Зато наш Виктор оказался, как обычно, на высоте. В этот же день фотографии «пианиста» были готовы, и мы могли как следует рассмотреть личность этого подозрительного типа. Хотя, честно говоря, у меня как-то язык не поворачивался называть его подозрительным. Скорее уж неуместным, что ли.

На фотографиях он был запечатлен в тот момент, когда открывал дверь подъезда. Голова его была втянута в плечи – видимо, ему казалось, что так он будет выглядеть незаметнее. Лицо напряженное и слегка испуганное, светлые волосы растрепаны ветром. Левая рука чуть отведена в сторону – в ней зажат некий предмет, наверное, тот самый миниатюрный фотоаппарат, которому вскоре суждено было распасться на атомы.

Коллеги высказались насчет «пианиста» по-разному. Маринка, например, проявила к фотографиям далеко не профессиональный интерес и живо спросила:

– Так это тот самый, что не дает вам проходу? Симпатичный мальчик! Я бы не возражала, если бы он за мной побегал… Послушай, Ольга, а может, у него к тебе чувства? Только он никак не решится открыться, а ты тут еще и мужиков с собой начала таскать! Откровенно говоря, я тебя не понимаю – принять такого цыпочку за тайного агента! Я считаю, что ты должна сама с ним объясниться, пока вы его окончательно не спугнули. А если не хочешь, то давай я с ним познакомлюсь…

– Валяй, знакомься! – великодушно разрешила я. – Только на всякий случай предупреждаю – этот цыпочка катается на машине со съемными номерами… Должно быть, от застенчивости.

– Кто сказал? – переполошилась Маринка. – Ты сама видела?

– Ромка видел, – ответила я.

– Ну, Ромка! – презрительно поморщилась Маринка. – В его возрасте знаешь как фантазия работает!

– Зато у тебя ничего уже не работает! – угрюмо буркнул обиженный Ромка и добавил злорадно: – Познакомьте ее, Ольга Юрьевна! Может, через пару дней ее найдут в каком-нибудь канализационном люке с отрезанной головой!

Маринка негодующе сверкнула глазами.

– Нет, ты слышишь, что он говорит? – воскликнула она. – У нас не курьер, а какой-то сексуальный маньяк! Не сомневаюсь, что он сам давно лелеет в мечтах что-то подобное… Он неспроста это сказал!

Оскорбленный и смущенный Ромка даже побледнел.

– Сама виновата! – холодно заметила я. – В следующий раз не будешь задевать человека. А уж насчет того, кто у нас сексуальный маньяк, лучше промолчим!

Не знаю, как далеко зашла бы наша пикировка, но в этот момент Сергей Иванович Кряжимский неожиданно придвинулся поближе к столу и протянул руку к фотографиям.

– Минуточку, молодые люди! – озабоченно произнес он. – Позвольте, Ольга Юрьевна, мне этот снимок… Так-так… А ведь я определенно где-то этого человека видел! Несомненно, видел! Постойте, дайте вспомнить, где же это было… Вот проклятый склероз! – Он вертел фотографию перед глазами и сердито хмурил брови.

Моментально забыв обо всех недоразумениях, мы уставились на него.

– Боюсь ошибиться… – бормотал Сергей Иванович. – Не хотелось бы вводить никого в заблуждение… Знаете что? Если Виктор не возражает подбросить меня на своей машине, я бы хотел сейчас съездить в одно место, проверить свои предположения…

Виктор, разумеется, не возражал. Через минуту они уехали, а я приступила к поискам координат риелторской фирмы «Тюльпан». Для начала я переворошила деловой справочник города Тарасова и на двести первой странице нашла интересующее меня название. Здесь же были указаны адрес и телефоны – все как положено.

Воодушевившись, я набрала один из номеров. У меня пока не было никаких конкретных планов, кроме банальной идеи представиться покупательницей, чтобы, войдя в контакт с представителями фирмы, познакомиться с ними поближе.

Увы, как выражается молодежь, меня ждал облом. По телефону мне терпеливо разъяснили, что я звоню в фирму «Компакт», которая занимается поставкой и установкой пластиковых окон, а пресловутый «Тюльпан» приказал долго жить еще полгода назад. Никаких конкретных сведений по этому вопросу мне не дали, объяснив, что знают все о пластиковых окнах, а о «Тюльпане» только то, что он дал дуба.

– Вас ведь не интересует прошлогодний снег? – вежливо сказали мне. – Мы же не имеем к ним никакого отношения! Просто арендуем площади, которые они освободили. А вам, кстати, не требуется поменять окна?

Меня устраивали мои окна. Единственное, что мне сейчас требовалось, – это хотя бы намек, куда могли деться основатели «Тюльпана». В городе ежегодно появляются и ликвидируются десятки предприятий. Иногда они исчезают бесследно или возрождаются под другими наименованиями. Бывает, что руководят ими подставные лица, эдакие зиц-председатели, которые сами не имеют понятия, на кого работают. Одним словом, найти следы распавшегося «Тюльпана» было дело не из легких, а главное, оно требовало времени.

И тут я вспомнила, что Григорий называл мне имя нотариуса. Кажется, Белов Николай Степанович. Контора у него на Железнодорожной улице. Вот кто должен наверняка что-то знать! Другой вопрос – захочет ли он поделиться этим знанием. Нотариусы не любят болтать. Болтливый нотариус – это, наверное, так же странно, как молчаливый тамада.

Однако выбора не было – если я хочу что-то выяснить о деятельности «Тюльпана», нужно попробовать разговорить Белова. Откладывать не стоит.

– Я отбываю, – предупредила я Маринку. – Если Кряжимский явится раньше меня, пусть звякнет мне на мобильник. Я, скорее всего, надолго.

Ромку на этот раз я с собой брать не стала. Несмотря на его мрачноватые предостережения, «пианист» не представлялся мне такой уж угрожающей фигурой. В каком-то смысле я уже к нему привыкла. Если мне предстоит сегодня опять с ним столкнуться, я попробую обойтись собственными силами. После того, как мы уже дважды с ним пообщались, мне казалось, что я вполне могла быть в этом уверена.

Однако, сев в машину, я поглядывала в зеркало заднего вида с особым любопытством. Трудно было сказать, возобновит ли «пианист» свое преследование после утреннего промаха. А может быть, он уже увязался за Кряжимским и Виктором? Не исключено даже, что его заменили, учитывая основательный процент брака в работе.

Но уже минуты через две я смогла убедиться, что на замену никто не вышел. В зеркале появилось отражение бежевой «Оки», над рулем которой просматривалась знакомая светловолосая голова. Возможно, у этих ребят был кадровый голод, или я чего-то не понимала в их замысле.

– Привет, артист! – сказала я отражению и, чтобы окончательно убедиться в наличии «хвоста», свернула с шумной улицы в спокойный переулок, где движение было поменьше.

«Ока» послушно потянулась за мной. Уже из чистого озорства я принялась кружить по прилегающим улочкам, наблюдая за тем, как старательная крошечная машинка «пианиста» бесхитростно повторяет все мои маневры.

Столь откровенным наблюдение бывает в двух случаях. Когда вас демонстративно хотят запугать и когда наблюдатель полный в этом деле лопух. В одиночку обычно не пугают – действуют как минимум в паре, и парочка подбирается соответствующая – чтобы от одного вида у наблюдаемого мороз шел по коже. Учитывая, что в моем случае ни одно из этих условий не было соблюдено, оставалось думать, что за рулем «Оки» сидит лопух.

Однако лопух – не лопух, а жизнь мне он все-таки портил. Взять хотя бы тот факт, что ему становились известны все мои перемещения. При известном усердии он мог даже проанализировать и мои контакты тоже. Я не знала, какую цель этот человек преследует, но делиться с ним информацией и планами не испытывала никакого желания.

Поколесив еще немного по тихим улочкам, я стала соображать, как мне отделаться от настырного преследователя. Устраивать гонки в центре города не хотелось – новые неприятности с правоохранительными органами нам совсем не требовались. Я стала вспоминать, где поблизости может быть удобный проходной двор, через который я смогу незаметно улизнуть. И в этот момент зазвонил мобильник.

Я поспешно взяла трубку и сообщила, что нахожусь на связи. Знакомый голос Кряжимского неторопливо проговорил:

– Это мы, Ольга Юрьевна, вернулись… У меня для вас имеются новости. Не знаю только – приятные или не очень. Я только что заходил в прокуратуру. Видите ли, какое дело, лицо этого парня на фотографии… Я отчетливо помнил, что где-то его недавно видел, но никак не мог вспомнить где… А поскольку за последнее время я мало куда выходил из редакции – только в прокуратуру, – то я и предположил, что мог видеть его именно там. Представьте себе, так оно и было!

– Так вы его и сейчас там видели? – недоверчиво спросила я, косясь на изображение в зеркале. – Потому спрашиваю, что в данный момент этот тип упорно плетется у меня за кормой, и, по-моему, я узнаю этот светлый чуб…

– Нет-нет, сейчас я его не видел! – поспешно возразил Кряжимский. – Но я как бы невзначай показал его фотографию своему знакомому, который там работает. Он очень удивился, потому что на снимке, Ольга Юрьевна, изображен его коллега. Понимаете? Этот человек, который следит за вами, работает в прокуратуре!

– Ни фига себе! – огорченно сказала я и в сердцах ударила по тормозам.

«Ока» за моей спиной тоже остановилась. Нас разделяла дистанция метров в пятнадцать, не больше.

– Значит, опять прокуратура, – упавшим голосом сказала я. – Чего они хотят теперь? Оштрафовать за неправильное вождение автомобиля?

– Не знаю, – честно сказал Кряжимский. – Но будьте осторожнее!

– Постараюсь, – со вздохом пообещала я. – А вы случайно никаких больше подробностей об этом человеке не выяснили, Сергей Иванович?

– Кое-что, – скромно ответил Кряжимский. – Он следователь. Зовут его Роман Дмитриевич Гоголев. Здесь же в прокуратуре работает его дядя – занимает довольно высокий пост. Между прочим, наша статья вполне могла задеть лично дядю. Так что делайте выводы.

– Да-а, выводы… – сумрачно откликнулась я. – Интересно, на что они теперь рассчитывают? Может быть, учитель Старостин – тоже их затея? Может быть, нас заманивают в какую-то ловушку? К чему все эти фотоаппараты, «хвост» зачем?

– Увы, Ольга Юрьевна, тут я умываю руки, – печально сказал Кряжимский. – Никаких на этот счет соображений. Потому и призываю вас к осторожности. Правда… – он как будто замялся.

– Что еще? – не вытерпела я. – Не томите, выкладывайте, какие еще неприятности?

– Нет-нет! Скорее даже наоборот, – ответил Кряжимский. – Это касается личности Романа Дмитриевича. Несколько колоритных штрихов, так сказать… Дело в том, что мой знакомый отозвался об этом человеке немного странно. Похоже, Гоголев не пользуется среди коллег никаким авторитетом, несмотря на своего влиятельного родственника. Под «коллегами» я подразумеваю и начальство тоже. По-моему, он там вроде шута. Знаете, как это принято у психологов – ролевое деление в коллективе? Тот – лидер, этот – рабочая лошадка, третий – шут. Может быть, я не совсем верно излагаю, но моя мысль вам, наверное, понятна? Я хочу сказать, впечатление такое, что серьезных дел ему практически не доверяют.

– Дожили, – проворчала я. – Нас уже стажеры пасут. Шуты гороховые. Скоро на нас городских сумасшедших напустят!

Кряжимский неопределенно хмыкнул.

– Будем надеяться, что этого не случится, – сказал он. – Но я вас предупредил. Распоряжения какие-нибудь будут?

– Нет пока, – ответила я. – Мне надо прийти в себя. Вернусь – тогда поговорим.

Закончив разговор, я задумчиво посмотрела назад. Следователь Гоголев откровенно скучал за рулем. Лобовое стекло «Оки» отсвечивало, и поэтому я не могла рассмотреть, какое у Гоголева выражение лица. Вдруг неожиданно для самой себя я решительно распахнула дверцу и, выйдя из машины, направилась к «Оке».

Замечтавшийся следователь среагировал на это с некоторым запозданием. Я заметила, как он, спохватившись, пытается завести мотор, но у него ничего не получается. Теперь мне было хорошо видно его лицо – на лице была паника. Гоголев беспорядочно хватался за рычаги, но было уже поздно – я подошла к машине и постучала согнутым пальцем по боковому стеклу.

Гоголев оставил свои бесплодные попытки и открыл дверцу. Взгляд у него был виноватый, как у нашкодившей собаки.

– Я вам помешала, Роман Дмитриевич? – с ядовитой любезностью спросила я. – Вы куда-то собирались ехать?

Он несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем смог вымолвить хотя бы слово.

– Вы меня знаете? – выдавил он наконец. – Вроде мы не знакомы?

– Как сказать, – хладнокровно заметила я. – Встречаемся каждый день, знаем кого как зовут, вы бродите за мной буквально по пятам… Мне кажется, нам уже можно переходить на «ты».

Я обошла машину и уселась на переднее сиденье рядом с Гоголевым.

– Признавайтесь, какого черта вы за мной следите?! – потребовала я. – Все равно вы провалили задание, так и передайте своему начальству!

Роман Дмитриевич казался очень расстроенным. Он даже слегка побледнел. Его голубые глаза растерянно забегали, а потом разом уставились на меня.

– А может, мы с вами договоримся? – умоляющим тоном сказал он. – Я готов вам все рассказать. Но и вы должны пообещать ничего не докладывать моему начальству.

– Вообще-то я никому ничего не докладываю с тех пор, как стала хозяйкой своей газеты, – заметила я. – Но настучать могу. Если вы попытаетесь вкручивать мне мозги…

– Ну что вы! – краснея, сказал Роман Дмитриевич. – Я никогда себе этого не позволю. Если честно – вы мне очень понравились. Правда-правда! Как только я вас впервые увидел…

– Ничего себе признание в любви! – фыркнула я. – Шпионите за мной именно по этой причине?

– Мне самому это ужасно не нравится! – горячо сказал Гоголев. – Но что поделаешь, если я такой несчастливый человек? Понимаете, мне всю жизнь не везет! Наверное, я таким уродился. Родители меня с малых лет опекали так плотно, что у меня не осталось ни капли воли. Не делай то, не дружи с этим, не смей так разговаривать! Знаете, я всегда мечтал стать музыкантом…

«Один – ноль в твою пользу, Ольга», – самодовольно подумала я, а вслух спросила:

– Почему же не стали?

Гоголев развел руками:

– Я же говорю! За меня всегда все решали. Считали, что так будет лучше. А теперь я стал всеобщим посмешищем. То есть вслух этого не говорят, но я же знаю, о чем шепчутся у меня за спиной… И никаких серьезных дел мне не поручают, потому что знают – я их запорю. По настоянию родителей я закончил юридический, а дядя пристроил меня в прокуратуру. Теперь он кусает локти, я знаю, но сделанного не воротишь…

– Понимаю, о своей горькой судьбе можно говорить часами, – перебила его я. – Но мне бы хотелось чего-то более конкретного – у меня мало времени.

– Да, конечно, – виновато сказал Роман Дмитриевич. – Вам это неинтересно. Просто иногда так хочется излить душу человеку, который может тебя понять…

– Возможно, попозже я выслушаю вашу исповедь, – обнадежила его я. – Но давайте сейчас к делу! Зачем вы за мной следили?

– Понимаете, это дядька, – смущенно признался Гоголев. – Все равно, говорит, от тебя нет никакого толка, так хоть понаблюдай за этой ба… – он испуганно покосился на меня и поправился: – За женщиной, значит. Смысл тут такой: у нас знают – вы иногда проводите собственные расследования. Ну и вроде не всегда действуете по закону…

– Ах, вот оно что! – воскликнула я. – И вам поручено поймать меня с поличным – теперь понятно! Неплохо задумано, но исполнение ниже всякой критики. Например, зачем вы всюду таскали с собой фотоаппараты?

– Ну как же, – замялся он. – Чтобы заснять, куда вы ходите и с кем встречаетесь. Только с этим делом у меня тоже ничего не вышло. Первый раз я вообще забыл вставить в аппарат пленку, а второй раз поспешил и уронил камеру. А это была казенная. Она три тысячи стоит. Теперь, наверное, с меня высчитают…

– И поделом! – безжалостно сказала я. – Преступников нужно ловить, господин следователь! А то преступники у вас как по Лас-Пальмасу разгуливают…

– Да я бы с удовольствием, – тоскливо сказал Гоголев. – Только где мне! Я вон даже с вами не справился. Хотя я не больно-то и старался. То есть сначала я старался, а потом, когда вас как следует рассмотрел, мне уже противно стало, что я за вами слежу…

– Звучит довольно двусмысленно, – заметила я. – Но чего ждать от такого недотепы! А на каком инструменте вы играете?

Гоголев сразу оживился, и в его голубых глазах вспыхнул огонь.

– На гитаре, – застенчиво сказал он. – Как ни странно, не так уж плохо. Если хотите послушать, мы могли бы как-нибудь встретиться.

– Встретиться со шпионом? – насмешливо спросила я. – На тайной явке?

– Зря вы так, – упавшим голосом проговорил Роман Дмитриевич. – Я ведь от чистого сердца. А шпионить за вами я больше не буду – пусть меня выгоняют к черту! Надоело!

– Правильно, займетесь музыкой, – сказала я.

Гоголев обреченно махнул рукой.

– Да нет, ничего из меня уже не получится, – убежденно заявил он. – Какая музыка! Сейчас не те времена. Профессионалов девать некуда, а уж любители и подавно никому не нужны!

– А вас трудно назвать оптимистом, – заметила я. – Может, в этом кроется причина всех ваших неудач? Вы совсем не уважаете себя!

– Я же говорю, меня таким сделали, – печально сказал Роман Дмитриевич. – А теперь попробуй – переделайся! Вот и сейчас – вам клянусь, что следить не буду, а у самого кошки на душе скребут. На самом деле боюсь ведь с работы вылететь. Куда я пойду?

– А на этом поприще вы рассчитываете преуспеть? – поинтересовалась я.

Гоголев тяжело вздохнул.

– Здесь я вроде привык, – не слишком уверенно сказал он.

– Ну так вас никто не гонит! – заметила я. – Оставайтесь на своем месте, если оно вас устраивает. Я даже разрешаю вам за мной следить, – великодушно добавила я. – Только не путайтесь под ногами и поменьше болтайте, иначе тогда уж мы разругаемся с вами вдрызг!

– Договорились! – повеселев, согласился Гоголев. – Я не буду вам мешать. И начальству про ваши планы докладывать не буду. Даю вам честное слово. Если хотите, я даже могу чем-нибудь вам помочь. У меня ведь как-никак имеется удостоверение! Вы сейчас чем-то занимаетесь, верно?

Я внимательно посмотрела на его мягкое лицо, вьющиеся светлые волосы и мечтательные глаза. Выглядел Роман Дмитриевич совсем не опасно, даже располагающе, но черт его знает…

– Занимаюсь, – хитро прищурившись, сказала я. – Ищу дорогу на Шангри-Ла. Не слышали о такой?

Гоголев старательно наморщил лоб.

– Шангри-Ла… Шангри-Ла… – пробормотал он. – Я определенно что-то такое слышал. Только никак не могу вспомнить…

– Как вспомните, сразу сообщайте! – улыбнулась я. – А мне пора. И прошу вас выполнять соглашение. Будьте рядом, но не суйте свой нос куда не просят. Иначе на мою благосклонность можете не рассчитывать. Я буду вашим врагом до самой смерти!

– Не надо врагом, – поспешно проговорил Роман Дмитриевич. – Я буду вашим преданным союзником, вот увидите!