… В нашем родном 4-м «Б» шла контрольная по французскому языку.

— А теперь, мэз анфан, — сказала Инна Андреевна, — сдавайте контрольные! Петров и Старцева, рамассэ ле кайе!

По классу пронесся вздох сожаления, все зашуршали тетрадками, засуетились. Маша встала и пошла по рядам, собирая тетрадки. Петров, однако, не двинулся с места. Соседнее место, которое обычно занимал Васечкин, пустовало.

— Петров! Я же сказала, собери тетради!

— Понимаю! — обрадовался Петров и вскочил с места.

— Все помнят, что сегодня у нас французский вечер?

— Все! — дружно выкрикнул 4-й «Б».

— Роли свои все помнят?

— Все! — еще громче заорал 4-й «Б».

— А как же волк? — спросил маленький Вова Сидоров. — А, Инна Андреевна?

— Действительно, — задумалась Инна Андреевна, — а как же волк? Кстати, — обратилась она к Петрову, — как себя чувствует Васечкин? Ты его навещал?

— Васечкин очень плох! — сказал Петров тихим проникновенным голосом. — Очень!

— Да, видимо, на самом деле он очень серьезно болен! — сказала Инна Андреевна, внимательно глядя на Петрова. — Ведь только очень серьезная болезнь могла помешать ему прийти на четвертную контрольную. А жаль — это был для него последний шанс исправить тройку в четверти! Но что же все-таки нам делать с волком? — спросила она, перелистывая петровскую контрольную. — Может, Петров, ты заменишь своего друга? Ведь твои знания тоже оставляют желать лучшего! Заодно повторишь спряжение глагола «этр».

— Я? — поразился Петров.

— А Красная Шапочка сейчас задержится после урока и порепетирует с тобой.

— Я? — на этот раз возмутилась Маша.

— Я согласен! — быстро сказал Петров.

Совершенно здоровый Васечкин, находясь у себя дома, занимался тремя замечательными делами сразу. Одной рукой он играл в настольный футбол, а другой дергал за веревочку, играя с котом, при этом он прижимал плечом к уху телефонную трубку, говоря в нее следующее:

— Это кто это? Яблочкина, ты, что ли? Ты чего звонишь-то? А, по поручению. Ну, чего? Температура? Температура очень высокая! — говорил Васечкин, забивал гол. — Тридцать девять! — радостно завопил он и тут же забил гол в ворота противника. — Восемнадцать! Что? Не бывает тридцать девять и восемнадцать? А с чего ты взяла? А-а! Тридцать девять и восемь я хотел сказать! Как там контрольная прошла? Ага. Знаешь, я, вообще-то, себя получше чувствую. Во сколько вечер-то у нас? Придется, наверное, встать, прийти и выручить вас! — слабым голосом говорил Васечкин. — Как не надо? Почему? Кто ж Волка-то будет играть? Петров? Как Петров? — заорал вдруг Васечкин во весь голос, забывая о футболе и о коте. — Да какой из Петрова волк! Он такой же волк, как я боль… как я балерина! Тоже мне нашли волка! Ну и что ж, что болен! А потом он же роль не знает! Как уже «ре-пе-ти-ру-ют»? — спросил Васечкин упавшим голосом. — Ну ладно, Яблочкина, мне лекарство принимать пора!

И Васечкин медленно положил трубку на рычаг.

Затем он встал, подошел к своему письменному столу и извлек из него рисунок. Рисунок был смешной. На нем был изображен сам Васечкин в костюме волка. И еще там была надпись:

ДОРОГОМУ ПЕТЕ-ВОЛКУ ОТ ЕГО ДРУГА ВАСИ ПЕТРОВА.

Некоторое время Васечкин разглядывал рисунок, а потом резко порвал его на мелкие кусочки.

Перед школьным актовым залом висела афиша, но перед афишей никого не было, потому что все находились в зале, где уже шел спектакль. Афиша же гласила:

СЕГОДНЯ СОСТОИТСЯ ФРАНЦУЗСКИЙ ВЕЧЕР ДЛЯ УЧАЩИХСЯ МЛАДШИХ КЛАССОВ. В ПРОГРАММЕ СКАЗКИ ШАРЛЯ ПЕРРО «КРАСНАЯ ШАПОЧКА И СЕРЫЙ ВОЛК» И «КОТ В САПОГАХ».

На сцене Маша — Красная Шапочка — шла по лесу, собирая цветочки и напевая народную французскую песенку, разумеется, на французском языке.

— Ну, Вася, давай! Текст не забыл? — стоя за кулисами, спросила Инна Андреевна у Петрова, одетого в костюм волка.

— Нет, не забыл! — ответил Петров, у которого зуб на зуб не попадал от страха, и на всякий случай ощупал карман.

— Ну давай же!

Петров, однако, не двигался с места. Инна Андреевна собралась с силами и попыталась было сдвинуть Петрова, но не тут-то было. Тогда она умоляюще повернулась к отвечавшим за порядок старшеклассникам. Те понимающе переглянулись и аккуратно выдвинули Петрова из-за кулисы на сцену.

Петров неподвижно встал там, где его поставили, и стал в ужасе глядеть в зал. Он попытался было, забыв, что на лице у него маска, стереть пот со лба, но у него, разумеется, ничего не вышло.

— Же сюи ле лю! — шептала Инна Андреевна из-за кулис. — Же сюи ле лю!

Петров молчал.

В зале задвигались.

Красная Шапочка, допевшая песенку, застыла в ожидании петровской реплики.

Реплики, однако, все не было.

— Же сюи ле лю! — громким шепотом скандировали из-за кулис старшеклассники под руководством Инны Андреевны.

Петров молчал.

В зале засмеялись.

Тут не выдержала Маша.

— Бонжур! — сказала она — Тю э ле лю?

— Здравствуй! Ты волк? — перевел Виталик Горошко, стоявший на авансцене перед правой кулисой.

В функции Горошко входило переводить происходящее для не знающих французского пап и мам.

Петров опомнился.

— Же сюи ле лю гри! — мужественно выпалил он. — Бонжур, ле шаперон руж! У ва тю? — и Петров облегченно попытался было снова вытереть пот, но маска снова помешала ему.

В зале зааплодировали.

— Я — Серый Волк! — перевел Горошко в микрофон. — Здравствуй, Красная Шапочка. Куда ты идешь?

Инна Андреевна за кулисами перевела дух.

— Же вэ шэ ма гран мэр! — продолжала Шапочка, обращаясь одновременно и к залу, и к Петрову. — Эль э маляд!

Эту фразу Горошко перевел, поглядывая в бумажку.

— Я иду к моей дорогой и любимой бабушке, которая живет далеко за лесом, и поэтому я ее редко вижу. А сейчас она больна, и я несу ей пирожки, которые сама испекла и которым она будет очень рада. А сейчас извини, волк, я спешу!

Тот факт, что перевод получился несколько длиннее подлинника и, прямо скажем, был весьма произволен, нимало не смутил самого переводчика, искренне убежденного в том, что, чем подробнее рассказать известную сказку, тем лучше для зрителей.

— Во дает! — уважительно сказал один из старшеклассников.

— Прямо оратор! — сказал другой.

Маша и Петров тем временем терпеливо ждали, когда им опять представится возможность произнести свои реплики.

— У абит та гран мэр? — произнес Петров с выражением, подглядывая в извлеченную наконец из кармана шпаргалку.

Маша только было собралась ответить, но вошедший в раж Горошко не дал ей этого сделать. Он спешил обрушить на зрителя собственную интерпретацию происходящего.

— Хотелось бы знать, где живет твоя славная бабушка? — затараторил он, уже сам играя волка, — эта милейшая старушка, которую я бы сам навестил с превеликим удовольствием! Интересно, чем это она больна? Может, у нее свинка? — не унимался переводчик.

— У нее птичка! — выкрикнул кто-то в зале.

Все засмеялись.

— Уймись, Горошко! — шипела из-за кулис Инна Андреевна. — Хватит!

Горошко на секунду запнулся, и Маша тут же воспользовалась этим.

— Иль фо т але а травэр ля форэ! — выкрикнула она.

Одинокий Васечкин стоял посреди комнаты в наполеоновской позе, вперив неподвижный взгляд в фотографию, висевшую на стене.

На фотографии был представлен весь 4-й «Б» во главе с Инной Андреевной в то время, когда он был еще третьим. Во втором ряду стояли Петров и Васечкин, а чуть пониже, в первом, — Маша Старцева.

Васечкин внимательно посмотрел на улыбающееся лицо Петрова, потом неожиданно рванулся, схватил пальто и пулей выскочил из квартиры.

Промчаться по улицам и пересечь школьный двор было для него делом нескольких секунд. Он ворвался в пустую школу, пронесся мимо афиши с объявлением о французском вечере и взлетел вверх по лестнице.

Как был, в пальто, Васечкин осторожно приоткрыл дверь актового зала и проскользнул туда.

Глазам его предстало следующее зрелище.

— ПЕТ-РОВ — ВОЛК!!! ПЕТ-РОВ — ВОЛК!!! — скандировал с восторгом весь зал, напоминая болельщиков на хоккейном матче.

И действительно, Петров, стоявший в костюме волка впереди Красной Шапочки, бабушки и дровосеков, сделал еще два шага вперед, сбросил маску волка и, раздавая направо и налево обворожительные улыбки и воздушные поцелуи, поклонился и без того восторженным зрителям.

Зал взревел.

— ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИСПОЛНИТЕЛЬ ГЛАВНОЙ РОЛИ СЕРОГО ВОЛКА ВАСИЛИЙ ПЕТРОВ!!!!! — выкинули транспарант сидевшие в зале первоклассники.

— Петров! Я ставлю тебе в четверти пять! — прокричала Инна Андреевна, тщетно пытаясь перекрыть нараставшую в зале бурю восторга.

Тут Петров сделал жест, который всегда делают эстрадные исполнители в конце предназначенных им аплодисментов. Он повел рукой назад, как бы предоставляя залу возможность поприветствовать своих коллег по сцене. Мало того, он даже взял Машу за руку и вывел ее на авансцену.

Этот жест был по достоинству оценен в зале.

— Качай их!!! — заревел зал.

Восторженные поклонники актерского искусства бросились на сцену, подхватили Петрова и Машу, и они поочередно, под общие радостные крики стали взлетать к потолку.

Васечкина никто не замечал.

И даже когда ликующая толпа потекла из зала прямо мимо него, неся над собой Петрова и Машу, его по-прежнему никто не заметил. Впрочем, Маша, может быть, и заметила, но сделала вид, что не замечает.

Вот этого Васечкин уж совсем выдержать не мог. И так вся эта нафантазированная им сцена петровского триумфа была для него очень болезненной, но Машин небрежный взгляд, промелькнувший в его воспаленном воображении — нет, это было уже слишком! Васечкин в отчаянии ударился головой об стенку…

Большая шишка вздулась у него на лбу. Васечкин потер лоб и снова вперил неподвижный взгляд в фотографию, висевшую на стене. Во втором ряду стояли Петров и Васечкин, а чуть пониже, в первом, — Маша Старцева.

Васечкин в последний раз посмотрел на улыбающегося Петрова, потом неожиданно рванулся, схватил пальто и пулей вылетел на улицу.

Между тем Петров, завершив наконец свой сценический труд, стоя за кулисами, стаскивал с себя костюм волка. Он вынул из кармана длинную шпаргалку, с облегчением скатал ее в шарик и выбросил вон.

— Молодец, ле лю гри! — ухмыльнулся один из старшеклассников.

— Мерси боку! — скромно сказал Петров, тщетно пытаясь разглядеть за их спинами, что происходит на сцене.

Отчаявшись что-либо увидеть, Петров вздохнул и пошел в зал. Дело в том, что он очень хотел увидеть конец спектакля, вернее, ему хотелось как простому зрителю насладиться высоким мастерством актеров 4го «Б», а точнее — Маши Старцевой.

Он скромно сел с краю, искренне удивляясь тому, что никто не обращает на него внимания. Все почему-то смотрели на сцену, а не на живого ле лю гри. Петров сделал вид, что это ему безразлично, и тоже стал смотреть на сцену.

На сцене тем временем происходило следующее.

Красная Шапочка, бабушка и дровосеки молча стояли и напряженно слушали вконец разошедшегося Горошко без всякой надежды вставить в его русский перевод свои французские реплики.

— Ах, дорогая внученька! — кричал Горошко, голосом и пластикой изображая спасенную бабушку, — Любимая моя Красная Шапочка! Наконец мы с тобой живы-здоровы и всем того же желаем! — говорил он, неожиданно обращаясь к залу. — Ах, дорогая бабушка! — кричал он уже голосом Красной Шапочки. — Как хорошо, что мы избавились от этого проклятого Серого Волка! Поздравляю тебя с нашим освобождением! Желаю тебе здоровья и успехов в учебе!

Надо сказать, что зал давно уже посмеивался над происходящим. Кому же было совсем не до смеха, так это Инне Андреевне.

— Занавес! — громким шепотом закричала она старшеклассникам. — Давайте занавес!

Но занавес как назло заело. Причем заело как следует.

— Уходите! — еще громче зашептала находящимся па сцене вконец отчаявшаяся Инна Андреевна. — Поклонитесь и уходите! Будем «Кота» играть!

Дровосеки, бабушка и Маша, услышав отчаянный шепот руководительницы, неловко кивнув зрителям, стали двигаться к кулисам.

— Куда же вы, товарищи дровосеки? — завопил Горошко голосом бабушки.

Дровосеки ускорили шаг.

— Шкуру волка сдайте куда следует! — орал им вслед вконец разошедшийся Горошко.

Он готовился сказать еще что-то, но в это время совсем было ушедшую за кулисы Машу вдруг осенило. Она вернулась на сцену и высоким трепетным голосом запела уже упомянутую ранее французскую народную песенку.

— В песне поется!.. — начал было Горошко, но тут уж на него зашикали все. Горошко обиделся и замолчал.

Маша шла по лесу, собирала цветы и пела песенку, точно так же, как и в начале спектакля.

Инна Андреевна прислонилась к стене перевести дух.

И надо ж было случиться так, что именно в этот момент за кулисами появился Васечкин.

Увидев на сцене поющую Машу, он поискал глазами Петрова, но не нашел его. К радостному своему недоумению, Петрова он обнаружил сидящим в зале. Еще большую радость и удивление вызвал у него костюм волка, который словно ждал его, распростершись на стуле.

Дальше удивляться времени не было. Васечкину стало ясно, что спектакль только что начался.

Маша уже начала петь последний куплет, когда Васечкин, мигом надев костюм, выскочил на сцену в счастливой уверенности, что он прибежал как нельзя вовремя.

— Смотри-ка, живехонек! — прокомментировал кто-то из третьего ряда.

Зал оживился.

— Же сюи ле лю гри! — патетически произнес Васечкин, подходя к Маше. — Бонжур ле шаперон руж! У ва тю? — спрашивал он, вкладывая в эти слова весь свой упрек и обиду.

— Я — Серый Волк! — машинально стал переводить ошеломленный Горошко. — Здравствуй, Красная Шапочка! Куда ты идешь?

Маша большими глазами смотрела на волка. Зал притих. Все ждали, что она скажет.

— Ты что? — прошептала Маша, стараясь не открывать рта — Ты чего опять пришел?

— Текст говори! — прошептал в ответ Васечкин. — Текст! Забыла, что ли?

Маша оскорбилась.

— Же вэ шэ ма гран мэр! — сказала она — Эль э маляд!

— Я иду к моей бабушке! Она заболела, — перевел Горошко, который от изумления перестал «играть» за персонажей, а стал переводить дословно.

В зале засмеялись.

— Во дают! — сказал кто-то из третьего ряда. — ОРЗ у нее теперь!

Петров, остолбенело сидевший на своем месте, растерянно оглянулся по сторонам, вскочил и помчался за кулисы.

Пришедшей было в себя Инне Андреевне снова стало плохо.

— Кошмар! — прошептала она с французским прононсом.

— Просто ужас! — сказала она на чисто русском языке.

— У абит та гран мэр? — отставив ногу, с пафосом произносил тем временем ничего не подозревающий Васечкин.

— А где живет твоя бабушка? — перевел продолжающий изумляться Горошко.

Петров взлетел за кулисы и поискал глазами костюм волка. Но костюма не было, поскольку, естественно, он был на Васечкине. Петров закусил губу. Выскочить на сцену без костюма ему не позволяла профессиональная актерская этика.

Маленький Вова Сидоров тем временем готовился надеть костюм Кота в сапогах.

Петров не раздумывая выхватил у него костюм, мгновенно напялил его на себя и на глазах у пораженного Сидорова и не менее пораженной всем происходящим Инны Андреевны выскочил на сцену.

— А это еще кто? — спросили в третьем ряду.

Надо заметить, что вопрос был закономерный.

Сидоровский костюм, слишком маленький для большого Петрова, трещал по швам, превращаясь в нечто среднее между Котом, волком и самим Петровым.

Но Петров, стоя на сцене, услышал вопрос,

— Же сюи ле лю гри! — с гордостью отличника, хорошо знающего свой урок, произнес он.

— Я — Серый Волк! — автоматически перевел уже окончательно сбитый с толку Горошко.

— Уходи! — шептал там временем Петров Васечкину. — Я уже играл! Я — волк!

— Сэ муа ле лю гри! — величественно произнес Васечкин.

— Это я — Серый Волк! — перевел Горошко металлическим голосом робота.

В зале зааплодировали.

— А ты Кот! — неожиданно по-русски сказал вдохновленный аплодисментами Васечкин.

— Туа, тю э ле ша! — почему-то перевел на французский несчастный Горошко.

Зал грохнул.

— Я не Кот! — заорал обиженный Петров.

— Нет, Кот! — настаивал Васечкин, указывая на разницу в костюмах.

Маша, пока Петров и Васечкин выясняли отношения, только переводила взгляд с одного на другого, не зная, кому отвечать и на каком языке.

В это время маленький Вова Сидоров, давно с ужасом смотревший из-за кулис на то, что происходит с его костюмом, услышал, что вместе с костюмом у него отбирают и роль. Это было последней каплей. Сидоров выскочил на сцену.

— Это я — Кот! — заявил он.

— Сэ муа ле ша! — опять перевел Горошко.

— Иль фо але а травэр ля форэ! — неожиданно сказала Маша свою следующую реплику, возмущенная тем, что про нее забыли.

И так как на этот раз Горошко уже ничего не мог сказать, Маша сама же невозмутимо перевела:

— Надо идти через лес!

Тут хохотали уже все — и те, кто сидел в зале, и те, кто стоял за кулисами.

Всхлипывала от смеха Инна Андреевна.

Держась за животы, покатились старшеклассники. При этом веревка от занавеса выскользнула у них из рук, и непостижимым образом занавес вдруг закрылся.

— Сейчас я тебе дам! — сказал маленький Васечкин здоровому Петрову, как только закрылся занавес.

Кстати, начал эту фразу волк, а закончил уже Васечкин, беспомощно выкарабкивающийся из шкуры волка.

— Я тебе сам дам! — сказал Петров, отмахиваясь от Сидорова, который упрямо стаскивал с него остатки костюма Кота в сапогах.

Маша, в растерянности смотревшая на все происходящее, машинально вынула из корзинки пирожок и начала грызть его, забыв о том, что он бутафорский.

Тем временем между закрытым занавесом и смеющимся залом метался по авансцене оставшийся там Горошко.

— Переведи нам еще чего-нибудь! — подбадривали его из третьего ряда. — Или спой!

Казалось, что ничто не может спасти несчастного Горошко от насмешек, несущихся из зала, но в это время занавес — то ли потому, что один из катающихся от смеха старшеклассников случайно ухватился за веревку, то ли еще по какой-то неизвестной причине, — вдруг дернулся и открылся.

Удивительная картина предстала перед ошеломленными зрителями. Каждый из присутствующих на сцене, как в игре «замри», застыл в той позе, в которой его застал внезапно открывшийся занавес.

Инна Андреевна, спасая положение, бросилась к роялю.

— Все вместе! Дружно! — скомандовала она артистам. — Савэ ву плантэ ле шу!

— Умеете ли вы сажать капусту? — перевел Горошко, — Французская народная песня!

— Все, все на сцену! — командовала Инна Андреевна. — Скорее.

И под начальные аккорды к стоявшим на сцене присоединились все бывшие за кулисами исполнители — и бабушка, и дровосеки, и принцесса с королем, людоедом и Жаком из «Кота в сапогах». Надо сказать, что вся эта стоявшая теперь на сцене компания выглядела весьма живописно. Все, за исключением Петрова и Васечкина, были одеты в красивые костюмы. Даже маленький Сидоров успел нацепить на себя шляпу с пером и содранные с Петрова остатки костюма Кота в сапогах.

Все запели песню.

— В песне поется… — начал переводить Горошко, к которому прямо на глазах стала возвращаться былая уверенность, — умеете ли вы сажать капусту? Так, как это надо? Ее сажают ногами, ее сажают локтями, ушами, плечами, носом и так далее. Это французский народный юмор! — закончил он.

Исполнители тем временем, как бы в подтверждение этих слов, весело пели песню, задорно демонстрируя, чем именно в данный момент они сажают капусту. Пели все, кроме Васечкина и Петрова, которые, прямо скажем, плохо разбираясь в тонкостях французского языка, совершенно не понимали, какое движение и в каком случае надо делать. Поэтому, когда все нагибались, Петров и Васечкин стояли, возвышаясь над всеми, а когда, наоборот, все выпрямлялись, то они почему-то в этот момент показывали, как надо сажать капусту носом.

Эти их, мягко говоря, странные и нелепые действия, явно идущие вразрез с действиями всех остальных, вызывали необычайное оживление в зале.

А когда песня закончилась и раздались дружные аплодисменты, то герои наши, Петров и Васечкин, переглянувшись, поняли, что эта овация предназначена отнюдь не им. И они постарались незаметно отступить назад за кулисы.

— Эх вы, артисты-лингвисты! — сказала им Маша, в очередной раз выбегая на поклон.

— Ну, Маша! — пробурчал ей вслед Васечкин.

— Ладно, ладно! — хмуро сказал Петров.