— За просто так у нас все-таки очень редко убивают людей, — горячился молодой следователь. — Я предлагаю одну из двух наиболее часто встречающихся версий: либо Сосновскому хорошо заплатили, либо у него были личные мотивы. Согласны?
Мы дружно кивнули: работая в газете «Свидетель», работники редакции давно убедились, что для совершения любого преступления обязательно должны быть какие-то причины. С самого начала мы поняли — ради каких-то мелких, ничего не значащих в глобальном масштабе целей убивать депутата городской Думы вряд ли возьмется и профессиональный киллер, не то что собственный секретарь. Значит, надо было искать причины, гораздо более глубокие и серьезные.
— Главный редактор газеты «Свидетель», — официально представилась я, подняв трубку затрезвонившего телефона. — Да, еще не ушла, — улыбнулась я, узнавая голос Елены Прекрасной.
— Ольга Юрьевна, у меня есть некоторая информация. Дело в том, что мы сейчас с Ингой разговаривали и вспомнили одну небольшую деталь взаимоотношений Геннадия Георгиевича со своим секретарем. Понимаете, Владимирцев мерил значимость людей для общества банками…
— Чем-чем? — переспросила я, думая, что ослышалась.
— Банками. Ну, обыкновенными, в которых помидоры маринуют. Понимаете, у него с тещей такой способ подхода к людям: хороший человек, нужный для общества — трехлитровая банка; так себе, незначительный — достоин только поллитровой. Конечно, всяких президентов и губернаторов мать Инги измеряет десятилитровыми емкостями, самыми большими в ее погребе.
— Извините, Елена Николаевна, но при чем тут какие-то обыкновенные стеклянные банки? Это аллегория какая-то? — ничего не поняла я и начала было подозревать у Кавериной острое психическое расстройство.
— Если хотите, аллегория, — рассмеялась она совершенно нормальным смехом. — Просто эта деревенская шутка очень Геннадию Георгиевичу понравилась, так что про такую шкалу значимости он мне как-то рассказывал. Депутаты — тоже люди, ничто человеческое нам не чуждо, имел же Владимирцев право пошутить.
Смысла в ее словах я пока не уловила, зато вспомнила, что когда-то раньше я об этих банках уже слышала, поэтому слушать рассуждения Елены Прекрасной я стала более внимательно.
— Знаете, Ольга Юрьевна, для любого руководителя профессиональные качества секретарей и помощников очень важны, но и личные отношения имеют немаловажное значение. Я не раз слышала негативные высказывания Геннадия Георгиевича о картинной внешности Ярослава, — продолжала Елена Николаевна. — Теща Владимирцева даже прозвище Сосновскому присвоила — «майонезная баночка»…
Конечно, рассмеяться даже после этих слов я не имела права, но все-таки не выдержала и хихикнула. Но тут же взяла себя в руки: иногда для убийства бывает достаточно и более ничтожного мотива. «Может быть, все свелось к личным отношениям руководителя и его помощника? — задумалась я. — Когда люди ненавидят, им и дела нет до общественного положения своего недруга».
— Не думаю, что Владимирцев позволял себе публично оскорблять секретаря, — продолжала Каверина после недолгой паузы. — Но в узком кругу он как-то несколько раз назвал этим прозвищем Ярослава Всеволодовича.
Понимая, что все тайное однажды становится явным, я вздохнула: если разгадка убийства в этом, мы подошли к ней слишком близко. Коллеги и молодой следователь с интересом и недоумением следили за выражением моего лица и с большим трудом воздерживались от вопросов. Но стоило мне попрощаться с Кавериной и положить трубку, как на меня тут же со всех сторон посыпались догадки и предположения. Впрочем, то, что я рассказала, превзошло все их ожидания.
— Вот и найден личный мотив, — невозмутимо произнес Кряжимский, как только общество немного успокоилось и страсти слегка поостыли. — Мне кажется, когда человека унижают, даже не часто и не намеренно, это постепенно ожесточает его.
— Но не до такой же степени! — воскликнула Маринка.
Я тоже допускала, что если Сосновский знал об этом своем почти безобидном прозвище — «майонезная баночка», которым наделил его шеф, то вполне мог испытывать по отношению к Владимирцеву не самые лучшие чувства. «Все мы на кого-то обижаемся, но решиться из-за этого на убийство? По-моему, здесь примешалось еще что-то», — скептически подумала я, не представляя себе, как Ярослав в одиночку смог осуществить этот зловещий проект.
— А почему Елена Прекрасная насчет личных мотивов секретаря нас только теперь просветила? — спросила Маринка.
— Такие мелкие на первый взгляд подробности не всегда вспоминаются в первую же минуту, — ответила я со вздохом.
— Инга Львовна о взаимоотношениях своего мужа с секретарем тоже ничего особенного не говорила, — вступил в разговор Евгений Викторович. — Думаете, она знала?..
В этом я ни минуты не сомневалась, потому что у меня с самого начала создалось впечатление, что супруги Владимирцевы ничего не скрывали друг от друга.
«Скорее всего она не могла не заметить, что муж иногда называет своего секретаря „майонезной баночкой“, но не придавала этому особого значения. Конечно, Геннадий Георгиевич имел в виду вовсе не рост или занимаемую должность Сосновского, а скорее всего мышление и пользу для общества», — про себя выстроила я логическую цепочку, которая немного проясняла сложившуюся ситуацию.
— Вполне вероятно, что унижение и явилось катализатором всех действий Ярослава, — подвел свой итог Кряжимский. — Ярослав всегда был на вторых ролях и, возможно, претендовал на что-то большее. С некоторых пор Геннадий Георгиевич стал допускать иногда пренебрежение к своему секретарю, Сосновский такое обращение к собственной персоне заметил и стал выжидать. Но, уверен, над жизнью Владимирцева нависла угроза только тогда, когда это стало выгодно еще кому-то.
Я тоже поняла, что в одиночку Ярославу не под силу было спланировать это преступление и провернуть такую хитрую аферу. Еще из институтского курса психологии я помнила, что недалекие люди с малым показателем интеллекта добросовестно выполняют рутинную работу и бывают на хорошем счету у начальства. Но поручать им какой-то ответственный творческий процесс или требовать проявления инициативы просто бесполезно. Похоже, Сосновский принадлежал именно к типу таких исполнителей, а не руководителей. "Как же Владимирцев не понял этого? — запоздало пожалела я, но тут же встрепенулась:
— Зато этим умело воспользовался кто-то другой".
Почти вплотную подойдя к финалу, мы ощутили, что у нас в руках все равно отсутствовали главные козырные карты, без которых наша партия просто была бы проиграна. Чтобы окончательно не потерять веры в справедливый исход дела и не навлечь на себя подозрений раньше времени, я предложила немедленно подключить Ингу Львовну.
— Рано или поздно Ярослав и его заказчик захотят устранить Владимирцеву. Она им как кость в горле, потому что в любой момент может догадаться, — объяснила я, понимая, что уже в настоящий момент жизнь вдовы Владимирцева под угрозой. — Попробуем сыграть ва-банк: пусть она позвонит Ярославу, поговорит с ним по душам. Кстати, Сергей Иванович мог бы поприсутствовать при этой беседе. Если же наши догадки неверны, мы ничего не теряем, — предупредила я вопрос следователя. — Но мне почему-то кажется, что все получится…
Еще несколько минут я разъясняла майору вещи совершенно понятные: чтобы спровоцировать подозреваемого на активные действия, мы должны внушить ему мысль, что он уже раскрыт. Ну, или почти. Поэтому перед Ингой и Кряжимским стояла очень важная задача: вытянуть из Сосновского не только как можно больше информации, но и до предела взвинтить ему нервы. Кстати, и факт обнаружения нашей первой улики, найденной Виктором на поверхности раковины в первый день нашего расследования, необходимо довести до сведения Ярослава Всеволодовича.
— А если он и правда приедет к Владимирцевой как ни в чем не бывало? — тяжело вздохнула Маринка.
— А вот этого мы ему не позволим, — заверила я ее. — Нужен раздражающий фактор, поэтому ты сейчас же отправишься на квартиру вместе с Сергеем Ивановичем, который обеспечит вам некоторое «прикрытие».
Виктор в недоумении пожал плечами, но ничего не спросил, хотя обычно такую работу выполнял он. Я с облегчением вздохнула: для него у меня на этот раз приготовлено дело несколько иного рода.
— Понаблюдайте, как будет вести себя Сосновский в квартире, где он якобы оказался впервые, — напомнила я.
Евгений Викторович, за неимением других предложений, сразу одобрил этот план и даже предложил свою помощь.
— По-моему, увидев милицейскую форму, редкие граждане испытают желание изливать душу, — съязвила Маринка.
Неизвестно, понял ли следователь, что у нашей секретарши сегодня плохое настроение, или просто оказался очень воспитанным, но комментировать выпад не стал. Таким образом, фактически оставшись не у дел, он пообещал держаться поближе к дому и в случае необходимости прийти на помощь. Евгений Викторович даже хотел снова выставить охрану у подъезда, но мы убедили его воздержаться от этого шага.
«В конце концов, это просто какой-то детский сад! — негодовала я про себя. — Поставить охрану, снять охрану, потом опять поставить!.. Только приблизились на шаг к разгадке, как снова можем засветиться, и все рухнет, даже не начавшись!» Но незаметно находиться милиции вблизи дома Владимирцевых просто необходимо, поэтому мы положились на профессионализм следователя и посоветовали ему получше замаскироваться.
Как только Кряжимский договорился с Ингой и Еленой Прекрасной о сотрудничестве в этом весьма сомнительном предприятии, мы с Виктором тут же приступили к осуществлению другой части нашего плана, идущего вразрез с законом и Конституцией, однако необходимой для завершения газетной статьи и всего расследования.
Самое интересное должно было остаться за кадром «всевидящего ока» нашей доблестной милиции. По обоюдному молчаливому согласию мы с Виктором решили не ждать у моря погоды, а некоторым образом ускорить события. «Пока Ярослав будет дергаться и совершать ошибки, а Инга с Еленой Прекрасной находиться под пристальным присмотром Маринки, Кряжимского и милиции, мы вполне успеем обследовать квартиру Сосновского», — рассуждала я, когда в интересах следствия согласилась на рискованное вторжение на чужую территорию.
Вообще-то нам с Виктором с самого начала было понятно, чем чревато это мероприятие: найти какие-то призрачные улики — которых, собственно говоря, может и вовсе не оказаться! — в совершенно незнакомой квартире довольно трудно. Так что особых иллюзий мы на этот счет не питали, но и не попробовать все-таки не могли.
Ясно было и то, что после звонка Инги Ярослав не станет сидеть у себя дома в полном одиночестве и бездействии, а наверняка что-нибудь предпримет. Но мы продолжали надеяться, что свою жилплощадь он все же покинет, хоть на короткий срок. Как только Кряжимский позвонил мне на сотовый и сообщил, что Сосновский согласился на встречу с Ингой в ее квартире, мы с Виктором немедленно выехали на место.
— Представляешь, Инга сказала Ярославу, что в деле открылись новые обстоятельства, но она пока не хочет говорить об этом милиции, не поговорив предварительно с ним, — усмехнулась я уже в машине на пути к дому Сосновского. — Кстати, и намекнула, что незадолго до смерти мужа она заподозрила его в измене и установила в квартире скрытую видеокамеру…
Крутые виражи, с которыми наш фотограф мастерски справлялся, не располагали к спокойным размышлениям. И только когда мы остановились в тени какого-то дома, я снова начала перебирать в памяти имеющиеся факты. Конечно, можно предполагать, что Ярослав не поверит Инге Львовне. Но тут уж все целиком зависело от ее актерского таланта, поэтому нам оставалось только ждать результатов. Судя по отчету Кряжимского, все удалось как нельзя лучше.
Теперь фактически у нас появилась возможность навести ревизию на территории квартиры, и Виктор сделал все возможное, чтобы проникнуть в нее как можно незаметнее. Когда мимо нас проехала темно-зеленая машина, я подумала: "Где-то такая уже «засветилась»! — С сомнением напрягла память и выдохнула:
— Точно такая оставалась на трассе, пока на даче Журавлевых орудовал неизвестный вор!" Профиль Ярослава Всеволодовича логически завершил мои размышления и рассеял окончательные сомнения.
«Если встреча с Владимирцевой у Ярослава назначена через полчаса, уж слишком резво он умчался из дома, — подумала я. — Значит, в свете „открывшихся недавно обстоятельств“ он должен согласовать свои дальнейшие действия еще с кем-то». Так как непосредственно следить за Сосновским у нас не было возможности, мы не стали терять времени даром и вошли в его квартиру.
К счастью, нас никто из соседей не видел, а ключ, которым снабдила нас предприимчивая Маринка, без хлопот и шума открыл входную дверь.
— Ну, слава богу, — выдохнула я, когда мы наконец очутились в квартире. — По-моему, как раз кто-то спускался, еще бы пара минут, и нас могли застукать.
— Не судьба, — разочарованно протянул фотограф, за что моментально получил от меня символический подзатыльник.
Так как конкретными уликами против Ярослава мы пока не располагали, то предстояло их отыскать в предельно сжатые сроки. Честно говоря, я совершенно не представляла себе, что именно здесь разыскивать, но все-таки решительно двинулась вперед.
Идеальная чистота и порядок, царившие в этой двухкомнатной холостяцкой квартире, потрясли меня до глубины души: каждая вещь здесь лежала на своем месте. Я взяла на себя обследование гостиной и спальни, а Виктор отправился с ревизией на кухню, в санузел и кладовку.
«Ну, просто ничего подозрительного. — Я бессильно опустила руки и уселась прямо на пол перед бельевым шкафом. — Этого просто не может быть!» Еще с детства я привыкла, что в шкафах моих родственников и знакомых всегда можно было отыскать много интересного: кто заталкивает в белье пачки табака и упаковки мыла, спасаясь от моли, кто прячет деньги в стопках глаженого белья… А здесь — ничего подобного! То есть шкаф служил Сосновскому только по прямому назначению, что русскому человеку вообще было несвойственно.
Но одно, казалось, незначительное обстоятельство привлекло мое внимание: зеркало и туалетный столик содержались в идеальной чистоте. «Прямо кисейная барышня! — фыркнула я, представляя, как Сосновский каждое утро мажется тут кремами и расчесывает свою роскошную шевелюру… — Стоп! Нечто похожее я уже где-то видела…» Я повнимательнее взглянула на расческу и замерла: точно такие же черные волосы нашел фотограф в ванной Владимирцевых в день убийства.
Не успела я собраться с мыслями, как поспешила в кухню на зов Виктора.
— Вот. — Без лишних слов он протянул мне плоскогубцы.
— Зачем? — удивилась я, потому что в наш первоначальный замысел не входило глубокое обследование квартиры.
Сияющие радостью глаза коллеги заставили меня в этом усомниться. «Может, планы изменились? Но почему?» — подумала я, уставившись на инструмент и стараясь пока не углубляться в психологические изыски, которые нам ничем помочь не могли.
— С дачи Журавлевых, — пояснил мне фотограф, сжимая рукой в резиновой перчатке плоскогубцы, на первый взгляд — самые обыкновенные.
Только приглядевшись, я заметила перламутровые ручки и вспомнила целый ящик подобных инструментов в кладовке Журавлевых. «Значит, именно ими наш знакомый подсоединил электрические провода к крану в ванной комнате Геннадия Владимирцева!» — подумала я, ощутив торжество справедливости, когда Виктор опустил ценную улику.., но почему-то не в полиэтиленовый пакет, а на место под раковиной, где она и лежала. Впрочем, взять плоскогубцы с собой мы просто не могли — наше незаконное проникновение в квартиру скомпрометировало бы не только нас, но и весь коллектив газеты.
Меня утешало только то, что отсутствие инструмента с перламутровой ручкой в дачном арсенале Журавлевых можно легко установить. Наличие же их в квартире Сосновского наведет следствие на совершенно определенные мысли. «Они просто обязаны были находиться именно здесь», — подумала я, слегка улыбнувшись успеху.
Получив таким образом неоспоримые доказательства, теперь я уже не сомневалась, что Ярослав Всеволодович не только был причастен к убийству своего шефа, но и являлся его прямым участником и непосредственным исполнителем. «Скорее всего считал себя в полной безопасности и не торопился даже избавиться от этой улики», — усмехнулась я, поражаясь такой наглости бывшего секретаря депутата.
Теперь только оставалось узнать, какие действия предпринял Ярослав. «Заявление Инги его насторожит, и он запаникует, — не сомневалась я. — Может быть, даже невольно выдаст организатора всей этой заварухи. Но милиции нужно от Сосновского только чистосердечное признание», — напомнила я себе, когда Виктор на предельной скорости мчал нас до дома Владимирцевых, где теперь находились остальные сотрудники нашей газеты. Взглянув на часы, я с удивлением отметила, что первый этап нашей совместной операции мы успели завершить всего за двадцать минут.
С виду ни дом, ни подъезд существенно не изменились, вот только в воздухе витала какая-то нервозность. Задерживаться на улице не имело смысла, поэтому, припарковав машину подальше от подъезда, мы с Виктором на одном дыхании преодолели расстояние до квартиры Владимирцевых. Когда Елена Каверина открыла нам дверь, мы вздохнули и тут же снова включились в работу. Теперь необходимо было поговорить со следователем, который страдал от бездействия, поэтому, едва кивнув в знак приветствия, я бросилась к телефону и набрала знакомый номер:
— Евгений Викторович, у нас есть новые факты!
Когда я объяснила майору его роль, он удивился и засомневался в целесообразности обыска. Но рассекретить источник информации я, естественно, не могла, поэтому следователю приходилось верить мне на слово.
— В квартире Сосновского действительно должны находиться важные улики, — уверяла я его. — Если вы не поторопитесь, он может опередить вас и все уничтожить. К тому же во всей этой истории не исключен и политический след.
Евгений Викторович наконец понял серьезность ситуации, пообещав немедленно заняться ордером на обыск квартиры Ярослава Сосновского. Однако все же выругался из-за моего нежелания объяснить подробности. Впрочем, когда я сослалась на журналистскую тайну, он окончательно понял, что ничего не добьется, и пообещал разобраться со мной позже. «А после нас — хоть потоп!» — подумала я, прекрасно понимая, что время выиграно и механизм правосудия приведен в действие.
— Очень злился? — спросила Маринка, когда я рассказала ей об этом телефонном разговоре.
— Нет, — ей в тон ответила я. — Только сказал, что не ожидал от сотрудников нашей редакции подобных действий. Кстати, это было самым ласковым его упреком.
* * *
— И зачем было устраивать весь этот маскарад? — растерянно разводила руками Инга, натыкаясь в каждой комнате на милиционера в бронежилете. — Я же в политике совершенно ничего не смыслю и ни на какое место не претендую. К тому же даже не представляю, кто и за что мог убить моего мужа…
Я усмехнулась — ей и в Голову не приходило, что она и есть самый главный свидетель, на которого будет опираться обвинение. Может быть, конечно, Евгений Викторович и переборщил, выслав в квартиру наряд милиции, но я тоже предпочитала перестраховаться и не рисковать жизнью людей. «Если человек способен на убийство, ему все равно — одним больше, одним меньше», — рассудила я и постаралась сосредоточиться на другом.
В настоящий момент меня больше волновало, не заметит ли Сосновский по каким-либо признакам присутствие посторонних в квартире и вообще придет ли он на встречу. На всякий случай во всех комнатах были установлены миниатюрные видеокамеры. «Если бы Владимирцев не отказался от охраны, мог бы остаться в живых», — вдруг снова запоздало подумала я, задумавшись над обилием всевозможных существующих сегодня технических средств.
«Похоже, на этот раз милиция подошла к своей роли более серьезно, нежели при Данильченко, — усмехнулась я, сидя в спальне перед экраном телевизора, который транслировал изображение из гостиной, вместе с Кряжимским и одним из милиционеров. — Впрочем, наша редакция тоже не сидела сложа руки». Конечно, нахваливать себя или своих сотрудников я не привыкла, но побыть нескромной наедине с собственными мыслями все-таки было очень приятно — по крайней мере это хоть немного успокаивало нервы.
Пока мы сидели в засаде, я успела поразмышлять о многих вещах. «Страсть к порядку с самого начала наводила на некоторые догадки, — подумала я. — Если бы мы были чуть поумнее, то поняли бы, что полочка в ванной, конечно, выдала Ярослава с головой. Но когда он протер пыль под ванной и не поленился съездить на дачу Журавлевых, да еще на собственной машине, чтобы привезти оттуда улики, — это было уже верхом наглости и ощущением полной безнаказанности», — возмущалась я про себя.
— Возьмите трубку. — Неожиданно один из великанов в камуфляжной форме протянул мне рацию.
— Ольга Юрьевна, — услышала я голос Евгения Викторовича. — Когда-нибудь вы просто обязаны будете рассказать мне все. В общем, ордер на обыск уже у меня, а сам Сосновский сейчас едет к вам. У меня все под контролем, я прослушиваю его телефон. Похоже, Ярослав Всеволодович запаниковал. Угадайте, кому он только что позвонил? Алексею Кононову, — тут же сам подсказал мне следователь.
Только профессиональная выдержка спасла меня от бурного восклицания: «Вот его-то участия в этом деле я не предполагала ни в коей мере!» — но тут же я взяла себя в руки. В конце концов, никто не застрахован от ошибки, а наша практика показывала: чем надежнее у человека алиби, тем больше вероятность его причастности к хитро организованному преступлению. Мне пока не было ясно, по каким именно причинам Кононову понадобилось устранить депутата Владимирцева, но интуиция подсказывала — политический мотив все-таки доминирует в этом деле.
Главное, что теперь нам были известны все действующие лица. «Если бы Данильченко с самого начала не вставлял нам палки в колеса и работал бы заодно с нашей редакцией, настоящего преступника можно было бы обнаружить гораздо раньше», — со злостью подумала я, вспоминая про подозреваемого во всех смертных грехах Андрея Журавлева.
— Кстати, Кононов, конечно, огорчен, — продолжал посвящать меня в курс дела майор, — но сдаваться не собирается. Мы прослушиваем и его телефон тоже. Алексей Владимирович даже согласен заплатить Инге деньги за молчание, поэтому посылает Ярослава на встречу с нею. Но тут, по-моему, дело нечисто…
Озабоченность Евгения Викторовича передалась и мне: в самом деле, если Ярослав уже засветился как исполнитель, то Кононову он теперь не нужен. Еще большая угроза нависла сейчас над Ингой, которая показала, что ей многое известно. «Похоже, главный заказчик этого убийства совершенно уверен в полной своей безнаказанности!» — возмутилась я. Но опускать руки сейчас нам было просто нельзя.
— Ваши ребята оккупировали всю квартиру, так что Сосновского встретим во всеоружии, — успокоила я его. — Но важно до поры до времени не спугнуть более значимую добычу. Кононов думает, что охрану с квартиры Владимирцевых давно сняли, так что произойти может все, что угодно, — предположила я, закончив на этом разговор.
В двух словах передав его Кряжимскому, я не заметила удивления на его лице, — похоже, Сергей Иванович был готов к подобному повороту событий.
— Вполне возможно покушение на Ингу и Сосновского — Кононову совершенно не нужны лишние свидетели, хотя, я уверен, четкого плана у депутата пока нет, — сказал он и тут же добавил:
— Ольга Юрьевна, будьте предельно осторожны — на имя Кононова зарегистрирован пистолет «Макарова», так что…
Звонок в дверь заставил мое сердце забиться в три раза быстрее. Транслирующая из коридора видеокамера показала, что Ярослав Всеволодович пришел один. Инга сразу пригласила его в гостиную, но слышать их разговор я не могла — сотрудники милиции были в наушниках, чтобы не вызывать лишних шумов из комнаты.
Но мы с Кряжимским буквально прилипли к экранам: в гостиной вместе с Владимирцевой и Кавериной осталась Маринка. Когда Инга дала полный расклад своих действий по сотрудничеству с милицией, если Ярослав откажется заплатить ей за молчание, по физиономии бывшего секретаря стало понятно — он с потрохами выдаст своего покровителя и главного вдохновителя при первом же удобном случае.
Но когда послышался второй звонок в дверь, я побелела от ужаса: «Неужели Кононов решил избавиться сразу от всех?» Честно говоря, до самого последнего момента я не думала, что он на такое способен. Ярослав тоже занервничал, а когда Елена в недоумении сообщила, что за дверью стоит Алексей Кононов, Сосновский едва не упал в обморок. Я поняла, что накал страстей достиг своего пика, но ничем помочь Инге, Марине или Елене Прекрасной не могла.
— Он все сказал и пообещал написать чистосердечное признание, — шепотом объявил нам один из сотрудников данного ведомства, снимая наушники и отключая запись аудиоустройства.
Теперь, когда признание было почти в кармане, необходимы были срочные меры, поэтому милиционеры заняли более убедительные позиции, оттеснив женщин и Сосновского на безопасное расстояние.
* * *
Все дальнейшие события пронеслись для меня, как во сне: Инга открыла дверь именно так, как ей показал сотрудник милиции; Кононов с улыбкой прошел в квартиру, но тут же замер от неожиданности, когда перед ним выросли три здоровенных омоновца. Непонятно откуда возникший Виктор схватил за руку Владимирцеву и попытался увести в комнату. Видимо, в этот момент Кононов опомнился и выхватил пистолет, который, как мы предполагали, был заряжен и лежал прямо в кармане его брюк. Он нажал на курок, но оглушительного выстрела почему-то не последовало, хотя дверь в гостиную уже была нараспашку.
«С глушителем», — поняла я и тут же осознала, что всего минуту назад Инге угрожала смертельная опасность. «Не подоспей мы вовремя, она запросто могла бы разделить участь мужа», — мелькнула у меня страшная мысль. К счастью, один из людей в камуфляжной форме буквально в доли секунды выбил пистолет из рук Кононова, и двое других в мгновение ока скрутили депутата.
— Похоже, все в сборе? — улыбнулся мертвенно-бледный Евгений Викторович, останавливаясь в дверях квартиры. — Все идет как надо?
Я только молча кивнула главному координатору действий и прошла на кухню, где уже не находили себе места Марина с Еленой, волновавшиеся за исход дела не меньше нас всех. За моей спиной обычно немногословный Виктор популярно объяснял омоновцам, какой опасности они подвергали жизнь Инги. «Теперь это никому не докажешь, — устало вздохнула я, радуясь, что все прошло успешно и без потерь. — Хорошо еще, Алексея Кононова и Сосновского задержали буквально с поличным. По крайней мере одно покушение на убийство у Кононова уже есть, так что депутатская неприкосновенность будет с него снята. А Ярославу, похоже, уже надоело его выгораживать».
Успокоившись, что преступление наконец-то раскрыто и покушение на Ингу Львовну остановлено, сотрудники нашей газеты с облегчением покинули квартиру Владимирцевых.
Буквально через час нам в офис перезвонил следователь и сообщил, что после обыска квартиры Ярослава Сосновского они нашли там плоскогубцы, пропавшие из дачного набора инструментов депутата Андрея Журавлева. Кроме того, обнаружены и кое-какие деловые бумаги, имеющие непосредственное отношение к деятельности куратора по распределению средств между округами, на которую претендовали вместе с погибшим Владимирцевым Кононов с Игнатовым.
Дело в том, что Кононов, как человек недалекий и привыкший работать более на внешний антураж — поэтому-то и завел красавицу Оксану, которая в делопроизводстве абсолютно ничего не смыслила, — решил пойти по пути наименьшего сопротивления и убрать соперника, чтобы самому занять его место. Кононову и дела не было до душевных мук какого-то там секретаря — он и Ярослава надеялся со временем убрать, но пока над этим вопросом не задумывался, потому что в какой-то мере был от него зависим.
Сосновский, конечно, об этом не догадывался. Перед ним открывались радужные перспективы: быть бывшим секретарем усопшего депутата — не совсем то, что быть секретарем хотя и живого, но слишком нелюбимого шефа. Такой поворот дела его вполне устраивал, потому что терять свое место он не хотел — не так-то просто устроиться на приличную работу в провинциальном городе.
Именно недостаток в виде ненавистного руководителя Ярослав и решил устранить собственноручно, оставшись при деле в Думе и не запятнав собственного имени, — помогла природная смекалка и «уроки» Кононова. Так что если бы мы не забили тревогу — о запланированной невзначай встрече с нами Ярослав не знал, — преступление осталось бы безнаказанным.
* * *
Уже вечером мы снова все собрались в редакции, чтобы отпраздновать Новый год по старому стилю. После пережитых волнений немного положительных эмоций было нам просто необходимо. Правда, наша Мариночка все еще пребывала в грусти и тоске, пока мы обсуждали детали и подробности раскрытого дела. Впрочем, очередное разочарование в представителе сильной половины человечества не было для нее в новинку, поэтому особых утешений по этому случаю и не требовалось.
— Представляете, на какой людской слабости сыграл Сосновский?! — не без причины возмущалась я. — Вполне естественно, что ни один нормальный человек после бани не полезет дома под душ, так что преступление автоматически переносилось на утро — как раз перед тем, как назначена была встреча с нами. У заказчика и исполнителя на это время — просто безупречное алиби, а вот Журавлева они зря «подставили»!
Виктор молча согласился со мной, улыбаясь одними уголками губ. Маринка молча пила вино, стараясь не участвовать в разговоре на больную тему, и только Сергей Иванович поддержал меня:
— Больше всего возмущает, что Сосновский совершенно без зазрения совести ездил на дачу Журавлевых на своей собственной машине, которая тоже потом в некоторой степени его выдала. Но подозревать его я начал лишь потому, что только он один имел свободный доступ к личным вещам Владимирцева, а сделать слепок и дубликат с ключа большого труда для него не составляло.
— К тому же он так всем примелькался, что вечером соседи не обратили на него совершенно никакого внимания, — вставила я. — Он ведь часто заезжал за шефом вместе с шофером. Потрясло меня другое: прежде чем лезть под ванну, он всюду вытер пыль.
— Конечно, — неожиданно подняла глаза Маринка, — кто ж ему поверит, если он из заснеженного леса пыль на штанах принесет на лыжную базу! — усмехнулась она.
Я улыбнулась: когда Маринка начинает разговаривать, она постепенно входит в норму, забывая о своих неудачах. «Возвращается к жизни», — подумала я, расценив как добрый знак и ее реплику, и новое ультра-сиреневое платье со смелым декольте. Честно говоря, меня несколько напрягали ее строгие серые костюмы, которые она стала носить с подачи Ярослава. Создавалось впечатление, что она в них постепенно увядала, а вместе с нею и мы заражались занудством и пессимизмом.
— Зная, что Владимирцев обычно поднимается рано, Ярослав уезжать с лыжной базы не торопился, не дергался, старался выдерживать марку, хотя так ни разу и не скатился с горы, — напомнил Кряжимский. — Мне кажется, что как раз это и навело на размышления владельца с тренером.
«А мне кажется, его подвело совсем другое, — усмехнулась я про себя, — уж слишком откровенно начал он ухлестывать за нашей Мариночкой. Она, конечно, девица привлекательная, однако легкомысленная — безропотно терпеть ее капризы не каждый сможет, а Ярослав не противился — это-то и насторожило Виктора, ведь мы своей секретарше спуску не даем. Видимо, Сосновский не хотел привлекать к своей персоне повышенное внимание, потому что скандал был ему сейчас совсем ни к чему…» Конечно, высказать подобные мысли вслух я просто не имела права, но все, кроме Маринки, и так догадались об этом.
Как и лента Мебиуса, расследование вернулось на то самое место, откуда мы начали, — убийцей оказался человек, приближенный к штату депутата Владимирцева. По сути дела, это Виктор с самого начала заподозрил секретаря, потому что тот слишком спокойно выносил все Мариночкины капризы. Впрочем, слишком прилизанный и правильный мужчина зачастую вызывает недоумение не только у мужчин, но и у женщин.
"Ярослав так старался быть безупречным буквально во всем, что лично меня это в нем настораживало с самого начала, — вспомнила я почти с содроганием. — Он просто доказал всем, что Владимирцев в оценке его умственных способностей и моральных качеств был все-таки прав. Скорее всего любой умный человек с юмором и внимания-то не обратил бы на дурацкий эпитет «майонезная баночка», — усмехнулась я.
— Может быть, у нас все-таки праздник? — Веселый голос Маринки прервал мои размышления, прозвучав в наступившей тишине как-то неожиданно. — Давайте думать только о хорошем, тогда у нас всегда так и будет, — предложила она. — Оль, какой там ученый закон изобрел, по которому всегда возвращаешься на одно и то же место?
— Мебиус, — улыбнулась я, втайне радуясь, что наказание все-таки настигло Ярослава.
— Вот-вот, он самый, — подтвердила секретарша. — Давайте уж тогда вернемся к делам, закончим их, а потом начнем говорить только о хорошем.
— Кстати, о хорошем: я сегодня звонила Алевтине Журавлевой, ее мужа уже выпустили, так что они тоже будут отмечать праздник вместе.
— Да, и Инга Львовна звонила, передавала поздравления и наилучшие пожелания в наступающем Старом Новом году, — скромно объявил Кряжимский.
— А Елена Прекрасная? — не удержался от вопроса Виктор.
— Она не только позвонила, но даже обещала присоединиться, если позволят дела, — улыбнулась я, замечая, как мужская часть нашего коллектива подтянулась и почти засияла от счастья.
«По закону Мебиуса, — философски заметила я, потягивая вино, — какие бы страсти ни бушевали вокруг, все мысли и чувства возвращаются в привычное русло, как только голова начинает работать в нормальном, а не экстремальном режиме».