Я закончила чтение и сидела, тупо глядя за окно, хотя там ничего из-за горящего в салоне света не было видно, кроме уличных фонарей, светлого здания аэропорта и темных теней, идущих от него или к нему людей, а как потушить свет, я не знала. Впрочем, я не вглядывалась в то, что происходит за окном, и не задумывалась, сколько прошло времени с тех пор, как я здесь сижу одна.

Я знала начало этой невероятной истории. Вроде бы действительно исповедь, все рассказано честно и правдиво. Но мой разум не хотел ее принимать. Такого быть не может!

Но что же было дальше? История, записанная Марианной, всего лишь предисловие к событиям, случившимся здесь. Она не отвечает на все те вопросы, которые мучат меня уже не одни сутки. Ну, скажем, еще то, как эта статуя, эта холодно-расчетливая змея влюбилась в светлого, улыбчивого парня, я представить себе могу, и даже очень, но вот насчет всего остального…

Когда же этот улыбчивый парень придет, чтобы рассказать мне продолжение? Нет, поверить не могу, что все это она могла сделать ради золотой пластины – но, как ни крути, на ее совести все-таки две смерти… И тут же подумала, а не зря ли я так просто отпустила ее с миром? Заслуживает ли она этого? Может, стоило поднять на ноги милицию аэропорта?

Да, наверное, они поэтому меня с собой и не взяли. Тут оставили. Я покачала головой. И почему все же им понадобилось разыгрывать ее смерть? Что случилось? Испугалась, значит?

Я вспомнила тот ледяной тон, которым она обдала меня сначала, а потом ее грустные глаза и усталую улыбку, и мне вновь стало ее жаль, чисто по-женски. Она ведь и не любила никого. Может, только в самом начале своего араба. Но вот долго ли? Не пыталась ли она заполнить лакуну в своей душе этими поисками реликвии? Не поэтому ли гонялась за ней?

Да, отвечала я самой себе, именно поэтому. Потому что ее жизнь была пуста, а потом появился человек, который смог растопить всю эту глыбу льда – и что же она? А она бросила свою реликвию, завещала ее какому-то дядьке в Америке. Надо полагать, тому самому, что и рассказал ей о ней.

Что же получается? А то, что в очередной раз любовь победила и превратила монстра в милую красавицу. Я усмехнулась, но по-доброму. Должно быть, стоило ее все же отпустить, она заслужила свой шанс, этот парень сможет сделать ее счастливой.

А вот пришел и он сам.

Эд сел в машину рядом со мной. Его лицо было бледным и расстроенным, похоже, он был опечален разлукой.

– Ты прочитала? – спросил он.

– Да, – я не хотела его торопить.

– И что?

– Что? Это мне надо спрашивать у тебя. Ты знал обо всем?

– Да, знал. Не сразу, конечно, позже. Сначала даже не догадывался.

– Для тебя это был шок?

– Еще бы, – он хмыкнул. – Я даже думал, что убью ее.

– Как у Честертона? – не без лукавства спросила я.

– Нет, не так. Про Честертона я вспомнил только здесь. А тогда… Я не смог ничего сделать, потому что уже сильно любил и понимал, что вряд ли смогу без нее прожить. Привык слишком.

– Расскажи, – попросила я. – Только свет выключи. А где Костя?

– Они с Митькой в баре сидят. – Эд нагнулся вперед и щелкнул выключателем.

Салон снова погрузился в полумрак. Я села поудобнее и приготовилась слушать.

– С чего начать?

– С самого начала.

– С самого начала ты знаешь, – откликнулся он. – Я тебе рассказывал.

– Тогда начни с того места, когда ты обо всем узнал.

– Ну, хорошо, – вздохнул он. – Когда я все узнал…

* * *

– Когда я все узнал, то уже проработал у нее около года. Да нет, больше. Вышло совершенно случайно. А началось все с писем…

– То есть как? С каких писем? Так письма были? – Я удивилась несказанно, ведь мне казалось, что Марианна сама изобрела этого Жреца Смерти.

– Сколько вопросов, – покачал головой Эд. – Да, письма были, те самые письма, от «Жреца Смерти». Вот в этом-то все и дело, что они появились. Несколько месяцев назад мы получили первое письмо. Нет, до этого, конечно, была пара-тройка писем, их присылала сама Марианна, это была часть ее плана. Как она сама позже призналась, было бы подозрительно, если бы новой владелице пластины не присылали подобных писулек с угрозой. Письма – своего рода алиби для нее. А потом начались другие… – Эд немного помолчал. – Первое пришло несколько месяцев назад, и их отправителем была совсем не Марианна.

– А кто? – не выдержала я.

– Терпение, мадам, – мягко произнес Эд. – В том-то и дело, что мы очень долго не знали, кто. Марианна стала нервничать, это вовсе не входило в ее планы, она испугалась. Да и к этому времени мы уже успели достаточно хорошо узнать друг друга, она стала доверять мне, мы сблизились, и, конечно, ее тревога и страх не остались незамеченными. Марианна просила усилить охрану, она почти перестала выходить из дома, у нее даже случился припадок на нервной почве, и доктор сказал мне, что ее следует увезти, что может развиться паранойя. Она стала подозрительна, практически никому не доверяла, мне в том числе, и пристально следила за нами. То есть за мной, за своими охранниками, за Маккински. Словом, она всего боялась. Я стал уговаривать ее обратиться в полицию и рассказать о письмах, но она не желала ничего и слышать об этом, твердя, что это не поможет, что она сама виновата, что это расплата за ее собственные поступки. Тут я начал кое-что подозревать.

– Какие это могли быть поступки? – подсказала я.

– Именно так. Я стал думать, а почему она, прекрасно зная о письмах, об угрозах и о том, что случилось с прочими ее предшественниками, все-таки купила пластину? Купила и, я знал, очень дорожила ею. Почему она оставалась вполне спокойной и даже посмеивалась, когда пришли первые три письма, и так испугалась, когда пришло последнее? Если она знала, на что идет, то откуда вдруг этот страх, переходящий в навязчивую манию, в такую подозрительность? Она стала невыдержанной, и я всерьез опасался за ее душевное здоровье.

– Так, и о чем ты подумал в первую очередь?

– Ну, о многом я тогда думал. Не знаю, сколько мне понадобилось времени, чтобы догадаться, думаю, я слишком сильно этому сопротивлялся, гнал от себя предположение, что она как-то причастна к смерти моего отца и другого человека, Уортингтона. Это была страшная догадка, но постепенно она окрепла, и я сам стал мучиться от этого, наблюдать за ней, подозревать ее. Господи, а если это правда, думал я, как я поступлю тогда? Ведь я поклялся, что найду виновника смерти моего отца. И отомщу. А что, если этот виновник сидит передо мной? Что, если это женщина, которую я люблю, без которой теперь не представляю своей жизни? Что, если она признается, подтвердит мои подозрения? Что сделаю я тогда? – его голос был глух. – Вот такие вопросы крутились у меня в голове, и я все больше мрачнел, и еще немного, и мне тоже надо было бы вызвать доктора, который признал бы у меня какую-нибудь стадию шизофрении.

Не знаю, – продолжил он после короткой паузы, – чем бы все могло закончиться, если бы не следующее письмо. Оно пришло ровно через месяц после первого, и весь этот месяц мы прожили в настоящем аду. Она – в своем, я видел, что ей тяжело, что она борется с собой, с чем-то в своей жизни, что никак не может победить напасть. Позабыть свои грехи? – он грустно улыбнулся. – Да, она боролась со своими грехами, с памятью о них, а я боролся со своими подозрениями. Так вот, пришло письмо, и в тот же вечер, сидя с ней в ее кабинете, я не выдержал и спросил, больше просто не мог ждать, чувствовал, что просто схожу с ума от своих догадок и подозрений…

– Это мне понятно, – чуть слышно сказала я, вспомнив о своем состоянии накануне.

– Да, ты извини…

– Ну, ладно, проехали, – откликнулась я. – Итак, ты сказал…

– Да, после второго письма она стала как-то спокойнее. Видимо, смирилась с тем, что ей приготовил этот шантажист.

– Шантажист? – опять удивилась я.

– Подожди, – терпеливо произнес Эд, – все по порядку. – Я покорно кивнула. – Когда она распечатала конверт, то, наверное, уже знала, что в нем. Она мельком взглянула на лист бумаги и отложила его. И весь день была задумчива, но более спокойна, чем до того. А вечером позвала меня в кабинет и сказала, что хочет продиктовать мне кое-какие распоряжения. Как выяснилось, она решила написать завещание. Тут я не выдержал. Я посмотрел на нее и начал говорить о том, что люблю ее, что, наверное, уже не смогу без нее жить, что она должна мне открыться, что бы там на самом деле ни было, все это можно одолеть вместе, ну и так далее. Мне пришлось очень долго ее убеждать, и я понял, что груз, который она носит, настолько тяжел, что она уже не выдерживает. Я стал допытываться, просил открыться мне, как на исповеди, она отнекивалась, говорила, что этого не сможет сказать и на исповеди. Я переубеждал, увещевал, грозил, твердил о том, что иначе ни от какого груза не сможешь вовек избавиться, и тут она сказала, что и не собирается, ее избавят другие, и это будет справедливо. Я понял, что она сама осудила себя уже на такие муки, что вряд ли ее теперь что-то по-настоящему может испугать.

И потом, я понял еще одно: что бы она там ни натворила, она уже искупила это своими мучениями. Тогда я снова начал говорить ей о своей любви, о том, что у каждого есть шанс исправить то, что он натворил, о том, что хочу сделать ее счастливой. Словом, мы проговорили всю ночь, но я еще был далек от победы. Весь следующий день она не показывалась из своей комнаты, а вечером вышла ко мне и сказала, протянув мне этот блокнот, – он кивнул на блокнот, лежащий между нами на сиденье, – что я должен это прочесть. Я просил ее об исповеди, я уверял, что ей станет легче. Она настояла на своем, и я взял блокнот и всю ночь провел с ним. Я читал и не мог поверить, несколько раз собирался пойти к ней, чтобы получить от нее подтверждение написанному…

– Но ведь написано по-русски? – перебила я.

– Да, а что? Она никогда не забывала своего языка, и мы с ней дома всегда говорили по-русски, что тут такого? – Я пожала плечами. Да нет, конечно, ничего. – Так вот, я прочел. Прочел и стал решать, стал выбирать, кто же мне дороже, отец ли, которого уже не вернуть, или она. Как ты понимаешь, я выбрал ее. Наутро я пришел к ней и так все и сказал. Мы долго говорили и пришли к выводу, что надо как-то противостоять этому таинственному шантажисту. Я не сомневался, что тот, кто использует теперь маску Жреца Смерти, хочет только одного – денег. Возможно, кому-то стала известна история Марианны. Мы стали думать, кому?

Марианна наняла Скорта, и вскоре мы уже знали, что проболтался тот парень, что убил Уортингтона. Он женился и однажды рассказал все своей жене, перед смертью, у него, кажется, был рак. Много денег ушло на лечение. Марианна перевела на ее счет довольно крупную сумму, оставшись при этом неизвестной. Уж не знаю, что вообразила себе эта женщина, но только она на эти деньги и наняла киллера. Но об этом позже, а пока она продолжала регулярно, раз в месяц, посылать Марианне письма. В итоге мы не выдержали, Марианна давно уже хотела уехать обратно в Россию. Здесь, у вас, ситуация очень сильно изменилась с тех пор, как она уехала, и ей казалось, что, вернувшись домой, она сможет снова быть счастливой. Долго уговаривала меня. Я согласился.

– А пластина? – спросила я. – Она что, уже ею не интересовалась?

– Нет, – покачал он головой. – Но прежде чем отказаться от нее (как она сделала это сейчас), еще должно было пройти время. Согласись, что не так-то просто отказываться от того, чему была посвящена твоя жизнь, даже если ты уже признал, что все это – суета, мираж, что это тебе совершенно не нужно.

– Но ведь тут написано… – я попыталась показать ему блокнот.

– Я знаю, что там написано, последние листы она заполняла уже здесь. Так сказать, подводила итоги. Словом, мы стали собираться, она захотела вернуться в свой город, тем более что ей все-таки, я думаю, хотелось немного поиграть с этой пластиной. Ведь приближался месяц, когда нужно читать заклинание, а Маккински уже полностью расшифровал его и научил ее разбираться в нем. Думаю, что это было для нее все еще важно, может, уже и не так, поскольку она обещала даже, что оставит все это, а пластину передаст в индейский музей или отправит ее тому старику, но она хотела хотя бы раз прочесть это заклинание, ведь она так долго шла к цели, и я не смог ее разубедить. В общем, она решила вернуться на родину. Построили тут дом, приехали, думая, что весь тот кошмар остался позади, и никаких больше писем, никаких Жрецов, ничего.

И вот тут, – продолжил он, – оказалось, что мы ошиблись. Не знаю, что взбрело в голову той женщине, но только выяснилось, что она вовсе не собирается оставлять Марианну в покое. Мы получили новое письмо, я тебе о нем говорил, и заволновались еще сильнее. Это письмо отличалось от предыдущих, те были просто копией того, что когда-то придумала сама Марианна, а в этом ясно говорилось, что жить ей осталось недолго, что ее настигнет проклятие, что она заслуживает смерти, что Жрец идет за ней по пятам, ну и много еще чего. Мы стали думать, что можно сделать.

Марианна была против полиции, она считала, что если в это дело ввяжутся профессионалы, то они непременно обнаружат и те преступления, которые лежат на ее совести. Она хотела покончить с этим раз и навсегда. Тут как раз мы познакомились с соседом и навестили его. Когда я увидел стрелы, то отчего-то вспомнил рассказ Честертона. Я внимательно рассмотрел их, запомнил все детали, толком не зная, зачем. А сама идея появилась у меня позже, за день до того, как мы все это провернули. Мы заказали точно такую же стрелу, но с секретом, я нарисовал ее по памяти, заказ делали Митькины приятели, деду-мастеру очень хорошо заплатили. Стрела была готова, и у меня вызрел план. Тут как раз позвонили вы и заговорили о передаче. Я посоветовался с Марианной, она сказала, что было бы неплохо, если кто-то сможет подтвердить наше алиби. Я пригласил тебя. Потом мы обдумали, как лучше имитировать ее смерть. Но одной имитации нам было мало, нужна была еще и констатация. Следовало подкупить медиков, которые приедут на вызов.

Тут мы столкнулись с нелегкими проблемами, далеко не так-то просто все сделать в чужой стране, ведь риск огромный. Помог нам Митя, он сказал, что у него есть какие-то знакомые в «Скорой помощи», и сам вызвался с ними договориться. Они, правда, запросили просто огромные деньги, но Марианна была готова на все. К тому же надо было подкупить еще и милицию, ту следственную группу, что приедет на место происшествия. И вновь возникли проблемы. Но на этот раз нам помог Марианнин дядя, Митин отец.

Мы попробовали, как будет выглядеть стрела и кровь, ее нам купили на станции переливания крови, даже Марианнину группу достали. Словом, все уже было готово, только ты не ехала. Впрочем, ждать нам было некогда, мы загримировали Марианну и решили, что будем играть Честертона, с тем только отличием, что я не убийца, и это должно было выясниться, только позже. Конечно, существовала опасность, что кто-то из милиционеров догадается, на что похож наш спектакль, но мы согласны были рискнуть. И потом, никто из нас не думал, что настоящий киллер, охотящийся за Марианной, так быстро скроется. Расчет был на то, что он попытается выяснить, действительно ли она мертва. Но он этого не сделал, а наоборот, уехал на следующий же день. Я даже думаю, а собирался ли он ее действительно убивать? Может, должен был просто на нервы покапать?

– Ты о ком? – спросила я, не понимая, кого именно он имеет в виду.

– Я скажу попозже, – ответил он. – Сейчас вернемся к тому дню. Итак, все было готово, мы все разыграли свои роли, причем играли, насколько я могу судить, очень неплохо, инсценировка была так удачна, что никому даже и в голову не пришло, что это спектакль. И только ты догадалась, но не сразу. Скажи, ты ничего не подозревала?

– У меня, конечно, было какое-то странное ощущение, но ты прав, я пока не догадывалась об основной интриге. Возможно, именно потому, что это было бы слишком прозрачно. Но все-таки… я вам не верила.

– Но все-таки, когда ты догадалась, ты стала подозревать меня? – спросил он.

– Честно? Да, я стала подозревать тебя, но я все думала, что этого не может быть, что ты вряд ли тут замешан, ведь это так явно, такой наглый розыгрыш.

– Что? Не понял…

– Ну, если ты знаешь рассказ Честертона, то не мог же ты так буквально все повторить, ведь тогда все подозрения падут на тебя. А если ты не знал рассказа, то получается, что кто-то специально тебя подставил – ты убийца. Я и не могла понять, кто ты – наглый преступник или жертва?

– А я оказался? – усмехнулся он.

– А ты оказался и тем, и другим. Ты оказался наглецом, который сознательно шел на роль жертвы в этом шоу.

Мы помолчали. Да уж, если во всей этой истории нет смертей, то тут полным-полно других преступлений, например, взяток, причем в особо крупных размерах.

– А что, – спросила я, – если я возьму да и найду тех людей, которым вы платили?

– Не найдешь, – ответил он. – Они получили так хорошо, что сразу же уволились со своих работ и уехали кто куда.

– Но ведь их все равно можно отыскать.

– Ну ищи, если хочешь, только вряд ли они захотят с тобой говорить.

Это было резонно. Что ж, они продали свою совесть… Нет, я тут же поправила себя, что-то меня не туда потянуло, на какую-то филиппику.

– Значит, родственники знали?

– Да, знали, но они тоже ничего не скажут.

– А Митя в тот день где был?

– С медиками договаривался, вернее, денег им давал.

– А где сейчас Скорт?

– Милиционеров отвлекает.

– А где была все это время Марианна?

– У родных, у дальней родни в деревеньке.

– А как же с ее смертью?

– Да вот так, она умерла, ты же сама видела.

– А что, Марианна завещала деньги, помнишь, ты говорил о какой-то женщине, это той, что преследовала ее, что ли?

– Нет, это маленькая тайна Марианны. Та уже получила свою долю.

– И что, она совсем не хочет ей отомстить?

– Нет, не хочет. Ни она, ни я, ни ее родные.

Мы помолчали, конечно, история, рассказанная Эдом, требовала осмысления. Я совсем забыла о времени и о том, где мы находимся. Я все еще была в плену бреда, где смешались картины преступлений, алчности, нравственного ада и желания вырваться из него. Может быть, я слишком высокопарно выражаюсь, но так оно и было. Что ж, похоже, и впрямь любовь победила в очередной раз, разрушив годами копившиеся в Марианне зло и ненависть. А отчего? Да просто от недостатка любви.

Любовь, любовь… Я усмехнулась. А разве она побеждает только в романах и фильмах? Нет, вот передо мной пример из самой что ни на есть настоящей жизни. Странно все это. Я все еще не верила. Неужели все это действительно – правда?

Однако тут же начинались сомнения. А что же дальше? Я посмотрела на Эда, стараясь разглядеть в полумраке его лицо. Похоже, оно было бледным и задумчивым. Он тоже, похоже, думал о том, что теперь?

– Эд, – сказала я, чтобы нарушить тишину, чтобы выйти из этого гипнотического состояния, в которое мы невольно погрузились, мысленно созерцая картину преступлений, настоящих и вымышленных, – а что теперь?

– Что? – он словно бы очнулся от дум. – Что именно тебя интересует?

– Ну, что теперь? Ты не боишься, что я расскажу эту историю?

– Кому? – вкрадчиво спросил он. – Кто тебе поверит?

– Но ведь я все знаю, – мой голос зазвучал решимостью. – У меня есть вот это, – я взяла в руки блокнот. – Я могу это напечатать.

– И что? Разве тут есть что-то, что касается непосредственно убийства Марианны? Нет, – он покачал головой, – здесь только первая часть истории, и она касается Марианны, а ее, как ты знаешь, похоронили. Ее больше нет.

– Но ведь это не так! – возмутилась я.

– Не так? Подумай сама, кто поверит этим запискам? Это так, всего лишь мысли и чувства на тему. Догадки, которые никто не подтвердит. Это вполне может быть фантазией любого человека.

– То есть? Ты что же, хочешь сказать, что все это неправда? – я насторожилась.

– Правда, но только доказать это будет невозможно, – ответил он.

– Но ведь я сама видела ее живой! – не сдавалась я.

– Да, – согласился он, – а незадолго до этого ты сама видела ее мертвой. Разве не так?

Я насупилась, а потом снова ринулась в атаку:

– А труп? Если провести эксгумацию? Что ты тогда скажешь?

– Что? – усмехнулся он как-то снисходительно. – Эксгумация невозможна.

– Почему? – ахнула я.

– А ты разве не знаешь? Марианна просила в завещании, чтобы ее тело кремировали.

– Но ведь никакого тела не было! – воскликнула я, все более и более раздражаясь от того, что чувствовала – у меня и правда нет никаких шансов что-либо и кому-либо доказать.

– Нет, было. Тело было, и от него осталась горстка пепла.

– Но кто?..

– Не знаю, кажется, один из тех, кого вы называете бомжами.

Я опять замолчала. Что же, выходит, моя правда – никакая не правда, а истиной стала ложь.

– Но если бы я все рассказала следователям, ты что, думаешь, мне совсем бы никто не поверил? И потом, зачем вы подставили Бурханкина?

– Его никто не подставлял, – ответил Эд. – Вернее, его подставил американский приятель. Кстати, я уверен, что именно он и собирался покончить с Марианной. Поэтому-то и просил, чтобы Сергей умудрился спланировать как можно ближе к ее окну. И что именно его мы и опередили.

– Ничего не понимаю! – воскликнула я возмущенно. – Откуда ты знаешь обо всем этом?

– Это просто. Просто надо быть очень наблюдательным, как наш мистер Скорт. Это он все понял. Когда Скорт узнал из разговора с Сергеем, что у него гостит какой-то тип из Америки, он прозвонил по своим каналам и узнал, что ни в какой торговой фирме такой человек не значится, а потом, кое о чем порасспросив Сергея, он понял, кого именно нам следует опасаться. Если бы мы задержались всего на день, то запросто могли бы опоздать. Конечно, если он действительно собирался ее убить.

– Так ты думаешь, что он и правда хотел ее убить из арбалета?

– Этого я не знаю, если честно, но то, что он проводил разведку там, на горе, вместе с остальными, я не сомневаюсь.

– А стрела? А сам арбалет? Ведь теперь на подозрении невиновный!

– Успокойся и посмотри завтра газеты, а лучше – репортаж своего приятеля, того, что был у нас. Как его, Гурьев?

– А что такого в этом репортаже?

– Сама увидишь.

– Но подожди, я все-таки не понимаю! А что же милиция? Они ведь не оставят вас в покое!

– Когда-нибудь оставят. Это «убийство» вечно будет нераскрытым, если, конечно, ты не посодействуешь расследованию. Ты все еще хочешь это сделать?

Я уставилась в окно. Если бы меня не тревожила судьба Бурханкина, который оказался главным подозреваемым, я бы… Да я бы не стала никому и ничего рассказывать. Даже мужу. Зачем? Возможно, Эд и Марианна не совсем правы, но они хотят быть счастливыми, хотят шанса на счастье. Заслужили ли они его? И теми ли средствами решили добиться? Да кто я такая, в конце концов, чтоб спрашивать об этом! Возможно, они смогут быть счастливы, и дай-то бог!

– Нет, – ответила я, – я никому ничего не скажу. Я сама влезла в эту историю и добавила вам проблем.

– Нет, мы втянули тебя, – поправил меня Эд. – Но ты оказалась любопытнее, чем мы могли предположить. А вообще, ты – молодец, – улыбнулся он.

– Спасибо, – невесело улыбнулась я. – Так ты думаешь, что с Бурханкиным все образуется?

– Уверен, – откликнулся Эд. Потом посмотрел на часы и присвистнул: – Вот это да! Нам пора домой, время уже час ночи. Я схожу за парнями.

– Скажи, – обратилась я к нему, – а зачем вы вытащили меня сегодня? Зачем вообще рассказали обо всем?

– Ну, я подумал, – весело ответил он, – что ты не угомонишься, если не узнаешь всю правду. Тебе ведь именно это было нужно? Так? – Я вздохнула и кивнула в ответ.

– Но разве для этого нужно было тащить меня с собой? Ты ведь мог бы рассказать мне все сам, после. Когда она была бы уже в безопасности.

– И ты бы мне поверила, да? – ухмыльнулся он. – Ты представляешь, как это звучало бы? Тогда уж точно ты подняла бы на ноги всех, включая медиков и могильщиков, не так ли? – Я улыбнулась и снова кивнула. Пожалуй, он прав. – И потом, ты не поверила бы до конца, пока не увидела бы ее сама. Мол, все враки, от первого до последнего слова. Если ты и сейчас еще сомневаешься, то тогда…

– Ты прав, – откликнулась я. – Не поверила бы ни за что.

– Вот именно, – он пожал мне руку. – Ты хотела, чтобы все это кончилось. Теперь все кончилось.

Он вышел из машины и направился к зданию аэропорта. Я снова задумчиво посмотрела в окно. А куда же улетела сегодня она? Впрочем, какая разница, я и так слишком много узнала, не стоит искушать судьбу. Что ж, все связалось. Все картинки встали на места и составили целое полотно. Он был прав, сказав, что все это кончилось. Если бы еще над Бурханкиным не висело подозрение…

Вскоре вернулись мужчины, и я вышла из машины им навстречу.

– Думаю, будет лучше, если я поеду с Костей, – сказала я.

– Да, так будет лучше, – Эд улыбнулся мне открыто, по-мальчишески, и пожал руку. – Надеюсь, что мы еще увидимся. У нас ведь впереди интервью, или ты уже передумала делать передачу?

– Не знаю, Эд, – честно призналась я. – Поговорим об этом позднее. Пока.

Митя кивнул нам на прощание, и мы расселись по машинам.

– О чем вы там болтали? – спросил недовольным голосом Костя.

– О любви, – ответила я. Костя нахмурился. – Да, о любви вообще и о том, что она творит чудеса. А вы?

– О машинах, – буркнул он и выехал со стоянки.