Нотариус Белов оказался высоким сухощавым человеком с неприятным взглядом колючих, глубоко посаженных глаз. Одет он был крайне тщательно – в темно-коричневый костюм-тройку и безукоризненной свежести сорочку кремового цвета. Дорогой галстук так туго стягивал худую шею нотариуса, что даже у меня при взгляде на него возникало ощущение удушья.
Никакого разговора у нас не получилось. Выслушав мой рассказ о поисках дочери неких старых знакомых, Белов изобразил на лице неприступную мину и с ледяной вежливостью предложил продолжить поиски по другим каналам.
– Поймите меня правильно, – бесстрастно отчеканил он, глядя мне прямо в глаза. – Свою рабочую информацию я никому не предоставляю. Таков мой принцип. Не вижу причин, по которым я мог бы изменить этому правилу и на сей раз. Ведь вы не представитель следственных органов, не судебный исполнитель, вы частное лицо, не так ли? Следовательно, разговор закончен, извините!
Он был непреклонен. Не помогали никакие улыбки и жалостливые рассказы. Мне ничего не оставалось, как покинуть его контору.
Выйдя на улицу, я остановилась в раздумье. Настроение у меня было здорово испорчено. Мало того, что я ровным счетом ничего не узнала, я заставила нотариуса насторожиться. Если в деятельности «Тюльпана» было не все чисто и Белов имел к этому какое-то отношение, он наверняка постарается принять меры, чтобы информация не попала ко мне в руки. Кроме того, эта неудача означала, что теперь мне придется искать следы распавшейся фирмы в каких-то специальных архивах, доступ к которым потребует огромных усилий и времени.
Пока я размышляла, стоя у порога нотариальной конторы, снова обнаружил свое присутствие Роман Дмитриевич. Он покинул свою верную «Оку» и с некоторой осторожностью приблизился ко мне. Остановившись в двух шагах от крыльца, он с рассеянной улыбкой посмотрел на синее небо, на залитую солнцем улицу и сказал:
– Денек-то какой!.. А у вас неприятности, Ольга Юрьевна. Может быть, я смогу помочь?
Сначала ничего, кроме досады, это замечание у меня не вызвало. Я посмотрела на непрошеного помощника с раздражением. Но в его голубых глазах было только сочувствие и боязнь рассердить меня. Я сдержала язвительное замечание, готовое сорваться с моих уст, и только сказала:
– Да чем вы можете помочь, Роман Дмитриевич? Вам самому помощь требуется.
Гоголев слегка нахмурился и произнес, волнуясь:
– Я понимаю, что вы мне не доверяете, Ольга Юрьевна. Это вполне естественно. Но вы же можете меня проверить? Я ведь со всей душой…
Я некоторое время оценивающе разглядывала его и наконец решила рискнуть. В конце концов, ничего незаконного я делать не собираюсь. Пусть Роман Дмитриевич нарушает закон, если ему так хочется, а мы посмотрим – может, действительно какой-то толк будет?
– Ну, ладно! – сказала я. – Только имейте в виду – я вас за язык не тянула. Тут в конторе сидит Белов Николай Степанович, нотариус. Мне он ничего говорить не хочет. Не нравится ему, что я частное лицо, видишь ли. Может быть, ваш авторитет на него подействует? Мне позарез нужно выяснить, при каких обстоятельствах около года назад была продана одна квартира… – и я подробно рассказала Гоголеву эту историю, ни словом, однако, не обмолвившись о семье Панкратовых.
Роман Дмитриевич слушал меня очень внимательно – видимо, старался запомнить каждую подробность. Потом решительным движением пригладил светлый чуб, строго насупил брови и шагнул на ступеньку.
– Только имейте в виду, – предупредила я. – Этот Белов – тертый калач, будьте с ним пожестче!
– Я постараюсь, – скромно сказал Гоголев, скрываясь за дверью.
Я немного прошлась взад-вперед по тротуару, рассеянно поглядывая на окна нотариальной конторы, но ни минуты не сомневаясь, что Роман Дмитриевич долго там не задержится. Без официального предписания Белов с ним и разговаривать не станет. Здесь нужен другой человек, другого сорта – настоящий зубр, который наводит страх одним взглядом. Гоголев к таким не принадлежал.
Я вспомнила, как Роман Дмитриевич жаловался, что забыл вставить пленку в фотоаппарат. Он, бедняга, не догадывается, что все гораздо хуже – ведь он даже забыл, что на самом деле пленка была вставлена. Да, такому, должно быть, совсем нелегко приходится в его серьезном ведомстве! В каком-то смысле у парня выдержка просто железная. Я бы не выдержала.
Время шло, а Гоголев почему-то не появлялся. Меня это начинало уже интриговать. Неужели ему удалось разговорить щепетильного нотариуса? А может, они сейчас просто ведут бесплодные препирательства? Или, того лучше, воспользовавшись моей доверчивостью, Роман Дмитриевич скорее бросился докладывать начальству о достигнутых успехах? От этой мысли я помрачнела. Не то чтобы в моем визите к нотариусу было что-то предосудительное, представляющее для меня потенциальную опасность, – пожалуй, я больше боялась окончательно разочароваться в этом странном, но симпатичном следователе. В глубине души мне хотелось, чтобы он оказался именно таким, каким я уже успела его себе представить, – беззащитным романтичным недотепой. По моему мнению, это не самые плохие человеческие качества, а в наше жестокое время они вообще становятся драгоценным раритетом.
Гоголев пробыл у нотариуса не менее получаса. Когда же он наконец появился на крыльце, на лице его сияла торжествующая улыбка, которую он и не пытался скрывать. Он направился прямиком ко мне, на ходу доставая из кармана замшевой курточки записную книжку. Я ждала его, не трогаясь с места, и, наверное, вид у меня в этот момент был ужасно недоверчивый.
– Все в порядке, Ольга Юрьевна! – сияя, провозгласил Гоголев – Вот, я все здесь записал. И кому принадлежала квартира до продажи, и кто являлся учредителем «Тюльпана»…
– А вы часом не шутите, Роман Дмитриевич? – спросила я. – Неужели получилось?
– Ну так! – выпалил Гоголев. – Разве могло быть иначе? Я ведь вам обещал!
Я взяла записную книжку и пробежала взглядом указанные там фамилии. Они ничего мне не говорили.
– Так как вам удалось разговорить этого педанта, Роман Дмитриевич? – опять обратилась я к Гоголеву. – Если честно, то у меня большие сомнения насчет подлинности полученных данных.
– Вот ведь какая вы недоверчивая! – пробормотал Роман Дмитриевич. – Между прочим, сам лично видел все документы и своей рукой списывал данные. Не волнуйтесь, я все очень тонко провел. Сразу же взял быка за рога – удостоверение на стол и выдвигаю альтернативу – или мы беседуем здесь неофициально, или добро пожаловать в прокуратуру на допрос! Как правило, это всегда срабатывает. Господин Белов тоже недолго думал – не больше минуты – и согласился. Порылся в документах и нашел папку, где у него хранилась копия акта по этой квартире. Я для виду покопался в документах, но, знаете, на меня от одного вида этих бумаг нападает сон. Я просто списал, что вы просили, поблагодарил и смылся. Для солидности я, конечно, предупредил, что если он нам понадобится, то мы его вызовем… По-моему, все прошло как нельзя лучше, вы согласны?
Я заметила, что из окна нотариальной конторы за нами кто-то внимательно наблюдает. Темные стекла отсвечивали, но худую долговязую фигуру Белова я узнала без труда. Поймав мой взгляд, нотариус будто вздрогнул и поспешно отступил в глубину комнаты.
– Все прошло здорово, – согласилась я. – Но теперь давайте отсюда уйдем. Я что-то себя не очень уютно здесь чувствую.
– С удовольствием! – радостно сказал Гоголев. Он был в приподнятом настроении и без остановки улыбался. – Куда теперь, Ольга Юрьевна?
– Вы, кажется, окончательно решили определиться ко мне в оруженосцы? – осведомилась я. – Нашли себя? Не боитесь, что ваше начальство будет не слишком довольно таким поворотом дела?
– Но ведь мы будем помалкивать? – с надеждой спросил Гоголев.
– Была бы вам очень признательна, – заметила я. – Только с вас каждый день требуют отчет, не так ли?
– О, вовсе не каждый! – беззаботно сказал Роман Дмитриевич. – И потом, единственное, чему я выучился в совершенстве, – это составлять липовые отчеты. Наверное, потому что в этом есть что-то творческое… Что-нибудь совру, не беспокойтесь. Думаю, какое-то время мне удастся продержаться, прежде чем меня отзовут. Но зато вам пока не о чем будет беспокоиться.
– Блестящий план, – сказала я. – Я уже чувствую, как покой разливается по всем клеточкам моего организма…
– Вы все шутите! – немного обиженно сказал Гоголев. – А я от всей души…
– Вы это уже говорили, – заметила я. – И я вовсе не шучу. Вы разрешите на время позаимствовать вашу записную книжку?
– Разумеется! – воскликнул Гоголев. – Так мы сейчас куда?
– Садитесь пока в машину, – ответила я. – Мне нужно подумать.
Очутившись за рулем своей «Лады», я смогла наконец немного расслабиться. Гоголев, при всей его безобидности, вызывал у меня некоторое внутреннее напряжение. Глядя на него, я все время боялась совершить что-нибудь противозаконное. При других обстоятельствах я иногда могу нарушить закон совершенно автоматически, не испытывая стресса. Теперь же приходилось постоянно быть настороже.
Я развернула записную книжку и еще раз прочла записи Гоголева. Почерк у него был изящный и не совсем обычный – с наклоном влево. Даже в этом бедный Роман Дмитриевич выбивался из общего ряда.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что добытые им сведения практически мало что мне давали – может быть, поэтому господин Белов так просто с ними расстался. В моем распоряжении были только фамилии, и не было никакой гарантии, что эти фамилии хотя бы подлинные.
Что касается фирмы «Тюльпан», то тут Гоголев старательно переписал ее телефоны и адрес. Вся штука была в том, что ни то, ни другое давно фирме не принадлежало, что уже было мне известно. Новым было только имя учредителя – Бурмистрова Алина Григорьевна. Больше никаких сведений об этой гражданке не имелось.
То же касалось и человека, который продал квартиру на проспекте Строителей. В книжке Гоголева он был записан как Климко Вячеслав Федорович. Ищи, что называется, ветра в поле.
Я была уверена, что в документах у Белова наверняка имелись и другие сведения об этих людях – номера паспортов, например. Но Роман Дмитриевич пропустил их мимо своего внимания – то ли по рассеянности, то ли посчитал несущественными – о злом умысле я уже не стала даже думать.
Возвращаться к нотариусу было поздно и бессмысленно. Приходилось довольствоваться тем, что бог послал. Я решила, что завтра же с утра займусь наведением справок об этих Климко и Бурмистровой. Предстояло перерыть телефонные справочники, бизнес-справочники, наведаться в адресный стол. Где-нибудь должна найтись какая-то зацепка. Меня сильно заинтересовала личность и самого нотариуса, но тут вряд ли удастся скоро что-то выяснить.
От нечего делать я перелистала записную книжку. В ней имелось несколько телефонных номеров, исполненных все тем же «левым» почерком, не слишком удачный набросок женской фигуры, собственные Романа Дмитриевича координаты, включая номер домашнего телефона, и еще одна совершенно дурацкая надпись поперек чистой странички: «Я вас люблю!» Последняя, по-моему, была сделана совсем недавно – может быть несколько минут назад.
– Так вот вы чем занимались в кабинете нотариуса, уважаемый Роман Дмитриевич! – с негодованием произнесла я вслух. – Вас не информация интересовала, а всякие романтические глупости, которых в наше время даже школьники стыдятся! Хороший мне попался оруженосец!
Но как бы я ни досадовала на бестолкового Романа Дмитриевича, в глубине души я была тронута этим бесхитростным признанием. Мне отчетливо представилось, как, сидя в сумрачном кабинете и старательно делая строгое лицо, он одной рукой перелистывает скучные документы, а другой выводит украдкой наивную восторженную фразу, чтобы успеть подсунуть ее мне, если представилась такая возможность. А еще говорят, что любовь с первого взгляда ушла в прошлое!
Я оглянулась по сторонам, желая посмотреть на автора застенчивого послания, но вспомнила, что Гоголев поставил свою «Оку» в переулке, и, чтобы ее увидеть, нужно свернуть за угол. Решив именно так и поступить, я завела мотор и медленно отъехала от тротуара.
Наверное, делай я все чуть-чуть побыстрее, на том бы все и кончилось. Но я не торопилась, и, благодаря этому, сворачивая в переулок, я успела заметить, как из дверей нотариальной конторы торопливо вышел нотариус Белов, оглянулся по сторонам и быстро зашагал к троллейбусной остановке.
В голове у меня будто звякнул тревожный звоночек. Нога сама нажала на тормоз. Я размышляла ровно секунду. Потом выскочила из машины, быстро заперла ее на ключ и бегом бросилась к светло-бежевой «Оке», скромно притулившейся у тротуара метрах в десяти от меня.
Гоголева мой поступок, кажется, напугал. Он поспешно открыл дверцу и хотел выскочить мне навстречу. Я протестующе махнула рукой. Гоголев отпрянул, точно в него запустили камнем, и опять плюхнулся на сиденье.
Я быстро уселась рядом и приказала ему трогать. Роман Дмитриевич послушно повернул ключ в замке зажигания, но посмотрел на меня с тревогой.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
– Что-нибудь наверняка случится, – ответила я. – И без нашего участия, если мы будем нерасторопны. Представляете, где ближайшая троллейбусная остановка? Вот и поезжайте туда! А дальше я скажу, что делать.
Роман Дмитриевич покорно тронул машину с места и доехал до поворота.
– Троллейбус в ту сторону или в ту? – глубокомысленно спросил он, притормаживая.
Я не ответила – все мое внимание было приковано в этот момент к долговязой фигуре Белова, который как раз садился в переполненный троллейбус. Гоголев терпеливо смотрел на меня. Рот у него был открыт, как у ребенка.
– Господи! Да направо же! – с досадой сказала я. – Поезжайте за этим троллейбусом. Старайтесь особенно не приближаться, чтобы не бросаться в глаза. Но не вздумайте его упустить! Я вам этого не прощу.
Роман Дмитриевич сделался ужасно серьезным и прилежно начал крутить руль, сворачивая направо, за троллейбусом. Тот уже двинулся, тяжело покачиваясь на ходу и едва набирая скорость.
Только через пять минут Гоголев решился повторить вопрос.
– А что все-таки произошло, Ольга Юрьевна?
– Нотариус сорвался со своего рабочего места, хотя у него еще два часа приема, – сказала я. – И произошло это аккурат после нашего с вами визита. Меня подобные совпадения настораживают, а вас?
Роман Дмитриевич пожал плечами и сказал виновато:
– А я бы, наверное, и внимания не обратил. Голова другим занята, понимаете?
Знаем, чем у тебя голова занята, подумала я про себя. Но сказала совсем другое:
– Господин Белов помчался кому-то на нас с вами ябедничать – или я совсем не знаю жизни!
– А почему вы бросили свою машину? – спросил Гоголев.
– Она стояла у Белова прямо под окном, – объяснила я. – А вашу он и в глаза не видел. Есть шанс, что теперь он не обратит на нас внимания.
– А что мы будем делать, если он внезапно сойдет? – поинтересовался Роман Дмитриевич.
– Это я беру на себя, – сказала я. – Варианты могут быть какие угодно. Но я все-таки надеюсь, что ничего сногсшибательного не случится и мы успеем проследить его маршрут.
– Да, признаться, я как-то не ожидал! – со вздохом сказал Гоголев. – Кажется, вы настоящий ас, Ольга Юрьевна! Как-то у вас все это естественно получается… Ну, я хочу сказать, вы все время как будто в боевой готовности. У меня против вас нет никаких шансов. Вы меня мигом вычислили, а я до сих пор не знаю, каким делом вы заняты…
– Оруженосец и не должен знать больше господина! – сурово сказала я. – Выбросьте эти ваши штучки из головы, Роман Дмитриевич! Меня на них не купишь.
Он смущенно рассмеялся и пояснил:
– Да вы не подумайте, что я опять чего-то выведываю. Просто я говорю, что у меня с самого начала не было никаких шансов – так мне кажется.
– Как сказать, – пожала я плечами. – Свинью подложить – дело нехитрое. По-моему, даже у вас это при желании получилось бы неплохо.
На некоторое время Гоголев замолчал, следя за дорогой и напряженно о чем-то размышляя. Потом он вдруг спросил:
– Признайтесь, Ольга Юрьевна, вы тоже считаете меня никудышным? Наверное, в душе вы сейчас смеетесь надо мной и думаете, как ловко провели такого дурака, как я, верно? – в голосе его слышалась неподдельная горечь.
Я посмотрела на него с жалостью и сказала:
– Запомните, Роман Дмитриевич! Никогда и ни при каких обстоятельствах не делайте женщинам подобных признаний! Да и мужчинам не делайте. Как бы вам этого ни хотелось. У людей создается о вас превратное мнение. А вы, мне кажется, его не заслуживаете.
На это Гоголев ничего не ответил – только ниже наклонился над рулевым колесом и покраснел. Не знаю, что в эту минуту творилось у него на душе, да и уже некогда было с этим разбираться, потому что из остановившегося троллейбуса вышел нотариус Белов, озабоченно посмотрел на часы и направился в сторону городского парка.
– Быстро сворачивайте в ближайший переулок! – скомандовала я Роману Дмитриевичу. – Дальше я пойду пешком. А вы ждите меня здесь.
Гоголев прибавил газу, объехал троллейбус и довольно рискованно подрезал нос неизвестно откуда выскочившему мотоциклу. Не обращая внимания, Гоголев закончил свой маневр и свернул в переулок.
Едва он затормозил, я выскочила из машины и побежала обратно – к воротам парка. Нотариуса ни в коем случае нельзя было упускать.
Я летела сломя голову, но оказалось, напрасно – Белов еще даже не заходил в парк. Он маячил около ворот, раздраженно поглядывая на часы. Я спряталась за газетным киоском, прикидывая, как бы подобраться к нотариусу поближе. На открытом пространстве это было невозможно. Оставалось надеяться, что позже что-нибудь изменится.
Вдруг Белов резко вскинул голову и, сорвавшись с места, зашагал прочь от ворот. Я посмотрела туда, куда он направлялся. Возле тротуара пыхтел черный «Мерседес», не слишком новый, но еще вполне приличный, с темными стеклами. Я лишь успела автоматически запомнить его номер – и вовремя, потому что нотариус, пригнув голову, мгновенно нырнул в салон «Мерседеса» и, как говорится, был таков. И его, и машину затянуло в водоворот уличного движения.
Ужасно недовольная собой, вернулась я к Роману Дмитриевичу. Я молчала, но про себя ругалась самыми последними словами. Мне уже казалось, что нужно было ехать за Беловым на собственной машине, предварительно позвонив Виктору, – в этот момент мне много чего казалось.
Гоголев почувствовал мое настроение и не надоедал мне расспросами. Но долго молчать он не мог и минут через пять вдруг сказал:
– А вы знаете, Ольга Юрьевна, я ведь только что вспомнил, где я слышал про эту… ну, куда вы искали дорогу… про Шангри-Ла!
Я посмотрела на него без особого любопытства. Роман Дмитриевич заторопился и, запинаясь от неловкости, сообщил:
– Может, это вам и неинтересно… Но вот, короче, где-то с год назад – я еще был стажером – вместе с группой выезжал на убийство. Молодой парень, лет двадцати, попал под электричку. В общем, дело, наверное, было совсем не в этом, но у него на груди была татуировка – вот эти два слова «Шангри-Ла». Никто, по-моему, и внимания не обратил, а мне врезалось в память. Странное название… Потом оказалось, что вроде никакого убийства не было…
– Где это происходило? – спросила я и добавила, ничего особенного не предполагая, больше наугад: – Не на линии Каратай – Тарасов?
Гоголев посмотрел с удивлением.
– А как вы догадались?