Пьеса в двух действиях.
Действующие лица
Людмила Васильевна Тараскина — библиотекарь.
Андрей — ее сын, восьмиклассник.
Георгий Степанович Михалев — учитель.
Марьяша — его жена, археолог.
Лиля — их дочь, восьмиклассница.
Клавдия Емельяновна Филимонова — учительница.
Валя Гладышев — десятиклассник.
Верочка — соседка Тараскиных.
Действие первое
Комната. Повсюду первые мартовские мимозы. Приглушенно звучит музыка: что-то классическое. Женщина лет сорока шести в явно приподнятом настроении. Даже в восторженном. Она останавливает проигрыватель, меняет пластинку, снова включает: комнату и весь зрительный зал заполняет победный марш сорок пятого года.
Женщина (смотрит на портрет, висящий на стене. А потом на дверь, словно кто-то должен войти… Вновь приглушает музыку. И как бы беседует сама с собой). «Два раза я понял одно и то же». Так он сказал. И еще сказал: «Истории повторяются». Что он понял… два раза? (Подходит к окну.) Какие истории повторяются? Это станет ясно потом. (Оторвавшись от окна и повернувшись к зрительному залу.) Станет ясно потом…
Звучит марш.
По авансцене идет восьмиклассница Лиля. Она в модной шубке, с сумкой через плечо. Ее догоняет Андрей. От волнения срывает с головы ушанку.
Андрей. Лиля!..
Лиля (резко остановившись). Что?
Андрей. Я хочу сказать…
Лиля. Ты уже говоришь.
Андрей. Нет, ты послушай!
Лиля. Я уже слушаю.
Андрей. Пойдем в кино, а?
Лиля. С тобой?! (После паузы.) Ты разве не видел, в кинотеатре висит объявление!
Андрей. Какое?
Лиля. «Детям до шестнадцати лет ходить в кино парами запрещается!» Придется подождать. Годика полтора.
Андрей. Ты шутишь… Тогда, может быть, на каток, а?
Лиля. И тоже с тобой?!
Андрей. Ты еще со мной никуда не ходила.
Лиля. Ну почему из всех я должна выбрать тебя? Начнутся междоусобные войны!
Андрей. А что… разве другие тоже?..
Лиля. Почти все! Ты догадался одним из последних.
Андрей (тихо). И ты с ними… ходишь?
Лиля (с усталой грустью). Начинаются сцены! Как хорошо, что ты живешь далеко отсюда. И учишься в другой школе! (Неожиданно подобрев.) А впрочем… Послушай-ка!
Андрей. Слушаю!
Лиля. Я хочу спросить тебя.
Андрей. Спрашивай!
Лиля. Ну вот, поменялись ролями. (Пристально глядя ему в глаза.) На что ты способен ради меня?
Андрей. На все!
Лиля. Вот я и проверю. Ты должен будешь завоевать это право.
Андрей. Какое право?
Лиля. Чтобы я согласилась пойти на каток. Буду тебя испытывать!
Андрей. И… долго?
Лиля (поразмыслив). Всего две недели. До двадцать девятого февраля. Это как раз воскресенье. И мы пойдем с тобой…
Андрей. Спасибо! Хорошо! Я подожду.
Лиля. Кстати, как ты меня разыскал?
Андрей. Ты же приходила к нам однажды… с отцом.
Лиля. И ты выследил? Следопы-ы-т!
Андрей. Не рассказывай отцу. Ладно?
Лиля. О победах трудно молчать. Сам знаешь: про двойки мы не спешим сообщать, а о пятерках кричим с порога.
Андрей. Какая же я… пятерка?
Лиля (критически оглядев его). В самом деле! Договорились: я буду молчать. Молчать и испытывать. Молчать и испытывать!
Андрей. А что я должен буду…
Лиля (перебивая его). Для начала взять книгу и отнести ее Вале. Мы поссорились. (Достает книгу из сумки.)
Андрей. Вале? Я не знаю…
Лиля (перебивая). А зачем тебе знать? Во-он тот… последний подъезд.
Андрей. Там же, где ты?
Лиля. Поднимешься на четвертый этаж. Квартира двести пятнадцатая.
Андрей (запоминая). Двести пятнадцатая… (Берет книгу. И мчится к дальнему подъезду.)
Лиля (глядя вслед). Он у меня побегает!
Квартира Тараскиных. Из коридора раздается звонок. Людмила Васильевна идет открывать. Возвращается с немолодой, но молодящейся женщиной в домашнем халате, с журналами в руках. Это соседка Верочка. Она оглядывается по сторонам. Говорит быстро, словно боится, что ее прервут.
Верочка. У вас никого? Я — на минуту! Людочка, милая… (Протягивает журналы.) Возвращаю с благодарностью, не знающей границ и пределов! Прочитал весь наш отдел. И несколько человек из другого отдела. Я думала забежать попозже, когда вы отдохнете. Но услышала, что вы уже четыре раза выходили на площадку. И вот решила… А что с глазами? Что с глазами?! Почему такие тревожные? Один мудрец сказал: «Зачем искать покоя на стороне, если его нет в нас самих!» О чем вы, родная?
Людмила Васильевна. Андрея нет.
Верочка. Ну и что? Моего Лелика тоже нет. Он на Дальнем Востоке.
Людмила Васильевна. Если на Дальнем, это спокойнее. А если убежал, не пообедав… После того случая мне все время мерещится…
Верочка. А мед вы принимаете?
Людмила Васильевна. Мед?
Верочка. Ну, конечно! Три ложки меда в день, разбавленные теплой водой, — и нервы просто умирают! Их нет… Вы слышите? Их нет!
Людмила Васильевна. Вы добрая, Верочка. И поймете! После того случая…
Верочка. Сядьте на диван. И расскажите мне еще раз о том случае. Надо разрядиться — и станет легче. Вы слышали, что полезно бить посуду? Когда волнуешься… Разобьешь тарелку — и нервов нет. Просто нет! Сядьте… И, так сказать, разбейте тарелку. (После паузы.) Я знаю, что с мужем своим вы были знакомы еще до войны.
Людмила Васильевна. До войны он успел только покатать меня раза три на велосипеде. Сажал на раму и гнал так, что я от страха сжималась. А после, когда уж мы были вместе, он так же безрассудно гонял на мотоцикле. Всегда кого-нибудь «подбрасывал», подвозил. Я ненавидела этот мотоцикл! А он говорил мне: «Всю жизнь буду возить тебя в коляске. Как маленькую!» В коляске я была и в тот день. Из-за поворота выскочил самосвал… До сих пор помню, как грохотал пустой кузов. Он должен был наскочить на коляску, но муж развернулся и подставил себя. Потом, в больнице, он шепнул мне: «Для Андрюши-то мать важнее…»
Верочка. Только не плачьте. (Обнимает ее.)
Людмила Васильевна. Брат Володя (кивает на портрет веселого юноши) писал с фронта: «Если мы через это пройдем и останемся… Нам тогда уже ничего на свете не будет страшно». Муж прошел «через это». И вот… в летний, солнечный день…
Верочка. Вы знаете, что сказал один мудрец? «Самое большое счастье, данное человеку, — забывать то, что было, и не знать того, что будет!» Представляете, если бы мы заранее знали о дне своей кончины? Мы бы только и делали, что спасались от него!
Людмила Васильевна. Но это забыть невозможно.
Верочка. Знаете, что сказал один мудрец? «О возрасте не надо помнить, но и не следует забывать!» Так и тут. Пусть его образ живет где-то глубоко. Но в то же время не следует… Вы поняли? Я побежала! (Задерживается.) Андрей не обедал?
Людмила Васильевна. Нет.
Верочка. Значит, он сыт. Все замечательно! (Уходит. Потом возвращается.) Людочка, а не можете ли вы принести три последних номера «Иностранной литературы»? Все завидуют, что у меня соседка — библиотекарша!
Людмила Васильевна. Если они не на руках, принесу.
Верочка. Спасибо, не знающее границ и пределов! (Убегает. Возвращается.) А мед надо разводить в столовой ложке. В большой! А не в чайной. Вы поняли?
Людмила Васильевна. Поняла.
Верочка. Запишите!
Перед дверью двести пятнадцатой квартиры. Андрей медлит, оглядывается.
Андрей (как бы про себя). Четвертый этаж. А она — на седьмом. Значит, она проходит здесь… когда лифт не работает. (Нажимает кнопку звонка. Потом нажимает еще раз.)
Из-за двери раздается насмешливый голос: «Что там, пожар?» Дверь открывается. На пороге — высокий, красивый блондин в спортивном костюме, с гантелью в правой руке. Оглядывая Андрея сверху вниз, он продолжает тренировать руку.
Блондин. Тебе кого?
Андрей. Мне… Валю.
Блондин. Это я.
Андрей. Ты?!
Валя. Может быть, пригласить соседей? Для опознания личности!
Андрей. Тебе просили передать. (Протягивает книгу. И идет прочь.)
Валя. Подожди-ка!
Андрей оборачивается.
Ты что, ее паж?
Андрей, не отвечая, уходит.
(Подбрасывает книгу левой рукой и ловит ее.)
Эксплуатация поклонников законом не запрещается!
Квартира Тараскиных. Людмила Васильевна стоит у окна, смотрит на улицу.
Людмила Васильевна. Портфель здесь… Значит, из школы он вернулся. Но не обедал. Убежал. Куда? Хоть бы записку оставил. Никогда я не могу быть спокойна! После того случая… Надо лечиться. (Взволнованно ходит по квартире. Берет записную книжку. Листает ее.) Кому-нибудь позвоню! (Опускается на диван и крутит телефонный диск.) Занято! (Опять крутит.)
Но в этот момент хлопает входная дверь. Появляется Андрей.
Вернулся… (Бросает трубку.) Где же ты был?
Андрей. Гулял.
Людмила Васильевна. Хоть бы записку оставил.
Андрей (садится рядом, обнимает ее). Что может случиться? Ведь сейчас не война.
Людмила Васильевна. Я понимаю: это невыносимо. Но ведь та катастрофа тоже произошла в мирный день. Прости меня. Ты дома — и все хорошо. (Хочет подняться.)
Андрей (удерживает ее). Мама, скажи… Высокие и красивые люди могут позволить себе все что угодно?
Людмила Васильевна. Этого не может никто.
Андрей. Но говорить они могут… что им захочется, да?
Людмила Васильевна. Странный вопрос. (Встрепенувшись.) Тебя кто-то обидел?
Андрей. Нет. Но я хотел бы понять: почему восьмиклассницы почти всегда влюбляются в десятиклассников? Я заметил.
Людмила Васильевна. А говоришь: никто не обидел! (После паузы.) Почему в десятиклассников? Это вполне объяснимо. Женщине интереснее с тем, кто старше ее, опытнее, больше знает. А ты влюбись в семиклассницу!
Андрей. Я вообще не собираюсь… пока… (Подходит к книжному шкафу.) Я подумал… Если прочитать все тома энциклопедии, хотя бы вот этой, Малой, сразу обо всем будешь знать! Правда?
Людмила Васильевна. Чтобы ей было с тобой интересно?
Андрей. Кому?
Людмила Васильевна. Ну той… которая влюблена в десятиклассника.
Андрей. Не понимаю, кого ты имеешь в виду.
Людмила Васильевна. Но энциклопедию все-таки будешь читать, да?
Андрей (доставая первый том). Почитаю. На всякий случай.
Людмила Васильевна. Все матери мечтают, чтобы дети были с ними вполне откровенны. Но для этого надо иметь дочерей!
Андрей. И то не будет полной гарантии.
Людмила Васильевна. К нам вот-вот нагрянет Георгий Степанович.
Андрей. Георгий Степанович? Это судьба!
Людмила Васильевна. Чья судьба?
Андрей. Просто странное совпадение! Расскажи мне о нем что-нибудь.
Людмила Васильевна. Сейчас?!
Андрей. Да… Очень прошу!
Людмила Васильевна. Как ты заметил, он уже не очень высокий и не очень красивый. Жизнь немного пригнула его к земле. А был хоть куда! Но это было давно. Почему он тебя волнует?
Андрей. Все-таки одноклассник отца.
Людмила Васильевна. Прежде всего он был Володиным другом. (Кивает на портрет веселого юноши.) У брата в классе было два закадычных приятеля: твой отец и Жора. Нынешний Георгий Степанович. Ты ведь все это знаешь!
Андрей. Все равно расскажи. Умоляю!
Людмила Васильевна (с нарастающим подозрением). Почему именно сегодня?
Андрей. Есть причина.
Людмила Васильевна. Вот видишь! Как же я могу быть спокойна?
Андрей. Но ведь причины бывают разные.
Людмила Васильевна. А это какая?
Андрей. Хорошая… Расскажи!
Людмила Васильевна. Твой отец и Жора приходили к Володе почти каждый день. Других одноклассников брата я не знала: я училась в пятом, а они — в том самом, волнующем тебя… десятом. Это перед самой войной. Я в них даже и не влюблялась: женщине интересно с тем, кто постарше, но надо знать меру!
Андрей. А отец сразу тебя приметил?
Людмила Васильевна. Сказал в шутку: «Невеста растет!» Мама зашептала: «Это непедагогично. Она же ребенок!» А он ответил: «Ничего! Подожду… С годами возрастные грани как-то стираются». Это, между прочим, верно: сорок лет человеку или сорок пять — большой разницы нет. А вот двенадцать или семнадцать! (После паузы.) Все сегодня жаждут моих воспоминаний… и ты и Верочка. Может быть, хватит?
Андрей. Нет, дальше!
Людмила Васильевна. Отец сдержал слово. Случайно так вышло: никакой невестой он меня, конечно, не числил. Но ведь авторы самых необычайных сюжетов — это не писатели, не фантасты, а житейские обстоятельства. Они и решили соединить нас. Я уже рассказывала все это тридцать раз!
Андрей. Но каждый раз у тебя другое настроение — и поэтому…
Людмила Васильевна. Ты сам настроился на весьма необычный лад. На философский или лирический?
Андрей. На философский.
Людмила Васильевна. Это лучше. Ты не обманываешь меня?
Андрей. Нет.
Людмила Васильевна. Володя… Отец… Жили два друга. И не осталось ни одного. Никто не знает, когда на него налетит самосвал.
Андрей. Но не обязательно же он выскочит из-за угла!
Людмила Васильевна. Жили два друга…
Андрей. Был ведь и третий!
Людмила Васильевна. Ты очень хочешь, чтобы я добралась до Георгия Степановича? Почему? Я могу быть спокойна?!
Андрей. Можешь.
Людмила Васильевна. Третьим, как ты знаешь, был как раз он. Жора… Георгий-победоносец! Так его звали. Самый высокий в классе, самый красивый. Как тот, который волнует тебя.
Андрей. Никто меня не волнует!
Людмила Васильевна. В Жору бы я, пожалуй, влюбилась даже тогда, в пятом классе. Но это было так же глупо, как влюбиться в Николая Крючкова или в Алейникова — главных кинозвезд той поры. Они жили на другой планете. И он был посланцем других миров.
Андрей (забывшись). Как Валя…
Людмила Васильевна. Какая Валя? А ты говоришь, я могу быть спокойна!
Андрей. Валя — это он.
Людмила Васильевна. Честное слово?
Андрей (настойчиво). Вспомни еще что-нибудь.
Людмила Васильевна. Еще? (После паузы.) На фронт Жору не взяли. Оказалось, что у богатыря ужасное зрение. Между прочим, они с Володей под конец разошлись.
Андрей. Из-за чего?
Людмила Васильевна. Я не знаю. Хотела спросить у брата… (Опять кивает на Володин портрет.) Но война началась. А тогда Володя погиб, Георгий пришел. Снял очки — и смотрел на этот портрет. Потом снова зашел. Лет через пять… Я не узнала его: полысел, стал сутулым, а голос каким-то робким. (Взглянув на часы.) Почему его нет?
Андрей. Опять ты ждешь самосвала?
Людмила Васильевна. Я не жду. Я боюсь… Вот сегодня, я чувствую, и на тебя что-то катит. Ведь правда?
Андрей. Просто я решил проглотить Малую энциклопедию. Ты, как библиотекарша, должна быть в восторге! (Раскрывает первый том.)
Людмила Васильевна. Оберни в бумагу.
Андрей. Я буду читать аккуратно.
Людмила Васильевна. Книга — это живое существо. Ей может быть холодно, больно. Ее легко ранить. Перед чтением неплохо бы вымыть руки!
Андрей. А уши и шею?
Раздается звонок. Андрей идет открывать. Возвращается с Георгием Степановичем: в одной руке у него толстый портфель, в другой — хозяйственная сумка, он прислоняет их к стене. На носу — громоздкие роговые очки, занимающие половину лица.
Георгий Степанович. Ткнулся в одну квартиру, потом — в другую. Номеров в полутьме не вижу. Ориентации никакой! Хотя всю жизнь занимаюсь параллелями и меридианами. (Смущенно оглядывая самого себя.) Потолстел, да? Утратил подвижность.
Людмила Васильевна. Ты ведь не учитель танцев. Ты преподаешь географию!
Георгий Степанович. Мечтал путешествовать. Теперь рассказываю, как путешествовали другие.
Людмила Васильевна. У тебя, Георгий, появилась опасная страсть: заниматься самоосуждением. Не надо! Если потребуется, другие осудят. За этим дело не станет!
Андрей. Вы бы могли прийти всей семьей. С женой… с дочкой. (Припоминая.) Как ее зовут?
Георгий Степанович. Лилей.
Андрей. Всего один раз виделись. Позабыл…
Георгий Степанович. Ничего. Она забывает людей, которые качали ее на руках. Тоже рассеянная.
Людмила Васильевна. Очень их загружают. Точные науки устремились вперед, а в сутках по-прежнему двадцать четыре часа. Немудрено, что многие говорят: «Дайте мне эту книгу: я ее полистаю!» Каково библиотекарю слышать такое?
Георгий Степанович. Я говорю об этом на педсоветах. Ребята каким-то образом узнают — и очень довольны. Учителя тоже согласны уменьшить нагрузку… за счет чужих предметов.
Людмила Васильевна. При нем… (указывает на сына) не трогай учителей!
Георгий Степанович. А почему? Такие же люди! Кстати… У меня вот тут… (Поднимает хозяйственную сумку, вытаскивает из нее какие-то свертки.) Это, я полагаю, можно поджарить. А это положи в холодильник. Я потом заберу. (Передает свертки Андрею.)
Людмила Васильевна (сыну). Ты ведь собирался заняться энциклопедией? А потом мы поужинаем.
Андрей уходит с увесистым томом и с свертками.
Садись, Георгий.
Он садится.
Ты хотел посоветоваться?
Георгий Степанович. Все о том же… Вот Андрей предлагает: «Приходите к нам всей семьей!» Зовет в гости. А я там, именно там, чувствую себя гостем. Здесь же, у вас…
Людмила Васильевна. Поблагодарить могу, а радоваться этому — нет!
Георгий Степанович. Чему же тут радоваться? И самое поразительное, что Володя как бы предвидел… (Указывает на портрет веселого юноши.) Когда я влюбился в Марьяшу, он не одобрил этого. Как-то ко мне охладел. Хотя вслух ничего не высказывал. Но я чувствовал… Раньше он шутил: «У нас с тобой, Жора, даже фамилии однотипные!»
Людмила Васильевна. Фамилии?
Георгий Степанович. «Я, говорит, Тараскин. Так сказать, не вполне Тарасов. А ты — Михалев. Так сказать, не вполне Михайлов!» (После паузы.) Пушкин, как известно, сказал: «Но есть надежда, что будет полным наконец!»
Людмила Васильевна. Это он про плохого человека сказал.
Георгий Степанович. Значит, к Володе сие никак не относится.
Людмила Васильевна. И к тебе тоже.
Георгий Степанович (как бы не слыша ее). Он совершал значительные поступки так, будто ничего особенного не совершал. И на фронт ушел… вот с этой улыбкой. (Указывает на портрет.) Помнишь?
Людмила Васильевна. Даже маме казалось, что он послезавтра вернется. Похоронки она не дождалась.
Георгий Степанович. Про любовь мою к Марьяше он не сказал ни слова. Молчаливо не одобрял. Минуло почти три десятка лет. На дворе — год шестьдесят девятый. И я, наконец, ясно увидел то, что он разглядел тогда. Холодно мне, Люда. И одиноко… (Поеживается.) Знаешь, как называют меня мои дорогие питомцы?
Людмила Васильевна. Как?
Георгий Степанович. «Авоськой» прозвали. «А-вось-кой»!
Людмила Васильевна. Ну и что же? У меня в библиотеке тоже есть прозвище: «Смотри не разорви!»
Георгий Степанович. Это, я полагаю, свидетельствует о твоей верности литературе… А о чем свидетельствует «Авоська»?
Людмила Васильевна. О том, что ты помогаешь жене по хозяйству.
Георгий Степанович. Это она мне помогает. Потому что основной, так сказать, домашней хозяйкой давно уж стал я.
Людмила Васильевна. Она ведь в экспедициях. На раскопках!
Георгий Степанович. Я тоже утешаю себя раскопками. Но началось это, я полагаю, гораздо раньше.
Людмила Васильевна. Когда же? Георгий Степанович. Мы оба мечтали об археологии. Марьяша поступила на археологическое отделение, а я — провалился. Занялся географией. Тогда она впервые посмотрела на меня сверху вниз.
Людмила Васильевна. И ты, чтобы ей удобнее было, сам немного пригнулся?
Георгий Степанович. Это заметно?
Людмила Васильевна. Тем, кто знал тебя раньше.
Георгий Степанович. Дочь меня раньше не знала. И считает такую позу нормальной. Даже, я полагаю, единственно возможной… в нашем доме. Это обидно.
Людмила Васильевна. А ты распрямись.
Георгий Степанович. Боюсь, что мой естественный рост… покажется им уже неестественным.
Людмила Васильевна. В первое время. Но постепенно они привыкнут.
Георгий Степанович. Марьяша, я полагаю, не захочет привыкнуть. Повелевать — это ее призвание. (С грустью.) Вот тебе и история с географией!
Людмила Васильевна (после паузы). Разве она и раньше была такой?
Георгий Степанович. Может быть… Володя же моей страсти не одобрял. (Снимает очки, подходит к портрету и разглядывает его пристально, будто картину в музее.) Он разбирался в людях. Поэтому и соединил тебя с тем из своих двух друзей, который не мог согнуться.
Людмила Васильевна (задумчиво). Я Марьяшу ни разу в жизни не видела.
Георгий Степанович. Она привыкла общаться с завоевателями, с владыками.
Людмила Васильевна. Которые давно уж истлели. А ты ведь живой!
Георгий Степанович (тихо). По-моему… не вполне.
Людмила Васильевна (вскочив). Ну, это уже слишком!
Георгий Степанович. У меня сегодня, я полагаю, скверное настроение. И все-таки… Все-таки, мне кажется, пора что-то менять.
Людмила Васильевна. Прежде чем принять историческое решение, надо поужинать. (Громко.) Андрюша, как там дела?
Андрей (из кухни). Один антрекот подгорел!
Людмила Васильевна. Ну вот… Разве я могу быть спокойна?
Андрей (из кухни). Я съем его сам!
Георгий Степанович. Идем.
Людмила Васильевна (задержав его). Поверь: прозвища они дают тем… у кого есть лицо!
Георгий Степанович. В виде хозяйственной сумки?
Людмила Васильевна. У тебя действительно скверное настроение. Вот и все.
Уходят.
Во дворе дома, где живет Лиля. Она протягивает Андрею пухлый конверт.
Лиля. Осторожно!.. Спрячь, чтобы снежинки не залетели.
Андрей прячет конверт под пальто.
Итак, испытания продолжаются! Только к тебе я могу обратиться с такой просьбой.
Андрей. Спасибо!
Лиля. Слушай внимательно. В этом конверте — письма, стихи, записки. Одним словом, вопли души!
Андрей. Так много?
Лиля. Это лишь то, что я получила, как пишут, за последний квартал текущего года.
Андрей. И ты эти «вопли» хранишь?!
Лиля. Опять сцена? Я откладываю их на «черный день». На старость. Буду читать внукам, чтобы они знали, каким успехом пользовалась в юные годы их бабушка! Но ты отвлекаешь меня от сути. Значит, поднимешься к Вале. Квартиру ты помнишь?
Андрей. Двести пятнадцатая.
Лиля. Дашь ему этот конверт и попросишь, чтобы он нашел и забрал свои письма. Они мне больше не нужны. Даже на «черный день».
Андрей (радостно). Тогда давай сами порвем!
Лиля. Узнать его почерк я не смогу. Ведь никто не подписывается. Ставят одну букву, или инициалы, или вообще ничего не ставят. Но он-то свои послания сразу найдет. Скажи, что хранить их мне неприятно!
Андрей (радостно). Тогда давай сами порвем!
Лиля. Удивительный ты парень! Я же сказала, что хочу скрасить свои дряхлые годы. А он пусть знает, что я не нуждаюсь… Ты понял?
Андрей (радостно). Еще бы! Пусть забирает.
Лиля. Я подожду тебя здесь.
Андрей. Подождешь?! (Убегает.)
Квартира Тараскиных. Людмила Васильевна опять нервно курсирует по комнате.
Людмила Васильевна. Что-то с ним происходит! Прибегает, убегает… По десять раз в день причесывается! Вертится перед зеркалом… Опять куда-то умчался. На улице, наверно, не видит ни троллейбусов, ни трамваев.
Звонок. Идет открывать. Возвращается с Верочкой. Она в том же виде: халат, журнальные номера в руках.
Верочка. У вас никого? Я — на минутку! Возвращаю «Иностранную литературу» с благодарностью, не знающей границ и пределов! Вы опять волнуетесь?
Людмила Васильевна. Что-то с ним происходит, Верочка…
Верочка. Если что-то происходит — значит, влюбился. И замечательно! Мой Лелик только этим и занимается.
Людмила Васильевна. Но ведь он не чувствует под собой ног!
Верочка. Статистика показывает, что влюбленные в уличные катастрофы, как правило, не попадают. Им есть для чего жить! Понимаете?
Людмила Васильевна (не слыша ее). Опять где-то носится.
Верочка. Вам нужно заварить валерьяновый корень. И нервов — как не бывало! Хотите, я буду заваривать?
Людмила Васильевна. Я знаю, вы добрая.
Верочка. Весь мир заваривает сейчас валерьяновый корень.
Людмила Васильевна. Вы всегда так заботливы! Но где же он может быть?
Верочка. Знаете, что сказал один мудрец? «Не ищите неприятностей — они сами отыщут вас». Но ваш дом неприятности обойдут стороной! (Уходит. И возвращается.) Я забыла сказать: валерьянку надо пить за час до сна. Вы не заснете — вы провалитесь! И нервов — как не бывало. Не забудьте: валерьяновый корень за час до сна!
Людмила Васильевна. Попробую.
Верочка. Запишите… И еще у меня к вам, Людочка, одна маленькая просьба.
Людмила Васильевна. Какая?
Верочка. Журнал «Наш современник»! Там, говорят, в третьем номере…
Людмила Васильевна. Я принесу.
Возле квартиры с цифрой «215». Андрей нажимает кнопку. Появляется Валя.
Андрей (протягивая конверт). Это тебе!
Валя. «Бывало, он еще в постели, к нему записочки несут…» (Взвешивает конверт на ладони.) А тут письмо «тяжелого веса»!
Андрей. Не письмо, а письма. Найди свои — и забери их. Можешь порвать или сжечь. Как хочешь! В них не нуждаются.
Валя. Имеет место некоторое преувеличение. Иными словами: гипербола! Я всего один раз написал записку: «Что делаешь вечером?»
Андрей. И тебе ответили?
Валя (насмешливо оценивая его взглядом). Ты — паж или заинтересованное лицо?
Андрей. Я выполняю просьбу, Гладышев.
Валя. Бескорыстно? На общественных началах?
Андрей. Это не имеет значения.
Валя (вроде бы доверительно). Видишь ли, я написал: «Что делаешь вечером?», а она ответила: «Я свободна». Ее записку я, к несчастью, порвал.
Андрей. А теперь найди и порви свою!
Валя (заглядывая в конверт). Ну-у, Анна Керн может спрятаться! Ей и не снилось такое количество. Качество текстов, конечно, пониже. А впрочем, проверим. Вот как раз и стишки!
Андрей (вырывает конверт). Чужие письма, Гладышев, читать неприлично.
Валя. Благородный гнев? Недалеко до дуэли!
Андрей. Тебя просили только найти и забрать то, что ты посылал.
Валя. Я не посылал, я сунул в руку на переменке.
Андрей. Вот и найди!
Валя. Согласен. Зачем оставлять улики? Хотя тон твой меня не устраивает. (Напевает.) «Уймитесь, волнения страсти, Усни, беспокойное сердце!» Это Михаил Иванович Глинка тебе посоветовал! Я люблю музыку.
Андрей. Ты любишь музыку?!
Валя. «Сомнение». Так называется романс. Он — про тебя.
Андрей (решительно). Найди и порви!
Валя (роется в конверте). Очень потягивает прочесть!.. Великие мира сего такие послания публиковали. Ты слышал? И тут наберется том: «Из личного архива восьмиклассницы Лили». Ага, нашел! Так и есть: «Что делаешь вечером?» (Рвет.) Получай на вечное хранение! (Возвращает конверт.)
Андрей (хватает конверт, прячет его под пальто). Вот и все.
Валя (вглядываясь в него). А ты, кажется, «по уши», да?
Ничего не ответив, Андрей убегает.
Снова двор. Лиля, согреваясь, быстро пересекает его по одной и той же линии — взад и вперед, взад и вперед. Из подъезда выбегает Андрей. С победоносным видом протягивает ей конверт.
Андрей. Вот! Пожалуйста! Он нашел свою записку. И разорвал. У меня на глазах… Так что можешь не волноваться. А чужие письма я ему читать не позволил!
Лиля. Как не позволил?
Андрей. Я сказал, что чужие письма читать нельзя. Некрасиво!
Лиля. А кто тебя просил это ему говорить?
Андрей. Я сам догадался. Все знают, что чужие…
Лиля (перебивая). А он что сказал?
Андрей. Что такие письма печатают… в собраниях сочинений!
Лиля. Конечно, печатают. Подумаешь, тайна! Тем более что там нету подписей. Ну, прочитал бы… Узнал бы, как выражают свои чувства интеллигентные люди!
Андрей. А зачем это?
Лиля. У тебя мама библиотекарша?
Андрей. Да.
Лиля. Пусть она принесет тебе романы о рыцарских временах. Тогда выполняли женскую волю, не задавая вопросов!
Андрей (растерянно). Я хотел выдержать испытание…
Лиля. Ну, за этот экзамен я ставлю тебе двойку с минусом. Ты слышишь? Двойку с минусом!
Андрей. Слышу. Я хотел защитить…
Лиля. Нет ничего хуже непрошеных защитников! Запомни это. (Убегает.)
Андрей. Ничего не могу понять. (Медленно бредет по авансцене.)
Лиля возвращается, догоняет его.
Лиля. Ну, ладно. Прощаю тебя.
Андрей. Спасибо!
Лиля. И даю тебе возможность исправиться. Вот список кое-каких продуктов. А вот деньги. Ты же на мамином иждивении?
Андрей. Почему? Я могу…
Лиля (перебивая). Не хватает еще, чтобы ты кого-нибудь ради меня ограбил! Возьми… И завтра, ровно в три часа, подойдешь к моему подъезду. Я встречу тебя. Мне нельзя носить тяжести. Вот сумка… Исполнишь?
Андрей. Исполню! (Берет список и сумку.)
Лиля. Кстати, испытания уже подходят к концу.
Андрей (оживившись). Ты помнишь?!
Лиля. Конечно. Мы идем на каток.
Андрей убегает, размахивая сумкой.
(Смотрит вслед.) Я знала, что он у меня побегает!
Квартира Тараскиных. Андрей вбегает взбудораженный. По-прежнему размахивает сумкой.
Андрей. Мама, ты дома?
Людмила Васильевна появляется из кухни.
Скажи, где находится ближайший рынок?
Людмила Васильевна. Ты решил облегчить мою участь?
Андрей. Для начала проведу репетицию. Нужно позаботиться… об одной семье. (Показывает ей сумку.)
Людмила Васильевна. Общественное поручение?
Андрей. Ну да… поручение.
Людмила Васильевна. Ты идешь по пути Георгия Степановича?
Андрей. Не совсем! Его эти сумки «пригнули». А я, наоборот, с их помощью завоюю…
Людмила Васильевна. Кого?
Андрей. Доверие! Не смотри на меня так, будто я на краю гибели.
Людмила Васильевна. У нас сегодня была читательская конференция. Ребята называли свои «самые любимые книги». Оказалось, что все они любят одно и то же. Потом я спросила у последнего из ораторов: «Ну, а «Три мушкетера»? Он отвечает: «Я их держу под подушкой». Спрашиваю: «Почему не назвал?» Отвечает: «Да как-то не принято…» А кем не принято — объяснить не сумел. Я за искренность на читательских конференциях и в домашних условиях. (После паузы.) Рынок находится возле кинотеатра «Вымпел». За углом… Но будь осторожен!
Андрей. От счастья еще никто на свете не погибал!
Людмила Васильевна. А что все же случилось?
Андрей. Через три дня я иду на каток!
Людмила Васильевна (с некоторым испугом). И что? Ты ходишь туда через день…
Андрей. Можешь считать, что я иду на каток первый раз в жизни!
Людмила Васильевна. Что это значит?
Андрей. Я объясню тебе. Через три дня! (Подходит к книжному шкафу.) Принимаюсь за следующий том Малой энциклопедии!
Людмила Васильевна. Продолжаешь умнеть?
Андрей. Стараюсь. (Достает очередной том.)
Лилин двор. Появляется Андрей с хозяйственной сумкой. Останавливается возле подъезда. Смотрит на часы.
Андрей. Через пять минут она выйдет. (Поправляет одежду, принимает молодецкий вид. Смотрит на дверь.)
Из подъезда выходит… Валя. Он с клюшкой и тоже с сумкой в руке, но со спортивной. Увидев Андрея, насмешливо смотрит на него.
Валя. Дальше двора тебя не пускают?
Андрей. Ну и что?
Валя. Да ничего. Как всегда, в три часа вышел на тренировку. И вдруг: страдания молодого Вертера возле седьмого подъезда.
Андрей. Что еще?
Валя. Постепенно убеждаюсь: из тебя тоже хотят сделать «Авоську»!
Андрей прислоняет сумку к стене, подходит к Вале почти вплотную.
Андрей. Хоть ты и в десятом, Гладышев, но если скажешь ей об этом дурацком прозвище…
Валя. Что тогда будет?
Андрей. Увидишь!
Валя. Я же говорил, что попахивает дуэлью.
Андрей. Просто учти.
Валя. А ты, значит, не только «Авоська», но еще и самый нормальный псих?
Андрей (вновь приближаясь к Вале). И ты любишь музыку?!
Валя. А еще бокс.
Андрей (наступая). Но я тебя не боюсь!
Неожиданно появляется Лиля. Увидев, что сумка на земле и Андрей наступает на Валю, она кричит с нарочитым испугом.
Лиля. Валя! Он же убьет тебя!.. Валя (деловито откладывая клюшку). Он? Меня? Бедняга Хозе!
Лиля. Ты не знаешь, на что он способен! Валя. Кто? Паж «Авоська»?
Андрей бросается на обидчика. Но Валя резким и хладнокровным ударом отбрасывает его в сторону. Андрей падает, потом медленно поднимается, прикладывая ладонь к носу.
Ну вот, Лилечка, из-за тебя уже пролилась кровь.
Лиля (с нарочитым волнением подбегает к Андрею). Спасибо тебе!
Андрей. За что?
Лиля. За то, что ты способен ради меня… на такое!
Валя (Лиле). Это заслуживает не только восхищения. Но даже и подражания!
Лиля (встрепенувшись). Что ты хочешь сказать?!
Валя достает из кармана платок и как бы в знак уважения к побежденному протягивает Андрею. Тот отталкивает его руку.
Валя.
(Берет клюшку и размашистой спортивной походкой уходит.)
Лиля следит за ним взглядом. Потом вспоминает об Андрее.
Лиля (тоже достает платок). Возьми мой… на память. И в благодарность! Ты вел себя, как Атос.
Андрей (берет платок, прикладывает его к носу). Я верну тебе… послезавтра. Когда мы пойдем на каток!
Лиля. Ну конечно!
Андрей. Разреши, я все-таки донесу сумку. Хотя бы до лифта.
Лиля (величественно и грустно). Неси… Ты заслужил!
Скрываются в подъезде.
Сцена разделена как бы надвое. С одной стороны — часть квартиры Тараскиных, с другой — прихожая квартиры Михалевых, где стоит телефон. Утро. Андрей в спортивной куртке и брюках, заправленных в носки. Проверяет коньки.
Андрей. Затупились немного. Но ничего! (Смотрит на часы.) Пора? Или нет?
Появляется Людмила Васильевна.
Людмила Васильевна. Мог бы еще поспать! (Увидев, что он в спортивной куртке.) А-а, это сегодня?
Андрей. Что?
Людмила Васильевна. Ты первый раз в жизни идешь на каток?
Андрей нетерпеливо смотрит на часы.
Удаляюсь. Но будь осторожен! (Уходит.) Андрей. Наверно, уже пора! (Подходит к телефону. Крутит диск.)
В другом конце сцены раздается звонок. Лиля, продолжая на ходу причесываться, выбегает в прихожую, берет трубку.
Лиля. Я слушаю.
Андрей. Это ты, Лиля?
Лиля. Доброе утро.
Андрей. Это Андрей…
Лиля. Узнала.
Андрей. Я хочу напомнить тебе. Сегодня воскресенье, двадцать девятое февраля… Мы идем на каток!
Лиля. Какое?
Андрей. Двадцать девятое.
Лиля. Ты ошибся… Посмотри на календарь. Сегодня первое марта!
Андрей. Как… первое?
Лиля. Очень просто. Мы с тобой забыли, что год этот обычный. Не високосный!
Андрей (растерянно). Да… забыли.
Лиля. Вот видишь!
Андрей. Ну и что же? Все равно — воскресенье! Какая же разница?
Лиля. Очень большая. Первое марта у меня уже занято. Я обещала…
Андрей. Что обещала?
Лиля. Пойти на каток.
Андрей. Кому?!
Лиля. Не все ли тебе равно? Через час меня ждут.
Андрей. Через час? (Застывает с трубкой в руке.)
Лиля. Где ты там? Куда ты пропал?.. В общем, как хочешь! (Вешает трубку.)
Андрей продолжает стоять с трубкой в руке.
Лилин двор. Появляется Андрей.
Андрей (смотрит на часы). Противно подглядывать. Но я должен знать… Должен! (Прячется за угол и наблюдает.)
Из подъезда выходят Лиля и Валя. Он держит в руках две пары коньков. Им очень весело.
Валя. Поедем на автобусе?
Лиля. Лучше пройдемся! Ты хочешь пройтись?
Валя. С тобой? Если тебе не холодно…
Лиля (сбросив капюшон и поправляя свои пышные волосы). Мне тепло.
Валя (многозначительно). И мне тоже.
Андрей (с тихой иронией). Ну, его-то разогрел я…
Смеясь, Лиля и Валя удаляются. Андрей выходит на авансцену.
Так я и знал. Им тепло… (Снимает ушанку. Вытирает лоб рукавицей.) А мне жарко! (Потом, что-то вспомнив, достает платок, смотрит на него.) Моя дурацкая кровь — на ее платке… (Бросает его.)
Платок летит по ветру и падает в снег. Андрей медленно бредет по авансцене.
Квартира Тараскиных. Андрей в ушанке и спортивной куртке стоит посреди комнаты. Людмила Васильевна недоуменно взирает на него.
Людмила Васильевна. Коньки забыл?
Андрей. Они не нужны.
Людмила Васильевна. Без коньков… на каток?
Андрей. Я не пойду туда.
Людмила Васильевна. Но ведь ты собирался! Почему не пойдешь?
Андрей. Потому что я понял…
Людмила Васильевна. Что именно?
Андрей. Прости, пожалуйста, это тайна.
Людмила Васильевна. Ладно, не говори. Но я могу быть спокойна?
Андрей. А впрочем, скажу. Знаешь, что я понял сегодня?
Людмила Васильевна. Что?!
Андрей. Любить нужно только того человека, который достоин любви…
Людмила Васильевна (после паузы). Ты это хорошо понял? До конца?
Андрей. До конца, мамочка. Но мне от этого почему-то ничуть не легче.
Людмила Васильевна. А ты говоришь, что я могу быть спокойна!
Андрей (будто не слыша ее). По выходным дням уроков не бывает. А это был хороший урок в воскресенье!
Людмила Васильевна. Что же случилось?
Андрей (с грустной иронией). И кровь надо проливать за того, кто…
Людмила Васильевна. Кровь?!
Андрей (спохватившись). Не в буквальном смысле, конечно!
Людмила Васильевна (успокаиваясь). Ах, так? (Заглядывает ему в глаза.) Ты… очень переживаешь?
Андрей. Уже не очень.
Людмила Васильевна. Поверь: в твоем возрасте… все еще впереди.
Андрей. Я знаю. Слыхал!
Людмила Васильевна. Посмотри, сколько книг в шкафу! Тебя ждет Малая энциклопедия. Ты забыл о ней!
Андрей подходит к шкафу. Машинально вытаскивает толстый том. Садится на стул. И так же машинально переворачивает страницы.
Сними ушанку! (Сама стягивает ушанку с его головы, уносит.)
Андрей (продолжает листать; говорит тихо, как бы про себя). Войны, сражения, композиторы… Прямо наскакивают друг на друга!
Возвращается Людмила Васильевна.
Людмила Васильевна. Читаешь? Вот и прекрасно. Книга тебе поможет!
Андрей. Будь спокойна: уже помогает!
Людмила Васильевна (спохватившись). Но ты ведь удрал голодный? (Торопится на кухню.)
Андрей продолжает переворачивать страницы… Вдруг взволнованно приподнимается. У него в руках — какой-то помятый лист, найденный в книге. Разворачивает его. Поспешно откладывает энциклопедию в сторону.
Андрей (кричит). Мама!
Вбегает Людмила Васильевна.
Людмила Васильевна. Что… опять?!
Андрей (протягивает ей лист). Смотри, что я нашел… Это от… него!
Людмила Васильевна. Без очков не вижу. От кого?
Андрей. От него! (Указывает на Володин портрет.) Ты понимаешь?! От него…
Людмила Васильевна выхватывает лист из рук сына. Читает. И потрясенная, опускается в кресло. Где-то вдали возникает и приближается к нам победный марш сорок пятого года, который мы слышали вначале. Он становится все громче, заполняет собой сцену и зрительный зал.
Занавес
Действие второе
Обстановка конца первого действия. Людмила Васильевна надевает очки. В руках у нее — тот самый лист. Андрей рядом.
Людмила Васильевна. Я очень волнуюсь… Ничего не могу разобрать. Прочти, пожалуйста.
Андрей (читает). «Письмо в 1970-й год… (Бросает взгляд на Володин портрет. Продолжает читать.) Дорогая Клава! Анна Евгеньевна опять придумала оригинальное домашнее задание, которое мы с тобой, если не хотим схватить четверку на двоих, обязаны выполнить. Сочинение на тему: «Письмо в 1970-й год». Помнишь, в пятом классе она нам сказала: «Ванька Жуков написал на деревню дедушке. Но, допустим, что письмо его дошло. Что бы дедушка ответил своему внуку?» И мы писали от имени дедушки… Это письмо мы должны сочинить от своего собственного имени. Пусть все адресуют его далекому году, а я напишу тебе, живущей в том самом году. Итак…
Я к вам пишу! Чего же боле!
Я полюбил вас в этой школе! Теперь вновь перехожу на прозу и на «ты». Прошло уже тридцать лет. Ты читаешь мое письмо, а я стою рядом (вот здорово!). Я давно уже понял, Клава, что не зря вертелся на своей первой парте, чтобы лишний раз взглянуть на тебя. Мне не нужны были ни ластики, ни промокашки, ни циркули, за которыми я обращался к сидевшему за моей спиной…»
Людмила Васильевна (перебивая). Это он пишет про папу.
Андрей. Отец сидел… на какой парте?
Людмила Васильевна. За спиной у Володи. Я думала, только для того, чтобы иногда подсказывать ему: Володя был не очень силен в математике. Он любил биологию. Животных, растения… И стихи.
Андрей (тихо). Жизнь, значит, любил?
Людмила Васильевна. Значит, жизнь.
Андрей. Здесь еще несколько строк… (Читает.) «Вспомни, сколько хороших слов я успел наговорить тебе за тридцать лет — с сорокового по семидесятый. Письмо это я сочинил, когда был в девятом — и мне еще ничего не было известно. Ну, а теперь… Главное, что я узнал за эти три десятилетия, Клава, — это то, что ты любишь меня! Теперь ты читаешь мое письмо. Значит, все сбылось. Все сбылось!»
Людмила Васильевна. Сбылось… Только не для него. (После паузы.) Ты все прочитал?
Андрей. Тут, в уголке, еще есть… стихи. Только уже без Пушкина! (Читает.) «Геометрия, алгебра, физика, Пожалейте влюбленного шизика! Ваши формулы, ваши правила Позабыть меня нынче заставила Та коса над раскрытой тетрадкою, О которой мечтаю украдкою…»
Людмила Васильевна. Покажи! (Руки ее дрожат.) Володенька… Милый…
Андрей. Только не волнуйся, пожалуйста.
Людмила Васильевна. «Все сбылось!» У кого-то сбылось…
Андрей. Не волнуйся, прошу тебя.
Людмила Васильевна. С войны он не успел прислать ни одного письма. Ни одного!..
Андрей. А теперь у нас будет его письмо.
Людмила Васильевна (кладет лист на стол. Бережно разглаживает его). Из тетрадки в линеечку… Может быть, на уроке писал.
Андрей. Это было домашнее сочинение. Значит, он писал дома. Наверное, за этим столом.
Людмила Васильевна (дотрагивается до стола). Может, за этим. Или на кухне. Брат мой единственный…
Андрей. Прошу тебя…
Людмила Васильевна. Он доверил свое письмо книге. И она сберегла его! Доставила нам.
Андрей. На год раньше срока!
Людмила Васильевна (встрепенувшись). Нам придется отдать его. Оно адресовано Клаве…
Андрей. Кто это?
Людмила Васильевна. Я не знаю. Из всего класса только твой отец и Георгий… Я говорила тебе.
Андрей. Может быть, у нее уже дети…
Людмила Васильевна. У нее могут быть даже внуки. Что из того? Он хотел, чтобы через тридцать лет она прочитала его письмо. И она должна прочитать!
Андрей. А если у нее муж… и так далее…
Людмила Васильевна. Война обманула его мечты. Война и никто другой!
Андрей (заглядывая в лист).
«Та коса над раскрытой тетрадкою, О которой мечтаю украдкою…»
Людмила Васильевна. Даже я ничего не знала. (Глядит на портрет.) Хоть это успел… Любил. Тайно… Но все же любил! Другие и этого не узнали. (Склоняется над столом.) Любил, а не высказал. Пусть хоть сейчас… Мы должны выполнить его волю, Андрюша.
Андрей (решительно). Я найду эту Клаву!
Людмила Васильевна. Постарайся. Но прочитать должна только она. Только она…
Андрей. Я найду ее!
Звонок.
Людмила Васильевна. Это Георгий Степанович.
Андрей. Можно считать, что Клава сама идет нам навстречу. Он-то уж знает! (Бежит открывать.)
Андрей возвращается с Михалевым.
Георгий Степанович. Я вот тут принес вам кое-что… (Ставит на стул хозяйственную сумку. Остается с пухлым портфелем.)
Людмила Васильевна. Ты и нас решил взять на буксир?
Георгий Степанович. Просто, если я вижу что-нибудь дефицитное… не могу пройти мимо. Мне даже ученики сообщают: «Георгий Степанович, за углом продают апельсины».
Андрей. На уроке говорят или на перемене? (Прячет письмо в том Малой энциклопедии.)
Георгий Степанович. Поскольку апельсины из Грузии или Марокко, это имеет некоторое отношение к географии.
Людмила Васильевна (Михалеву). Садись. (Берет его портфель и ставит на стол.)
Георгий Степанович. Что ты?.. Что ты? Он же тяжелый. И на стол?!
Людмила Васильевна снова берет портфель и растерянно ищет, куда бы его пристроить.
Андрей. Дай-ка я отнесу его в коридор… (А несет в другую сторону и ставит на подоконник.)
Георгий Степанович. У вас что-то произошло? Когда ученик ищет Австралию в Южной Америке, а указку сует к себе в парту, я понимаю, что он не в себе. И двойку ему не ставлю.
Андрей. Я бы с радостью перешел в вашу школу!
Георгий Степанович. А что все-таки произошло? (Людмиле Васильевне.) Вы оба как-то напряжены.
Людмила Васильевна. Ничего… Просто каждый твой приход — это всегда волнение. Я вспоминаю те дни, когда вы собирались втроем и выгоняли меня на улицу, чтобы я не мешала. Поэтому я, наверно, и росла здоровым ребенком. Столько наглоталась кислорода!
Георгий Степанович. Нет, я чувствую: что-то случилось!
Людмила Васильевна. Поверь: ничего плохого.
Георгий Степанович. Я могу быть спокоен?
Людмила Васильевна. Это уже плагиат! Прости… Я должна кое-что посмотреть. (Забирает у Андрея том энциклопедии и уходит в другую комнату.)
Георгий Степанович (то снимая, то вновь надевая очки). Андрей, скажи откровенно… Вы взволнованы потому, что тебя сегодня обидели?
Андрей (изумленно). Вы… знаете?
Георгий Степанович. Не все, я полагаю. Но достаточно, чтобы понять тебя.
Андрей. Вы поэтому и пришли?
Георгий Степанович (тихо). Ты поверь: тот, кто сумел обмануть, уже не может считаться… большой потерей. Рано или поздно это все равно бы произошло. Так пусть уж, я полагаю, случится раньше.
Андрей. Вы пришли, чтобы утешить меня?
Георгий Степанович. Нет… Объяснить, что большой потери сегодня не было. Один известный австрийский поэт сказал: «Подлинно только счастье, отнятое у страданий». А из твоих сегодняшних переживаний, мне кажется, счастье не произрастет. Поэтому можешь…
Андрей (изумленно). Неужели она рассказала? Ведь она обещала мне…
Георгий Степанович. Молчать о победах трудно. Так Лиля считает. (После паузы.) Хотя она не всегда побеждает такими методами. Ты не думай… Прекрасно учится, например!
Андрей. Мама считает, что у меня все еще впереди.
Георгий Степанович. Она, я полагаю, права. И давай… переменим тему.
Андрей. Тем более что тема… есть.
Георгий Степанович. Слушаю тебя.
Андрей. Георгий Степанович, вспомните, если не трудно, у вас в классе была девочка по имени Клава? К которой дядя Володя хорошо относился…
Георгий Степанович. К которой Володя хорошо относился? И вспоминать нечего. Такая была. Отчеств мы тогда не знали, как ты понимаешь. А фамилия ее была — Филимонова.
Андрей. И адрес ее знаете?
Георгий Степанович. За тридцать лет я бы его забыл, как ты понимаешь. Но она живет в моем доме. Только в первом подъезде. По фамилии можно найти квартиру.
Андрей. Филимонова? В вашем доме? Опять совпадение!
Георгий Степанович. Скорее закономерность. До войны школ было гораздо меньше. И почти все ребята моего огромного дома и прилегающих улиц учились в одной школе. Она — возле нас, на другой стороне переулка. Учились в две смены, а то и в три. Это уж теперь вы все расселились. Кто в математической, кто в английской, кто в музыкальной…
Андрей. Один только я — в нормальной. (После паузы, задумчиво.) А она, значит, Клава Филимонова?
Георгий Степанович. Между прочим, как раз преподает в музыкальном училище.
Андрей. Что, из вашего класса вышли одни только учителя?
Георгий Степанович. Всего два: она и я. Опять совпадение, да? А почему ты ею интересуешься?
Андрей. Просто мы нашли короткое упоминание. В тетрадке у дяди…
Георгий Степанович. Когда ты его называешь дядей, я вздрагиваю. Об этом уже не раз писали, но истина от времени не дряхлеет: все они (указывает на портрет) остались мальчишками. Навсегда… Ты хочешь встретиться с Клавой?
Андрей. Сегодня же! (После паузы.) Или завтра… после уроков. Поскольку дядя написал о ней несколько слов.
Георгий Степанович. Володя к ней действительно хорошо относился.
Андрей. Я так почему-то и думал.
Георгий Степанович. Он иногда даже списывал у нее задачки по геометрии с применением тригонометрии. Это был его единственный грех. Других я не знаю.
Андрей. Дядя был не в ладах с математикой? Это традиция нашей семьи!
Георгий Степанович. Поддерживаешь ее?
Андрей. Традиции нельзя не поддерживать!
Георгий Степанович. На помощь ему приходили Клава и твой отец. А в остальном Володя сам… всем и во всем… В общем, я был Георгием-победоносцем, но неизвестно, кого побеждал. А их называли «спасательной командой». И еще — «неотложкой». Володю, твоего отца и Клаву… Мама, я полагаю, рассказывала тебе.
Андрей. Говорила.
Георгий Степанович. Твой отец и Володя были очень похожи. «Спасательная команда»… А сами не спаслись. Почему погибают лучшие, а? Ты задумывался?
Андрей. Дядя погиб в бою. Война есть война. А смерть отца…
Георгий Степанович. Трагическая бессмыслица? Но и Володя должен был жить! (Тихо.) Ты не представляешь, как он мне нужен.
Андрей. До сих пор?
Георгий Степанович. Иногда стою у доски — и вижу за партой, впереди твоего отца. Рядом их не сажали, но и разлучать не решались! Вижу Володю — и замолкаю… Девочка, которая сидит на том самом месте, почти каждый раз вскакивает, бедная: думает, что я хочу задать ей вопрос. А я просто вижу Володю. И на подоконнике вижу. Он любил сидеть на подоконниках. (После паузы.) В этот дом привел меня он. И отца твоего привел. Если бы не Володя, тебя, я полагаю, вообще могло бы не быть…
Андрей. Это было бы грустно!
Комната Клавы Филимоновой. Она — женщина лет сорока шести. Андрей уже снял пальто и стоит посреди комнаты со своим томом. Она смотрит с некоторым недоумением то на энциклопедию, то на Андрея. Негромкие звуки музыки: классика.
Андрей. Георгий Степанович называл вас по имени.
Клавдия Емельяновна. А по отчеству я — Емельяновна.
Андрей (оглядываясь). У вас на стенах — одни композиторы. Моцарт…
Клавдия Емельяновна. Нет, это Лист.
Андрей. И другие… (Встрепенувшись.) А это — мой дядя! Я сразу даже не узнал. Какая странная фотография!
Клавдия Емельяновна. Снимался весь класс: десятый «В». Перед самой войной. А я вырезала и увеличила только Володю. (Вглядываясь.) Ты на дядю совсем не похож. Я бы не догадалась… А то, что ты появился, — это фантастика!
Андрей. Георгий Степанович о вас много рассказывал.
Клавдия Емельяновна. Только не сочиняй. Я его совершенно не интересовала.
Андрей. И мама мне говорила…
Клавдия Емельяновна. Она меня и вовсе ни разу не видела. Хотя я ей очень завидовала.
Андрей. Маме?
Клавдия Емельяновна. Она же видела его (указывает на фотографию) и вечером и по выходным дням. То есть когда я томилась в разлуке. Я была влюблена в него… Точнее, любила. И вдруг пришел ты. Это фантастика!
Андрей. Вы любили?
Клавдия Емельяновна. И даже пригласила его однажды на фильм. На «Бесприданницу». Помню… Так и сказала: «Пойдем в кино, а?»
Андрей. Так и сказали?!
Клавдия Емельяновна. Да. А что?
Андрей. Истории повторяются.
Клавдия Емельяновна. Какие истории?
Андрей. Разные…
Клавдия Емельяновна. Как ты нашел меня?
Андрей. Георгий Степанович объяснил, где вы живете.
Клавдия Емельяновна. Это отчасти его профессия: указывать точные координаты! Ты у него учишься?
Андрей. Нет.
Клавдия Емельяновна. Другие учителя организуют географические общества, всякие там сухопутные «Парусники» и «Бригантины»!.. А он просто преподает свою географию так, что даже в нашем музыкальном училище об этом ходят легенды. Ему бы еще немного личного благоденствия…
Андрей. Счастья?
Клавдия Емельяновна. А может, он и выкладывается на уроках до конца, до предела… потому, что там, в школе, у него — и дом и семья? Это знакомо! Так что не предмет украшает учителя, а учитель — предмет, который преподает.
Андрей. Ваши дети учатся у него?
Клавдия Емельяновна. У меня нет детей. И мужа никогда не было. Сообщаю, чтобы ты не задавал больше вопросов о моей личной жизни. Мог бы узнать обо всем у Георгия Степановича… заодно с моим адресом! Но одинокая женщина — не обязательно одинокий человек. Я, например, не жалуюсь.
Андрей. О нашем Володе вы, значит, помните?
Клавдия Емельяновна. Как видишь, кроме великих композиторов со мной только он. (Указывает на фотографию.)
Андрей. А ваши ученики?
Клавдия Емельяновна. Я люблю их. Но они приходят и уходят… Среди них есть даже четыре лауреата. Горжусь! Когда они выступают, я с трудом достаю билеты. И этим горжусь!
Андрей. А сами они разве не присылают?
Клавдия Емельяновна. Сколько у них было учителей! В зале не хватит мест… К тому же, я преподаю теорию. Это еще не сама музыка. Понимаешь? Так что со мной постоянно… только Володя. Его стихи.
Андрей. Вы помните их?
Клавдия Емельяновна. Я даже украла у него однажды тоненькую тетрадку. За давностью срока это преступление может быть прощено. (Открывает ящик, бережно достает тетрадку.) Вот! «Нет, мне друзья, не быть поэтом! И не печалюсь я об этом…
Но когда стукнет сорок пять, (А это будет уж немало), Я разыщу свою тетрадь — И как бы все начну сначала…»
Андрей. Сейчас ему было бы сорок шесть с половиной.
Клавдия Емельяновна. Я надеялась, что он все же станет поэтом. И даже мечтала, что когда-нибудь напишу об этом поэте воспоминания. Ведь я два с половиной года не отрывала от него глаз. Я бы исследовала все его творчество. И его любовную лирику. Поскольку меня никто и никогда не любил, я была бы большим специалистом в этой области. Но других поэтов я изучать не хотела… И занялась композиторами.
Андрей (тихо). Только вот в том… что вас никто не любил, вы ошибаетесь.
Клавдия Емельяновна. Я ошибаюсь? Это — фантастика!
Андрей. И о косе вашей мечтали украдкою… (Протягивает ей том энциклопедии.)
Клавдия Емельяновна. Об этом написано в энциклопедии? Явная опечатка. Косы у меня никогда в жизни не было!
Андрей (притягивает том обратно к себе.) Ни одной косы?
Клавдия Емельяновна. Ни единой! Волосы для этого жидковаты.
Андрей (растерянно). Как же быть?
Клавдия Емельяновна. «С кем? С чем?..» — как пишут в учебниках русского языка.
Андрей. Мне показалось, будто мама говорила, что у вас была коса… о которой мечтали украдкою.
Клавдия Емельяновна. Обо мне всегда мечтали украдкою. Вслух не высказался никто!
Андрей. А может быть, вы забыли… насчет косы?
Клавдия Емельяновна. Фантастика! Да я бы хранила ее в несгораемом шкафу. Как память о своей былой прелести! Не было у меня ее… не было…
Андрей (после паузы). Я поздравляю вас с днем Восьмого марта… Он скоро будет.
Клавдия Емельяновна. Можешь сделать это непосредственно в день торжества. Я по праздникам (указывает на стену) всегда бываю в обществе твоего дяди… и виртуозов мировой музыкальной культуры.
Андрей. Может быть, я зайду. До свидания.
Клавдия Емельяновна. Тогда уж я и гостеприимство смогу проявить. Сегодня, прости, ты пришел неожиданно.
Андрей (направляясь в коридор). Ну, я…
Клавдия Емельяновна. Маме, которая меня никогда в жизни не видела, привет от старой знакомой. И спасибо ей за косу!
Андрей. Передам.
Клавдия Емельяновна. И еще один нескромный вопрос: зачем ты все-таки ко мне приходил?
Андрей. Просто Георгий Степанович сказал, что Володя к вам хорошо относился.
Клавдия Емельяновна. И Георгию передай спасибо.
Андрей. Передам. (Уходит.)
Клавдия Емельяновна (проводит рукой по волосам). Какая уж тут коса?
По-прежнему негромко звучит классическая музыка.
Квартира Тараскиных. Людмила Васильевна и Георгий Степанович сидят на диване. Андрей стоит в дверях с томом Малой советской энциклопедии.
Георгий Степанович. Ты ходишь с этим томом, как я со своими авоськами. (Указывает на сумки возле стены.)
Андрей. Изучаю… А вы опять нам что-нибудь принесли?
Георгий Степанович. Просто я вспомнил, что мама в детстве любила бело-розовую пастилу.
Андрей. Еще одна традиция нашей семьи.
Георгий Степанович. И ее тоже поддерживаешь?
Андрей. Когда удается… (Не выпуская из рук энциклопедию, открывает дверцу буфета.) Пастила тут?
Людмила Васильевна. Как тебе не стыдно, Андрей? В следующий раз Георгий Степанович вспомнит, какой я в детстве любила суп. И явится к нам с кастрюлей.
Георгий Степанович. «Кастрюлей» меня еще никто прозвать не успел. А принести в дом то, что там любят… Разве это хуже, чем принести какую-нибудь неприятность?
Людмила Васильевна (задумчиво). Пастиле, как и другим детским привязанностям, я верна.
Георгий Степанович. И я помню детство гораздо лучше, чем то, что было на прошлой неделе.
Андрей. Тогда вспомните, пожалуйста… очень прошу вас: может быть, у вас в классе была еще одна Клава. Кроме Филимоновой… Еще хотя бы одна!
Георгий Степанович. И вспоминать нечего! Еще одна точно была. Но это… моя жена.
Людмила Васильевна (привставая от удивления). Как… жена? Ее же зовут Марьяшей!
Георгий Степанович. Прозвали Марьяшей. Потому что фамилия ее — Марьяшина. Да к тому же, имя Клавдия родители дали, не посоветовавшись с ней. Марьяшу оно не устроило.
Людмила Васильевна. А на работе?
Георгий Степанович. Там-то она Клавдия Николаевна.
Андрей. А в школе была только Марьяшей?
Георгий Степанович. Разумеется, в классном журнале все было точно, как в метрике. Мы же звали ее Марьяшей.
Андрей. И дома так?
Георгий Степанович. Ну, дома-то мы просто… не смеем иначе! Кстати, пора домой. Посидел, отогрелся.
Людмила Васильевна. Восьмого марта зайти не забудь. Все-таки надо меня поздравить!
Георгий Степанович. Загляну утром, если не надоел.
Андрей. День будет выходной… Заходите к нам обязательно!
Георгий Степанович. Разве что в порядке борьбы с одиночеством? Лиля, я полагаю, отправится на каток.
Андрей. Да, понимаю…
Георгий Степанович (спохватившись). Прости, пожалуйста.
Людмила Васильевна. А в чем дело?
Андрей. Да ни в чем!
Людмила Васильевна. Я могу быть спокойна?
Андрей. Вполне!
Георгий Степанович. Утром, по пути… в магазин загляну.
Людмила Васильевна. Какой-то у тебя путь однообразный. Равноправие равноправием… Но будь все же мужчиной.
Георгий Степанович. Запоздалый призыв! (Поднимается. Берет сумки, раскланивается.) Ну, до Международного женского дня!
Людмила Васильевна. Будем ждать.
Георгий Степанович уходит.
Андрей. У Клавы Филимоновой косы никогда не было…
Людмила Васильевна. Ты хорошо разглядел?!
Андрей. Она мне сама сказала. Волосы, говорит, были жидковатые. Не наскребла бы она на косу… А кроме этого — все хорошо. Она мне понравилась. И Володин портрет у нее на стене… Рядом с Листом!
Людмила Васильевна. Какой портрет? Этот? Другого я никогда не видела.
Андрей. Нет, не этот… Она вырезала Володю из фотографии, на которой был весь их класс. Его одного!
Людмила Васильевна. Значит, он ей… был дорог?
Андрей. Дорог он нам с тобой. А она в него была влюблена. Точнее, любила! И даже сейчас, мне кажется… (После паузы.) Она одинока. Только музыка все время рядом. Не умолкает… Мне даже хотелось как-то соединить их, что ли, с Георгием Степановичем.
Людмила Васильевна. Приплюсовать одно одиночество к другому?
Андрей. Просто одного хорошего человека приплюсовать к другому хорошему. Мне очень хочется что-нибудь сделать для них.
Людмила Васильевна. Только не это.
Андрей. Жалко… А почему?
Людмила Васильевна. Потому что он любит свою Марьяшу.
Андрей. Ну да?!
Людмила Васильевна. Любовь загадочна и непонятна…
Андрей (со вздохом). Это я знаю.
Людмила Васильевна. Значит, ты никого соединять не станешь? Я могу быть спокойна?
Андрей. А было бы здорово!
Людмила Васильевна (после паузы). Клава Филимонова, ты говоришь, все еще помнит Володю?
Андрей. Не то слово!
Людмила Васильевна. И фотографию вырезала?
Андрей. Вырезала. Там, наверно, человек сорок снималось. А вырезала она…
Людмила Васильевна (перебивает). Значит, коса была.
Андрей. Не было ее! Я десять раз переспрашивал.
Людмила Васильевна. А если Володя создал эту косу в своем поэтическом воображении? Не мог же и он тоже любить Марьяшу.
Андрей. Надо проверить.
Людмила Васильевна. Каким образом?
Андрей. Надо проверить.
Квартира Михалевых. Клавдия Николаевна, хорошо выглядящая, по-домашнему, но модно одетая женщина, обложена солидными томами, бумажными «свитками», рукописями, диковинными фигурками. Из дальнего угла на нее пустыми глазницами взирают… два черепа. Раздается телефонный звонок.
Клавдия Николаевна. Женский день, а женщин замучивают звонками. (Голос у нее властный и деловой. Снимает трубку.) Да! Я… Благодарю, Вадим Александрович. Но, знаете ли, праздник всех женщин мира я не рассматриваю как свой, персональный. Другое дело именины или день рождения. Но, но… То, что вы занимаетесь раскопками, не значит, что вы должны копаться в моих возрастных данных. Я шучу. Абсолютно убеждена, что вы это поняли. До свидания! (Вешает трубку. Склоняется над какой-то рукописью.)
Снова звонок.
(Снимает трубку.) Да! Я… Благодарю вас, Борис Анатольевич. Я как-то давно уж не чувствую себя женщиной. И потому не считаю себя причастной к этому празднику. А вот с последней находкой можете поздравить! Абсолютно убеждена, что она уникальна. И думаю сейчас о ней. Исключительно о ней. Некоторые даже считают, что от общения с археологией мое сердце немного окаменело. (После паузы.) Нет, не совсем глупость. Профессия должна накладывать отпечаток, если ей принадлежишь целиком! Поздравьте свою супругу. (После паузы.) Не возражаю: и моего супруга можете поздравить, когда он вернется из магазина. Тем более что быть учителем — это женское дело. Позвоните ему! (Вешает трубку. Склоняется над рукописью.)
Но тут же раздается звонок из коридора.
Кто-то решил лично засвидетельствовать… Только официальных визитов недоставало! (Раздраженно направляется в коридор. Удивленная возвращается вместе с Андреем, который прижимает к груди том Малой советской энциклопедии.)
Андрей. Какая у вас коса!
Клавдия Николаевна. Что? Что?!
Андрей. Просто… мне очень приятно, что у жены нашего Георгия Степановича такая коса!
Клавдия Николаевна. Вашего? Ты что, его ученик?
Андрей. Георгий Степанович преподает у нас географию.
Клавдия Николаевна. И ты пришел поздравить его с Женским днем? Поскольку он относится к вам, как я слышала, по-матерински?
Андрей. А мы к нему еще лучше! Когда его захотели однажды перевести классным руководителем в другой класс, мы объявили траур. А потом написали лозунг: «Верните нам Михалева!»
Клавдия Николаевна. Где же вы его вывесили?
Андрей. Пошли с ним к директору. И он отступил.
Клавдия Николаевна. Первый раз обо всем этом слышу.
Андрей. Георгий Степанович и сам ничего не знает. Мы скрыли от него. А если бы он и знал, не стал бы рассказывать.
Клавдия Николаевна. Застенчивость украшает незамужних девиц.
Андрей. Он скромный. Но очень смелый! Когда надо защитить… Вот, например, меня он однажды защитил.
Клавдия Николаевна. От кого?
Андрей. От… меня самого.
Клавдия Николаевна. Нас от нас самих, я абсолютно убеждена, еще никому защитить не удавалось.
Андрей. Вот видите! А ему удалось. Я про это не сочиняю.
Клавдия Николаевна. А про все остальное ты сочинил?
Андрей. Проверьте… Пойдите к нам в школу — и убедитесь!
Клавдия Николаевна. Дело в том, что о каждом человеке я имею свое собственное мнение. Но мне было приятно услышать нечто новое.
Андрей. Я так и думал… что это будет для вас подарком. К Международному женскому дню!
Клавдия Николаевна (пристально глядя на него). А кому я обязана этим подарком?
Андрей. Я пришел от всего нашего класса. Так что мое имя не имеет значения.
Клавдия Николаевна. Я привыкла разгадывать тайны, которым даже тысячи лет. А Георгий в этом смысле не любопытен.
Андрей. Он очень скромный…
Клавдия Николаевна. Это я уже слышала.
Андрей. Вы заметили, Георгий Степанович всегда говорит: «Я полагаю… Мне кажется…»
Клавдия Николаевна. Просто не имеет твердого мнения.
Андрей. Твердость и самоуверенность — это, я где-то читал, разные вещи?
Клавдия Николаевна. Как хорошо, что в наших школах не преподают философию. А то бы ты меня вовсе запутал.
Андрей. У меня есть для вас еще один важный подарок. (Многозначительно прижимает к себе энциклопедию.)
Клавдия Николаевна. Это какой том? Не на букву «А»? Учти, про археологию я уже все прочитала.
Андрей. Нет-нет… Не это…
Клавдия Николаевна. Ну что ж. Тогда расскажи еще что-нибудь о моем муже, с которым я знакома всего тридцать семь лет. Со второго класса начальной школы!
Андрей. Я расскажу… Об его уроках даже знают в музыкальном училище! А он преподает не математику, не литературу, а всего-навсего географию. Не предмет красит учителя, а учитель предмет, который преподает!..
Клавдия Николаевна. Как все же хорошо, что вас не обучают философии. (Немного подобрев.) Хочешь, я покажу тебе свои черепа?
Андрей. Я сам хотел попросить.
Клавдия Николаевна. Как ты думаешь, сколько вот этому лет? Абсолютно убеждена, что представить себе не можешь!
Раздается телефонный звонок.
(Снимает трубку.) Спасибо, Сергей Валерьянович! Я не сомневаюсь, что у вас перед глазами список из пятидесяти имен и фамилий. Боюсь затеряться в этой толпе. А в общем, спасибо. Поставьте галочку и звоните дальше! (Вешает трубку. Обращается к Андрею.) О чем мы с тобой говорили? (Поглядывает на часы.)
Андрей. О черепах.
Клавдия Николаевна. Это сложная тема. (Устало вздыхает.) И о моем муже, от которого вы без ума.
Андрей. Про людей, которых любишь, стремишься все разузнать. Вот я знаю, что Георгий Степанович в детстве дружил с Володей, который писал стихи… Вы их не помните?
Клавдия Николаевна. Кто не сочинял в юные годы!
Андрей. Неужели ни строчки не помните?
Клавдия Николаевна. Он, кажется, погиб… Я это знаю. А лицо как-то стерлось. Он ведь пришел к нам только в седьмом классе. Нет, я абсолютно убеждена, что в восьмом. И потом отошел от Георгия. Ни с того, ни с сего.
Андрей (тихо). А коса у вас и тогда была?
Клавдия Николаевна. Она причиняла мне одни неприятности. В младших классах за нее дергали. В старших — ею восторгались…
Андрей. Она свисала над раскрытой тетрадкою?..
Клавдия Николаевна. Почему над тетрадкою? И над учебниками свисала. Потом я стала укладывать ее вокруг головы. Вообще же я абсолютно убеждена, что косы — это излишество: они отнимают слишком много полезного времени, которое может быть использовано для других целей.
Андрей. Но у вас все же…
Клавдия Николаевна. Раньше это была глупость юности. Как нелепое имя Марья-ша… Теперь же — анахронизм. Как говорят археологи, привет из далекого прошлого.
Андрей. Значит, Володю вы почти не помните?
Клавдия Николаевна. У нас еще был один Володя. Тот мне больше запомнился. Невысокий такой и крепкий. Показывал акробатические номера! Абсолютно убеждена, что он стал артистом.
Андрей. Может быть… Я пошел. (Приближается к двери.)
Клавдия Николаевна. Ты грозился каким-то важным подарком?
Андрей (шарит по карманам куртки и брюк). Простите… Где-то оставил его. Забыл.
Раздается звонок.
Клавдия Николаевна (раздраженно снимает трубку). Да! Я… И напрасно так волновались: я не женщина. Я — археолог! (Машет Андрею рукой, давая понять, что «визит» его завершен.)
Он уходит, прижимая к груди свой том.
Комната Клавы Филимоновой. Негромкие звуки музыки. Классика… Раздается звонок. Она снимает телефонную трубку.
Клавдия Емельяновна. Слушаю… Ты вспомнил обо мне? Это фантастика! Недавно видела тебя, как говорится, на голубом экране. Как играл? Если по пятибалльной системе, то на шестерку. Особенно, на мой взгляд, удался Вивальди… Но одно меня огорчило: ты потолстел. Я не прошу, чтобы ты был худ и изящен, как Паганини. Но все же твой физический вес не должен расти вместе с твоим музыкальным весом. Прости… Но я все еще вижу в вас своих подопечных! Последи за собой. Дело не в красоте. Это вредно для сердца! Так что последи. Обещаешь? (После паузы.) Ерунда… Ты уже сделал подарок. Я слушала — и была счастлива. Звони мне, если захочется. (Вешает трубку.) Нет… одинокая женщина — не всегда одинокий человек. Я была права!
Снова звонок.
(Снимает трубку.) Васенька, милый! Кажется, все мои друзья сегодня собрались — если не за столом, то уж, во всяком случае, в телефонной трубке. Именно так… Почему каждый говорит: «Подарок — за мной!» Ваши звонки — это и есть… Не задерживаю тебя: нельзя быть эгоисткой. Особенно в такой день! (Вешает трубку.) Хоть они меня любят. А почему «хоть»? Разве это мало?!
Снова звонок.
(Хватается за трубку, но тут же вешает ее.) Кто-то не поленился прийти! Прекрасно… (Спешит открыть. Возвращается с Андреем, который прижимает к груди все тот же том энциклопедии.)
Андрей. Поздравляю вас, Клавдия Емельяновна!
Клавдия Емельяновна (с грустной улыбкой кивает на фотографию). Твой дядя поздравил меня рано утром! Он всегда поздравляет меня самым первым… А теперь и племянник. Почти вся семья.
Андрей. Я хочу передать вам подарок. Он был со мной и тогда… прошлый раз. (Потрясает энциклопедией.)
Клавдия Емельяновна. Я заметила.
Андрей. Но я решил отложить на сегодня. Все-таки праздник!
Клавдия Емельяновна. Такой толстый том?
Андрей. Нет. Я хочу передать вам листок из тетради. Но он для вас будет… Я так думаю. (Раскрывает том. Достает листок, протягивает Клавдии Емельяновне.) Вам письмо…
Клавдия Емельяновна. Мне?
Андрей. Вам! (Кивнув на фотографию.) От него.
Клавдия Емельяновна (тихо и внятно). Разве так шутят?
Андрей. Оно шло почти тридцать лет. Вы знаете его почерк?
Клавдия Емельяновна. У меня же тетрадка… Стихи…
Андрей. Тогда вы проверите! (Протягивает ей листок.)
Клавдия Емельяновна не решается взять. Медлит.
Я нашел его в этом томе. Между семьдесят восьмой и семьдесят девятой страницами. Прочтите. Это вам…
Клавдия Емельяновна. Откуда ты знаешь?
Андрей. Там написано.
Клавдия Емельяновна (читает). «Дорогая Клава!» (Останавливается.) «Дорогая Клава…» Это его почерк. Я из тысяч узнаю.
Андрей. Вот видите!
Клавдия Емельяновна. Дорогая… (Продолжает читать медленно, как бы стараясь запомнить каждое слово.) «Дорогая Клава! Анна Евгеньевна опять придумала оригинальное домашнее задание, которое мы с тобой, если не хотим схватить четверку на двоих, обязаны выполнить…»
Андрей тихо выходит.
(Она не замечает и продолжает читать про себя, медленно шевеля губами.) Не может быть! (Бросается к шкафу, достает тоненькую тетрадку с Володиными стихами. Сличает.) Это он писал… Он! (Перечитывает.) «Главное, что я узнал за эти три десятилетия, Клава, — это то, что ты любишь меня»! Почему же он раньше не спросил? Почему?! (Продолжает торопливо дочитывать.) «Письмо это я сочинял, когда был в девятом — и мне еще ничего не было известно. Ну, а теперь… Теперь ты читаешь его. Значит, все сбылось. Все сбылось!» (Тихо.) Восклицательный знак. Внизу что-то оторвано. (Разглядывает.) Что-то оторвано… (Смотрит на фотографию.) Все сбылось? (Громко зовет.) Андрей! Где же ты? Андрей…
Андрей появляется на пороге.
Может быть, это не мне?
Андрей. Мама-то знает, кому он писал! Хоть она была еще маленькая, но он с ней делился. Филимонова — это вы?
Клавдия Емельяновна. Я…
Андрей. Тогда вам. Можете не сомневаться.
Клавдия Емельяновна. Это фантастика! Значит, он любил меня?
Андрей. Там все написано. Мы с мамой прочли, потому что должны были разобраться, кому оно…
Клавдия Емельяновна. Но тут еще что-то было? В самом низу… Видишь, оторвано. Что тут было?
Андрей. Я не знаю. Может быть, от времени оторвалось. Или какая-нибудь формула была. Это ведь из тетрадки.
Клавдия Емельяновна. Фантастика… Я сейчас! (Убегает из комнаты.)
Андрей (тихо). Оторвано! Не мог же я показать ей стихи… про косу, которой у нее никогда не было. Что-то я много сегодня вру… Но разве от этого кому-нибудь стало хуже?
Клавдия Емельяновна возвращается с чайником и тарелками. Вновь убегает и возвращается еще с двумя тарелками.
Клавдия Емельяновна. Сейчас будем пить чай. Устроим что-нибудь сверхъестественное! (Затихает. Садится на стул.) Значит, жизнь моя… прожита не напрасно?
Андрей. Она и так… И без этого…
Клавдия Емельяновна. Это фантастика! Он любил меня. Оказывается, он любил… Об этом будем знать мы с тобой. И твоя мама. И больше никто. (Смотрит на фотографию.) И еще он, конечно. Еще он.
Андрей (задумчиво). Два раза я понял одно и то же…
Клавдия Емельяновна. Что именно?
Андрей. Ничего… Все прекрасно!
Клавдия Емельяновна. И даже больше того: фантастика!
Подходит к проигрывателю и включает музыку на полную громкость. Звучит классика.
Из подъезда, где живет Клава Филимонова, выходит Андрей со своим томом энциклопедии. Из-за угла дома появляются оживленные Лиля и Валя с коньками, в спортивных костюмах.
Валя (увидев Андрея). Онегин… Мой сосед!
Лиля. По-моему, роль Онегина как раз на этой «сцене» исполнял ты. (Андрею, громко.) Здравствуй! Ты опять здесь?! Возле моего дома… Переживаешь?
Андрей (Лиле.) У меня к тебе просьба.
Лиля. Рада выполнить, если смогу.
Андрей. Сможешь! (Выжидательно смотрит на Валю.)
Лиля (Вале). Оставь нас вдвоем. Он стесняется.
Валя. Вас? Вдвоем?! (Отходит в сторону.)
Андрей. Лиля.
Лиля. Что?
Андрей. Я хочу сказать…
Лиля. Ты уже говоришь. (Смеется.) Все повторяется! В чем же просьба? Пойти с тобой на каток?
Андрей (тихо). Об отце, если можешь… как-нибудь позаботься.
Лиля. О ком?
Андрей. Об отце. Он один раз без тебя… заходил к нам. И мне показалось…
Лиля (приглушая голос). Во-первых, какое тебе до этого дело? А во-вторых, он, по-моему, неплохо устроился. Мама все взяла на себя. Стала главой семьи. А он сложил с себя эти трудные полномочия. Гораздо сложнее проникать в прошлое человечества, чем бегать с авоськой!
Андрей (оглядываясь на Валю). Зачем же ты… это слово?
Лиля (громко). А ты, я вижу, все еще сердишься на меня? За то двадцать девятое февраля?
Андрей. Это как раз единственное, за что я тебе благодарен.
Лиля (обескураженно). Что?!
Андрей (громко ей и Вале). Я вам благодарен! Слышите? Я вам благодарен! (Убегает.)
Лиля (подходя к Вале). У него просто истерика. Несчастный!
Валя. Сводить с ума восьмиклассников — это твое призвание.
Лиля. Поверь: я в этом не виновата. (Спохватившись.) А почему только восьмиклассников?
Валя. Я пошутил… Всю среднюю школу!
Уходят.
Квартира Тараскиных. Вбегает Андрей.
Людмила Васильевна. Наконец-то!
Андрей. А где Георгий Степанович!
Людмила Васильевна. Недавно ушел. Я его удерживала воспоминаниями. Сколько могла. Чтобы вы там, у него, не столкнулись. Письмо передал?
Андрей. Передал.
Людмила Васильевна. По назначению?
Андрей. По назначению.
Людмила Васильевна. Исполнил Володину волю… (Вздохнув.) Не хотелось мне, по правде сказать, чтобы Марьяша получила это письмо…
Андрей. Она и не получила.
Людмила Васильевна. Не пойму… Ты же сказал: по назначению!
Андрей. Именно так… Я Клаве Филимоновой передал.
Людмила Васильевна. Почему?
Андрей (медленно и внятно). Потому что я еще раз понял сегодня… Второй раз понял одно и то же!
Людмила Васильевна. Что ты понял?
Андрей. Что любить надо только того человека, который достоин любви. А радость дарить тому, кто нуждается в радости!
Людмила Васильевна. Но ведь ты не можешь это решать за Володю?
Андрей. И он тоже не может это сегодня решить… за себя.
Людмила Васильевна (тихо). Тут не поспоришь. (После паузы.) А Клава, значит, достойна?
Андрей. Она тридцать лет… его одного… Тридцать лет! В два раза больше, чем я живу. Представляешь? (После паузы.) Георгий Степанович, знаешь, что мне сказал в то утро… ну, когда надо мной посмеялись?
Людмила Васильевна. Что он сказал?
Андрей. Вспомнил слова поэта. Я их записал даже: «Подлинно только счастье, отнятое у страданий».
Людмила Васильевна (задумчиво). Не только. Но отобрать у страданий счастье — это должен сделать каждый… Кто может, конечно.
Андрей. Вот я и сделал. (Ставит том энциклопедии на нужное место в шкафу.)
Людмила Васильевна (с грустной иронией). А Верочка думает, что в этом могут помочь мед… или валерьяновый корень…
Комната Клавы Филимоновой. Повсюду — первые мартовские мимозы. Новая скатерть. Новые занавески. И хозяйка дома как-то преобразилась. Включает свой любимый проигрыватель. Но в комнату врываются не привычные звуки классической музыки, а победный марш сорок пятого года. Он заполняет собой всю комнату и весь зрительный зал. Клава смотрит на Володин портрет. А потом на дверь, словно кто-то должен войти…
Занавес