На следующий день Соня переговорила со Светлинским. Владимир был мрачен. Оказывается, его тоже вызывал на допрос Цереберов, и, по всей видимости, он вот-вот найдет повод, чтобы можно было отправить несчастного за решетку.
— У меня подозрение, что наш глубокоуважаемый психиатр соврал, — заявила Софья. — Конечно, этому Сереже тоже сложно безоговорочно верить на слово, но я все же склонна думать, что письмо писала не Исаева.
— Быть может, и соврал, — уныло протянул Владимир. — Мне от этого как-то не легче.
— Но если это так, у него наверняка были причины. Он наверняка что-то скрывает! — воскликнула актриса, поразившись этой своей блестящей догадке, честно сказать, только что пришедшей ей в голову.
— Может, профессиональная этика? — предположил Владимир.
— Все может быть, конечно, но, мне кажется, дело не только в этом.
— Ну, наверное, он решил отмахнуться от вас хоть бы чем, думал, что вы эту Исаеву все равно не достанете, поскольку муж ее — человек настолько влиятельный, что связываться с этим семейством себе дороже.
Соня пожала плечами.
— Мутный он тип, на мой взгляд. Как бы из него еще выбить сведения?
— А если этот ваш приятель, Олег, явится к нему в служебной форме и потребует официального объяснения? — предложил Светлинский.
— А вот это мысль! — сказала Соня.
* * *
Однако мысль в конце концов оказалась вовсе не такой ценной, как выглядела сначала. Соня с Олегом действительно явились к Агафьеву, однако на этот раз Соня была в своем обычном наряде, а Олег — в форме. Встретил Василий Григорьевич их довольно прохладно.
— А вот и господа бандиты пожаловали! — усмехнулся он. — Неужто на противоположную сторону перейти решили? А я-то вас сразу раскусил! Как только немного пришел в себя, конечно.
Сразу понял, что никакие вы не бандиты, а обычные ищейки, притом не официальные, а частные! И крупно пожалел, что вышел с вами на контакт. Старею! В людских душах копаюсь, а сам в критический момент с собой совладать не смог. Ну да ладно, что было — то было, и ни к чему вспоминать.
— На этот раз я явился официально, — стараясь говорить со всей серьезностью и строгостью, заявил Олег. Однако получалось несколько неуверенно.
— Да ладно! — фамильярно махнул рукой Агафьев. — Если бы ты пришел сюда официально, ты бы не в такой компании пребывал. Та же самая девушка, это что, новая схема построения отрядов милиции? Да и кому вы это фуфло толкаете?
Я ведь, как-никак, психиатр, в людях более или менее разбираюсь!
— Вы знаете, что сокрытие информации — преступление? — задал вопрос Олег.
— Хорош понты кидать! Во-первых, у меня есть право соблюдения врачебной тайны. Во-вторых, право молчания в отсутствие соответствующего регламента. Ордер покажи!
Олег почувствовал, что таким образом они от этого человека ничего не добьются, резко развернулся и гордо зашагал к выходу. Соня засеменила за ним.
— Что будем делать? — спросила она, когда они оказались на улице, рядом с вахтой.
— А что, если подкупить кого-нибудь из его пациентов? — спросил Рыбак. — Пусть тайком покопается в бумагах этого Агафьева, может быть, и обнаружит что-то об авторе письма…
— У тебя есть деньги на подобного рода операции? — осведомилась Соня.
— Нет.
— Вот и у меня тоже нет.
— А если подкупить не деньгами, а чем-нибудь… — Олег защелкал пальцами. — Они ведь все тут на голову больные! И если узнать что-нибудь о заморочках пациента, можно…
— Сыграть такую роль… — продолжила Соня, и глаза ее загорелись. Ею овладело творческое вдохновение. — У меня аж дух захватывает, какой простор для фантазии!
— Да-а… Но сначала нужно как-нибудь хитрым образом выявить потенциального клиента, а потом еще выяснить что-нибудь о его заморочках…
— Смотри! — воскликнула Софья.
К вахте расписаться в журнальчике подошел очень странный молодой человек. Очевидно, один из пациентов. На лице его блуждала просветленная улыбка. Рыжие волосы были всклокочены, движения медлительные и торжественные. Очевидно, он был немного не в себе. Да так оно на самом деле и было!
Олег не преминул воспользоваться своим служебным положением и, не теряя времени, подбежал к странному молодому человеку.
— Ваши документики!
— А? Что? Я — пациент! — мгновенно запаниковал тот.
Соня стояла в стороне. Она интуитивно чувствовала, что именно ей предстоит сыграть роль, а потому решила не светиться.
— Ну вот и покажите свои документики, а мы посмотрим, какой вы пациент, — невозмутимо сказал Олег.
Молодой человек что-то невнятно пробормотал, а потом протянул Олегу какую-то справку. Олег повертел последнюю в руках, хмыкнул и вернул ее больному. Впрочем, ничего другого ему и не оставалось. Олег подошел к Соне.
— Нам повезло, — сказал Рыбак. — Похоже, мы выудили нужную нам рыбку. Не знаю, конечно, насколько она окажется нам полезна, насколько она вкусна, так сказать…
— И не ядовита ли, — съязвила Соня.
— Ну, не надо так сразу… Короче, зовут его Иван Михайлович Комин, и лечится он как раз у Василия Григорьевича Агафьева. Так что все в порядке! Сейчас я предлагаю заглянуть ко мне на работу, и мы выясним его адрес. А там что-нибудь придумаем.
— Придумать-то придумаем, — вздохнула Соня. — Вот только что из этого выйдет…
* * *
— Комин Иван Михайлович, — зачитывал сведения Олег. — Проживает с родителями в частном доме. Далее — адрес. В последнее время — инвалид по причине душевной болезни. Диагноз — навязчивые идеи. Какие именно — не указывается. Придется это выяснить. Вот только завтра я освобожусь после обеда, а навестить родителей Комина хорошо бы раньше. Как раз завтра с утра у него — визит к Василию Григорьевичу. Это я в журнале подсмотрел. Как быть?
— Я сама нанесу им визит, — предложила Соня. — Дай мне только адрес и имена-отчества. А там я разберусь.
— Как знаешь, — ответил Олег и пожал плечами.
Весь вечер Соня размышляла, в каком виде лучше всего будет заявиться к родственникам Комина, но ничего дельного придумать так и не смогла, а потому решила оставаться самой собой.
* * *
Утро было приветливым и солнечным. Меньше всего на свете хотелось думать об убийствах и подозреваемых. Тем не менее Соня пересилила себя, собралась по-военному, в потрясающе короткий срок и отправилась вершить великие дела. Ехать предстояло на самую окраину города, и она решила проделать это путешествие на трамвайчике. Вот когда она станет настоящей актрисой и будет иметь много-много денег, тогда она, быть может, и позволит иметь себе машину, а не пользоваться ненавистным, суетным и некомфортабельным общественным транспортом. Но это вряд ли случится скоро, а продвинутые представители творческой интеллигенции из парка «Дубки» вообще заявили ей, что это — закрытый путь.
Иван Михайлович Комин проживал в частном доме за оплетенным диким виноградом забором. На покосившейся деревянной калитке с облупившейся краской свободно болталась табличка из куска жести, покрытого эмалью: «Осторожно, злая собака!» Злая собака не замедлила дать о себе знать. Сонино сердце сжалось в комок от грозного заливистого лая и ушло в пятки. Она вспомнила Бяку и ткнула в кнопку звонка. За забором послышалась какая-то возня. В глубине сада скрипнула дверь.
— Арма, на место! — прозвучал приказ, произнесенный властным женским голосом с хрипотцой.
Вскоре объявилась и его обладательница — грузная женщина среднего возраста, с выражением лица, какое подошло бы, возможно, супруге Дзержинского. В зубах у нее дымилась тонкая женская сигарета. «Мать Комина», — решила Соня про себя и, как оказалось позже, не ошиблась.
— Вам кого? — неприветливо спросила женщина, положив руки на забор.
— Мне — Комина Михаила Константиновича.
Так звали отца душевнобольного. Соня полагала, что с Михаилом Константиновичем будет договориться куда легче.
— А вы кто ему будете?
Соня поморщилась. Тон, которым женщина с ней говорила, никак не подходил под категорию дружественного.
— Я — работница благотворительной организации «Красный Крест». Мне хотелось бы побеседовать об Иване Комине, он нуждается в помощи и сострадании, в некоторой доле людского тепла. Мы всегда помогаем людям, оттого сами начинаем чувствовать себя счастливее. Разве это не прекрасно — милосердие и сострадание? Но для начала нужно прояснить некоторые… э-э-э… вопросы.
— Михаил уже ответил на все вопросы врачам. Ознакомьтесь с соответствующими протоколами.
— Могу я объяснить все самому Михаилу Константиновичу?
В этот момент показался отец Комина собственной персоной. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы догадаться, насколько девушка ошибалась, полагая, что с ним будет легче вести беседу.
— Ну, чего застряла? — зычно прогудел он. Словно электровоз подал сигнал встречному поезду.
— По поводу сына! — лаконично пояснила супруга.
— Кто такая?
— Я — представительница организации «Красный Крест», — робко начала Соня.
— Как же вы мне все надоели! — с негодованием воскликнул Комин-старший. — И ведь не отвяжешься!
— А если мы сейчас договоримся, возможен некоторый благотворительный взнос в пользу вашего сына, — уже гораздо увереннее заметила Соня.
Расчет был верен — слова «благотворительный взнос» подействовали на мать Комина самым просветляющим образом.
— Погодите, я привяжу собаку, — сказала она.
Пару минут спустя лязгнул засов на калитке, и Соня с опаской, озираясь, вошла в сад.
— Вам повезло, что Михаил в отпуске. Так он обычно по частям мотается. Военный.
Злая собака, о которой хозяева заботливо предупреждали посредством таблички на заборе, оказалась огромным кобелем породы немецкая овчарка. Выглядел пес куда солиднее яростной, но маленькой Бяки. Завидев Соню, кобель вновь хрипло залаял, норовя сорваться с цепи. Казалось, он готов порвать голосовые связки, а цепью натереть шею до крови.
— Замолчи! — гаркнул хозяин.
Пес не придал его словам никакого значения.
Соня миновала овчарку, прошлась в тени вишен и яблонь, после чего оказалась на пороге строения, производившего впечатление такой ветхости, что казалось — стоит пнуть посильнее, и дом развалится на части. Над крыльцом висела ржавая подкова.
Бардак внутри был еще тот. Софья вдруг подумала, что ее недовольство по поводу беспорядка у Светлинского совершенно необоснованно. Она чуть не споткнулась о табуретку, которую кто-то оставил прямо посреди прохода. Женщина с характером чекистки куда-то удалилась, а Михаил Константинович проводил Соню в тесную захламленную комнатушку с черно-белыми фотографиями в рамках на стенах. В бравом юнце при погонах сыщица сразу признала Михаила Константиновича в годы славной молодости. Была здесь и свадебная фотография, которая развеяла последние сомнения относительно вышедшей на Сонин звонок фурии. Жену Михаила Константиновича отличал волевой подбородок, больше подходящий лицам мужского пола.
Комин-старший, как только вошел в комнату, вольготно развалился в кресле, а Соне сесть не предложил. Не дожидаясь приглашения, она сама выбрала довольно ветхий стул, который тут же отозвался жалобным скрипом.
— А мне вот совсем не жаль слюнтяя Ваньку! — огорошил Соню неожиданным заявлением Михаил Константинович. — Иждивенец! Всю жизнь просидел на шее родителей, так ему и надо, что он дурнем сделался! Теперь хоть какая-то польза от него — благотворительные взносы время от времени приходят. Кстати, и из вашего «Красного Креста» взносы приходили, на эти деньги мы Ваню не только к солидному психиатру пристроили, но еще и себе кое-что оставить смогли!
— Ваш сын, возможно, несколько иного мнения по этому поводу, — осторожно возразила Соня.
— Этот негодяй просто запудрил всем нам мозги! Да он даже в армии не служил! Какой из него мужик?!
Своим бурным выступлением Комин-старший воскресил в Сониной памяти политические дебаты Владимира Вольфовича Жириновского. Неудивительно, что сынок в этой семейке просто спятил!
А Михаил Константинович тем временем продолжал, брызжа слюной:
— Да, мне нисколько не жаль «бедного Ванечку»! Я так думаю, и я так говорю! Подозревайте меня в чем хотите — в аморальности, в отсутствии родительского инстинкта, но моя совесть чиста!
— Я и не собиралась думать, что вы способны иначе отозваться по поводу своей совести, — попробовала подколоть Соня Михаила Константиновича. Но Комин ее не слышал.
— Так я сказал врачам, так я скажу вам! Иван получил то, что заслужил! И если у нас в стране введут альтернативную службу, все скоро сделаются такими!
Соня наблюдала за этим придурком и думала, что современная психология права: основные проблемы люди получают по наследству от собственных родителей. И если уж человек попал в дурку или в какое место похуже, объяснение тому следует искать в его ближайшем окружении. Она попыталась вспомнить, что по этому поводу думают восточные медитаторы, но ей это не удалось. Да и сам Михаил Константинович напоминал параноика; ко всему — хама. Хоть бы чайку догадался предложить девушке!
— Как давно у Ивана начались проблемы? — попробовала Соня прервать монолог Михаила Константиновича. — Это началось в совсем раннем детстве или немного позже?
— Будь проклят тот день, когда Маша родила бездельника и он стал жить в нашем доме! Да и друзья его не лучше! Ваня и Леша, — Михаил Константинович произнес имена с таким презрением, будто имел в виду Ирода и Иуду. — Такие же бездельники, а мечтают стать свободными предпринимателями!
Да никогда они ими не станут! И слава богу! Проклятая буржуазия! Пока все соки из России-матушки не высосут — не успокоятся!
От обилия восклицательных знаков в речах Комина у Сони закружилась голова. Она махнула рукой и не стала напоминать Михаилу Константиновичу о том, как высасывали соки из России коммунисты, которым Михаил Константинович явно симпатизировал. Разговор протекал в бесполезном русле.
— Кстати, как скоро Иван вернется домой? — поинтересовалась Соня, поскольку этот вопрос ее очень беспокоил.
— Не вернется он домой!
— Это еще почему?
— Потому! Мы этого придурка упрятали от людских глаз подальше.
Соня окончательно убедилась: продолжать разговор нет смысла. Все равно вдохновения у нее сейчас не хватит для того, чтобы заставить этого человека выложить правду о заморочках Ивана Комина. Но стоило расспросить, где сейчас он находится.
— Нам нужен адрес Ивана.
— Зачем?
— Нужно поговорить с ним.
— Он недееспособное лицо! Отдавать средства из благотворительного фонда положено нам.
Соня сложила в кармане кукиш.
— Сначала необходимо побеседовать с Иваном.
— Объясните.
— Это чрезвычайно долго — пояснять методы нашей работы.
— Какие такие методы?
— Надежные. Не думаю, что подробности вас заинтересуют.
— Это почему же не заинтересуют? Интересно знать, чем таким пользуются члены «Красного Креста», что могут помочь людям лучше, нежели на это способна официальная медицина!
Михаил Константинович прицепился к Сониным словам как клещ, и сыщица, понимая, что так просто от него не отделаться, с неохотой ответила:
— Мы пытаемся определить желания пациентов, каким образом хотели бы они распорядиться деньгами, которые мы им предоставляем. Только потом согласуем вопрос с родителями.
Михаилу Константиновичу требовалось одно — чтобы ему подбросили тему, а там уж он найдет, что говорить. И такую тему он получил.
— Так вот, значит, чем занимаются ваши благотворительные общества?! Определяют желания шизофреников! Те, выходит, имеют право творить что хотят? Потому и милиция бессильна! Потому и беспредел в стране! Да еще смертную казнь отменили!
Соня смиренно воспринимала словесный поток этого странного человека, решительно не понимая, при чем тут милиция, беспредел в стране, а уж тем более отмена смертной казни.
Но спорить не стала, ибо здраво рассудила: это бессмысленно.
— Тем не менее я прошу вас сообщить запрошенные мною данные. А какие методы применять в ходе благотворительных акций — это уже наше дело. В конце концов, кто деньги дает?
— Данные? — Михаил Константинович презрительно усмехнулся. — Ну что ж, я сообщу вам данные, и пусть все сообщат вам проклятые данные! А я посмеюсь, когда окажется, что ваши данные ничем не могут помочь Родине!
— Да, да! — Соня спешно вытащила записную книжку с прикрепленной к обложке авторучкой. — Сообщите мне, как отыскать вашего сына.
Михаил Константинович рассмеялся.
— Записывайте! Расловка-два, дом двадцать пять! Эта цифра, несомненно, прольет свет на все загадки!
Истерический хохот Комина заставил девушку серьезно побеспокоиться о состоянии его здоровья.
— Могу еще сообщить адрес, по которому скрывался Владимир Ульянов, спасавшийся от преследования царских войск! — не собирался успокаиваться Михаил Константинович. — Могу еще сообщить дату рождения и смерти Наполеона Бонапарта!
Соня глянула на часы, не забыв при этом состроить озабоченную гримасу.
— Видите ли, я тороплюсь, у меня много дел, поэтому, с вашего позволения…
— Конечно! Много дел! Надо успеть зайти в монастырь, торжественно отчитаться слугам бога о содеянном ради искупления грехов, благо все данные, — на этом слове Комин сделал особый акцент, — для этого имеются!
Соня встала со стула, который еще раз пропищал, и двинулась к выходу.
— Вы не проводите меня?
— Когда утрете нос президенту, не забудьте меня обрадовать рассказом об исключительной пользе, которую принесли мои данные, — шагая по коридору походкой Петра Первого и все еще продолжая посмеиваться, съязвил Александров.
Соня попрощалась с соблюдением всех правил этикета, пересекла сад, оглядываясь на неугомонную, под стать хозяину, собаку, и выскочила на улицу. Навстречу ей шла жена Михаила Константиновича. Руки ее были заняты огромными баулами, в которых, судя по звону, находилось нечто стеклянное.
— До свидания!
Комина лишь презрительно фыркнула в ответ, бесцеремонно отодвигая девушку в сторону, чтобы освободить себе дорогу.
— Потому и просят подаяние на вокзалах! — доносились из глубины сада гневные рассуждения Михаила Константиновича.
* * *
— Даже не знаю, что и делать, — поделилась она. — Какая-то беспросветность. Как нам теперь узнать о заморочках Ивана Комина, если с родителями его, по сути, поговорить не удалось?
— Да, веселая семейка, я бы сказал, неадекватная!
— Не до шуточек сейчас, Олег! — упрекнула его Софья. — Если бы ты знал…
— Да я понимаю, — перебил Рыбак. — А что, если проникнуть к Комину в дом? У них ведь наверняка хранятся все нужные бумаги.
— И когда у него следующий визит к врачу? Ты это запомнил?
— А как же! Все досконально изучил. Послезавтра. И почему-то этот визит состоится вечером. Так что самое время для проникновения в чужой дом.
— Не нравятся мне все эти взломы… — обреченно вздохнув, пробормотала Соня.
— А что поделаешь? — усмехнулся в ответ Олег. — Такова жизнь!
* * *
Соня с Олегом отправились в поселок Вторая Расловка. Темнело, и лил дождь. Погода создавала мрачное настроение. Казалось, весь мир сошел с ума. Впрочем, Соня понимала, что подобные ассоциации вызваны впечатлениями, которых она нахваталась в гостях у Коминых.
Олег почему-то не унывал. Ситуация казалась ему забавной, и он всю дорогу травил анекдоты о сумасшедших. Например:
— Как-то раз врачи решили, что сумасшедшие неизлечимы, и попробовали провести последний тест. Говорят, будете прыгать без парашюта. Мол, погибнут, и хрен с ними. Один сумасшедший задает вопрос: «Зачем?» Ну, врачи отвечают, мол, бутылки сдавать будем. Ну, все сумасшедшие, ясное дело, прыгают, разбиваются. А тот, что вопрос задал, — стоит. Врачи думают: ну все, парень вылечился! И вопросы разумные задает. Относительно разумные, конечно. Спрашивают: «А ты что не прыгаешь?» А тот взгляд в пол — и бутылку пивную из-за пазухи вытаскивает. «А разве с отбитым горлышком бутылки принимать будут?» — интересуется.
Соня не смеялась, она молча наблюдала, как «дворники» размазывают по стеклу косые струи дождя.
Полчаса спустя после выезда из города они с Олегом достигли дачного поселка. Им пришлось поколесить по бездорожью минут десять, прежде чем они отыскали нужный дом.
Соня вылезла из машины, и сразу же ее нога провалилась в издавшую отвратительный хлюпающий звук жижу. Путь сыщикам преграждали неприступного вида ворота, на которых угрожающе топорщились пугающих размеров шипы. Ворота были скованы тяжелой чугунной цепью.
— Придется лезть через ограду, — разведя руками, рассудил Олег.
«Наверняка Михаил Константинович придумал», — решила Соня.
— Придется, — хмуро и лаконично ответила она Рыбаку, подумав про себя: «Если я этого не сделаю, то какое я имею моральное право быть частным детективом и притом называться актрисой? Ведь определенный уровень физической подготовки в этих профессиях просто необходим».
Олег полез первым. Опорой ему послужила цепь, которая, очевидно, должна была решать прямо противоположную задачу — то есть препятствовать проникновению посторонних на территорию. Соня последовала за ним. Один раз она чуть было не сорвалась, но вовремя удержалась.
— Здесь — очень осторожно! — предупредил ее Олег, оказавшись на вершине ворот. — Придется повиснуть и прыгнуть!
Что он и осуществил, ухватившись руками за основания шипов.
Соня услышала сотрясающий землю звук по ту сторону ограды.
Перелезть через ворота оказалось не так просто, как это выглядело со стороны. Соня долго вертелась наверху, стараясь не напороться на шипы и не свалиться, что вполне могло окончиться трагически. Наконец ей удалось повторить все, что сделал до этого Олег, и она тяжело приземлилась на влажную почву. От удара пятки горели так, что на мгновение ей показалось, будто они просто отлетели напрочь.
Софья встала на ноги, убедилась, что осталась цела, и после этого огляделась.
— Пойдем! — Олег уже направлялся в сторону дома.
Дверь украшал массивный замок.
— Мог бы я сейчас применить навыки медвежатника! — задумчиво произнес он. — Но что-то не испытываю никакого желания. Думается мне, здесь можно поступить проще.
— Что будем делать?
— Я предлагаю разбить окно. Надеюсь, никто ничего не услышит.
— Мне кажется, здесь некому нас слушать.
— В общем, будем надеяться, что это тебе не кажется.
Олег отыскал камень внушительных размеров и отступил на несколько шагов.
— Отойди в сторонку!
Соня смиренно его послушалась. Рыбак размахнулся, и секунду спустя по окрестностям разнесся звон разлетающегося вдребезги стекла.
— Присядь и замри, — прошептал Олег. — Подождем, не прибежит ли кто на шум.
Они просидели так минут пятнадцать. После этого Рыбак слегка расслабился и закурил.
— Пока вроде все в порядке, — вздохнул он.
Покурив, Олег принялся с помощью палки очищать оконную раму от остатков стекла.
— Готово, — сказал он несколько минут спустя. — Только осторожней, прошу тебя! Здесь легко порезаться. Ты лезешь первой. Я посвечу фонариком. Потом — следом за тобой — я.
Олег снял с себя олимпийку и вручил ее Софье.
— Вот! Не ахти какая защита, но ничего другого нет. Между твоими руками и рамой должна быть эта олимпийка. Я сейчас сложу ее в несколько слоев и помогу тебе. Хорошо, что окно невысоко от земли!
Соня сделала все, как он сказал. Ей пришлось подтянуться, опираясь на нижний край рамы, под который Олег заботливо подложил олимпийку, и стараться не поднимать высоко голову, чтобы не порезаться. Вскоре Соня была в помещении. Олег ловко юркнул за ней.
— Свет зажигать не будем, — резонно решил он. — Ограничимся фонариком.
— Полностью с тобой согласна.
Оранжевый круг света от фонарика заметался по стенам, выхватывая из сумрака отдельные элементы обстановки.
— Что мы ищем? — спросил Олег.
— Бумаги.
— А может, помимо бумаг что-нибудь?
— Не знаю. Посмотрим по обстоятельствам.
Полчаса спустя дача Комина была перевернута вверх дном. Они потрошили шкафы и тумбочки, отодвигали кровати; Олег выбирался на улицу, чтобы заглянуть в погреб, о котором поначалу как-то позабыли. Как ни странно, погреб оказался незапертым.
— И где он все прячет?! — сокрушался Олег.
Под конец на коминской даче осталось всего одно необследованное место: замкнутое на ключ отделение в письменном столе.
Поначалу сыщики пытались отыскать ключ. Соне вообще-то слабо верилось, что дальнейшее пребывание на даче имеет какой-то смысл. Ключа нигде не было. Потом Олег попытался-таки применить навыки медвежатника, однако это ему по неизвестной причине не удалось.
— Придется пошуметь, — пожал плечами Олег, вынимая из кобуры служебный пистолет.
— Я, пожалуй, выйду, — предупредила Соня. — Терпеть не могу звука выстрела.
— Как прозвучит выстрел — надо спешить. Разбитое окно — одно дело: местные хулиганы постоянно проделывают такие штуки, а стрельба — совсем другое. Если кто услышит, появление милиции более чем вероятно. Но приедет она не скоро. Так что у нас есть время. Тем не менее стоит постараться сделать все как можно быстрее. Давай!
Соня вышла в соседнюю комнату и пальцами заткнула уши. Раздался хлопок. Софья бросилась к Олегу.
Он уже вовсю копался в бумагах Комина. В глаза бросалась искореженная в том месте, где раньше был замок, дверца стола. Соня подбирала бумаги за Олегом и бегло их просматривала. Ничего интересного. Непонятные расчеты, квитанции и прочая чепуха. Иногда — медсправки, но нигде никаких сведений по истории болезни.
Тут она заметила, что Рыбак с неподдельным интересом рассматривает содержимое одной из папок.
— Ни хрена себе! — пораженно пробормотал Олег. — А наш Ваня, кажись, немножко еще и маньяк!
Соня испытала что-то вроде охотничьего азарта, ей показалось, что они наконец напали на след. Она отложила очередную накладную, подошла к Олегу и глянула поверх его плеча. Рыбак просматривал фотографии, которые только что выудил из папки.
— Иван Комин не просто любил некую Елизавету безответной любовью, — медленно, словно попутно над чем-то раздумывая, произнес он. — Парень был прямо-таки одержим ею. Глянь-ка сюда! Нормальные люди подобными вещами заниматься не станут. Если, конечно, они не герои мексиканских сериалов.
Взору Софьи открылось то, что можно было охарактеризовать как фотомонтаж, выполненный при полном отсутствии квалификации в условиях неоснащенности техническими средствами. Свадебная фотография каких-то незнакомых людей, только на место головы жениха приклеена вырезанная с некоей другой фотографии голова Ивана Комина.
— Ничего себе! — поразилась Соня не меньше Олега. — Может, он колдун какой-нибудь?
— Вряд ли. Скорее — просто псих. Ага! А посмотри сюда!
На следующей фотографии была целая компания. Среди них были и Комин, и Елизавета с мужем. Только головы Комина и этого самого мужа каким-то чудесным образом поменялись местами. Причем голову мужа непризнанный мастер фотомонтажа очень любопытно отретушировал. Теперь она напоминала череп, на котором еще продолжали сохнуть остатки гниющей плоти.
— Да он шизик! — в ужасе воскликнула Соня. — Маньяк самый натуральный!
— Это вообще-то с самого начала ясно было. Любовь вообще есть ненормальное состояние психики, — философски заметил Олег. — Люди еще не так чудят по этому поводу. Я знал человека, который воздвиг своей любимой у себя дома алтарь и ежемесячно в день зарплаты складывал у него подарки. Во всем остальном — совершенно нормальный человек. Это, конечно, все очень настораживает, — он указал на фотографии, — но конкретно ни о чем не говорит. Вряд ли он настоящий маньяк, иначе его на свободе не держали бы. Да и судя по бумажкам — тихое помешательство.
— Но он желал смерти того человека! Это же очевидно! — возразила девушка.
— Может, и желал. А может, он это делал в состоянии аффекта, когда любовные страдания принимали особо обостренный характер.
— Вот в состоянии аффекта он и может совершить что-нибудь плохое! И находиться здесь опасно!
Соня с Олегом просмотрели еще несколько «шедевров» Комина, среди которых был большой портрет Елизаветы, украшенный сердечками и признаниями в любви. Потом следовали стихи. Соня прочла одно стихотворение, и оно ей, как ни странно, понравилось. Хотя, возможно, это просто в ней заговорила свойственная женщинам склонность к болезни, определяемой мужчинами как «розовая сопливость». Больше ничего интересного в той папке не обнаружилось.
Ничего интересного не обнаружилось и в остальных бумагах, составлявших содержимое письменного стола Комина. Молодые люди не стали за собой прибирать и тихонько покинули дачный дом тем же путем, каким в него проникли.
— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила Соня у Олега уже в машине.
— Мне его жалко…
— Знаешь, а мне почему-то стихи Комина понравились. Наверное, это очень глупо.
— Как ни парадоксально, они мне тоже понравились, — признался Рыбак. — Может, не так уж и глупо, а? Все-таки их писал человек, одолеваемый всесокрушающей страстью. А сильные эмоции, будучи выраженными на бумаге, должны сохранить хоть толику присущей им энергии и всколыхнуть в душе что-то, не так ли?
— Не знаю. Самое главное другое. Мы наконец выяснили, что хотели, и теперь я даже начинаю представлять, какую роль могу разыграть перед Коминым.
— В таком случае поехали скорее домой! От греха подальше.