Я ждал ее у служебного театрального входа. Актеры, не до конца, второпях разгримированные, выбегали на улицу и с поспешностью учеников-выскочек задирали вверх руку, надеясь остановить какую-нибудь машину. А убедившись в бесполезности этих надежд, устремлялись в метро.
Она вышла не торопясь. Маленькая, закутанная в платок.
– Простите… Я хочу вам сказать… Вы… волшебная актриса!
– Я?! Почему?
– Потому что сегодня вы были моей бабушкой. Вы продлили ее жизнь. Для меня… Понимаете? Последний раз я был в вашем театре именно с ней. Давно… Еще до войны.
– И тоже под Новый год?
– Поверьте мне: тоже! Я хотел бы вам рассказать…
– Знаете, – перебила она, – это хорошо, что вы оказались под рукой. В буквальном смысле! На улице гололед, а я вечно падаю. Поддержите-ка свою бабушку. Если вы не торопитесь. А заодно и расскажите!
Дома, в котором жила бабушка, уже нет. За его счет расширили улицу. Я думаю, бабушка была бы этому рада. Вообще характер у нее был удивительный… К примеру, ей нравилось, что ее старинный балкон выходил не в тихий двор, а как бы нависал над тротуаром, не умолкавшим ни ночью, ни днем.
– Есть на что свалить свою старческую бессонницу! – говорила бабушка.
У нее было четверо дочерей. Но только моя мама жила в одном городе с бабушкой. И не просто в одном городе, а за углом, в трех шагах. Точнее сказать, в двадцати семи… Я подсчитал однажды количество шагов от бабушкиного дома до нашего.
– Хорошо, что мы не живем вместе, в одной квартире, – говорила бабушка. – С детства люблю ходить в гости. Встречают, провожают… Ухаживают!
В гости она любила не только ходить, но и ездить. Она часто вспоминала о том, как ездила много лет подряд на лето в деревню к своему брату – учителю. Брат был двоюродный. Но, судя по рассказам бабушки, встречал ее, как родной. А после войны она к брату уже не ездила… Потому что он погиб.
– Он был самым добрым в нашей семье, – говорила бабушка. – И не потому, что погиб… Я и раньше о нем так говорила.
Под Новый год бабушка всегда почему-то ждала, что дочери, жившие в двух городах, позовут ее к себе. Она даже присматривала в магазинах игрушки, которые повезет своим внукам.
Дочери присылали поздравительные открытки. Они сообщали, что очень скучают. Они любили ее. И наверное, просто не догадывались… Конечно, я мог бы им обо всем написать. И однажды совсем уж собрался… Но бабушка остановила меня.
– За подсказки, я слышала, ставят двойки?
– Ставят, – ответил я.
В канун того далекого года, о котором я сейчас вспомнил, шестые классы нашей школы отправились в культпоход. И хотя путь лежал в детский театр, у нас, как и во всяком походе, были свои командиры: мамаша из родительского совета и две классные руководительницы.
Дня за три до этого выяснилось, что шестому «Б», то есть мне, достались билеты в партер, а шестому «А» – в бельэтаж, хотя он был ничуть не хуже нашего класса. Мне даже казалось, что он был лучше, потому что в нем училась Галя Козлова.
Она была старостой изокружка. И хоть я рисовать не умел, но записался в этот кружок. За все шесть лет моей школьной жизни она обратилась ко мне всего один раз. Составляя список юных художников школы, она спросила: «Где ты живешь?» И я забыл название нашей улицы… Вот до чего дошло!
Вскоре я покинул изокружок, так как понял: нельзя быть последним на глазах любимого существа. А хуже меня в кружке не рисовал, к сожалению, никто…
На спектакль детского театра я купил два билета. «Подойду к Гале, – думал я, – и как бы между прочим скажу: „У меня оказался лишний билет. В партере сидеть лучше, чем в бельэтаже. Возьми, если хочешь…“ И весь спектакль буду сидеть рядом с ней! Так закончится год… И я буду считать его самым счастливым во всей своей жизни!»
На уроках и даже по ночам я мысленно репетировал: «Пройду мимо, поздороваюсь… Вспомню о чем-то, вернусь… А там, в партере, я предложу ей свою программку. Она прочитает ее, подержит в руках. А потом я спрячу эту программку. И каждый раз перед Новым годом буду вынимать ее, разглядывать, вспоминать»
В конце декабря, словно сговорившись, пришли открытки от всех маминых сестер Они поздравляли бабушку, маму с папой и даже меня. Опять писали, что очень скучают и никак не дождутся встречи!
– В ожидании тоже есть прелесть: все еще впереди… – тихо сказала бабушка.
Мама и папа стали объяснять, что им очень не хочется идти завтра в какую-то компанию, но не пойти они просто не могут. И я в тон им с грустью сказал:
– А мне завтра придется пойти в театр. Бабушка стала поспешно искать что-то в сумке. Тогда я вдруг… неожиданно для самого себя произнес:
– Пойдем со мной, бабушка. У меня есть лишний билет! Родители очень обрадовались. Оказалось, что они и сами отправились бы со мной, потому что в детском театре взрослым гораздо интересней, чем детям. Они бы с удовольствием поменялись с бабушкой, если бы она могла вместо них пойти в ту компанию. А бабушка еще ниже склонилась над своей сумкой. Она продолжала
что-то искать в ней. Но теперь уже, мне казалось, от радости.
– Надо будет сделать прическу, – сказала она – Но в парикмахерскую завтра не попадешь! Я надену свое черное платье. А? Как вы считаете? Оно не будет выглядеть траурным?
– Черный цвет – это цвет торжества! – радостно возразил папа.
И бабушкин театральный бинокль тоже был торжественно-черного цвета.
– Хочешь посмотреть? – спросила она еще до начала спектакля.
Я взял бинокль… И навел его на Галю Козлову, сидевшую в бельэтаже. «Как здорово! – думал я. – Как здорово… Я от нее далеко, а она -
рядом со мной, совсем близко. Но этого не замечает! Я могу тайно разглядывать ее подбородок…»
В это время бабушка обратилась к моему соседу по парте, который и в театре оказался нашим соседом:
– Дай-ка мне на минуту твои очки. Я думаю, оправа для тебя неудобна…
Велика! Совсем не видно лица. И стекла плохо протерты. При такой люстре это сразу заметно! Протирать нужно вот так…
По профессии бабушка была глазным врачом. Если рядом с ней оказывались люди в очках, она обязательно проверяла, хороша ли оправа, годятся ли стекла. Мечтая поехать к своим дочерям, она говорила:
– Посмотрю там… какое у внуков зрение! Ей хотелось, чтобы все на свете хорошо видели.
«Вот если бы у Гали Козловой слегка заболели глаза… – мечтал я тогда. – Чуть-чуть заболели бы и всего на несколько дней… я отвел бы ее к своей бабушке!»
Огромная, словно добела раскаленная люстра начала остывать, остывать… Медленно, как бы нехотя раздвинулся занавес. И на сцене появился мальчишка. Он шел, останавливался, думал. И снова шел… И я верил, что он идет к старой женщине, которая полвека была учительницей, а потом заболела, покинула школу. А жить без ребят не могла. И мальчишка решил победить ее одиночество…
Когда огромная люстра под потолком стала вновь раскаляться, бабушка ткнула пальцем в программку, ту самую, которую я собирался хранить всю жизнь, и сказала:
– Она… волшебная актриса!
– Которая играет мальчишку?
– Да… – Бабушка помолчала. И добавила: – Потому что она – это ты.
Сегодня, по крайней мере…
– Ну что ты?! – скромно возразил я.
– Пойдем в буфет, – предложила бабушка. – Я обожаю толкаться в театральных буфетах!
Мы вышли в фойе. Я думал, что ребята будут молча посмеиваться, увидев меня с бабушкой. Но никто не посмеивался.
В буфете на нас налетела мамаша из родительского совета и воскликнула:
– Это замечательно, что ты пришел с бабушкой. Не постеснялся!
– Бабушка, идем скорей. Вон какая очередь! – сказал я.
– Ну, нет! – возразила она. – Старуху в детском театре должны пропустить вне очереди.
Ее пропустили… Уже добравшись до самой буфетной стойки, она обернулась и крикнула мне.
– Ты любишь яблочные пирожные?
– Люблю, – неискренне ответил я. Поскольку понял, что бабушка их очень любит.
Сейчас, через много лет, я думаю: «Как жаль, что бабушку не видели в тот вечер ее дочери, жившие в других городах… Они бы поняли, как легко было сделать ее счастливой!»
– Теперь уже мой сын ходит в школу…
– А я стала бабушкой!
– На сцене…
– И в жизни, – сказала она, опираясь на мою руку. – Как скользко…
– Мы живем в другом городе… Я приехал в командировку. Вечером подошел к театру. Вижу: все – как раньше! Классная руководительница привела на спектакль шестой класс. Один мальчишка у нее заболел, и она предложила билет. – Помолчав, я добавил: – Спасибо вам…
– За что, в самом деле?
– Вы продлили для меня ее жизнь! Вы заставили меня вспомнить… А ей в тот далекий вечер вы помогли… ясней разглядеть меня. И она стала счастливее. Разве это не чудо?
Актриса крепче оперлась на мою руку, хотя льда в тот момент у нас под ногами не было.
1975 г.