. Но сейчас она хотела его поддержать, а не высказывать мнение о том, что у них с Дашей все равно ничего не выйдет. Все же добавила: — Или потом научишь ее капалабхати.

— Не согласуем, слишком разные приоритеты, — он вдруг улыбнулся сестре. — Ну, а теперь ты рассказывай, что у тебя сегодня произошло. Костик твой предохранялся? А то мне очень хочется кого-нибудь сегодня убить.

 

========== Глава 15. День рождения ==========

К моему великому удовольствию, отогнать от себя ненужные мысли оказалось просто. Вечеринка и глупые слезы после нее как-то легко списались на алкоголь и непривычную для меня обстановку. Стыдиться своих танцев с Димой я не посчитала нужным, ну а то, что произошло позже, вообще можно без исследования скидывать в утиль. Я так и не научилась стесняться Макса — у него самого заскоков выше крыши, мои не выглядят чем-то сверхординарным. Он решил, что я влюблена в него? Ну и пусть думает, что хочет.

Дима теперь подходил в гимназии, чтобы поздороваться. Несмотря на то, что он меня ничем не привлекал, парень был милым и смешным, поэтому я радовалась его вниманию. С Максом отношения выровнялись сами собой: сначала я избегала его взгляда, но потом снова, в очередной уже раз, привыкла к его молчаливому присутствию. Мы с ним останемся по одну сторону баррикад, что бы там между нами ни происходило.

Самое замечательное в нашей жизни было связано с Мирой и Беловым, который как-то неожиданно переехал в ее комнату. Они не особо скрывали, насколько сблизились. Да и я сомневаюсь, что им удалось бы это скрыть, даже если б захотели. Эти двое просто не могли друг от друга оторваться, они даже ругались, не останавливая свои нежности:

— Костя, ты почему тарелки не помыл? Твоя же очередь!

— Женщина, твой муж пришел с работы, изволь не кушать ему мозг!

— Ты чего у меня там на шее ищешь? Щекотно!

— Жабры ищу. Блин, ну они же точно должны где-то быть! Что это за суперсолдат без жабр?! Может, я не везде поискал…

Теперь я даже радовалась, что в гимназии им приходилось сдерживаться. В противном случае, весь класс бы лицезрел ежедневное представление с серьезным рейтинговым ограничением. Правда, после того, как голубки натерпятся в течение нескольких часов вынужденного разделения, едва они только плюхнутся в машину, как начинаются… Я старалась не смотреть в зеркало заднего вида, что там у них начинается, чтобы не травмировать психику окончательно. Кстати, меня навечно переселили на переднее сиденье.

Костя продолжал работать в кафе и, оказалось, что он вполне способен справляться и с этим, и вернуться к своим пятеркам в гимназии, и не бросать тренировки по баскетболу, и — самое удивительное — оставаться извечной балаболкой, веселящей всех вокруг. Теперь я уже и вспомнить не могла, каким он был раньше. Изменился и он сам, и мое отношение к нему. В такого Белова я бы раньше влюбилась без оглядки, но теперь этот вариант даже не рассматривала — Мира, до сих пор отказывающаяся называть их отношения чем-то серьезным, заодно еще и становилась ревнивой. Уверена, она бы и мне кадык вырвала, если бы я посмела притронуться к «ее прелести». Она так боялась обозначать свои чувства каким-то конкретным определением, но при этом побежала бы за ним, как преданная собачка, хоть на край света. Главное — ей об этом не говорить!

По пути в гимназию они заезжали за мной, а после окончания учебы — закидывали домой, но каждый вечер мы снова встречались у них. Уже и дня не проходило без этого. Из нашей четверки выходила самая приличная шведская семейка, и мне даже становилось не по себе от мысли, что когда-то именно я могу остаться за бортом. Возможно, именно поэтому и заставляла себя спокойно принимать общество Макса. Тот, в свою очередь, мне только помогал. По крайней мере тем, что никакими намеками не демонстрировал то, что в курсе моего отношения к нему. Я могла с уверенностью утверждать, что в установившемся нейтралитете мы с ним сможем сосуществовать вечно и без каких-либо проблем.

В тот день я задержалась в библиотеке, чтобы закончить эссе по английской литературе. Белов, как оказалось, настрочил его в первый же день после получения задания, а уж как готовились к занятиям Танаевы — это та еще магия: садятся за стол, проваливаются в себя, демонстрируя полную изоляцию от мира и абсолютную сосредоточенность, строчат со скоростью пулемета, и буквально через пару минут: «Все!». В такие моменты даже зависть одолевала, если забыть о способе, которым их научили такой невероятной работоспособности.

Вышла из здания школы и натянула шапку на уши. Холодно. Приветственно махнула рукой Диме, который в стороне болтал со своими друзьями, и направилась к дороге, соображая — позвонить Максу или поймать такси. У нас с ним было все отлично, но лишняя минута наедине для моей шаткой уверенности была тоже ни к чему. Значит, такси — сначала до дома; переоденусь, поужинаю, а потом уже вечером к Танаевым.

Оглянулась на резкий звук тормозов и, когда из машины ко мне бросился какой-то человек, я, даже не сообразив, что происходит, попыталась закричать, отпрянуть. Но прижатая к лицу тряпка остановила дыхание и мысли.

Примерно через вечность я очнулась, обнаружив себя в каком-то огромном грязном помещении. Плохое освещение не позволяло сориентироваться, что это за место. Раздавались тихие голоса, которые говорили что-то про «Святошу», «Танаева», «убрать тихо», «дадут года четыре, если…». Невольно застонав от раскалывающей голову боли, я привлекла к себе их внимание.

Ботинки перед глазами, резкий удар в живот, заставивший напрочь забыть о голове. Еще удар, и еще. Я закричала, как только смогла дышать. После этого меня за волосы приподнимают чуть от пола и бьют кулаком в лицо. Несколько раз. Потом просто бросают обратно с хриплым: «Заткнись. Будешь тихой — будешь целой».

Я теперь молчу, до крови закусывая губы. Только нервное дыхание и боль. Раньше я не представляла, что боль может быть такой, в которую проваливаешься, которая делает все остальное неважным. И чуть привыкнув к ней, я осознаю теперь и страх. Мои руки связаны за спиной, поэтому я не могу проверить, на месте ли мой глаз. Почему я не могу его открыть? Это желание коснуться лица становится даже важнее боли.

Моя жизнь измеряется отрезками длиною в вечность. Какая-то непонятная фраза в стороне, ответ на нее. Вечность. Тянущая боль в боку. Вечность. Затекшие руки. Вечность. Еще через несколько вечностей — грохот, крики, потом какой-то страшный, нечеловеческий рев. Я наконец-то теряю сознание.

Меня держат на руках, а пространство вокруг трясется. Автомобиль. Пытаюсь сообразить, кто меня держит. Кажется, Макс. Но это не может быть Макс, потому что он за рулем. Вечность.

В приемном покое опять какие-то крики, выдергивающие меня из почти приятного забытья. Я на кушетке, рядом со мной совсем бледный Белов. Он видит, что я смотрю на него, и громко зовет врача. Тогда кто же кричал в стороне? Макс? Нет, Макс не умеет кричать.

Просыпаюсь и вижу заплаканную маму и нервно вздрагивающего отца. Теперь почти совсем не больно, поэтому я могу осмотреться. VIP-палата, даже и не помню, когда меня перевозили — только какими-то вспышками, как во сне. Наконец-то дотрагиваюсь до лица и почти смеюсь от облегчения. Мой глаз на месте, только опухший какой-то. С чего я вообще взяла, что его там нет?

Потом выяснилось, что я вообще зря себя похоронила. Оказалось, что ничего непоправимого со мной не сделали — обширные гематомы, сотрясение, микроскопическая трещина в ребре, рассеченная бровь. И по уверению врачей, когда отрастут сбритые волосы, шрама даже не будет заметно. Если только совсем чуть-чуть. Но я больше всего радовалась тому, что мой любимый глаз почти не пострадал. Будто все мои переживания сконцентрировались только на этом страхе.

Конечно, пришлось объясняться и с полицией. Мужчина в форме был строг и заметно чем-то недоволен. Дима, который, к моему большому счастью, оказался свидетелем, смог запомнить номера машины. Следствие пришло к единственной версии — похищение с целью выкупа. Я не стала ничего добавлять, прекрасно понимая, что мое похищение было связано с Максом, и что полицию посвящать во все подробности не имею права.

Мира звонила часто. Она извинялась, искренне, со слезами за то, что со мной произошло. И я, вроде как понимая, что оказалась в этой ситуации только благодаря знакомству с ними, старалась себя убедить в том, что держаться за злость и обиду неправильно. В конце концов, именно они и спасли меня. В конце концов, я давно знала, что быть с ними рядом — рискованно. В конце концов, я просто не умела ненавидеть Макса.

Все подробности произошедшего я узнала от Белова, который — единственный из моих друзей — приходил меня навещать. Дима сразу позвонил ему, когда увидел, что произошло. Он же вызывал полицию. Умница Костя, всегда моментально соображающий, вычислил мое местоположение по Вайберу, туда они и рванули втроем, найдя меня на какой-то отдаленной заброшенной базе.

Белов лег со мной рядом на кровать и подсунул руку под голову. Эта внешняя интимность служила только одной цели — говорить настолько тихо, чтобы никто не мог ничего услышать.

— Это был самый лютейший пиздец в моей жизни, Николаева. До сих пор трясет. Я понимаю, что в твоей тоже, но не уверен, что ты бы предпочла оказаться на моем месте, — он оценил мое восхищение его тяжкой ношей и продолжил: — В общем, Макс сначала словно схлопнулся, вообще перестал говорить. Все решения принимала Мира. Я даже не знал, что у нее есть водительские права… А может, и нет у нее прав, так что нам крупно повезло не нарваться на гаишников. Когда приехали, она ударила Макса со всей дури и просто приказала не заходить, — рука Белова заметно напряглась. — Там, короче, блин… В общем, если бы он убил тех мужиков, то Первый Поток не стал бы разбираться в подробностях, поэтому это могла сделать только Мира…

— Что?! — я вскрикнула так, что боль в боку напомнила о себе.

— Тихо, Николаева, — Белов теперь шептал мне прямо в ухо. — Их было двое. И Мира… она тоже не в себе была. Но я не дал ей их убить, даже и не знаю, как это у меня вышло. Она только избила их до такой степени, что один сейчас в реанимации. Второй отказывается давать показания. Уверен, что версию с выкупом они поддержат. Это полезнее для здоровья, чем сдать Святошу.

От Белова же я и узнала, что Макс свихнулся. Как говорит Мира, этого стоило ожидать — в последнее время брат и без того стал слишком эмоциональным, а уж такая сногсшибательная ситуация просто обязана была стать спусковым крючком.

— Возможно, это чувство вины, — пояснял мне Белов. — Но, судя по рассказам Первого Потока, это бы все равно случилось. С твоим участием или без. Он сначала молчал, а потом орать начал, как самый настоящий психопат. Нам стоило больших усилий, чтоб его в дурку не забрали. Кое-как Мира его в машину запихнула. Сейчас лежит как куколка, весь скотчем с головы до пят обмотанный, — Костя даже усмехнулся. — Мира его почти постоянно бьет. Он затихает — не от боли даже, а может, условный рефлекс у него срабатывает, из детства… Не кормит, воду только дает, — у меня от представления этой картины мурашки побежали по спине, но Костя продолжал: — У нее тогда больше шансов с ним справиться. Она вообще от Макса не отходит…

Белов замолчал, но у меня все это в голове никак не укладывалось:

— И что теперь?

Он пожал свободным плечом:

— Без понятия. Его как-то в норму надо привести, пока Первый Поток не узнал. Они его убьют сразу. Я предложил обратиться к специалистам — ну есть же у них какие-то способы утихомирить настолько буйных пациентов. Мира меня чуть не прибила за эту идею. Сама уже на грани, она так долго не выдержит. На тебя еще надеемся.

— На меня? — я удивилась, хотя подсознательно и чувствовала, что к этой идее дело и придет.

— Ну, он же говорил, что когда берет тебя за руку, успокаивается? Мира так сказала… — Белов заглянул мне в глаза. — Я понимаю, что это рискованно, и этот милашка сейчас руку тебе отгрызть сможет. Но если выбирать между твоей рукой и его жизнью…

Я, конечно, была согласна попытаться. Но выписка моя еще не скоро.

— А другие варианты? — я искренне хотела помочь. — Успокоительное какое…

— Не действует на него, — обреченно ответил Белов. — Мира попросила достать биту и наручники, типа ей так будет полегче. Я вот без понятия, где это взять! Сейчас от тебя пойду, загляну в секс-шоп, — он тихо рассмеялся. — Сомневаюсь, что тамошние наручники способны сдержать нашего тираннозавра-рекса, но думаю прикупить ему резиновую бабу. Будем взывать к основному и единственному инстинкту нашего романтичного приятеля!

Я с осуждением глянула на него:

— Белов, ты умудряешься шутить даже в такой ситуации?

— Это мой способ самому не свихнуться, так что не осуждай! — он даже приподнял назидательно указательный палец вверх.

Посетители ко мне приходили постоянно, даже несколько одноклассников обозначились, чему я удивилась. Думаю, что произошедшее со мной перечеркивало даже два года вражды, пробуждая в них человечность. Конечно, заходили и родители Белова. В одно из посещений Игорь Михайлович обратился к Косте:

— Сын, я прошу, возвращайся домой. Я прошу, — при этом он был взволнован, чего я раньше за ним не замечала.

Что уж говорить, что теперь все былые распри были позабыты. Игорь Михайлович, хоть прямо об этом и не говорил, подозревал, что мое похищение могло быть связано с Танаевыми. Тем более, нам пришлось сказать, что те срочно уехали по делам — а иначе объяснить их отсутствие в больнице было невозможно. Это звучало крайне подозрительно, но других версий мы не придумали. Теперь он был готов на любые уступки, лишь бы сын не пострадал. Но Костя снова отказался. Хотя в этой ситуации он и не мог принять другого решения, потому что Мире нужна была его помощь.

Еще через пару дней я попросила Белова отвезти меня к Танаевым. Предупредила медсестру, чтобы паника не началась, и сбежала — благо, моя одежда хранилась в палате. Таксист с нескрываемым изумлением осмотрел мою прекрасную физиономию, но прямые вопросы задавать постеснялся.

Мира сразу же обняла меня и снова зашептала:

— Прости, Дашуль, прости! — потом кое-как расслышала мои возражения. — Как себя чувствуешь?

— Жить буду, — ответила я, радуясь встрече с подругой. — А твой брат будет?

Она тут же уныло опустила плечи.

— Он стал спокойнее. Немного. Но до сих пор не разговаривает. Я не знаю.

— Ну пошли тогда, засунем мою руку тигру в клетку, — я ободряюще хлопнула ее по плечу.

Макс лежал на полу, ноги перемотаны скотчем, руки сильно заведены за спину. Даже смотреть больно. И вот так он провел последние пять дней? Тихо мычит, взгляд рассеянный. Это мне на руку — если толчком к срыву послужило чувство вины, то ему пока лучше не вглядываться в мое лицо, которое до сих пор выглядело ужасно.

Села рядом с ним, он не отреагировал. Легла, обняла и нашла рукой кончики его пальцев, которые тут же нервно сжались. Макс дернулся резко, но потом снова успокоился и замычал.

Мира с Костей разместились на кровати, боясь оставить меня тут одну.

— Ты била его? — спросила шепотом.

Мира угукнула, а Белов пояснил:

— Не по лицу. Она еще надеется, что ему его лицо еще понадобится, но ниже шеи вообще живого места нет, — он говорил тоже тихо. — Сейчас он гораздо спокойнее, может, от голода. А в первые дни было сплошное «Халк крушить», даже удивляюсь, как соседи ментов не вызвали.

Макс скрюченными пальцами не выпускал мою руку, иногда сжимая до боли. Я просто лежала рядом под его монотонный полу-вой, надеясь на то, что это хоть чем-то ему поможет.

И не заметила, как задремала. Все же и сама — не совсем здоровый человек, усталость дает о себе знать. Проснувшись, прислушалась к ровному дыханию. Макс спал, а это, по рассказам Белова, с ним за последние дни случалось редко. Старалась не шевелиться, чтобы не разбудить. Если родители меня уже в панике ищут, то Костя ответит на звонок и сообразит, что им наврать. В вопросах переговоров ему нет равных.

В очередной раз я была разбужена какими-то резкими движениями. Макс дышал порывисто, но ритмично, будто осознанно двигая диафрагмой.

— Мира, — тихо позвала я, и через долю секунды та оказалась рядом.

По ее виду я поняла, что происходит что-то очень хорошее. Она потянулась за ножом к полке и начала разрезать скотч на его локтях. Я отползла чуть в сторону, глядя, как Мира приподнимает брата, помогая ему сесть.

— Это капалабхати… Теперь он сам. Теперь все будет хорошо, — я даже в шепоте ее расслышала слезы облегчения.

Не знаю, насколько помогла я в этом процессе, а может, просто прошло достаточное время, но тоже была счастлива.

* * *

— Ты до скольки сегодня работаешь? Давайте потом Дашулю заберем — и в кино? Я трейлер видела…

Миру прервал звонок телефона Кости.

— Да? — парень приложил к уху телефон, продолжая гладить волосы девушки, положившей голову ему на плечо.

Дима орал в истерике, пытаясь быстро объяснить, что произошло. Хорошо, что они оказались все вместе, и Танаевы расслышали каждое слово, что позволило сэкономить такие ценные секунды. Макс тут же остановил машину, Белов принялся рыскать в телефоне, придумывая способ отыскать Дашу.

Еще через несколько минут, когда их машина неслась на другой конец города, зазвонил телефон Миры:

— Да? — ее голос дрожал. На дисплее высветился номер Даши. В ее телефоне номер Миры был записан просто как «Танаевы».

— Максима будьте добры, — почти вежливый голос.

Мира перекинула телефон брату, тот ответил хрипло:

— Слушаю.

— В общем, предлагаю мирное разрешение конфликта. Девочка не пострадает, если ты просто подпишешь нужные документы. Встретимся через час в… — и он назвал место, противоположное пункту назначения.

Работали непрофессионалы. Настолько грубо, что было бы даже смешно, если бы и непрофессионалы были безвредны. Они даже не удосужились выкинуть Дашин телефон, полностью уверенные, что Макс в полицию обращаться не станет. Он бы и не стал, это сделал Дима. Никаких документов подписывать не подразумевалось — юрист давно ему прояснил этот вопрос. Его просто нужно убрать, но поскольку в последнее время он почти не бывал один, просто решили привлечь его внимание с помощью первого попавшегося из его окружения. То, что встреча назначена вдали от настоящего места содержания Даши — тоже просто объяснить. Ее живой оставлять ни к чему. Даже непрофессионалы знают, что свидетелей нужно убирать.

Самым простым решением было бы нанять профессионального киллера. Даже и тот бы понял, что «клиент» не так прост, но у опытного убийцы был бы шанс. Однако Святоша так не работает. Это именно его почерк — никаких киллеров, никакого профессионализма. Святошей он звался по одной простой причине — его невозможно было связать ни с одним делом. Всегда нанимались какие-то шестерки, обустраивали это как бытовую поножовщину, непреднамеренное убийство или осечку при грабеже. Всегда кто-то тут же признавался в преступлении. Такие своеобразные заработки — отсидишь от двух до семи и гуляй себе богатым человеком. Причем в тюрьме им обустроят наилучшее существование дружки Святоши, о семьях в это время позаботятся. Такая вот простейшая и устойчивая схема, которая никогда не приводит следствие к самому Святоше. Заказное убийство с привлечением профессионала и сложного вооружения в такую схему совершенно не вписывается. И уж тем более, оно недопустимо в случае необходимости убрать единственного наследника значительного состояния без подозрений к стоящим в очереди за ним.

Как они их нашли? Россия — так-то немаленькая страна, чтобы за три месяца прошерстить все ее население. Та слежка — эта была первая ласточка, а она началась… после переезда Белова к ним. Скорее всего, Игорь Михайлович наводил справки о Максе в Москве, этим и привел убийц прямо к нему.

— Они еще не знают, с кем связались! — сквозь зубы выдавила Мира.

Макс же с этого момента не произнес ни единого слова. Когда они обнаружили искомое место, Мира приказала ему оставаться снаружи, его там быть не должно! Он не реагировал, поэтому она со всей силы ударила его. Он даже блок не поставил, что говорило о том, что он уже не в себе.

Мира все сделала сама. Выбив двери, она сначала подлетела к одному из двух находящихся внутри мужчин, отправила в нокаут, потом принялась за второго. Белов кое-как оттащил ее, понимая, что она уже решилась на убийство. Может, ей даже это необходимо, чтобы успокоиться, но сюда едет полиция, с которой он связался еще в машине. Поэтому он приложил все усилия, чтобы предотвратить такую ошибку.

Даша лежала на полу. Мира со стоном тянула к ней руку, но одергивала, будто боялась прикоснуться. Затем появился и Макс. Просто раздвинул их в стороны и смотрел на бедную избитую девочку, узнать в которой Дашу сейчас было невозможно. Взял ее на руки и зарычал как-то обреченно, тягостно, выворачивая внутренности Белова этим звуком.

В больнице он уже был слишком заметно ненормален. Даже не говорил, просто кричал что-то нечленораздельное. Поэтому Мире пришлось заниматься им, а Белову — Дашей. Скорее всего, Макс бы смог с собой справиться, если бы у него была возможность убить нападавших. Выплеснул бы ярость и успокоился. А без этого накопленные за всю его жизнь, в которой он даже голос ни разу не повысил, эмоции замкнулись в каком-то цикле. Сознание мечется по кругу, а выхода не находит.

Правда, через несколько дней его удалось привести в порядок. Все вместе — и удары Миры, и ее слезы, и голоса друзей — все это каким-то образом показало ему выход наружу. После этого Макс восстановился довольно быстро. Он не стал извиняться перед Дашей — тут извинения неуместны, не стал испытывать неловкость, что его видели в таком страшном состоянии, не позволил себе бояться, что произойдет рецидив. Он поставил перед собой цель — необходимо предотвратить следующее нападение. Значит, надо ехать в Москву и заняться решением насущных проблем.

Мира умоляла взять ее с собой, но он отказался это обсуждать, пригрозив Белову, что если тот ее отпустит, то он лично свернет ему шею. И еще раз повторил это Мире, чтоб она хотя бы из страха за любовничка не смела рыпаться. Это был Макс — настоящий Макс, полностью вернувшийся в свое привычное состояние каменной статуи.

— И только ты сможешь их защитить, если еще кто-то нарисуется, — добавил он. На Дашу он вообще не смотрел и ни слова ей не сказал с момента своего «воскрешения».

Макс покидал вещи в маленькую спортивную сумку, кивнул всем напоследок и вышел из квартиры. В последующей гнетущей тишине у оставшихся в голове вилась длинная, тягучая, будто каучуковая, мысль, что вероятность того, что он никогда не вернется, очень высока. Мира тихо плакала, Костя смотрел в пустоту перед собой, Даша потянула руку, чтобы вспомнить о боли в боку, которая позволила бы забыть о боли в мыслях. Но вдруг именно она, единственная из придавленной троицы, подумала, что Макс обязательно вернется. К Мире, к Белову, к ней. И он совершенно точно выживет, потому что Макс выживет даже после ядерного взрыва. Он и тараканы.

Поэтому именно она и заговорила первой:

— Поздравляю, Белов, с днем рождения.

Костя почему-то даже не улыбнулся.

— Happy Birthday to you, Happy Birthday to you, — вдруг грустно, сквозь слезы, затянула-завыла Мира.

На этот раз Белов начал смеяться, а за ним и остальные.

 

========== Глава 16. Тишина ==========

Есть люди, которые верят в то, что грешников ждет геенна огненная — место вечных мук. Но разве что-то может длиться вечно? Разве любой, даже самый длительный процесс, не конечен? Создаются и разрушаются целые миры, вселенные, гаснут старые и появляются новые звезды — ничто нельзя растянуть на вечность.

Есть люди, которые верят в то, что время — лишь один из субъективных аспектов сознания. Его нет в объективной реальности, тем более, когда нет самой объективной реальности. И в таких условиях возможно все. Даже вечные муки.

Для Макса последняя неделя была не ограниченным временным промежутком, а именно бесконечным циклом. Он хватался за одну мысль, тут же выпускал ее и мгновенно забывал, потом выхватывал звук, но сознание соскальзывало опять в какую-то дыру, где ничего нет. Чтобы жить, ему, как никому другому, нужна была цель, путеводная нить, которая почему-то постоянно обрывалась. Вечное плаванье в белесом ничто, в которое неожиданно врываются весточки из другого мира, заставляющие его вспомнить о себе: плач сестры делает из него брата, голос парня — друга, теплая рука — того, по кому скучают. Вот так, только собрав весь этот паззл воедино, Макс вспомнил, что он — Макс. Уже позже он смог отметить, что этот мучительный опыт был полезен для его самоопределения. Природа его безумия — в аутизме, полном равнодушии к происходящему. Как только он начинает чувствовать, пусть и просто свою нужность кому-то, он отползает от этого края. Поэтому он не боялся рецидива. Если он — до того, как решит проблемы — снова увязнет в себе, то пострадают те, кто важен для него. Значит, он не увязнет. Макс существует, пока у Макса есть цель.

Проблемы со Святошей можно уладить несколькими способами. Самый простой — убить его, а потом пройтись по всей системе, вычищая только самых вредных и опасных. Остальные связи развалятся сами собой. В этом случае на него рано или поздно выйдет Первый Поток — Макс не сомневался, что старшие сестры время от времени приглядывают за ним, и уж точно не пройдут мимо того факта, что в его окружении случайно скончалось сразу несколько человек. Вариант возглавить сеть Макс рассматривать не хотел — его совершенно не прельщали эта жизнь и огромная прибыль. Доходы даже от одного легального ночного клуба покроют их с Мирой нужды с лихвой. А уж если вымести всю подноготную у каждого объекта собственности, то они смогут жить, практически ни в чем себе не отказывая. Поэтому перед Максом стояла задача разрушить сеть, но так, чтобы легальная ее часть осталась за ним. И это был самый сложный вариант.

Несмотря на то, что Сан Саныч оставил ему квартиру в центре города, Макс там появляться был не намерен. Он остановился в гостинице на отшибе, разведал обстановку и только после этого связался с Юрием Никитичем. Хотя план у него уже созрел, без поддержки отличного юриста впутываться даже не стоило. Схема сводилась к следующему: если не можешь убрать кого-то своими руками, значит, надо использовать чужие руки. Наркосеть, созданная Сан Санычем, была нерушима только до тех пор, пока оставалась в тени. В случае огласки власти вынуждены будут что-то предпринять.

Слить через десятых лиц информацию в СМИ — необходимое условие, чтобы следствие не могло отмолчаться. Ни для кого не секрет, что подкупить или запугать можно любого, но не в том случае, когда дело уже предано огласке. Практически одновременно с этим явиться с повинной. Мол, вот, посмотрите, что я унаследовал от приемного отца. Помогите, господа полицейские, бедному мальчику, который, кстати говоря, и всю верхушку организации поименно может назвать, и адреса поставок, и всю рабочую схему описать. Юрий Никитич предупредил сразу, что есть вероятность, что и против него будет выдвинуто обвинение, и имущество конфисковано. Настаивать надо на том, что Макс сразу после совершеннолетия покинул город из-за угрозы убийства, и только потом решил обратиться в полицию.

Сложно было только начинать. Но уже после первого заявления каша заварилась, все закрутилось вокруг Макса. К счастью, следствие увидело в нем только жертву обстоятельств. Хотя парень и не боялся тюрьмы — какая разница, где жить? — он все равно хотел вернуться. К Мире, к Косте… к Даше. К тем, ради которых он выполз из безумия.

Самая непростая часть плана неожиданно оказалась увлекательной и приятной. Даже при освещении в СМИ, даже при уже запущенном делопроизводстве, всегда найдутся люди, настолько влиятельные, что могут заблокировать процесс на любой его стадии — почти непробиваемая защита со стороны властной поддержки. Против них бессильны самые честные полицейские, для них не существует законов. Предотвратить их вмешательство Макс мог только самостоятельно, при этом не обозначая себя. Всегда смотреть и слушать, видеть и слышать — вот и все сложности. Дальше уже проще: едва какой-нибудь чиновник слишком сильно заинтересовывался этим делом или самим Максом, надо начинать свою погоню: следить, обыскивать дом, искать что-то, что тот не хотел бы обнародовать. И у таких людей всегда что-то находилось. Потом оставить фотографию или копию документа на рабочем столе в кабинете, защищенном самой современной системой охраны и профессиональными телохранителями. Это внедрение в личное пространство производило должный эффект, может, даже больший, чем сам шантаж. С этого момента чиновник терял всяческий интерес к каким-то там клубам и наркотикам. Никто не хотел рисковать ради какого-то Соловченко Николая Игнатьевича, какие бы прибыли в будущем он ни обещал. Коррупция исключает полную глупость в своих рядах — таких людей не обманешь краткосрочной прибылью при риске потерять долгосрочное доходное место. Макс даже был расстроен, что таких операций ему пришлось провести всего три. Может, ему с коррупцией начать бороться нелегальными методами? А что — и обществу польза, и азарт неповторимый, и навыки можно задействовать на пределе возможностей.

Нередко приходилось и подкидывать доказательства следствию, носом подводить, чтобы ненароком никого не пропустили. Например, при обыске в доме ближайшего помощника Святоши обнаружили гигантскую партию героина и незарегистрированные стволы, чему сам хозяин искренне удивился. Макс отогнал от себя идею встретиться с самим «родственничком», чтобы не сорваться. Увидятся они только в зале суда, так будет лучше. А до тех пор из СИЗО Святоше не выбраться — уж для этого у следствия улик было предостаточно, благодаря всезнающему свидетелю.

После нескольких громких арестов, когда сеть на глазах разлеталась в пух и прах, жизнь его была под максимальной угрозой — он связался с очень мстительными людьми. И в этом случае «скромный и запуганный» Макс получил поддержку от полиции, всеми силами демонстрируя, что она ему необходима, даже на программу защиты свидетелей согласился. Правда, покушений так и не произошло — приятели Святоши спешно покидали столицу, а то и страну. Впору было спасать шкуру, а не искать того, кто все это начал. Конечно, о роли Макса знала только полиция и наверняка догадывался сам Святоша и его ближайшее окружение, но официальных заявлений о нем никто не делал.

Вся эта канитель затянется на месяцы, но по ее итогам на свободе не останется никого из верхушки. А шестеркам мстить ему не с руки, хотя они его и не пугали.

Первый Поток обозначил себя только единожды. Посреди ночи Макс проснулся от ощущения постороннего присутствия в своей комнате. Это была девушка, прошедшая сквозь кордон охраны, что давало исчерпывающее представление о ее происхождении.

— Седьмой Третьего Потока, что происходит? — поинтересовалась она шепотом, едва он открыл глаза.

Макс терпеливо рассказал обо всем. Она долго всматривалась в его лицо, а потом, ничего не сказав, так же тихо исчезла.

Присматривают. Но явно дают ему шанс. А парень все чаще и чаще ловил себя на мысли о том, что хочет вернуться, и не только из-за сестры. Похоже, что, сам того не заметив, он стал человеком с присущими тому слабостями и привязанностями. Адекватная плата за то, чтобы не сойти с ума.

* * *

День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем я живу будто во сне. Ем, сплю, учусь, говорю, слушаю, ни на чем особо не задерживаюсь мысленно, ни во что не погружаюсь полностью. Я превращаюсь в Макса с присущими тому силой и равнодушием. Единственный минус в такой жизни — скука. Адекватная плата за то, чтобы не сойти с ума. Прекрасное мироощущение, если хочешь жить в гармонии с самим с собой.

Продираю глаза, разбуженная мелодией входящего вызова, и с раздражением отвечаю:

— Да? — если это не очередной шутник, то точно Белов. Только у того хватит мозгов звонить в четыре утра.

— Привет.

И вся моя идеальная душевная гармония летит к чертям. Подскакиваю на месте и почти кричу, рискуя, что родители услышат:

— Макс?!

— Типа того, — отзывается так же спокойно, как когда-то раньше.

Зажимаю рот рукой, чтобы не завизжать от радости. Мира говорила, что он звонил только один раз, да и с тех пор прошло уже много времени.

— Макс! — боюсь, что он отключится. — Макс, как ты? У тебя все в порядке?

— Более чем, — слышу — на сто процентов уверена — что он улыбается. Начинаю улыбаться в ответ.

— Когда вернешься?

— Не знаю, Даш. Наверное, скоро.

— Ты… — я не хочу это произносить вслух, но мне нужно знать. — Просто так позвонил или что-то случилось?

Вопрос закономерный. Я даже не была в курсе, что он знает мой номер. И уж точно не стал бы мне звонить по пустякам.

— Соскучилась? — вместо ответа он задает свой вопрос.

— Конечно, соскучилась! Два месяца твою тухлую рожу не видела! — возмущенно и уже тише, почти ласково. — Придурок, возвращайся скорее.

— Я тоже соскучился, — удивляет он и добавляет: — По всем вам.

Я уже немного пришла в себя:

— Кто ты, и что ты сделал с нашей ледяной глыбой?

— На месте ваша глыба, не волнуйся, — он молчит секунду. — Даш… прости за то, что с тобой случилось… и за то, что не сказал этого раньше.

Почему-то наворачиваются слезы, хотя я давно перестала из-за этого переживать. Сейчас воспоминания о произошедшем уже заметно померкли. Я полностью восстановилась, и после Нового года вернулась в гимназию. Мама меня даже к психологу отправила, чтобы помог мне пережить этот стресс без последствий, но и опытный врач резюмировал, что никаких долгоиграющих проблем с психикой то похищение не вызвало. Даже поразился моему спокойствию. Все со временем окончательно залечится, как и мои физические травмы. А сейчас стало грустно только потому, что Макс признался, насколько сильно это мучило его.

— Да ладно тебе! — отвечаю бодро. — Люди деньги платят, чтоб заполучить такой адреналин, с парашютами какими-то прыгают, а мне бесплатно аттракцион устроили, — пытаюсь отшутиться, но потом не выдерживаю внутреннего давления и говорю: — Макс, я не виню тебя. Правда.

Я не хочу развивать эту тему, она давно закрыта, поэтому тороплюсь спросить:

— Расскажи, как там у тебя дела. Мы, конечно, новости смотрим, в курсе общих дел, но твое имя нигде не фигурирует.

— Все нормально, — голос по телефону у него совсем другой. Такой успокаивающий, такой мягкий. Или я просто забыла, какой он в жизни? — Сейчас все имущество в судопроизводстве, клубы, рестораны — все закрыто. В лучшем случае, я унаследую только пустые здания.

— Ага, куча недвижимости в центре Москвы — уж наверное с голоду не умрешь! — смеюсь я. — Тебе очень повезло с твоим юристом… Что он оказался настолько предан Сан Санычу и… просто хорошим человеком.

— Даш, — мне кажется, что он усмехается. Или просто голос дрогнул. — Не бывает хороших или плохих людей. Потому что все зависит от точки зрения. Да, для меня он хороший. Потому что Сан Саныч неплохо грел его всю жизнь, а я предложил больше, чем способен был предложить Святоша. Почти треть недвижимости я отдам ему, когда все закончится. И да, мне очень повезло.

— Ну и что? — возмущаюсь я. — Отдай ему хоть все, если он вытащит тебя из этой передряги живым и невредимым!

— О, как ты решила мою судьбу! — да нет, он совершенно точно посмеивается! Неужели сам научился? — Не забыла, мне еще всю семью прокормить надо, включая подкидыша. Кстати, как он там?

Сказать, что я счастлива, что он об этом спрашивает у меня, а не у Миры или самого Кости, — ничего не сказать! Белов домой так и не вернулся, но зато наладил отношения с родителями, насколько это было возможно. Они с недоумением восприняли тот факт, что он временно живет наедине с девушкой. Сомневаюсь, что они продолжают верить в нашу легенду, но вслух это не обсуждалось.

— А что с ним случится? Работает, учится, твою сестру… как бы это выразиться? В общем, не удивляйся, если к твоему приезду тебя будет встречать куча белобрысых племянников! — снова смеюсь.

Макс задумывается:

— В стопе человека двадцать шесть костей. И с этого я только начну наш с ним разговор, если моя сестра сейчас залетит.

— Ты настолько не любишь детей? — понимаю, что все это шутка, поэтому продолжаю. Лишь бы он не повесил трубку.

— Я вообще без понятия, люблю ли я детей… И уж точно без понятия, люблю ли я детей Костика, — задумался. — Ладно, а у тебя что происходит? Расскажи мне, раз уж я набрал твой номер.

На самом деле последние два месяца я фактически под домашним арестом. Отец меня отвозит в гимназию, забирает из гимназии, даже к Танаевым меня не отпускают: «Что там делать? Пусть к нам приходят!». Не то, чтобы я мечтала быть третьей лишней в парочке Миры и Кости, но от одиночества одолевала тоска. Но справедливости ради замечу, они меня надолго одну не оставляли — приходили постоянно. Пару раз даже удалось выбраться в кино или кафе. Мои родители тоже скоро раскрыли наш с Беловым вымысел — достаточно было только посмотреть на этих двоих, чтобы понять, что между ними происходит. Таким образом, наша легенда развалилась сама собой. Возможно, это и послужило одной из причин изменения настроения моих родителей.

Мама прямых вопросов не задавала, но была заметно обижена. Свое недовольство она не высказывала только потому, что моя ложь была неважным фактом на фоне того, что меня чуть не убили. С подачи Игоря Михайловича и мои уверовали в то, что нападение было связано с Танаевыми. Их уверенность прочно крепилась на непонятном отъезде Макса сразу же после того происшествия. Когда в разговоре всплыл Дима, пригласивший меня в кино, то ситуация с Беловым окончательно для мамы прояснилась, и даже во взгляде промелькнула какая-то надежда. «Тот самый, что вызвал полицию? Как же нам повезло, что он там оказался!» — говорила она, но подразумевала явно и другой подтекст. Возможно, именно Дима или любой другой человек способен вытянуть меня из этого круга «неблагонадежных друзей». Мои родители оказались мудрее, чем Игорь Михайлович, поэтому не было никаких скандалов и ультиматумов, но направление их мыслей было очевидно. Однажды даже заговорили о том, что лучше поступать в местный вуз, чем уезжать в Москву. Они были готовы на что угодно, лишь бы держать меня подальше от неприятностей.

Я же продолжала надеяться, что это все временно. Наверное, я просто испугалась меньше, чем мои родители. Но со временем и их страх отступит, все забудется. Мы снова станем Великолепной четверкой, но это будет возможно, когда вернется Макс — обязательный молчаливый монолитный элемент нашей группы.

— Даш, ты чего замолчала? Не хочешь разговаривать?

— Нет-нет! — я отвечаю честно, порывисто. — У меня все отлично. Полностью поправилась, оставила себе малюсенький шрамик на память. Учусь. С Димой ходили на свидание.

— Ого, личную жизнь наладила? — почему я раньше не замечала, какой у него голос — тихий, глубокий, задевающий что-то внутри.

— Не совсем, — признаюсь ему. — Одним разом и ограничились. Как-то это… — замешкалась, ища определение.

— Не твое? — подсказывает Макс.

— Наверное.

Молчит, а я готова поклясться, что слышу его дыхание.

— Тогда можно я тебе еще позвоню?

В груди больно сжимается. Я понимаю, что все это ни к чему хорошему не приведет. Макс останется Максом, а я — собой. И чем ближе мы станем, тем сложнее будет потом. Такие разговоры в непробиваемой тишине, окутывающей только нас двоих, заставляют чувствовать, что он совсем-совсем близко. А это вредит гармонии. Мне это совсем не нужно.

— Конечно! Звони, обязательно! И сестре тоже, она очень переживает.

— Я не звоню ей как раз потому, что она слишком сильно переживает. Ей нужны все подробности до каждой мельчайшей детали, а я не хочу обо всем говорить. А ты… эгоистично рассказываешь о себе, а не расспрашиваешь о моих делах.

Теперь он смеется так, что это можно отчетливо расслышать. Я тоже смеюсь, потому что рада слышать его смех.

А потом долго-долго слушаю пустоту в трубке после того, как он отключается.

* * *

Мира надувала губы каждый раз, когда я ей сообщала об очередном звонке Макса, обиженная, что ей он уделяет меньше внимания. Теперь он звонил мне каждый вечер, а вся моя жизнь свелась к ожиданию этого момента. Сестре он тоже звонил, пусть и не так часто. Это говорило о том, что ситуация в Москве постепенно улучшается, раз он находит для нас силы и время. Это значило, что скоро он вернется.

— Светлана твоя спрашивала у Белова, куда ты пропал.

— Надеюсь, он сказал ей, что я умер от сифилиса?

— Скорее всего. Это же Белов! А ты разве не собираешься с ней больше встречаться?

— Не знаю.

Постепенно я начала бояться его возвращения. Снова придется привыкать к себе в его присутствии, к тому, чтобы случайно не встретиться взглядом или не быть пойманной на этом волнении. А волнение только нарастало. Каждый раз, увидев очередной незнакомый номер, я готова была визжать от счастья. Тут же заваливалась на кровать и, прижимая трубку к уху, закрывала глаза с полным ощущением, будто он лежит рядом, рассказывает что-то или слушает мои рассказы. И хоть обсуждать-то почти было нечего, мы каким-то образом находили темы. Совсем короткие разговоры, не больше пяти минут, которые переворачивали мое сознание вверх тормашками. Ко всему можно привыкнуть, даже к ежедневному ожиданию в течение двадцати трех часов пятидесяти пяти минут. Ко всему. Даже к такому Максу, который совершенно не вписывался в образ, к которому я привыкла до.

— Дима твой продолжает клеиться?

— Еще скажи, что ты ревнуешь!

— Не. Не скажу.

Единственное, на что хватало моей рациональности — осознать то, что когда он приедет, все снова изменится. Я увижу холодные глаза, и его голос сразу перестанет казаться таким же мягким. А я, может быть, пока не хочу прощаться с этой иллюзией! Ни к кому не испытывающая до сих пор глубоких чувств, я хотела растянуть эту влюбленность в его голос и почти бесшумный смех подольше. Наплаваться в этой эйфории вдоволь. Наплескаться в тягостном ожидании его звонка. В конце концов, только это и имеет значение. Правда, я начала очень заметно нервничать каждый раз, когда в разговоре с друзьями упоминался Макс. Я даже скрывала от Миры, насколько часто он мне звонит, чтобы не обсуждать это ни с кем. Все, что у меня есть от него — его голос.

— Макс, там тебе грозит опасность?

— Почему «там»? Она мне везде грозит. Самое главное — Святоше сейчас не до вас.

— Ты точно вернешься?

— Точно. Возможно, с обломком копья в груди, но вернусь.

В гимназии было невыносимо скучно — никто меня не донимал, Белов был поглощен Мирой, и даже одноклассники не решались комментировать наш внезапный разрыв. Он сам так прямо и заявил: «Прошла любовь, завяли помидоры», что, в общем-то, всех устраивало. Администрация терпела отсутствие Макса, «вынужденного уехать по семейным обстоятельствам», но с тем условием, что потом он сдаст все пропущенные работы. Никто из учителей и не сомневался в том, что он справится.

— Я думаю, что Мира с Беловым когда-нибудь поженятся. Но она никогда не признается, что влюблена в него.

— Да пофиг. Надеюсь, они не используют мою комнату для своих потрахушек?

— В твоей комнате любой станет монахом! Атмосферный аскетизм! Я тебе потом плюшевого мишку подарю, розового…

— Фу-у-у!

В конце февраля неожиданно быстро потеплело. Вот так прямо сразу — еще вчера была зима, и вдруг наступила весна. Даже холодные ветра не портили настроение. Весна — это всегда какое-то неосознаваемое предвкушение чего-то приятного, особенно самое ее начало. А у меня и без того от ежевечернего общения с Максом в голове царила весна.

Мы договорились еще вчера с Мирой и Костей, что сегодня обязательно пойдем гулять в парк. Но сначала надо отсидеть положенные уроки, отгоняя от себя тоску.

— Сюрприз! — оповестил Белов присутствующих о своем появлении.

Оказалось, что не только о своем. Вслед за ним и Мирой в класс вошел Макс. Мы говорили с ним по телефону только вчера, и он ни словом не обмолвился о том, что приезжает! Тот равнодушно кивнул на приветствия и направился к своему месту, то есть ко мне. Точно такой же, как всегда — руки в карманы, на лице ни единой эмоции. Внутри оборвались нити, связывающие рассудок с эмоциями.

— Привет, — он сел рядом.

Сердце сжалось до такой боли, что хотелось закричать. Голос, который сопровождал меня все последние недели… и ведь даже не заикнулся о приезде! Может, я была бы больше готова, если бы знала? Зачем вот так со мной?! Я всего лишь урвала себе кусок Макса в виде тихих разговоров ни о чем, и теперь за это получаю неожиданный удар, словно он хотел проверить, как я с этим справлюсь? Лучше бы вообще ничего не было! Лучше бы я никогда не познакомилась с Танаевыми! Пусть бы одноклассники продолжали издеваться надо мной, пусть бы Белов оставался той же сволочью, только не это. Почему он не дал мне возможности подготовиться? Сейчас легче умереть, провалиться сквозь землю, чем что-то ответить.

— Привет.

Он повернулся, чтобы посмотреть мне в глаза. А я не выдержала и отвернулась. Ничего не хочу. Я больше ничего не хочу. Какая тишина в голове. И в моем телефоне теперь будет тишина.

 

========== Глава 17. Пауки и мухи ==========

Сегодня я радовалась, что Белова невозможно заткнуть. Именно он, сам о том не подозревая, и дал мне возможность навести порядок в голове. На уроке разговаривать с Максом у нас в привычку не входило, а всю перемену собой заполняли щебечущий, как птичка певчая, Белов и счастливая до одури Мира, бесконечно обнимающая брата.

— Так ты совсем приехал? — интересовался Костя.

— Ну, буду часто теперь ездить туда и постоянно должен быть на связи, — ответил Макс. — Вся эта неразбериха затянется надолго, пока все суды не пройдут. А как говорит юрист, такие разбирательства занимают времени от месяца до бесконечности. Но судя по всему, в наследство — точнее, в то, что от него осталось, я вступлю.

— Возьми меня генеральным директором ночного клуба, а? — промурлыкал Белов и для полноты картины потерся щекой о плечо Макса.

Макс с улыбкой дал ему слабый подзатыльник, заставляя убраться от его пиджака подальше. Я вообще заметила, что он сильно изменился в плане эмоциональности. Возможно, это произошло после «нервного срыва», или это эволюционный процесс, медленный и заметный, только если его долго не видишь.

Мира своему обожаемому блондинчику тут же на ухо высказала, кем ему лучше работать в ночном клубе, на это предложение Макс незамедлительно согласился, но Белова никто не мог перешутить. Я на весь этот кипиш смотрела как бы со стороны, хоть и оставалась рядом, пытаясь искренне улыбаться. Макс хотел у меня что-то спросить, но спасительный звонок позволил мне ретироваться. А потом я усиленно делала вид, что мне крайне интересна геометрия.

На самом деле я просто выигрывала для себя время. Сосредоточиться и успокоиться. Уже очень скоро — знала это наверняка — я опять смогу смотреть на него, опять привыкну к его присутствию. Это вовсе не проблема, если только мне дать время. Наконец-то наша компания снова вместе! И уже вот-вот я обрадуюсь этому в полную силу.

К сожалению, после уроков Мира вспомнила о наших планах, поэтому мы отправились в парк. Эти двое ненормальных развязали очередную войну. На этот раз предметом спора стал их извечный вопрос — встречаются они или нет. Мне лично было смешно слушать рассуждения Миры о том, что «встречаться — это что-то более серьезное, чем у них». Они даже ушли немного вперед, увлекшись этой мега-важной дискуссией и позабыв на время о нас.

Теперь разговора уже было не избежать.

— Ну и где мой розовый плюшевый мишка? — первым делом спрашивает Макс, будто это самое существенное.

Но я уже пришла в себя в достаточной степени, чтобы нормально говорить:

— Так ведь я не знала, что ты приедешь. Знала бы — подготовилась.

Вообще-то я говорила именно о мишке, а не о том, что Макс услышал:

— Злишься, что не предупредил?

— Наверное, — решаюсь на откровенность. — Так почему не предупредил? Например, вместо твоего вчерашнего рассказа о том, что хозяйка гостиницы тебе предложила пожить у нее! Не то, что бы мне это было неинтересно…

Макс останавливается, заставляя притормозить и меня. Я по-прежнему избегаю его взгляда, очень сильно заинтересовавшись открывающимся видом на едва начавшую оттаивать речку.

— Даш, посмотри на меня, если хочешь, чтобы я ответил честно, — он почему-то улыбается, хотя я лично причин для веселья не вижу.

Приходится выполнить просьбу, удержаться на пару секунд на его светло-зеленых радужках, но река все же значительно интереснее. Он после секундного замешательства решает объясниться:

— Попытаюсь сформулировать. Ты знаешь, что это началось у нас уже давно, я это и не скрывал, ты пыталась не выдать, но не слишком-то удачно. А потом мы с тобой по телефону… как-то это было… приятно… и странно, — раньше я за ним косноязычия не замечала, а тут в словах теряется. Какая все-таки красивая у нас речка! — Вон, Мира с Костей спорят — встречаются они или просто трахаются. А мы с тобой общались так, будто встречаемся. Причем до такой степени отдавало этим самым «встречаемся», что даже не стали бы об этом спорить.

Я ёжусь. Он говорит именно так, как я и сама бы обозначила, если бы решилась на это.

— Это немного сбило меня с толку, — продолжает Макс. — Поэтому я захотел сбить и тебя с толку. Может, надеялся, что ты потеряешь самоконтроль и бросишься мне на шею?

От неожиданности я снова случайно смотрю на него. Почему он улыбается, если говорит о таких серьезных вещах? Или все же шутит?

— А я что? — переспрашиваю тупо.

— А ты не бросилась, — еще тупее поддерживает он меня.

— И что теперь? — вот это было на самом деле интересно узнать.

— А чего бы ты хотела? — он смотрит пристально, даже немного прищуриваясь.

Я нервно выдыхаю, качаю головой, но потом озвучиваю свои мысли:

— Макс… Просто дай мне немного времени, я прошу тебя. Ты по телефону… другой. И ты в чем-то прав о том, что это давно началось, и о наших разговорах. Буквально завтра… или послезавтра все будет ровно так, как раньше. А пока просто не спрашивай ни о чем.

Он вдруг резко двигается ко мне и кладет руку на плечо, вынуждая смотреть на него, чуть наклоняется, ловя взгляд в любой точке:

— Почему не спрашивать, Даш? Почему? Если и есть какой-то разумный выход, то мы только вместе бы его и нашли. Что за стереотипы: парень должен быть таким, девушка должна вести себя так? Ведь это в стереотипах дело, а не в нас с тобой, разве нет? Почему надо обязательно спать друг с другом или называться «парочкой», хранить верность или непременно встречать вместе Новый год? Почему нельзя просто держаться за руки, если нам обоим только это нужно? До тех пор, пока нам это нужно! Мы ведь можем обговорить правила…

Я злюсь, даже слегка ударяю его по руке, заставляя убрать ее.

— Прекрати! Я не готова! Не могу пока об этом говорить! — получилось немного напряженно.

Макс недоуменно разводит руками, потом ныряет в карман и достает телефон. Нажимает кнопки, через несколько секунд в моей сумке пищит входящий вызов. Ну вот что за игра? Ладно, я поддержу за отсутствием других вариантов. Вытаскиваю свой мобильник и нажимаю кнопку приема.

— Привет, — слышу я от человека, который стоит на расстоянии шага.

— Привет, — теперь я почему-то могу выдержать его взгляд.

— Посмотрел я этот твой «Бойцовский клуб». Ну и идиотизм! Или надо книгу сначала прочитать?

Невольно начинаю улыбаться. Это все от нервов.

— Я так и думала, что тебе не понравится! У тебя же все не как у людей! — подключаюсь и я к разговору. — Ты вообще сколько фильмов смотрел? Пять наберется?

Издалека раздается зов Кости. Они наконец-то заметили, что нас нет рядом, поэтому мы направляемся в их сторону.

— Обижаешь, Даш! Да я же киноман, — возмущается он в трубку. — Меня назвали Максом, потому что первое, что я увидел по телевизору — фильм «Безумный Макс»! Прям карма.

— Ага, ты рассказывал. Это тебе еще крупно повезло!

— Но я как-то мультики больше люблю, — в голосе даже проскальзывает умилительное оправдание.

— Хентай? — искренне интересуюсь я.

Он смеется. Да-да, именно так, едва слышно. Смотрит вперед, как и я. Растворяется в привычном, как и я. Идем медленно, растягивая этот момент.

— А шрам у тебя над бровью немного видно, — вдруг говорит он, не отводя взгляда от сестры.

— Мог бы сделать вид, что не заметил! — возмущаюсь.

— Мог бы. Ты всегда так делаешь, если не хочешь чего-то замечать.

— Очень мудрое поведение!

Мира кричит:

— На вас сладкую вату брать? — и указывает пальцем куда-то в сторону.

— Тут сестра моя спрашивает, на нас сладку…

— Да я слышала ее! — уже смеюсь в полный голос.

* * *

Конечно, перед сном я перекручивала в голове все свои эмоции. Оказывается, что гораздо проще было, когда мне нравился Макс… в одностороннем порядке. Не знаю, какие чувства он испытывает ко мне, но что-то явно есть. Представить себе не могу, о каких правилах он говорил, я лично выхода не видела. И еще выяснилось, что сопротивляться себе — намного легче, чем сопротивляться ему. А Макс врубил эгоиста. Неужели это обязательная обратная сторона эмоциональности? Раньше он о себе никогда не думал, только о Мире. А теперь, взращивая в себе человечность, он заодно начинал ориентироваться и на собственные интересы. Прямо как ребенок — дай игрушку, любыми способами, и я буду просить, пока не дашь. А после — хоть потоп. И он, как тот самый ребенок, не отдает себе отчета, какой жертвы от меня требует. Любить его — это та еще засада. А держать за руку, просто держать за руку — это, кажется, уже невозможно.

Во время нашей прогулки он как-то все время держался рядом. Я не анализировала это тогда, только сейчас осознала. Как и то, что мы с ним играем в разные игры. Меня к нему тянет на каком-то метафизическом уровне, а он, благодаря долгим годам тренировки, выработал в себе навык — жертва должна привыкнуть, прочувствовать, чтобы потом брать теплой. Как паук, который впрыскивает в муху яд. Муха еще не знает, что она мертва, но это знает паук. Самое страшное — делает это Макс бессознательно. Вот и остается вопрос: до каких границ дойдет его эгоизм и когда я сама его остановлю? Остановлю ли? Ведь самое простое — плыть по течению. Получится недолго, но с пузырьками.

Заметила, что постоянно смотрю на телефон. Привычка, выработанная за месяц его звонков. Но сегодня он не позвонил. Эгоист, врубивший режим охоты, или близкий человек, тоже ищущий взаимовыгодный выход?

* * *

Потрясение. Ошеломленность. Встряска. Я и не думала, что способна впасть в такой шок. Я и не думала, что настолько плохо разбираюсь в людях. Вот вроде бы знаешь человека, каждая мысль его на поверхности, а потом…

Мы с Мирой ждали парней после тренировки. На улице было совсем тепло, поэтому мы вышли из здания, чтобы наслаждаться зарождающейся весной. Макс сегодня ни к каким манипуляциям с моим сознанием не прибегал, наверное, давал возможность свыкнуться с тем, что уже успел на меня вылить. Поэтому настроение было чудесным, спешить некуда, потому что пятница, а Мира придумывала планы на остаток дня. Она все зазывала нас в ночной клуб, но я, единственная, была еще несовершеннолетней, и с этим могли возникнуть проблемы.

А вот и они. И уже по громко хлопнувшей двери стало ясно, что что-то не так. Белов подлетел к нам, тяжело дыша, будто был болен.

— Это правда? — как-то сдавленно выпалил он, обращаясь к Мире.

— Что? — она пребывала в таком же замешательстве, что и я.

— Про Васильева — правда?

— А, — теперь она поняла, видимо, о чем речь, но не спешила пояснять.

— Бля-я-ядь!

В последний раз такое выражение лица у Белова я видела, когда врезала ему пощечину. Перекошенное, взгляд немного рассеянный, словно он теряется в собственных мыслях. Подошедший Макс подставил руку к его груди, не давая возможности кинуться на Миру, и только после этого объяснил:

— Этот… как его… в раздевалке хвастался, что с самой Мирой целовался.

Ну и бредятина! Я чуть не рассмеялась, но подруга меня опередила неожиданным:

— И что с того? Целовалась я с ним. Разок. Пусть мальчик козырнет этим, поднимет себе самооценку.

Я потеряла дар речи, а уж про Белова и говорить нечего. Он нервно дышал, пытаясь произнести как можно отчетливее:

— Почему?

Мира будто и в самом деле не понимала его реакции. Ответила довольно спокойно:

— Давай только без этого, Костя. Только поцеловалась. Один раз. Вы разве не видели, как он на меня смотрит? Да он влюблен в меня чуть ли не с первого дня! И твои сцены ревности ни к чему — ты знал, что мы с тобой не встречаемся.

— Не встречаемся?! — он крикнул хрипло. — Мы живем с тобой, а не встречаемся, дура! Мы спим с тобой в одной постели больше трех месяцев! Ты в своем уме?!

Макс усилил нажим на его грудь, но, похоже, как и я, не знал, что сказать. Миру реакция Белова, наконец, взволновала:

— Ладно, успокойся. Я боялась, что ты начнешь принимать это близко к сердцу. Я пока даже не переспала ни с кем, а ты уже истерики закатываешь.

— Бля-я-ядь, — как-то обреченно, ни к кому не обращаясь. Взгляд Кости стал уж совсем блуждающим, он оглядел пустоту вокруг, развернулся и пошел от нас.

— Я пойду поговорю с ним, — сказал Макс. Через пару шагов остановился и кинул Мире ключи от машины, которые та легко поймала. — Езжайте домой.

Собеседник и поддержка из него так себе, но кто-то пойти за Беловым должен был. Возможно, что лучше было это сделать мне, но я и сама не понимала, что происходит. Поэтому сначала нужно поговорить с Мирой.

— Объясни мне теперь все, — почти требовательным тоном обратилась я к подруге. — Что происходит?

Теперь она была раздражена:

— А что такого происходит, Даш? Васильев поцеловал меня, а я ответила. И ты сейчас орать начнешь? Осуждаешь?

Я опешила:

— Нет, — подумала немного, пытаясь подобрать слова. — Не осуждаю. Просто хочу понять. Я думала, у вас с Беловым все серьезно.

— А я думала, что меня хоть кто-то слушает! Я многократно говорила…

Она и правда говорила каждый раз, когда об этом заходила речь. Не любовь, не отношения, не пара. Но поступки-то свидетельствовали об обратном, поэтому никто всерьез ее слова не воспринимал. Мое сознание трещало по швам. Она ведь отлепиться от него не могла! Перевлюбилась или на самом деле никогда не была влюблена? Да было бы на кого менять! Васильев — урод по сравнению с Беловым, гораздо тупее, вот только характер такой же мерзкий. Да не может Васильев нравиться больше, чем Белов! Это же смешно! Они — будто разные этапы эволюции.

— Мира, — я старалась говорить спокойно, чтобы разобраться, а не разругаться. — Но Костя… он влюблен в тебя, разве ты не знала?

— Знала, — просто ответила она. — И что с того? К чему это меня должно обязывать? Если с этой стороны смотреть, то и Васильев в меня влюблен. И еще человек двадцать. Разве это не их проблемы?

Я схватилась за голову. Что, что, черт возьми, она говорит?

— Подожди… послушай, но ведь ты спишь с ним! Разве он тебе не нравится?

— Нравится. И с Васильевым, или кем-то еще я спать пока не намеревалась. Секс — только с близким человеком. Костя для меня пока такой единственный. В чем проблема-то? Он что, против? Или он навечно должен быть единственным? С чего вдруг?

Мое ошарашенное молчание она приняла за конец разговора и направилась к машине. Чуть позже я смогла задать ей еще несколько вопросов, и картина вырисовывалась просто ненормальная: она на самом деле никогда не считала, что что-то должна Белову, она всегда ему об этом честно говорила. И он ей нравится. Самое парадоксальное, что она пребывала в уверенности, что он сейчас перекипятится и все осознает. И после этого они смогут жить долго и счастливо, каждый сам по себе. И еще пришла мысль, что у Танаевых общая не только фамилия. Они похожи в отношениях, точнее, в их отсутствии. Только у Макса все это сразу было в обостренной форме, поэтому он понимает себя лучше, а Мира даже не отдает себе отчета в том, что поступает точно так же, как брат. Или даже более жестоко, ведь она погрузила Белова в полную уверенность в их близости, Макс до такого не опускается.

При этом я действительно ее не осуждала. Она изначально пыталась вести себя честно, она сама не видела, что у нее серьезная проблема: это не она решает, кто ее получит, а наоборот — получит тот, кто больше всего захочет. Она зависима от внимания, любви, страсти других людей, черпает из этого энергию. Ведь именно так изначально все и выглядело, как описывал Костя! И скорее всего, началось это задолго до Белова. Если бы на его месте был другой парень, то мы, скорее всего, просто махнули бы рукой — взрослые люди, сами за себя пусть решают. Мы, в конце концов, не в Средневековье живем, чтобы забрасывать женщину камнями за некоторую фривольность. Ситуация встала так остро именно потому, что это был Белов.

На него было страшно смотреть. Он пришел через пару часов в сопровождении Макса — бледный, спокойный, но душераздирающе потерянный. Молча начал собирать свои вещи. И только это натолкнуло Миру на мысль, что ситуация серьезней, чем она предполагала:

— Ты куда?

— Домой. Приползу к отцу, как побитая собака. Наконец-то работу свою брошу, — ответил без каких-либо эмоций. Не удивлюсь, если его Макс седативами накачал. Или собственной кровью напоил.

Мира встревожилась и подскочила к нему:

— Костя! Костя, перестань, пожалуйста! Не уходи! В конце концов, мы же все равно остаемся друзьями!

Он посмотрел на нее, как на сумасшедшую, но промолчал. Да уж, ситуация отвратительная. Я понимала, почему он даже мысли не допускает, чтобы остаться. Сейчас он ее видеть попросту не сможет. Хотя бы какое-то время, отдышаться, переосмыслить, понять. И даже после этого не уверена, что они смогут остаться друзьями.

— Белов, поехали ко мне, — я тоже встала и начала натягивать куртку. — У нас комната свободная. Я с родителями договорюсь. Поживешь несколько дней, а там посмотрим.

Он молча вышел из квартиры. Мы с Максом последовали за ним. Я все же махнула рукой Мире на прощание, хоть немного и злилась, что она создала такую непростую ситуацию.

Уже в машине Белов сказал:

— Нет, Макс, домой меня вези. Спасибо, Николаева, но я пока морально не готов жить с тобой под одной крышей.

Если может шутить, значит, оклемается. Белов — сильная личность, справится. Даже уже сейчас он выглядит куда лучше, чем три часа назад.

Мы высадили его возле дома, а потом поехали к моему. Говорить не хотелось, но, наверное, было нужно.

— Ты поговори с сестрой. Возможно, она сама не понимала, насколько привязана к нему.

— Все она понимала. Тут другое… — он замолчал, не находя слов. Я тоже не знала, что еще сказать.

Когда машина остановилась, Макс вышел вслед за мной.

— Даш, подожди, — я повернулась к нему. — Ты ведь не думаешь сейчас, что у нас с тобой было бы так же?

На самом деле, думала. Так же или хуже. Если бы я решилась, как Белов.

— Я сейчас вообще ни о чем не думаю, — соврала я. Но Макс чутко улавливает подвох:

— Нет. Мира запуталась. А я нет. Мира не Косте врала, а сама себе. Я себе не вру.

Вырвалась усмешка.

— И что это меняет? — прозвучало желчно.

Он почесал указательным пальцем висок, выдавая свою растерянность.

— Даш, не делай выводы. Пока не делай. Я понимаю, что ты мне нужна больше, чем я тебе. Ты способна меня вытащить из безумия, а у тебя таких, как я, могут быть миллионы.

Вот тут он зверски просчитался. Я пока никого не вижу, кто мог бы хотя бы сравниться. Но вслух ничего не сказала. А он вдруг шагнул навстречу и обхватил ладонями мою шею, приподнимая подбородок вверх, чтобы я не смогла отвести глаза.

— Я знаю, что сегодняшняя ситуация тебя сильно испугала. Это плохо для меня.

Ага. Паук, который уже думал, что муха мертва, вдруг заметил, как та трепыхается. Надо добавить яда, чтобы не ускользнула.

— Отпусти, Макс.

Он покачал головой, отказываясь выполнить просьбу. Наклонился еще сильнее и прижался к губам, тут же их раздвигая. Я попыталась оттолкнуть его, но мне это, естественно, не удалось. А через пару секунд я и пытаться перестала. Потому что это был он — человек, который и должен меня целовать так, как ему захочется, прижимать к себе, вызывать недовольный стон, когда отстраняется. Каким нежным он может быть… от такой ласки добровольно не отказываются. Я, по крайней мере, в себе таких сил не обнаружила, поэтому отвечала, погружаясь в ощущения. Долго-долго, пока все внешние переживания не канули в небытие, а нарастали только внутренние.

Паук выпустил свой яд, дело сделано. А я еще смела обвинять Миру в неадекватности.

 

========== Глава 18. Мухи против пауков ==========

Теперь о себе я могла сказать с полной уверенностью только три вещи: я влюбилась; я влюбилась в совершенно не того человека; мне нужно срочно уехать в какую-нибудь другую страну. В Северную Ирландию или Китай — вот тут уже полной уверенности не было. Макс. Макс — принц из сказки, убивающий драконов, прекрасный, как Нарцисс. Макс — циничный манипулятор, оставляющий за собой пепелище, не способный на любовь, как Нарцисс. О, от Нарцисса в нем нет только самолюбования, но и без того все слишком, слишком плохо.

Что делать мне теперь, зная, что не способна ему сопротивляться, я не имела представления. А уповать на его милосердие тоже было безнадежно. В любом случае, я попытаюсь хотя бы поговорить. И плакать потише, а иначе еще родители вопросами задолбают. И не улыбаться без причины, случайно вспомнив о какой-то его фразе, — это уж совсем ни к месту. И как-то контролировать безумные перепады настроения между «вены режут вдоль» и «я ему нравлюсь, совершенно точно нравлюсь!».

В качестве ближайшей стратегии поведения выбрала сосредоточиться на чужих проблемах, дабы отвлечься от своих. На следующий день позвонила Белову и предложила встретиться.

— Свидание? — мой звонок его явно разбудил, хотя время уже перевалило за час дня.

— Да. Весна, суббота, ты и я. Цветы мне купишь?

— Обнаглевшая Николаева… Ну ладно, пошли, — нехотя согласился он.

Мы встретились в парке и тут же оккупировали ближайшую ко входу лавочку. Народу сегодня было больше обычного, вокруг визжали дети, но слишком близко не приближались — наверное, у симпатичного дядечки было слишком злое личико.

— Что сказали родители?

— Ничего, — Белов приподнял воротник куртки, хотя на улице не было прохладно. — Отец промолчал, но так мерзейше ухмылялся. Ну, а как же иначе, ведь он был прав — я не выдержал и вернулся. Он пока меня донимать не станет, побоится, что снова уйду… Мать прорыдалась и пошла делать маникюр. Так что все в порядке.

— Тебе все равно пора было возвращаться, — заметила я. — Они тебя давно звали, отец даже извинялся, когда я в больнице лежала.

Белов повернул ко мне удивленное лицо:

— Не извинялся, не придумывай, но… да ладно. Сомневаюсь, что теперь будет хуже, чем раньше.

— А с Мирой что? — осторожно я переключила тему на более важный вопрос. Но поскольку он не ответил, решила продолжить сама: — Белов, ты должен понимать, что она это не специально…

— Да-да, — раздраженно перебил парень. — Макс мне вчера тоже что-то подобное втирал. Да я и сам понимаю. Переживу, не боись.

Хлопнула его по плечу:

— Еще бы ты не пережил. Не представляю тебя ревущим из-за несчастной любви! Стихи только писать не начни! И в черный не красься — тебе не пойдет.

Он отозвался слабой улыбкой. Потом устало опустил голову на руки.

— Она мне вчера раз двадцать звонила, пока я телефон не отключил. Уверен, она хочет продолжать… использовать меня, и не уверен, что я смогу сдержаться… Аж тошно от себя, — он потряс головой. — Если честно, то я сейчас не представляю, как мы сможем общаться. Все мы. Вроде как именно я нашу компашку и разваливаю. Я, а не она.

Мне захотелось погладить его по волосам, но я сдержалась, не зная, как он это сейчас воспримет.

— Ты не собираешься ее прощать? — спросила тихо.

Он думал долго, но потом все же ответил:

— Прощать, Николаева, ее не за что. Я больше на себя злюсь, за идиотизм. Ведь всё, прямо с самого начала, кричало о том, что что-то не так. Я поцеловал ее раз, поцеловал второй, потом переехал к ним, и она просто приняла меня. Точно так же, как приняла бы любого другого, оказавшегося на моем месте. Я сейчас только понимаю, что она это не особо-то и скрывала.

— Не любого другого! — я все же решила вставить.

— Пусть так. Но, по сути, разница небольшая.

Он снова замолчал, а мне хотелось, чтобы Белов высказался, вылил все, что накопилось.

— И что теперь будешь делать? — понимая, что вопрос глупый, я хотела заставить его хоть о чем-то говорить.

— А что делать? — он выпрямился и снова взглянул на меня. — Жить буду, что ж еще? С Танаевыми, правда, даже не знаю, как теперь… — он вдруг отвлекся. — И ты, Николаева, лучше не ввязывайся, как я. Горит у тебя — я понимаю, но потом только хуже будет. Они не виноваты в том, что такие, но это не значит, что и нам стоит портить себе жизнь заодно.

Он говорил обо мне и Максе, тем самым переключив свою проблему на мою. И было бы нечестно отмалчиваться:

— Я тоже не знаю, что делать… Ты прав. Но если бы ты сразу знал, что так обернется, ты бы смог держаться от Миры подальше?

Он меня удивил абсолютно серьезным:

— Смог бы. Если бы знал. Другом я бы их стал в любом случае, потому что они отличные. Но с ней бы… так… не стал.

Не знаю, он на самом деле настолько сильный человек или просто обманывал себя. Мы посидели в тишине, потому что основное было сказано, а дальше — просто должно отболеть. Но Белов вдруг положил мне голову на плечо и прикрыл глаза; я не отстранилась, понимая, что ему нужна хоть такая поддержка.

— А давай, Николаева, встречаться, — вдруг тихо заговорил он. И предупреждая мой смешок, пояснил: — Это же лучший для нас с тобой вариант, сама подумай. И от Танаевых оторвемся. Я буду о тебе заботиться, ты уж точно не начнешь шляться по всем мужикам города… Родители будут довольны, хату нам купят, где захотим. Прямо идиллия.

— Ты говоришь это только потому, что тебе больно, — резонно заметила я.

— Это да, — согласился он покорно. — Но и смысл в этом есть. Заметила, как нашу легенду легко восприняли? Все! Мы даже не делали ничего особенного, а нас так просто стали воспринимать как пару. И мои, и твои, и даже в гимназии… будто так и должно было быть.

Я вынуждена была кивнуть. Так и было. Наверное, мы внешне хорошо друг с другом смотримся, или даже не знаю еще, по каким критериям, но это действительно было так. Словно все ждали и — вуаля — случилось. Но какая разница? Ведь мы-то знаем, что это была неправда. Я все же погладила его по волосам, выражая сочувствие, но не желая развивать эту мысль.

— Знаешь, Николаева, — он продолжал так же едва слышно. — Ты, когда пришла к нам, мне даже понравилась. Не то, чтобы прямо любовь с первого взгляда, но себе я честно признался, что «мордаха милая». А потом все так закрутилось…

— Ты закрутил, — не смогла я не вставить свое веское слово.

— С твоей подачи, — парировал он. — Но да, я закрутил. И я мог остановить. И был полным придурком… Хочешь, извинюсь?

— Не надо, Белов, — у меня разрывалось сердце от того, насколько внутренняя тяжесть делает его искренним. Или ему, как и любому живому существу, просто необходимо почувствовать чужое тепло. Как Максу, только не в таком запущенном виде. Белов сейчас уязвим, и сам это осознает, вот и тянется к тому, кто хоть чем-то может ему помочь.

— Ну, не надо, так не надо, — смирился он. А потом неожиданно поднял голову, будто оживившись. — Слушай, Николаева, а почему нет-то? Я имею в виду, почему бы нам с тобой не замутить? Я понимаю, что идея так себе, но ты подумай сама.

— Нет, Белов, тупость это все, — я даже улыбнулась. Как ребенок, в самом деле. Думает, что сможет закрыть дыру в душе, оставленную Мирой, вот так просто. Практически с первой попавшейся.

— Подожди-подожди! — он явно увлекся. — Сейчас не решай. Просто подумай. Я, наверное, с ума сойду, если буду о ней думать. От других вообще тошнит… А ты вроде как своя. Я не предлагаю тебе секс и там петтинги всякие. Просто давай общаться… Продолжим строить из себя парочку, а там — как пойдет. Даже если никуда не пойдет, чего мы теряем?

— Белов! — я попыталась призвать его к здравому смыслу. Очевидно, что это у него такая форма ухода от психологической травмы, но это в корне неверное решение.

— Даша! — он назвал меня по имени, что говорило о том, что пора звонить врачам, пусть давление у него хоть измерят. — Я серьезно. Никаких там нежностей и прочего. Просто общаться, а остальные, включая Танаевых, пусть думают, что взаправду! Ну мне так легче будет. Чем чтоб она на меня сейчас с жалостью… А про других не поверят.

Черт возьми, да он боится. Смелый, шумный, сильный Белов до дрожи боится остаться один. Старые друзья ему теперь неинтересны, да они и не были никогда ему интересны, а в отношениях с Танаевыми сейчас обозначится закономерный провал. И он хочет, чтобы я осталась на его стороне, пускай и таким нелепым образом. Наверное, я даже могла бы его понять, особенно учитывая, что сейчас он сам не свой, но согласиться на такое, даже просто разыгрывать перед Максом и Мирой, чтобы последнюю этим еще и уколоть — невероятная ошибка.

— Нет, Белов. Ты меня завтра еще поблагодаришь за отказ, — я постаралась говорить как можно мягче.

Он просто пожал плечами, не выразив недовольства. И сам понимал, что идея тупая. Смотрел рассеянно куда-то в сторону, наверное, придумывал новую глупость, лишь бы чем-то занять мысли.

— Хочешь кофе? — предложил без особого энтузиазма. — Я схожу куплю.

У меня в сумке затрещал телефон, поэтому я согласно кивнула, а потом с тоской проводила его взглядом. Чем же помочь этому придурку еще? Просто буду сидеть и слушать, даже если он ничего больше не станет говорить. Пусть знает, что не один. Хотя бы это.

На дисплее высветилась надпись, заставившая мгновенно забыть о Белове.

— Да, Макс.

— Привет. Не занята?

— Нет, говори, — я не пыталась быть холодной, просто мозг вместо мыслей выдавал каждую подробность вчерашнего вечера. И нервы задребезжали, призывая одновременно плакать и улыбаться.

— Я не знаю, как нам теперь с Костей быть. Ни мне, ни Мире не нравится, что на этом и дружбе конец. И я не представляю…

Так вот он о чем. Тоже беспокоится. Я даже не нашла в себе сил удивиться — для Макса Белов был другом, в этом сомнения уже давно пропали. Да и Мира сейчас, очевидно, рвет и мечет.

— Я с ним сейчас. Не волнуйся, Макс, он переживет. Просто сейчас… ему лучше не видеть твою сестру. Временно. А там посмотрим.

— Где вы? — зачем-то спросил мой самый важный собеседник.

— Да тут, в парке. Белов за кофе ушел, я передам, что ты звонил. Думаю, ему это важно.

Я прямо физически ощутила, что Макс на том конце напрягся, будто чем-то недоволен или глубоко задумался. И даже в голосе это прозвучало:

— Я правильно понимаю, что теперь мы разделимся? Я всегда буду на стороне Миры, Костя с Мирой воздухом одним дышать не может, а ты, добрая душа, будешь обязана его поддерживать?

Уверена, об этом подумал уже каждый из нас. Но я хотела надеяться на лучшее:

— Макс, все будет хорошо. Он успокоится… и да, ему необходима моя поддержка. А потом, когда они смогут нормально поговорить, все со временем наладится. Ты не представляешь, как быстро он приходит в себя! Уже почти как живой.

— Ладно, — согласился он. — Я позвоню ему позже, а ты позвони Мире. Давай вместе сделаем так, чтобы у этих двоих не осталось выбора? Пусть опять трахаются или дерутся, мне лично без разницы. Мира… — он замешкался, — очень переживает из-за произошедшего. Она не хочет терять друга. В самом деле, она просто не понимала, чем конкретно рискует.

— Хороший план, товарищ генералиссимус, — я даже усмехнулась. Макс всегда будет делать то, что лучше для его сестры. Даже если Белова придется заставить силой вернуться в наш круг.

— А ты сама как? — голос его вдруг стал тихим, привычно обволакивающим.

— А что я? — попыталась сопротивляться давлению, которое ощущала даже на таком расстоянии от него. По телефону это было сделать все же легче.

— Я про нас. Мы с тобой что будем делать? Может, встретимся сегодня, поговорим? Я приеду…

Знаю я его разговоры. Если я даже после этого готова бежать к нему, то при личной встрече никаких разговоров не получится. По крайней мере, не тех, что пошли бы мне на пользу. А сейчас я невероятным усилием воли могла собраться:

— Нет никаких «нас», Макс. Извини. Я не хочу этого всего.

— Даш, — голос такой же тихий, но появился нажим. — Давай поговорим лично?

— Не хочу! — почти крикнула я. Сознание колыхнулось в сторону режима «реветь, как дура». — Говори сейчас все, что хочешь. Сейчас!

Думаю, это было правильное решение. Дающее мне хоть какую-то свободу мысли.

Макс усмехнулся, но в голосе улыбки не слышалось:

— Что ты хочешь услышать? Что я хочу затащить тебя в постель? Верно. Но собираюсь обойтись без этого, — я молчала, не зная, что ответить. — Или что, Даш? Что нам с тобой можно разойтись сейчас в разные стороны?

— Не знаю, — выдавила, уже сильно сомневаясь, что выбрала подходящий момент для такого разговора. — Макс, не дави так, я прошу.

— Я не могу не давить на тебя, Даша! — это был уже совсем не его голос. Еще не кричит, но уже и не спокоен. — Я согласен быть твоим другом, хочешь?

Это был точно выверенный выпад, ведь скорее я, а не он, не способна воспринимать его, как друга. Просто невыносимо сложно быть с ним рядом и не думать о том, как хочу к нему прикоснуться. При этом зная, что он думает о том же. Взаимность — самая разрушительная сила на свете! Когда два по отдельности контролируемых колебания создают резонанс, который стократно мощнее, чем каждое из них. Мы никогда не сможем быть друзьями, слишком сильная амплитуда, и это он хорошо понимает, поэтому и говорит так.

— Даш, — голос все еще чуть повышенный. — Я прошу, скажи, чего ты хочешь сама.

Я хотела снова промолчать, но потом выдала совсем-совсем тихо:

— Любви. Глупо, да? — глаза уже полностью закрыло туманом.

Он шумно вздохнул, потом заговорил, стараясь вернуться в свой привычный тон:

— Об этом надо с глазу на глаз говорить, а не по телефону… — не дождался моего ответа. — Даш, ну хорошо. Может, это и есть любовь? Откуда же мне знать? Она не будет нормальной, как у всех, но может, это максимум, на что я способен? Для меня почему-то очень важно получать твою реакцию. Я поэтому и давлю так, потому что из тебя настоящие эмоции можно только под давлением выбить.

«Я почти научился любить, не сгорая, но еще не умею любить безответно»… Вот о чем он. Желание знать, что мне не легче, чем ему. Даже большее, чем страсть. Внахлест страсти. Поэтому он готов на любые правила, если только они будут подразумевать, что я от него зависима не меньше, чем он от меня. Всю жизнь боящийся только одного — привязанности, он теперь, наверное, в ужасе от того, что моя привязанность к нему может оказаться не настолько же сильной. Он не знает, как это — быть уязвимым.

— Макс, — голос дрогнул. Но я собиралась бить наотмашь: — Мне нужна только нормальная любовь. Когда двое вместе, без сюрпризов и сдвигов. Без ломки себя самой. Без риска, что если ты начнешь ломать себя, то рано или поздно просто слетишь с катушек.

— Даш…

Я не выдержала и отключила телефон, откинула на сумку. Прижала ладони к лицу, безуспешно пытаясь успокоиться. Дышать было больно, думать — еще больнее. Я терла виски, стараясь прийти в себя и остановить слезы. В общем, мне это медленно, но удавалось, подняла глаза к небу, отвлекаясь, проморгалась и только теперь увидела Белова, стоявшего в двух шагах сбоку.

— Эгегей, — грустно прокомментировал он, протягивая пластиковый стаканчик с крышкой.

Сел рядом, не видя необходимости высказывать свое мнение. Он был в общих чертах в курсе, но, конечно, не до таких подробностей. А мне плевать, ему-то сейчас ничуть не лучше. Вот так два одиночества нашли друг друга. Надеюсь, в мире есть только двое Танаевых? Чем их меньше, тем меньше несчастных дебилоидов сейчас молча пьют кофе, не находя слов поддержки друг для друга.

Хотя вынырнуть из трагедии оказалось не так уж и сложно, едва я начала соображать. Надо отвлечься на что-то другое, перенаправить мысли от Макса… Или даже нет! Не мысли, а всю себя перенаправить от Макса! Мы вполне можем быть друзьями и обо всем этом будем потом вспоминать со смехом, если эта ненужная влюбленность исчезнет.

— Слушай, Белов, — я подала голос. — А давай встречаться? В смысле, понарошку.

Он расхохотался, откинув голову. Смотрите-ка, и его в чувство привела! Идея глупая, ни к чему не приводящая, но дающая нам обоим козырь — мы оградимся выдуманными эмоциями от самоковыряния и ненужных паучьих нападок. Тогда Макс прекратит давить, и я смогу нормально думать, может, даже и влюблюсь потом в кого-то, когда перестану видеть только его. Мира же не станет провоцировать Белова и играть на его чувствах. Да это единственный способ собрать нас воедино так, чтобы никто не пострадал!

— Я серьезно! — теперь у меня были силы и возмущаться.

— Да понял я, — ответил, отсмеявшись. — Давай только обговорим теперь тщательнее, что да как. Играем, в первую очередь, для Танаевых, так?

— Так. А остальные? Родители?

— Мне пофиг. Предлагаю по ситуации. Ничего не говорим, но если вдруг всплывет где-то, то не отрицаем. Они решат, что мы так и продолжали встречаться, ну, может, ругались на время.

— Отлично. В гимназии тоже сами так решат. Садимся за одну парту?

— Безусловно, любовь моя! — Белов оживал на глазах. — Нам не обязательно что-то специально демонстрировать, в том числе и поцелуи-обнимашки, просто будь рядом.

— Конечно! Танаевы поверят без поцелуев-обнимашек? — засомневалась я.

— В это поверят быстрее, чем если мы тут же в койку прыгнем! Это как раз логично для нас — начинаем, пробуем, вот только друг в друге что-то рассмотрели. Они знают подробности, поэтому поверят как раз только в стихийное, но осторожное начало.

— Ты прав, любовь моя! Кино, свидания?

— Думаю, что да. К тому же, нам обоим не повредят выходы без них, даже просто, чтобы отвлечься. Запомни, лапушка, играем против профессиональных шпионов, а значит, никогда не расслабляемся. Привыкай вести себя, как моя девочка, в любой ситуации.

— Согласна! На каких условиях расходимся?

— Если кто-то из нас кого-то найдет, устроим прощальный разрыв. Ну или если надоест одному. Сор из семьи не выносим, сначала решаем вместе.

— Да ты отличный напарник, Белов!

— Костя! — поправил он, вызвав смех. — Мы с тобой уже свое отругались, так что, возможно, потом по инерции и поженимся, — он подмигнул.

Аж руки захотелось потереть от накатившего азарта.

— О любых изменениях обстоятельств говорим друг другу, — добавила я.

— Не вопрос. И если вдруг Мира решит меня заполучить обратно, бей ей по роже! Ясно, Николаева? Защищай меня от нее, как рóдное дитя от педофила, а то я, может, сам не смогу.

— Даша! — поправила на этот раз я. — Сомневаюсь, что я смогу причинить ей вред, но буду пытаться. Так, а с чего начнем? Как им об этом объявить?

— Никак! Именно никак! Вообще ни о чем не говорим! Просто начинаем жить по-новому, красавица моя! Пойдем в кино сейчас? — встал и протянул мне руку.

Юху-у! Белова — в президенты! Я со смехом ухватилась за протянутую ладонь, принимая приглашение.

Да, план по-прежнему абсолютно идиотский, и, возможно, уже к концу этого дня наш запал угаснет. Но то, что он поднял нам обоим настроение — факт!

   Комментарий к Глава 18. Мухи против пауков

   ла-ла-ла)) Не спрашивайте, на каких конкретно тяжелых наркотиках сидит автор)) Дилера не сдам!

   И, похоже, я эту историю вообще заканчивать не собираюсь

 

========== Глава 19. Пауки против мух ==========

Странно, но нам все же удавалось отвлечься. Да и фильм, к нашей удаче, оказался презабавной комедией, после которой мы еще долго смеялись, пока добирались до дома. Конечно, на откате волны этой несколько наигранной радости мысли то и дело спотыкались о ненужное. Просто само собой становилось внезапно немного тоскливо:

— Вот что ты в Мире нашел? Она красивая, я понимаю, но ведь красивых девушек предостаточно. У тебя-то вроде бы не должно быть проблем…

— Потому что она другая, ни на кого не похожа. Мы же с тобой только после узнали, насколько сильно они другие. К их особенности привыкаешь настолько, что потом остальные люди кажутся слишком нормальными. Скучными.

Подумала над этим и согласилась:

— Точно. Макс, наверное, именно поэтому так на женщин и действуют — на подсознательном уровне глупые бабехи чувствуют силу… и эту самую необычность.

— Глупые бабехи? — смеется Белов. — Это ты о себе сейчас?

— В том числе! — ну, а что скрывать?

В любом случае, день прошел куда лучше, чем мы оба могли ожидать. В воскресенье мы договорились вместе поехать в кафе, чтобы забрать его расчет. Конечно, было бы нелепо продолжать строить из себя труженика — Белов на карманные расходы получал в разы больше, чем его заработная плата. К тому же, сам себе он успел уже доказать нечто важное, а мнение остальных его не особо заботило.

Позвонила и Мире. Извинилась, что пока не могу к ней приехать и выразила надежду, что все очень скоро придет в норму. Она была заметно расстроена — даже и не знаю, чем именно: тем, что «домашний питомец» вырвался на свободу, тем, что Васильев целуется куда хуже Белова, или все же тем, что она очень боится потерять нас обоих из-за своей глупой ошибки, хотя природу этой самой ошибки до сих пор не очень понимала.

Белов зашел за мной, а отец предложил подвезти нас до кафе. Пока я натягивала куртку, мама не выдержала:

— Слушайте, дети мои, — почти торжественно обратилась она к обоим. — Я все понимаю, если есть что понимать. Что у вас происходит? Не хочу влезать в ваши дела, но и переживать больше не могу.

Я взглянула на широко улыбающегося «напарника»:

— Мария Сергеевна, а о чем переживать-то? Мы с Дашей проводим время… вместе. Вы против этого?

— Да нет, — смутилась она, толком и не поняв его ответ. Но вопросов задавать больше не решалась.

В кафе мы решили заодно и перекусить, раз уж так кстати там оказались. Улучив свободную минутку, к нам подсела и Светлана:

— Девушка твоя? — она обратилась к Косте, хоть и смотрела приветливо на меня.

— Ага. Это Даша, — ответил Белов. Мы со Светланой виделись раньше, но общаться не приходилось, поэтому я тоже улыбнулась.

Она представляла из себя, на мой взгляд, женскую версию самого Белова — очень милая внешне, сияющая и бесконечно болтающая обо всем подряд. Они бегло обсудили с ним какие-то происшествия, в курсе которых были оба. Я наблюдала за ней и не видела ничего, что бы выдавало тщательно скрываемую печаль по безвременно почившему в ее судьбе Максу. Она о нем вообще ни разу не упомянула! Возможно, просто прошло достаточное время, но я склонялась к тому, что она и сразу не сильно-то переживала, прекрасно понимая изначально, что из себя представляют их отношения. Вот только таких девушек Максу и стоит выбирать — замечательно проведенное время, доставившее обоим только радость, и никаких сожалений. Или, может, именно по этой причине он и задержался на ней дольше, чем на всех остальных? Хм, «задержался на ней» в этом контексте звучит явно двусмысленно.

В любом случае, я понимала, чем она ему понравилась — даже я, несмотря на объяснимую ревность, уже заряжалась ее легкостью.

— Ну вот чего ты увольняться надумал? Тут без тебя тоска зеленая будет! — она вернулась к главному вопросу. — Подработку получше нашел?

— Да нет, — улыбался ей Белов. — Домой вернулся.

— Домой? — видимо, она не знала подробностей, поэтому я решила оценить ее реакцию:

— Так Костя-то у нас — богатый наследничек. Принц вдоволь набомжевался и вернулся в свой мрачный замок.

Белов рассмеялся, она же сначала окинула его удивленным взглядом, но потом присоединилась к веселью:

— А ведь несложно было догадаться! Ладно одежда, но ты ж породистый, как элитный щенок, — она толкнула его в плечо.

Я достала свой телефон:

— Свет, сфотографируй нас, пожалуйста.

А что, гулять так гулять! Та с удовольствием выполнила просьбу, жестом нам показывая приблизиться друг к другу. Фотография получилась отменной — два счастливых человека, с какой-то хитрецой поглядывающие друг на друга. Я тут же залила ее на аватар вместо старой, зимней, на которой он обсыпал меня снегом. Ведь даже не удосужилась заменить за это время, наверное, ждала новой, аналогичной.

Светлана вынуждена была нас оставить, возвращаясь к работе. Но чуть позже принесла пару коктейлей. Не знаю, то ли я пропустила, когда Белов сделал заказ, то ли это был ее подарок в честь его увольнения. Я просто поражаюсь тому, как все вокруг приходят от него в восторг, где бы он ни появился! Конечно, всей его изнанки они не знают, а фантик на самом деле блестящий.

Коктейли оказались алкогольными, что неудивительно. Больше того, потом мы заказали еще по одному. Мы проводили время максимально прекрасно, насколько вообще могла позволить наша измученная психика. По Белову теперь вообще невозможно было сказать, что только два дня назад его кинула любимая девушка. И продолжалось это до тех пор, пока на его телефоне не обозначился входящий от Миры. Он заметно потускнел, глядя на экран, потом все же скинул вызов. Это однозначно свидетельствовало о том, что вся его показушная радость зиждется на прочном отчаянии.

Тут обязательно надо было вставить что-то, чтобы его отвлечь:

— Так, дорогуша, и кто же тебе там названивает? — тоном ревнивицы заявила я.

— Бывшая названивает. Или кто она там мне была, — его попытка отшутиться с треском провалилась.

— Бывшая, значит?! — я продолжила фарс. — Ну-ка отключай телефон, а то я тебе устрою!

Он слабо улыбнулся, а потом добавил:

— Она тебе теперь позвонит, — указал на мой аппарат, лежавший на столе.

Я демонстративно выключила и свой. Мира Мирой, но своего парня поддержать — святое дело.

Притворись, что тебе легко — и тебе станет легче. Никогда бы не поверила, что это действительно работает. Настроение возвращалось в прекрасное состояние, правда, для этого необходимо было на него воздействовать небольшим усилием воли. А это проще, когда вдвоем. Мы даже не стали вызывать такси, а решили поехать на троллейбусе. Но там нам пришлось пристыжено притихнуть под угрожающими взглядами бабулек. Уселись на последнее сиденье.

Чтобы снова не погружаться в ненужное, я достала из сумки плеер, вставила один наушник в ухо Белова, второй — в свое, ткнула на первую попавшуюся песню. Он тут же выхватил девайс из моей руки и сосредоточенно начал рыскать по плей-листу.

Я смотрела на его профиль. Он качал головой в такт музыке, через каждые десять секунд переключая на новый трек. Если отвлечься от того, насколько хорошо я знаю его темную сторону, Костя был потрясающим. Красивый, хоть на обложку журнала прямо сейчас, особенно когда он так чем-то увлечен. Почему же сердце не замирает? Почему в моей улыбке сейчас нет ничего на самом деле настоящего? Как и в его улыбке, адресованной мне:

— Вкус у тебя, прямо скажем, отстойный. Даш, ну что за голимая попса?

— Вот-вот, оставь эту, — отвечаю ему.

— Да мы после нее вообще обрыдаемся!

С остановки мы идем, уже в голос подпевая. Голос у Белова отличный, но он слов не знает, поэтому, демонстративно закатывая глаза и изображая фальшивый восторг от песни, он мычит свою часть. Я свою, пусть и не очень хорошо, но стараюсь вытягивать. Мы эту песню слушаем уже по третьему кругу, поэтому нормально у нас получается только припев:

— Слушай, Дашка, а ты же в апреле родилась? — вдруг до него дошло. — Жаль, что я не в октябре, а то бы прямо про нас было!

— Да она и так про нас! Ты в слова вникни! — смеюсь. — Давай по новой!

— Я больше не могу это слушать! — ржет Белов, но нажимает «реплей». - She was like April sky…

Закатываюсь от смеха потому, что он наконец-то запомнил первую строчку. Белов неожиданно наклоняется к моему уху, свободному от наушника:

— Если хочешь, я его уведу отсюда.

— Кого? — я не понимаю, но следую направлению его взгляда.

Чуть поодаль от моего подъезда припаркована черная машина. Макс уже вышел и стоит, облокотившись на капот и погрузив руки в карманы, чуть сутулится. Настроение проваливается сквозь землю настолько резко, что я от неожиданности даже застываю. Ну вот, теперь сердце почему-то замирает. Я люблю даже его расслабленную позу, не подразумевающую никаких лишних движений. Так всегда было, а сейчас, когда он ждет меня, мысли только о том, насколько нелепо я этому рада.

— Макс, привет! — орет счастливый Белов, хотя мы уже практически подошли вплотную.

— Да я смотрю, ты не особо-то убиваешься, — Макс, конечно, видит, насколько сильно этот Белов отличается от пятничного. — А мы уже в МЧС звонить собрались. У вас обоих телефоны отключены.

— А, точно, — я действительно только вспомнила об этом. Достаю аппарат. Один входящий от Миры и один — от Макса. Белов, сделав то же самое, комментировать, что у него там накопилось, не стал.

Я решаюсь вступиться за нас обоих:

— Да мы что-то… как-то, — не особо хорошо получается, поэтому меняю тему: — Наш оболтус в порядке. Или скоро будет в нем. Мира как?

— Терпимо, — теперь Макс смотрит прямо на меня, но отвечает Белову: — Костя, вам с ней надо поговорить. Это будет лучше для обоих.

— Поговорим, — легко соглашается тот. — Давайте завтра к вам? В «Тысячу» давно не резались!

Теперь Макс переводит слегка удивленный взгляд на него. Поражен, что у того петли нет на шее? Или сейчас думает, что на самом деле Белов не так уж и сильно был привязан к его сестре? Или чувствует исходящий от нас «аромат» алкоголя?

— Я домой, — нахожу я выход для собственной персоны. — Смотри-ка, Костя, как тебе повезло. И ты прокатишься сейчас с ветерком.

Макс кивает, соглашаясь подвезти того до дома, что логично, но говорит:

— Садись пока в машину. Мне с Дашей надо парой слов перекинуться.

Белов отдает мне наушник, который до сих пор торчал из его уха, а потом добавляет:

— Давай, короче, до завтра слова учим и идем на площадь баблосики рубить! Ну ее, эту гимназию! — и направляется к машине танцующей походкой. — This fatal love was like poison…

Невольно смеюсь. Потом затихаю под пристальным взглядом в надежде на то, что насиловать меня на глазах у свидетеля не собираются.

— Даш, у тебя все хорошо? — он задает странный вопрос.

Пожимаю плечами и отвечаю максимально честно. Сейчас действительно все настолько хорошо, насколько возможно. Лишь бы в глаза ему не смотреть, а то все сразу станет плохо.

— Да, Макс. Все нормально. И Белов скоро окончательно оклемается, у него прямо повышенная стрессоустойчивость. Завтра мы к вам придем, может, они и поговорят уже.

— Ну и отлично, — он долго думает, но потом разворачивается и идет к машине.

…радуя тем, что сегодня не будет психологических атак. Оставляя внутри тянущее чувство тишины.

Теперь от предыдущего восторга не остается и капли. Я знаю, зачем он приезжал. Лишить меня воли. Парализовать мое сознание. Сделать меня счастливой. Будь ты проклят, Белов, со своей идеей уйти от реальности.

* * *

К понедельнику мне все же удалось немного успокоиться, но я уже не сомневалась в том, что Макс в нашу ложь не поверит. Он ведь видит меня насквозь.

Танаевы с утра заехали за мной, как это всегда было раньше, а потом и за Беловым.

— Готовы к контрольной? — вместо приветствия поинтересовался Костя. Идиотский вопрос, если учесть, к кому он обращается.

Мира, сидевшая рядом с Максом, повернулась к нему.

— Костик, прости меня. Я дура.

— Миррррочка, — промурлыкал тот. — Я прощаю тебя! Ты дура! Но давай уже просто обо всем этом забудем?

— Забудем? — она опешила.

— Ну да, потрахались и отлично. Попробуем теперь дружить вне постельки, по рукам?

— По… рукам, — не думала, что увижу Миру в таком смятении. Но ее этот вариант, очевидно, устраивал. — Правда?

— Правда, правда, — милостиво отозвался Белов.

Возможно, только я знала, насколько сложно было произнести ему эти слова. Незаметно накрыла его ладонь своей, почувствовав нервную дрожь. Он через пару секунд убрал свою руку, обозначая, что акцент на его выдержке сейчас лишний.

В гимназии он уселся рядом со мной, а на вопросительный взгляд Макса заметил:

— Ну пощадите мое сердце! — обозначая, что ему находиться с Мирой пока рановато. Макс понял.

Мы, как и договаривались, весь день друг от друга не отходили. Уверена, что Танаевы это заметили, но отнесли на счет «периода отвыкания». Это нам обоим берегло нервы — хотя бы не приходилось отвечать на неловкие вопросы.

Ну, а вечером мы с Беловым вместе поехали к Танаевым. Думаю, это было самым серьезным испытанием, обозначающим, получится ли нам когда-нибудь в будущем нормально взаимодействовать. Мира еще раз извинилась, попыталась что-то объяснить, но Костя в очередной раз отшутился. В «Тысяче» снова выиграл Макс, все как в старые добрые времена. Вроде бы все проходило неплохо, хоть напряжение ощущалось каждым присутствующим. Но это как раз было объяснимо — еще слишком мало времени прошло.

В перерыве между раздачами я пошла заварить чай. И вздрогнула, ощутив резкое приближение абсолютно бесшумного Макса. Попыталась развернуться, но пауки не любят, когда муха летает вне паутины. Поэтому он поставил руки на стол по обе стороны от меня, но не стал прижиматься к спине, оставляя между нами, наверное, миллиметровую дистанцию. Сказал, положив подбородок мне на плечо:

— Даш, может, поговорим уже? Сколько можно бегать?

Наверное, он слышал, как мое сердце стучит. Эта поза прошибающе интимна, и он это понимает. Как и раньше — просто сбивает с толку. Чтобы я поддалась, прижалась к нему сама, а не убегала. Но я настраивалась на этот разговор:

— Макс, а если мне кто-то понравится? Ты тоже будешь меня преследовать?

Резкий выдох.

— Я… преследую тебя?

— Конечно.

Он тут же отступил на шаг. Пришлось повернуться и посмотреть на него.

— Даш… Я не думал, что это так выглядит. Извини. Ты не должна меня бояться.

Нет, именно должна. Но на самом деле не боялась, а наоборот, хотела, чтобы он снова приблизился, обнял, поцеловал. До одури хотелось прикоснуться кончиками пальцев к его шее. Или волосам. Отвела взгляд в сторону, понимая, что он все это прекрасно осознает. И он не стал бы меня «преследовать», если бы увидел, что я на кого-то другого смотрю такими же глазами. Это же Макс. Он не причиняет осознанно боль тем, кого оберегает. А в этот небольшой круг лиц я точно вхожу.

Белов стоял в дверях. Он ничего не говорил, но пришел, чтобы поддержать меня хотя бы своим присутствием. Макс посмотрел на него, заметно сосредоточился, а потом снова на меня:

— Подожди-ка. Когда ты говорила, что тебе кто-то может понравиться, ты имела в виду Костю?

Мы с Беловым переглянулись, но не спешили отвечать. Макс опустил голову и неожиданно рассмеялся. Тихо, но так искренне, с пронизывающей простотой. Конечно, он не поверил в это, сначала решила я. Но, оказалось, что все совсем наоборот. Он смеялся, потому что поверил:

— Черт возьми… Почему мне это в голову не пришло? Ведь самый логичный вариант! Вас так долго женили, что это первое, о чем вы должны были подумать в этой ситуации. Просто попробовать, попытаться. Или… — он на секунду задумался и говорил уже словно сам с собой, ни на чем не останавливая взгляд. — Или притвориться. Для нас, например, чтобы просто оставили вас в покое. Это настолько логично, что даже смешно, что я только сейчас допер! Причем неважно — притворяетесь вы или нет. Со временем не придется даже притворяться. Если вы перестанете воевать, то очень скоро обнаружите, что это и был изначально самый лучший вариант.

— И что, Макс? — теперь вмешалась и подошедшая Мира. Белов заметно поежился от того, насколько близко к нему она сейчас находилась. — Что с того? Если мы с тобой перестанем быть такими эгоистами, то тоже признаем, что это лучший выход для всех нас! Мне лично важнее их присутствие в моей жизни, чем какие-то там страсти. А тебе?

Макс поднял ладони вверх:

— Сдаюсь, сдаюсь! Нет, ну как же все правильно вырулилось, а? И ведь я никогда не стану «преследовать» твою девушку, Костя. И Мира тебя только ей отдаст без боя. А когда-нибудь все успокоятся. Я серьезно, только так мы все и успокоимся, — он двинулся на выход. — А сейчас я лучше пойду попреследую кого-нибудь еще. Доиграете «Тысячу» без меня.

Сказал совершенно спокойно, ни одной ненужной эмоции. Прекрасный в своей монолитности Макс. И теперь для всех все было понятно. Да вот только он обесценил ту радость, которой мы с Беловым добились за последние два дня. Эта игра была забавной, только пока была игрой. А Макс только что сделал ее чем-то очень значимым. Как точка, за которой мы будем жить дальше по-новому.

После хлопнувшей двери я просто не знала, что сказать. Но эту задачу взяла на себя Мира. Она подошла ко мне и обняла, прошептав:

— Он быстро придет в норму. Дальше тебе придется сопротивляться только самой себе, без его участия, — она обозначила этим, что прекрасно понимала, что между нами происходит. — И я тоже говорила совершенно серьезно. Если у вас получится, я постараюсь этому радоваться. И даже если не смогу, вы об этом не узнаете. Вы с Костей — это наш новый этап социализации. Если мы упустим настолько важных для себя людей или начнем вас ломать под себя, значит, нам уже и не суждено стать людьми.

Она повернулась и к Косте:

— Ты можешь вернуться сюда. Сегодня или когда захочешь.

Вид у него, как и у меня, наверное, был подавленным. Он покачал головой:

— Нет. Если я буду так часто уходить из дома, то родители помрут от сквозняка.

Вот такой странной ситуацией и обернулся наш план. Вроде бы, все так, как мы и хотели — они приняли наше решение и любой исход, в который могут вылиться наши с Беловым «отношения». Но только мы двое знаем, что того исхода, который они подразумевают, не будет никогда. Нас связала боль, и она всегда будет стоять между нами. Я не посмотрю на него, как на мужчину, он всегда будет для меня бывшим парнем Миры, а он не посмотрит на меня, как на женщину. Эта игра перестала иметь значение, и мы это поймем очень скоро. Пауки снова победили мух, хотя даже не собирались этого делать.

Комментарий к Глава 19. Пауки против мух

   Сопли, сопли, больше соплей!!! Меня рвет радугой от этой ванили, но и остановиться не могу)

 

========== Глава 20. Связи и привязанности ==========

Белов настоял на том, что мы должны продолжать. В конце концов, все причины, по которым мы ввязались в эту авантюру, существовали и сейчас. И глупо отрицать, что нам обоим становилось легче. Как бы бессмысленно эта игра ни выглядела, я тоже признала, что лучше играть в нее, чем прямо сейчас остаться наедине с собой.

Настроение было придавленным какое-то время, думаю, не только у меня. Сегодня и Танаевы были чуть более молчаливыми, чем обычно. Зато Белов отрывался. Сегодня он выбрал предметом своего стеба Макса, донимая его всю перемену, хотя тот даже не поворачивался в нашу сторону:

— Эй, Седьмой, а чего это у нас спинка сегодня такая грустная? Расскажи, ты где вчера был? Скольких женщин, стариков и детей ты успел осчастливить за истекшие сутки?

Макс терпеливо молчал.

— Максимиллиан! А ты что подаришь своей девушке на восьмое марта? «Какой из?» — переспросишь ты. А я отвечу: «Бляяя, из тебя советчик, как из Васильева — донор мозга!».

Макс не сдавался. Делал вид, что ничего не слышит. Мира с улыбкой смотрела на разыгравшегося Костю.

— А я вот реально теряюсь, что моей милахе дарить! Ну же, маньяк-рецидивист, кто, если не ты, мне подскажет, как завоевать сердце дамы?

Оказывается, терпение Макса не безгранично:

— Господи, кто-нибудь, заткните его, — и упал лбом на сложенные руки.

— Он щас сматерился? Сматерился же, да?

Мира решила вступиться за брата:

— Макс не матерится. В принципе.

Белов призадумался:

— Не пьет, не курит, не матерится… Где-то должен быть подвох, как ты думаешь, Даша? Ведь не может человек быть настолько идеальным? Я лично отказываюсь жить в мире, где такие ангелы водятся! Не-ет, надо просто найти, что с ним не так! Может, он импотент, например?

Тут расхохоталась даже Мира.

Макс поднял голову, все синхронно притихли, предполагая, что Белов доживает последние секунды своей жизни. Странно, но это даже до самого шутника дошло.

— Да-а-ашка, — протянул он. — Защищай меня, а то рискуешь овдоветь.

И он притянул мое трясущееся от смеха тельце к себе, будто прикрываясь им. Но Макс, даже не повернувшись к нам, снова плюхнулся лбом на парту. Тогда Белов перехватил мою руку в запястье и начал ею тыкать в спину Танаева.

— Ма-а-акс, ты дома, не? Расскажи доброму доктору, кого ты предпочитаешь — блондинок или брюнеток? И как относишься к групповому сексу? А к некрофилии? Ну, в самом крайнем случае — если тебе вдруг девушка откажет? Дяде доктору это нужно знать, чтобы выписать правильную таблеточку…

Следующее произошло в долю секунды. Макс как-то мгновенно изменил положение тела, перехватил со стороны Миры стирательную резинку и, не оборачиваясь, через плечо кинул назад. Резинка попала ровнехонько в центр лба Белова, причем с такой силой, что отлетела потом чуть ли не через пол класса, а голова Кости резко дернулась назад от довольно жесткого удара. И поскольку как раз до этого он прикрывался мною и именно моей рукой донимал Макса, то резинка эта — которой, не сомневаюсь, он и убить нас обоих мог, и еще и стену насквозь пробить — пролетела в паре сантиметров от моего лица. Я вскрикнула от неожиданности. Макс тут же обернулся, а через секунду снова смотрел вперед.

— Ёхарный бабай, — едва отойдя от шока, Белов потер лоб. — Шишка же будет.

Сказал он как-то беззлобно, наверное, признавая, что сам выпросил. Но этому артисту требуется удар посильнее, чтобы заставить успокоиться:

— Дашуль, — он захныкал. — Подуй, а! Ва-ва!

Я со смехом выпустила сквозь сложенные трубочкой губы холодный воздух в место, на которое он с таким жалостным видом указывал пальцем.

И теперь в улыбке Миры, которая продолжала сидеть вполоборота к нам, проскользнуло какая-то… не знаю, может, нежность? Или понимание. Или демонстрация отсутствия ревности. Я не знаю точно, но от Белова тут же отодвинулась.

Он недовольно поморщился. На лбу его оставался красный, довольно заметный отпечаток, который впоследствии превратится в синяк. Он взял мой пластмассовый пенал и приложил его к больному месту, выдавая свою полную осведомленность во всех тонкостях народной медицины. А сам переключился на другую тему:

— В пятницу идем в ночной клуб! А то че мы как лохи?

— Да-да-да! — Мира даже вскрикнула от радости. Она уже давно звала всю компанию, вероятно, немного пресытившись нашими простецкими посиделками.

Мнение Макса никого особо не интересовало, потому что все и без озвучки знали, что единственному из нас настоящему владельцу целых нескольких ночных клубов в Москве «пофиг». А меня-то родители не отпустят, о чем я и сообщила с какой-то обидой.

— Слушай, Даша, — отозвался Белов. — Для золотой молодежи ты какая-то слишком… деревянная! Я с пятнадцати по клубам тусил, да все наши время от времени тусят, даже самые зануды!

— Но не отпустят же… — мне очень не хотелось, чтобы меня выкинули за борт из-за строгости родителей.

Белов задумчиво лохматил свою шевелюру.

— Мирамакс! А вы сможете похитить мне невесту? Через окно!

На этот раз они обернулись оба — Макс даже немного развернулся на стуле — и внимательно посмотрели на Костю.

— Двенадцатый этаж! — добить шутку для Белова было делом чести.

Но они почему-то теперь глядели друг на друга, будто о чем-то синхронно думали. Мира заговорила первая:

— Там слева лоджии…

— Но кладка зверская, — подхватил Макс.

— Ага. И около трех метров до ее окна…

— Там есть то ли кайма, то ли шов…

Тут даже непоколебимый Белов охренел. Он наклонился ко мне боком и прошептал:

— Меня одного они пугают? — и тут же громче: — Отбой, Мирамакс, снимаю задание. Попробуем сначала дипломатическими методами.

Как ни странно, но мама после разговора с ним меня отпустила. Ей не особо нравилась эта идея, чего она не скрывала, но наверняка посчитала, что бесконечная изоляция меня от сверстников тоже не очень хороша. К тому же, я там буду с ним, что ее заметно успокаивало.

В итоге в пятницу мы вчетвером отправились в один из ночных клубов города. А я как в музей пришла, с интересом разглядывая обстановку. Помещение огромное, но почти полностью заполненное людьми. Музыка настолько оглушительная, что для того, чтобы услышать собеседника, нужно чуть ли не орать ему в ухо. По периметру множество столиков, разделенных небольшими перегородками, а вдоль противоположной стены разлеталась подсвеченная синим длиннющая барная стойка, которая издалека выглядела как светящаяся полоса. На высоких круглых платформах диаметром не больше метра и огороженных невысоким барьером, девочки танцевали гоу-гоу. Я бы не сказала, что одежда у них была какой-то особо развратной — шортики и топы, ничего слишком сильно не открывающие голодным взорам, но сами движения довольно откровенные, хотя и заметно профессиональные.

Мы еще даже столик не успели занять, как к нам подлетела платиновая блондинка на таких огромных шпильках, что ростом была даже выше наших мальчиков.

— Макс, привет!

— Ага, привет, — он даже не удосужился окатить ее равнодушным взглядом и скользнул мимо.

— Он тут часто бывает, — прокомментировала Мира, пытаясь перекричать музыку. — Самый привычный ареал охоты.

В общем, я догадалась об этом, когда еще на входе ему кивнул один из охранников. Как на работу, наверное, сюда заходит.

А потом несколько разноцветных коктейлей, танцы и веселье заставили позабыть об оглушительном шуме. Через час даже показалось, что я так обычно и провожу свои выходные. Вдалеке мы рассмотрели и компанию знакомых лиц, в числе которых были Яна с Никитой. Некоторые приветливо помахали нам, но объединяться с ними мы не спешили.

Исчерпав все свои физические резервы на танцполе, я направилась к нашему столу, чтобы сделать еще глоток животворящего коктейля и передохнуть. Белов тут же плюхнулся рядом. Он тоже был заметно пьян. Мира танцевала в окружении каких-то парней, привлекая к себе их внимание, как магнит. Но если вдруг эти парни захотят неприятностей, то заботиться придется об их здоровье, поэтому за нее переживать никому из нас бы и в голову не пришло. Она щедро отдавалась всеобщему вниманию, сегодня потакая своей слабости.

— А где Макс? — я пододвинулась к Косте ближе и задала вопрос просто для того, чтобы что-то сказать. На самом деле и ежу понятно, где сейчас Макс. Точнее, чем Макс сейчас занят.

— Без понятия, — ответил Белов, чокаясь со мной бокалами. — Стоит где-нибудь, в крутом раздумьи, среди потных и мокрых рыл, священной злобой возвышаясь над скоплением мудил.

Я рассмеялась. Но замерла, почувствовав, как Костя приставил палец к моему виску, а потом с небольшим нажимом повел его вниз, по щеке, потом по шее.

— Ты что делаешь? — я со смехом откинула его руку.

Но он тут же наклонился к моему лицу со слишком очевидным намерением. Я успела остановить его, подставив руки к груди.

— Костя, ты чего? Заигрался?

Он тут же отказался от своей спонтанной идеи и откинулся на спинку.

— Нет. Я-то играю, как надо. Это ты филонишь.

— Чего?! — я действительно не понимала, что на него нашло. Возможно, просто слишком пьян.

Он снова наклонился ко мне, но теперь, чтобы пояснить.

— Относись ко всему проще, Даш. Нужного эффекта мы с тобой добьемся, только если перестанем строить из себя выпускников детского сада!

— Нужного эффекта? — я еще не успела закончить вопрос, как внезапно поняла, о чем он говорит. Вон она — Мира. Довольно далеко, но если посмотрит в нашу сторону, то все увидит. — Ты… хочешь, чтобы она ревновала?

— А с чего мне этого не хотеть, а? — с каким-то злобным смешком.

— Чтобы вернуть ее… приручить? — уточнила я.

Теперь он рассмеялся в голос.

— Да не хочу я ее обратно! Хочу, конечно, но не пойду на это снова!

Я опешила:

— Тогда зачем?

Он смотрел мне в глаза, явно недоумевая, почему я задаю такие глупые вопросы:

— Чтобы она почувствовала, как это. Чтобы у нее внутри вот так же все разъедало, когда ни спать, ни есть не можешь… Только не говори, что не способна это понять!

Вот оно что. Эта причина стояла превыше тех, что мы обозначили вслух. Ему было необходимо ударить ее точно так же, как она его, чтобы избавиться от своей боли.

— Костя… я думала, что ты на самом деле согласился стать ее другом. Что все это делаешь… чтобы как-то выйти из той ситуации…

Он вздохнул, и теперь на его лице уже не было того же злого веселья.

— Она мне такой же друг, как тебе — Макс. Даша, очнись. Между нами всеми какие-то ненормальные болезненные отношения! Гипертрофированная привязанность друг к другу, и это… не дружба, а зависимость. Они нас с тобой выдернули из того дерьма, в котором мы плавали до их появления. И меня даже в большей степени, чем тебя, — я знала, что он говорит правду. Рано или поздно, если бы все так и продолжалось, он натворил бы что-то непоправимое. Лишь бы насолить отцу. — Поэтому мы так к ним и тянемся.

— А мы для них кто? — я действительно хотела узнать его мнение.

— Мы для них еще большее. Мы — не просто первые, а вполне возможно, что единственно возможные близкие люди, благодаря которым они начали ощущать себя иначе. Посмотри на Макса — он теперь совершенно другой! Мира тоже, просто не так заметно. И они оба знают, что это благодаря нам. Наши отношения — это не дружба, это какое-то необъяснимое извращение! Мы просто паразитируем друг на друге.

Я была вынуждена согласиться с ним, но все же покачала головой:

— И все равно это неправильно. Отпусти свою злость, раз уж у нас все равно «гипертрофированная привязанность», и ты не собираешься ее разрывать…

— Не смог бы, даже если б захотел! — он почти крикнул это мне в лицо, снова меняя настроение. — Я пойду.

— Куда?! — попыталась я схватить его за руку, но он не дал мне такой возможности и уже вставал.

— Как Макс — выйду на тропу войны. У меня томагавк трещит по швам! Может, это решение и моих проблем? — он усмехнулся и направился сквозь танцующую толпу, приближаясь к компании своих старых «друзей».

Я на мгновение прикрыла глаза. Чему я удивляюсь? Ведь это тот самый Белов, который и меня на время ослепил блеском своего фантика. Когда ему больно, он делает больно другим. Именно так всегда и было. Говнюк не превращался в прекрасного лебедя, он просто не проявлял свои худшие качества, находясь в зоне комфорта.

При этом я не могла слишком сильно злиться на него. Абсолютное большинство людей на его месте хотели бы того же — хоть как-то отомстить Мире, пусть и таким дешевым способом. А способ работал, я окончательно поняла это только теперь. Белов же понимал это сразу. Это как раз не было странным, удивительным оставалось иное — абсолютное большинство людей на их месте просто разбежались бы в разные стороны. А у нас тут вызрела «гипертрофированная привязанность», «болезненная зависимость». И я не могла не признать, что в этом пункте он прав на сто процентов. Зачем бы мы держались еще друг за друга с таким отчаянием, если бы не это?

Вся моя эйфория, весь мой настрой улетучился под давлением этой простой мысли. Мы, все четверо, будем продолжать, потому что не видим другого выхода, но «Мира будет ему другом точно так же, как мне — Макс». Четверка двинутых, больных друг другом людей.

Оставаться тут и продолжать разыгрывать любовь с Беловым я не могла физически. Поэтому схватила сумку и направилась на выход. Уже на улице кинула Мире СМС: «Прости, устала, я домой! Не стала вас отвлекать, чтоб не портить веселье».

Сначала хотела сесть в такси, но настроение требовало прогулки с тщательным переосмыслением на свежем воздухе. До дома не больше получаса, мне нужно как раз это время. Вдруг подумала, что это опасно — идти вот так одной, ночью. По всем законам жанра на меня непременно должна напасть толпа насильников и, по всем законам жанра, в самый последний момент явится Макс на белом коне, чтобы выхватить меня из рук извергов. Но не было ни насильников, ни коней. Ничего не было. Даже мысли пропали.

Я просто переставляла ноги, погружаясь в какую-то апатию. Похожее чувство у меня уже было, когда уехал Макс. Все переставало иметь значение, кроме невыносимой усталости. Я устала думать, устала переживать, устала принимать решения, играть в игры, сопротивляться желаниям, желать. Осталось только принять это и растечься вдоль этой длинной улицы воздухом, чтобы просто быть, но не чувствовать.

Меня и раньше выдергивали из этого состояния, и теперь в самый неподходящий момент позвонила Мира.

— Дашуль, вы с Костей поругались? Я видела, как он ринулся от тебя. Сейчас чуть ли не в обнимку с нашей Яной стоит, гаденыш. Хочешь, я ему врежу?

— Не надо. Присмотрите там за ним, он напился. Я дома уже, на такси уехала, — откровенно соврала я, не желая ничего ни с кем обсуждать.

— Точно дома? — почему она не верит?

— Зачем мне врать? Все, Мира, пока. Я спать.

Сразу же отключила телефон, чтобы больше никто не доставал.

Минут десять посидела на лавочке в аллее, но потом замерзла и решила все же идти домой. Сегодня все равно думать не получится. Мне просто все равно. Настолько, что я даже не вздрогнула, увидев Макса у своего подъезда. Вообще ничего ему не говоря, просто прошла мимо. Не хочу сегодня никому ничего объяснять, а он пусть думает тоже, что я расстроена из-за ссоры с Беловым.

Дома вкратце рассказала маме о вечере, заверила ее, что отлично провела время, и та наконец-то отправилась спать. Сама перекусила, приняла душ и ходила по комнате, лениво расчесывая мокрые волосы.

Подошла к окну, чтобы закрыть шторы и случайно обратила внимание на то, что машина Макса так и припаркована возле дома. Он что, сидит в ней или продолжает стоять у подъезда? Зачем? Все же надо включить телефон, хоть что-то сказать. Хоть у нас и болезненная привязанность, но мы на самом деле друг о друге беспокоимся. И я бы беспокоилась о любом из них, даже о Белове, который сегодня снова разнес вдребезги мой мир только тем, что все назвал своими именами. А я не такая эгоистка, поэтому сделаю над собой усилие и заверю, что все отлично. Неужели он стоит возле подъезда? Я скорее по инерции, чем от искреннего любопытства, открыла окно и высунулась наружу, ища его глазами в освещенном дворе.

Какое-то движение в стороне привлекло мое внимание, но сердце остановилось до того, как я поняла, что происходит. Макс подтягивался на выступе лоджии, чтобы перейти к другому, выше. Десятый этаж. Одиннадцатый. Двенадцатый. Остались всего лишь каких-то три метра «зверской кладки», и Макс уже перекинул одну руку, а затем и вторую на выступ не больше сантиметра. Я отшатнулась от окна в ужасе, без малейшего желания это видеть еще хоть секунду.

Жизнь остановилась, слепилась в маленький комок, точку. До того момента, как его рука приземлилась на подоконник. Вторая. Усилие. И вот он — сначала упирается коленом, а потом легко переносит тело в квартиру, бесшумно приземляясь на пол. И теперь только я готова чувствовать, как трясусь всем телом.

А Макс смеется! Смеется!

— Мира будет в ауте! — такого блаженства на его лице я до сих пор, кажется, не видела. — Я сам уверен не был, но черт, как же холодно! Руки вообще перестали чувствовать! Обалдеть можно! Я такое без перчаток ни разу не делал, а температуру явно недооценил.

Он сам закрыл окно и принялся с усилием разгибать, а потом растирать затекшие пальцы. Без куртки, в одной тонкой рубашке, в которой он был в ночном клубе и даже без обуви. Мое тело сложилось пополам, будто ему трудно было оставаться в вертикальном положении, а потом просто осело на пол. Захотелось тоже смеяться от облегчения, но сил хватило только на то, чтобы поднять голову.

— Ты вообще, что ли, ничего не боишься? — голос дрожал.

— Почему же? Я очень боялся, что у тебя на окнах сигнализация! Вот это был бы номер! — он продолжал веселиться, но теперь сел рядом. — Все, Даш, все, дыши. Ты бы видела, что я в Москве вытворял! Мгновенно перестала бы за меня бояться.

— А если бы я не выглянула случайно в окно?! — мне хотелось и плакать, и смеяться, и избить его за такое представление.

— Постучался бы, — он пожал плечами. — Неужели не открыла бы? Ну или назад бы попер.

Я качала головой, пытаясь уйти от переизбытка эмоций. Макс оглядел комнату, приподнялся на колени, схватил болтающиеся на стуле домашние шаровары и протянул мне, продолжая улыбаться.

Ну вот, теперь еще и смущение. Как-то даже и не подумала обратить внимание, в каком я виде. Он поднялся на ноги, продолжая осматриваться. Или давая мне возможность натянуть штаны. Не особо привлекательный вид, но это лучше, чем щеголять в трусах. Хоть сверху додумалась одеть после душа обтягивающую майку.

— Говори тише, — вдруг я вспомнила и об остальном мире.

Родители, конечно, спят, да и звукоизоляция у нас неплохая, но если вдруг услышат, объяснить им, что только что произошло, я бы точно не смогла. Подошла к двери и на всякий случай заперла. Ноги по-прежнему дрожали, поэтому я села на кровать.

Макс продолжал отогревать руки дыханием.

— Ты зачем это сделал? — наконец-то поинтересовалась я.

— Мира услышала звук машины, хотя ты сказала, что дома уже. Она беспокоилась, заставила меня поехать проверить. Отвлекла… А потом ты такая убитая мимо прошла. Вот, решил зайти, поинтересоваться, что с тобой.

Я теперь могла даже усмехнуться:

— Да ничего особенного. Просто так и живу, волнами.

Макс тоже приземлился на кровать:

— Так а что случилось-то? Расскажи, раз уж я так случайно заглянул на огонек. Костя что-то сделал?

— Да нет, — дыхание постепенно выравнивалось. В этот раз я приходила в себя куда быстрее — вот что значит опыт! — У нас с ним нет ничего такого, из-за чего мне стоило бы сильно переживать. Он просто хочет, чтобы Мире было так же больно, как ему.

— Объяснимо, — легко согласился Макс. — Это пройдет у него.

— И еще он сказал… — я замешкалась. — Что мы с тобой, как и он с Мирой, никогда друзьями не будем. Что мы извращенцы, больные…

— Согласен, — и он это понимает! Ну вот что еще добавить?

Я посмотрела на него, спохватилась:

— Слушай, Макс, иди в душ, согреешься. Или в одеяло завернись.

— Да нет, все нормально. Ты мне только дай время отдохнуть, а не выгоняй прямо сейчас, — он отмахнулся. — И нам с тобой лучше обойтись без моего посещения твоего душа.

Еще бы подмигнул! Настолько хитрая физиономия у него была в этот момент. Ну конечно, друзья. А я на секунду представила, каким именно образом он собирается выбираться отсюда.

— Оставайся! Родители до обеда меня точно не потревожат! А там как-нибудь придумаю, как тебя вывести!

— И что, даже рядом разрешишь полежать? — в него Белов, что ли, вселился? Или это после произошедшего, вызвавшего прилив азарта?

Я уже совсем пришла в себя.

— Ты же к девушке друга приставать не собирался!

— А я и не собираюсь, — он вдруг откинулся на подушку и похлопал рядом, зовя присоединиться. — Иди сюда, расскажу подробности. Ты будешь смеяться.

Заинтриговал. Я легла рядом и повернулась в его сторону. Он так и остался лежать на спине, разглядывая потолок.

— Ну давай же, смеши меня уже, — не выдержала я паузы.

Он вдруг приложил ладонь к лицу, задрав локоть вверх. Неужели стесняется чего-то? Это Макс-то?

— Э-э… Я, в общем, перед тем, как лезть, презервативы все вытащил, в машине оставил, — он смеялся. — Чтобы точно не начать приставать. А то думаю, ты как восхитишься моим идиотизмом, потом в душ греться отправишь, а там уже не до таких тонких материй, как «не преследуй меня» и «почти девушка друга».

Я расхохоталась в подушку. Представление, как он об этом размышлял в машине, доводило до истерики. Кое-как успокоилась, перекатилась на живот и уперлась локтями в кровать, чтобы видеть его лицо. Обстановка располагала к интимным разговорам на грани фола:

— А что, без презерватива приставалка не заводится?

Он мельком скользнул по моему лицу одним глазом и снова уставился в потолок.

— Вообще ни разу не было. Мне Сан Саныч прямо сказал, что если я чего подхвачу, то он убьет и меня, и Миру. Так что считай, что у меня фобия.

Во мне проснулся бесенок. То ли от легкости после пережитого шока, то ли он давно ждал своего часа. А скорее, потому, что Макс впервые был настолько уязвим передо мной. И что-то женское во мне заставляло давить на это, дразнить.

— Макс, а сколько у тебя было женщин?

— Не считал, — явно недовольно буркнул он.

— Макс, ну хотя бы приблизительно. Двадцать, тридцать, сотня, тысяча?

Теперь он закрыл лицо и второй ладонью.

— Макс, ты чего там прячешься? Тебе стыдно или ржешь?

Он оторвал руки от лица и с улыбкой все же посмотрел на меня:

— Я, пожалуй, пойду. Что-то тут мне не рады.

Попытался сесть, но я нажала на его грудь, не давая двинуться дальше. Тут же убрала руку.

— Всем оставаться на своих местах! Ну что ты, спайдермен, почему не хочешь откровенничать? Мире-то точно все рассказываешь!

— Ну то Мира, — протянул он. — С тобой это… как-то… не знаю. Ты и без того относишься ко мне… Зачем тебе-то в эту тему углубляться? Думаешь, что если узнаешь каждую грязную подробность, то тебе станет настолько противно, что перестанешь меня так сильно хотеть?

Настала моя очередь отвести взгляд. Но что-то в самой ночи есть такое, что размывает грани. Поэтому и ночные разговоры совсем другие, чем дневные.

— Макс… А если бы у нас были отношения, то какие?

Он резко повернулся на бок, подложив под голову руку, и посмотрел мне в глаза:

— Не могу сказать точно. В идеале — вообще без секса.

— Что?

— Да. Мне кажется, что только так. А секс, страсть — это все так накаляет эмоции… Поэтому они и умирают со временем. Причем у всех, просто с разной скоростью.

Мне стало и грустно, и смешно одновременно:

— Представляю: две ночные твари, соблазняющие всех вокруг, по утрам заворачиваются в теплый плед, один на двоих, и пьют какао.

— Ну, это в идеале. Хотя сомневаюсь, что это реально. Это было бы реально, если бы ты была другой, ну… соблазняла бы всех вокруг.

— Ты не умеешь ревновать, да? — на самом деле, мне очень хотелось коснуться его лица. Но это уже было бы совсем лишним.

— Почему же? Вполне себе ревную. Просто у меня приоритеты иначе расставлены, — он никогда не был настолько откровенен, и поэтому я ловила каждое слово. — Мне неприятно от мысли, что кто-то другой… неважно. Это все ерунда. Но вот думать о том, что ты кого-то другого так же за руку держать будешь, физически не могу.

— А ты так уверен, что тебя я хочу держать за руку?

Он протянул ко мне ладонь, но отдернул ее.

— Не знаю. Но уверен, что ты сама в этом уверена.

— Макс…

— Давай, спи уже. Вряд ли у нас с тобой еще будет возможность просто выспаться рядом.

Я притихла, понимая, что и без того сказано слишком много. Думала, что не смогу отключиться, но вероятно, пережитое сказалось на мне сильнее, чем я предполагала. Уже засыпая, а значит, потеряв остатки контроля, я придвинулась ближе. И он тут же обнял меня, укрывая своим едва уловимым запахом.

Когда утром я открыла глаза, его в комнате уже не было.

 

========== Глава 21. Будь осторожен в своих желаниях ==========

Я так и лежала, наверное, часами. Боясь нарушить изгиб смятой с его стороны подушки. Едва кончиками пальцев касалась его, но не давала себе свободы погрузиться в анализ своих ощущений. Страшилась прийти к мысли, что я готова на любые правила, если мы хоть иногда будем спать вот так рядом.

Это грустно, все это очень-очень грустно, но я улыбалась. Потому что точно знала, что других у него не было, что он уже не играет. Он множество раз засыпал рядом с чьим-то безымянным телом, но сегодняшнее для него впервые. И это чувство внутренней уверенности в собственной значимости для того, кто так значим для меня, было потрясающим.

Окно было закрыто изнутри. Это говорило о том, что он вышел через квартиру, и поскольку криков я так и не услышала, Макс остался никем не замеченным. А может, лучше бы мама сейчас прибежала в ужасе, рассказывая, что к нам забрался вор? Тогда бы я хоть наверняка знала, что эта ночь мне не приснилась.

Когда раздалась мелодия звонка, я подскочила от смутной надежды. Но, к моему вящему разочарованию, входящий был от Белова:

— Здарова, подруга. Твои сегодня тоже банкетиться уезжают? Я вечером к тебе приду.

Да, родители сегодня собирались на вечеринку куда-то за город. Но зачем ему сюда приходить? Извиниться за вчерашнее? Но теперь я уже вообще для этого не видела оснований.

— А к Танаевым не пойдем?

— В жопу Танаевых. Короче, буду часов в шесть.

Отключился. Ладно, пусть приходит. Наши разговоры обычно обоим шли на пользу.

Весь день мысли то и дело соскальзывали на ночные приключения с элементами экшена и нежности. Как бы я ни пыталась отвлечься, все время запутывалась в своих ощущениях. Да, наверное, приход Белова — идея очень неплохая, а Танаевых, как он выразился, «в жопу». Хотя бы на один день передышки. Притом я вздрагивала от каждого звука, как натянутая струна, словно ожидая, что услышу стук в окно. Но Макс даже не звонил.

— Будем очень поздно, возможно, завтра! — оповестил довольный отец.

Мама предварительно поинтересовалась о моих планах на вечер, на что я честно ответила, что в гости заглянет Костя. Кажется, она до сих пор радовалась каждый раз, когда я проводила время не с Танаевыми. Ехать родителям предстояло в загородный дом своих друзей, путь неблизкий, поэтому насчет «очень поздно» или даже «завтра» отец ничуть не преувеличил. Наверняка проще будет остаться там. А уж раз я даже не собираюсь покидать пределы квартиры, то им и вовсе не о чем беспокоиться.

Белов пришел ровно в шесть. Зироу-зироу. Я пропустила его внутрь, отметив, что огромный пакет в его руках подозрительно позвякивает.

— Ты чего принес?

— Бухла, — он выставлял на кухонный стол по очереди несколько бутылок вина, какие-то конфеты, сыр и черт знает что еще.

— А-а, тогда понятно, — я заперла дверь и подошла к нему. — Чего задумал, неугомонный?

Только сейчас, посмотрев на него внимательно, я отметила, что он какой-то измученный. Потускневший, что ли. Похоже, гуляния в ночных клубах способны потрепать и его.

— Я задумал нажраться, тебя напоить, а потом мы с тобой переспим по пьяни. Так все обычно и делают! Обещаю — буду нежным! — он одарил меня голливудской улыбкой.

Почему у него глаза такие пустые? Очевидно, что случилось что-то очень плохое.

— Окей, договорились, — ответила я. Подумала и спросила: — Костя, проблемы с отцом?

Он уже сам достал бокалы из шкафа и теперь что-то искал, обшаривая взглядом полки.

— Да нет, все отлично. Он вообще ко мне не лезет. Но, думаю, его скоро просто разорвет, если он не выскажется! — Белов даже отвлекся от поисков. — Так и вижу: он такой раздувается, раздувается, а потом — бабамц — взрыв, и из него вылезают миллиарды маленьких игорёшек, которые потом захватят мир! Где штопор?

Я вытащила из ящика то, что он просил, подала ему.

— А как вчера все прошло? Долго в клубе еще был?

Он опустил руки и отвел взгляд в сторону, теперь не улыбаясь. Я дала ему время, чтобы собраться с мыслями и ответить:

— Макс так и не вернулся, поэтому мы с Мирой вызвали одно такси, — скривился. — И потом… Я такой пьяный, она такая красивая… И сорвало-то даже не на этом, а что она со мной поехала, а не с кем-то… из тех… Очнулся утром — как из комы вышел, а она спит рядом, прижимается, будто моя, — он сквозь зубы втянул воздух. — Тошнит меня, Дашка, от себя самого тошнит. Прямо ненавижу…

Новость меня не особо удивила. Мира, как и Макс, понимала, что у нас с Беловым ничего серьезного нет, и он ей слишком сильно нравится, чтобы не окунуться снова в этот рецидив. Ну, а уж про него и говорить нечего… Стало жаль до такой степени, что я шагнула к нему решительно и обняла. Он попытался отстраниться, но я сжала руки сильнее, не выпуская. Костя притих и склонил голову, а потом все же оттолкнул меня и отвернулся.

— Прекрати. А то я найду себе другого собутыльника, — голос дрожал, но он всеми силами пытался остаться в своем амплуа.

— Ну ага, щас! — я взяла бокалы. — Ты же обещал быть нежным!

Мы уселись на диване в гостиной и врубили какой-то фильм. Чтобы отвлечь его, я рассказала и о своих последних событиях. Белов на глазах оживился, несколько раз переспросил о подробностях взятия Максом Эвереста. И даже после того, как я трижды повторила, все равно никак поверить не мог. Даже смеяться начал от восхищения.

Но разговор, конечно, от Макса должен был вылиться и в соседнее русло.

— Я вот иногда думаю, — Белов залпом осушил бокал и потянулся за бутылкой, — что тут проблема больше в нас с тобой, чем в них. Ну ладно, твою ситуацию я прочувствовать не могу, поэтому на себе объясню… Вот какой бы мужик не радовался, что такая цаца, как Мира, у него есть — безотказная, офигенная, ласковая, как кошка. Причем она реально ни с кем, кроме меня, не спала, то есть и шлюхой ее считать пока рановато… Успокоился бы и наслаждался жизнью! Вот чего мне неймется?

— Потому что ты любишь ее, — высказала я очевидное. — Потому что для тебя других нет. И невыносимо думать, что для нее…

— Может, и так… — он и мне подлил вина. — Но считать ее из-за этого какой-то психически ненормальной — тоже перебор! Да девяносто процентов баб такие, включая мою мать! Уж не знаю, изменяла ли она когда отцу, но то, что для нее внимание окружающих важнее, чем все остальное, — факт.

Я чокнулась с ним бокалами, внутренне соглашаясь. Если бы он действительно научился относиться к этому проще, то вполне возможно, что они бы могли состояться, как пара. Очень многие женщины флиртуют с другими, получают нужные эмоции, но границу так и не переходят. И Мира ее еще не перешла. Я не могла считать поцелуй с Васильевым чем-то по-настоящему значимым — это ж как собаку бездомную погладить — потом помыл руки с мылом и забыл. Но у Белова словно ступор срабатывал, он не видел себя в роли пусть и постоянного, но условного партнера. И даже Миру уже ненавидеть не мог, поэтому так и злился на себя самого.

Еще через бутылку наша моральная усталость превратилась в триумфальные диалоги.

— Да пусть они уже друг с другом спят! Это ж даже не инцест! Хотя этих извращенцев и инцест бы не остановил!

— Точно! Прямо бесят их эти «сюсю-мусю»! Тьфу!

— Ага! И еще демонстрируют при каждой возможности — мол, посмотрите, какие мы невъебенные! На двенадцатый этаж можем! Типа, где вы еще таких огурцов найдете?!

— Да хоть на тринадцатый! Не впечатляет!

— Представляю, если б он окном ошибся — стучит такой к кому-то, а потом уныло стекает вниз по стене!

— И до инфаркта бы кого-то довел! Так, допиваем эту и идем трахаться! А потом к ним, пусть выкусят!

— Разливай!

И неважно, кто произносил ту или иную фразу, потому что в каждом пункте мы были абсолютно солидарны.

Миновав еще полбутылки, мы дрались диванными подушками. Со счетом 33:12 победил Белов, но я визжала от восторга каждый раз, когда мне удавалось сбить его с ног.

Через два бокала он вскочил и бросился в мою комнату. Оттуда вышел, победоносно поднимая в руке расческу.

— Так, садись сюда. Всегда хотел научиться косички заплетать!

Он силой усадил меня на пол перед собой и начал продирать лохматые от недавнего боя распущенные волосы.

— Зачем?! — хоть я и смеялась, но поинтересоваться стоило.

— А вдруг ты мне дочь такую же кудрявую родишь? А я не умею!

— Это да! Сейчас-то я практически не кудрявая, а в детстве прямо как баран была! Так что правильно, давай, учись!

Спустя двадцать попыток и три бокала, ему удалось сплести нечто вразумительное. После этого я мстила, делая малюсенькие хвостики на его челке. Хоть это зрелище и было презабавным, но такие манипуляции, скорее, успокаивают, чем вызывают прилив энергичности. В итоге мы, размякшие, развалились на диване.

— Знаешь, Костя, чего я хочу больше всего?

— В туалет? — он зевнул.

— Влюбиться в тебя. Хоть из тебя периодически и проглядывает мудак, в остальное время ты — классный.

Он вздохнул, а потом ответил тихо:

— Невозможно. Ни в меня, ни в кого-то еще. Пока они тут, мы оба никого больше не разглядим. Вот бы не видеть их какое-то время, сосредоточиться… Поехали на весенние каникулы вдвоем в Лондон?

— Поехали, — зевота, очевидно, как зараза — передается по воздуху.

— Cейчас чуток посплю, а потом домой, — говорит Костя.

— Я тебя разбужу, — пристраиваюсь на его плече. От Кости пахнет дорогим парфюмом, но совсем не так хорошо, как от Макса.

Разбудил меня тихий и веселый голос мамы: «Да-да, Игорь, он у нас. Конечно, тут останется. Ну ладно, созвонимся…». Я открываю глаза и вижу трясущегося от почти бесшумного смеха отца, фотографирующего эту сцену: Белов лежит на боку, а моя голова где-то в районе его талии, уютно пристроившаяся под рукой.

Вскакиваю, но парень продолжает тихо сопеть. Челка его так и завязана красной резинкой в хвостик. Ой-йё, стыдно-то как! Пустые бутылки, недопитое вино, вокруг разбросаны маленькие подушки и мы… в такой позе! Но родители же видят, что мы одеты?! Видят же! Почему тогда так хохочут?

— Мы это… — пытаюсь я расставить хоть какие-то точки хоть над какими-то ё.

— Не думали, что мы так рано заявимся? — закончил отец с едва приглушаемым смехом. — Иди, спи уже, алкоголичка малолетняя.

Я как с поводка сорвалась и позорно бежала в свою комнату. И только там увидела на телефоне один пропущенный вызов — от Макса.

Слишком поздно, чтобы перезванивать. Да и не нужно это. Хотя бы сегодня больше о нем не думать. Но этой надежде не суждено было исполниться, поскольку едва я только легла в свою постель, с того же края, что и вчера, закрыла глаза, то мгновенно завернулась в непроницаемое ощущение его присутствия. Я не знаю, есть ли выход у Белова, но у меня, кажется, нет. Можно и дальше бежать, бежать, бежать, бежать… бежать, бежать…

* * *

Я открыла глаза и даже из своей комнаты расслышала хохот, раздававшийся откуда-то с кухни. Быстро привела себя в порядок и направилась на звук веселья, уже примерно представляя, что увижу: мама готовила яичницу и со смехом что-то обсуждала с Костей, которому стеснение от ситуации, в которой мы оказались, вообще было чуждо. Папа тут же с улыбкой протянул мне телефон, на котором была открыта фотография наших с Беловым «полежалок», а потом заявил: «Ну что, доченька, как поживает твое похмелье? Мы с зятьком уже поправились!» — он указал на початую бутылку коньяка, вызвав новый прилив веселья у остальных. Ну вот, теперь Белов и их окончательно приворожил! Человек-леденец какой-то! Отчего ж я-то такая дура? Вляпалась по самое не хочу в Человека-холодышку, забив на этого всеобщего любимца с замашками садиста.

Когда нам наконец-то удалось выбраться из плена моих родственников, я сразу обозначила, что собираюсь встретиться с Мирой. А иначе, если мы продолжим намеченную тенденцию, то наша четверка действительно развалится на «Мирамакс» и «Дашостя»… «Костяша». Черт, хоть как звучит не очень.

Белов отправился домой, а мы с Мирой, как и договорились еще вчера, встретились в холле торгового центра. Через пару часов обшарили уже все бутики и отяжелили свои пакеты не только новыми сапогами для Миры, но и целым набором косметики для меня — это не считая прочей мелочевки. В ходе этих спешных экскурсий нам было не до обсуждения серьезных вопросов. А потом решили выпить кофе на четвертом этаже. Вот уже там неизбежно нас ждал и разговор, на который обе, втайне друг от друга, настраивались.

— Даш, мне нужно тебе кое-что сказать, — осторожно начала Мира. — Мы с Костей… после ночного клуба… Ну… так получилось у нас, что…

— Да я знаю, он мне сказал, — ответила я, не желая дожидаться, пока она подберет слова.

— Ты извини меня, — она, тем не менее, хотела закончить свою мысль. — У вас ведь ничего серьезного нет?

Мира переживала о моей реакции, хотя, наверное, и не сомневалась, что напрасно. Просто ей нужно было сказать эти слова, как и мне ответить:

— Мира, меня это вообще никаким боком не касается. У нас с ним нет ничего, никогда не было и не будет, — я успокоила ее, но решила и добавить важное: — Но… теперь я не могу сказать, что мне безразлично, что с ним происходит. Поэтому если он тебе не нужен, то отпусти.

Она посмотрела на меня с какой-то обидой, даже насупилась:

— Легко сказать — отпусти! Он же прелесть просто… И он навсегда останется для меня особенным, хоть в это и не верит. Я понимаю, что вроде как нужно… — Мира решила перейти в наступление, вместо того, чтобы продолжать оправдываться: — А вот ты возьми и отпусти Макса!

Я чуть кофе не поперхнулась. Нашла что сравнивать!

— Да я твоего Макса вроде как и не держу!

Теперь она уже улыбалась, немного наклонив голову ко мне:

— Ну конечно, не держишь… Даш, он сам не свой в последнее время. Опять почти не спит — а это очень плохой признак.

— И как же мне отпустить его? — я задала вопрос с искренним желанием узнать ответ.

— А то ты не знаешь! — боже, надеюсь, она сейчас имеет в виду не то, о чем я подумала. Ее хитрый взгляд рушил на это надежду, но я упорно молчала, не желая облекать свою догадку в слова. Мира же жалеть меня не собиралась, спокойно пояснив: — Переспи с ним. Это же Макс! Девяносто девять процентов, что это сработает. Как сто раз срабатывало до тебя и сто раз сработает после.

Да, с ним это точно сработает — кто бы спорил. И правда, мне жалко, что ли? В самом деле, веду себя тут как монашка, не желающая такое простое одолженьице сделать! Только она, видимо, не знает, что в идеале сам Макс совершенно иначе видит наши отношения. С точностью до наоборот. Он не хочет «быть отпущенным» как можно дольше, поэтому именно этот вариант и отвергает.

— Очевидно, что любви к брату в тебе больше, чем симпатии ко мне, — заметила я.

Мира перестала улыбаться.

— Не совсем так… — она задумалась. — Тут речь вообще уже не о любви идет, а о страхе. Я боюсь, что он не выдержит. В самом лучшем варианте — просто схлопнется обратно под свою носорожью шкуру, потом выковыривай его снова… А плохие варианты мне уже в кошмарах снятся.

Не знаю, преувеличивала ли она мое влияние на Максово безумие, но то, что его эмоциональность со мной все же связана — доказательств не требовало. Пусть не только со мной, тут и Белов приложил свою руку, но я в этом списке для Макса стояла на первом месте. И тем не менее, вариант абсурдный:

— А мне как жить после этого?

Мира пожала плечами.

— А ты сделай это не ради него, а ради себя, — она не дала выплеснуться моему возмущению, продолжая: — И к тому же, есть один процент… или меньше, что как раз на тебе его и переклинит. Он раньше ни к кому так не привязывался, и если уж не ты вытянешь его из бездны, то и никто, — она, вероятно, и сама слышала, насколько фальшиво и пафосно это звучит. — Конечно, вероятность этого невысока, если вообще есть, поэтому я не хочу тебя подводить к каким-то выводам. Ты до этих выводов и сама когда-то дойдешь. Не сможешь же ты до бесконечности находиться в таком состоянии…

— Я думала, ты против наших с ним отношений, — мне очень не нравилось, что, по сути, она права. Слишком долго в этом подвешенном положении я просто не выдержу.

— А я и против! Просто другого выхода не вижу. Вы ведь все равно рано или поздно попробуете. А раз это все равно неизбежно, то лучше рано.

— С чего вдруг ты сделала такие выводы?

— С того, как ты смотришь на него, когда он не видит. Как он смотрит на тебя, когда ты не видишь. И с того, что вы оба об этом знаете. И какая в этом случае разница, как я к этому отношусь? — она вдруг стала еще более серьезной. — Но давай только договоримся об одном — что бы между вами ни произошло и какие бы последствия это ни вызвало, мы с тобой останемся подругами.

Я невольно усмехнулась. Хочет и брату мое невинное тело на растерзание отдать, и чтоб я потом его видеть смогла!

— А разве ты сможешь разрываться между нами двумя?

Мира ответила сразу, словно уже обдумывала это не раз:

— Я люблю Макса. Но теперь я люблю не только Макса. И ему придется к этому привыкать.

Она все же уговорила меня после магазинов зайти к ним после СМС-ки от брата: «Дуй домой». Избегать друг друга — не лучший способ стабилизировать отношения хоть в какой-то точке. И я согласилась. Хотя бы потому, что не видела его уже почти два дня — с той самой ночи, что мы провели рядом. Или… потому что теперь я готова обсуждать правила?

— Мира, я уезжаю, — его голос раздался из комнаты, едва мы успели зайти в квартиру.

— Куда? — его сестра, не раздеваясь, направилась к нему.

Макс сам вышел в зал, неся в руках две спортивные сумки, бросил их на диван.

— Привет, Даш, — вскользь и тут же сестре: — Первый Поток обнаружили своего Второго. Они хотят, чтобы я к ним присоединился. Не знаю, зачем: то ли присмотреться ко мне поближе, то ли чтобы я самолично увидел на его примере свое будущее. Я не могу отказаться.

А может, вывезти его подальше, чтобы убрать совсем тихо? Если даже мне такая мысль в голову пришла, то Мира просто подскочила на месте.

— Они же думали, что Второй мертв!

— Думали. В подробности меня пока не посвящали.

Теперь Мира была заметно испугана:

— Я с тобой! Ты не поедешь с ними один!

Макс указал на одну из сумок:

— Я так и подумал. Посмотри, все ли необходимое тебе взял. У тебя пять минут. Я позвонил уже юристу, он прикроет мое отсутствие. А если я не вернусь, то займется переводом наследства на дочь Сан Саныча.

Ес-ли-я-не-вер-нусь.

Остолбенело я наблюдала за их сборами, не находя в себе сил проследить хоть за одной мыслью.

— Загранпаспорт возьми, — крикнул он Мире, мечущейся по всей квартире в поисках того, что надо еще закинуть в сумку.

Заг-ран-пас-порт.

— Мы на машине? — девушка не выходила теперь из рабочего режима, спеша обсудить и технические формальности.

— Нет. За нами заедут. Я перегнал машину со стоянки в гараж. Заплатил аренду за полгода, на всякий случай.

Пол-го-да.

Он натягивает куртку и смотрит на меня. Хочет что-то сказать, но молчит. Подходит и Мира, протягивает мне ключи. Я отупело принимаю связку.

— Даш, это от квартиры. Делайте тут, что хотите, — она порывисто обнимает меня. — Не переживай за нас, милая. Ты сейчас сама до дома доберешься?

И что-то еще, много-много сумбурного текста, а Макс все так же молчит. Потом входная дверь за ними закрывается и наступает тишина.

Сползаю по стене вниз. Вот и вся любовь. Вот и все правила. Слезы сами собой бегут по щекам, но даже руку невозможно поднять, чтобы их вытереть. Мне страшно и больно. Лучше бы Макс сказал хоть что-то. Неважно что — лишь бы мне было, что прокручивать в голове бесконечно.

Нужно позвонить Белову, осчастливить, что наши мечты исполнились.

 

========== Глава 22. Нормальность ==========

— Привет, тезка! Мы с тобой уже встречались в Москве, помнишь?

Макс окатил оценивающим взглядом Седьмую Первого Потока — совсем миниатюрную девушку с короткой стрижкой. Мира внутренне содрогнулась. Она надеялась, что брат не станет делать настолько непоправимых вещей. Ни к чему им вообще знать о его отклонениях! К тому же, на вкус Миры, девушка эта хоть и была приятной внешне, но женственной красотой не отличалась. Непохоже, чтобы у Макса были основания так сразу на ней зациклиться.

— Привет, — он улыбнулся и закусил нижнюю губу. Очень, очень плохой знак!

Все вместе они собрались только в аэропорту Джона Кеннеди в Квинсе. До Москвы и дальше Танаевы добирались с Шестой. Пятая не пожелала оставить маленького сына, поэтому в этой операции участвовать отказалась. С присутствием Миры все молчаливо согласились, из чего можно было сделать вывод, что просто убрать Макса без суда и следствия никто не собирался. Было очевидно, что Первому Потоку их помощь и не требовалась, но всем им было очень интересно пообщаться с младшими. В итоге, кроме самих Макса и Миры, в кампании участвовали Четвертая, Шестая и Седьмая Первого Потока.

Каждая из них по-своему социализировалась. Седьмая, вторым языком которой, как и у прочих по седьмой вертикали, был немецкий, сейчас обосновалась в Германии, найдя себе очень теплое местечко — устроилась телохранителем у одного состоятельного дядечки. А до тех пор она и проституткой успела поработать и, когда ей это занятие осточертело, попробовала себя во многих сферах, далеко не каждая из которых была законной. Четвертая моталась по миру, пока не осела в Италии, неожиданно для самой себя именно там найдя утешение. Работала она теперь в полиции, в полицейского и влюбилась, сейчас уже планировалась свадьба. Шестая же почти сразу сориентировалась с родом своих занятий и устроилась спасателем на горнолыжной трассе в Валь Сени Вануаз и даже не думала о том, чтобы менять направление деятельности. Она вообще была из всех самой серьезной и постоянной. И, определившись со своей любовью именно к женскому полу, она сохраняла на протяжении всех последних лет одни и те же отношения. Даже рассказала своей партнерше все о себе, что говорило о ценности и прочности их связи. Правда, никто, кроме Пятой, детьми не обзавелся.

Все это Макс и Мира узнали в первый же день, когда они ужинали все вместе в доме, где собирались жить все время слежки. Второго обнаружила Четвертая пару недель назад, но предварительное исследование ничего странного не показало. Даже наоборот: он был настолько социализирован, что у них даже возникли подозрения об ошибке. Возможно, у настоящего Второго был брат-близнец или просто очень похожий внешне человек, который и мелькнул на странице американского финансового издания. Но рисковать они не имели права, поэтому теперь, когда людей в их штаб-квартире значительно прибавилось, будут вести слежку за ним круглосуточно.

Мира сначала с сомнением смотрела на то, как ее брат переглядывается с Седьмой. Но, услышав ее историю, решила, что они друг друга сразу раскусили. Рыбак рыбака, как говорится. И, возможно, Макс принял единственно верное решение — чтобы не акцентировать внимание Первого Потока на своих похождениях, он выбрал одну из них. Чтоб далеко не бегать. К тому же, очевидно, что он отказывался увидеть в ней свою старшую сестру. Теперь Мира внутренне согласилась с тем, что это неплохой план, ведь неизвестно, сколько им тут всем вместе придется сожительствовать. Напряжение, нарастающее между Седьмыми, не ушло от внимания всех присутствующих, но никто и не думал осуждать или обсуждать такую внезапно возникшую «страсть».

В первый же вечер Макс прошел мимо своей комнаты и проследовал за Седьмой в ее. Она с удивленной улыбкой изогнула бровь, ожидая объяснений. Он же решил, что объяснения излишни. Прикрыв за собой дверь, он просто толкнул ее на кровать. Седьмая кокетничала недолго, наблюдая, как Макс одной рукой расстегивает рубашку, а другой достает из кармана брюк блестящий квадратик. Она даже облизнулась. Совершенный. Этот мальчик был просто совершенным. И для нее, узнавшей уже множество мужчин, он был первым, кто по силе был не слабее ее самой. А это заводило даже больше, чем рельеф его тела.

— Это еще зачем? — она перешла на немецкий, кивнув на презерватив.

Макс бросил надорванную пачку рядом с ней на кровать и ответил на том же языке:

— Сейчас расскажу, зачем, — он и поговорить был не против, если при этом не придется отвлекаться от дел насущных, поэтому с силой надавил ей на плечо, вынуждая лечь. Сам навис сверху, не спеша помочь раздеться.

Тоненькая, на вид даже хрупкая, она тем не менее представляла собой нечто новенькое. С ней не надо рассчитывать силу — и у Макса от этой мысли кружилась голова. Ему нравилось абсолютно все в ней, даже ненужные разговоры на немецком:

— Какой ты, оказывается, правильный! Сколько у тебя было сексуальных партнеров? — она провела пальцем по его животу вниз, споткнувшись о ремень.

— Несколько.

— Ты болел когда-нибудь… хоть чем-то? Гриппом хотя бы.

— Нет, — Макс застыл над ней, пытаясь выловить суть, пока этот милый ротик еще не занят чем-то более интересным.

Девушка улыбалась:

— Ни разу не приходило в голову, что у нас иммунитет? Уж поверь, я бы точно подцепила какой-нибудь сифилис, если бы могла. Но я чиста, как девственница! — она рассмеялась, вызвав и у него ответную улыбку:

— Приходило. Но, во-первых, мы не можем быть в этом уверены. А во-вторых, если у нас иммунитет, то мы можем быть переносчиками.

— А тебе не все ли равно?

Максу она нравилась все больше и больше. Он пожал одним плечом, улыбаясь еще шире.

— А против беременности у тебя тоже иммунитет?

— А против беременности у меня стерилизация.

— Гениально! — он уже стягивал с нее майку, наслаждаясь открывающимся видом на аккуратную грудь. — Я об этом тоже думал, но то я. А если вдруг захочешь детей, как Пятая?

— Не захочу, — уверила его Седьмая, притягивая к себе.

Он не поддался — не привык быть ведомым. Но ведь и она — тоже. Это будет презанятный эксперимент, увлекающий этим осознанием обоих.

— Похоже, Седьмая, ты пришла в социум, чтобы вдоволь натрахаться? Давай же, удиви меня, покажи мне то, чего я еще не видел, — и Макс отпустил себя на волю, тут же переброшенный навзничь.

Фееричное действо они повторили не раз, пытаясь все же разобраться, кто кого поимел. Разве такая свистопляска может надоесть?

Через две недели посменной слежки так ничего раскопать и не удалось. Они даже устроили Второму проверку — выстрел со снайперки в стену в людном месте, чтобы он не посчитал целью именно себя, ни в кого не метясь — просто посмотреть на реакцию. Люди по-разному реагируют в таком случае — большинство озирается, ничего не понимая, другие застывают на месте, третьи — вскрикивают, четвертые, самые сообразительные, — в панике бегут. По-разному, но никто не уходит по скошенной траектории вниз и вбок. Если только это не Дитя Организации. Второй прокололся по полной, не оставив у наблюдателей сомнений в своем происхождении.

Во всем остальном он был гораздо более нормальным, чем любой из них. Вот на фотографиях он смеется, вот кричит на нерадивого подчиненного, а вот — заметно расстроен из-за срыва опциона. Талантливый финансист, портфельный инвестор и спекулянт, становящийся все более и более крупной фигурой на Уолл-стрит. Вполне возможно, что были какие-то проблемы с тем, как он сколотил первоначальный капитал, но теперь уже эту информацию откопать было невозможно. Никаких романтических отношений, вообще. То есть никаких девиаций и в сексуальном поведении, как и самого сексуального поведения как такового.

— Мы же не станем его убивать только за то, что он девственник? — наконец-то не выдержала Мира.

Шестая задумчиво водила пальцем по столу:

— Что-то с ним не так. И есть одна странность, которую мы не можем игнорировать: он единственный тут же исчез и не вышел с нами на связь. Сменил место жительства, документы, сделал все, чтобы мы его не нашли. И думаю, он знает, что Организации больше нет, иначе не был бы так спокоен. Я уверена, что он следил за нами раньше, но прекратил, чтобы мы случайно на него не вышли. И еще — если мы придем к нему с вопросами, он тут же исчезнет, — Шестая перевела взгляд на Макса, который тут же вставил:

— А может, он оказался просто самым умным из нас? Быстро сообразил, что к чему, и решил отмежеваться полностью от своего прошлого, включая и вас?

Она продолжала пристально смотреть на парня:

— Может. Но еще, он уж слишком нормальный. Ненормально нормальный! Даже ты, хоть и пытаешься это скрыть, совсем не такой.

Она не преувеличивала. Макс, как и раньше, почти не улыбался и не спешил вступать в разговоры. Вывести его из себя по-прежнему было невозможно. И чем дольше они находились в Нью-Йорке, тем более замкнутым он становился.

Мира нашла брата на балконе. Он сидел на стуле, водрузив ноги на перила и смотрел куда-то вверх, будто пытаясь рассмотреть звезды сквозь городской смог. Теперь он все чаще искал возможность отстраниться от шумной компании.

— Ты скучаешь по ней? Позвони, — Мира заняла стул по соседству.

Сам факт, что Макс сразу понял, о ком речь, был ответом на ее вопрос.

— Я не знаю, что ей сказать, — он продолжал смотреть куда-то в пустоту наверху. — Просто не знаю. «Жди меня, и я вернусь, только очень жди»? Или, наоборот: «Не жди. Я тут уже практически женатый человек»?

Мира понимала. Она тоже не спешила звонить ни Даше, ни Косте, даже чтобы оповестить, что они в порядке, чтобы те не беспокоились. Потому что не знала, что отвечать на их вопросы. Теперь она не думала, что Первый Поток хочет избавиться от Макса, но это только до тех пор, пока с ним не случится срыв, подобный тому, что произошел в конце ноября. И даже если этого не произойдет, она не знала, когда им удастся вернуться.

— Кстати, как у тебя с Седьмой? Сильно надоела?

Он наконец-то повернул голову к ней:

— Надоела после первой же ночи. Потом несколько раз — по инерции. Я и не думал, что способен делать это через силу, — оценил усмешку сестры. — Я скоро изнасилую ту женщину, что нам по утрам молоко приносит.

Мира вскинула брови:

— Ей за шестьдесят! Пощади мою психику!

— Вот-вот. Но я свихнусь, если не сменю Седьмую… хоть на кого-нибудь.

Говорил он это спокойно, но Мира понимала, что это не просто шутка.

— Она не такая, как ты, да?

— Нет. Она это делает потому, что ей это нравится, а не потому, что у нее нет выхода.

Мира это уже давно поняла. Седьмая была веселой, вечно что-то выдумывающей непоседой. Просто плыла по течению и наслаждалась жизнью. С Максом ситуация была в корне иной. Только внешние проявления их поведения выглядели похожими, но природа у них была разной.

— Возможно, замутить с одной из своих было плохой идеей, — заметила Мира.

— Возможно, вытаскивать меня из Организации было плохой идеей, — огрызнулся он.

Вот это да. Таких фраз она от Макса не слышала уже несколько лет.

— Брат, перестань притворяться нормальным. Веди себя, как раньше! Они это поймут скорее, чем вот это все… Посмотри на Второго! Они бы уже его в покое оставили, если б он хоть своих лабрадоров домогался!

Она уже хотела уйти, чтобы оставить Макса одного, как услышала тихое:

— Я думаю, мне не стоит к ней возвращаться.

Мира покачала головой, но не стала говорить вслух, что если бы у нее была такая возможность, она отправила бы брата посылкой прямиком к Даше. Пусть та делает с ним, что хочет, лишь бы он снова улыбался.

Но проходили недели, а Второй так и не начинал домогаться своих лабрадоров.

* * *

Танаевы не звонили. Но это слишком сильно мучило только в первые дни. Человек ко всему привыкает. Правда, мы с Костей привыкали по-разному.

Сначала мы очень много времени проводили вместе, но никогда не озвучивали свои мысли вслух. Конечно, он, как и я, переживал, но по взаимному молчаливому согласию мы не концентрировались на этом страхе. Я убеждала себя в том, что Первый Поток не причинит Мире вреда, а если бы что-то случилось… с ним, то она бы об этом сообщила. Поэтому отсутствие каких бы то ни было новостей и можно было считать хорошей новостью. Человек привыкает ко всему, даже к вяжущей неизвестности.

На вопросы от каждого первого учителя, куда же делись близнецы, мы оба просто пожимали плечами. Не представляю, как они теперь закончат школу, но это не казалось проблемой на фоне всего прочего. Я постепенно снова погружалась в свое затворничество, общаясь только с Беловым. Знаки внимания от Димы и других парней я игнорировала, и для этого даже не приходилось прилагать усилий. Они все были неинтересными, пустышки, а я не собиралась размениваться по мелочам.

Белов же постепенно приходил в себя. Возможно, что отсутствие Миры — если отвлечься от волнения за них — действительно сказывалось на нем позитивно. Он посещал вечеринки, на коих находил себе «вечериночных» девочек. А потом приехала Таня. Они встречались в прошлом году несколько месяцев, до тех пор, пока она не окончила школу и не уехала поступать. А тут приехала ненадолго на юбилей отца, и они с Беловым решили не терять времени даром. Но тот после недельного заплыва со своей бывшей, едва ее проводив, тоже не собирался особо переживать.

Мы с ним часто сидели в квартире Танаевых, смотрели фильмы или разговаривали, стараясь избегать только упоминания самих хозяев. Иногда я приезжала туда и одна. Чтобы недолго полежать на его постели, стараясь уловить отголоски запаха, по которому так сильно скучала. Но и этого мне не удавалось.

Через месяц я с трудом могла вспомнить его лицо, но зато острее всплывали в памяти какие-то моменты, временно тревожащие сердце. А потом я снова успокаивалась и продолжала ждать.

На одном из совместных ужинов у Беловых разговор зашел о поступлении. Мы не стали спорить с родителями по поводу института и даже той радости, что «и учиться будете вместе!». Думаю, Костя, как и я, думал о том, чтобы Танаевы вернулись до нашего отъезда. Конечно, если они захотят, то найдут нас и в Москве, но кто знает, насколько они этого захотят?

И еще я думала о том, что если Макс не вернется, а Белову наскучит «отвлекаться от Миры» с каждой встречной, то мы рано или поздно сойдемся. Не от великой любви, нет. А потому что у нас с ним ближе друг друга никого нет и, скорее всего, вряд ли будет. Поженимся курса после второго, создадим «нормальную» семью, а я рожу ему кудрявую дочку. В этом ненормальном мире это был бы единственный нормальный путь. Другое дело, что я больше не хотела ничего нормального.

* * *

Через шесть недель пустого ожидания новость оживила всех. Второй Первого Потока направился куда-то за пределы города во время слежки Седьмой и Четвертой, о чем они тут же оповестили остальных. Это еще не говорило о том, что Второй что-то скрывает, но радовало хотя бы каким-то изменением обстоятельств.

Второй направлялся на машине в соседний штат. Они отслеживали его передвижения через заранее установленный GPS-трекер, поскольку, как и раньше, не приближались к нему на такое расстояние, с которого бы он мог заметить слежку.

В итоге они и наткнулись на то, что так долго искали. Его ненормальность. Небольшая лаборатория, в которую они и ворвались, сразу обездвижив Второго, единственного из присутствующих, способного создать проблемы. Помимо него, там находились несколько ученых и пять младенцев. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что там происходит.

И только потом, в ходе допроса, выяснились подробности.

— Зачем ты это делаешь, Второй?

— Создаю Организацию, Шестая. Если вы подумаете хорошенько, то поймете, что это выход для нас всех! Вы не представляете, как это интересно и какие прибыли…

— Но… как? Где ты взял препараты?

Второй не выглядел испуганным. То ли все его эмоции до сих пор были показательным выступлением, то ли он свято верил в свою правоту.

— Украл. Когда уходил на последнее задание, стащил в нашей лаборатории образцы, сделал копии документов и отчетов наших разработчиков. И я благодарен вам за то, что вы меня избавили от преследования Организации. Но синтезировать препараты удалось только недавно. Я назвал малышей Первое Поколение… Пойдемте, я вам все покажу.

Это его сдвиг, правда, в отличие от остальных мужчин Первого Потока, он основывается на прагматичных аргументах. Но он безумен, если считает, что сможет убедить остальных в том, что миру нужна новая Организация. Не было ни дальнейших допросов, ни споров, ни драк. Была только пуля в висок, которую выпустила Седьмая. Даже Макс не усомнился, что этот хладнокровный поступок был полностью оправдан.

Потом они навели полицию на это место, заранее уничтожив и свидетелей, и документы, и лекарства. Дети еще совсем малы, скорее всего, непоправимого вреда им принести не успели. Их вернут в их семьи, у них будет нормальная жизнь. Пусть дальше власти занимаются расследованием и пытаются понять, что тут происходило. Правда, за этими детишками в будущем придется присмотреть, на всякий случай.

Происходило это так быстро, что не давало времени проанализировать свое отношение. Организация не уничтожила в них индивидуальность — каждый из них был особенным. И Второй Первого Потока оказался самым рациональным из всех. Он решил сбежать еще до того, как Организацию взорвали. Он не принял для себя роль пешки, а видел свое предназначение только в верхушке подобной системы.

Раздавленные собственными мыслями, они наконец-то распрощались. Мира убедила брата, что ему необходимо ехать с ней, и только там, на месте, он и решит, что хочет делать дальше. И даже удивилась, не встретив сопротивления: Макса тоже тянуло обратно, хотя бы ненадолго. Хотя бы только увидеть.

Шестая напоследок вынесла и общий вердикт: Седьмой Третьего Потока останется под их наблюдением. Хоть он и держится отлично, но представляет собой бомбу с замедленным механизмом, которая рванет в любой момент. Спорить с этим даже Мира не могла.

* * *

Человек может привыкнуть ко всему, но только не к входящему вызову с такого знакомого номера, который набирала миллионы раз, чтобы услышать, что тот отключен.

— Дашуля! — Мира окатила меня радостью, а я не могла сказать ничего. — Мы дома, милая! Заглянешь в гости?

Кажется, я что-то ответила, а потом вылетела из квартиры под недоуменными взглядами родителей. В такси тряслась, пытаясь не кричать на водителя, чтобы поспешил. Белов уже был там, он-то и открыл мне дверь. А я пролетела мимо, тут же попав в объятия подруги. Замерла, пытаясь прийти в себя, потому что дальше было совсем сложно.

Он стоял расслабленно, чуть сутулясь, руки в карманы, с выражением лица каменной статуи. Небритый и какой-то уставший. Совсем не демонстрирующий ликования от встречи после почти двух месяцев разлуки. Ну и к черту его мнение! Я подошла и уткнулась носом в его грудь. Вот, теперь я нашла этот запах.

 

========== Глава 23. Правила взаимодействия ==========

Я обнаружила себя в почти полном сознании гораздо позже, сидящей на диване рядом с Максом. Он держал мою руку, и это не давало сосредоточиться на рассказе Миры. Наверное, я потом буду глупо переспрашивать о деталях, но это потом.

Белов с Мирой вел себя предельно расслаблено — совсем не так, как до их отъезда. Или он все же смог окончательно переключиться в режим «дружба», или сегодня был настолько рад видеть их обоих живыми и невредимыми, что все остальное для него не играло роли. Я переводила ошалелый взгляд с него на Миру, боясь только посмотреть вправо. Слишком сильно волновалась и не хотела, чтобы это стало предметом насмешек Белова или, еще хуже, пристального внимания Макса.

Родители звонили уже дважды, а я, не имея ни малейшей возможности соображать, сказала честно, что мы вместе с Костей у Танаевых, которые неожиданно приехали. Теперь я больше всего боялась, что они позвонят снова и скажут идти домой. И тогда мне придется отнять у него свою руку — а это совсем за гранью. Пусть Мира сама заваривает чай и ищет в шкафах, чем можно перекусить. Мое дело — сидеть и не шевелиться.

Белов, видимо, придумав себе, что нам требуется уединение, отправился за ней на кухню. Он так еще и уговорит ее в магазин сходить. До послезавтра. Об этом думать почему-то еще больше за гранью.

Но едва мы остались наедине, Макс все же выпустил мою вспотевшую ладонь, заставив посмотреть на него.

— Даш, — он улыбнулся. — Ну скажи хоть что-нибудь.

— Сам скажи, — все мое тело дрожало, как от холода… — что-нибудь.

Он засмеялся и прижал меня к себе, заставив снова уткнуться в его футболку. Почему-то от этого говорить стало легче:

— Не уезжай больше, — я сама обхватила его руками, чтобы не вздумал отстраниться.

— Я уеду, Даш, дня через три, в Москву.

— Я с тобой.

Он тихо смеялся мне в макушку. Кажется, я тоже смеялась.

— Я на пару дней только. Улажу дела и вернусь.

— Я с тобой, — повторила упрямо.

Макс вдруг обхватил мое лицо и заставил смотреть ему в глаза.

— Всего на пару дней. Тебе придется научиться меня отпускать.

Я поняла, о чем он говорит. Он обозначил всю мою дальнейшую жизнь и наши с ним отношения, от которых теперь я просто не готова отказаться. Поэтому уверенно кивнула. И получила в награду его губы. Но теперь, в отличие от предыдущих раз, я целовала его. Взахлеб. Судорожно сжимая пальцы на его затылке. Без стеснений и самодиагностики. Белов присвистнул где-то вдалеке и снова скрылся в кухне. Но нам они не мешали — нам мешали только мы сами.

Я задыхалась от голодного желания, и Макс все же остановил меня на взлете очередного порыва.

— Не надо так, Даш… Мы же с тобой иначе договаривались, — хрипло, прямо мне в ухо.

Не будучи в состоянии соображать, я все же что-то тараторила:

— Да наплевать мне, с кем ты там о чем договаривался. Правила будут не только твои. Если я соглашусь тебя отпускать, ты тоже должен на что-то согласиться. Так будет честно.

— Уверена? — он смотрел мне в глаза, а мне хотелось только продолжать его целовать.

— Угу, — я потворствовала своему желанию, но была бездушно остановлена в миллиметре от цели.

— Не сегодня, Даш. Отложим этот разговор до моего возвращения из Москвы. Подумай хорошенько.

Я вообще не понимала, о чем он говорил с такой нежностью, водя пальцами по моей шее, не понимала, где мы находимся, и — самое главное — почему он сопротивляется. Ведь у него же сдвиг, а не у меня, в конце концов! Так почему тут только я веду себя, как психопатка?

— Ладно, — ответила я и отодвинулась. Он был явно чем-то недоволен, но промолчал, вновь перехватив мою руку.

— Может, нам куда-нибудь свалить? — с улыбкой поинтересовался Белов у Миры.

— Нет, не надо, — я теперь тоже смогла улыбнуться. — У нас целибат.

Рука Макса напряглась, а Мира просто хмыкнула.

Как бы мне ни хотелось навсегда остаться тут, но родители уже явно волновались. Поэтому мы с Беловым отправились по домам в одном такси.

— Ты рад, Костя? — я отвлеклась от внутреннего мандража, только после того, как перестала видеть Макса.

— Рад, — он ответил просто, а я повернулась и заглянула в его глаза, призывая к искренности. — Ну, чего зыришь? Я серьезно. Очень рад, что они вернулись. Ну, а уж как ты рада… я видел.

Отвернулась обиженно к окну.

— А что будет теперь у вас с Мирой? — через несколько минут я снова подала голос.

— Теперь все хорошо будет, — он удивил меня ответом. — В смысле, ничего такого, что будет у вас с Максом. И при этом, кажется, мы сможем нормально общаться.

— Разлюбил? — я снова посмотрела на него.

— Расхотел, — поставил Белов точку.

Ну что ж, и я за него рада. В итоге, это самый лучший путь для них обоих. Для нас всех. И для себя я тоже все решила. Даже не сегодня, а уже давным-давно.

* * *

Я готова была визжать от счастья, когда утром, выйдя из подъезда, увидела черную машину и довольное лицо Миры, машущей мне. Все как раньше. Или нет. Теперь все совсем по-другому. Другой — хоть и довольный жизнью, как всегда — Белов, другая я.

В гимназии Танаевы полдня улаживали дела с администрацией, но их все же не отчислили. Скорее всего, Макс ввернул козырь в виде юриста по телефону или денежной компенсации их отсутствия. Они должны были в течение двух недель отработать все пропущенные контрольные, но это все для них была ерунда.

Договорились вечером встретиться, куда-нибудь сходить. Дома я просто не находила себе места, считая минуты. Неважно, куда мы пойдем и что будем делать, лишь бы находиться рядом с ним. Я сама возьму его за руку и не отпущу. Я ведь видела, как он хочет меня, что бы там ни придумывал в своих правилах, а значит, и он меня не отпустит.

Но Мира позвонила значительно раньше оговоренного времени:

— Даш, все отменяется. У Макса какие-то проблемы с машиной, они с Костей поехали на СТО. Говорят, там надолго.

Сердце упало вниз.

— Давай, ты ко мне просто приедешь, посидим, потрещим? — предложила она неэквивалентную альтернативу.

Это совсем не то, но хоть какое-то утешение. В конце концов, Миру я тоже безмерно счастлива видеть.

— Хорошо. Во сколько?

— Да хоть прямо сейчас. Сижу одна, скучно.

Я тут же вызвала такси и отправилась к ней. Правда, когда мне дверь никто не открыл, набрала ее номер. Ключи-то я вчера вернула. До того, как пошел вызов, замок щелкнул и передо мной предстал удивленный Макс.

— Даша, а ты чего тут? Вы же с Мирой в магазине…

Со смехом вырвалось и объяснение:

— Как и вы с Беловым на СТО!

— Где? — Макс не понял подробностей, но уловил, что это происки его сестренки, и засмеялся. — Ладно, заходи.

И уже оказавшись внутри, я вдруг забеспокоилась. Мира нетактично толкнула нас друг к другу, но чего конкретно она добивалась? Ведь мы же не животные! Ну Макс, может, и животное, но я-то нет! Сейчас попьем с ним чаю и придумаем что-нибудь в отместку.

Я смотрела на каплю, стекавшую по его шее, и только потом заметила, что темные волосы совсем мокрые. Он безотчетно поправил чуть сырую домашнюю футболку, а я снова сосредоточилась на этой неуместной капле. Не стала слишком углубляться в осмысление своих действий, просто протянула руку и вытерла. Вот, так-то лучше. Правда, теперь моя рука была перехвачена в запястье. Макс сузил глаза.

— Ох, Дашка, не надо этого…

— Ага, — я потянулась к его лицу и сама поцеловала. На этот раз он не отстранился, а перехватил инициативу.

Прижатой к стенке так сладко поддаваться ему, его языку, его рукам. И зарываться в его мокрые волосы. И льнуть всем телом к его, еще сильнее вжимаясь. Поднимать голову, подставляя под поцелуи шею. Слышать сбивчивое:

— Ты уверена, Даш? Потому что еще чуть-чуть — и я не остановлюсь.

— Давай уже, Максим Танаев, действуй, — я не имела понятия, откуда во мне вдруг появилась такая уверенность.

Он потянул меня за руку в свою комнату и только там отпустил. Не отводя взгляда, будто ожидая, что я его остановлю, одним рывком стащил с себя футболку. Откинул в сторону, но не приближался, давая мне раствориться в визуальных ощущениях. Но хотелось не только видеть, но и провести руками по прессу, по плечам, коснуться груди. Я потянулась к нему, и только после этого он двинулся навстречу, дав возможность заметить, как расширились его зрачки. Ну что, Николаева, зверя ты точно разбудила, теперь попробуй передумать.

Макс подхватил меня за талию и легко перенес на кровать. Я испугалась, только когда презерватив приземлился рядом на подушку. Он, продолжая целовать меня, куда придется, уверенно освобождал от одежды. Собственная нагота меня неожиданно смутила. Я прикрыла грудь, но он резко перехватил мои руки и завел вверх, удерживая.

— Всё, хорошая моя, теперь всё! — он остановил мое сопротивление. — Раз уж решилась — теперь просто доверься мне.

Но меня захлестнула паника от скользящего по моему телу взгляда, я даже безуспешно попыталась вырваться, когда он расстегивал мои джинсы. Но чтобы стянуть их, ему пришлось отпустить мои руки, чем я и воспользовалась. Задыхаясь, заговорила:

— Подожди, подожди, Макс. Не спеши…

Он просто сдернул с меня оставшуюся одежду, и только потом вернулся к моему лицу, слушая.

— Пожалуйста, подожди, — я бормотала, от смущения не зная, куда деть глаза. — Я боюсь!

Он немного расслабился, позволив своему телу опуститься на мое и рассмеялся мне в шею. Мне было стыдно до умопомрачения.

— Макс, ну не смейся хоть…

— Даш, я сам боюсь, — он снова приподнялся и теперь, улыбаясь, смотрел мне в глаза.

— Ты-то? — я была готова удивляться, разговаривать… что угодно, лишь бы не продолжать.

— Да, — он чмокнул меня в кончик носа. — Так что давай ты хотя бы бояться не будешь, раз такая смелая была? Для начала, как минимум, не закрывайся от меня.

Я смущенно улыбнулась в ответ:

— Я хочу… правда, просто…

— …просто первый раз. Потом привыкнешь, — он теперь не напирал, а только гладил кончиками пальцев мое лицо, словно успокаивая.

— А это больно? Мне будет сильно больно?

Он даже бровь приподнял:

— Ты у меня спрашиваешь? Я без понятия. Но никто вроде бы не умер.

От стыда за свою трусость я попыталась спрятаться у него где-то в районе ключиц.

— А мне не нужно делать… ну всяких там странных вещей?

— Давай сегодня сделаем только одну странную вещь, договорились? — он вернул мое лицо на прежнее место, приподняв за подбородок.

— А что я должна делать?

— Поменьше разговаривать, — и он прильнул к моим губам, не давая больше сказать ни слова.

Его поцелуй меня возбуждал и отвлекал от посторонних мыслей. Но я снова напряглась, ощутив между ног его пальцы. Попыталась вывернуться из такого недвусмысленного положения, но он мне такой возможности не дал.

— Расслабься, хорошая моя, прекрати уже эту панику, — и снова его язык, заставляющий забывать обо всем.

Эмоции были противоречивыми — как только я переставала думать, то ощущала такое удовольствие, о котором раньше и не подозревала. Но стоило мне сосредоточиться на том, что делают его пальцы, как я тут же снова напрягалась. Постепенно наслаждение заглушило остатки рассудка, и теперь я даже слабо подалась бедрами вперед. Это означало мою готовность на все остальное, но мозг снова включился, когда Максу пришлось отвлечься от меня на несколько секунд, чтобы скинуть и собственные брюки. Я отвернулась, чтобы не видеть, что он делает дальше. Но он и это заметил, и, видимо, его это забавляло. Снова навис надо мной, почти смеясь, взял мою руку и направил ее вниз, заставляя коснуться себя, обхватить, провести вдоль. И почему-то мне это понравилось. Наверно, неловко стало до такой степени, что я перешла собственную границу. Удовлетворившись моей реакцией, Макс снова отвлек меня поцелуем, одновременно раздвигая мне ноги и вводя головку внутрь. Еще немного. Стало неприятно.

— Тебе придется мне помочь, Даш. Я не хочу делать тебе больно, — от этого хрипа у меня сносило крышу, несмотря на болезненные ощущения внизу. — Расслабься, не думай.

Я не знала, как это выполнить, но по мере того, как он начал плавные движения, тело само поддалось. После ощутимого взрыва боли он усилил толчки и шире раздвинул мне бедра, заставляя немного изменить положение. Теперь внутри была не только боль, но и нарастало что-то приятное. Сейчас я уже сжималась от совершенно новых для себя впечатлений, но никак не могла определиться, нравятся ли они мне. С ума сводило его тихое, но такое рваное дыхание.

Мне захотелось попросить его остановиться, это было мучительно бесконечно, а удовольствие накатывало волнами, перемежаясь с отголосками неприятных ощущений, но он вдруг сильно напрягся — и внутри меня, и всем телом, порывисто выдыхая. И только потом вышел и откатился на спину.

— Жива? — тихо, почти со стоном спросил он.

Я повернула лицо к нему. Теперь внутри осталось только слабое тянущее ощущение, но я была слишком счастлива от того, что это произошло. С ним.

— Жива.

Макс убрал волосы с моего лица и виновато улыбнулся. Наверное, все же жалеет о том, что мы сделали. Но это напрасно.

— Мне было… немного приятно. Это был оргазм? — я решила, что теперь-то уж стесняться поздно.

Он придвинулся ближе, продолжая гладить меня по плечам.

— Нет. Это потом… У женщин все иначе устроено. У вас оргазм… — он явно пытался мне объяснить понятнее, — тебе сначала надо отпустить себя вот здесь, — он ткнул пальцем в мой висок, — именно отпустить. А если один раз сорвешься, потом будет уже просто.

Мне почему-то до сих пор хотелось его целовать. Особенно после того, как он добавил:

— Не волнуйся, с этим я помогу.

Я теперь тоже водила руками по его телу, наслаждаясь этим процессом. Он стал для меня первым, а я не буду для него последней, но он не забудет мое имя. Не знаю, утешала ли я сама себя, но отчего-то была уверена в том, что это далеко не конец нашим отношениям.

— Только не сегодня, — сказала я, понимая, что на второй заход сейчас не способна.

— Конечно, — он снова целовал меня, а потом гладил, пока я, разнеженная, не задремала в его руках, ни о чем не жалея, расслышав напоследок: — Интересно, как мне тебя разводить на остальные «странные вещи», чтоб ты меня до смерти не заговорила…

Комментарий к Глава 23. Правила взаимодействия

   ла-ла-ла-ла-ла

   Бета, май свит принс, когда дойдешь до этой главы, постарайся не прибить меня тапком)) Оправдываюсь: ну нельзя же нагнетать двести страниц, а потом отмахнуться одним абзацем!) Я старалась стебаться, честно! Но потом... как-то... ну вот)

   Я не могу п-прибить тебя тапком, потому что т-тапки уронил...

  Дан.

 

========== Глава 24. Социализация ==========

Если бы я только знала, что мне предстоит, то так и померла бы девственницей.

Мы уже развалились перед телевизором, а я купалась в его ненавязчивой ласке. Макс, как и обещал, сегодня ко мне не приставал. Даже когда мыл в душе. Да-да, оказалось, что спорить с ним совершенно немыслимо, поэтому я, поначалу сгорая от стыда, попала и в эту неловкую ситуацию. Он явно не собирался делать мне поблажек, рассматривая без стеснения, с хитрющей ухмылкой выискивая какую-то только ему понятную реакцию в моих глазах. Хотя, неожиданно для себя, я быстро смирилась с собственным положением, даже начиная получать некоторое удовольствие от того, как он смотрит, закусив губу, но держится, потому что обещал. Собственного тела он не стеснялся вовсе, иногда осознанно делая на этом акцент, чтобы выбить меня из колеи еще сильнее.

Но страшным оказалось даже не это, а — барабанная дробь — ну конечно же, Белов. Они заявились с Мирой вечером, навеселе. Наверное, долго настраивались не задавать вопросов, но уже по нашим лицам получили все ответы: я — смущенная, и Макс — улыбчивый. Не знаю, что за стратегию они разрабатывали при распитии спиртных напитков, но Костя не выдержал:

— Мать моя женщина! Николаева, а ну давай рассказывай! Он что, действительно совсем ахтунг в постели, или это только слухи? Бля-я, избавь меня скорей от комплексов!

Мира пыталась его со смехом одернуть, да где уж там!

Я посмотрела на него с осуждением, молчаливо призывая заткнуться. Но Белов схватил меня за руку, уволакивая от Макса, и начал… мною танцевать. В общем, мы это уже когда-то проходили.

— Ну расскажи, Дашуля, а то порвет меня на запча-асти, — пропел он.

Тут даже Макс соизволил вмешаться:

— Костя, я бы не хотел никого сегодня калечить, но мы с ней вроде как теперь встречаемся.

— И что? — искренне изумился Белов.

— Перестань ее тискать! — почти строго попытался рявкнуть Макс, но тут же не удержал смех.

Белов опешил и даже выпустил меня из своей хватки. Сказал обиженно:

— А кого ж мне теперь тискать?

— Себя потискай, припадочный, — ожила я и рванула обратно в свои уютные объятия.

Конечно, цирк на этом закончиться не мог. Белов в любой неподходящий момент вставлял свои комментарии и вопросы, на которые никто не отвечал. Мира же улыбалась. А я просто замучилась краснеть. В наказание Белова отправили домой на такси, а меня повез Макс. В машине снова поцелуи и настрой на сладостное ожидание завтрашнего дня.

Не могу сказать точно, с этого ли дня началась наша с ним история. Или она началась на Хэллоуинской вечеринке? Или при нашем знакомстве, когда Макс впервые ко мне обратился с самой романтичной фразой: «Я могу тебя порезать на куски и сожрать». В любом случае, она началась и не собиралась заканчиваться, вопреки моим опасениям.

Некоторое время он и сам пытался привыкнуть к новому для себя состоянию, даже напрямую спрашивал о некоторых вещах. Например, хочу ли я, чтобы остальные знали о наших отношениях. Я хотела, поэтому теперь он держал меня за руку и в гимназии или иногда шептал какую-нибудь пошлятину на ухо, вызывая странные взгляды со стороны. Не знаю, кем они там меня считали, но цветущий вид Белова, который отказался разыгрывать Отелло, остановил все разговоры. Отношения с одноклассниками у меня теперь были ровными — никаких дружеских бесед, только взаимные приветствия. Некоторые девочки в школе, конечно, брезгливо морщились или смотрели на Макса с откровенным негодованием. Но я оставалась спокойной, понимая, что их злость имеет определенные причины. Макс со мной, действительно, вел себя непривычно. В том числе и для себя самого. Уверена, что все это делал он только ради меня — самому ему было наплевать на всех вокруг.

И я была бы полностью счастлива, если бы не думала о том, что все это закончится гораздо быстрее, чем началось. Макс пока еще мною не насытился, видимо, слишком долго ждал, чтобы ему так быстро надоело.

После возвращения его из Москвы вся наша четверка была приглашена в ресторан, чтобы, так сказать, обмыть наконец-то полученное наследство и мой пропущенный день рождения. Во время его отсутствия я пару раз все же окуналась в мысли, что там он встречается не только с юристами и не только в одежде. Но он звонил ежедневно, и я всю свою ревность с легкостью меняла на пять минут его голоса. По телефону было даже легче общаться, потому что некоторые вопросы я так и не решалась задать вслух, когда видела его воочию:

— Макс, пообещай, что скажешь мне честно, если не захочешь меня больше видеть.

Он задумался:

— Ладно, обещаю. Даш, но мне кажется, что мы зря из этого делаем такую трагедию, — повисла пауза, которую и я не знала, чем заполнить. — Мы с тобой сошлись не на сексе, с чего бы мне расхотеть тебя видеть? Ну… если ты действительно про «видеть» говоришь.

Я невольно усмехнулась:

— То есть все остальное ты рано или поздно расхочешь? — я сразу же пожалела, что произнесла это вслух.

— Знаешь что, — тон его голоса стал чуть холоднее, — вполне возможно, что так и будет. И потом я тебя все равно попрошу со мной остаться. А там уж только тебе решать, — он вдруг смягчился. — Даш, не усложняй все, ладно? Я очень стараюсь, но идеально не получится.

— Я тебя люблю, — зачем-то добавила я.

— Ну тогда и держись за меня, а не отталкивай и не ищи подвох. Не прилагай усилий, ничего не делай. И ты увидишь, что из нас получится прочная, но совершенно звезданутая парочка.

Он не сказал ничего нового, но почему-то именно этот разговор меня и успокоил. Я полюбила ненормального человека, так с чего же моя любовь должна быть нормальной?

В ресторане Макс раздражал всех своим трезвым видом, но нам троим это веселиться так и не помешало. Мы с Беловым танцевали, Миру он приглашать не хотел, чтобы лишний раз не тревожить усопшую страсть. Но та быстро сориентировалась и отвечала на приглашения других мужчин в зале. Макс же наблюдал за нами с легкой улыбкой. Я то и дело поглядывала в его сторону, хотя и понимала, что это выглядит глупо. А потом, уже порядком захмелев, перестала воевать с самой собой и придвинула свой стул практически вплотную к нему, вызвав только понимающие взгляды со стороны наших друзей. Белов уже тоже переключился на двух молодых девушек, подсев к ним и заставляя звонко смеяться.

Мне до одури хотелось прижаться к нему, обнять, трогать, а лучше, чтоб он сам это делал, но Макс оставался Максом — и эта битва титанов вызывала во мне азарт. Теперь я уже не отрывала от него пристального взгляда, на который он наконец-то соизволил обратить внимание. Наклонился, дразня близостью своих губ, и спросил с едва сдерживаемой улыбкой:

— Кто-то соскучился?

— А кто-то нет? — алкоголь провоцировал меня играть в эту игру. Хотя… в эту игру я уже давно хотела наиграться. А его отсутствие в течение трех дней заставило меня по-новому взглянуть и на собственную зажатость.

В его улыбке на мгновение проскользнул кончик языка.

— Я тоже, не сомневайся.

И тут же отвернулся, снова уставившись на развеселившуюся Миру. Это меня неприятно озадачило.

— Что-то непохоже, — на этот раз я сказала спокойнее. И он тут же снова повернулся ко мне, с той же иронией в улыбке, что и до этого:

— Даш, я жду, когда ты начнешь говорить прямо, чего ты хочешь. А то ты всегда отмалчиваешься.

И каких же слов он ждет? Хотя я знала каких — достаточно было посмотреть в его хитро прищуренные глаза. Он выбивал из меня искренность, понимая, что мне это не слишком легко дается:

— Хочу, чтобы ты тянулся ко мне так, как я тянусь к тебе, — вроде бы я нашла нужные слова, но они его не устроили:

— Я тянусь к тебе даже сильнее, просто привык себя контролировать.

Замешкалась. Потом нашла еще более точное определение своих желаний:

— Хочу, чтобы ты со мной перестал себя контролировать, — он молчал, словно надеялся на продолжение. — Ну же, Макс, ты знаешь, что я имею в виду!

— Не знаю! — он изобразил удивление, но улыбка его выдавала с головой.

Ткнулась лбом в его плечо и зарычала от бессилия:

— Хочу, чтобы ты целовал меня… тебя хочу… Зачем ты заставляешь меня это говорить?

— «…и смотрел на меня», — подсказал он развитие моей мысли.

— И смотрел на меня, — покорно повторила я, так и не отнимая лба от его плеча, но уже улыбаясь.

— «…и делал со мной «странные вещи»».

— Смотря насколько странные! — я подняла к нему лицо, увидев, что он тоже тихо смеется. — Слушай, а я ведь раньше и не знала, что ты такой деспотичный!

— Нравлюсь, да?

— Нравишься, — вынуждена была признать я.

Он убрал прядь волос мне за ухо, а потом добавил:

— И ты мне такая нравишься.

— Какая — такая?

Он прошептал в ухо:

— Такая — на грани. Пойдем, сейчас отличный момент.

Он встал и потянул меня за руку, только махнув Мире. Эти двое и без нас тут неплохо проводили время. Я направилась к машине, отгоняя сомнения и ликуя, предвкушая дальнейшее. Наконец-то можно будет раствориться в нем, насытив уже слишком сильное желание. Но, оказалось, «отличный момент» предполагался совсем не для того, что я ожидала. Макс зашвырнул меня на заднее сиденье и тут же сам присоединился.

— Поехали домой! Я не хочу… так… тут… — от неожиданности я даже снова начала бояться.

— Неа. Даш, твое настроение нельзя упускать.

Он тут же задрал мне юбку и нырнул ладонью под белье, заставив выгнуться.

— Нет, не тут, пожалуйста! Кто-нибудь увидит…

Но с ним же бесполезно спорить. Я хотела его поцеловать, чтобы он отвлек меня, но он не давал мне возможности дотянуться до него. Дразнил близостью, при этом пристально глядя в лицо и даже отвернуться не позволял. Это психологическое давление вызывало в моем теле какой-то смутный ответ — отдаваться так же неприкрыто, как он берет.

— Макс, ну… я так не могу… — его пальцы внутри усилили нажим и задвигались быстрее, от чего у меня сбилось дыхание.

— Давай же, Даша, давай, отпусти себя, — он хрипло шептал, и я закрыла глаза, проваливаясь в ощущения.

Приятное внутри нарастало, все сильнее и сильнее, до такой степени, что хотелось кричать или вцепиться в него зубами, я со стоном сама подала бедра вверх, почти причиняя себе боль, а потом что-то взорвалось в голове. Тело сжалось — мучительно, тесно, до скрюченных пальцев, впившихся в его плечи. И только после этого затрясло. Макс лишь теперь наклонился, чтобы поцеловать, а я даже не ответила.

— А вот это был оргазм, — тоном школьного учителя проговорил он. — Клиторальный. Поняла теперь? Я думал, будет сложнее. Наверное, и правда соскучилась.

Кажется, у меня внутри все продолжало сжиматься какими-то сладостными утихающими спазмами, даже после того, как он легко перепрыгнул на водительское место, чтобы увезти меня домой. Чтобы делать со мной странные вещи. Которые мы будем повторять еще множество раз.

В общем, я довольно быстро втянулась и в этот аспект наших с ним отношений. И даже со временем Макс не потерял ко мне интерес, а стал теперь еще более нежным. Нежность его, правда, заканчивалась в постели, но и это меня полностью устраивало. Там он оставался диктатором, хотя и тонко улавливающим мои желания. Оставаться скованной в такой компании просто невозможно. Вне постели он был образцовым лапочкой — спокойный, внимательный, иногда тонко манипулирующий, если ему что-то нужно. Я быстро забыла о том, что мою руку раньше никто постоянно не держал.

Родители мои пришли в некое замешательство, однажды застукав нас целующимися возле подъезда. Но атмосферу сгладил папа:

— Маша, а доченька-то у тебя — профурсетка! Пошли быстрей отсюда, жахнем чего-нибудь, чтобы успокоиться!

И на этот раз мне отчего-то совсем не было перед ними стыдно. Наверное, все дело в какой-то внутренней уверенности. А я все делала правильно.

Конечно, я понимала, что он спит с другими женщинами, хотя на моих глазах ничего подобного теперь не происходило. К ревности нельзя привыкнуть, но я переживала только в первое время. А потом будто отпустило. Ни одна из них не имеет ни малейшего шанса забраться под его носорожью шкуру. Его маленького, изуродованного детством сердца просто не хватало на то, чтобы вместить кого-то еще. Ревность возникает от неуверенности в себе, а мое место с каждым днем становилось все прочнее. Он никогда не говорил «люблю», он говорил «мое спасение», а это гораздо больше, чем любовь.

Я бы солгала, если бы сказала, что и Белов смог так же легко, как я, отпустить свою ревность. Еще до нашего отъезда в Москву они с Мирой пару раз снова сходились, а потом разбегались с громкими скандалами. Я понимала его — если претит что-то, то и не нужно это терпеть. К тому же, Мира, в отличие от Макса, испытывала настоящие эмоции к другим, а это уже сложнее пережить. Терпеть что-то бесконечно невозможно, поэтому и хорошо, что Белов не стал пытаться.

После выпуска мы с Костей поступили в МГИМО, а Мира, удивив всех, пошла в театральное, пару раз мелькнула и на модельном подиуме. Оказывается, именно это ей и нужно было — купаться во всеобщем внимании. Она пыталась завести серьезные отношения, но ни одни из них не продлились больше месяца. А потом она наконец-то честно себе призналась, что ей это не нужно. Правда, доступ к телу получали только избранные. Она чуть ли не показательные турниры устраивала, сталкивая конкурентов лбами. Отвязавшись от мысли, что она непременно должна любить одного человека, она наконец-то позволила себе быть счастливой.

Белов бросил институт после первого курса, чем окончательно испортил отношения с родителями. Но, наверное, ему это было необходимо для того, чтобы перестать чувствовать себя инвестицией. Игорь Михайлович даже приехал, чтобы закатить такой скандал, от которого содрогнулась вся столица. И после этого Белов ощутил себя полностью свободным. Вначале он помогал Максу, а потом ушел в самостоятельный гостиничный бизнес. Женился через три года. Когда он впервые привел к нам свою Леночку с целью знакомства, мы закономерно отнеслись к ней с недоумением: такая тихая девушка, которую рядом с феерическим Беловым просто невозможно представить. Но когда он добавил, что Леночка его — ветеринар, я тут же безропотно согласилась, что это судьба. Родители Белова не приехали даже на свадьбу, но его это давно перестало волновать. Уверена, что они еще передумают, когда Леночка произведет на свет очередного шумного блондинчика. А если не передумают — это только их беда. Белов же, насколько я могла судить, превращался в обалдевшего от счастья подкаблучника, что в нас всех вызывало только радость и понимание. Он мог противостоять всему миру, но не мог противостоять одной маленькой скромной девчушке, лечившей ежиков.

Макс не стал поступать в институт, занявшись делами. После выплат юристу и продажи части имущества он получил некоторые свободные средства, чтобы раскачать два ночных клуба. Они и стали его ареалом охоты. Я об этом знала и тихонько ликовала каждый раз, когда мои одногруппницы пытались строить глазки моему чрезвычайно привлекательному парню. Им было проще разбиться головой об стену, чем вынудить хотя бы посмотреть в их сторону, потому что тут он не охотился. Иногда ему требовалось и уехать, чтобы побыть в одиночестве. Но я всегда знала, что он вернется, как и он знал, что я дождусь.

Я никак не могла объяснить себе, почему он продолжает испытывать ко мне и сексуальное влечение. Даже поинтересовалась мнением специалистов. Мира Танаева сказала: «Так он же любит тебя. Для него секс — форма общения. С чего бы ему не хотеть общаться с тобой?». Константин Белов сказал: «Да ему уже давно надоело! Просто этот отморозок так любит дрыхнуть рядом с тобой, что готов на любые уловки!».

Через пару лет после нашего переезда в Москву обнаружились какие-то старые враги — то ли Сан Саныча, то ли самого Макса. Я не боялась ни за себя, ни за него, тем более, когда по их с Мирой призыву в полном составе явился Первый Поток. Они за короткое время «вычистили» все неприятности. Все вместе они были равны армии. Но и Мира с Максом всегда отзывались на их просьбы, заставляя в такие поездки за них немного тревожиться.

За последующие пять лет срывы случались дважды, причем без видимых на то причин. Не такие тяжелые, как первый. Из второго нам с Мирой и Беловым удалось его вытащить практически без труда, из третьего он вышел сам, потому что уже успел узнать путь наружу. Возможно, эта была его плата за меня. Или его психика просто нуждается в перезагрузке, когда накапливает слишком много эмоций.

Я не имею понятия, что с нами будет через десять или двадцать лет. Сама для себя я уже решила, что другие мужчины мне попросту не нужны — наверное, мое сердце тоже слишком маленькое. А просто секс с кем-то, менее предназначенным для этих целей, чем мой Макс, — абсурден. После института я впервые заговорила с ним о детях, и он наотрез отказался от такой идеи. Но я абсолютно уверена, что когда сама буду готова, то и он согласится. Этот непроницаемый для всех остальных человек так и не научился мне в чем-то отказывать.

Конечно, никто за пределами нашего круга не знает об этих странностях, а я и не спешу делиться. Потому что мне незачем видеть непонимание в их глазах и слышать мнения о том, насколько это неправильно. Ничего я не смогла бы доказать тем, кто живет в других коробках. Да и незачем.

Многие люди неправильно понимают свою социализацию. Они думают, что каждый человек должен усвоить определенный набор общепризнанных правил, одинаковых для всех. Но оказывается, что счастье можно обнаружить, только если хватит смелости выглянуть из своей коробки наружу. Мы смогли создать собственные правила. Каждый из нас нашел себя, нарушив хотя бы одну общественную норму и не оправдав чужих ожиданий, и каждого из нас мир бы осудил.

Да и черт с ним, с миром.

Конец