Лена Кравченко — 6 лет.

Сейчас — бухгалтер.

Живет в Минске.

…Когда пулеметы строчат из самолета, то кажется, что все пули у тебя в спине. Я просила: «Мамочка, ложись на меня…» Она ляжет, тогда я ничего не вижу и не слышу.

Страшно было потерять маму или чтобы маму убило. Я видела детей возле убитых матерей, одна лежала мертвая, а ребенок сосал у нее грудь. Видно, ее минуту назад убило. Ребенок даже не плакал, сосал грудь и чмокал. А я лежала рядом…

Ехали мы на какой-то машине, и всем детям надевали на головки ведра. А я не хотела, не слушала маму.

Потом помню, как гонят нас в колонне, как у меня забирают маму. Я хватаю ее за руки, цепляюсь за ее моркизетовое платье, она оделась не для войны. Плачу… А фашист меня отшвыривает сначала автоматом, а с земли, когда я упала, — сапогом. Подбирает меня какая-то женщина. И вот мы с ней уже почему-то в вагоне, едем. Куда? Мне так как кажется, что из разговоров взрослых я поняла, что везут нас в Германию. И я у всех спрашиваю: «Зачем я немцам такая маленькая? Что я буду у них там делать?» Когда стало темнеть, женщины позвали меня к дверь и прямо вытолкнули из вагона: «Беги! Может, спасешься».

Свалилась в какую-то канаву, там и уснула. Было холодно, и снился мне сон. что мама укутывает меня во что-то теплое и говорит ласковые слова. Этот сон мне снится всю жизнь.

…Через двадцать пять лет после войны я нашла одну только тетю. Она мне сказала мое настоящее имя, и я долго не могла к нему привыкнуть, не откликалась…