В большом городе преступления совершаются ежедневно. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не ограбили, не избили, не угнали пяток машин, на худой конец, не расколотили бы зеркальную витрину в модном магазине. Я не говорю уже о карманных кражах в трамваях и на продуктовых рынках — это происходит постоянно.

На одном перечислении милицейских сводок можно набрать целую газетную полосу. Но если вы думаете, что газета «Свидетель» идет именно по такому пути, то вы глубоко ошибаетесь. Нашу газету интересуют не те заурядные… преступления, которые совершаются на каждом шагу по известной схеме: «украл — выпил — в тюрьму», а настоящие сенсации, способные держать читателя в напряжении то время, которое проходит от выхода одного номера газеты до другого. Сами понимаете, на события подобного рода существует определенный дефицит, а именно от них зависит тираж и репутация газеты. Поэтому приходится лезть из кожи, пытаясь разнюхать какой-нибудь сногсшибательный материал, а когда это не удается, вся редакция приходит в уныние — газету заполнять нечем, читатель отворачивается, тиражи падают. Впору хоть самой выходить на большую дорогу.

Нечто подобное происходило и в те дни, которые последовали за нелепым происшествием, случившимся с мужем моей дальней родственницы. Озабоченная выпуском очередного номера газеты, я уже почти забыла о нем, как вдруг Кружков сам позвонил мне на работу.

— Привет! — сказал он. — Как поживаешь? У тебя еще не пропало желание посидеть на нашем новом диване?

— Привет! — ответила я. — Честно говоря, мне сейчас не до дивана. И поживаю я не то чтобы очень — вся в работе. А ты, судя по голосу, чувствуешь себя отлично?

Кружков довольно усмехнулся в трубку.

— Ну, вообще-то, отлично — это чересчур! Но уже гораздо лучше. Правда, Людка все еще ворчит, но в основном все уладилось. Права я забрал, так что все в порядке. Вспоминаю ту ночь как страшный сон… Кстати, я что звоню? Ты вернула сумочку этой недотепе?

— Нет, я оставила ее себе! — язвительно заметила я. — Дурацкий вопрос! Разумеется, я ее вернула.

— Ну, слава богу! — с облегчением сказал Кружков. — А то эта позиция не давала мне покоя… Теперь можно считать, все расставлено по своим местам… Надеюсь, дамочка тебя отблагодарила?

— Как бы не так! — возразила я. — Она явно была уверена, что я собиралась ее обчистить. Вырвала сумочку у меня из рук и даже спасибо не сказала.

— Вот она, людская неблагодарность! — скорбно произнес Кружков. — Делай после этого добрые дела! Я, кстати, справлялся в милиции — говорят, типа, совершившего наезд нашли уже на следующий день.

— Я знаю. Только, скорее, он сам нашелся, — ответила я.

— Ну, это неважно, — беззаботно сказал Кружков. — Главное, что преступник не остался безнаказанным… А вообще, беда беду тянет.

— Ты о себе? — спросила я.

— Нет, я опять об этой, — сказал Кружков. — Как ее — Самойлова, что ли? Помнишь тот адрес, который я нашел у нее в сумочке?

— Смутно, — призналась я. — А что такое с этим адресом?

— Ну, как не помнишь? — обиделся Кружков. — Я туда еще утром мотался — без прав, между прочим! Улица Леонова, там еще некий Григорович значился — на почтовом ящике… Ну вспомнила?

— Да что ты пристал? — возмутилась я. — Зачем я буду помнить каких-то Григоровичей?

— Не каких-то, — назидательно произнес Кружков. — Между прочим, этот Григорович Арнольд Львович — довольно известный в городе адвокат. Удивляюсь, как я сразу не сообразил!

— Да, я слышала про такого, — подтвердила я. — Встречаться, правда, не приходилось. А что такое?

— Ограбили этого Григоровича! — захлебываясь, объявил Кружков. — Представляешь?

— Неужели? — сдержанно удивилась я. — Но, мне кажется, ты вроде говорил, будто Григорович уехал с семьей отдыхать на юг? Его на юге ограбили?

— Квартиру его ограбили! — воскликнул Кружков. — Ту самую — улица Леонова, дом семьдесят семь, квартира двадцать четыре. Он — на юг, а воры — в квартиру. Видишь, как оно бывает? Сначала его знакомую или родственницу — черт ее знает — сбивает машина, а потом его самого грабят! Вот я и говорю: пришла беда, отворяй ворота!

— А ты откуда об этом знаешь? — с некоторой ревностью спросила я.

— Да уж не из твоей газеты! — поддел меня Кружков, но тут же старательно растолковал: — На работе мужики говорили… Один там у нас хорошо этого Григоровича знает, вот он и рассказывал. Пощипали его, говорят, знатно! Сама понимаешь, адвокаты — народ небедный…

— Когда же это случилось? — поинтересовалась я.

— Два дня назад. Григорович уже, говорят, вернулся с югов, теперь рвет волосы на голове. Хотя, кажется, он лысый…

— Да, печальная история! — констатировала я. — Только с чего ты взял, что Григорович и Самойлова родственники? По-моему, это твоя фантазия. С чего бы она стала таскать с собой адрес родственника? Я, например, твой адрес помню назубок.

— А может, у нее склероз, — беззаботно заметил Кружков. — Да я так просто, к слову. Наверное, у нее к нему дело было, а он на юг уехал. Вот она с горя под машину и бросилась.

— Ты уже совсем заврался! — сказала я сердито. — Между прочим, рабочий день в разгаре.

— А у меня начальник уехал, — объяснил Кружков. — Так я не понял, ты к нам заглянешь?

— Как-нибудь загляну, — пообещала я. — Вот посвободней буду и загляну обязательно.

— Ну, будем ждать! — сказал Кружков. — Будь здорова!

Он повесил трубку. Невольно в моей памяти опять возникла сцена в больничной палате: вся переломанная Татьяна Михайловна с неожиданной прытью вырывает у меня из рук сумочку. Что-то смущало меня в этой сцене. Как-то по-дурацки она выглядела. Человек, можно сказать, только выскользнул из лап смерти, а трясется из-за грошового имущества.

Хотя это как посмотреть. Мне рассуждать легко, а, может быть, для Самойловой и пятьдесят рублей большие деньги. Ну, и паспорт, конечно. Потерять паспорт — удовольствие ниже среднего. И все-таки Татьяна Михайловна могла бы держать себя поделикатнее с человеком, который совершил благородный поступок.

Но, с другой стороны, она даже не удосужилась проверить, все ли вещи на месте. Только настойчиво интересовалась, не рылись ли в ее сумочке. Если она такая мнительная, что могло значить для нее мое слово?

«В общем, странная женщина», — заключила я. Есть в ней что-то неприятное, даже отталкивающее. Обычно больные вызывают к себе сочувствие, а здесь ничего даже похожего — одна неловкость.

Собственно говоря, мне не было решительно никакого дела до Татьяны Михайловны, но странным образом я никак не могла выбросить ее из головы. Я снова и снова вспоминала ее голос, въедливый цепкий взгляд и одутловатую руку, сжимающую старенькую сумку, точно это было бесценное сокровище.

Наверное, сработала привычка искать повсюду следы преступления. Эта привычка с годами въелась в мои плоть и кровь, так что я уже почти свыклась с ней, почти не замечая. То же самое, вероятно, испытывают следователи и оперативники, которым постоянно приходится сталкиваться с темной стороной человеческой натуры.

Вот и мне почему-то казалось, что в лице Татьяны Михайловны я столкнулась с чем-то темным, а может быть, даже опасным. Никакой логики в этом не было, я просто так чувствовала.

Конечно, Татьяна Михайловна была жертвой, но вокруг нее словно клубилось какое-то тревожное облако — наезд грузовика, ночная прогулка на другой конец города, адрес адвоката в сумочке, ограбление этого самого адвоката…

Чем больше я обо всем этом думала, тем сильнее разбирало меня любопытство. И я ничего не могла с собой поделать — мне зачем-то во что бы то ни стало захотелось получить ответ на все эти вопросы: какое дело у Татьяны Михайловны к известному адвокату, куда она шла поздней ночью, и точно ли виноват тот несчастный пьяница, отправившийся в роковой час за добавкой?

Возможно, все эти вопросы были притянуты за уши и все объяснялось самым банальным образом, но я поняла, что мне не будет покоя, пока я не разузнаю все подробнейшим образом. А если тут действительно кроется какая-то загадка, то можно будет прикинуть, нельзя ли извлечь из нее пользу для нашей газеты.

Прежде всего я решила навестить Григоровича — он каким-то образом был связан с Татьяной Михайловной и вдобавок пострадал от грабителей. В каком-то смысле готовый материал для криминальной хроники.

Предупредив Марину, что уезжаю на неопределенное время, я села в машину и покатила на улицу Леонова. Я вовсе не была уверена, что мне удастся пообщаться с Григоровичем. Многих адвокатов в городе я знала, но именно с Григоровичем не встречалась ни разу. И момент, надо признать, был не самый располагающий к общению с папарацци. Меня могли попросту выставить за дверь. Что ж, таков профессиональный риск.

Адвокат жил в новом девятиэтажном доме, на первом этаже которого размещался косметический салон. Я поднялась на лифте до четвертого этажа и позвонила в дверь двадцать четвертой квартиры.

Открыли мне не сразу, и у меня было время рассмотреть дверь. Она была сделана из стального листа, с отделкой под дерево. Никаких следов взлома я не заметила. Правда, дверь могли уже отремонтировать.

Наконец щелкнул замок, и на пороге появился представительный мужчина лет пятидесяти пяти, в щеголеватом малиновом пиджаке и наглаженных черных брюках. У него было холеное, гладко выбритое лицо с крупным носом и высоким лбом, плавно переходящим в сверкающую лысину. Галстука на мужчине не было, зато на шее был повязан платок — на мой взгляд, с целью скрыть морщины.

Держался мужчина уверенно, по-хозяйски, но его серые навыкате глаза смотрели на меня подозрительно и настороженно.

— Арнольд Львович? — спросила я.

Мужчина наклонил голову и сухо сказал:

— К вашим услугам. Что вам угодно?

— Ольга Юрьевна Бойкова, — представилась я. — Газета «Свидетель». Мне хотелось бы с вами побеседовать.

На лице Григоровича появилось оскорбленное выражение.

— Помилуйте! — вскричал он. — Побеседовать! Только этого мне сейчас и не хватало! Что за странные фантазии? Неужели нельзя хотя бы на минуточку оставить человека в покое?!

— Простите, — сдержанно сказала я. — Понимаю, что вам сейчас не до меня. Но что поделаешь — такая уж профессия! О журналистах вспоминают, только когда захочется почитать газету.

— Между прочим, я не читаю газет! — ядовито сообщил Григорович. — И, будь моя воля, я запретил бы их категорически и бесповоротно! Можете обижаться на меня, уважаемая, но я бы именно так и сделал! Помойная яма — вот что такое ваши газеты!

— Чем же мы вам так насолили? — поинтересовалась я.

— Да при чем тут я! — возмутился Григорович. — Я не читаю газет — ни при каких обстоятельствах! Но от вас страдает общество! Вы ежедневно выливаете на него такой ушат грязи…

— Скажите, а вы так агрессивно настроены только по отношению к газетам или вас не удовлетворяют средства информации в целом? — деловито спросила я.

Адвокат нервно поправил шейный платок.

— Вы имеете в виду телевидение? — мрачно спросил он. — Ну, это вообще за пределами здравого смысла. Если нашей цивилизации суждено погибнуть, то именно телевидение будет тому виной!

— Простите, но вот лично вы откуда-то же черпаете информацию? — сказала я. — Как вам удается обходиться без средств массовой информации?

Григорович посмотрел на меня с превосходством.

— Существует целый ряд специальных изданий, бюллетеней, — назидательно пояснил он. — В конце концов, конфиденциальные источники…

— Согласитесь, широкие массы не имеют доступа к конфиденциальным источникам, — заметила я. — Но они тоже имеют право на информацию.

— Лучше бы они его не имели! — проворчал адвокат. — Эти постоянные дискуссии о правах только дезориентируют общество и вносят в него элемент иррациональности.

— Странно это слышать от человека, который является в некотором роде защитником этих прав, — сказала я.

— Господи, о чем вы говорите! — воскликнул Григорович, всплескивая руками. — Вообще, вам не кажется странной эта дискуссия на пороге?

— Так пригласите меня в дом! — резонно возразила я.

Адвокат впился в меня озадаченным взглядом, будто только что увидел.

— М-да? Ну что ж, заходите, пожалуй… — произнес он с сомнением. — Но, учтите, я ничего вам не обещаю! Никакого вторжения в личную жизнь! Все, что я могу вам позволить, — это выслушать мое мнение относительно прессы. Если это вас устраивает — милости прошу! Приготовить вам кофе? — последнюю фразу он произнес безо всякого перехода, старомодно-учтивым тоном, отчего она приобрела несколько комический оттенок.

— Нет, спасибо! — сказала я, проходя в квартиру. — С меня достаточно того, что вы согласились продолжить диалог.

— Что? — растерялся Григорович. — Ах, вы имеете в виду… Но тут вы ошибаетесь, уверяю вас!.. Проходите, пожалуйста, сюда, — он ввел меня в просторную уютную гостиную. — Присаживайтесь! Нет-нет, никакого диалога не будет! Просто, питая естественную слабость к хорошеньким женщинам, я не мог вас вот так просто выставить за порог. Но удовлетворить ваше профессиональное любопытство я не намерен, прошу меня извинить!

Пока он говорил, я рассматривала комнату. Откровенно говоря, никаких следов ограбления я тут не заметила. Дорогая мебель стояла на своих местах, и вообще кругом царил идеальный порядок.

— Если вы не хотите со мной беседовать, все-таки гуманнее было бы не приглашать меня в дом, — с улыбкой заметила я. — Правда, я сама напросилась. Но это уж, как вы справедливо изволили выразиться, профессиональное любопытство. Вы — адвокат, я — папарацци. Это, так сказать, суровая реальность. Но, между прочим, вы зря меня боитесь. Наша газета живет сенсациями, а не скандалами.

— А-а! — Григорович пренебрежительно махнул рукой. — Слова! Все это лишь вопрос терминологии. Лично я не вижу тут большой разницы.

— Мы стараемся щадить чувства людей, о которых пишем, — пояснила я.

— Другое дело, насколько хорошо это вам удается! — язвительно заметил адвокат.

— Пока особых неприятностей у нас не было, — сказала я скромно.

— Будут! Если вы собираетесь написать обо мне, неприятности обязательно будут! — пообещал Григорович.

— А если я дам обещание не упоминать в публикации вашего имени, вы согласитесь ответить на мои вопросы? — спросила я.

Григорович недоверчиво уставился на меня.

— А зачем вам это нужно? — подозрительно поинтересовался он. — Это, выходит, вы намерены удовлетворить уже не профессиональное, а личное любопытство!

— Эти два момента уже давно слились воедино, — сказала я. — Уже и сама не понимаю, где кончается профессиональное, а где начинается личное…

— Я смотрю на эти вещи иначе, — заявил адвокат. — Но допустим, я пойду вам навстречу. Какая гарантия, что моя откровенность не повредит мне самому?

— Вопросы будут самые невинные, — заверила я. — Никаких секретов раскрывать вам не придется.

— Странное дело, — пробормотал Григорович. — Ну что ж, давайте попробуем.

— Извините, если первый вопрос покажется вам глупым, — сказала я. — Но у меня складывается впечатление, что вы не слишком пострадали от грабителей…

Григорович закатил глаза к потолку.

— Ольга Юрьевна, дорогая! — простонал он. — Вы сами-то понимаете, что вы сейчас сказали? Как можно не слишком пострадать от грабителей? Да сам факт проникновения в ваше жилище является тягчайшим стрессом! Вторглись в святая святых, сняли с вас панцирь — это ли не шок! Я до сих пор не могу прийти в себя!

— Я вас понимаю, — сочувственно заметила я. — Но имелся в виду материальный аспект…

Григорович неодобрительно прищурился.

— Вы хотите сказать, что из дому не вынесли кресла, телевизор и рояль остался на месте? — ехидно сказал он. — Да, если смотреть на дело с этих позиций, мне неслыханно повезло… Но в моем доме орудовал профессионал! Брал только золото, валюту и камешки — все то, что можно унести в карманах. Уверяю вас, зарабатывал я неплохо, и у меня есть чем поживиться и помимо перечисленного, но вор, навестивший меня, обладает холодным рассудком и поразительным чутьем — настоящий артист!

— Насколько я понимаю, он добрался до каких-то тайников? — спросила я.

— Вот именно! — воскликнул Григорович. — Без шума, аккуратно все вычислил и выкрал! Сейф и все остальное…

— Но почему же вы, уезжая на долгое время, не поставили квартиру на сигнализацию? — удивилась я.

Григорович развел руками.

— Видите ли, наверное, я все-таки слишком старомодный человек, — признался он. — И потом, понадеялся на секретные замки, на соседей. Короче, проявил непростительное легкомыслие…

— О том, каковы размеры похищенного, не спрашиваю, — сказала я. — Но что говорит милиция? У них есть какая-нибудь зацепка?

Адвокат скептически улыбнулся.

— Если меня что-то и раздражает больше, чем наши газеты, — провозгласил он, — так это наша милиция! Право, об этой структуре не стоит говорить всерьез. Уверен, они будут последними, кто узнает имя грабителя!

— Ну, вы, наверное, все преувеличиваете, — возразила я. — Пожалуй, именно милиция располагает теми возможностями, которые позволяют раскрывать квартирные кражи. Сеть осведомителей, например…

— Не смешите меня! — отмахнулся адвокат. — Разумеется, я написал заявление, но думаю, что на моих денежках можно поставить крест. Если даже вора найдут, похищенное уже расплывется. Во всяком случае, большая его часть. Вы это знаете не хуже меня.

— И все-таки не стоит отчаиваться, — произнесла я стандартную формулу утешения. — Наверняка уже приняты какие-то меры.

— Разумеется! Милиция пишет бумаги! — саркастически ответил Григорович. — Я сам подписал не меньше десятка протоколов. А что толку? Вы знаете, что только за последние месяцы при схожих обстоятельствах было ограблено шесть квартир? Хозяева уезжали, а воры спокойно обчищали освобожденную площадь. И сколько, вы полагаете, таких преступлений было раскрыто? Ни одного! У милиции стандартный ответ: ставьте квартиру на сигнализацию! Но ведь это тоже не слишком дешевое удовольствие, и какая гарантия, что вор не сумеет нейтрализовать эту сигнализацию? Сейчас развелось столько умельцев…

— А многие ли знали, что вы собираетесь уезжать? — спросила я.

— Да масса народу! — с чувством произнес адвокат. — Я далек от мысли подозревать кого-либо, но, разумеется, мой отъезд не являлся ни для кого тайной. Но ведь, понимаете, я езжу отдыхать каждый год, и всегда как-то обходилось!

— Воздерживаюсь от комментариев, — вздохнула я. — Так вы говорите, в последнее время ограбили многих таких отдыхающих?

— Вот именно! И не только отдыхающих, — сказал Григорович. — Например, человек убывает в длительную командировку… Грабители-профессионалы ведь постоянно собирают информацию. Не удивлюсь, если у них существует что-то вроде разведывательного отдела.

— Лично я не слишком верю в организаторские способности наших преступников, — заметила я. — Но, безусловно, вор охотился за информацией. А что — ограбили ваших знакомых?

— Нет, об этих ограблениях мне сказал следователь, — ответил Григорович. — Наверное, хотел меня утешить. Почерк, говорит, сходный. Так что не я один пострадал от этого мерзавца…

— А у вас имеются соображения насчет того, кто бы мог навести на вашу квартиру? — спросила я. — Может быть, старый недоброжелатель?

— Когда поживешь с мое, — улыбнулся адвокат, — таких недоброжелателей наберется полгорода. Выбрать кого-то одного слишком сложно.

Мы немного помолчали, а потом я все-таки решила спросить у Григоровича о его отношениях с гражданкой Самойловой. Адвокат наморщил лоб, припоминая, и отрицательно покачал головой.

— Не знаю такую, — сказал он. — Ни разу не слышал. А почему вы решили, что я должен быть с ней знаком?

— Она носила в сумочке листок с вашим адресом, — объяснила я. — Может быть, ваша клиентка?

— У меня нет никаких клиентов! — сердито сказал Григорович. — Я давно уже не практикую, только числюсь консультантом при городской коллегии адвокатов. И уж точно не принимаю никого частным порядком.

— Странно, — заметила я. — Если у вас нет клиентов, откуда и зачем у этой женщины ваш адрес?

Григорович с беспокойством посмотрел на меня.

— Постойте! Значит, получается… А где вы вообще выкопали эту Самойлову?

— Случайность, — сказала я. — Эта женщина попала под машину примерно неделю назад. А мой знакомый отправил ее в больницу. Ну и заглянул в сумочку. Он даже заходил к вам домой, полагая, что вы являетесь родственником этой женщины. Но вы были уже в отъезде.

— Нет у меня таких родственников! — отрезал Григорович. — Так вы говорите, эта женщина попала в больницу?

— Да, у нее довольно тяжелые травмы, — сказала я. — Пролежит не меньше двух месяцев.

— Любопытно, — покачал головой адвокат. — Мне действительно любопытно, откуда у нее мой адрес. А где теперь эта сумочка?

— Мы вернули ее хозяйке, — объяснила я. — Полагаю, она с ней в больнице. Вас что-то беспокоит?

— Еще бы! — с чувством произнес Григорович. — Теперь меня беспокоит абсолютно все. Если вашу квартиру обчистили, а адрес известен черт-те кому — поневоле забеспокоишься!.. Знаете, я хотел бы взглянуть на эту бумажку! Она написана от руки?

— Да, от руки — простым карандашом, — ответила я. — Написана так, словно человек писал второпях, хотя, возможно, это просто особенность почерка…

— Я хочу взглянуть на этот почерк! — загорелся адвокат. — На почерк у меня профессиональная память. Если он мне знаком, я сразу скажу, кто писал.

— А если не знаком? — поинтересовалась я.

Григорович сделал эффектный жест рукой.

— Тогда я спрошу эту даму, откуда у нее мои координаты! — решительно заявил он. — Не с неба же они свалились! Посмотрим, что она ответит.

— Полагаете, это может быть связано с ограблением? — спросила я.

Григорович несколько потух и сказал уже не так уверенно:

— Нет, я ничего не утверждаю… Раз вы говорите — тяжелая травма… Да и вообще, может быть, все это объясняется совершенно банально… Но поинтересоваться же не мешает, как вы думаете?

— Совершенно с вами согласна, — сказала я. — Мне эта женщина тоже незнакома. Наши пути пересеклись абсолютно случайно, но она чем-то меня заинтриговала, несмотря на свою внешнюю заурядность. Если бы вы сумели разобраться со своим адресом, это сняло бы вопросы, которые не дают мне покоя.

— Вам-то чего беспокоиться? — снисходительно обронил Григорович. — Это в моем случае… как говорится, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Однако скажите мне, в какой больнице находится эта женщина? Хотелось бы поскорее ее увидеть.

— Может быть, съездим к ней вместе? — предложила я. — Это было бы очень удачно.

Григорович на секунду задумался.

— Вообще-то я собирался уходить, — сказал он. — Но раз уж такое дело…

— Я на машине, могу подбросить вас потом куда потребуется, — сказала я.

— В самом деле? — оживился Григорович. — Буду вам очень благодарен. Тогда никаких вопросов — я готов. Но нас пропустят к больной?

— Не волнуйтесь, — ответила я. — У меня там врач знакомый.