Я остановилась рядом с Кряжимским. Маринка потянулась и открыла заднюю правую дверь.

– Садитесь, Сергей Иванович, – сказала она, – зачем на своих двоих бегать, когда транспорт есть?

– Ага! – не удивляясь ничему, сказал Сергей Иванович и, суетливо размахивая руками, прицеливаясь и вообще делая слишком много лишних движений, сел на заднее сиденье в «Ладу».

Правильно понимая, что в данной ситуации можно пока позволить себе делать два дела одновременно, а именно: постараться догнать «Фольксваген», что на наших улицах не является таким уж сложным фокусом, и послушать, что скажет Сергей Иванович, я надавила на педаль газа.

Я не спросила Сергея Ивановича ни о чем, прекрасно понимая, что если мне некогда, а рядом есть Маринка, то она все сделает не хуже меня, а может быть, даже и лучше.

Я оказалась права. Не успели мы отъехать от столба даже на метр, а точнее говоря, не успел Сергей Иванович сесть, как она, тут же развернувшись на сиденье, начала его засыпать вопросами.

– Что это вы тут гуляете в рабочее время? – спросила Маринка обличительным тоном старого опытного прокурора. – А в театр зачем заходили? А пробежку зачем устроили практически в центре города? Рассказывайте, нам известно все! Даже больше, чем все! И чем скорее вы расколетесь, тем легче будет вашей совести!

Как я заметила через зеркало заднего обзора, Сергей Иванович отдувался, протирал очки и пока отвечать не собирался. Я в это время, проехав по дороге, свернула по ней направо и увидела знакомый «Фольксваген». Он стоял у светофора.

– Это вон та машина пыталась меня сбить! – крикнул Сергей Иванович, тоже заметив своего обидчика.

– Да знаем уж! – сказала Маринка. – Что вы в театре делали?

– Пытался узнать про жену Траубе, – ответил Сергей Иванович, – я так рассудил, что у меня это получится лучше, потому что я знаю очень много старых кадров, наверное, потому, что сам не очень-то и молод.

– Бежали вы неплохо, – ядовито заметила Маринка, – мне вас догнать сразу и не удалось. Но об этом после. Что узнали?

– Я узнал, что Федор Аполлинарьевич на самом деле вдовец, но это и так было известно, – сказал Кряжимский. – Его жена Элеонора Тихоновна умерла. Давно.

– Новость не свежа, – заметила Маринка, – этой новости четверть века уже стукнуло, не так?

– Так, – согласился Сергей Иванович.

Зная его полную неспособность говорить без предисловий, я молчала, оставив Маринке тяжкий труд изымания информации.

– А за кем вы бежали? – все не унималась она и правильно, впрочем, делала.

– Я ни за кем не бегал. Я следил! – гордо ответил Сергей Иванович.

– И за кем же?

– За Варварой, – ответил Сергей Иванович.

Тут я взглянула на него через зеркало заднего вида еще раз. Маринка проговорила тихо «оп-ля» и быстро спросила:

– Она была в театре?

– Да, я ее там видел, и более того, я знаю, что как раз незадолго до моего появления там она сдавала реквизит.

– Какой же реквизит она сдавала? – заинтересовалась Маринка. – Она что, роли исполняет? Роль четвертого огурца на грядке во втором составе? А реквизитом была трехлитровая банка?

– Варвара сдала парик, – ответил Сергей Иванович.

– Все! – сказала Маринка. – Ловушка для кошек захлопнулась, и все сошлось! Варвара – главная в этой банде! Она всех и порешила!

– А «Фольксваген» решил на вас наехать, – пробормотала я, – значит, там находится тот третий, которого мы не знали!

– Аркадий! Толстопуз! – крикнула Маринка. – Кто же еще?!

– Не слишком ли ты много подозрений кидаешь? – спросила я. – Не семейка, а банка с пауками какая-то. Петя против папы, Варвара против папы, теперь уже и Аркадий против папы. И что им всем надо? Папу довести до смерти? Так можно было бы поступить гораздо проще!

– Просто – это неинтересно, – сказала Маринка. – Просто всякий может! А они же все талантливые люди, как же ты не понимаешь! Вот и поступают, как артисты.

Светофор сменил цвет. «Фольксваген» рванул вперед, и так получилось, что я от него отстала. Сперва помешал какой-то дурацкий автобус, потом какая-то арба на колесах под названием «Мерседес», ну, в общем, и все.

Варвары я не увидела, «Фольксваген» упустила.

– С тобой даже последить нормально ни за кем не удается! – разоралась на меня Маринка. – Ну и что делать будем?

– Да ничего особенного, – ответила я, отводя машину в сторону и притормаживая. – Позвоню сейчас одному своему другу, и он скажет, чья эта машина. Да еще сам и проверит.

– Я и так знаю, что это машина Варвары, – заявила Маринка, – и друга твоего я знаю. У него красная рожа и большая фуражка. Хам он и нахал, как все твои друзья! – выпалила Маринка, потом подумала и уклончиво добавила: – Ну почти все.

– Так что вы еще узнали, Сергей Иванович, про эту Элеонору? – спросила я, доставая из сумочки свой сотовик.

– Артистка она была средняя. Главные роли никогда не получала. Пела хорошо, – заглядывая в свой растрепанный блокнот, начал перечислять Сергей Иванович. – Участвовала в музыкальных спектаклях. Один из них даже получил какой-то приз на областном конкурсе. Но это было совсем уж давно.

– Нобелевскую премию дали как приз? – ехидно уточнила Маринка.

– Нет, но почетную грамоту от Саратовского радиокомитета дали, – сказал Кряжимский. – Старичок-реквизитор, с которым я все это обсуждал, тоже участвовал в том спектакле. Эта грамота у него висит на стене его комнатушки.

– Премия радиокомитета! – сказала Маринка. – Ну, наверное, по тем временам это было круто. Хотя областной же был радиокомитет, а может, и городской! Что там крутого: туфта какая-то.

– Минутку, господа! – Я вздрогнула от своей мысли и повернулась вправо, чтобы иметь перед глазами и Маринку, и Сергея Ивановича. – Ведь это значит, что спектакль гоняли по радио!

– Да, было дело. Два раза, как говорит этот реквизитор, – подтвердил Сергей Иванович, – за все эти годы два раза. Весьма негусто.

– Классный был спектакль, как я понимаю, – оценила Маринка. – Классика. Целых два раза за двадцать пять лет! Это ж фурор, аншлаг! Почти мировое турне!

Я снова завела мотор и выехала со своей стоянки, решив, что майору я позвоню чуть позже. Мне срочно захотелось проверить одну свою мысль.

– Ты куда? – резко спросила меня Маринка.

– В радиокомитет! – ответила я. – Там наверняка сохранилась запись этого спектакля.

– Не факт, – сказала Маринка. – Сколько лет прошло.

– Не сохранилось, – ответил мне Сергей Иванович, – я уже все узнал от реквизитора.

Мне пришлось сразу же сбавить прыть.

– Обидно, – сказала я. – А он точно знает?

– Точно, точно, – ответил Кряжимский. – Запись была одна в архиве театра, и ее недавно взяли под расписку.

– И кто взял? Варвара-сука? – крикнула Маринка. – Я так и знала.

– Нет, не Варвара, а Аркадий, – сказал Сергей Иванович и снял свои очки.

Вот тут-то я и удивилась полученной информации.

– Все постепенно становится на свои места, – сказала я, снова доставая телефон. – Звоню своему орущему другу, и пусть узнает, чья эта машина. Она может оказаться и Аркадия.

– Откуда у педиатра такая машина? – недоверчиво спросила Маринка и тут же хлопнула себя по лбу. – Картины продал, машину купил! Все ясно!

– Сергей Иванович, – осторожно сказала я, – а что еще вы узнали? Может быть, сразу и расскажете?

– Ну, в общем, больше и ничего, – ответил Кряжимский. – Только то, что Элеонора Тихоновна была раньше замужем, до Траубе. Ее мужем был главный режиссер театра. Он потом эмигрировал и пропал где-то на широтах Нью-Йорка.

– Канул в Лету, – заметила Маринка. – Значит, талантливый был.

– Нет, слабовольный, – сказала я. – И что? Все?

– В общем, да, – Сергей Иванович закрыл свой блокнот и сказал последнюю фразу, но она прозвучала не тише первых: – От режиссера у нее был сын Петр.

Мы помолчали.

– Вот оно как, – протянула Маринка, – ну ясно теперь, почему старый абориген, то есть могиканин, то есть гениальный живописец, не так сильно расстроился после смерти Петра.

Я набрала номер телефона майора Здоренко. Разговор с ним происходил по привычному сценарию. Майор ругался, я его уговаривала, как торговка на базаре. Ласково, но настойчиво. Майор пообещал перезвонить.

– Ну тогда, господа, что же делать, – заметила я, – едем к Траубе. Я подозреваю, что поняла, каким образом Элеонора приходила к Федору Аполлинарьевичу.

– Да и я уже поняла, – сказала Маринка. – Аркадий включил запись, накинул на себя простыню и раскрывал рот. А старый дурак был без линз и поэтому ничего не понял. Идиоты!

Последнее замечание было адресовано неизвестно кому, и я не стала уточнять.

Мы поехали к Федору Аполлинарьевичу.

Доехали мы без происшествий, и нехороший «Фольксваген» нигде не мелькнул.

Маринка очень нервничала, когда выходила из машины, и беспокойно оглядывалась.

– У меня предчувствие, что случится какая-то гадость, – обрадовала она нас.

Я протянула руку к кнопке звонка и нажала на нее.

Нам никто не открыл, никто не вышел, но калитка была не заперта.

Переглянувшись, мы втроем робко вошли во двор и потопали по направлению к дому, постоянно оглядываясь в поисках хозяев или хотя бы кого-нибудь.

Как только мы подошли к дому, дверь его резко распахнулась, и из дома вышел Аркадий с большим чемоданом в руках. Выглядел он плохо. Знаете, как жалко бывает видеть взрослого мужика, когда понимаешь, что он только что плакал? Нет? Ну так мне стало жалко.

– Что случилось? – тихо спросила у него Маринка. – Федор Аполлинарьевич…

– Выгнал, – выдохнул Аркадий и судорожно вздохнул, – выгнал меня из дома и проклял. Совсем с ума сошел папа, а ведь я хотел как лучше. Не знаю, как это все получилось…

У Аркадия на плече висела сумка. Он поправил ее и, волоча чемодан, не оглядываясь, пошел к воротам.

– Да, бои местного значения продолжаются с переменным успехом, – пробормотала Маринка. – Еще и нас зацепит, пожалуй.

Мы пошли в дом и тут сразу же услыхали крики Федора Аполлинарьевича.

– Он просто кретин! – орал Федор Аполлинарьевич. – Это служит доказательством моей гениальности, потому что природа отдохнула на моем сыне, но не раздражать меня это не может!

– Папа, успокойся, пожалуйста, – терпеливо проговорила Варвара, и мы пошли на голоса и попали в знакомый нам кабинет.

На первом этаже никого не было. На лестнице, ведущей наверх, на верхней площадке сидел в кресле-качалке Федор Аполлинарьевич, и рядом с ним стояла Варвара.

– Здравствуйте, – поздоровалась я, войдя первой.

– Ого! Пресса! Ну какое у вас чутье на сенсации! – крикнул нам Федор Аполлинарьевич. – Но сенсации я вам не дам, однако поделиться есть чем! Представляете, что учудил мой придурок? Нет, вы можете себе это представить?! И все накануне моего юбилея, мать его за ногу и меня за нею следом!

Федор Аполлинарьевич так увлеченно махал руками, что кресло опасно закачалось, и Варваре пришлось его затормозить и даже немного отодвинуть назад.

– Не трогай меня, дщерь! – крикнул Траубе дочери. – Вот пусть Жанна д\'Арк послушает. И ты, мадонна полей, тоже слушай! Что происходит, а? Все сошли с ума! Один я здесь самый нормальный, как самый распоследний дурак!

Федор Аполлинарьевич на секунду замолчал, собираясь с мыслями, и снова закричал:

– Сперва этот придурок решил приготовить фейерверк к моему праздничку. Приготовил! Ногу мне сломал, чуть не угробил насмерть! Потом – вы только представьте себе! – он в театре как-то там скоммуниздил запись голоса моей жены и начал гонять мне ее по ночам. Я-то думал, что у меня уже все: разжижение мозгов или просто привидения начали приходить! Но так как разжижение мозгов у меня будет только у самого последнего на этом комке грязи, мотающемся в космическом пространстве, как говно в проруби, то я и подумал, естественно, что это привидение. А тут приходит Варвара и говорит, что Аркашка-дурак спер запись! Я сразу все и вспомнил! Я же был на этом дурацком спектакле!

Федор Аполлинарьевич заерзал в кресле и еще сильнее замахал руками.

– Вы, кстати, садитесь, где сами найдете. Стульев полно, – неожиданно спокойным голосом сказал он. – Ну так вот. Я не поверил. Каюсь, дочка, – Траубе повернулся к Варваре и кивнул, – не поверил. Да и как можно поверить? Я позвонил в театр, и мне там так черным по белому и сказали!

– Продиктовали крупными буквами, – проворчала Маринка, усаживаясь на стул.

– Ну да, – не расслышав, крикнул Траубе, – что получается? Убить меня у него не получилось, так он решил свести с ума! Змей подколодный! Сволочь жирная!! – заорал Федор Аполлинарьевич, словно ушедший Аркадий мог его услышать. – Но я оказался крепче! Я оказался сильнее и выгнал его! Вот у меня осталась одна Варвара, я уже и завещание переписал, она и станет хранителем всего того духовного богатства, которое я накопил в виде картин своих и чужих за всю свою жизнь! Молодые люди и ты, Кряжимский, можете уже идти и писать мемуары про то, как вы видели меня и разговаривали со мною! Все равно больше ничего интересного в вашей жизни не произойдет!

Федор Аполлинарьевич что-то забормотал, и тут я у него спросила:

– Федор Аполлинарьевич, а картины, пропавшие у вас, были настоящими?

– Что? – вскрикнул Траубе и посмотрел на Варвару. – Ну все ясно, они с Ванькой виделись! Ванька-Каин жив все еще, да? А я думал, что обязательно переживу его, у меня такой план был! Настоящие! Еще какие настоящие! А милиция мышей не ловит! И ничего не ищет! Дармоеды!

– Тогда я хочу вам сказать, что, исходя из метода исключения, – сказала я, – единственный человек, кто мог их похитить, – это был ваш Дмитрий, больше некому.

– Дмитрий? – переспросил Федор Аполлинарьевич неожиданно спокойным голосом. – А почему именно Дмитрий?

– Да потому, что больше некому! – авторитетно заявила Маринка. – Есть такой метод мышления. Метод исключения называется.

– Чушь собачья! – крикнул Траубе. – Чушь! Когда вас выгнали из редакции, Дмитрий в это время был в другом городе! В Волгске! Вот так! И приехал он только после того, как все произошло! Его Аркадий-идиот вызвал!

Траубе махнул рукой и стал спокоен, словно и не слышал ничего.

– Они подозревают Диму, ты слышишь, дочка? – Федор Аполлинарьевич задрал голову и посмотрел на Варвару. Та кивнула. – Можете подозревать кого хотите! Милиция занимается этим же! Главное, что не верю я, что картины найдутся, а без них все тщетно! Все! Тщетно!

– Можно я задам два вопроса? – спросила я.

Сергей Иванович в это время, потоптавшись около дверей, решился, зашел в комнату и сел на краешек ближайшего стула. За столом, получается, сидели только мы с Маринкой. На столе ничего не было.

– Да сколько хотите. – Траубе расслабился, и даже возникло впечатление, что он сейчас заснет. А что? Вполне возможно – старый человек.

– Я столько за свою жизнь давал интервью, – добавил Траубе, – уже и не упомнишь все, то ли тридцать три раза, то ли тридцать четыре.

– Тридцать два, – спокойным голосом уточнила Варвара.

– Вот умница какая! Все помнит! – Траубе довольно улыбнулся. – Она и будет директором музея имени Траубе! Я уже все оформил. Прошу любить и жаловать – Варвара Федоровна Траубе – директор музея моего имени!.. Так какие же у вас вопросы?

– Петр знал, что те три картины сомнительные? – спросила я, и Федор Аполлинарьевич застыл, глядя на меня круглыми немигающими глазами.

– Или он точно знал, что они фальшивые? – не унималась я.

– Вон отсюда, – очень спокойно и по-деловому приказал нам Федор Аполлинарьевич. – Все трое.

– Да, пожалуйста, – подтвердила Варвара.

Делать было нечего. Мы встали, сухо попрощались с этим семейством и вышли.

Варвара пошла нас провожать. Мы дошли до ворот, и она отворила калитку.

– Зря вы так с ним, – сказала она нам напоследок. – Он уже старый человек. И про Дмитрия вы тоже зря.

– А зачем вы сдавали парик в театр? – выпалила Маринка. – Для чего вы его использовали?

Варвара улыбнулась.

– Мне нравится ходить в париках. Каждая из нас должна подчеркивать то, что у нее выигрышно, и прятать то, что нужно прятать.

Варвара еще раз улыбнулась и по-доброму взглянула на Маринку.

– А не поступать наоборот, милочка. Думаете, мой папа зря назвал вас мадонной полей? Подумайте над этим.

Маринка покраснела так, как обычно это делал майор Здоренко. Я и не знала, что она способна на такие вещи.

– А… – пробормотала Маринка, не зная и, наверное, не будучи в состоянии ничего сказать.

Варвара тепло попрощалась с нами и пошла к дому, не оглядываясь.

– Ну и сука, – только и сумела выговорить Маринка.

Мы в подавленном настроении усаживались в машину. Даже Маринка молчала. Но это было ненадолго. Я знала точно.

Мы отъехали по дороге от дома Траубе, Маринка завозилась на соседнем со мною сиденье, глубоко вздохнула, явно собираясь вербально размазать Варвару на составляющие ее атомы и молекулы, но тут из-за поворота навстречу нам вынырнула машина. Это была «Газель».

«Газель» мигнула нам фарами, и я остановила «ладушку».

Из «Газели» выглянул майор Здоренко.

– Бойкова, ты живая, что ли? А я думал, тебя уже грохнули и закопали!

– Спасибо, товарищ майор, – ответила я, – и я вам желаю всего хорошего.

Майор даже не улыбнулся.

– Кто там в этом серпен… сертан… короче, в дурдоме?

– Варвара и Федор Аполлинарьевич.

– Ага, – майор почесал в затылке. – А почему ты не спрашиваешь, чья это была машина?

– Вы же сейчас сами скажете.

– Скажу, скажу, – майор, прищурившись, посмотрел на мою «Ладу». – Это Кряжимский у тебя там? Эй, Кряжимский, старый мошенник, ну-ка выгляни в окошко!

Сергей Иванович опустил стекло и забормотал, как он рад видеть майора. Майор на это не купился.

– Бабе своей будешь врать, а мне не надо. Не терплю, – отмахнулся майор. – Точно на тебя «фолькс» хотел наехать?

– Да, – ответил Кряжимский. – Понимаете, как это получилось. Я шел по дороге как раз недалеко от пивного завода…

– Заткнись, – попросил майор. – Ты бумажку напишешь о происшествии?

– Да, вы понимаете, – Сергей Иванович снял очки и начал протирать стекла, – дороги, сами видите, какие, скорость была большая у этой…

– Я сказал: заткнись, – повторил майор. – Попытка наезда была? Да или нет?

– Д-да, – согласился Сергей Иванович.

– Бумажку напишешь? Да или нет?

– Если вы считаете, что есть такая необходимость… – Сергей Иванович совсем растерялся, и тут майора прорвало. Он даже выскочил на трассу, чтобы ничто не мешало ему орать и размахивать руками.

– Нет, не считаю!! – завопил он. – Я вообще просто так здесь торчу и трачу время с тобой, дебил очкастый! Ты не понимаешь, что ли, ничего?! Ты не понимаешь, я тебя спрашиваю?! Напишешь или нет?!

– Напишу, – пролепетал Сергей Иванович.

– Вот так и надо отвечать! – рявкнул майор. – А ты, Бойкова, видела все? Подпишешь?

– А я напишу статью? – сразу же спросила я.

– Блин, блин! – Майор два раза топнул ногой в такт своим «блинам», развернулся, вернулся к своей «Газели» и взгромоздился на сиденье.

– Напишешь! – крикнул он. – Только то, что я скажу! Поняла?

Я кивнула.

– А теперь разворачивай свою колымагу и езжай за мной к этим придуркам!

Майор с силой захлопнул дверь, «Газель» поехала. Я ее пропустила и начала разворачиваться.

– Вот сейчас я этой Варьке-суке все и скажу! – помечтала Маринка. – Ты видела ее нос? Видела? Такие носы не носят уже сто лет! И одета она, как… как богема, блин!

Я промолчала, развернула «ладушку» и поехала вслед за майором.

День продолжался.

Мы подъехали к знакомым воротам, когда «Газель» уже стояла около них. Возле «Газели» курил один омоновец. На нас он, как показалось, даже внимания не обратил.

– Мы внутрь пойдем? – внезапно заробев, Маринка с беспокойством защелкала замочком своей сумочки.

– Придется, – ответила я, заглушая машину и выходя из нее.

Мы вновь, уже во второй раз за сегодняшний день, прошли через калитку и направились к дому.

Несмотря на прохладу, входная дверь почему-то была распахнута. Когда мы подошли к ней, из дома высунулся омоновец. Его маска была скатана в шапочку.

– Ни до чего здесь не дотрагивайтесь, – сказал он, – и идите осторожно.

– А почему? – спросила Маринка и мило улыбнулась.

– У бати спросите, – равнодушно ответил омоновец и отошел, пропуская нас.

Маринка, пройдя в доме несколько шагов, оглянулась и шепотом оценила:

– Хам. Солдафон.

– Ну будет тебе, – успокоила я ее, – может быть, он всего лишь забыл протереть свои линзы.

– Да? – переспросила Маринка и задумалась.

Из глубины дома слышались крики Варвары. Я ничего не понимала. Создавалось впечатление, что майор ее пытает, но она не желает ни в чем признаваться.

Пройдя всеми уже знакомыми нам коридорами и комнатами, мы попали в кабинет Федора Аполлинарьевича, хотя, если сказать правду, теперь уже это помещение его кабинетом не было.

Федор Аполлинарьевич лежал на полу в очень неестественной позе. Было ясно, что он упал с верхней ступеньки лестницы вместе со своим креслом-качалкой. Кресло валялось тут же, справа.

Варвара сидела на стульчике у окна, закрыв лицо ладонями, и всхлипывала. Над нею нависал майор и что-то невразумительно бухтел.

Он оглянулся на нас.

– Вот тебе, Бойкова, результат неосторожности. Никогда не садись в кресло на площадке второго этажа.

При этих словах Варвара подняла голову и взглянула на майора.

– Вы глумитесь? – спросила она глухо.

– Нет, делаю выводы, – отрезал майор. – Бойкова, ты помнишь, что мне обещала? Сейчас ты поторопишь своего Кряжимского, пусть напишет бумажку. Потом ты напишешь. Пока ничего не трогай, эксперты приедут, зарисуют все, что положено, вот тогда и будешь в этой комнате ходить. Пока можешь выйти.

Я увидела на столе, за которым мы недавно сидели с Маринкой, авторучку, чистый лист бумаги и фужер из обычного набора богемского хрусталя. Форма фужера имитировала тюльпан, только вот цвет листьев у основания прозрачного цветка был почему-то розовый, а не зеленый.

Я, пятясь, столкнулась с Маринкой, Маринка промолчала, поняла, повернулась и вышла.

Мы устроились в соседней комнате. Сергей Иванович написал целое сочинение на тему погони за ним неведомого «Фольксвагена», я написала свой текст. Маринка, постоянно вздрагивая и что-то шепча, взяла наши изложения и списала у обоих сразу, то есть по очереди.

Когда все было готово, вошел майор, словно он все это время подглядывал под дверью.

– Состряпали, что ли, журналюги? – спросил он. – Опыт есть, и расписали, словно передовицу для «Парламентской газеты» мастрячили.

– Его убили? – спросила я.

– Следствие еще не высказалось, – пробухтел майор и собрался уходить.

– Товарищ майор! – позвала я его. – Вы хотите оставить девушек обманутыми?

– Чево? – Майор обернулся в дверях, перебежал глазами с меня на Маринку и ухмыльнулся. – А что мне делать с двумя сразу? Кроссворды, что ли, отгадывать?

– Хватит шутить! – крикнула Маринка, она подскочила к майору и попыталась вырвать у него из рук исписанные нами листки. Конечно, не получилось. Майор очень ловко и стремительно успел поднять руку вверх, потом опустить ее вниз. Маринку он поймал другой рукой. Она охнула и остановилась.

– Ты знаешь, Широкова, сколько лет я тренируюсь на этот прием? Как только в органы пришел. – Майор спрятал бумагу за спину, кашлянул и сказал: – Короче, со старым ничего не ясно. А ясно вот что: машина Варвары, но она говорит, что не ездила на ней уже несколько дней.

– Врет, – сказала Маринка. – Вы схватите ее за длинный нос, она наверняка наследила!

– Наследила, схватим, – спокойно ответил майор. – А вот у тебя, Бойкова, на квартирной двери обнаружены очень интересные пальчики. Я послал ребят на всякий случай. Что молчишь? Мужиков к себе водишь?

Я промолчала и, кажется, покраснела.

Маринка заткнулась и с интересом взглянула на меня.

– Сколько раз у тебя был Дмитрий Хворин? – спросил майор.

– Не знаю такого! – резко ответила я и быстро начала считывать файлы у себя в памяти. – Точно не знаю. А кто это?

– Это биограф старого маразматика. Если ты его не знаешь, значит, он просто так приходил пощупать твою дверь. Фетишист, наверное.

– Дверной фетишист, – потрясенно повторила Маринка и крикнула: – Это он газ открыл! Я поняла!

– Бойкова, сейчас посадишь в свою машину парочку моих ребят и отвезешь к себе. Пусть снимут отпечатки. Какие остались. Часто с тряпкой работаешь?

– Очень, – ответила я.

– Ну и зря. – Майор снова собрался выходить, но тут уже его задержала я.

– А его арестовали?

– Хворина здесь не было со вчерашнего дня, – сказал майор. – Так утверждает Варвара Траубе.