Вскоре «Пингвин» снова тронулся в путь. Вверх, в горы, всё выше и выше. Снимки из космоса, которыми руководствовались участники экспедиции, показывали, что впереди должен раскрыться проход, ущелье, ведущее в загадочный район.

Пока ехали, связались по радио с базой. Потом слушали Москву. Трудно было представить себе, что там лето.

Маша описывала в дневнике произошедшее событие. Владик заснул – пережитая встряска дала себя знать, хотя нога почти не болела. Петров и Васечкин сидели на своих местах – у иллюминаторов, смотрели вперёд.

«Пингвин» обогнул ещё одну скалу. Это был не слишком высокий перевал – далее шёл спуск по леднику, окружённому новыми скалами и горными вершинами. Перед путешественниками открылось невидимое прежде ущелье.

Сразу изменились краски. Горы вставали красноватые, пурпурные, с фиолетовым оттенком. Всё это сочеталось с голубым льдом и белым снегом.

– Как красиво! – восхитилась Маша.

– Рокуэлла Кента бы сюда, – сказал Володя Пашковский.

– Кент – это кто? – тихо спросил Петров Васечкина. – Киноартист?

Васечкин задумался на секунду.

– Ты что, Петров! – насмешливо сказал он. – Какой же это киноартист? Кент – это философ. Ну там, знаешь, всякие философские вопросы. Вроде есть Бог или нет Бога. Мозгоклюй, короче!

– А-а, – с уважением сказал Петров.

– Сам ты, Васечкин, мозгоклюй! – тут же вмешалась Маша, которая ничего не упускала. – Слышал звон, да не знаешь, где он. Философ – это Кант. А Кент – художник знаменитый, американец. Нам Владислав Юрьевич про него рассказывал на рисовании. Тебя чего, не было?

– Может, я болел! – угрюмо сказал Васечкин.

– Ясненько! – хмыкнула Маша. – Кент очень здорово и красиво север рисовал, правда, Игорь Петрович?

– Абсолютная правда! – подтвердил профессор. – Рокуэлл Кент написал пейзажи Аляски, Гренландии и Атлантики. Замечательный художник. Хотя лично я предпочитают Рериха. Старшего, конечно, – Николая. Лучше него, на мой взгляд, горы никто не рисовал. Серия, посвящённая Гималаям, потрясающая! Моя любимая работа – это «Розовые горы».

– Розовые горы – вон же они! – взволнованно воскликнул Пашковский. – Это какая-то новая геология, Игорь Петрович! Это что, гнейсы?

– Кто такие гнейсы? – шёпотом спросил Петров у Маши.

На этот раз к Васечкину он решил не обращаться.

Но и Маша не знала. Отвечать пришлось, как всегда, Игорю Петровичу.

– Гнейс, – объяснил он, – это древняя горная порода. По химическому составу близка граниту и глинистым сланцам. А такие розовые горы, как мы сейчас видим, описывал известный полярный исследователь Эрнест Шеклтон. Давайте-ка сделаем привал. Отметим найденный проход хорошим обедом! Поводов у нас достаточно – спасение Владика, открытие ущелья, розовые горы!

Вездеход остановился.

Владик, крепко спавший при грохоте и толчках, сразу проснулся на остановке.

О том, что проход найден, было сообщено на базу, после чего все собрались в кают-компании на обед. Достали бутылку шампанского, разлили понемногу.

– За то, что мечты сбываются, друзья! – провозгласил тост профессор. – Мы на верном пути. По моим расчётам до нашей цели – таинственного района – осталось менее ста километров!

– Ура! – крикнул Васечкин.

И все его поддержали.

– А хотите, я вам свои стихи прочту, ребята? – немного застенчиво спросил Владик. – Я тут на днях написал…

– Читай, конечно! – ответил Федя.

– Мы стихи любим, – поддержал его Саша Слободской.

Владик встал, откашлялся и стал читать, как читают поэты, подчёркивая ударениями ритм, а не содержание, слегка подвывая:

– Вот такие стихи, – сказал Владик, слегка покраснев.

Все захлопали.

– В конце как-то не очень складно, – сказал Володя Пашковский. – А вообще неплохо.

– У меня только одно замечание, – улыбнулся Игорь Петрович. – Ты написал про торосы. Но это же не торосы, а заструги. Торосы бывают не на материковом, а на морском льде. В Арктике. А тут Антарктика.

– Ну, это не так уж важно, наверное, – возразил Владик.

– А по-моему, важно, – ответил профессор. – Стихи должны быть точными. Мне вот запомнилась своей нелепостью строка одного поэта – фамилию его я забыл. Он написал: «И там цветут цветы в лагунах». Но это же не может быть. Как могут в лагунах цвести цветы? Очевидно, автор спутал лагуну и лужайку. Или он имел в виду водяные лилии.

– А мне понравилось! – сказала Владику Маша. – Особенно про голубое вращение.

– Спасибо, – обрадовался Владик. – Ты очень хорошая и чуткая к поэзии девочка.

«Пингвин» двинулся дальше, в ущелье. Оно оказалось весьма извилистым. Поворот возникал за поворотом. Появлялись новые вершины, новые скалы, но Игорь Петрович считал необходимым провести их детальное обследование лишь на обратном пути. Ему хотелось побыстрее достичь загадочного района.

– Подумаешь! – сказал Васечкин Петрову, поглядывая на беседующих о чём-то Владика и Машу. – Я вот тоже стихи сочинил. Просто не хотелось всем рассказывать.

– Да ты что? – поразился Петров. – Правда?

Он с некоторым недоверием поглядывал на друга. Раньше Васечкин поэтом не был. С другой стороны, от него всего можно ожидать.

– Ясное дело! А чего тут такого? Каждый может, – скромно сказал Васечкин.

– Я – не могу! – честно признался Петров. – Ну, прочти.

– Пожалуйста! – пожал плечами Васечкин. И прочитал с выражением:

– Здорово! – восхитился Петров. – Ну ты, Васечкин, даёшь! Нежели ты сам сочинил?

Васечкин скромно пожал плечами.

– А я не знал, что ты поэт, – продолжал восторгаться Петров. – Слыхала, Маша, Васечкин тоже стихи сочинил! – заорал он.

– Ты чего, Петров, ку-ку? – ужаснулся Васечкин. – Кто тебя просил!

Но было уже поздно. Заинтересовавшаяся Петровским сообщением Маша подошла поближе.

– Чего-о? – спросила она. – Какие такие стихи?

– Классные! – сказал Петров. – Про нас. Ну, про нашу экспедицию.

– Правда? – Маша недоверчиво взглянула на Васечкина. – Ну, прочти!

– Да неохота чего-то, – сказал Васечкин. – Я уже читал.

– Прочти, Васечкин! – попросил Петров. – Пусть Маша послушает. Да и все пусть услышат. Потрясные же стихи!

– Давай, Петь, не жмись, прочти! – поддержал Петрова сидящий за рулём вездехода Саша Слободской.

– Не стесняйся! – подхватил расположившийся рядом Федя.

– Давай, Васечкин, – ободряюще кивнул Петров. – Я с удовольствием опять послушаю.

Васечкину ничего не оставалось делать, как снова прочитать то же стихотворение. На этот раз, правда, он читал совсем негромко, и чем дальше, тем голос его становился тише. Последнюю строчку «…достичь заветной цели и на Антарктиду со стороны взглянуть!» он прочёл почти шёпотом.

– И что? – не расслышала Маша. – Какой цели достичь?

– И на Антарктиду со стороны взглянуть! – громко озвучил Петров. – Ну как? Классно, да? Молодец, Васечкин!

– Что-то очень знакомое, – нахмурился Саша. – Погоди, погоди, а это не «Гимн космонавтов»? «Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет в последний раз маршрут…»

– Точно! – подхватил Федя. – Это второй куплет. Только там поётся «и на родную Землю со стороны взглянуть».

– Ага. И не по дорогам горным, а по дорогам звёздным! Но вообще песня шикарная. Особенно мне припев нравился!

И оба механика с удовольствием запели:

– Эх ты, сочинитель! – сказала Маша Васечкину.

И отошла, укоризненно покачивая головой.

– Ну и что, – пробурчал ей вслед Васечкин. – Главное, что всё подходит!

– Правильно, Петь! – поддержал его Саша. – Не тушуйся! То, что слегка переделал, ничего страшного. Главное, что песня подходящая. Даже очень.

Васечкин слегка приободрился.

– Всё из-за тебя! – сказал он Петрову. – Чего ты разорался-то? Я только тебе прочёл, и всё.

– А я думал, ты на самом деле сам написал, – объяснил правдолюб Петров. – А это вовсе и не ты.

– Я не я – какая разница! Не обязательно сразу всем орать. Я, может, если захочу, ещё лучше напишу.

– Ну, напиши!

– Неохота!

– Это почему?

– Потому что потому всё кончается на «у»! Вдохновения у меня сейчас нет, вот почему.

– А когда оно будет, вдохновение? – недоверчиво спросил Петров.

– Когда будет, тогда и будет, – отрезал Васечкин. – Я тебе сообщу!

Петров пожал плечами.

– Хорошо, – сказал он. – Только не забудь!

Васечкин разозлился.

– Ты, Петров, думай своей головой. Вдохновение по расписанию не появляется. Тут спешка ни к чему. Поспешишь – людей насмешишь. Ясно?

– Ясно, – пробормотал Петров. – А я никуда и не спешу. Могу и подождать.

– Вот и подожди.

Пока они так препирались, Васечкин-старший скомандовал сделать следующую остановку.