Обстановка конца первого действия. Людмила Васильевна надевает очки. В руках у нее — тот самый лист. Андрей рядом.
Людмила Васильевна. Я очень волнуюсь… Ничего не могу разобрать. Прочти, пожалуйста.
Андрей (читает). «Письмо в 1970-й год… (Бросает взгляд на Володин портрет. Продолжает читать.) Дорогая Клава! Анна Евгеньевна опять придумала оригинальное домашнее задание, которое мы с тобой, если не хотим схватить четверку на двоих, обязаны выполнить. Сочинение на тему: «Письмо в 1970-й год». Помнишь, в пятом классе она нам сказала: «Ванька Жуков написал на деревню дедушке. Но, допустим, что письмо его дошло. Что бы дедушка ответил своему внуку?» И мы писали от имени дедушки… Это письмо мы должны сочинить от своего собственного имени. Пусть все адресуют его далекому году, а я напишу тебе, живущей в том самом году. Итак…
Я к вам пишу! Чего же боле!
Я полюбил вас в этой школе! Теперь вновь перехожу на прозу и на «ты». Прошло уже тридцать лет. Ты читаешь мое письмо, а я стою рядом (вот здорово!). Я давно уже понял, Клава, что не зря вертелся на своей первой парте, чтобы лишний раз взглянуть на тебя. Мне не нужны были ни ластики, ни промокашки, ни циркули, за которыми я обращался к сидевшему за моей спиной…»
Людмила Васильевна (перебивая). Это он пишет про папу.
Андрей. Отец сидел… на какой парте?
Людмила Васильевна. За спиной у Володи. Я думала, только для того, чтобы иногда подсказывать ему: Володя был не очень силен в математике. Он любил биологию. Животных, растения… И стихи.
Андрей (тихо). Жизнь, значит, любил?
Людмила Васильевна. Значит, жизнь.
Андрей. Здесь еще несколько строк… (Читает.) «Вспомни, сколько хороших слов я успел наговорить тебе за тридцать лет — с сорокового по семидесятый. Письмо это я сочинил, когда был в девятом — и мне еще ничего не было известно. Ну, а теперь… Главное, что я узнал за эти три десятилетия, Клава, — это то, что ты любишь меня! Теперь ты читаешь мое письмо. Значит, все сбылось. Все сбылось!»
Людмила Васильевна. Сбылось… Только не для него. (После паузы.) Ты все прочитал?
Андрей. Тут, в уголке, еще есть… стихи. Только уже без Пушкина! (Читает.) «Геометрия, алгебра, физика, Пожалейте влюбленного шизика! Ваши формулы, ваши правила Позабыть меня нынче заставила Та коса над раскрытой тетрадкою, О которой мечтаю украдкою…»
Людмила Васильевна. Покажи! (Руки ее дрожат.) Володенька… Милый…
Андрей. Только не волнуйся, пожалуйста.
Людмила Васильевна. «Все сбылось!» У кого-то сбылось…
Андрей. Не волнуйся, прошу тебя.
Людмила Васильевна. С войны он не успел прислать ни одного письма. Ни одного!..
Андрей. А теперь у нас будет его письмо.
Людмила Васильевна (кладет лист на стол. Бережно разглаживает его). Из тетрадки в линеечку… Может быть, на уроке писал.
Андрей. Это было домашнее сочинение. Значит, он писал дома. Наверное, за этим столом.
Людмила Васильевна (дотрагивается до стола). Может, за этим. Или на кухне. Брат мой единственный…
Андрей. Прошу тебя…
Людмила Васильевна. Он доверил свое письмо книге. И она сберегла его! Доставила нам.
Андрей. На год раньше срока!
Людмила Васильевна (встрепенувшись). Нам придется отдать его. Оно адресовано Клаве…
Андрей. Кто это?
Людмила Васильевна. Я не знаю. Из всего класса только твой отец и Георгий… Я говорила тебе.
Андрей. Может быть, у нее уже дети…
Людмила Васильевна. У нее могут быть даже внуки. Что из того? Он хотел, чтобы через тридцать лет она прочитала его письмо. И она должна прочитать!
Андрей. А если у нее муж… и так далее…
Людмила Васильевна. Война обманула его мечты. Война и никто другой!
Андрей (заглядывая в лист).
«Та коса над раскрытой тетрадкою, О которой мечтаю украдкою…»
Людмила Васильевна. Даже я ничего не знала. (Глядит на портрет.) Хоть это успел… Любил. Тайно… Но все же любил! Другие и этого не узнали. (Склоняется над столом.) Любил, а не высказал. Пусть хоть сейчас… Мы должны выполнить его волю, Андрюша.
Андрей (решительно). Я найду эту Клаву!
Людмила Васильевна. Постарайся. Но прочитать должна только она. Только она…
Андрей. Я найду ее!
Звонок.
Людмила Васильевна. Это Георгий Степанович.
Андрей. Можно считать, что Клава сама идет нам навстречу. Он-то уж знает! (Бежит открывать.)
Андрей возвращается с Михалевым.
Георгий Степанович. Я вот тут принес вам кое-что… (Ставит на стул хозяйственную сумку. Остается с пухлым портфелем.)
Людмила Васильевна. Ты и нас решил взять на буксир?
Георгий Степанович. Просто, если я вижу что-нибудь дефицитное… не могу пройти мимо. Мне даже ученики сообщают: «Георгий Степанович, за углом продают апельсины».
Андрей. На уроке говорят или на перемене? (Прячет письмо в том Малой энциклопедии.)
Георгий Степанович. Поскольку апельсины из Грузии или Марокко, это имеет некоторое отношение к географии.
Людмила Васильевна (Михалеву). Садись. (Берет его портфель и ставит на стол.)
Георгий Степанович. Что ты?.. Что ты? Он же тяжелый. И на стол?!
Людмила Васильевна снова берет портфель и растерянно ищет, куда бы его пристроить.
Андрей. Дай-ка я отнесу его в коридор… (А несет в другую сторону и ставит на подоконник.)
Георгий Степанович. У вас что-то произошло? Когда ученик ищет Австралию в Южной Америке, а указку сует к себе в парту, я понимаю, что он не в себе. И двойку ему не ставлю.
Андрей. Я бы с радостью перешел в вашу школу!
Георгий Степанович. А что все-таки произошло? (Людмиле Васильевне.) Вы оба как-то напряжены.
Людмила Васильевна. Ничего… Просто каждый твой приход — это всегда волнение. Я вспоминаю те дни, когда вы собирались втроем и выгоняли меня на улицу, чтобы я не мешала. Поэтому я, наверно, и росла здоровым ребенком. Столько наглоталась кислорода!
Георгий Степанович. Нет, я чувствую: что-то случилось!
Людмила Васильевна. Поверь: ничего плохого.
Георгий Степанович. Я могу быть спокоен?
Людмила Васильевна. Это уже плагиат! Прости… Я должна кое-что посмотреть. (Забирает у Андрея том энциклопедии и уходит в другую комнату.)
Георгий Степанович (то снимая, то вновь надевая очки). Андрей, скажи откровенно… Вы взволнованы потому, что тебя сегодня обидели?
Андрей (изумленно). Вы… знаете?
Георгий Степанович. Не все, я полагаю. Но достаточно, чтобы понять тебя.
Андрей. Вы поэтому и пришли?
Георгий Степанович (тихо). Ты поверь: тот, кто сумел обмануть, уже не может считаться… большой потерей. Рано или поздно это все равно бы произошло. Так пусть уж, я полагаю, случится раньше.
Андрей. Вы пришли, чтобы утешить меня?
Георгий Степанович. Нет… Объяснить, что большой потери сегодня не было. Один известный австрийский поэт сказал: «Подлинно только счастье, отнятое у страданий». А из твоих сегодняшних переживаний, мне кажется, счастье не произрастет. Поэтому можешь…
Андрей (изумленно). Неужели она рассказала? Ведь она обещала мне…
Георгий Степанович. Молчать о победах трудно. Так Лиля считает. (После паузы.) Хотя она не всегда побеждает такими методами. Ты не думай… Прекрасно учится, например!
Андрей. Мама считает, что у меня все еще впереди.
Георгий Степанович. Она, я полагаю, права. И давай… переменим тему.
Андрей. Тем более что тема… есть.
Георгий Степанович. Слушаю тебя.
Андрей. Георгий Степанович, вспомните, если не трудно, у вас в классе была девочка по имени Клава? К которой дядя Володя хорошо относился…
Георгий Степанович. К которой Володя хорошо относился? И вспоминать нечего. Такая была. Отчеств мы тогда не знали, как ты понимаешь. А фамилия ее была — Филимонова.
Андрей. И адрес ее знаете?
Георгий Степанович. За тридцать лет я бы его забыл, как ты понимаешь. Но она живет в моем доме. Только в первом подъезде. По фамилии можно найти квартиру.
Андрей. Филимонова? В вашем доме? Опять совпадение!
Георгий Степанович. Скорее закономерность. До войны школ было гораздо меньше. И почти все ребята моего огромного дома и прилегающих улиц учились в одной школе. Она — возле нас, на другой стороне переулка. Учились в две смены, а то и в три. Это уж теперь вы все расселились. Кто в математической, кто в английской, кто в музыкальной…
Андрей. Один только я — в нормальной. (После паузы, задумчиво.) А она, значит, Клава Филимонова?
Георгий Степанович. Между прочим, как раз преподает в музыкальном училище.
Андрей. Что, из вашего класса вышли одни только учителя?
Георгий Степанович. Всего два: она и я. Опять совпадение, да? А почему ты ею интересуешься?
Андрей. Просто мы нашли короткое упоминание. В тетрадке у дяди…
Георгий Степанович. Когда ты его называешь дядей, я вздрагиваю. Об этом уже не раз писали, но истина от времени не дряхлеет: все они (указывает на портрет) остались мальчишками. Навсегда… Ты хочешь встретиться с Клавой?
Андрей. Сегодня же! (После паузы.) Или завтра… после уроков. Поскольку дядя написал о ней несколько слов.
Георгий Степанович. Володя к ней действительно хорошо относился.
Андрей. Я так почему-то и думал.
Георгий Степанович. Он иногда даже списывал у нее задачки по геометрии с применением тригонометрии. Это был его единственный грех. Других я не знаю.
Андрей. Дядя был не в ладах с математикой? Это традиция нашей семьи!
Георгий Степанович. Поддерживаешь ее?
Андрей. Традиции нельзя не поддерживать!
Георгий Степанович. На помощь ему приходили Клава и твой отец. А в остальном Володя сам… всем и во всем… В общем, я был Георгием-победоносцем, но неизвестно, кого побеждал. А их называли «спасательной командой». И еще — «неотложкой». Володю, твоего отца и Клаву… Мама, я полагаю, рассказывала тебе.
Андрей. Говорила.
Георгий Степанович. Твой отец и Володя были очень похожи. «Спасательная команда»… А сами не спаслись. Почему погибают лучшие, а? Ты задумывался?
Андрей. Дядя погиб в бою. Война есть война. А смерть отца…
Георгий Степанович. Трагическая бессмыслица? Но и Володя должен был жить! (Тихо.) Ты не представляешь, как он мне нужен.
Андрей. До сих пор?
Георгий Степанович. Иногда стою у доски — и вижу за партой, впереди твоего отца. Рядом их не сажали, но и разлучать не решались! Вижу Володю — и замолкаю… Девочка, которая сидит на том самом месте, почти каждый раз вскакивает, бедная: думает, что я хочу задать ей вопрос. А я просто вижу Володю. И на подоконнике вижу. Он любил сидеть на подоконниках. (После паузы.) В этот дом привел меня он. И отца твоего привел. Если бы не Володя, тебя, я полагаю, вообще могло бы не быть…
Андрей. Это было бы грустно!
Комната Клавы Филимоновой. Она — женщина лет сорока шести. Андрей уже снял пальто и стоит посреди комнаты со своим томом. Она смотрит с некоторым недоумением то на энциклопедию, то на Андрея. Негромкие звуки музыки: классика.
Андрей. Георгий Степанович называл вас по имени.
Клавдия Емельяновна. А по отчеству я — Емельяновна.
Андрей (оглядываясь). У вас на стенах — одни композиторы. Моцарт…
Клавдия Емельяновна. Нет, это Лист.
Андрей. И другие… (Встрепенувшись.) А это — мой дядя! Я сразу даже не узнал. Какая странная фотография!
Клавдия Емельяновна. Снимался весь класс: десятый «В». Перед самой войной. А я вырезала и увеличила только Володю. (Вглядываясь.) Ты на дядю совсем не похож. Я бы не догадалась… А то, что ты появился, — это фантастика!
Андрей. Георгий Степанович о вас много рассказывал.
Клавдия Емельяновна. Только не сочиняй. Я его совершенно не интересовала.
Андрей. И мама мне говорила…
Клавдия Емельяновна. Она меня и вовсе ни разу не видела. Хотя я ей очень завидовала.
Андрей. Маме?
Клавдия Емельяновна. Она же видела его (указывает на фотографию) и вечером и по выходным дням. То есть когда я томилась в разлуке. Я была влюблена в него… Точнее, любила. И вдруг пришел ты. Это фантастика!
Андрей. Вы любили?
Клавдия Емельяновна. И даже пригласила его однажды на фильм. На «Бесприданницу». Помню… Так и сказала: «Пойдем в кино, а?»
Андрей. Так и сказали?!
Клавдия Емельяновна. Да. А что?
Андрей. Истории повторяются.
Клавдия Емельяновна. Какие истории?
Андрей. Разные…
Клавдия Емельяновна. Как ты нашел меня?
Андрей. Георгий Степанович объяснил, где вы живете.
Клавдия Емельяновна. Это отчасти его профессия: указывать точные координаты! Ты у него учишься?
Андрей. Нет.
Клавдия Емельяновна. Другие учителя организуют географические общества, всякие там сухопутные «Парусники» и «Бригантины»!.. А он просто преподает свою географию так, что даже в нашем музыкальном училище об этом ходят легенды. Ему бы еще немного личного благоденствия…
Андрей. Счастья?
Клавдия Емельяновна. А может, он и выкладывается на уроках до конца, до предела… потому, что там, в школе, у него — и дом и семья? Это знакомо! Так что не предмет украшает учителя, а учитель — предмет, который преподает.
Андрей. Ваши дети учатся у него?
Клавдия Емельяновна. У меня нет детей. И мужа никогда не было. Сообщаю, чтобы ты не задавал больше вопросов о моей личной жизни. Мог бы узнать обо всем у Георгия Степановича… заодно с моим адресом! Но одинокая женщина — не обязательно одинокий человек. Я, например, не жалуюсь.
Андрей. О нашем Володе вы, значит, помните?
Клавдия Емельяновна. Как видишь, кроме великих композиторов со мной только он. (Указывает на фотографию.)
Андрей. А ваши ученики?
Клавдия Емельяновна. Я люблю их. Но они приходят и уходят… Среди них есть даже четыре лауреата. Горжусь! Когда они выступают, я с трудом достаю билеты. И этим горжусь!
Андрей. А сами они разве не присылают?
Клавдия Емельяновна. Сколько у них было учителей! В зале не хватит мест… К тому же, я преподаю теорию. Это еще не сама музыка. Понимаешь? Так что со мной постоянно… только Володя. Его стихи.
Андрей. Вы помните их?
Клавдия Емельяновна. Я даже украла у него однажды тоненькую тетрадку. За давностью срока это преступление может быть прощено. (Открывает ящик, бережно достает тетрадку.) Вот! «Нет, мне друзья, не быть поэтом! И не печалюсь я об этом…
Но когда стукнет сорок пять, (А это будет уж немало), Я разыщу свою тетрадь — И как бы все начну сначала…»
Андрей. Сейчас ему было бы сорок шесть с половиной.
Клавдия Емельяновна. Я надеялась, что он все же станет поэтом. И даже мечтала, что когда-нибудь напишу об этом поэте воспоминания. Ведь я два с половиной года не отрывала от него глаз. Я бы исследовала все его творчество. И его любовную лирику. Поскольку меня никто и никогда не любил, я была бы большим специалистом в этой области. Но других поэтов я изучать не хотела… И занялась композиторами.
Андрей (тихо). Только вот в том… что вас никто не любил, вы ошибаетесь.
Клавдия Емельяновна. Я ошибаюсь? Это — фантастика!
Андрей. И о косе вашей мечтали украдкою… (Протягивает ей том энциклопедии.)
Клавдия Емельяновна. Об этом написано в энциклопедии? Явная опечатка. Косы у меня никогда в жизни не было!
Андрей (притягивает том обратно к себе.) Ни одной косы?
Клавдия Емельяновна. Ни единой! Волосы для этого жидковаты.
Андрей (растерянно). Как же быть?
Клавдия Емельяновна. «С кем? С чем?..» — как пишут в учебниках русского языка.
Андрей. Мне показалось, будто мама говорила, что у вас была коса… о которой мечтали украдкою.
Клавдия Емельяновна. Обо мне всегда мечтали украдкою. Вслух не высказался никто!
Андрей. А может быть, вы забыли… насчет косы?
Клавдия Емельяновна. Фантастика! Да я бы хранила ее в несгораемом шкафу. Как память о своей былой прелести! Не было у меня ее… не было…
Андрей (после паузы). Я поздравляю вас с днем Восьмого марта… Он скоро будет.
Клавдия Емельяновна. Можешь сделать это непосредственно в день торжества. Я по праздникам (указывает на стену) всегда бываю в обществе твоего дяди… и виртуозов мировой музыкальной культуры.
Андрей. Может быть, я зайду. До свидания.
Клавдия Емельяновна. Тогда уж я и гостеприимство смогу проявить. Сегодня, прости, ты пришел неожиданно.
Андрей (направляясь в коридор). Ну, я…
Клавдия Емельяновна. Маме, которая меня никогда в жизни не видела, привет от старой знакомой. И спасибо ей за косу!
Андрей. Передам.
Клавдия Емельяновна. И еще один нескромный вопрос: зачем ты все-таки ко мне приходил?
Андрей. Просто Георгий Степанович сказал, что Володя к вам хорошо относился.
Клавдия Емельяновна. И Георгию передай спасибо.
Андрей. Передам. (Уходит.)
Клавдия Емельяновна (проводит рукой по волосам). Какая уж тут коса?
По-прежнему негромко звучит классическая музыка.
Квартира Тараскиных. Людмила Васильевна и Георгий Степанович сидят на диване. Андрей стоит в дверях с томом Малой советской энциклопедии.
Георгий Степанович. Ты ходишь с этим томом, как я со своими авоськами. (Указывает на сумки возле стены.)
Андрей. Изучаю… А вы опять нам что-нибудь принесли?
Георгий Степанович. Просто я вспомнил, что мама в детстве любила бело-розовую пастилу.
Андрей. Еще одна традиция нашей семьи.
Георгий Степанович. И ее тоже поддерживаешь?
Андрей. Когда удается… (Не выпуская из рук энциклопедию, открывает дверцу буфета.) Пастила тут?
Людмила Васильевна. Как тебе не стыдно, Андрей? В следующий раз Георгий Степанович вспомнит, какой я в детстве любила суп. И явится к нам с кастрюлей.
Георгий Степанович. «Кастрюлей» меня еще никто прозвать не успел. А принести в дом то, что там любят… Разве это хуже, чем принести какую-нибудь неприятность?
Людмила Васильевна (задумчиво). Пастиле, как и другим детским привязанностям, я верна.
Георгий Степанович. И я помню детство гораздо лучше, чем то, что было на прошлой неделе.
Андрей. Тогда вспомните, пожалуйста… очень прошу вас: может быть, у вас в классе была еще одна Клава. Кроме Филимоновой… Еще хотя бы одна!
Георгий Степанович. И вспоминать нечего! Еще одна точно была. Но это… моя жена.
Людмила Васильевна (привставая от удивления). Как… жена? Ее же зовут Марьяшей!
Георгий Степанович. Прозвали Марьяшей. Потому что фамилия ее — Марьяшина. Да к тому же, имя Клавдия родители дали, не посоветовавшись с ней. Марьяшу оно не устроило.
Людмила Васильевна. А на работе?
Георгий Степанович. Там-то она Клавдия Николаевна.
Андрей. А в школе была только Марьяшей?
Георгий Степанович. Разумеется, в классном журнале все было точно, как в метрике. Мы же звали ее Марьяшей.
Андрей. И дома так?
Георгий Степанович. Ну, дома-то мы просто… не смеем иначе! Кстати, пора домой. Посидел, отогрелся.
Людмила Васильевна. Восьмого марта зайти не забудь. Все-таки надо меня поздравить!
Георгий Степанович. Загляну утром, если не надоел.
Андрей. День будет выходной… Заходите к нам обязательно!
Георгий Степанович. Разве что в порядке борьбы с одиночеством? Лиля, я полагаю, отправится на каток.
Андрей. Да, понимаю…
Георгий Степанович (спохватившись). Прости, пожалуйста.
Людмила Васильевна. А в чем дело?
Андрей. Да ни в чем!
Людмила Васильевна. Я могу быть спокойна?
Андрей. Вполне!
Георгий Степанович. Утром, по пути… в магазин загляну.
Людмила Васильевна. Какой-то у тебя путь однообразный. Равноправие равноправием… Но будь все же мужчиной.
Георгий Степанович. Запоздалый призыв! (Поднимается. Берет сумки, раскланивается.) Ну, до Международного женского дня!
Людмила Васильевна. Будем ждать.
Георгий Степанович уходит.
Андрей. У Клавы Филимоновой косы никогда не было…
Людмила Васильевна. Ты хорошо разглядел?!
Андрей. Она мне сама сказала. Волосы, говорит, были жидковатые. Не наскребла бы она на косу… А кроме этого — все хорошо. Она мне понравилась. И Володин портрет у нее на стене… Рядом с Листом!
Людмила Васильевна. Какой портрет? Этот? Другого я никогда не видела.
Андрей. Нет, не этот… Она вырезала Володю из фотографии, на которой был весь их класс. Его одного!
Людмила Васильевна. Значит, он ей… был дорог?
Андрей. Дорог он нам с тобой. А она в него была влюблена. Точнее, любила! И даже сейчас, мне кажется… (После паузы.) Она одинока. Только музыка все время рядом. Не умолкает… Мне даже хотелось как-то соединить их, что ли, с Георгием Степановичем.
Людмила Васильевна. Приплюсовать одно одиночество к другому?
Андрей. Просто одного хорошего человека приплюсовать к другому хорошему. Мне очень хочется что-нибудь сделать для них.
Людмила Васильевна. Только не это.
Андрей. Жалко… А почему?
Людмила Васильевна. Потому что он любит свою Марьяшу.
Андрей. Ну да?!
Людмила Васильевна. Любовь загадочна и непонятна…
Андрей (со вздохом). Это я знаю.
Людмила Васильевна. Значит, ты никого соединять не станешь? Я могу быть спокойна?
Андрей. А было бы здорово!
Людмила Васильевна (после паузы). Клава Филимонова, ты говоришь, все еще помнит Володю?
Андрей. Не то слово!
Людмила Васильевна. И фотографию вырезала?
Андрей. Вырезала. Там, наверно, человек сорок снималось. А вырезала она…
Людмила Васильевна (перебивает). Значит, коса была.
Андрей. Не было ее! Я десять раз переспрашивал.
Людмила Васильевна. А если Володя создал эту косу в своем поэтическом воображении? Не мог же и он тоже любить Марьяшу.
Андрей. Надо проверить.
Людмила Васильевна. Каким образом?
Андрей. Надо проверить.
Квартира Михалевых. Клавдия Николаевна, хорошо выглядящая, по-домашнему, но модно одетая женщина, обложена солидными томами, бумажными «свитками», рукописями, диковинными фигурками. Из дальнего угла на нее пустыми глазницами взирают… два черепа. Раздается телефонный звонок.
Клавдия Николаевна. Женский день, а женщин замучивают звонками. (Голос у нее властный и деловой. Снимает трубку.) Да! Я… Благодарю, Вадим Александрович. Но, знаете ли, праздник всех женщин мира я не рассматриваю как свой, персональный. Другое дело именины или день рождения. Но, но… То, что вы занимаетесь раскопками, не значит, что вы должны копаться в моих возрастных данных. Я шучу. Абсолютно убеждена, что вы это поняли. До свидания! (Вешает трубку. Склоняется над какой-то рукописью.)
Снова звонок.
(Снимает трубку.) Да! Я… Благодарю вас, Борис Анатольевич. Я как-то давно уж не чувствую себя женщиной. И потому не считаю себя причастной к этому празднику. А вот с последней находкой можете поздравить! Абсолютно убеждена, что она уникальна. И думаю сейчас о ней. Исключительно о ней. Некоторые даже считают, что от общения с археологией мое сердце немного окаменело. (После паузы.) Нет, не совсем глупость. Профессия должна накладывать отпечаток, если ей принадлежишь целиком! Поздравьте свою супругу. (После паузы.) Не возражаю: и моего супруга можете поздравить, когда он вернется из магазина. Тем более что быть учителем — это женское дело. Позвоните ему! (Вешает трубку. Склоняется над рукописью.)
Но тут же раздается звонок из коридора.
Кто-то решил лично засвидетельствовать… Только официальных визитов недоставало! (Раздраженно направляется в коридор. Удивленная возвращается вместе с Андреем, который прижимает к груди том Малой советской энциклопедии.)
Андрей. Какая у вас коса!
Клавдия Николаевна. Что? Что?!
Андрей. Просто… мне очень приятно, что у жены нашего Георгия Степановича такая коса!
Клавдия Николаевна. Вашего? Ты что, его ученик?
Андрей. Георгий Степанович преподает у нас географию.
Клавдия Николаевна. И ты пришел поздравить его с Женским днем? Поскольку он относится к вам, как я слышала, по-матерински?
Андрей. А мы к нему еще лучше! Когда его захотели однажды перевести классным руководителем в другой класс, мы объявили траур. А потом написали лозунг: «Верните нам Михалева!»
Клавдия Николаевна. Где же вы его вывесили?
Андрей. Пошли с ним к директору. И он отступил.
Клавдия Николаевна. Первый раз обо всем этом слышу.
Андрей. Георгий Степанович и сам ничего не знает. Мы скрыли от него. А если бы он и знал, не стал бы рассказывать.
Клавдия Николаевна. Застенчивость украшает незамужних девиц.
Андрей. Он скромный. Но очень смелый! Когда надо защитить… Вот, например, меня он однажды защитил.
Клавдия Николаевна. От кого?
Андрей. От… меня самого.
Клавдия Николаевна. Нас от нас самих, я абсолютно убеждена, еще никому защитить не удавалось.
Андрей. Вот видите! А ему удалось. Я про это не сочиняю.
Клавдия Николаевна. А про все остальное ты сочинил?
Андрей. Проверьте… Пойдите к нам в школу — и убедитесь!
Клавдия Николаевна. Дело в том, что о каждом человеке я имею свое собственное мнение. Но мне было приятно услышать нечто новое.
Андрей. Я так и думал… что это будет для вас подарком. К Международному женскому дню!
Клавдия Николаевна (пристально глядя на него). А кому я обязана этим подарком?
Андрей. Я пришел от всего нашего класса. Так что мое имя не имеет значения.
Клавдия Николаевна. Я привыкла разгадывать тайны, которым даже тысячи лет. А Георгий в этом смысле не любопытен.
Андрей. Он очень скромный…
Клавдия Николаевна. Это я уже слышала.
Андрей. Вы заметили, Георгий Степанович всегда говорит: «Я полагаю… Мне кажется…»
Клавдия Николаевна. Просто не имеет твердого мнения.
Андрей. Твердость и самоуверенность — это, я где-то читал, разные вещи?
Клавдия Николаевна. Как хорошо, что в наших школах не преподают философию. А то бы ты меня вовсе запутал.
Андрей. У меня есть для вас еще один важный подарок. (Многозначительно прижимает к себе энциклопедию.)
Клавдия Николаевна. Это какой том? Не на букву «А»? Учти, про археологию я уже все прочитала.
Андрей. Нет-нет… Не это…
Клавдия Николаевна. Ну что ж. Тогда расскажи еще что-нибудь о моем муже, с которым я знакома всего тридцать семь лет. Со второго класса начальной школы!
Андрей. Я расскажу… Об его уроках даже знают в музыкальном училище! А он преподает не математику, не литературу, а всего-навсего географию. Не предмет красит учителя, а учитель предмет, который преподает!..
Клавдия Николаевна. Как все же хорошо, что вас не обучают философии. (Немного подобрев.) Хочешь, я покажу тебе свои черепа?
Андрей. Я сам хотел попросить.
Клавдия Николаевна. Как ты думаешь, сколько вот этому лет? Абсолютно убеждена, что представить себе не можешь!
Раздается телефонный звонок.
(Снимает трубку.) Спасибо, Сергей Валерьянович! Я не сомневаюсь, что у вас перед глазами список из пятидесяти имен и фамилий. Боюсь затеряться в этой толпе. А в общем, спасибо. Поставьте галочку и звоните дальше! (Вешает трубку. Обращается к Андрею.) О чем мы с тобой говорили? (Поглядывает на часы.)
Андрей. О черепах.
Клавдия Николаевна. Это сложная тема. (Устало вздыхает.) И о моем муже, от которого вы без ума.
Андрей. Про людей, которых любишь, стремишься все разузнать. Вот я знаю, что Георгий Степанович в детстве дружил с Володей, который писал стихи… Вы их не помните?
Клавдия Николаевна. Кто не сочинял в юные годы!
Андрей. Неужели ни строчки не помните?
Клавдия Николаевна. Он, кажется, погиб… Я это знаю. А лицо как-то стерлось. Он ведь пришел к нам только в седьмом классе. Нет, я абсолютно убеждена, что в восьмом. И потом отошел от Георгия. Ни с того, ни с сего.
Андрей (тихо). А коса у вас и тогда была?
Клавдия Николаевна. Она причиняла мне одни неприятности. В младших классах за нее дергали. В старших — ею восторгались…
Андрей. Она свисала над раскрытой тетрадкою?..
Клавдия Николаевна. Почему над тетрадкою? И над учебниками свисала. Потом я стала укладывать ее вокруг головы. Вообще же я абсолютно убеждена, что косы — это излишество: они отнимают слишком много полезного времени, которое может быть использовано для других целей.
Андрей. Но у вас все же…
Клавдия Николаевна. Раньше это была глупость юности. Как нелепое имя Марья-ша… Теперь же — анахронизм. Как говорят археологи, привет из далекого прошлого.
Андрей. Значит, Володю вы почти не помните?
Клавдия Николаевна. У нас еще был один Володя. Тот мне больше запомнился. Невысокий такой и крепкий. Показывал акробатические номера! Абсолютно убеждена, что он стал артистом.
Андрей. Может быть… Я пошел. (Приближается к двери.)
Клавдия Николаевна. Ты грозился каким-то важным подарком?
Андрей (шарит по карманам куртки и брюк). Простите… Где-то оставил его. Забыл.
Раздается звонок.
Клавдия Николаевна (раздраженно снимает трубку). Да! Я… И напрасно так волновались: я не женщина. Я — археолог! (Машет Андрею рукой, давая понять, что «визит» его завершен.)
Он уходит, прижимая к груди свой том.
Комната Клавы Филимоновой. Негромкие звуки музыки. Классика… Раздается звонок. Она снимает телефонную трубку.
Клавдия Емельяновна. Слушаю… Ты вспомнил обо мне? Это фантастика! Недавно видела тебя, как говорится, на голубом экране. Как играл? Если по пятибалльной системе, то на шестерку. Особенно, на мой взгляд, удался Вивальди… Но одно меня огорчило: ты потолстел. Я не прошу, чтобы ты был худ и изящен, как Паганини. Но все же твой физический вес не должен расти вместе с твоим музыкальным весом. Прости… Но я все еще вижу в вас своих подопечных! Последи за собой. Дело не в красоте. Это вредно для сердца! Так что последи. Обещаешь? (После паузы.) Ерунда… Ты уже сделал подарок. Я слушала — и была счастлива. Звони мне, если захочется. (Вешает трубку.) Нет… одинокая женщина — не всегда одинокий человек. Я была права!
Снова звонок.
(Снимает трубку.) Васенька, милый! Кажется, все мои друзья сегодня собрались — если не за столом, то уж, во всяком случае, в телефонной трубке. Именно так… Почему каждый говорит: «Подарок — за мной!» Ваши звонки — это и есть… Не задерживаю тебя: нельзя быть эгоисткой. Особенно в такой день! (Вешает трубку.) Хоть они меня любят. А почему «хоть»? Разве это мало?!
Снова звонок.
(Хватается за трубку, но тут же вешает ее.) Кто-то не поленился прийти! Прекрасно… (Спешит открыть. Возвращается с Андреем, который прижимает к груди все тот же том энциклопедии.)
Андрей. Поздравляю вас, Клавдия Емельяновна!
Клавдия Емельяновна (с грустной улыбкой кивает на фотографию). Твой дядя поздравил меня рано утром! Он всегда поздравляет меня самым первым… А теперь и племянник. Почти вся семья.
Андрей. Я хочу передать вам подарок. Он был со мной и тогда… прошлый раз. (Потрясает энциклопедией.)
Клавдия Емельяновна. Я заметила.
Андрей. Но я решил отложить на сегодня. Все-таки праздник!
Клавдия Емельяновна. Такой толстый том?
Андрей. Нет. Я хочу передать вам листок из тетради. Но он для вас будет… Я так думаю. (Раскрывает том. Достает листок, протягивает Клавдии Емельяновне.) Вам письмо…
Клавдия Емельяновна. Мне?
Андрей. Вам! (Кивнув на фотографию.) От него.
Клавдия Емельяновна (тихо и внятно). Разве так шутят?
Андрей. Оно шло почти тридцать лет. Вы знаете его почерк?
Клавдия Емельяновна. У меня же тетрадка… Стихи…
Андрей. Тогда вы проверите! (Протягивает ей листок.)
Клавдия Емельяновна не решается взять. Медлит.
Я нашел его в этом томе. Между семьдесят восьмой и семьдесят девятой страницами. Прочтите. Это вам…
Клавдия Емельяновна. Откуда ты знаешь?
Андрей. Там написано.
Клавдия Емельяновна (читает). «Дорогая Клава!» (Останавливается.) «Дорогая Клава…» Это его почерк. Я из тысяч узнаю.
Андрей. Вот видите!
Клавдия Емельяновна. Дорогая… (Продолжает читать медленно, как бы стараясь запомнить каждое слово.) «Дорогая Клава! Анна Евгеньевна опять придумала оригинальное домашнее задание, которое мы с тобой, если не хотим схватить четверку на двоих, обязаны выполнить…»
Андрей тихо выходит.
(Она не замечает и продолжает читать про себя, медленно шевеля губами.) Не может быть! (Бросается к шкафу, достает тоненькую тетрадку с Володиными стихами. Сличает.) Это он писал… Он! (Перечитывает.) «Главное, что я узнал за эти три десятилетия, Клава, — это то, что ты любишь меня»! Почему же он раньше не спросил? Почему?! (Продолжает торопливо дочитывать.) «Письмо это я сочинял, когда был в девятом — и мне еще ничего не было известно. Ну, а теперь… Теперь ты читаешь его. Значит, все сбылось. Все сбылось!» (Тихо.) Восклицательный знак. Внизу что-то оторвано. (Разглядывает.) Что-то оторвано… (Смотрит на фотографию.) Все сбылось? (Громко зовет.) Андрей! Где же ты? Андрей…
Андрей появляется на пороге.
Может быть, это не мне?
Андрей. Мама-то знает, кому он писал! Хоть она была еще маленькая, но он с ней делился. Филимонова — это вы?
Клавдия Емельяновна. Я…
Андрей. Тогда вам. Можете не сомневаться.
Клавдия Емельяновна. Это фантастика! Значит, он любил меня?
Андрей. Там все написано. Мы с мамой прочли, потому что должны были разобраться, кому оно…
Клавдия Емельяновна. Но тут еще что-то было? В самом низу… Видишь, оторвано. Что тут было?
Андрей. Я не знаю. Может быть, от времени оторвалось. Или какая-нибудь формула была. Это ведь из тетрадки.
Клавдия Емельяновна. Фантастика… Я сейчас! (Убегает из комнаты.)
Андрей (тихо). Оторвано! Не мог же я показать ей стихи… про косу, которой у нее никогда не было. Что-то я много сегодня вру… Но разве от этого кому-нибудь стало хуже?
Клавдия Емельяновна возвращается с чайником и тарелками. Вновь убегает и возвращается еще с двумя тарелками.
Клавдия Емельяновна. Сейчас будем пить чай. Устроим что-нибудь сверхъестественное! (Затихает. Садится на стул.) Значит, жизнь моя… прожита не напрасно?
Андрей. Она и так… И без этого…
Клавдия Емельяновна. Это фантастика! Он любил меня. Оказывается, он любил… Об этом будем знать мы с тобой. И твоя мама. И больше никто. (Смотрит на фотографию.) И еще он, конечно. Еще он.
Андрей (задумчиво). Два раза я понял одно и то же…
Клавдия Емельяновна. Что именно?
Андрей. Ничего… Все прекрасно!
Клавдия Емельяновна. И даже больше того: фантастика!
Подходит к проигрывателю и включает музыку на полную громкость. Звучит классика.
Из подъезда, где живет Клава Филимонова, выходит Андрей со своим томом энциклопедии. Из-за угла дома появляются оживленные Лиля и Валя с коньками, в спортивных костюмах.
Валя (увидев Андрея). Онегин… Мой сосед!
Лиля. По-моему, роль Онегина как раз на этой «сцене» исполнял ты. (Андрею, громко.) Здравствуй! Ты опять здесь?! Возле моего дома… Переживаешь?
Андрей (Лиле.) У меня к тебе просьба.
Лиля. Рада выполнить, если смогу.
Андрей. Сможешь! (Выжидательно смотрит на Валю.)
Лиля (Вале). Оставь нас вдвоем. Он стесняется.
Валя. Вас? Вдвоем?! (Отходит в сторону.)
Андрей. Лиля.
Лиля. Что?
Андрей. Я хочу сказать…
Лиля. Ты уже говоришь. (Смеется.) Все повторяется! В чем же просьба? Пойти с тобой на каток?
Андрей (тихо). Об отце, если можешь… как-нибудь позаботься.
Лиля. О ком?
Андрей. Об отце. Он один раз без тебя… заходил к нам. И мне показалось…
Лиля (приглушая голос). Во-первых, какое тебе до этого дело? А во-вторых, он, по-моему, неплохо устроился. Мама все взяла на себя. Стала главой семьи. А он сложил с себя эти трудные полномочия. Гораздо сложнее проникать в прошлое человечества, чем бегать с авоськой!
Андрей (оглядываясь на Валю). Зачем же ты… это слово?
Лиля (громко). А ты, я вижу, все еще сердишься на меня? За то двадцать девятое февраля?
Андрей. Это как раз единственное, за что я тебе благодарен.
Лиля (обескураженно). Что?!
Андрей (громко ей и Вале). Я вам благодарен! Слышите? Я вам благодарен! (Убегает.)
Лиля (подходя к Вале). У него просто истерика. Несчастный!
Валя. Сводить с ума восьмиклассников — это твое призвание.
Лиля. Поверь: я в этом не виновата. (Спохватившись.) А почему только восьмиклассников?
Валя. Я пошутил… Всю среднюю школу!
Уходят.
Квартира Тараскиных. Вбегает Андрей.
Людмила Васильевна. Наконец-то!
Андрей. А где Георгий Степанович!
Людмила Васильевна. Недавно ушел. Я его удерживала воспоминаниями. Сколько могла. Чтобы вы там, у него, не столкнулись. Письмо передал?
Андрей. Передал.
Людмила Васильевна. По назначению?
Андрей. По назначению.
Людмила Васильевна. Исполнил Володину волю… (Вздохнув.) Не хотелось мне, по правде сказать, чтобы Марьяша получила это письмо…
Андрей. Она и не получила.
Людмила Васильевна. Не пойму… Ты же сказал: по назначению!
Андрей. Именно так… Я Клаве Филимоновой передал.
Людмила Васильевна. Почему?
Андрей (медленно и внятно). Потому что я еще раз понял сегодня… Второй раз понял одно и то же!
Людмила Васильевна. Что ты понял?
Андрей. Что любить надо только того человека, который достоин любви. А радость дарить тому, кто нуждается в радости!
Людмила Васильевна. Но ведь ты не можешь это решать за Володю?
Андрей. И он тоже не может это сегодня решить… за себя.
Людмила Васильевна (тихо). Тут не поспоришь. (После паузы.) А Клава, значит, достойна?
Андрей. Она тридцать лет… его одного… Тридцать лет! В два раза больше, чем я живу. Представляешь? (После паузы.) Георгий Степанович, знаешь, что мне сказал в то утро… ну, когда надо мной посмеялись?
Людмила Васильевна. Что он сказал?
Андрей. Вспомнил слова поэта. Я их записал даже: «Подлинно только счастье, отнятое у страданий».
Людмила Васильевна (задумчиво). Не только. Но отобрать у страданий счастье — это должен сделать каждый… Кто может, конечно.
Андрей. Вот я и сделал. (Ставит том энциклопедии на нужное место в шкафу.)
Людмила Васильевна (с грустной иронией). А Верочка думает, что в этом могут помочь мед… или валерьяновый корень…
Комната Клавы Филимоновой. Повсюду — первые мартовские мимозы. Новая скатерть. Новые занавески. И хозяйка дома как-то преобразилась. Включает свой любимый проигрыватель. Но в комнату врываются не привычные звуки классической музыки, а победный марш сорок пятого года. Он заполняет собой всю комнату и весь зрительный зал. Клава смотрит на Володин портрет. А потом на дверь, словно кто-то должен войти…
Занавес