В течение целого часа я корила себя за несдержанность, проявленную мной при разговоре со Станиславом. Я читала себе разные проповеди и испытывала настоящее чувство стыда. «Уж не больно ли ты высокого мнения о себе? — мысленно спрашивала я себя, направляясь в редакцию. — Может, бросить все это, ограничиться газетными буднями, деловито подписывать бумаги, слушать доводы Кряжимского, пить кофе и подсчитывать прибыль?
Чушь, — одернула я себя, — во что превратится твоя хваленая газета, если ты спустишь все на тормозах, если активной жизненной позиции предпочтешь сугубо административную работу? И главное, во что превратишься ты сама? Сможешь ли ты себя уважать?»
Припарковав машину, я поднялась в редакцию, не переставая корить себя и песочить. Черт, такое самокопание тоже имеет свои минусы: вместо того чтобы быстро реагировать на ситуацию и моментально принимать решения, приходится отчитываться перед собой и с утра до вечера разбирать мотивы своих поступков.
Кряжимский встретил меня кислой миной.
— Что такое, Сергей Иванович? — спросила его я, когда мы вошли в мой кабинет.
— Пока ничего узнать не удалось, — горестно покачал он головой.
Убитый вид Кряжимского действовал на меня раздражающим образом.
— К чему такая печаль! — поддела я его. — Раскисать нам некогда, мне тоже повезло лишь отчасти. Давайте лучше перекусим.
Я подмигнула немного растерявшемуся заму и вызвала Марину. — Мариночка, организуй нам замор червячка, — намеренно беззаботно и весело, чтобы ободрить Кряжимского, сказала я секретарше.
Марина понимающе посмотрела на меня, потом на Сергея Ивановича, кивнула и исчезла за дверью. С моими гастрономическими пристрастиями она была более или менее знакома, и я была уверена, что она не подведет.
— Ты сказала, что тебе все же повезло, — вернулся Кряжимский к прерванному разговору.
— Собой я, конечно, не особенно довольна, а что касается дела… Мне удалось выяснить следующее: Замуруева спонсировал Ложкин, Замуруев был женат на его сестре и погуливал от нее. Но знал ли об этом Ложкин, да и сама его сестренка?.. В любом случае это не мешало бы узнать. Не исключено, что смерть Замуруева — дело рук Ложкина. Мотива два: финансовые проблемы, разборки то есть, и месть за поруганное имя сестры.
— Фамилия знакомая… — задумчиво произнес Кряжимский.
— Еще бы! Ложкин ведет автомобильный бизнес. Слышали о такой компании: «Сервис-авто»?
— Не один раз. — Сергей Иванович потер подбородок. — И что же ты намерена делать?
Кряжимский поднял на меня пытливый взгляд.
— Встретиться с сестрой Ложкина, а если понадобится, то и с ним самим.
Кряжимский даже присвистнул.
— Что такое, Сергей Иванович, вы чем-то удивлены? — спросила я, глядя в его расширенные от испуга глаза.
— Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что Ложкин — мафиози. Весь автомобильный бизнес контролируется подобными экземплярами, и твое намерение встретиться с ним выглядит по меньшей мере наивно…
— Вы заметили, что в этой стране наивными называют всех, кто хочет хоть что-то сделать для ее блага? — язвительно сказала я, вспомнив разговор со Станиславом.
— Я не хотел обидеть тебя, Оля. Кому как не мне знать, что ты за человек и из каких передряг нам приходилось иной раз выбираться…
— И успешно, Сергей Иванович, выбираться, — подчеркнула я, — так что прочь скепсис и подавленность!
В этот момент дверь распахнулась и на пороге возникла Марина. Ее щеки полыхали пурпурным румянцем, глаза блестели.
— Что, на улице по-прежнему холод? — игриво спросила я.
— Ага. — Марина подошла к столу и стала выгружать гастрономические трофеи. — Пришлось до супермаркета прогуляться.
— Свежий воздух тебе на пользу, — повеселел Кряжимский.
Он с видимым удовлетворением разглядывал яркие этикетки.
— Сервелат московский, здесь «Данон», — Марина выгрузила упаковку йогуртов, — сыр, салат крабовый… Так, что еще? — Марина убрала с лица темную прядь.
— А как насчет ста граммов? — пошутил Кряжимский.
— А вот этого нам не надо, — смеясь, сказала я, — рановато еще, дел по горло!
— Кофе будет готов через несколько минут. — Выслушав благодарственные слова, Марина захлопнула дверь.
— Ой, тут и пирожные, ну прямо пир на весь мир! — облизнулся Кряжимский.
— Угощайтесь, — пригласила я Сергея Ивановича к трапезе, открывая пластиковую коробочку, где аппетитно розовело крабовое мясо.
— И когда ты планируешь навестить сестру Ложкина? — невнятно, с набитым ртом, поинтересовался Кряжимский.
— После того как вы узнаете, где сия гражданка проживает. В адресный стол обращаться не надо — всем известно, какие у вас, Сергей Иванович, обширные знакомства и связи… — Я бросила на Кряжимского взгляд заговорщицы.
Он чуть не поперхнулся.
— Узнать-то я могу, только вот… — Он замешкался.
— Не волнуйтесь вы так! Будем держать связь по мобильным, все будет нормально.
— Я вот думаю, а что, если Замуруеву отомстил кто-нибудь из его конкурентов?.. — Кряжимский уставился на меня.
— Вы хотите сказать, модельеров? — уточнила я.
Кряжимский кивнул.
— Вполне возможно. Но, как вы сами понимаете, в ходе любого расследования приходится рассматривать и вести несколько версий. Отработаем пока версию с Ложкиным, потом, в случае если он окажется непричастным к гибели Замуруева, займемся кем-нибудь другим.
Я приступила к сыру. Марина внесла поднос с кофейными чашками.
— Спасибо, — поблагодарила я ее. — Сергей Иванович, — обратилась я к Кряжимскому, — сегодня я уже на работе не появлюсь, так что звоните и… чуть не забыла, кроме адреса сестры Ложкина, мне нужно знать, где проживает и сей автомобильный босс.
* * *
Ложкина Ирина Викторовна жила в трехэтажном особняке за Сенным рынком. Я неплохо знала этот район, и найти краснокирпичное, довольно безвкусно оформленное строение мне не составило большого труда. Отделенный от остального мира высокой стеной дом скорее напоминал неприступную крепость.
Еще бы ров прорыли, как в средневековье, неодобрительно подумала я, привставая на цыпочки. Мне удалось разглядеть лишь верхний этаж и крышу. Псевдоготические башенки, призванные придать этому каменному чудовищу художественную неоднозначность, вызвали у меня ироническую усмешку. Заимствованные из неопознанного архитектурного стиля и перенесенные на неблагодатную почву новоявленных местных латифундистов, они были здесь сбоку припека и выглядели прямо-таки уморительно.
Рядом со стальной дверью я заметила звонок. Нажав на него без всяких колебаний, я услышала искаженный домофоном женский голос:
— Кто?
— Бойкова Ольга, — представилась я, не особенно, впрочем, рассчитывая, что мое имя произведет хоть какое-то впечатление на хозяйку, — мне нужно срочно с вами поговорить.
— У меня нет времени, — жестко произнес голос.
— Мне нужно поговорить о вашем муже, — твердо сказала я, — о Замуруеве Алексее.
— Если вам известно, что с ним случилось, то ваша настойчивость тем более непонятна, — отчеканил голос.
Мне казалось, что я разговариваю со средневековым рыцарем: голос был железным и глухим одновременно, точно шел из-под забрала.
— Как раз об этом я и хотела с вами побеседовать, — стараясь побороть отчаяние, громко произнесла я.
Повисла грозная пауза. Я не могла не отдать должное своей интуиции — через минуту дверь открылась и охранник, здоровый парень в камуфляже, появился на пороге.
— Че названиваешь? — хмуро спросил он. — Непонятно, что ли, не до тебя сейчас, иди своей дорогой.
— Мне нужно срочно поговорить с твоей хозяйкой, — сделала я последнюю жалкую попытку пробиться в особняк, — не смог бы ты передать ей записку?
Решение пришло ко мне спонтанно. Парень неуверенно пожал плечами.
— Валяй, — с вальяжной снисходительностью произнес он, привалившись к металлическому косяку.
Я достала из сумки ручку и, вырвав лист из блокнота, черкнула: «Я — главный редактор „Свидетеля“. Если вы упустите возможность поговорить со мной, не исключено, что это плохо отразится на вашем брате. У меня есть сведения, что милиция подозревает именно его».
Я не обольщалась надеждой, что эта записка окажется решающим аргументом в мою пользу, но чем черт не шутит?
Лениво взяв записку, парень скрылся. Металлическая дверь с гулким грохотом закрылась. Я осталась стоять на месте, лихорадочно соображая, с чего начать разговор с женой Замуруева. Вскоре до меня донеслись тяжелые шаги. Дверь открылась, и все тот же неторопливый охранник бросил мне:
— Можешь войти… ненадолго.
Я вступила во владение Замуруевых со смешанным чувством радости и тревоги. Двор был поистине огромным. Справа располагались гараж, баня и еще какое-то бесформенное, но добротное строение, слева — затянутый толстой полиэтиленовой пленкой бассейн.
Я пересекла двор под неусыпным контролем охранника и, поднявшись по ступеням, замерла в нерешительности перед высокой обитой деревом дверью. Я, конечно, подозревала, что основа у нее железная.
— Не бойтесь, — осклабился охранник, — входите.
Я надавила на бронзовую ручку и очутилась в просторном холле, дубовые стены которого были украшены картинами с русской тематикой и шкурами животных. Огромная голова бурого медведя, помещенная под самым потолком, уставилась на меня стеклянными глазами. Холл и гостиную красиво разделяла арка. Я сделала несколько шагов по направлению к ней и, заглянув в гостиную, увидела высокую блондинку с пышной, не умещавшейся в шелковом халатике грудью и крутыми бедрами. Блондинка стояла на площадке покрытой лаком деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, и недружелюбно изучала мою удивленную физиономию.
Длинные прямые светлые волосы доходили ей почти до талии. Лицо не отличалось ни тонкостью, ни каким-либо особенно замечательным выражением. На нем застыло тупое недовольство и чванливое высокомерие.
— Здравствуйте, — смущенно сказала я, обводя взглядом заставленные чучелами бедных животных хоромы.
— Здравствуйте, — нехотя, как-то нараспев произнесла блондинка. — Садитесь, раз уж пришли.
Я присела на краешек кожаного дивана перед огромным, напоминающим пещеру камином.
Блондинка неторопливо спустилась и, подойдя к стойке бара, поблескивающей деревянной лаковой поверхностью, открутила пробку на темной пузатой бутылке и стала наливать себе в стакан какую-то коричневую жидкость.
«Виски, наверное», — решила я.
— А вы что пьете? — снисходительно осведомилась она у меня. — Виски, бренди, коньяк, водку?.. А может, коктейль?
Я следила за ее движениями. На миг она замерла со стаканом в руке, потом поднесла его к губам и залпом выпила все содержимое.
— Спасибо, я за рулем, — мягким голосом сказала я. — Если только соку…
— Может, вы сами о себе позаботитесь? — пренебрежительно бросила она. — Идите сюда, здесь все, что нужно.
Я подошла к бару. Хозяйка открыла незаметную на деревянной панели дверку в стене и вынула несколько коробок сока.
«Здорово придумано, — мысленно подивилась я стенному холодильнику. — Чего только не увидишь у наших богачей!»
Надо сказать, что роскошная обстановка гостиной была довольно безвкусной. Тяжеловесная мебель, выполненная под дорогую антикварную, почти полностью сливалась с красно-коричневыми стенами. Гармонии, на которую рассчитывали хозяева, не получилось. Не помогали ни шкуры, лежащие и развешанные всюду, где только можно, ни зеркала, ни безделушки.
— Слушаю вас. — Налив себе новую порцию виски, Замуруева прошла к дивану и устало плюхнулась на него.
На ее простом, даже грубом лице я не заметила следов переживаний и слез. Она казалась совершенно невозмутимой. Ее голос ни разу не дрогнул, взгляд не увлажнился. Да уж, гонора и заносчивости ей занимать не приходилось.
— Я уже представлялась, поэтому повторяться не буду, — уверенным голосом начала я, присев неподалеку на низкое широкое кресло. — Хотя для меня было полной неожиданностью известие, что вы знаете, кто я.
— Станислав звонил мне, говорил о вас. — Замуруева опрокинула в рот виски и, слегка поморщившись, шмыгнула своим утиным носом. — Вы были Лешкиной подружкой?
Она тупо посмотрела на меня. Сестра Ложкина явно относилась к тем людям, кто не терпит противоречий со стороны кого бы то ни было.
— Нет, я не была его, как вы выразились, подружкой…
Замуруева недоверчиво усмехнулась и икнула. Я подумала, что те две порции виски, которые она махнула в моем присутствии, не первые и не последние в ее дневном рационе.
— Странно, — с рассеянным видом произнесла она, — я так к этому привыкла… Вас, наверное, удивляет, что я не реву, не бьюсь в истерике… А мне, знаете, все это жуть как надоело. И прислуга надоела, и тусовки Лешкины, и рестораны, и его постоянные отлучки. Но теперь, — в ее голосе послышались всхлипы, — теперь он отлучился навсегда.
Она быстро справилась с волнением, только устало провела рукой по лбу, гладкому, как у куклы из универмага.
— Все, кончился праздник, — горько сказала она, — а мне наплевать!
«Это я вижу», — мысленно прокомментировала я ее реплику.
— Извините за нескромный вопрос, Алексей вам изменял? — Я бросила на Замуруеву сочувственный и невинный взгляд.
— А вот это не ваше дело! — взъерепенилась она, резко встала и поспешила к бару.
— Простите. Но ведь и милиция будет задавать вам такие же вопросы…
— Милиция… Ха-ха! Да мой брат только моргнет — и милиции след простыл. Вы верите в милицию, в этих козлов, которые только и знают, что попрошайничать?
Замуруева судорожно рассмеялась.
— Но ведь нельзя всех в одну кучу, — попыталась я восстановить справедливость.
— К черту! — махнула рукой Замуруева, бросая лед в стакан с виски.
Она выпила очередную порцию и теперь, облокотившись о стойку, тихо и печально раскачивалась в такт своим невеселым мыслям.
— А в каких отношениях был ваш брат с Алексеем?
— В дружеских, — по-идиотски захохотала Замуруева. — А если конкретнее, вы ведь любите конкретность, — произнесла она с вызовом, — Леша мой дорогой Грише зад лизал, ясно? Ну, это когда ему срочно денежки были нужны, а вот когда он чего-нибудь достигал, когда вокруг него начинали разные там журналисты виться, хвалебные песни ему петь да в своих продажных газетенках о его коллекциях статейки печатать, вот тогда мы гордыми становились, неприступными да еще приказывать норовили! А-а, ладно…
Она направилась к лестнице. Я как завороженная смотрела на нее.
— Я сейчас, — бросила она. — Пейте пока ваш сок.
Прошло по крайней мере минут пятнадцать, прежде чем Замуруева спустилась в гостиную. Теперь на ней были расклешенные велюровые джинсы и белая футболка, готовая, казалось, вот-вот треснуть на ее гигантской груди. Развинченной, шаткой походкой она подошла к дивану и медленно опустилась на него. Глаза ее странно блестели. Замуруева неожиданно растеклась в блаженной улыбке и, глубоко вздохнув, откинулась на спинку дивана, заведя руки за голову.
— Ой, как хорошо! — облегченно выдохнула она. — Совсем другое дело. Так на чем мы остановились?
В ее голосе появилась непринужденная интонация, словно она испытала умиротворяющее действие какого-то лекарства.
— Вы сказали, что у Алексея были подружки, — решила я вернуться к интересующей меня теме, надеясь, что Ирина уже не помнит, о чем мы говорили.
Она обвела задумчивым взглядом комнату и уставилась в окно.
— Ну были, и что? — Она перевела взгляд на меня.
— Вы имеете в виду, что он изменял вам? — била я в одну точку.
— Ха-ха-ха, изменял? — Ее лицо словно передернуло нервным тиком. — Наверное, изменял, все мужики одинаковые, пользуются, когда подвернется смазливая бабенка. А уж в шоу-бизнесе таких возможностей хоть отбавляй. Все эти показы, конкурсы, дефиле, длинноногие плоские модели неопределенного пола.
«Да уж, твою принадлежность к слабому полу никак нельзя назвать неопределенной», — глянула я на распираемую грудями футболку.
— Вы его ревновали? — спросила я, вынимая из кармана пачку сигарет.
— Не настолько, чтобы из-за этого травить его стрихнином, если вы это имеете в виду, — она с сожалением покачала головой, — но в постели он был хорош, не супер, конечно, но не дохляк. Да ты, наверное, и сама знаешь… — как бы невзначай бросила она.
«Да, она не дура, — подумала я, — или просто хитрит? Берет меня на пушку? Раз она перешла вдруг на „ты“, то и я „выкать“ не буду».
— Вчера на показе я его увидела первый и, как оказалось, последний раз, — твердо (тем более что так это и было) произнесла я и закурила.
— Правда? — Она смотрела куда-то в угол. — Ну ладно, может быть, и так, а что ты тогда лезешь со своими расспросами?
— Я уже раскрыла несколько убийств, может быть, это произошло и случайно, не знаю, но мне кажется, что у меня это получается. А ты не хочешь узнать, кто убил твоего мужа и за что? Или ты знаешь, что это сделал твой брат и поэтому предпочитаешь, чтобы все осталось в тайне?
Наверное, мне не стоило так вот в лоб спрашивать у нее о брате. Глаза Ирины налились кровью и выпучились, как у рака. Она медленно поднялась с дивана и двинулась на меня, явно не для того, чтобы чмокнуть меня в щечку. В руках у нее откуда-то появился тяжелый стакан из-под виски.
— Ты чего несешь, сучка? — процедила она сквозь зубы. — Хочешь Гришку подставить?
Я стала лихорадочно соображать, что можно предпринять в такой ситуации. С ней я, конечно, справилась бы — несколько уроков рукопашного боя, преподанных мне Витькиным приятелем из спецназа, оказались очень полезными и действенными, — но прибежит охранник, с которым мне не справиться. Не вызывать же сюда подмогу — и из-за чего? Нужно было выходить из положения, в которое я сама себя загнала, собственными силами. Как говорил Остап Бендер, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А может, это говорил не он?
В данный момент это не имело особого значения, потому как расстояние между мной и разъяренной, находящейся под воздействием алкоголя и какого-то «лекарства» Ириной Замуруевой катастрофически сокращалось. Между нами оставалось не более двух метров.
И тогда я применила испытанный не раз метод ошарашивания оппонента. Я называю его «психотушка» (от «психологическая колотушка»). Этот метод прост и психологически обоснован. Не буду вдаваться в подробности, просто скажу, что, когда объяснения и логические доводы не помогают утихомирить собеседника или насильника, нужно задать ему вопрос, которого он никак не ожидает от вас услышать.
На этот раз я немного рисковала, потому что сама суть задаваемого вопроса была для меня не ясна. Я не была уверена, что действительно догадалась, зачем Замуруева бегала наверх. Но даже если я и ошибалась в этом, вопрос все равно должен был подействовать.
— Почем кокаин берешь? — произнесла я негромко, но четко, глядя прямо в ее выпученные глаза.
— По сотке, — инстинктивно ответила Замуруева и опустила занесенный над головой стакан.
— Не фуфло? — продолжила я игру, встала и медленно отодвинулась в сторону.
— А ты чего, тоже балуешься? — уже без угрозы в голосе спросила Замуруева.
— Так, иногда, — невозмутимо ответила я, направляясь к стойке, где оставила свой стакан с соком, — когда нервишки расшалятся.
Замуруева подошла следом, поставила рядом свой стакан, которым только что собиралась раскроить мне голову, и, плеснув в него из бутылки, снова устроилась на диване. Я осушила свой стакан с соком до дна, только сейчас почувствовав нервную дрожь под коленками.
— Я думала, мне крышка, — сказала я, устраиваясь в кресле и закуривая сигарету.
Замуруева весело рассмеялась.
— Гришка — хороший человек, — произнесла она, немного успокоившись, — так что его не трогай. Я за него голову любому оторву.
— Верю, — усмехнулась я, выпуская дым через нос.
Мы посидели немного молча: она — потягивая из стакана, я — дымя сигаретой.
— Хочешь «дорожку»? — наконец спросила Ирина.
— Может быть, в другой раз, — отказалась я. — Ты не ответила на мой вопрос.
Я думала, что она уже забыла, о чем я ее спрашивала. Но она помнила.
— Хочу ли я узнать, кто убил Лешку? — Она сделала глоток из стакана и пожала плечами. — Какое это имеет значение?
— То есть как? — искренне удивилась я. — Неужели тебе все равно?
— Ну, представь, — она отбросила с лица прядь упавших волос, — что ты нашла его убийцу, и что дальше?
— Он понесет заслуженное наказание, — неуверенно произнесла я.
— Мне от этого станет легче? — Последовал еще один глоток из стакана.
— Только не говори мне, что тебе все равно, найдут убийцу Алексея или нет. — Я внимательно посмотрела на нее. — Я не поверю.
— Это твое дело. — Ирина пожала плечами. — Но, по-моему, Лешка получил то, что заслужил.
— Значит, ты знаешь, что за ним водились какие-то грехи?
— Грехи? — переспросила она и пожала плечами. — Наверное, их у него было не больше, чем у других. Я имею в виду, что за все в жизни приходится платить. Закон кармы.
— Закон кармы предполагает, что человек рождается, уже неся на себе грехи предыдущих поколений. Если следовать этой философии, то земная жизнь нам дается, чтобы попытаться искупить их. Только вот вопрос: как это сделать? Кто оценит, праведный поступок совершил человек или нет? Так что, мне кажется, все эти рассуждения о законе кармы, о всемилостивом боге, который якобы создал нас, но гарантировал отпущение всех грехов только при каких-то определенных условиях, — все это сказки для сирых и убогих, для тех, у кого нет индивидуальности, кого тянет в стадо. Может быть, ты говоришь так про Алексея потому, что он был творческим человеком, не связанным условностями морали?
Меня куда-то понесло, но, к моему удивлению, Ирина внимательно слушала мой небольшой экспромт. Она забыла про свой стакан и даже приоткрыла рот к концу моего монолога.
— Потрясающе! — наконец произнесла она. — Здорово! Может быть, продолжишь свою мысль?
— Да вообще-то я все сказала, что хотела, — немного осадила я ее. — Не забывай, что мы говорили об Алексее. Ты хочешь, чтобы его убийца был наказан?
— Хочу, хочу! — вдруг выкрикнула она, приподнимаясь с дивана. — В глубине души, — произнесла она уже тише и не так уверенно.
— Ты любила его?
— Сначала — да, любила, — задумчиво сказала она и опорожнила стакан. — Но все проходит, так что, если хочешь знать, я жалею о его смерти только как о смерти приятеля — не больше.
— Ты так и не сказала, он изменял тебе?
— Не знаю, свечку не держала. — Замуруева снова повысила голос. — Какое это теперь имеет значение?
— Может, его убила любовница? — предположила я. — Больно уж способ убийства какой-то женский.
— Почему это? — подняла брови Замуруева.
— Ну как бы это тебе объяснить… Мужчина бы воспользовался ножом или пистолетом, понимаешь? А здесь яд. В наше время довольно редкое орудие убийства. Кстати, вы в доме не держите стрихнин?
— Ты опять за свое? — насупилась Ирина, но как-то не всерьез. — Нет, стрихнин не держим. Может, все-таки кокаинчику, а?
Я поняла, что больше от нее ничего не добьюсь, и, отказавшись, стала прощаться.
— Ты заходи как-нибудь — поболтаем, — предложила она на прощание. — С тобой интересно. Или если нюхнуть захочешь…
Я поблагодарила ее и поинтересовалась, где я могу найти ее брата.
— Он частенько обедает в кафе «Дрюон», — с укоризненным вздохом ответила она.