И все же утро наступило – бессердечное и равнодушное, как всегда. А с ним ночные развлечения стали покрываться рассветной патокой и выглядеть немного сказочными. Еще в комнате, когда Кристофер перехватил ее и поцеловал, Отрава тут же смутилась, мягко отталкивая. Хорошо, что так вышло, а то еще решил бы, что они под ручку из комнаты должны выйти! Зачем же подливать масла в хладнокровие господ Сари? Зачем давать друзьям дополнительные поводы для волнения? Отрава не собиралась отказываться от своих слов или поступков, но не видела необходимости срочно посвящать в это остальных. Кристофер, конечно, заметил: когда она за завтраком уселась по другую сторону стола, проводил ее равнодушным взглядом и темы этой не затрагивал. Отраве же от его холодности кусок в горло не лез, будто она какая-нибудь предательница… И все равно не нашла в себе сил, чтобы подойти или просто заговорить.

Сари выделили путникам коней и выглядели почти счастливыми, избавляясь от гостей. До замка Кирами путь недолгий, но и за это время Отрава не нашла повода для откровенных разговоров. Она понимала, что задела Криса, хоть и не собиралась этого делать, а он теперь и пальцем не пошевелит, чтобы облегчить ей задачу.

– Крис, послушай…

– Не надо, Отрава. Толку в твоих словах? Говоришь одно, а делаешь другое.

– Это не совсем так!

– Я устал делать вид, что мне все равно. Поэтому наберись смелости быть при всех одинаковой. Или оставь меня в покое.

Она кивнула, но в ту же ночь решила, что в замке Кирами встанет рядом с Кристофером. Пусть даже ее на части после этого разорвут. Конечно, если он сам наберется смелости и расскажет о ней родителям.

Нашлись проблемы посерьезнее: Лю бежал рядом и даже на ночь в человеческий облик не переворачивался, избегая тем самым любых разговоров. Нанья от его настроения тоже хмурилась и помалкивала, боясь затронуть неудобную тему и снова вызвать ссору. Так и получалось, что напряженному молчанию, иногда перемежавшемуся короткими вымученными разговорами у костра, не было конца-края.

Неладное они заподозрили задолго до замка. Мимо пробежал отряд перевертышей, которые не отреагировали на оклик. Очень спешили в Серебряное Облако или еще куда, но это было странно. После этой встречи Лю перевернулся, и теперь они с Наньей ехали на одной лошади. Он молчал, но что-то в самой атмосфере уже успело измениться. Предчувствие.

Кони словно тоже заразились заторможенностью и сбавили ход, только Кристофер рванул вперед, с такой скоростью, что его капюшон от порыва ветра слетел. Но он о холоде теперь не думал.

Догнали его скоро: за последним поворотом, где начинались покрытые снегом поля. Кристофер спешился и замер, глядя вперед – туда, где на пригорке… не было замка Кирами. Ровная площадка, покрытая черной золой. От этой страшной картины, от осознания у Отравы пересохло в горле. В их сторону спешили несколько крестьян в телогрейках, но их Кристофер не видел. Не отрывая взгляда от неуместной прогалины, зияющей темным пятном посреди белых полей, Кристофер упал на колени.

– Господин! Господин Кирами, это ведь ты? – уже издали закричал один из мужчин. – Тебя так долго не было, что мы решили… Какое горе! Но хорошо, что тебя тут не было…

Лю ухватил его за рукав, остановил, спросил сдавленно:

– Расскажи, что случилось.

Остальные тоже притормозили, неловко перетаптываясь на месте. Отвечать пришлось тому же:

– Уже больше двух недель как… Все ведь знают! Мы и в Серебряное Облако сообщили, стража тут постоянно ищет… хоть какие-то зацепки… Но что они могут сделать? И что теперь делать нам? Да и за что…

– Что случилось? – Лю повторил еще суше.

Крестьянин головой помотал, но даже не пытался подбирать слова, говоря сбивчиво, импульсивно:

– Они появились прямо средь бела дня… Армия! Ну… я не видал армий, но очень много… Кудесники будто из-под земли выросли, кругом… Они стены рушили, а вояки выживших добивали. Всех, начиная с перевертышей на воротах… всех… – его голос сбился, но Лю затряс его, вынуждая говорить дальше. Тот старался, хотя губы от волнения побелели: – И крестьян, которые поблизости оказались! За что? Госпожа пыталась сбежать – ее в доме Пролеска в подвале упрятали… Нашли! И ее, и всю семью Пролеска убили… За что? Но кудесники кричали, я сам слыхал: «Так будет с каждым, кто кровопийцам служит!». И гербы на щитах блестят, императорские люди… Но за службу разве казнят? А годовалую дочку Пролеска тогда за что, ведь она и не служила…

Лю покачнулся. Нанья застыла, прижав ладони к лицу. Крестьяне начали взволнованно перешептываться – они не были жестокими людьми, не улавливающими тяжесть момента, но им нужны были хоть какие-то ответы:

– Господин, – тихо позвал другой. – Земля-то твоя… можно ли по весне засевать?

И другой тут же подхватил:

– Мы скорбим вместе с тобой, господин… Похоронили прах твоих родных – они были слишком стары, сразу в прах обратились… Но мы похоронили… чтобы место памяти было! Но ведь и мы по миру пойдем, если не разрешишь…

Кристофер не обернулся. Отраве пришлось отвечать за всех, она и сама не знала, откуда взялась сила в голосе:

– Весной поля засевайте. Урожай продавать придется пока самим, но торговцы этот путь знают – придут и сюда. Но помните, что это земля Кирами! Так торговцам и говорите, тогда они не станут занижать цену. Изберите себе главу – с него господин потом и спросит, и вознаградит. А замок… замок будет построен снова.

Крестьяне с недоумением приняли ее распоряжение, но поклонились в спину Кристоферу. А потом поспешили уйти.

Отрава подошла ближе, тоже села на снег и обняла его сзади. Через долгое время он положил холодную руку поверх ее, но так ничего и не сказал. Затем встал – Отрава не смогла его удержать – и направился в сторону леса. Нанья вскрикнула, а Лю рванул следом. Вцепился теперь в него, как недавно в крестьянина, развернул к себе лицом:

– Послушай! Мы отомстим! Я обещаю тебе!

Кристофер произносил слова очень медленно:

– Почему сюда? Ведь это так далеко от Северной Территории. Почему так открыто? С гербами на щитах?

– Не знаю, – уже тише заговорил Лю. – Но сотворили это убийцы. Никакая справедливость или политические интересы этого всего не оправдывают… Мы обязательно разберемся! Ты только сейчас не уходи – если мы разойдемся, то уже ничего не выйдет.

Кристофер смотрел ему в глаза:

– То есть ты готов пойти против императора? За моих родных или за маленького ребенка Пролеска?

– За всех готов, – неожиданно признал Лю. – Да вот только это мог провернуть и Великий Кудесник! – поскольку Кристофер едва не вырвался из его хватки, быстро добавил: – Но если это приказ Их Величества, то мое чувство справедливости трещит по швам. Не знаю, способен ли я нарушить клятву – и если окажусь слишком слаб, то пусть Нанья меня усыпит или сделает еще что-нибудь, чтобы я не смог помешать! Я готов на это – готов принять последствия, когда дело будет решено!

С другой стороны подлетела Нанья, погладила Кристофера по плечу:

– Если потребуется, то я сдержу Лю, но до тех пор он будет тебе помогать. Мы все будем! И не только потому, что ты наш друг. Просто… иногда надо делать правильные вещи, чтобы себя уважать!

Отрава подошла на ватных ногах, обняла его крепко и заставила опустить голову ей на плечо. Бывает такая боль, которую обязательно нужно разделить, чтобы вынести. Целовала в волосы, в висок, пока он не начал дрожать – хоть какая-то реакция. Жаль, что кровопийцы не умеют плакать.

Остановились в пустом доме Пролеска. Хоть крестьяне их звали к себе, но Кристофер настоял. Под вечер женщины принесли котел с горячей шлячкой да хлеба, а мужики дров притащили. Все-таки левоморские традиции гостеприимства были ближе и понятнее правоморских – тут можно было войти в любой дом и попросить приюта, никто бы не отказал. Но Крису, по всей видимости, нужно было пожить именно в том месте, где погибла его мать. К этому с каким-то особенным пониманием отнеслись и крестьяне. Старая, едва передвигающая ноги, возвращенка зашла к ним уже под ночь, поставила кувшин молока на стол, много расплескав, провела скрюченными пальцами по щербине на деревянной поверхности – вполне возможно, оставшейся от удара мечом, а потом проскрипела:

– Ты не злись, господин, что твоих вместе с нашими похоронили, – посмотрела белесыми от возраста глазами в окошко. – Там, за оврагом, на нашем кладбище. В тот день нам было не до церемоний. Да и кто бы разбирал – кто господин, а кто бедняк, когда они на одной стороне умирали.

В тот момент Отрава не смогла определить, что именно важное прозвучало в этой фразе, но оно совершенно точно было! Враги своими действиями намертво объединили всех, кто пострадал. Одним махом уничтожили страх или неприязнь к кровопийцам, как минимум, конкретно к этим. Ведь Кирами не причинили крестьянам и толики тех бед, что сотворили пришлые. Если год назад бедняки могли крепко высказаться по поводу господ, пока те не слышат, то сейчас бы никому в голову такое не пришло. Оттого и хоронили рядом со своими, горе всех уравняло. Это изменение в отношении было настолько значимым, словно… словно так и было задумано.

Они дали себе неделю на отдых, а Кристоферу – отмолчаться, отоспаться, да потихоньку прийти в себя. Отрава отослала в Тихую Речку письмо матери, в котором не скрывала, как сильно соскучилась и переживает за родных. Пусть берегут себя! А когда она приедет в гости с любимым мужем, то хотела бы видеть их счастливыми.

Нанья это время посвятила книге – она утопала в Трактате Большой Магии, как только к нему прикасалась. И повторяла не без гордости, что комплименты ее талантам не были преувеличением, со временем она сможет любое заклинание исполнить, а по описанным в книге признакам ее способности поражали даже ее саму! Она показывала Лю все больше новых фокусов, но Отрава в подробности не вдавалась. Лишь бы кухню не спалили.

– Крис, ты не хочешь прогуляться? Крестьянам важно увидеть, что ты в порядке.

Он открыл глаза – снова лежал неподвижно часами в надежде, что от него отстанут. Но Отрава не собиралась отставать: ни вчера, ни позавчера, ни сейчас – подошла и нагло улеглась рядом, уложив голову на плечо, а потом и разговорами принялась донимать.

Крис ответил:

– Нам нужно в Столицу. И мне тошно оттого, что я никак не могу собраться.

– Не преувеличивай, – она водила пальцами по его груди. И хоть он никак на ласку не реагировал, но чувствовала, что от ее близости ему становится теплее. – На твоем месте другой совсем бы расклеился. И имел бы на это право. Все-таки родители…

– Знаешь, а ведь они уже в самом деле были бесконечно стары, все чаще об этом говорили. Я думаю и думаю об этом. Они будто ждали, когда я женюсь, чтобы самим уйти. У любой вечности есть предел. Именно поэтому произошедшее в корне несправедливо – зачем убивать тех, кто никакой угрозы не несет? Они не пошли бы войной на императора, даже если бы прижало.

– Это в любом случае было бы несправедливо, Кристофер. Но те люди… они должны ответить. Даже если просто исполняли приказы! Посмотри на Лю, ведь он не любому приказу подчинится. В этом и есть честь – преданность, которая умещается в моральные границы.

– Он меня удивил.

– А меня нет! Странно, что ты со своим дотошным анализом всех вокруг не разглядел в нем главного. Лю очень…

– Да замолчи ты уже, надоела со своим распрекрасным Лю.

– Ревнуешь? – тихо усмехнулась она. Любая смена разговора на пользу. Чем больше Кристофер говорит, тем сильнее отвлекается – а это сейчас только к добру.

– Ревную, – смиренно признал он. – Но ему нравится кудесница, я давно заметил. Так что в любом случае тебе ничего не светит, любительница перевертышей.

Теперь уже Отрава позволила себе рассмеяться громко, возмущенно:

– Какой же ты дурной! Нет, ну это надо же! Разве сам не видишь, что я с тебя глаз не свожу? Повезло, что ты поводов для ревности не даешь, а то во мне бы вообще чудовище проснулось!

Он посмотрел на нее и во взгляде промелькнул огонек – еще совсем тусклый, но уже хоть что-то. Перехватил ее за плечи и крепко прижал к себе.

– У меня тут идея возникла: а давай вместе будем?

– А давай! – ответила Отрава, улыбаясь ему в шею. – Только я по меркам кровопийц не долгожитель. Это ведь ничего?

– Ничего, – согласился он. – И ты скоро станешь презабавной старушкой, я такое зрелище не пропущу. А когда умрешь, то найду тебя в следующей жизни и снова в себя влюблю. По-моему, отличный план.

Отрава не ответила. «Снова влюблю» прозвучало как утверждение, якобы в этой жизни уже все ясно. Спорить было глупо, ведь ясно же. И с ней, и с ним ясно. Ее теперь совсем не тревожила мысль, что Кристофер разлюбит, когда она начнет дряхлеть – невозможно. И если Великое Колесо Жизни не остановится, то он потом непременно ее найдет, Нанья в крайнем случае поможет. И что самое поразительное, Отрава прекрасно понимала, что та, другая девушка влюбится в него снова, несомненно. Разве в такого невыносимого можно не влюбиться? Сомнения оставались только в том, что Кристофер снова заинтересуется, ведь там будет уже совсем другой человек… Но это уже проблемы той девушки, а Отраве на текущую жизнь счастья хватит.

Она приподнялась на локте и крикнула громко, чтобы на кухне расслышали. И чтобы порезать на части устоявшуюся траурную тишину:

– Лю, Нанья! А я влюбилась! Кажется, на все оставшиеся жизни!

– Интересно, в кого? – отозвался Лю. – А то у нас никаких вариантов.

И Нанья подхватила:

– Ну, тогда поднимай его и веди с нами знакомиться. Ему поесть нужно, соседка уже два раза с утра заглядывала, кровь предлагала.

На кладбище они ходили вдвоем, и Отрава не отпускала его руку. Пусть крестьяне привыкают к непривычному. Они только первые в череде сотен и тысяч зрителей, которым тоже придется со странной парой смириться.

Еще через пару дней Кристофер сам поднял вопрос об отправлении. Столица ждет их. Столица десять тысяч лет только их и ждет.