Светлана Воронова открыла дверь своей комнаты на вкрадчивый, осторожный стук условным сигналом, напоминающим по ритму «Спартак — чемпион».
— Привет, — лучезарно улыбнулась она, подставляя для поцелуя свои губы Дмитрию Гулькову. — Иди скорее смотри на мое альтер эго.
— Что это значит?
— Идет телесериал «Элли Макбил». Это я. Такая же дурочка… Впрочем, нет, она не дурочка. Она — классная! — вдруг поправилась Светлана.
— Ты — дурочка? — удивленно спросил Гульков.
— Я же тебе сколько раз говорила, что я глупая. А ты много раз говорил, что у меня глупое лицо.
Гульков рассмеялся и прижал к себе Светлану, которая, впрочем, все свое внимание сосредоточила на экране, где демонстрировался упомянутый ею сериал.
— А я люблю дур. И тебя люблю, — сказал он, усаживаясь на кровать и закуривая сигарету.
— А я не верю, — отозвалась Светлана.
— Это еще почему?
— Потому что Илья мне говорил, что ты не любишь таких, как я. Ты любишь девок с буферами и длинными ногами.
— А ты плоская, и ноги у тебя короткие, — саркастически заметил Гульков.
— Злой ты и нехороший, — отреагировала Воронова.
Впрочем, интонации, с которой высказывалась Светлана, могли позавидовать начинающие кокетки из старшей группы детского садика.
Гулькова же все, что говорила Света, только забавляло. И даже возбуждало. Поскольку приехал он сюда отнюдь не для детсадовских игр в прятки.
Поэтому, докурив в быстром темпе сигарету, он подошел к сидевшей на стуле Светлане и, обняв сзади, начал гладить ее грудь.
— Дима, мы же договорились — идет телесериал. Неужели тебе неинтересно посмотреть на меня на экране?
— Я и так тебя вижу, не на экране, а в реальности. И это лучше, — резонно возразил ей Гульков, тяжело дыша и постепенно опуская свои руки ниже, в район мини-юбки.
В эту субботу Светлана казалась ему особенно сексуальной. И ее постоянная улыбка, открытое, почти детское лицо и при этом неожиданно необыкновенная начитанность и живая реакция — все это вместе действовало на него очень возбуждающе.
— Отстань от меня, ты же меня не хочешь, — продолжала жеманничать Света.
— Я лучше тебя знаю, хочу или нет, — возражал Гульков. — А Илья говорил тебе так потому, что сам на тебя облизывается!
— Илья? — Светлану так взволновало это утверждение, что она отвела взгляд от экрана и изумленно уставилась на Гулькова.
— Да, по-моему, только тупой может этого не замечать.
— Ну, может быть, он и имеет какие-то серьезные намерения, — хохотнула Света, — но это же не значит, что я должна с ним спать!
— Почему? — деланно-простодушно поднял брови Дмитрий. — Почему тебе не проявить гуманность и не откликнуться на его чувства с той широтой души, которая тебе свойственна?!
— Ой, Димка, ох, фантазер! — ласково глядя на литературного редактора, сказала Светлана. — Я же не благотворительное общество! И вообще — зачем ты решил меня под него подложить?! Я тебе что, надоела?
— Как ты могла такое подумать? — сразу же изменился в лице Гульков и изобразил на нем глубочайшую озабоченность. — Просто у Ильи сейчас сложный период — в газете черт знает что происходит…
— Да, — сокрушалась Воронова.
— Кстати, я пригляделся и понял, что эта новая дамочка, Лариса, нанята Ильей, чтобы за нами присматривать.
— Да ты что? — повысила голос Светлана. — С чего ты взял?
— Потому что должность, которую она занимает — менеджер по рекламе, — нам на фиг не нужна. И вообще она, по-моему, ничего не делает, а только изображает активность. А вот зыркает глазами постоянно.
— Ну, если всех записывать в сексоты только из-за зырканья глазами…
— Я тебе точно говорю! — настаивал на своем Дмитрий. — Все-таки интересно, кто же заварил-то такую кашу в нашей богадельне? Надо же, Пономареву умертвили, Маточкина по башке железкой угостили…
Светлана сдавленно засмеялась.
— Ничего смешного, между прочим, — сказал Гульков. — Ты тоже можешь получить, если станешь ответственным секретарем.
— А что, для этого есть какие-то основания? — напряженно спросила Воронова.
— Я думаю, что это самое верное решение. Ну, может быть, еще Турусова. Хотя, мне кажется, ты на эту роль больше подойдешь.
— Ты же не главный редактор, — с некоторым сожалением произнесла Светлана.
— Но спишь ты именно со мной.
— Я не понимаю, ты что, действительно хочешь сплавить меня Калягину? — Воронова с недоумением посмотрела на Гулькова.
— Я хочу тебя сам, — недвусмысленно ответил Дмитрий Евгеньевич и резким движением поднял миниатюрную Воронову на руки.
Спустя секунду она уже лежала на кровати, а Гульков расстегивал пуговицы ее халата.
— Какая страсть, какой напор! — прокомментировала она его действия.
— Ты меня очень возбуждаешь, — тяжело дыша, отвечал Гульков.
Светлана, первое время пытавшаяся протестовать против его жадных действий, вдруг разомлела, на лице ее застыла умиротворенная улыбка, руки стали совершать по покрывалу плавные движения, а сама она начала медленно двигать тазом. Дыхание ее участилось.
Гульков же, не встречая более никакого сопротивления, приступил к тому, что привык делать практически со всякой мало-мальски симпатичной женщиной, которая встречалась ему на пути.
После того как все закончилось, он стал покрывать лицо Светы благодарными поцелуями. Несколько минут любовники лежали молча, Дмитрий гладил спину Светланы и зарылся носом в ее волосы. Ему нравился запах, который исходил от них.
— Ты сегодня такой латиноамериканский, — вдруг сказала Воронова и улыбнулась, водя пальцем по животу Гулькова.
— Да? — удивился тот. — Я вообще-то не люблю Латинскую Америку.
— У тебя так получилось. Страстно, пылко, жадно…
И она вдруг захохотала.
— Ты чего? — недоумевающе спросил Гульков.
— Смешно, — коротко ответила Светлана.
— Какая ты, Света, все же непредсказуемая! — покачал головой Дмитрий, протягивая руку за сигаретами.
— Это свойство женщин. Вернее, это то, к чему все женщины стремятся, но не всем удается.
— Тебе удается.
— Тебе кажется… — ответила Воронова, сложив губки бантиком. — Вообще ты многого обо мне не знаешь, несмотря на то что со мной спишь.
— Чего же, например?
— Я не стану тебе этого говорить, — улыбнулась она. — Потому что если я все расскажу, то ты потеряешь ко мне интерес.
— Ой, господи, ну что за дурацкие тайны! — несколько раздраженно произнес Гульков.
— Почему дурацкие? А, впрочем, я же дурочка! Самая натуральная ду-роч-ка! И если тебе так интересно, то я буду ею в твоих глазах и впредь.
— Я не настаиваю на том, что ты дурочка.
Воронова загадочно улыбнулась и кокетливо покачала головой.
— Нет, я дурочка, — засмеялась она. — А Галина — она была умной женщиной. Поэтому и умерла, наверное…
— Ты знаешь, почему она умерла? — напрягся Гульков. — И кто ее убил?
— Нет. — Она повернулась к Дмитрию и пристально посмотрела на него своими выразительными серыми глазами.
— Вообще, конечно, вопрос не праздный, — сказал Гульков. — И обстановка в газете крайне напряженная. Мне, как человеку равнодушному ко всему, что не касается лично меня, это не доставляет особого дискомфорта. К тому же меня подозревают, пожалуй, меньше всех… Но и я начинаю нервничать. Вообще наша богадельня, по-моему, скоро развалится.
— Это еще почему?
— Калягин не справится с ситуацией и будет вынужден передать все бразды правления Маточкину.
— Может быть, — задумчиво сказала Воронова. — И это, кстати, не есть хорошо.
— Тебе-то какая разница?
— Разница есть. Маточкин — человек более жесткий. И с ним придется несладко.
— А мне — так все равно. Лишь бы зарплату платили. Кстати, возможно, тебе это покажется циничным, но без Галины обстановка в редакции будет более спокойной. Когда все уляжется, разумеется… Она со своей экспансивной натурой во все вносила нервозность.
— Ужасную! — поморщилась Воронова. — Ужасную! Но еще большая нервозность наблюдается сейчас.
— Я же говорю, спокойно будет, когда все уляжется, а наступит это довольно скоро — я слышал, даже Кроль перестал пить и в понедельник появится на работе.
— Было бы хорошо, если бы все успокоилось. Стало бы так классно, — мечтательно произнесла Воронова.
— Не волнуйся, — мягко сказал Гульков и привлек ее к себе.
Они целовались еще минут пятнадцать. Они ничего не говорили друг другу, в эти минуты за них говорили их тела. В отличие от первого раза Светлана вела себя чуть более страстно — она проявила большую активность, чем ускорила возбуждение своего партнера.
А еще через десять минут литературный редактор в изнеможении растянулся на кровати, раскинул ноги и руки и закрыл глаза.
— Ты, кажется, устал? — тихо спросила Света, еще не до конца отдышавшись.
— Да, есть немного, — невнятно ответил Дмитрий.
— А у Ильи сейчас идут поминки, — неожиданно сказала Воронова.
— Да. Ты, кажется, отказалась туда пойти, заявив, что у тебя болеет ребенок.
— Она действительно приболела. Находясь у бабушки.
— Может быть, все-таки сходим?
— Нет, ты что?! — Светлана даже приподнялась на кровати. — Мы же договорились, что никаких намеков на нашу, так сказать, связь не должно быть!
— Почему это тебя так волнует?
— Не хочу, — упрямо заявила она. — К тому же это и тебе на руку. Твоя ревнивая Людмила общается иногда с Ильей, зачем это все надо?
Гульков вздохнул. Действительно, если его жена Людмила узнает о существовании любовницы, да еще такой, как Светка, которую она терпеть не может, ему придется несладко.
— Да, ты права, — сказал он. — Это абсолютно незачем… Кстати, как поживает Серега Пономарев, не в курсе?
— Серега? — удивилась Светлана. — Нет, а почему я должна быть в курсе?
— Я его видел несколько раз здесь, в общаге.
— Ну и что? Ты думаешь, он приходит ко мне или к Ленке Турусовой?
— Почему бы нет?
— В общаге есть масса его знакомых, к которым он может приходить.
В голосе Светланы чувствовалась какая-то нервозность, и Гульков открыл глаза.
— Света, ты чем-то взволнована?
— Просто я не видела Сергея и не знаю, чем он здесь занимается, — повторила она. — А тебя-то почему это интересует?
— Да так, ничего, просто… Каково же состояние человека, который потерял жену, пускай даже бывшую.
— Ничего хорошего, наверное…
— Должно быть.
Гульков медленно встал с кровати, натянул брюки и сел на стул.
— И все же мне интересно, кто додумался убить Галину? — задумчиво произнес он, оценивающе глядя на Светлану.
* * *
Лариса с Еленой не могли видеть этого взгляда, так как находились в соседней комнате, но весь диалог, включая и охи-вздохи, они слышали. Лариса использовала для подслушивания стетоскоп, который специально захватила с собой. Она уже дома решила, что займется прослушиванием разговоров в комнате Вороновой.
Особенно подозрительным выглядело то, что она отказалась пойти на поминки к Калягину. Она мотивировала этот отказ тем, что у нее болеет ребенок. Но Турусова опровергла это, сказав, что дочь Светы просто находится у бабушки. Естественно было предположить, что у нее просто нашлись какие-то другие дела.
Теперь Лариса знала, что это за дела. Просто корреспондент Светлана Воронова и литературный редактор Дмитрий Гульков являются любовниками. И именно ради встречи с ним Светлана отказалась от поминовения Галины Пономаревой.
Лариса сидела со стетоскопом у стены между двумя общежитскими комнатами около часа. Турусова все это время сидела рядом и периодически просила у Ларисы стетоскоп. Когда наконец Гульков попрощался со Светланой и ушел, Лариса сняла стетоскоп и повернулась к Елене:
— Странная какая-то у вас подруга, надо сказать.
— Светка — она всегда была такой, чуть не от мира сего, — согласилась Турусова.
— Вы ее знаете лучше, наверное, чем другие… Какие отношения у нее были с Галиной?
— Светка и Галка — женщины разные. Поэтому, несмотря на внешне приятельские отношения, они втайне не любили друг друга. Может быть, здесь имела место чисто женская конкуренция — Илья Калягин, похоже, интересуется Светланой как женщиной и в последнее время стал всячески выделять ее по работе. А Галка, хоть ее с Ильей ничего и не связывало, ревновала… И напротив, старалась напакостить Светлане.
— Это как?
— Придиралась к ней, мол, не те фотографии сделала к материалам, сдала статью не вовремя… Ну, и все такое.
В этот момент в дверь постучали. Лариса и Елена переглянулись. Но они не успели сами принять решение, открывать дверь или нет, — она распахнулась сама, и на пороге появился одетый в жилетку и вишневую рубаху усатый молодой человек. Он улыбался, обнажив свои золотые зубы. В руках он держал букет цветов.
— Здравствуйте, — произнес парень, неуверенным шагом ступив в комнату.
— Проходи, проходи быстрее, — несколько раздраженно прикрикнула на него Турусова.
Молодой человек вошел, и Лариса наконец узнала в нем курьера газеты «Правое дело» Андрея Птичкина.
— Это тебе, — протянул он букет Елене.
Та удивленно подняла брови, взяла букет и поставила его в вазу. Птичкин затоптался на одном месте в середине комнаты.
— Садись. — Елена жестом указала ему на диван. — Можешь даже чаю выпить.
— Я, наверное, пойду, не буду вам мешать, — сказала Лариса, быстренько убирая стетоскоп в сумочку.
Птичкин, впрочем, уже заметил его и удивился.
— Да вы нам и не мешаете, — возразила Турусова.
— Нет, у меня еще куча домашних дел. Я же сказала, что ненадолго, — выразительно глядя на Елену, произнесла Лариса.
Главная цель, ради которой она посетила общежитие, была достигнута — Лариса узнала обстоятельства личной жизни Светланы Вороновой. Однако оставался невыясненным вопрос — зачем она посещала офис Школьникова и почему так нервничала, когда Гульков спросил ее о Сергее Пономареве?
На эти вопросы еще, видимо, предстояло получить ответ. Как, впрочем, и на тот, с какого перепуга курьер Андрей Птичкин дарит Турусовой цветы. Ларисе показалось, что Елена была несколько смущена тем, что Андрей явился к ней именно в присутствии Котовой… Отчасти поэтому она решила уйти.
Уже в коридоре Лариса подумала о том, что неплохо было бы теперь зайти к Вороновой и прослушать стетоскопом уже то, что будет происходить в комнате Турусовой. Она даже улыбнулась этой мысли. Но, естественно, это выглядело бы совсем уж странно. К тому же Воронова и Лариса практически не общались между собой в редакции. Приход Ларисы, таким образом, мог вызвать у Вороновой недоумение.
Она спустилась вниз, прошла через вестибюль и в окно увидела, как тронулся с места автомобиль Гулькова. Лариса дождалась, пока литературный редактор проедет по аллее перед общежитием и свернет за угол, и вышла на улицу.