На демонстрационной площадке стоял двухэтажный домик с проёмами для окон.

Все в зале аплодировали.

Журавленко попросил слово. Он перечислил всех, кто ему помогал, кто отдавал этой, не оплачиваемой деньгами работе часы своего отдыха.

Он показал, что двое из них здесь, вот они на площадке у модели, а троим не дали билетов, как он ни настаивал.

Потом Журавленко сказал, что начал он работу в одиночестве, а кончил в коллективе, который назвал себя Общественной мастерской изобретателя, — и это куда больше, чем просто мастерская. Это самый бескорыстный труд; за ним будущее.

В зале зааплодировали ещё громче.

Но Журавленко попросил ещё минуту тишины. И для чего бы вы думали? Для того, чтобы сказать о Лёве и Маринке.

Он не показал в их сторону, не устроил им смотрин, хотя отлично знал, где они сидят. Он без всякой улыбки, очень серьёзно назвал собранию двоих ребят и коротко, как всё, что он говорил, отметил, что их участие было нужным для него и важным.

Этому сообщению Журавленко многие в зале удивились. Не приходилось им, солидным людям, слышать, чтобы на таком высоком деловом собрании упоминали о каких-то ребятах.

А некоторые оживились, заулыбались, — им это очень понравилось.

Лёва сидел широко раскрыв глаза, подняв брови, слушал и думал: что он там помог! Не так бы хотел, да не давали!

Если б не два злополучных кирпичика, Маринка ждала бы, что на неё покажут. Она бы косы взяла наперёд и банты расправила. Но сейчас она ещё сидела ни жива ни мертва. Она повторяла про себя слова Журавленко: «Их участие было нужным и важным». Только сейчас она как следует поняла, что, если прийти к человеку, когда он один и ему трудно, — это же тоже помогать. Ведь если ты за него переживаешь, — так он уже не совсем один. «Ничего, всё-таки я была нужна, — думала Маринка, — и буду нужна, вот буду!»

А в зале уже слышалось в одном конце и в другом слово «Общественная». Вот встал и вышел на середину, к площадке, человек, тот самый, на руки которому упали пальто ребят. Это крупный учёный Дмитрий Евгеньевич Корсак. Он много нового внёс в строительное дело, и его здесь знали все.

Он сказал:

— Во-первых, товарищи, надо подхватить это прекрасное начинание. Надо добиться, чтобы у нас, не в чьей-нибудь комнате, а в специально отведенном для этого помещении была организована Общественная мастерская изобретателя. Я надеюсь, что многие творческие люди и Иван Григорьевич Журавленко будут создавать в ней новое и вдохновлять своих помощников.

— Правильно! — подтвердило большинство собравшихся.

— Во-вторых, — продолжал Дмитрий Евгеньевич Корсак, — поздравляю строителей с ценнейшим изобретением. Скоро смеяться будем, вспоминая, как по кирпичику руками строили дома.

Корсак спросил о чём-то председателя, затем институтского профессора Журавленко и предложил собранию записать в своём постановлении, что инженеры-строители и учёные Ленинграда считают необходимым в кратчайший срок построить машину, действующая модель которой сегодня демонстрировалась.

Председатель спросил:

— Кто с таким предложением согласен?

Поднялся целый лес рук.

— Кто против?

Не поднялось ни одной.

— Кто воздержался?

Лениво поднялись четыре руки.

Лёва заметил, что Розовенький не голосовал ни за, ни против, что он хотел было поднять руку с теми, кто воздержался, но передумал и тоже не поднял.

Как только кончилось собрание, Дмитрий Евгеньевич Корсак подвёл его к Журавленко и представил:

— Знакомьтесь. Это Пётр Петрович Липялин — начальник большого конструкторского бюро при заводе строительных машин.

Розовенький широко улыбнулся:

— Да мы более чем знакомы! Мы вместе с ним, Дмитрий Евгеньевич, в школе учились, в одном классе! Я его ещё просто Ваней помню. Он, бывало, и тогда нас своими способностями удивлял.

Тут Розовенький заметил, что Журавленко хочет что-то сказать совсем не в тон ему, и поспешно похлопал своего одноклассника по плечу:

— Поздравляю! Рад за тебя. Нет, брат, ну кто бы мог подумать?

В эту минуту Корсака отозвал какой-то инженер о чём-то посоветоваться.

А розовенький Липялин снова, как старший младшего, похлопал Журавленко по плечу:

— Значит… давай, заходи ко мне. Недаром говорится, что все дороги ведут в Рим. А для строительной техники Рим — это, в общем и целом, наше конструкторское бюро и наш завод.

— Благодарю, — ответил Журавленко и насторожился, ожидая подвоха. — Завтра приду.

— Ну, недельку-другую можно пропустить. После такой работы не мешало бы сначала в санаторий съездить. Осунулся ты изрядно.

Весёлая ирония слышалась в голосе Журавленко, когда он сказал:

— Тронут твоей заботой. Но в санатории не нуждаюсь. Не буду откладывать ни на недельку, ни на другую, — до завтра!

Розовенький приветливо развёл руки:

— Пожалуйста! Договорились! Буду ждать тебя с утра, И модель давай, привози прямо к нам.

Этим и кончился решающий вечер.