Я уверен, что нет, наверно, на всем белом свете ни одного мальчишки, который хотя бы один месяц или там десять дней в своей жизни не мечтал быть шофером, летчиком или капитаном дальнего плавания. Я уже давно заметил, что все мальчишки почему-то больше всего мечтают работать на транспорте. Если бы они не меняли потом этой своей мечты, так некому было бы на земле быть пассажирами или пешеходами. Некому было бы ездить, все бы только возили! И нет, наверно, ни одного мальчишки, который не смастерил бы хоть одного кораблика из старой газетной бумаги.
Дима раньше, когда был нормальным человеком, даже научил меня делать корабли из сосновой коры — легкой, толстой и пахучей…
Обо всем этом я стал вспоминать и размышлять, когда наш огромный и тоже белоснежный, как плавучий айсберг, речной экспресс с именем Некрасова на борту стал выбираться на самую середину енисейского простора. Навстречу ему плыла вся, можно сказать, классическая русская литература: «Пушкин», «Лермонтов», «Тургенев», «Лев Толстой»… Проносились маленькие, пронырливые суденышки с очень визгливыми голосами. Солидно и важно оседая под тяжестью грузов, проходили самоходные баржи. Одним словом, вблизи порта шла такая корабельная суетня, что я, как и на аэродроме, поражался: неужели не столкнутся, не заденут друг друга? Но никто никого не задевал и не толкал…
И тогда мне снова, как в детском саду, захотелось стать капитаном дальнего плавания! А тут еще Владимир Николаевич стал рассказывать, какая это трудная и ответственная работа — водить по Енисею такие вот корабли, как наш «Некрасов», которые, как сказал Владимир Николаевич, «по габаритам вполне могут соперничать и с морскими судами».
Я впервые узнал, что слово «габариты» может, оказывается, относиться к размерам судна. Раньше я несколько раз слышал, как папа насмешливо говорил маме про соседку Генриетту Петровну, которая с каждым годом все толстела и толстела: «Ей не мешало бы сократить свои габариты!» И я думал, что габариты — это что-то очень плохое, от чего обязательно нужно избавиться, что непременно надо сократить.
— Да, размеры у кораблей поистине морские. А простор-то все-таки не морской, — вступил в беседу папа. — Тут уж капитан должен назубок знать все изгибы, мели, перекаты, пороги…
— И здесь тоже есть пороги? — удивился я: мне казалось, что порогами своими славится только Днепр, о чем я читал во многих книжках и стихах.
— Еще какие коварные пороги! — воскликнул папа. — Вот, например, Казачинский порог, самый опасный на Енисее, по ночам и проходить запрещено. Только лучшие капитаны имеют на это право… Там, под водой, такие каменные глыбы притаились! Между ними кипят буруны… И в самих этих глыбах, в самом каменном ложе реки прорыт канал длиною так метров в сорок. А иначе совсем было бы опасно!
Я был в восторге оттого, что папа не уступил в разговоре Владимиру Николаевичу: он все, ну, буквально все знал про Енисей, как будто родился на этой реке.
Я восхищался папой, и тайга, которая с двух сторон обступила реку, меня тоже восхищала. Но одна мысль все-таки весь первый день пути не давала покоя: как бы мне «разыграть» всех так же ловко, как «разыграл» Вовка Рыжик?
Чтобы было удобнее размышлять, я даже ушел в нашу каюту, которая была очень уютной и как раз на четырех человек. Там я долго лежал и изобретал всякие «розыгрыши» до тех пор, пока не наступил вечер. Наш «Некрасов» сбавил скорость, а потом и совсем остановился на середине реки. Тогда меня вдруг осенило! Я выскочил на палубу с таким видом, что все сразу ко мне повернулись.
— Слышали?! — радостно заорал я. — Мы застряли… застряли в этом самом… ну, в каменном ложе! В общем напоролись на порог! Так сказать, споткнулись!.. И сейчас всех нас будут на шлюпках ссаживать прямо в тайгу!
Я обвел всех глазами: никто не испугался. Все даже улыбались. И мама не испугалась! Она, видно, захотела оправдать меня перед всеми и тихо сказала:
— Ты вот торчал целый день на палубе и, наверно, сильно перегрелся. Видишь, как у тебя беспорядочно перемешались в голове все впечатления этого дня и все разговоры взрослых?.. — Потом она обратилась к Владимиру Николаевичу и извиняющимся голосом объяснила: — Он у нас очень впечатлительный!
Тогда я сам стал громко-громко хохотать:
— Ха-ха-ха! Это я пошутил!..
Рыжик подошел поближе и шепотом спросил:
— С тобой это часто случается?
— Что?
— Ну, вот такие шутки…
— А с тобой?
— Что со мной?
— Ну, это самое… Ты часто в туалете на три часа, как ненормальный, запираешься?
Я разозлился на Рыжика, но он только насмешливо сверкнул своими зелеными глазищами и ушел, гордо засунув руки в карманы штанов.
«Воображает, что у него есть артистический талант, а у меня нету! — с досадой думал я. — Ну ничего! Это мы еще посмотрим! Я еще так вас всех «разыграю»!..»
На следующее утро, очень рано, наш «Некрасов» сделал первую большую остановку. И тут уж я решил не терять времени даром: разыгрывать так разыгрывать! Почти никто из пассажиров еще не вставал, все были в своих каютах, а я уже оделся и сказал маме:
— Пойду немного погуляю по земле. А то все вода да вода! Пройдусь у причала…
Мне, помнится, очень нравилось произносить такие слова, как «причал», «порог», «перекат», «каменное ложе», «встать на якорь», «сняться с якоря»…
— Подожди, пока мы оденемся, — сказала мама.
— Пока вы оденетесь, мы уже снимемся с якоря!
— Но ты же впервые едешь на корабле, поэтому…
Но я перебил маму и солидно поправил ее:
— На кораблях не ездят, а ходят или плавают!
— Ты бы уж после вчерашнего лучше помалкивал, — с верхней полки проворчал Дима. — «Споткнулись о порог! Застряли в ложе!..» (Это он, значит, меня передразнивал.) Тоже в артисты метишь? Талантов у тебя для этого «не хвата…». Ведь для хорошего «розыгрыша» тоже способности нужны!
«Ну ладно же! — думал я. — Это мы еще посмотрим: «хвата…» у меня талантов или «не хвата…».
В эту минуту в каюту вошел папа с зубной щеткой, мыльницей и мохнатым полотенцем.
— Воздух на палубе необыкновенный! Прямо струей вливается в легкие! — воскликнул он, докрасна растирая руки мохнатым полотенцем. — Чистый настой из трав, цветов и хвои! Это же настоящий климат — здоровье! Вот куда нужно ездить на курорты: в тысячу раз полезней юга. И живописней!
— Вот я и хочу выйти на берег, чтобы подышать этим самым… настоем из трав… А мама не пускает! — пожаловался я.
— Ты, наверно, просто не понял маму: она хотела сказать, чтобы ты был осторожен.
— Да. Я именно это имела в виду, — со вздохом согласилась мама.
И, уже закрывая за собою дверь, я слышал, как она сердито шептала папе:
— Хуже всего, когда родители не находят общего языка в вопросах воспитания! Дети всегда этим пользуются…
И я действительно воспользовался: я вовсе не побежал как угорелый дышать «настоем из трав и хвои» (этим можно и на палубе надышаться!), а спустился в читальный зал, откуда хорошо была видна нижняя палуба. Там я притаился и стал наблюдать…
Сперва все было тихо и нормально. Сошли на берег несколько пассажиров с вещами. И по трапу тоже поднялись человека три или четыре с чемоданами, предъявили билеты, возбужденно огляделись по сторонам и стали поспешно разыскивать свои каюты. Я заметил, что почти у всех пассажиров, когда они садятся в поезд или вот на пароход, бывает такой вид, будто они до этого бежали сломя голову, боясь опоздать, и все никак не могут остановиться.
Потом на палубе появились Владимир Николаевич и Вовка Рыжий. Они шли, держа друг друга за руки, как ходят парни и девушки в некоторых кинофильмах. Сзади их окликнул мамин голос, а после нагнал наш «семейный квартет», который стал «семейным трио», потому что в нем не хватало меня. Все медленно спустились по трапу.
— Вы нашего Севу не видели? — мимоходом, еще совсем не волнуясь, спросила мама.
«Та-ак! — решил я. — «Розыгрыш» начинается!..»
Прошло еще минут двадцать, и вот по радио было объявлено, что все пассажиры должны вернуться на речной экспресс. И все вернулись… А я не вернулся! То есть на самом деле я вовсе никуда с экспресса и не уходил, но все мои ближайшие родственники во главе с мамой, и Рыжик, и Владимир Николаевич были уверены, что я бесследно исчез.
Я видел, как Дима, чуть не сшибая с ног всех встречных, забегал по палубе и у всех спрашивал:
— Вы не видели мальчика? Такого… белокурого, в ученической форме… Ну, симпатичное такое лицо… Сообразительное…
«Ага-а! Уже стало и симпатичным, и сообразительным! — ликовал я. — А вот если бы совсем пропал или скоропостижно скончался, так нашли бы у меня, наверно, и артистические таланты! И вообще все что угодно! Ничего, ничего… Я вас тоже «разыграю по первому классу»!»
Я видел, как Рыжик и Владимир Николаевич, уже не держась за руки, а взволнованные и разгоряченные, пробежали мимо моего «наблюдательного пункта».
— А почему же ты ничего не заметил? — упрекал сына Владимир Николаевич. — Ведь он же твой товарищ!
— Он еще пока не товарищ, — ответил Рыжик.
И у меня что-то защемило под ложечкой: я вдруг почувствовал, что было бы очень приятно, если б Рыжик воскликнул: «Да, он мой лучший товарищ! Мой самый надежный друг!» Но он этого не воскликнул, а даже как-то очень неуважительно проехался по моему адресу:
— Подумаешь, какой барон! Заставляет всех носиться по палубе как сумасшедших!
То, что я «всех заставил носиться», меня очень радовало: в этом как раз и заключался мой «розыгрыш». Но мне бы хотелось, чтоб меньше всех беспокоилась мама. Ведь другие просто поволнуются, поволнуются, побегают немножко, и все. А она… И тут я увидел, как мама, держась за сердце, подбежала к помощнику капитана и стала его о чем-то умолять. Не просить, не уговаривать, а именно умолять!
Тут уж я не выдержал и как угорелый со всех ног помчался на палубу. Когда мама издали увидела меня, она еще сильнее схватилась за сердце и побежала мне навстречу. Она обняла меня, стала гладить, целовать… Ни одного упрека я не услышал от нее. Ни одного!
— Здесь… ты здесь… Как хорошо! Какое счастье! А я думала…
— Понимаешь ли?.. В последний момент я передумал дышать настоем хвои и трав. Я просто сидел себе спокойненько в читальне, и все…
— Надо найти папу и Диму. Надо сообщить им!.. — вспомнила мама. И бросилась их искать. Но перед этим умоляюще предупредила меня: — Никуда отсюда не уходи. Стой, пожалуйста, на этом месте.
Она очень боялась, чтобы я снова куда-нибудь не пропал. И я остался стоять на месте как вкопанный. Неожиданно сзади я услышал насмешливый голос:
— Объявился? Где же это ты, интересно узнать, путешествовал?
За моей спиной стоял Рыжик, гордо засунув руки в карманы штанов.
— Я?.. Я был…
— А маму свою ты видел?
— Видел…
— Ну и как ты ее нашел?
Я вдруг, сам не зная почему, со злостью набросился на Рыжика, будто он-то и был во всем виноват.
— А что же ты воображаешь? Только тебе одному людей «разыгрывать»?!
— Так, значит, ты это все… нарочно?
— Да, нарочно!
Рыжик полоснул меня своими зелеными глазами и отчетливо-отчетливо выговорил:
— Я тебя пре-зи-ра-ю!
«И есть за что…» — мысленно согласился я. Но вслух этого, конечно, не высказал. И в газету, как корреспондент, решил об этом не сообщать. Постыдился…
1961 г. Москва—Заполярье—Москва